Текст книги "Вы встречались со снежным человеком? (СИ)"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

1.

Сначала представлюсь. Меня зовут Евгений Смирнов, я геолог-поисковик, работаю в основном за пределами России на частные компании, и многое повидал, в том числе и то, о чем нельзя поговорить за вечерним чаем. Теперь об истории, случившуюся много лет назад и которую собираюсь вам поведать. Я зарекся рассказывать ее кому-либо и не писал о ней нигде. Но однажды ночью, во сне, в мой мозг проникло знание, да так, как будто кто-то положил его как пирожок в микроволновую печь, не забыв включить ту на нужное время. По прошествии заявленных секунд пирожок приготовился, то есть многие вещи соединились воедино так, что я смог понять, что на самом деле видел, что на самом деле происходит в свете, и что это значит, и будет значить для меня и мира. Понятно, после всего этого душевное здоровье оставило вашего покорного слугу, о чем я вовсе не жалею, ведь душевное здоровье мало, когда подводит к истине, особенно тщательно сокрытой.

Перед тем, как перейти к изложению этой истории, скажу, что я многое в ее декорациях изменил так, что даже дотошному человеку, специально изучившему все зигзаги моих перемещений по Земному шару, не удастся угадать, где она произошла. К примеру,  место действия истории помещено в карстовую пещеру лишь  потому, что в данном году я побывал в Словении, в одной из самых глубоких и протяженных карстовых пещер мира. Впрочем, возможно, все было в карсте, как хотите, но их многие тысячи по всему миру.

Вдобавок, после написания повести, я решил переделать ее на шутливый лад, как говорят сейчас, в фэнтези. Конечно же, в результате история кое-что утратила, зато меня, возможно, перестанут одолевать читатели, полностью мне поверившие, как в случае с «Золотом Александра Македонского». Итак, начнем.

…В любой высокогорной местности, как бы плотно она не была заселена, всегда есть место, куда никак или просто так не попадешь. Обычно оно обрамлено непреступными скалами, либо табуировано. Но геологу или досужему путешественнику интересно побывать в заповеданном месте, и он лезет в скалы, пренебрегая своей жизнью и россказнями местных жителей. Однажды, в одном из отдаленных краев света, полез я в такие табуированные скалы, естественно, один. Я всегда хожу один, чтоб не слышать от напарника плоских анекдотов, нытья о близком наступлении вечера, о свежести тигриных или медвежьих следов, о необходимости немного передохнуть, перекурить, перекусить, сбегать туда, сделать тысячное на дню селфи. В общем, полез я в скалы один, без всякого альпинистского снаряжения, и полез не просто так, а потому что в осыпях под ними обнаружил обломки некого поделочного минерала, скажем, лазурита, популярного среди коллекционеров. Так вот, поднявшись по превышению более чем на километр, у самого верха уплощенной вершины я натурально опростоволосился. Ни вверх, ни вниз нельзя было двинуться и на полшага, потому что цель мою пресекли гладеньких два метра с отрицательным уклоном, а карниз, по которому я поднимался, неожиданно обвалился, едва меня с собой не утащив.

– Все, – подумал я, констатируя свой фатальный проигрыш скале. –  Одним пропавшим в этой долбанной долине, сожравшей более десяти человек, будет больше, ведь искать меня станут не в этом месте, а в другом, в которое я с утра якобы направлялся. Что делать? Призывать подмогу до хрипоты? Это, конечно, можно, но сторона наветренная, и никто не услышит.

В общем, снял я, вздохнув, рюкзак, попытался снова подняться наверх– никак! Попытался вниз – никак, то есть равносильно самоубийственному нырку в пропасть! Постояв потом в замешательстве, от всего этого горя я натурально расхныкался. Стою, горюю, как ребенок, горами проклятыми любуюсь, как эстетически развитая личность, и вдруг неожиданно для себя замечаю, что кто-то, взявшись сзади железной пятерней за штормовку, свитер для страховки прихватив (чтоб я не оборвался), подъемным краном тащит меня вверх, в голубое небо с одним заблудившимся облачком…

2.

Спас, нет, втащил меня из одной беды в другую, натуральный снежный человек, бугрящийся мышцами с ног до самой шеи. Не очень крупный – ниже на маленькую свою голову, но в плечах много шире. В шахматы с ним, малоголовым, играть я не собирался, как и бороться, и потому сопротивляться не стал, за что без применения силы был препровожден в пещеру, прятавшуюся во чреве моей скалы, и посажен в клетку, сооруженную  из хорошо просушенных жердей. Закрыв за собой дверь и задвинув мудреный засов, снежный человек исчез в одном из ответвлений пещеры, оставив меня обозревать неожиданное свое пристанище.  Сталактиты в нем, – высотой метра в три, – были сбиты для удобства перемещения, сталагмиты превращены в сидения или чаны, прикрытые деревянными крышками. Вверху грота было небольшое отверстие; сквозь него шел яркий свет, позволявший многое рассмотреть, в том числе, и две кучи костей, точнее, кучи скелетов – одна состояла из остовов взрослых людей, вторая – младенцев и детей. Судя по всему, кучи были древними, то есть давно не возобновлялись, и оставлены были в пещере единственно для устрашения прежних  жителей клетки.

По всем видимостям, пленившие меня создания, были человекообразными людьми, умевшими изготавливать примитивную одежду, обрабатывать дерево, обжигать глиняную посуду и всякое такое. Когда я обозревал сцену охоты снежных людей на мамонтов, искусно изображенную на противоположной стене разного цвета охрами, вошли двое: тот, который меня пленил, и его женщина. Это было видно, что она – его супруга (или самка?). Они были похожи друг на друга, как существа, пожившие рядом десятилетия. Встав напротив, они принялись меня рассматривать (или оценивать как раба?). Я занялся тем же, то есть принялся рассматривать их как своих хозяев.

…На обезьян существа были не похожи. На людей – тоже, хотя было заметно, что с Homo Sapiens они стоят на равновысоких эволюционных ступеньках, но, скорее всего, разных лестниц. Взгляд их был осмысленным; они явно хотели решить с моей помощью какую-то личную проблему явно не кулинарного плана. Это чувствовалось по тому, что они во мне рассматривали. Кстати, забыл упомянуть, что часть волос на лице самки была выщипана, и это ее… красило или, я бы сказал, делало женственной. Отметив это, я заволновался, решив, что мое подсознание в оценке ситуации и возможностей ее развития ушло много дальше моего же сознания.

Закончив меня рассматривать, они разошлись. Мужчина, взяв большую лубяную корзину, ушел по хозяйственным своим делам. Женщина же занялась моей кормежкой, то есть сунула в клетку кусок вяленой козлятины, несколько только что сорванных стрелок дикого лука и чеснока, пару яблочек с дикой яблоньки и бутылку воды в полутора литровой пластиковой бутылке, наверняка подобранной в долине с обочины туристической тропы. Я принялся глодать мясо, оказавшееся вкусным и, в отличие от хамона, вполне кусабельным, она же уселась на корточки и, склонив голову набок, стала с улыбкой меня рассматривать точно так же, как рассматривают в зоопарках шимпанзе, от безделья почесывающих половые свои органы.

Поглядывая на женщину, я вспоминал свои горячие споры с людьми, в отличие от меня верившими в существование снежного человека. Я откровенно смеялся над ними, я говорил, что для того, чтобы какой-либо биологический вид мог выжить в природе, необходимо, чтобы число особей было достаточно велико, хотя бы существ 50. А как 50 совместно проживающих снежных существ смогли бы схорониться в нашем мире, исхоженном из края в край тысячи раз даже в самом своем диком углу? Никак! И потому снежный человек, без всякого сомнения, есть выдумка людей, желающих заработать на хлеб насущный из кошельков легковерных сограждан или просто дураков. И вот тебе, нате, я попался в полон снежным людям, я в плену  у этих «несуществующих» созданий и, возможно, меня съедят или завялят впрок.

– Съедят? Господи, да она смотрит на меня как на мужчину-производителя, – вдруг дошло до меня, утолившего отупляющий голод и потому в какой-то мере вновь поднявшегося до уровня Человека Разумного. – Погоди, погоди… Чтобы какой-либо вид существовал в природе, то есть не вымер, необходимо, чтобы число особей данного вида было достаточно велико, хотя бы существ 50… А что если эти снежные обезьяны для восполнения численности используют обычных людей? Случайно к ним попавших или похищенных?!  Ну конечно! Их мало, очень мало, все они близкие родственники, детей друг от друга иметь не могут или те просто погибают в младенчестве от  генетических причин. И потому рожают эти божьи создания от нас, людей!  И в племени своем оставляют лишь детей, унаследовавших снежно-человеческий облик, а остальных уничтожают или используют как рабов. Хотя почему уничтожают, почему превращают в рабов?! Это не по-хозяйски! Они их воспитывают в своем духе и отправляют в наши города, формируя там из них 5-е колонны с целью захвата во всем мире государственной власти! Да-да! Стоит только вспомнить некоторых наших депутатов или губернаторов, чтобы утратить все сомнения, что все они происходят от снежных людей! А сколько таких депутатов  в Америке? Самой развитой стране мира? Они ведь все делают, чтобы  ядерная война состоялась, ядерная война, после которой выживут большей частью снежные люди, устойчивые к радиации, потому что рождаются и всю жизнь живут на высокогорье, подверженном комическим излучениям. За тысячелетия они  физиологически привыкли к этим убийственным излучениям и потому не боятся проникающего излучения, основного фактора воздействия ядерного оружия!

Вот я попал! Черт с ней, с ядерной войной, в этой пещере ее запросто можно пережить! А можно ли пережить сексуальные отношения со снежной женщиной? А длительные отношения? Хотя бы вот с этой самкой, которая сидит и смотрит на меня, вожделея плотских удовольствий!  Которая будет требовать ласк:

– У-тю-тю-тю!! Здесь, миленький почеши, там погладь, да нежнее, нежнее!

Черт! Надо же было попасть в постель снежной женщины обычным производителем сперматозоидов! Тьфу! Не дай Бог, кто-нибудь узнает об этом! Друзья. Знакомые. Лида!!! Как обрадуется Николай, получив такой замечательный повод для подколов! Меня же все обсмеют, уничтожат презрением, оплюют с ног до головы, объявив обезьяним скотоложцем! Размечтался! Оплюют! Не выбраться тебе отсюда! Выжмут все белки из яичек и выбросят, вконец изможденного, в компостную кучу!

Я перевел дух и попытался мыслить позитивно:

– А эта троглодитка, вообще-то, ничего, кошечка, если, ха-ха, смотреть на нее, не протерев глаз… Хотя и так совсем не противно на нее смотреть. Шерстка, небось, шелковая. Может, придумает какие-нибудь финтифлюшки, типа эротических танцев в сексуальном белье перед супружеской кроватью? И прокатит, образуется ячейка снежно-человеческого воспроизводства? А если полюбит и станет беречь и лелеять? Вообще будет рай. Нет, во всем надо искать приятные стороны, тогда и жизнь с обезьяной покажется сахарной!

Читатель наверняка уже забросил эту электронную книжицу в электронную же мусорную корзину – и напрасно. Хотел бы я посмотреть на него, очутившегося в моем положении. Посмотреть в момент усекновения его половых органов с помощью кремниевого топора Кыы, мужа Цыы, моей хозяйки. Наверняка многие читатели сочтут такой исход событий благородным, даже геройским, наверняка перед взорами их встанет горделивая Орлеанская Дева, взошедшая на костер из принципа, встанут родные – женушка, детки, любимая теща, –  с гордостью за кастрированного своего папочку, папочку, не поддавшегося чудовищным устремлениям этих бесстыдных обезьян. Но лично у меня один вид топора Кыы, вогнанного на пядь в толстенный березовый чурбан, будьте уверены, будет нужно, я возьму автомат или даже трехлинейку и пойду защищать свою Родину и погибну за нее с великой  радостью. А рисковать своим здоровьем и органами из-за надуманных ценностей, из-за научной систематики, отнесшей нас с Цыы к разным биологическим видам гуманоидов, я не стану никогда. А что делать? Жизнь – зла, полюбишь и козла…

Снежная женщина, как бы прочитав мои мысли, изобразила поощрительную гримасу и чуть ли не подмигнула. Видимо, чтобы не оставить в моей бедной голове и тени иллюзий, в пещеру вошел снежный человек, ведя за руку человеческую девушку лет 27. Она была месяце на седьмом-восьмом, и смотрела как существо, завернувшееся в  обстоятельства, как замерзающий человек заворачивается во что попало, хоть в газету. Голубоглазая, высокая и стройная новоявленная участница нашего повествования одета была в короткие и чистенькие звериные шкуры, хорошо прочесанные. Ее симпатичное русское личико с большими глазами и  очаровательной  приятности чертами лица, наводило на мысль, что действие на самом деле происходит не в заброшенной на краю света карстовой пещере, но в Лос-Анджелесе, в голливудском кинопавильоне.

Впрочем, любая человеческая женщина, вне всякого сомнения, дала бы любой представительнице снежного рода сто очков вперед.

– Как тебя зовут? – по-русски спросил я красавицу, не веря своим глазам. Такая женщина в этой дыре!

– Не помню, – сказала, туманно посмотрев мне в лицо. – А…Ну да, Лена. Лена меня зовут.

– А меня – Женя. А что тут делаешь?.. Как сюда попала? Тебя украли?! – воскликнул я от растерянности невпопад, когда ее подвели к клетке. От голливудской героини в ней не осталось и следа. Чтобы понять меня, то есть перевести мои слова с забытого ею родного языка на снежный язык, девушке требовалось время.

– Я пропала… – сказала она спустя минуту.

– В прямом или переносном смысле?

– Не говори со мной так быстро, я не понимаю. В их языке 400 слов. Столько и у меня осталось.

– Тебя обижают? – встревожился я.

– Скоро узнаешь, – ответила она и, направленная указующей рукой мужчины, скрылась в смежной пещере. Скоро в ней раздались характерные звуки дробления чего-то в ступе.

3.

…Снежная женщина овладела мною довольно элегантно. Мы спали все вместе в одной пещере-спальне на широких полатях, покрытых звериными шкурами,  но укрыться было нечем, хоть и стояла холодная осень и надвигалась зима. Она ложилась рядом и, чтобы согреться, я был вынужден к ней прижиматься сначала спиной, а потом и к спине. Неприятными запахами от нее (что и говорить, остававшейся для меня  полуобезьяной) не несло, видимо длительное сожительство с плененными людьми привело снежных людей к необходимости быть чистоплотными и использовать природные дезодоранты, в том числе, и при обработке шкур. Лично от моей половой эксплуататорши пахло то медовыми травами, то вереском – любимыми ее запахами, которые нравились и мне..

Совокупляться с Цыы я начал, когда стало совсем уж холодно, и прижимания уже не грели. Когда я освоился и даже (самоутверждения ради) стал считать ее законной женой с определенными обязанностями и правами, в спальне обнаружилась печка, спрятанная в стене грота. Хотя топили ее после моего сексуального приручения лишь в темное время суток, жить стало веселее, да и вкуснее. Лена (пообщавшись со мной, она быстро пришла в себя), неплохо готовила и была горазда на выдумки. Туристическое с детства прошлое приучило ее никогда не унывать и вечно что-то для развлечения придумывать. Спасало и варево, которым время от времени нас угощали хозяева. Попив его, я проваливался в черный, с крапинками звезд, космос, волнующийся  теплым беспредельным морем, и летал там, сопровождаемый дружелюбными инопланетянами, гораздыми на бессловесные задушевные беседы.

Тут читатель наверняка снова покивал, славя свою догадливость, но снова попал впросак. Нет, это варево – кочи, называли они его – не было наркотиком, об этом и говорить не стоит. Даже свойств вина в нем не было, это было нечто необыкновенное. Оно помещало вас в  некий естественный объем, подобный планетарию. Из него вы могли чувствовать не только небо, звезды, планеты, темные вещество и энергию, но и все на свете  – жар звезд и межпланетный холод, волны гравитации и много такого, чего вы просто не поймете, потому что не понял я, беспристрастный свидетель и рассказчик. Из всех ощущений, которые я испытал в этом планетарии, особенно мне запомнилось чувство, что я есть неотъемлемая часть космоса. Например, я чувствовал Солнечную систему сопряженной с самим собой, я чувствовал Плутон, как большой палец правой ноги. Я чувствовал еще и нашу Галактику, Млечный Путь, но слабо, как близорукий. Цыы по этому поводу мне сказала, что Вселенную нельзя постичь сразу, надо ходить по ней, ежедневно преодолевая хотя бы миллион световых лет, и тогда Альфа Центавра, и Бетельгейзе, станут моими органами, и  станут на меня работать, как печень или почки.

Да, я забыл упомянуть, что выучил  их 400 слов весьма быстро, и хорошо их понимал, точнее, догадывался, что они хотели до моего мозга донести. Не иначе, без телепатии тут дело не обходилось.

Сосуществовали со снежными людьми мы  мирно, лишь однажды, уже после того, как Лена родила чудесную обезьянку, меня сурово наказали, застав с девушкой в одном из бесчисленных укромных уголков нашей пещеры. Мы, обнявшись, целовались, и наказание было страшным – ревнивый Кыы связал меня  и вставил в сужающееся отверстие в стене пещеры, и я торчал в нем, холодном и жестком, так долго, что едва не сошел с ума.

Кыы был странен для меня и даже дик – он совершенно не ревновал меня к жене, хотя мы с Цыы проделывали в постели такие кульбиты, что любой другой муж немедленно повесился бы от зависти на первом попавшемся сталактите или повесил меня. А Кыы был доволен. Улыбаясь от уха до уха, он наблюдал за нами, без сомнения, испытывая огромное удовольствие, превышающее по глубине и накалу наши с его женой ощущения. Иногда мне даже казалось, что это получаемое им удовольствие не имеет никакого отношения к вуайеризму, оно испытывается  им на телепатической основе, если не сказать – механической, то есть испытывается  полностью, весомо, грубо, зримо, вплоть до ощущений каждой моей телесной клеточки и клеточки Мыы…

4.

…Постепенно я изучил жилище своих шерстяных хозяев (понимаю, нельзя их так не политкорректно называть, но ведь мы, люди, то есть я и Лена, лишь обидными прозвищами могли хоть как-то мстить им за неволю). Карстовая пещера, составлявшая его основу, простиралась глубоко вниз, вплоть до карстового озера, – к нему, хоронившемуся в трех сотнях метров ниже вершины заточившей меня горы, я спускался ежедневно за водой, а в редкие часы досуга – на ловлю радужной форели. Озеро с нависающим сверху сталактитовым антилесом имело диаметр метров в десять  или около того. Оно было проточным; ручей, доставлявший в него воду, просачивался сквозь глыбовый завал, куда вода уходила, я установить не смог. Решив, что разгрузка происходит сквозь дно озера, завершил свои гидрогеологические исследования, имевшие целью, конечно же, побег. С этой же целью я обследовал и всю пещеру. Несколько лазов из нее вели в бездонную пропасть, причем выходы эти, оставленные, видимо с целью вентиляции, были на большую свою часть заложены глыбами и замаскированы растительностью. Также был заложен и замаскирован выход на вершине горы, через который я попал в свою темницу, то есть снежно-человеческую крепость невозможно было обнаружить ни с вертолета, ни из космоса.

Из мимолетных бесед с Леной, постепенно расширившей свой словесный запас до размеров обычного, я узнал, что окрестное население избегает нашей местности, по преданиям населенной злыми духами, вынимающими души из заблудших  людей во время сна или мечтаний наяву. Тем не менее, туристов по горам ходило довольно много, но снежные люди не страдали от их назойливости, так как вовремя получали известия от сородичей, коих в округе было 4 пары, все близкие родственники. Каким образом они передают друг другу предупреждения и просто общаются, Лена не ведала.

– Думаю, впав в транс от кочи, – так называют снежные люди свой космический напиток, – они способны передавать сообщения друг другу телепатически. Телекинетические же способности, а иногда и просто меткость и дальность броска булыжником, позволяют им сталкивать слишком далеко зашедших гостей в пропасти или просто ломать им руки с ногами,  – сказала она, с какой-то странной жалостью на меня посмотрев.

– Ты что так смотришь?! – испугался я. – Как будто я смертник или издыхающий от болезни человек?

– Да я поняла, Женя, что ты по кругу еще не ходил…

– По какому кругу?

– После того, как Цыы забеременеет, тебя переправят в следующее стойбище и так далее. Они стараются меньше красть людей, чтобы было меньше шансов себя обнаружить. И потому каждого раба и каждую рабыню используют на всю катушку…

– Откуда ты это знаешь?! – прошиб меня холодный пот.

– Это четвертая моя обезьянка за 5 лет… – посмотрела она на создание, сосавшее ее грудь. – Слава Богу, у меня не было нормальных детей, то есть детей похожих на людей, и скоро меня отпустят…

– Ты хочешь сказать, что похожих на нас детей они ценят больше волосатых?

– Да.

–  Странно. Можно подумать, что они внедряются в наше общество. Белый снежный человек внедряется в Лондон, Париж, Москву, учится, занимает посты, собирает сведения... Зачем?

– Я не знаю…

– Послушай, а они  о своем происхождении тебе ничего не рассказывали?

– Нет. Но за эти годы я поняла, что они есть представители одной из ветви человекообразных. Ну, вроде неандертальцев. И хорошо знают, что тех, простых и дружелюбных, извели люди-кроманьонцы, бывшие безжалостными хищниками, никого и ничего не жалевшими.

– А какое у них самоназвание?

– Они называют себя хубаи, что означает «настоящие люди».

– Хм. Настоящие люди… Слушай,  Лен, а ты действительно веришь, что тебя отпустят на большую землю?

– Да, отпустят. Они никогда не обманывают.

– Не может быть!

– Может. В их языке слов, обозначающих обман или ложь, нет вовсе.

– Не верится. Они тебя отпустят, и ты приведешь в эту пещеру миллион журналистов под охраной полка спецназа и вертолетной эскадрильи!

– Они сказали, что лишат меня памяти, и я буду помнить лишь одно… – криво улыбнувшись, Лена замолкла.

– Что ты будешь помнить?

– Что меня похитили инопланетяне с одной из планет Альфы Центавра, и я пять лет пробыла с ними на космических кораблях в космосе. Для убедительности мне недавно прочитали лекцию, как устроены космические корабли, как выглядят и чем занимаются инопланетяне. И даже устраивали экзамен по этой теме.  Знаешь, – сказала, помолчав, – мне так рассказывали о космических кораблях, об инопланетянах, что я ни секунды не сомневалась, что они реально существуют, такие преподносились детали, вплоть до состава крови, особенностей строения мозга и тому подобное…

Когда Лена это говорила, я вспомнил сумасшедших (или жуликов), рассказывавших на телевидении, как хитро их похищали инопланетяне, как они выглядели, как скрывались среди нас, и как они продолжают с ними общаться в назначенные для сеансов дни.

– Ты что замолчал? – спросила Лена, которую явно влекло ко мне, как человеку. Меня же совсем не тянуло в холодную и узкую дыру в скале, служившую Кыы тюрьмой, и потому я спросил:

– Я подумал, что любой гинеколог, осмотрев тебя, придет к выводу, что ты много раз рожала…

– Чепуха. Они вставят в мою голову убеждение, что я была у инопланетян в сексуальном рабстве. Кстати, в лекции был раздел, посвященный способам любви и размножения центаврианцев. Поверь, землянин такого выдумать бы не смог, так что мне поверят и ученые.

Представив, как Лена рассказывает  своему гинекологу о годах, проведенных ею в центаврианских салонах и домах терпимости, я улыбнулся. На этом свете все можно обратить в шутку, обратить, чтобы хоть как-то выжить!

– Давно хотел спросить у тебя, а куда деваются дети, рожденные людьми или от них? – поинтересовался я у Лены, подумав потом, что беседу надо бы скорей закончить, чтобы вновь не оказаться в отверстии, проделанном в скале.

– Пошедшие в них дети, то есть покрытые в той или иной мере шерстью, живут с ними лет до 15, потом им находят пару, они образуют новую семью и уходят, некоторые очень далеко, ведь найти место, пригодное для скрытного образа жизни, не так легко. А пошедшие в нас, отправляются в города, мы об этом уже говорили.

– Как ты думаешь, сколько их на Земле?

– Трудно сказать. Может, их сотни, объединенные телепатически. Может, несколько тысяч, может, сотни тысяч…

Я представил родную свою планету, скрывающую от глаз человека множество снежных людей. В подземельях метро, в подвалах, канализации, чердаках… Некоторые из них, не очень отличающиеся по облику и конституции от людей, возможно, живут открыто, ведь почти все люди поглощены самими собой, мечтой о новой машине, большей квартире, и с каждым новым десятилетием все больше и больше уходят в себя, в свой все более сужающийся круг, в личные интересы.  А сколько людей пьянствуют практически с детства, ничего не видя и ни о чем не мечтая, кроме водки? И пройдет сотня-другая лет, люди протрут глаза и увидят, что не они хозяева Земли, а снежные люди. И что в мире царствует не благословенное Царство Потребления, гарантирующее своим членам возможность приобретения все новых и новых предметов и услуг,  а что-то другое, отдающее человеку, высшему творению природы, всю Вселенную, ее прошлое и будущее...

– И вот еще что, Женя… – посмотрела на меня Лена жалостливо. – Я тебе говорила, что  родила от четырех обезьян. Когда стала жить со второй, ее звали Быы, мне стало казаться, что она и первая, которую звали Тыы, есть одна и та же обезьяна. Но лишь начав жить с Кыы, поняла, что между ними просто существует мгновенная телепатическая связь. И не только телепатическая, как сейчас я уверена. Любой поступок или состояние любого из них тут же влияют на остальных. Это легко понять, если представить их общество как огромную молекулу, может быть, размером во Вселенную, атомами которой они являются. И им надо растить эту Молекулу, расставлять в ней новые атомы, чтобы легче управлять Вселенной…

– Не понял. Это что-то квантовое из области нелокальности? – выпало мое внимание в осадок скепсиса.

– Я такими словами как нелокальность мира пользоваться остерегаюсь. Я лишь знаю, если Быы выщиплет свою мордочку, то это же сделают все четверо. То же с оргазмом…

– Что-то не то ты говоришь, Елена – не стал я язвить. – Если их миллионы, и между всеми существует связь, то все они от рождения до смерти должны быть в синяках, болеть одновременно сотнями болезней, страдать в унисон от колик и зубной боли. Общество так взаимосвязанных людей не может существовать! И еще, зачем тогда передавать нас по рукам? Когда Цыы забеременела от меня, то по твоей теории забеременеть должны были все остальные снегоженщины мира?

– Ну, это уже слишком, это уже что-то из области телепортации спермы. Существуй эта телепортация, но она бы в момент скособочила бы генофонд снежных людей.

– Может и так, а может, в твоем ребенке смешаются гены всех снежных людей, и он вырастет гением.

– Размечтался. Станет гением, и будет тебя презирать, как человеческого мужчину. А с другой стороны получается, что все снежные люди гении. Ладно, хватит об этом, а то голову сломаем, – устала от разговоров Лена. – Когда пойдешь по этапу, посмотри, понюхай, порасспроси, будь внимателен, может, чего и поймешь.

– Бьюсь об заклад, что ты научный сотрудник лаборатории короткохвостых раков или даже завлаб, – сказал я, решив, что обстоятельства жизни Лены не могли не повлиять на ее душевное здоровье, также, как мои обстоятельства повлияли на мое.

– Ты прав, я научный сотрудник ФИАНа.

– И заядлая туристка? – представил я женщину, в густой ночи сидящую у костра в кругу товарищей.

– Да. Была…

– Понятно. «Бананы давно пожелтели, и листья давно облетели. Но каждую пятницу, лишь солнце закатится, кого-то жуют под бананом?»

Лена засмеялась и пропела:

У девушки с острова Пасхи

Украли любовника тигры,

Украли любовника в форме полковника

И съели в саду под бананом…

Она оборвала песню – к нам кто-то от озера поднимался, вероятно, Кыы, обуреваемый желанием поместить меня в свой импровизированный карцер.

5.

После того, как Цыы – к тому времени я звал ее Цыпой, – забеременела, она потеряла ко мне всякий интерес, но «по этапу» не отправила. Я чувствовал, что меня, фактически обратив в мебель, придерживают до появления ребенка на свет. Если он родится снежком – так я их стал называть, – меня оставят для рождения следующего ребенка, если похожим на человека, переправят к следующей женщине. Почему? Да потому что в первом случае ребенок останется при матери, а в другом – будет немедленно отправлен в особую школу, а потом в какой-нибудь город или селение. Вы можете спросить, откуда я это узнал? Отовсюду! Ведь они, в том числе жившие в других весях, говорили между собой телепатически, и я, отварившись в этих телепатических волнах, кое-что узнавал, кое-что из того, что ими не фильтровалось.

Я стал дожидаться своей участи, выполняя обязанности помощника по хозяйству и штрих за штрихом выведывая образ жизни своих хозяев и вообще, снежно-человеческого рода. Лена мало мне в этом помогла – во-первых, ее, множество раз топтаную обезьянами, влекло ко мне, что могло скверно для меня да и для нее обернуться (Кыы не спускал с меня глаз), а во-вторых, неминуемое очередное расставание с очередным ребенком плохо отражалось на ее рассудке. Я несколько раз пытался вызвать девушку на откровенность, но беседы, подобной той, в течение которой она мне рассказала об особенностях снежных людей, ни разу более не получилось.

…Когда Цы (двухсложные имена – например, Выы, – у снежных людей оказались уменьшительно-ласкательными) родила обезьянку, Кы лубяной веревкой связал мои руки за спиной и повел глубокой ночью в следующее снежное семейство. Уже под утро мы подошли к нескольким слепившимся домам-саклям, сложенным из неотесанных камней, скрепленных глиной. К моему удивлению на завалинке одного из домов сидели бок об бок старик и старуха местной национальности. Они не спали, но безотрывно смотрели в звездное небо, оно блистало меж двух хребтов, спускавшихся к равнине, где был город, ночью блистающий маревом электрических огней. Посмотрев им в глаза, я понял, что люди находятся в растительном состоянии и стоят на страже, то есть охраняют снежное от человеческого. Тут из подвала соседнего дома тенью выскользнул снежный человек, подошел к Кы, поприветствовал его; они немногосложно обменялись информацией. Через минуту к ним присоединилась юная снежная женщина.

– Следующая жена, – равнодушно подумал я, когда она задержала на мне заинтересованный взгляд. – Надо ей сказать, чтобы не валяла дурака, то есть не морила холодом, а сразу брала быка за рога.