Текст книги "Моя жена - утопленница (СИ)"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Прибежали в избу дети,

Второпях зовут отца:

«Тятя! тятя! наши сети

Притащили мертвеца».

А. С. Пушкин, «Утопленник: Простонародная сказка»

1.

Вторую неделю я обитал дикарем в узенькой щели, разрезавшей черноморские скалы, обитал среди сосен, черненых обычными здесь пожарами. С берега мою площадку и  палатку на ней совсем не видно, так что был я дикарем вдвойне, хотя и не вполне. Не вполне, потому что с обеда в соседней щели, – метрах в трехстах от моей в сторону Архипо-Осиповки (местные ее зовут Архипкой), – стояли местные из какой-то кубанской станицы на слуху. Я, форменный Робинзон, слушал их дальний пиратский смех, барски ужиная при свечах и в порывах симфонической музыки из радиоприемника, работавшего под крутым берегом на слабую «троечку». Барски, потому что прошлой ночью на резинку попалась кефаль – первый раз за многие годы диких стоянок! Не пара-тройка приевшихся морских ершей, охочих посмертно вырубить на несколько часов твою палаческую руку ядом плавников, ни синец, вкус которому придает лишь рыбацкий голод – роскошная кефаль на полкило! Ее-то я и ел, поджаренную фри костром и кроваво-красным закатом. Неплохо, надо сказать, у них получилось! Тем более, утром ходил в Архипку пивка попить с чебуреками и за вином – попалось, кстати, на удивление  отменное. Пусть красное вино, не к рыбному блюду, но это условности.

После второго куска рыбы (если честно, она представляла собой вовсе не кефаль, начисто отловленную Костей-рыбаком из известной песни Бернеса, но пиленгаса, ее близкого родственника, завезенного из дальневосточных морей) я закурил, тут  волна с симфонией ушла, но в соседней щели мужской смех сменился многоголосо девичьим. Они визжали в море от полноты жизни, слепившей их блеском прикорнувших на берегу лаковых внедорожников, углями мангалов, мерцавших оранжевыми всполохами, крепостью сладкого  вина! Они смеялись, барахтались в море, в теплой южной ночи, криками привлекая к себе мужчин, говоривших о пустом или деле за раскладным столом, оккупированным всяческой деликатной снедью, горделивыми заморскими бутылками, пачками невиданных сигарет. Конечно, я завидовал  самцам девушек, потому и выпил под этот смех полную кружку, выпил, чтоб не думать о женщинах, особенно той, которая уже как месяц назад лишь на сутки разорвала мое одиночество на две половинки.

Через пару часов соседский праздник жизни химически быстро выпал в осадок, и меня потянуло окунуться в ласковом море. Конечно же, я поплыл в сторону растаявшего в звездной ночи смеха, наверное, чтоб понежиться воришкой в чужой постели, то есть в воде, только что ласкавшей отзывчивые девичьи тела. В щели никого уж не было – уехали соседи на джипах тихо, как воры. Не скажу, что я расстроился, оставшись один, но было немного, оттого и вспомнил свою бутылочку, ждавшую меня наедине со свечей, едва удерживавшей тщедушным фитильком свою жар-птицу, свой огонек, растанцевавшийся в ночном бризе.

2.

Поплыл я к своей мечте, тьфу, бутылочке не быстро, боясь напороться на собственную закидушку с тридцатью свирепыми крючками, и скоро увидел ее в лунном свете, до дна морского достававшем. Нагая, она парила в призрачной воде, взявшей ее жизнь, парила в бессмысленно жадной толще, готовой переварить в слизь ее стройное, не рожавшее еще тело. Сообразив, что нарвался на утопленницу, – вот почему слиняли соседи в минуту! – взвинтился, со всех сил потянул ее к берегу, за волосы потянул, – русые, длинные и тонкие, – уложил там на песок ничком и головой к морю – из легких полилась вода, –  пощупал сонную артерию.

 Пульса не было. Перевернул утопленницу  на спину, – глаза ее, кажется, голубые, уставились в небо, – зажал нос пальцами, прильнул губами к губкам, когда-то алым, теперь синим, стал вдыхать воздух. Как полагается, двенадцать раз в минуту. Вдыхаю раз за разом, каждый раз отмечая, что губы у нее такие мяконькие, живо-тонкие, целовать такие в натуре – небесное наслаждение, если, конечно с взаимностью целовать…

Минут тридцать я дышал в нее, как проклятый, одновременно сдавливая грудину – не задышала, как ни старался, как не представлял ее живой, как не видел воочию ее улыбку, ее, с женской благодарностью смотрящую на меня, на своего спасителя, несомненно, посланного Богом.

Решив, что несчастная умерла, сел перед ней, перед трупом ее сел, стал смотреть…

Она лежала под луной в шелесте сонного прибоя. Широкий таз, узкая талия, лебединая шея, осевшие полные груди – все живое, готовое к жизни, радости, любви. Мне казалось, что жизнь девушки еще витает над  потерявшим ее телом, над моим телом витает, надо мной, как и она, утратившим душу, если не всю, то большую толику.

…Давным-давно, загорая у бурной южной реки, я увидел, как вынесло из заводи на дикую стремнину мальчика лет девяти, увидел, бросился к берегу, желая вытащить его, но замер, поняв, что реку с ее добычей никак не догнать. Меньший брат мальчика, рыдая:

– Вытащи его, вытащи!!! – толкнул меня в воду, я поплыл со всех сил, лишь с гребня очередной волны видя свою цель, уже отдавшуюся воле течения. Когда до водосбросной плотины, – преодолеть ее живым было невозможно – осталось метров сто, чувство самосохранения устремило мой взор к берегу, и тут же раздался пронзительный крик, рвавший слух в клочья:

– Вытащи меня, вытащи!!! – несомненно, это кричала витавшая надо мной душа только что утонувшего мальчика. Управляемый этим сгустком энергии, я бешено погреб к маленькой ниагаре, метрах в тридцати от нее углядел в воде маленькое обмякшее тело, вынес на берег, отдал набежавшим людям, и скрылся с их глаз, стыдясь дрожи, охватившей все тело…

И снова это! Снова я чувствовал, что душа девушки витает над  потерявшим ее телом, витает над моим. Витает, касаясь фибрами, витает,  алча проникнуть в меня, в мою жизнь, чтобы  подвигнуть на что-то безумное.

Ей удалось это, она какой-то ворвалась в меня сквозь неотрывно смотревшие на нее глаза, по нервам и нейронам проникла до самого таза, и в самой его середке сладостно заныло. От этого ноя мой оголодавший член  вздыбился, взял власть над отключившимся мозгом. Почувствовав себя конченным, вконец конченным, почувствовав себя на пороге другой жизни – нечеловеческой  и преступной, я  взял ее…

3.

Это было нечто. Это было упоительно! Я вовсе не чувствовал себя некрофилом, я чувствовал себя человеком, пытающимся обратить чужую смерть в существование! Я бил своим телом ее тело, я  доставал его до сердца, я кричал смертной ночи и ей:

– Живи, живи, живи!!!

Лишь только я кончил, все стало на страшные свои места.

Я изнасиловал мертвую душу, изнасиловал утопленницу. В ее влагалище – моя сперма.

Это конец! Что делать?!!

Опустошенный, я не смог ответить на этот вопрос. Решив, что ответит утро, пошел к себе, в щель, выпил водки, чтобы поскорее уйти в последний свой обыденно-человеческий сон.

…Обычно стакан водки отключает меня часов до шести  утра, но не в тот раз. Я не отключился, я видел  воочию мрачную зону в Пермском крае или Мордовии, видел зеков, насилующих меня, омертвевшего. Видел ее, лежащую на берегу, на холодном ночном песке. Видел, как она поднялась, посидела, припоминая последнюю жизнь. Видел, как обернулась, услышав оживший вдруг приемник, увидела свечу, горевшую ровно, как в склепе, потому что бриз замер, как напуганный свидетель. Она долго смотрела на нее, так долго, что пламя затряслось  от панического страха. Поднялась, пошла к щели на неверных ногах. Взобралась по крутизне, по которой я днем-то поднимаюсь, чертыхаясь и подворачивая ноги. Встала на площадке рядом с прахом костра – тот мигом вспыхнул от испуга. Подошла, к палатке, походя  опрокинув бутылку недопитого вина,  оно радостно забулькало, выливаясь на землю, из которой вышло.

Расстегнула медленно палаточную молнию, посмотрела пристально  глазами, казалось, наполненными водой. На меня посмотрела, к счастью, существовавшего по ту сторону сознания. Сжавшись в комок, я увидел в ней ведьму из «Вия», ведьму, утащившую Хому Брута в вечный сумрак безумия, увидел и сжался снова чуть ли не в человеческий зародыш. Увидев мои мысли, она протянула ко мне вымоченные серые руки, обдавшие холодом. Я сжался уже в точку. Ей было мало. Она проникла не резкой тенью в палатку, пронизанную луной, нависла сверху. Когда я вовсе обмер, прижалась холодным телом к тому, что было моим телом, и я начал медленно, клетка за клеткой, умирать. Благодарно умирать, ведь она, своим посмертным явлением, освобождала меня от тюрьмы, от унижений и липкой вины за нечеловеческий свой поступок.

4.

Разбудил меня шорох гальки – по берегу шли люди. Солнце уже проникло в щель, окатило палатку дневным жаром, сделало ее прозрачной. Голова невыносимо болела – опять намешал, выпивоха, красного с белой. Посмотрев наружу, «во двор», увидел опрокинутую бутыль с вином. Вяло порадовался: грамм триста осталось лежать на боку. Дотянулся, выпил, еще холодное. Полежав недвижно, задремал, чтобы тут же увидеть ее, нависшую над своим сжавшимся от страха телом. Вспомнив ночное происшествие, выскочил из сна, как из январской проруби.  Куда она делась?! Осталась на берегу? Нет! Все утро по нему взад-вперед ходят культурно отдыхающие из Архипки и дикие, вроде меня. Они бы подняли шум, поднялись ко мне с вопросами типа:

– Это не ваша супруга  там мертвенькой лежит?

Значит, ночью ничего не было. Приснилось-привиделось после литра вина и стакана водки – вот алкоголик! Или… или все-таки ожила?! Нет! Не может этого быть! Я ж час над ней бился, прежде чем изнасиловать, изнасиловать труп! Нет! Это все мне приснилось-привиделось! Приснилось-привиделось? А почему тогда в паху не ноет голодно, как вчера?

Тут я вспомнил, как много лет назад местный рыбак рассказывал мне, что, перед войной аккурат напортив этой щели, утопла девушка редкостной красоты, и с тех пор вокруг шастает в темное время суток близ сетей и рыбу пугает. Я не поверил ему тогда, смеялся в усы. Думал, опасается мужик, что по ночам улов красть стану, и решил отвадить от этого места.  Другой мужик, культивировавший в береговом лесу гриб рейши, весьма полезный для мужской потенции, рассказывал небылицы о ведьме, навязывавшей эти грибы заблудшим лицам мужского пола (он налил потом мне спиртовой настойки, выпив сто грамм, я тут же убежал в Архипку на танцы). Переварив эти фольклорно-исторические факты, я успокоился, ведь за изнасилование приведения статьи в УК РФ нет. А с утопленницей мы разберемся на базе материализма и безо всякой мистики.

В оптимистичном настроении я сварил ячневую кашку с парой бульонных кубиков – обожаю ячневую кашку, – и принялся есть прямо из кастрюльки, предвкушая, как ночью  полезу в воду, как найду снова свою утопленницу и возьму ее на гальке при лунном свете. Тут сверху скатился камень, да так удачно, что выбил кастрюльку из рук.

– Начинается, – подумал я. – По такому обрыву может шастать только приведение. Небось, есть хочет или влюбилась в мои данные и страдает, чтоб в толщину от каши питательной не раздался.

Скатился второй камень. Чуть не снес палатку. Доев, что осталось в кастрюльке, я сходил на берег, принес сеть, выброшенную бурей.  Приладил ее к соснам, росшим со стороны горы, подумал, что ее прорвет лишь глыба килограмм в двадцать пять, а то пятьдесят, сел пить чай – его я кипячу и завариваю в литровой банке из-под «Балтики» (к чему таскать чайник в рюкзаке, ведь много места занимает?).

Хм… В банке из-под «Балтики»… Вы наверняка подумали, что я бич, то есть «бывший интеллигентный человек» и живу на среднюю зарплату. Это не так, не совсем не так, хотя бы потому, что прошедшие Новогодние вакации я провел в Южной Америке, в туре за 11 000 баксов, а предстоящие собираюсь разменять на впечатления в круизе Австралия – Новая Зеландия – Тасмания. Деньги у меня водятся, честно заработанные деньги, но больше этих Бразилий и Тасманий, мне по душе дикие стоянки среди своих сограждан, которых я с удовольствием изумляю инсталляциями из берегового мусора.

5.

…День прошел заметно, зримо. Купался, ходил за водой к роднику, заменил заржавевшие крючки на закидушке. Пообедал печеной картошкой со шпротами, и вот вам сумерки. Наживив снасть, занес ее в море, сел ждать клева. Первым, конечно, попался ерш. Когда возился с ним, со стороны Архипки появился дочерна загоревший парень с фонариком. Он был в белых плавках. Приблизившись, остановился, стал светить в глаза. Я хотел сказать, что-то грубое, но смолчал – парень был не промах, гибкий, явно спортсмен каких-нибудь единоборств.

– Послушай, мужик, как тебя зовут?– сказал, усевшись рядом на песок. Его сумасшедшие глаза сверкали. Он был пьян.

– Евгений.

– Так вот, Женя, ты здорово попал.

– Куда? – спросил я, по возможности невозмутимо.

– Не финти. Я по лицу твоему вижу, что ты в курсах.

– В курсах чего?

– Хорошо, объясню по буквам. Вчера, поздно вечером, вон там, утонула девушка, моя… – запнулся, – моя хорошая знакомая. Береговое течение должно было вынести ее именно сюда.

– Искренне сочувствую. Вчера там люди серьезные гуляли, спросил бы у них – лесник наверняка их номера записал. А я никого не видел.

– Людей тех я нашел и, – усмехнулся, – расспросил. Они сказали, что девушка действительно была, но не их, а с твоей стороны. И, посидев с ними, уплыла сюда и больше не возвращалась. И что криков о помощи не было.

– Действительно не было. А те люди слиняли в две минуты, и ночью слиняли. Я уверен…

Тут мне, дошлому береговому дикарю, пришло в голову, что, уезжая спешно, эти богатенькие буратины наверняка оставили на своей стоянке массу нетронутых продуктов и бухла. Столько, что, срочно забив на рыбалку и подобрав все это, я избавился бы от необходимости ходить в далекую Архипку за провиантом и прочими «ништяками».

– Ты что замолчал?

– Я все сказал, – распрощавшись в мыслях с дармовыми продуктами. – Эти люди слиняли спешно. Тебе это не кажется странным?

– Нет, – продырявил он мои глаза своими неподвижно-змеиными.

– А мне кажется. Тем более, я никаких утопленниц не видел.

– Брешешь! Я нутром чувствую, видел ты ее!  И пахнет от тебя ею, пахнет!

– Ты намекаешь, что я спрятал труп в скалах и сегодня утром его частями завтракал?

Ночной пришелец влепил мне пощечину. Я бросился на него. Он неуловимым ударом послал меня в нокаут. Последнее, что я услышал, было досадливое: – Твою мать!..

6.

Я открыл глаза. Увидел луну, светившую со всех сил. Голова болела невыносимо. И со стороны побитой, и с другой – ею я, слетев с ног, трахнулся об камень. Полежал, глядя на совершенно беззаботные лунные моря и континенты. Пришел в себя. Поднялся на ноги, потянув за собой закидушку – один из крючков, вот собака!  впился в плавки. Стало обидно до слез. Побежден, побит, вырублен, а тут еще он! Освободившись с трудом, увидел на галечнике гадюку. Прямо под собой. Голова размозжена камнем. Вспомнил досадливое: – Твою мать!.. – опустился, ошарашенный, на землю. Мистика! Что получается? Мужика долбанули сзади камнем по черепушке, и смерть превратила его в змею?

Нет, в это невозможно поверить. Но что тогда было? Так… Положим, кто-то,  выручая меня, вырубил парня. Очнувшись раньше, тот не смог ничего вспомнить и ушел к себе. Шутки ради, мой спаситель или спасители оставили вместо него змею, которых в этом году уродилась тьма (недаром следующая к Иналу щель называется Змеиной. А может, это моя утопленница спасла меня от пыток?!!

Тут чуть в стороне от змеи я углядел что-то белое. Это были плавки моего обидчика. Змеиный хвост был в них.

Пока я глядел на это, мозг лихорадочно искал материалистическое объяснение сему факту. Я перестал глядеть на плавки, тогда лишь, когда он выдал единственное мнение:

– Над тобой издеваются.

Это меня устроило. Сначала подсунули якобы утопленницу, потом – по морде. Значит, следующее действие не будет брутальным, а то ведь сбегу.

Тут считаю необходимым заявить,  что никогда не верил в разного рода мистику – в приведения, русалок, упырей, летающие тарелки и даже снежного человека. Все чудеса, которые я наблюдал, в конечном счете, оказывались вполне материальными проявлениями турбулентно текущей жизни. Конечно, верующим во все эти мистические чертополохи легче жить, надеясь на волшебника в голубом вертолете или беззаботную жизнь на том свете, но я привык полагаться на свои силы.

7.

В общем, будущее в тот момент предвиделось мне хрустально-сверкающим, ну, на время, конечно. Так и получилось. Заведя свою рыболовную снасть в море, я, развел костер и уселся на берегу ждать клева. Он не заставил себя ждать: минут через двадцать со стороны Инала подошли две девушки со светодиодными фонариками на головах и небольшими рюкзачками на плечах. Они были возбуждены, если не напуганы.

– Можно мы тут у вас переночуем? – сказала одна из них, 90/60/90 плюс-минус какие-то сантиметры, да еще яркая блондинка, такая яркая и хрупкая, что я усомнился, что она есть доморощенная туристка, мотающаяся по не асфальтированному берегу в целях сохранения мышечного тонуса.

– А вы откуда идете?

– Да мы тут недалеко стоим, – махнула одна в сторону Инала, – километрах в двух отсюда. Решили прогуляться, посмотреть, кто тут стоит – у нас ты притча во языцех, то есть Робинзон таинственного происхождения. А по дороге Виктор встретился, он рядом с нами стоит; хороший мужик – тихий, слова от него не услышишь.  А тут, нате, голова в крови, весь из себя свирепый, сказал матом, что умоется сейчас и побьет нас и эту ведьму камнями, чтобы не мотались по ночам. И нырнул в море, а мы к тебе побежали, – добавила другая, в темноте походившая на Синди Кроуфорд с родинкой.

– Берег не мой, паркуйтесь, – сказал я. – Меня зовут Женей.

– А меня Катей, – обрадовалась блондинка.

– Меня Дианой, – жеманно протянула Синди Кроуфорд божественную ручку.

– А мужик тот трезвый был? – спросил я, поцеловав ее галантно, хотя в обед уел чесночка зубочков пять.

– Пьяный, я, кажется, говорила, – поморщилась Катя. – В Архипке, точно, набрался.

– А у меня ни капли, – вздохнул я. – Все израсходовал, нечем будет знакомство обмыть.

– Об этом, Евгений, не беспокойтесь, – показала пальчиками о’кей Диана. – У нас коньяк приличненький с собой, дорогой. Специально для вас взяли.

– Во флаконе из-под лака до ногтей?

– А вы, что, алкоголик? – пристально посмотрела Катя, и я подумал, что один из красавцев-мужчин, а по совместительству невольник зеленого змея, изрядно попортил ее кровь соответствующей зависимостью.

–Да нет, просто… просто… – я замолчал, подбирая слова.

– Понятно. Если не напьетесь, полезете к одной из нас в спальный мешок, то ночь для вас будет безнадежно испорчена?

– Испорчена? – засмеялся я. – Я бы не стал выражаться столь категорично.

Тут зазвенел колокольчик, прикрепленный к леске, тут же стояк, к которому крепилась последняя, выскочил из груды камней и махнул в море. Я бросился за ним, поймал, схватил леску: на ней, судя по всему, торопилась к ужину огромная рыбина!

 Это была кефаль килограмма на полтора. «Плохая примета, – подумал я мельком, взяв ее за жабры. Ночью опять будет утопленница».

Когда девушки, увидев рыбу, захлопали в ладоши, я усмехнулся: «Или, наоборот,  хорошая – будет под утро секс и, судя по всему, вовсе не с утопленницей!».

Пока они разбирали свои вещи и умывались, я  разжег второй костер, в углях первого зарыл рыбу, предварительно обернув ее алюминиевой  фольгой. Палаточку их мы ставили все вместе, постоянно встречаясь глазами. О, сколько в них можно было увидеть! И неважную оценку моей внешности, не замятый еще общением страх, просто любопытство.

В полной мере любопытство они проявили, выпив по 50 граммов коньяка и закусив  рыбой.

– Ты тут один стоишь? – спросила Катя.

– Да.

– А почему один? Где твоя женщина?

Я попытался вспомнить свою женщину, не утопленницу, а «свою женщину» приходившую ко мне на одни всего лишь сутки, чтобы разругаться на всю жизнь. Вспомнить не получилось, как не старался, и я покрутил головой:

– Не знаю…

– Как это не знаешь? Мы с мыска того, – указала на каменную гряду, уходившую в море со стороны Инала, – видели с тобой стройную девушку. И одна она туда-сюда ходила.

– Не знаю, мало ли здесь народу может купаться, но я никого не видел, – пробормотал я, поняв, что девушек интересует моя утопленница, и пришли они ко мне с единственной целью о ней разузнать. Или обнаружить.

– Так ты и в самом деле один здесь обитаешь?

– Да.

– Один, без женщины… – удивилась Диана. – Может к тебе кто из Темной приходит? – Темная щель – первая в сторону Архипки.

– Как это без женщины? А вы? Или одна из вас? Не зря же я торчу тут месяц, у моря чего-то жду.

– И мы сюда, черт знает зачем, поперлись! – посмотрела Катя на Диану. – Может, это Бог нас сюда привел?

– К нему Бог привел? – стала рассматривать Диана мою небритую личность. –  Это легко выяснить.

– Как? – удивилась Катя

– Сейчас мы нальем нашему Евгению  стаканчик, и он расскажет нам о себе, о своем банковском счете, машине и где у него дача – во Флориде или в Зюкайке. Думаю, из этого рассказа мы легко выясним, в какой степени божественное провидение поспособствовало нашей встрече.

– Я вас обожаю, Диана! – стал я ерничать, уверенный, что моя утопленница за нами наблюдает, а может, даже подслушивает – Я всю жизнь мечтал о такой обстоятельной девушке, мечтал увидеть ее, говорить с ней! И вот, моя мечта сбылась. В благодарность за это я по первой возможности узнаю, где располагается эта Зюкайка и куплю вам там дачку на два этажа и обязательно на берегу реки.

– Не надо мне там дачи, я там родилась. Это в Пермском крае.

– А я родилась во Флориде. Купите мне там дачу? – спросила Катя.

– А почему не купить? Куплю! Я уже месяц тут сижу, и всем угощающим меня коньяком дачи покупаю. Во Флориде, на Канарах и даже в Анапе одну купил.

– Она в Щёлке родилась, – сказала Диана. – И там же у нее дача.

– В щёлке родилась? – удивился я. – Ты имеешь в виду...

– Я имею в виду подмосковный город Щёлково.

– Кажется, мы не о том говорим, – переменила тему Катя, разлив коньяк по рюмкам. – Расскажи о себе, Женя.

– Рассказывать мне особенно нечего. Живу в Москве, работаю, относительно неплохо зарабатываю, все есть.

Я пытался сам себя заговорить, потому что мне снова показалась, что моя утопленница где-то рядом. Кликни ее, негромко даже, и явится она, и дел наделает с этими девицами, мало не покажется…

– Ты кто по профессии? – это Диана прервала мои мысли.

– Специалист. Одной  консалтинговой фирмы. Родину, понимаете, продаю иностранному капиталу.

– Родину?!

– Ну, заводы, дома, пароходы, а также поля и просторы.

Как только я это сказал, между подружками возникла прозрачная стена, видимая одному мне, и стало ясно, что бороться они будут за меня порознь. Это был не худший вариант времяпрепровождения, хотя я, честно говоря, мечтал об организованном штурме своей не твердой пока твердыни.

– Значит, денежки у тебя водятся... – заключила Диана.

– Денежки бывают разные. Моих мне хватает.

– Тысяч десять баксов имеешь?

– Нет. Двести тысяч.

– Рублей, – догадалась Катя.  – Значит, ты не принц.

– Нет. Я – старший консультант-эколог. Мог бы зарабатывать больше, но не хочется. Понимаешь, мне в жизни давно все перестало нравиться. Эти пляжи, набитые отдыхающими, работа, женщины, которые женятся по расчету, а потом разводятся из житейских соображений или скуки, надоели рестораны и заморские курорты all inclusive. Все надоело. И живу я только потому, что верю, что есть что-то другое.

– Пустынные пляжи и женщины, которые прилетают ночью?

– Хотя бы это.

– Понятно. Давайте тогда напиваться, – сказала Диана, доставая из рюкзака вторую бутылку коньяка.

– Вот это дело, – обрадовался я. – А то работа, деньги, яхта. Нафиг это если есть сказочный берег, коньяк и такие захватывающие воображение девушки.

– И что же, Женя, разыгралось в твоем воображении? Групповуха? – спросила Диана открывая бутылку. «Хорошая женщина, – подумал я. – Все делает сама». И ответил:

– Это пошло. Я предпочитаю по любви. Вот влюблюсь в тебя, и весь пустой этот мир наполнится тобой.

– И будешь целовать песок, по которому я ходила?

– Обязательно.

– А по которому я ходила? – спросила Катя.

– Обязательно. Если влюблюсь  в тебя.

– «В  тебя» или  «и в тебя»? – уточнила Диана.

– Это как себя будете вести, – посмотрел я по очереди на обеих. – Кстати, кто-то недавно предлагал напиться. Надеюсь, предложение остается в силе?

Короче, мы восхитительно напились,  купались в море, визжали в ночи от накатившей дури, а потом затеяли по предложению Кати играть в прятки – луна спряталась за горами, и ночь, черная и таинственная, потянула нас в себя, повлекла, как в мышеловку, набитую приключениями. Диана, хитровато глядя, назначила меня водящим, завязала глаза своим нашейным платочком, и они побежали прятаться. Подождав минут десять – такое было условие, – я пошел искать, вожделея  скоротечного секса с найденной в укромном месте Дианой. И никого не нашел, хотя искал до утра в радиусе километра от своей стоянки.

Можете себе представить, о чем только я не передумал, даже летающую тарелку воображал, летающую тарелку, увлекшую девушек на Альфу Центавра с целью продажи их в качестве жен на межпланетном невольничьем рынке. Конечно, я видел перед глазами и прочие фантастические истории, старался видеть, чтобы не впасть в отчаяние. Потом же, когда поиски стали бессмысленными, я взял голову в руки и придумал, что девушки заблудились. Это тоже было маловероятно, ведь на берегу две дороги   – туда и сюда, потому что в море далеко не уплывешь, а вверх по скалам или расщелинам, заваленным буреломом и полусгнившими деревьями, далеко не уйдешь. Либо утонули как моя утопленница, или их убил и утопил Виктор. Под утро, все допив, я взял рюкзаки, предварительно сунув в них вещи девушек и, отнес их на берег. Посидев рядом с ними, пошел к себе и скоро забылся в тени тента.

8.

Разбудил меня шорох гальки. Привстав на своем ложе, я увидел, что парень, бивший меня ночью, надел сиреневый рюкзак Дианы на спину, а Катин – красный – на грудь, и  двинулся в сторону Инала, предварительно дружески помахав  мне рукой. Как я уже, кажется, упоминал, километрах в полутора от моего лагеря в той стороне была стоянка палаток на пять-шесть. Чтобы расставить все точки над i, я выждал пару часов, пошел на стоянку и обнаружил там девушек. Они не захотели со мной разговаривать, и даже смотреть, как и приютившие их лагерные аборигены. «Ну и ладно, главное, живы», – подумал я и вернулся к себе.

День прошел быстро. Я купался, ловил крабиков – наживку для рыбной ловли, готовил обед и ужин и делал это как во сне. Мне казалось, что этой полнолунной ночью все определится, и все тайны раскроются или развеются. Примерно так и получилось.

Я ловил рыбу, точнее, она совсем не ловилась, хоть плачь. На завтра еды у меня не оставалось. Все, что было более-менее съедобно, подмели ночные девы, и надо было выловить несколько штук хотя бы скорпен, чтобы не переться в поселок за харчами. Тащиться пять километров по жаре после всего того, что случилось в последние дни, не хотелось, да ведь еще пойдешь, да наберешь все больше бухла, не съестного, а пить больше не хотелось. Короче, я решил занести свою снасть подальше в море, туда, где ходит кефаль, но запутался в ней и потом захлебнулся.

Умирать совсем не интересно, это я усвоил в первую голову. Может быть, утопление не самый неприятный вид смерти, но у меня вышло все впечатляюще. Я запутался в леске, штуки три больших тройника впились мне в руку, живот и спину, еще несколько обычных крючков вцепились намертво в морскую траву, росшую под ногами, и тут еще, метрах в двадцати мористее прошел катер, подняв высокую волну с десятком ее сестер чуток пониже. До этого смертного своего часа я был уверен, что лет на сорок практически бессмертен, а тут, совершив нескольких неудачных попыток выбраться на твердую почву, нахлебался морской воды и тупо утонул, И что вы думаете? После этого фатального случая прошло всего лишь несколько минут, и дух мой вышел из меня и свечкой взмыл в небо. Там, удивленный неожиданно подвалившей свободой, принялся ошарашено рассматривать горы, поросшие лесом, волшебные под лунной лампадой, саму луну и море, блистательно прозрачное до дна, а в нем – свой труп, навзничь взвешенный морем.

Труп мало заинтересовал мою душевную внутренность, а вот человек, бросившийся к нему с берега, внимание привлек. Это была девушка, она плыла быстрыми саженками; подплыв, схватила то, что было когда-то мною, за волосы и потащила к пляжу, совершенно не обращая внимания на леску с крючками, решительно намеревавшуюся интереса ради сплести спасателя с утопленником в единый смертельный кокон. Возникшая коллизия заинтриговала свободный мой дух, и тот перестал пялиться на картины, старательно высвечиваемые луной в окружающей природе, не улетел, увлекаемый врожденным стремлением к месту посмертного  сбора душевных человеческих субстанций, но стал витать над сценой, вольно или невольно поставленной обстоятельствами. Спустившись ниже, чтобы увидеть того, кто яростно пытался вернуть его в только что покинутое тело, дух разглядел утопленницу, днями раньше им спасенную, им, бывшим тогда еще в теле. Увидев  ее, разъяренную борьбой с утонувшей и потому тяжелой бренной оболочкой, борьбой с леской и впившимися крючками, борьбой со скользкими камнями, надолбами вросшими в морское дно, мой дух потерял интерес к земному существованию, то есть к надоевшей вечной борьбе за качество жизни, за вкусную пищу, за сносного полового партнера, и круто взмыл в небо. Он бы улетел по своим партикулярным делам, если бы не вспомнил, какой потрясающей картиной закончилось предыдущее спасение, спасение утопленницы. Вспомнив это, дух решил повременить, чтобы посмотреть, чем же все кончится. А утопленница, пересиливая себя, тащила отяжелевший от смерти труп к берегу. Достигнув его на последнем дыхании, уложила на галечник, принялась делать искусственное дыхание, совмещая его с непрямым массажем сердца, остервенело била по щекам – ничего не помогало, дух не хотел возвращаться в давно приевшееся тело с несносными привычками, своевольное, ленивое и слабеющее с каждым годом тело. Зевнув по-своему, по-душевному, он полетел к проходившему вдалеке большому круизному лайнеру, освещенному мириадами ярких лапочек, к заливистому женскому смеху, победительному мужскому, но далеко не улетел, потому что сладко заныло в области паха, там заныло, где когда-то  был половые органы. Резко обернувшись к берегу, дух увидел, что утопленница делает его бывшей оболочке минет. Она так  старательно и глубоко сосала,  что улететь было невозможно, невозможно было остаться сторонним наблюдателем, можно лишь было, что есть сил, лететь к ним, к нему, чтобы слиться с собой, мертвым, воедино и вместе с ним почувствовать ее мягкие губы крайней своей плотью, никак не желавшей оживать.