Текст книги "Сердце Дьявола 2 (СИ)"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Около девятнадцати дней на изучение бесконечных миров... – покачал головой Баламут, взяв протянутую мной рюмочку коньяка. – Маловато будет, товарищ майор...

– Может и хватить, – отчетливо выговорил Худосоков. – Эта штука, как все великое, должна быть устроена очень даже просто... Надо просто узнать, где у нее замочная скважина, потом подобрать отмычку...

– Повернуть два раза, и очутится у Господа за пазухой... – усмехнулся я. – А что касается простоты устройства, так ДНК человека тоже очень просто устроено, однако его полста лет ученые всего мира изучают, и еще на сто лет осталось.

– Нет, Нулевая линия должна быть устроена проще, есть у меня такая уверенность... И вообще в это лучше верить, потому как верить нам больше не во что...

– И это все, что ты хотел нам сказать? – спросил Баламут разочарованно. Ему по-прежнему не хотелось покидать адские места, ставшие такими привычными, если не сказать – родными.

– Да.

– Ну-ну... И ради этого пятиминутного сообщения ты бегал по берегу и руками нам махал?

– Перенервничал. Мне почему-то показалось, что вы откажетесь лезть в колодец... Вы так здесь все притерлись...

– Мы откажемся? – хохотнул я. – Чтобы мы отказались лезть в ж... то есть в колодец? Ты плохо нас знаешь!

– А почему прямо сейчас не полезть? – поинтересовался Бельмондо. – До утра мы часов десять потеряем...

– Нет, давайте спешить не будем... – покачал головой Худосоков. – Может быть, "трешка", наконец, даст о себе знать. Да и время вам надобно, чтобы обдумать свои будущие действия, настроиться, наконец... И поэтому предлагаю сейчас разойтись.

Сказав, посмотрел на меня с ухмылкой: – Дон Карлеоне покажет тебе твою спальню.

* * *

Спальня моя была царской... Все в ней было царским.

Большая беломраморная ванная комната с натурально золотой сантехникой...

Огромная золотая кровать под голубым газовым балдахином...

Пушистые персидские ковры и головастая тигровая шкура на полу.

Чудесные гобелены изумительно тонкой работы на стенах.

И Ольга в обтягивающем платье, Ольга, ожидая меня, заснувшая на пурпурном покрывале...

* * *

Наутро мы позавтракали на скорую руку (кстати, руки у дона Карлеоне уже почти не тряслись, тряслись они у Крутопрухова, да так, что чашечки с кофе мелко дребезжали на подносе) и, распрощавшись с подругами, пошли к колодцу.

– А почему ты думаешь, что он нас не вышвырнет? – спросил я по дороге у Худосокова.

– Почему не думаю? Думаю, – ответил он, простодушно улыбнувшись. – Но, может быть, я ошибаюсь... Мы ведь с Крутопуховым и Карлеоне в Ад, так сказать, по определению попали, вот колодец нас отсюда и не выпускает. А вам по земным заслугам Чистилище полагается, да и затащили вас сюда обманом... А если не получится, не беспокойся, в песок или в море не очень больно падать...

...Колодец с его сиреневой клубящейся начинкой выглядел в то утро особенно загадочным и, я бы сказал – притягательным. Присев вокруг него, мы закурили.

Я думал об Ольге. Той, московской. Той, которая может бросить, и может вернуться. Той, которая единственна. Той, с которой ты не хозяин, а влюбленный. Той, которая не дает полюбить даже совершенную свою копию. Той, ради которой я без сожалений готов покинуть рабский мне остров.

Нервничавший Баламут расправился с сигаретой в три затяжки. Его единственная была мертва. Он видел ее, мертвую, и во второй Софии. Ночью ему в голову пришла мысль, что он мог бы пригласить ее на остров. Ту, первую. И изменять ей открыто. Так, как изменяла она. Под утро он понял, что если останется, то это произойдет. И он потеряет себя.

Вдавив окурок носком ботинка в песок, Николай пожал мне и Бельмондо руки и со словами "Если что-то я забуду, звезды, вряд ли, примут нас" шагнул в искрящуюся сиреневую бездну.

Она его приняла. Вторым подошел к колодцу Бельмондо. Пожав мне руку, он прошелся взглядом по океану, неспокойному с утра, по острову. По его грустным глазам было видно, что Ад ему полюбился и расстается он с ним, как, уходя на войну, с которой нет возврата, расстаются с родным краем... Последний его взгляд растворился в лесу, скрывавшем озеро...

Когда пришла моя очередь исчезнуть в сиреневой неизвестности, меня охватило сомнение. Я пристально взглянул в глаза Худосокова. "Сочинил, гад, все про Трахтенна, чтобы сплавить нас с острова... Перепихивают с "трешкой" друг другу, – думал я, пытаясь найти в желтых его зенках подтверждение своего подозрения.

– Ну, если ничего не получится, – с виноватой улыбкой развел он руками, – то, по крайней мере, я от вас избавлюсь... А за женщину свою не беспокойся... Она тебя найдет.

И гадко усмехнувшись, добавил:

– Я имею в виду ту, шестидесятипятилетнюю.

Глава пятая
Лягушка в молоке

1. Судья откровенничает. – Старшина Архангельский наводит порядок.

Очутившись в колодце, Бельмондо испугался, испугался не мраку, обступившему его со всех сторон, а тому, что падения не было – он просто завис с закрытыми глазами и вниз головой в чем-то напомнившем ему воды его матери.

Как только Борис поверил, что и в самом деле находится в чреве своей молоденькой мамы, испуг ушел вместе с мыслями, и он ощутил себя окончательно счастливым. Сколько все это продолжалось – вечность или минуту, определить было невозможно.

Когда мрак, наконец, рассеялся, Бельмондо увидел себя сидящим в длинном помещении, похожем на обычный коридор поликлиники, префектуры или суда – те же китайские розы в кадках, на стенах – невзрачные выцветшие акварели под стеклом, стулья в простенках между дверьми... "Не хватает посетителей" – пришло ему в голову. И тут же, в конце коридора появился мужчина в сером пиджаке и черных брюках. Он прошел мимо Бориса, проглядывая на ходу стопку бумаг. Из комнаты наискосок вышла поглощенная мыслями бледная пожилая женщина. "Районная поликлиника" – подумал Борис и тут же в нос ему ударил резкий запах формалина. Не успел он сморщиться, как мимо, движимая дюжим санитаром, пронеслась больничная каталка. На ней, скрючившись, лежал высохший, весь в пятнах, старик. Не успела каталка скрыться за поворотом коридора, как над дверью напротив замигала надпись "Входите".

Бельмондо вошел. Посередине небольшой, уютной комнаты стоял обычный конторский стол; за ним сидел благообразный мужчина средних лет. Усталые его глаза бесконечную минуту смотрели прямо в душу. Наконец, удовлетворенно кивнув, он жестом указал на стул.

Борис, скрипнув, сел. Оглянул стол. На нем ничего не было. Это показалось ему странным. Мужчина улыбнулся и достал из ящика стола стопку папок. На лицевой стороне верхней из них была приклеена половинка обычного листа белой бумаги. На ней в жирной черной рамке синим фломастером было аккуратно выведено "Бочкаренко Борис Иванович".

И только увидев эту папку, Бельмондо вспомнил рассказ Ольги о посещении ею в галлюцинации небесной конторы по распределению душ покойников по дальнейшим инстанциям. "Значит, это – Судья. Сейчас он должен сказать что-то об интерьерах" – подумал Борис, пристально взглянув в глаза благообразного мужчины.

– Мы стараемся не тревожить клиентов непривычными интерьерами, – заговорщицки подмигнув, проговорил тот.

– Знаю, – ответил Бельмондо примерно так, как отвечает поседевший на службе полковник ФСБ участковому милиционеру. – Я к вам, собственно, по другому вопросу.

– Знаю, – ответил Судья примерно так, как отвечает участковый милиционер поседевшему на службе полковнику ФСБ. – Но, боюсь, вы опоздали. Видите ли, наша система в ближайшие несколько недель будет подвергнута значительной реорганизации в связи с переездом в другую...

Судья запнулся и Бельмондо продолжил:

– Вселенную?

– Да, – вздохнул Судья. И неожиданно разоткровенничался. Было видно, что ему некому излить давно наболевшее:

– Гуманоиды по всей Вселенной распустились... Пьют, бездельничают, один секс, да наркотики на уме. Не стало героев, не стало гениев, не стало тружеников, кругом благородные ничтожества и низменные таланты... А у нас – смута... Идеологические шатания, азартные игры под интерес, коррупция, периферия бунтует. Одни архангелы тянут в одну сторону, другие – в другую, третьи вообще крылья перестали носить... И ситуация может зайти очень далеко. Верхи, – Судья вознес глаза к потолку, – не могут управлять по-новому, низы не хотят жить по-старому... И в результате всякие голодранцы вроде Худосокова тянут свои окровавленные руки к Престолу Вселенной... И у этого негодяя, надо сказать, есть шансы – если он поймет, что космическая стру...

И тут произошло невероятное – Судья мгновенно покрылся красными пятнами, пятна эти немедленно стали превращаться в каверны и через несколько минут небесный бюрократ исчез.

Не успел Борис сообразить, что Судья, видимо, едва не разгласил служебную тайну, за знание которой Худосоков дал бы, наверное, отпилить себе здоровую ногу, как перед ним уже сидела весьма привлекательная особа средних лет в строгом сером костюме. Алые губки, не крашенные, а может быть, и никогда не красившиеся, шелковистая кожа, русые волосы... "Юбка, наверное, до пят" – подумал он, рассматривая крохотные верхние пуговички совершенно глухой белой блузки.

Женщина прочитала эти мысли и слегка порозовела. Борис понял, что она не относится к категории бесполых ангелов. Женщина покраснела еще больше, и потаскун Бельмондо, решив ее достать, представил ее ноги, бедра, поросший золотым кудрявым волосом лобок и так далее... И пожалел о своих хулиганских помыслах, ибо как только он дошел до бюста в красном кружевном лифчике, женщина без остатка растворилась в окружающем воздухе. И тут же на ее месте воплотился старшина Гавриил Архангельский в милицейской форме.

Лет двадцать назад этот старшина изрядно поработал в своем отделении милиции над телом Бориса, поработал после того, как тот, изрядно выпивший, начал необдуманно качать гражданские права. Рассмотрев лежащие на столе кулаки Гавриила – огромные, с натруженными костяшками, Бельмондо решил вести себя сообразно обстоятельствам и был вознагражден – старшина с презрением выдавил из себя свое обычное: "Если гора не идет к Магомету, то пусть она идет на хер!" и исчез, уступив место женщине в сером.

Увидев ее, Бельмондо вспомнил крылатое выражение, что свобода – это когда тебя посылают туда, куда Архангельский послал Магометову гору, а ты идешь, куда хочешь. Женщина в ответ на эту мысль сжалась беззащитным воробышком, и Борис начал мысленно извиняться, стараясь думать, что перед ним сидит невзрачный клерк, а не симпатичная женщина. Но это у него не получилось, да и как могло получиться? Человеку с таким опытом, как у Бельмондо достаточно было увидеть один единственный ноготок любой женщины, чтобы немедленно с головы до розовых пят достоверно изобразить ее в своем воображении.

– Бога ради, прошу простить меня великодушно! – сказал он, жалея о том, что давно разучился краснеть.

– Ничего, ничего, продолжайте, – мило улыбнулась женщина. – Я приняла кое-какие меры.

Бельмондо из чувства противоречия попытался вообразить себе вид милашки со спины, но у него не получилось.

– Вот видите, – констатировала женщина, мало-помалу превращаясь в образцовую конторскую служащую. – Теперь мы сможем обсудить наши проблемы. Меня зовут Стефания...

– Чьи проблемы вы имеете в виду? – спросил Бельмондо, мстительно сузив глаза. – Ваши или мои? Если ваши, то рекомендую вам больше доверяться своему женскому естеству...

Голос Стефании дрогнул, и Бельмондо понял, что перед ним непорочная девушка.

– Ваши, конечно, – ответила она, потупившись. – Ваши и ваших друзей.

– Кстати, где они сейчас? – вспомнил, наконец, Борис, что не один вылетел в сиреневую "трубу".

– Как вам сказать...

– Да так и скажите.

– К сожалению, они попали в пространство с несколько другими характеристиками... Помните, Горохов вам говорил, что из колодца никогда нельзя попасть в то же самое место... И поэтому ваша встреча с ними в настоящее время представляется мне весьма и весьма проблематичной...

– Плохо вы нас знаете... – набычился Борис. – Я под землей их найду...

– Попробуйте, – пожала плечами женщина. – А сейчас мы должны определить вашу дальнейшую судьбу. Отправить вас туда, откуда вы попали в Ад, мы, к сожалению, не имеем возможности... Но мы в состоянии вернуть вас либо в Ад, либо, минуя чистилище, отправить в рай.

– Ад это там, где я был? – справился Бельмондо, тепло рассматривая точеное и, видимо, никем не целованное ушко девственницы. – С Худосоковым и Крутопруховым?

– Да, – ответила женщина, прикрывая ушко прядью волос.

– Да что вы меня так боитесь? – воскликнул на это Борис.

Женщина взглянула внезапно посерьезневшими глазами, и Бельмондо тут же получил мысленный ответ. А, может быть, просто догадался. Во-первых, – понял он, – его не хотят допускать к "трешке", сидящей на Синапсе. Сначала отрубили связь, а теперь, вот, грозятся отправить в рай вне очереди. Во-вторых, Синапс – это действительно нечто, позволяющее управлять процессами во Вселенной. В третьих, власть управляющих Синапсом (бывших управляющих?), видимо, не такая уж крепкая, если Худосоков, даже находясь в аду на отсидке, может этой власти угрожать. И, в-третьих, видимо, небеса не в состоянии дать, Худосокову, да и ему, Борису, с друзьями "десять лет без права переписки", то есть попросту уничтожить...

– Ну почему не в состоянии, – натянуто улыбнулась женщина. – У нас есть много способов лишить вас возможности действовать так, как вам заблагорассудится... Но мы пока не хотим... Нам интересно, как далеко вы зайдете в своих...

– Как далеко мы зайдем? – удивился Бельмондо. – Мы всегда идем до конца, разве вы не знаете? И вообще, скажите по секрету, что он из себя представляет? На земле разное о нем говорят...

– Он – всеобщая сущность, Святой дух, он везде. Он – это то, в чем располагаются Вселенные, он в каждом из нас, – приняв благоговейный вид, начала объяснять женщина. – Во Вселенной мириады населенных миров и мириады разновидностей гуманоидов и перед каждым гуманоидом он предстает в соответствующем обличии. Более того, он меняет свое обличие в зависимости от уровня развития и национальных особенностей народов. Для троглодитов он воплощается в виде солнца, сильного и грозного животного или стихии, для более развитых существ он – подобное им существо... Лишь гуманоидам, значительно продвинувшимся в познании мира, он является в своем истинном обличии – в виде незримой всеобщей сущности, а именно – Совести...

– Он редко появляется на людях...

– Как и совесть...

– Гм... А Святые книги? Они такие древние...

– Они писаны для людей определенного уровня. Сейчас идут споры о необходимости их переработки. Однако у нас много консерваторов, а консерваторы, как вы знаете, всегда правы...

– Да уж... А Нулевая линия? Что это такое?

– Размеры Вселенной – около 19 миллиардов световых лет. И поэтому при создании Мира он сотворил так называемые космические струны и кротовые норы – особый вид коммуникаций, использование которого позволяет ему знать все и мгновенно на все реагировать. И, одна из этих космических струн, – вы ее назвали Нулевой линией, – позволяет ему...

Сказав это, женщина вдруг покраснела, начала хватать ртом воздух и через несколько секунд без остатка растворилась в воздухе.

"Жалко девушку... – подумал Борис, вздыхая. – Не иначе, как и Судья, лишку сболтнула... И почему они со мной так откровенничают? Загадка... И, вообще, что же такое она выболтала? Если он – это всеобщая сущность, то есть сама Вселенная, значит, космические струны – это... это его нейроны... А Нулевая линия – это нейрон, связывающий его с неким органом обновления Вселенной, или, образно выражаясь, органом размножения, маткой или чем другим... А "трешка" сидит на этой линии... Если бы кто-нибудь взял под контроль мои органы размножения, я бы умер с тоски... И из всего этого можно сделать вывод, правда, весьма спорный вывод, что он или они, зная, что мы находимся в родственных отношениях с "трешкой", побаиваются ее мести...

Черт те что! Голову сломишь! Как тут не сломать, если они, по словам Судьи, в азартные игры на небесах дуются... А может быть, действительно, "трешка" скинула нас в Ад не по злому умыслу, – своему или Худосокова, – а исходя из каких-то соображений? Или просто проиграла нас в банальное очко Худосокову? И заставила его забрать выигрыш?

На этом месте мыслительного процесса Бельмондо услышал легкое покашливание (он рассуждал, уставившись в пол). Подняв голову, увидел дважды покидавшую его женщину и присвистнул – Стефания была в красном летнем платьице с короткими рукавами и довольно глубоким вырезом. "И подол, наверняка, выше колен", – подумал Борис, подавляя желание заглянуть под стол. Подавив, посмотрел женщине в лицо и по румянцу, запылавшему на ее щеках, понял, что не ошибся.

– Вы потрясающе выглядите, просто потрясающе, – сказал он, внимательно рассмотрев все, что стол не мог скрыть. – Но мой опыт общения с женщинами вашего плана говорит мне, что через пару минут вы напрочь испортите мне настроение.

– Почему же через пару минут? – улыбнулась женщина. – Вас посылают...

Услышав два последних ее слова, Бельмондо изобразил на лице искреннее удивление, смешанное с разочарованием, и женщина опять покраснела.

– Акция, известная вам как переход В3/В4, начнется через восемнадцать с половиной земных суток, – заговорила она, пообщавшись пару минут с маленьким зеркальцем, извлеченным из неведомо откуда появившейся красной сумочки. – Примерно через столько же времени – плюс-минус 8,5 минут – к Земле прилетит начиненный взрывчаткой космический корабль из цилиндрической туманности 86590-64...

– Подумать только! – усмехнулся Борис. – Вам обо всем этом "трешка" рассказала?

– Однако он безгранично добр и вам предоставляется возможность избежать гибели... – не обратив внимания на едкую реплику, продолжила Стефания. – Вы сможете спасти свой несчастный мир. Но вам придется потрудиться...

– Очистить Авгиевы конюшни, гидру какую-то там замочить, – догадался Бельмондо.

– Лернейскую, – автоматически подсказала задумавшаяся посланница небес.

– Ну и что лично мне надо будет сделать?

– Через пятнадцать минут вас доставят к начальной точке вашего маршрута, вернее, вашей дистанции. Если вы, использовав все ваши авантюристические наклонности и опыт, преодолеете все этапы и препятствия и придете к финишу, то есть к "трешке", до одиннадцати дня местного времени 18 августа, то у вас появится возможность спасти своих друзей и свою Вселенную. Скажу сразу, у вас немного шансов, но они существуют...

– Сдается мне, вам зрелищ не хватает...

– Может быть, и так.

– Проводы Вселенной хотите устроить? С представлениями и торжествами?

– От вас зависит, будут ли это проводы.

Бельмондо скривился. Он был козлом, был арапом Нострадамуса, но гладиатором еще не был.

– А тело мое вы вернете? – вздохнул он, соглашаясь. – А то подвиги получатся духовными. А к таковым я как-то непривычен.

– Естественно, вернем, – ответила Стефания.

– Ну тогда – вперед, – вздохнул Бельмондо. – Начнем, пожалуй... Жаль, правда, с вами расставаться...

– А мы и не расстанемся, – зарделась женщина. – Меня посылают с вами...

– Я трещу от счастья, мадемуазель!!! Клянусь, теперь всю оставшуюся жизнь не буду экономить на церковных свечах.

– Только варежку не разевайте, – чуть грустно улыбнулась Стефания. – Я буду с вами в качестве ангела хранителя с ограниченной ответственностью.

– Мы сработаемся, милая... – сказал Борис, внимательно посмотрев в глаза напарницы. И наслаждаясь очаровательной беззащитностью, делавшей их бездонными, протянул руку.

* * *

Потом, когда все кончалось, он понял, что упоминание Авгиевых конюшен во многом определило его будущее. На том свете о чем думаешь, то и получаешь.

2. Бельмондо. – А в окопы тебя? А послать тебя в бой? – Как тут не ляжешь?

«Политрук танковой роты, понимаешь... Кумунист, значит. И что ему в танке не сиделось? Панкратов А. К... Алексей Константинович... Или Алексей Кузьмич... В августе сорок первого, под Новгородом... Наверно, случайно упал, убитый уже...» – думал восемнадцатилетний солдат, которого однополчане звали Матвеичем, хотя добродушным нравом он, детдомовский, конечно же, не отличался. Полчаса назад политрук стрелковой роты, в которой служил Матвеич, рассказал, как коммунист Панкратов впервые совершил великий подвиг – при штурме Кирилловского монастыря закрыл телом немецкий пулемет. «А ты сумел бы?» – вспомнил Матвеич заключительную фразу агитатора и улыбнулся: сам политрук был так худ, что не смог бы заслонить собой и трехлинейной винтовки.

Родителей своих Матвеич почти не помнил: их раскулачили в 30-м году, а детский дом, в котором он вырос, и в котором глаза его стали колючими, и который, собственно, и был его Родиной, помнить не хотел. И поэтому слова политрука мало его тронули. Сын расчетливого хозяина, он в бою вел себя расчетливо, пулям ни груди, ни спины не подставлял. Ну и на пулеметную амбразуру упал бы только в том случае, если падать больше было бы некуда.

Бельмондо свалился Матвеичу, как снег на голову (благо был февраль), и по замыслу Режиссера событий заместил его душу... Это было что-то! Представьте, вас вытащили из вашей теплой удобной квартиры с очередной Санта-Барбарой на экране телевизора и парочкой бутылочек "Бадаевского" в холодильнике; представьте, вас вытащили из ваших домашних тапочек из-под бока положительно улыбающейся жены и сунули под Псков, в окопы, в лютую зиму, в худые сапоги, нет, в валенки, сунули, и заставили ждать завтрашнюю атаку, после которой из всего взвода останется в живых лишь трое тяжелораненых! Представьте, и вам станет жаль Бориса Бочкаренко с таким неподходящим для переднего края прозвищем Бельмондо. О, господи, как он был несчастен, когда понял, куда с Божьей помощью вляпался! Немецко-фашистский оккупант впереди, да товарищ Сталин позади – это вам не домашний злодей Худосоков с его смешными потугами на самоутверждение. Слезы встали в глазах Бориса, он упал ничком на дно окопа, и затих.

– И это наш герой-любовник Бельмондо, – услышал он голос Стефании, когда холод насквозь перемороженной земли уже проник сквозь полушубок в его безвольное тело. – Вставай, простудишься.

– А, ангел-хранитель прибыл... – раскрыв глаза, но не поднимая головы, сказал Бельмондо, стараясь, чтобы голос его не сорвался или не задрожал. – Неплохо бы сейчас в солнечный Ташкент, а? Говорят, что там вся светская Москва теперь ошивается?

– Да нет, красноармеец Бочкаренко, в солнечный Ташкент мы с тобой не поедем. Не солидно. Здесь у нас дела.

– Какие дела?

– Завтра будет бой, и ты в нем сделаешь свой первый и, может быть, последний ход.

– Слушайте, девушка! Послезавтра – весна, а мне всего восемнадцать. Поехали на Кырк-Шайтан, а? Вдвоем? Там "трешка" наша родная, она сможет придумать что-нибудь более изящное и более высокохудожественное для спасения старушки Земли? Ну, ты же женщина, ты же знаешь, что идти на пулеметы – это пошло и не гуманно. И, вдобавок, очень больно и пахнет повышенным травматизмом?

– Нет, ты останешься здесь.

– Ну и иди тогда в задницу, политрук в юбке! Тоже мне ангел-хранитель! Под пули посылает!

* * *

Весь день до вечера Бельмондо ходил, ел, выполнял приказы как лунатик. Подумав после исчезновения Стефании, он решил, что от судьбы не уйдешь. И потому надо готовиться к завтрашнему дню. Но, как только он пришел к такому выводу, в его сознание вошел Дьявол.

– А ты уверен, что твоя завтрашняя гибель будет правильным ходом? – спросил он ехидно. – А знаешь ли ты, что жизнь – это наивысшая ценность? А уверен ли ты, что Бог на стороне изувера Сталина? А знаешь ли ты, что если вы завтра откатитесь на восток, то не советские войска, а союзники оккупируют Восточную Европу? И в ней, а также в Германии не погибнет более полутора миллионов советских солдат? Не знаешь... И автомат готовишь к бою. Да, простой ты, Боря, ох, простой, как рязанский валенок! Но мне ты нравишься, и потому я хочу тебе подсказать, что Старичок – ба-альшой любитель многоходовок.

* * *

Представьте, что вы свыклись с утратой двух бутылок хорошего пива, жены и теплых тапочек, свыклись с существованием в промороженных февралем окопах, представьте, что вы смирились с тем, что завтра, по меньшей мере, десяток горячих пуль превратят вашу грудь в мясокостный фарш... Представьте, что вы свыклись, смирились и... и услышали вышеприведенный монолог этого сукиного сына, насквозь пропахшего дегтем и серой...

Короче, Бельмондо растерялся. Черт с ней, с жизнью, как наивысшей ценностью – это спорный вопрос, спросите у политиков и властителей. Но Восточная Европа? Отдай завтра немцам эти е-ные Чернушки, и в будущем по всей западной границе у нас будут жить не люто и навечно ненавидящие нас враги, а преданные друзья-славяне? И останутся живыми полтора миллиона отцов, не будет кровавых антисоветских восстаний в Берлине, Будапеште и Праге? И не будет Чаушеску и других менее прославившихся коммунистических диктаторов? А собственно, что я взвился? Хрен с ней, с этой Восточной Европой. Враги, так враги... Русскому человеку всегда было плевать на эту часть света с высокой колокольни. Чурки, они и есть чурки. А вот что он, Дьявол, имел в виду, когда говорил о Божьих многоходовках? Не-е-т, это полный холдинг! Как говорит Баламут – ария Торричелли из оперетты Даргомыжского "Иван Сусанин"!

В это время принесли наркомовские сто грамм за неделю. Бельмондо досталось пол-литра. Он выпил их в два захода, заел салом и в минуту уснул у блиндажной буржуйки.

А на следующий день была атака. Немецкий пулеметчик из дзота скосил полроты. Бельмондо лежал в ложбине прямо перед ним и не мог поднять над головой и пальца. И решил не делать глупостей, тем более, что был уже дважды ранен (в плечо и ногу). Когда Борис совсем уж укрепился в своем решении не ерзать, он осторожно посмотрел назад, в сторону своих окопов, и увидел, что маленький молодой лейтенантик, очень похожий на французского киноартиста Бельмондо, собирает своих людей в атаку. "Папаня здесь, он первый полезет!!!" – мелькнуло в голове Бориса и он, заорав, как оглашенный, бросился к амбразуре.

Немец-пулеметчик, хорошо знакомый с тактическими приемами русских[3]3
  Подвиг Панкратова в годы Отечественной войны повторили более чем 200 человек.


[Закрыть], пытался оттолкнуть тело Бельмондо заранее припасенной березовой палкой, но не смог – уж очень крепко тот держался мертвыми руками за что-то там снаружи.