Текст книги "Ришта или подкожный червь (СИ)"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

* П. Чинаев. “Об Исаеве Л.М.” (рукопись). Ноябрь 1967 г.

Тропический шлем к этому времени был заменен неким подобием матерчатой панамы, обмотки – шерстяными гетрами. Всегда запыленные стоптанные ботинки завершали туалет. Одежда и обувь явно не играли в жизни Исаева никакой роли.

...От 20-х годов осталась в институте картина, которая и сегодня радует глаз свежестью красок и реальным ощущением жизни. Художник М. Коркин изобразил выложенный известняком хауз как бы снизу, со дна. В зеленой, пронизанной солнцем толще воды, совершая парящие движения, плывет изящная личинка ришты. Предаваясь радости бытия, она тихо опускается на дно, а наперерез ей, мрачно сверкая красноватым глазом, поднимается хищник циклоп. Вся поза его, с угрожающе поднятыми передними антеннами, говорит о дурных намерениях. Любой ребенок, глядя на картину, мог бы сказать, кто тут Серый волк, а кто Красная Шапочка. Но то, что ясно художнику и ребенку, не всегда убедительно для ученого. Алексею Федченко, например, картина наверняка не понравилась бы. Откуда художник взял, что рачок агрессивен? Ведь он, Федченко, ясно написал в своей статье о том, что личинка филлярии внедряется в циклопа помимо воли рачка. Этот усатый гигант, достигающий полутора миллиметров в длину, попросту жертва полумиллиметровой личинки, которая ищет в нем временное пристанище.

А вот доктор Исаев решительно убежден, что Федченко ошибался и на картине все правильно. Он многократно и досконально проверил это. “Мнение об активном проникновении микрофиллярии в циклопа совершенно неверно, – писал Леонид Михайлович Марциновскому летом 1924 года. – Я наблюдал все стадии заглатывания микрофиллярии циклопом... Бинокулярная лупа принесла мне огромную пользу. Циклоп быстро замечает микрофиллярию и бросается на нее. Он хватает ее чаще всего за хвостовой конец. При жевательных движениях (рачка) микрофиллярия втягивается в пищеварительный канал”. Да, Федченко ошибся. Все оказалось сложнее. В зеленых глубинах хаузов разворачивалась феерия, далеко превосходящая все сказки и в том числе сказку о Сером волке и Красной Шапочке.

На первый взгляд, природа противоречила сама себе. Личинка, которой следовало бы спокойно забираться в тело рачка, ибо, не пройдя известной стадии в его теле, она не могла заразить человека, наоборот, вырывалась из лап циклопа и даже убегала, сохраняя на теле следы жестокой борьбы. А циклоп, которому вроде бы не было никакого проку от заглоченной личинки (она все равно выбирается из его желудка), тем не менее, всячески ловчился схватить лукавую пигалицу. Но то, что с первого взгляда казалось бессмыслицей, обрело смысл после долгого и внимательного наблюдения. Может быть, миллионы лет циклопы ловили и пожирали личинок ришты прежде, чем микрофиллярия, если позволено будет так выразиться, сделала для себя правильный вывод из этой ситуации.

Исаев наблюдал, как помятые и даже раненые личинки в желудке рачка приходят в себя, пробуравливают стенку желудка и оказываются в полости тела циклопа. Тут им уже ничто не грозит. Они спокойно могут линять и преображаться, готовясь вместе со своим хозяином попасть в тело человека. Приспособление это произошло, очевидно, исторически сравнительно недавно, и новые отношения рачка и личинки как бы наложились на старые, древние, когда циклоп был только пожирателем, а личинка только пищей.

Итак, доказано: личинка неактивна, она не может попадать в тело циклопа иначе как через его рот. Но, может быть, в прудах Бухары есть другие рачки, также способные глотать микрофиллярии? Исаев затевает новую серию опытов: он заглядывает в рот каждому микроскопическому хищнику. Нет, нет и еще раз нет! Фильтрационный аппарат дафнии слишком тесен, личинке через него не пробраться. А рачки диаптомусы, хотя и затягивают порой зародышей ришты, но тут же спешат от них избавиться. Только циклоп приспособлен к неблагодарной роли временного хозяина микрофиллярии.

Зачем понадобилось Леониду Михайловичу месяцами склоняться над микроскопическими объектами, лазить с сачком по хаузам и собирать коллекцию циклопов по всему Туркестану? Только ради того, чтобы доказать ошибку пятидесятилетней давности? Опровергать в науке чужие ошибки – занятие достойное. Но поиски в хаузах и под лупой имели и чисто практический смысл. После них стало ясно, кто враг, кто друг, кого в хаузах надо уничтожать, а на кого не стоит тратить сил.

После этих открытий Леонид Михайлович, наконец, смог отложить в сторону бинокулярную лупу, однако бегать к хаузам не перестал. Познав врага, занялся изучением крепости, в которой противник укрепился. Взять хотя бы каменные ступени, которые спускаются сверху почти до самого дна водоема. Количество ступенек, качество камня, освещенность воды – все имеет отношение к судьбе ришты. По ступеням больные машкобы спускались к воде, заражая ее новыми порциями зародышей. На этих же ступенях циклопы подхватывают и пожирают “парящих” в водной толще личинок. Правда, как всякие хищники, они не любят прямых солнечных лучей и предпочитают терзать свои жертвы в тени. Но выщелоченные за века известковые ступени с бесчисленными щелями и ямками дают любителям тени прекрасное укрытие.

Может показаться, что изучение хаузов – занятие почти идиллическое. Так оно, может быть, и выглядело бы, если бы занимался им не Исаев. Он умудрился и в это мирное дело внести элементы военного распорядка, железный ритм. Сотрудники ТропИна приходили к водоемам на рассвете. За день надо было сделать множество операций: несколько раз измерить температуру воды, взять многочисленные пробы, выяснить глубины, выловить образцы флоры и фауны. (Десять – двенадцать тысяч промеров в год!) Мученики науки торчали со своими пробирками и сачками на берегах хаузов и в январские холода, и в июльскую жару. Зато они установили, какие из хаузов заражены риштой, а какие нет, как зависит зараженность рачков от температуры воды, от ее количества в хаузе.

Главным бедствием города оказался Ляби-хауз, тот самый красавец Ляби-хауз у подножия медресе, окруженный мощными тутовыми деревьями, возле которого с восторгом замер доктор Исаев в первый день своего пребывания в Бухаре. Из этого, самого большого водоема города, сорок семь машкобов ежедневно разносили по домам самую зараженную воду – воду, полную циклопов, начиненных личинками ришты. Исаев с ненавистью разглядывал пробирки с зеленой водой Ляби-хауза. Ему хотелось немедленно закрыть, засыпать все эти пруды вместе с населяющей их нечистью. Но чем станут утолять жажду 50 тысяч горожан? Говорить о строительстве водопровода в Бухаре в 1924 – 1925 годах было еще рано. БНСР только что вошла в состав Советского Союза, превратилась в часть Узбекистана. У руководителей новой республики были дела и важнее. Но Исаева это не смущало. Он даже был доволен, что может действовать самостоятельно. У правительства он просил только одного: полномочий, абсолютных, если понадобится, даже диктаторских полномочий в управлении водным режимом города. Документы свидетельствуют: такие полномочия он получил.

Осенью 1925 года Леонид Михайлович сообщил Марциновскому: “Опыт этого года показал, что практическая борьба с риштой профилактического характера вполне возможна. Надо только подойти серьезно и дать решительный бой. Сейчас разрабатываю весь план кампании будущего года...” План был тот самый, о котором мы уже говорили: людей вылечить, циклопов уничтожить. С людьми все было ясно. Медицинские отряды в поисках риштозных больных прочесывали город. Система обследования и лечения работала не хуже заводского конвейера. Перспектива тоже ясна: после того как будет вылечен последний больной, люди не смогут заносить в хаузы новые порции личинок. Но это вовсе не значит, что бухарцы оставят скверную привычку пить кишащую циклопами сырую воду. Если не разорвать это последнее звено риштозной цепи, вся работа института пойдет насмарку. Итак, смерть циклопам!

Но как погубить все эти миллиарды рачков, великолепно приспособленных к среде своего обитания? Попробовали обрабатывать воду хлором – не помогло. Обратились к марганцевому кали и медному купоросу. Растворили в хаузе среднего размера триста килограммов ядохимиката. Вода в пруду приобрела вишневый, потом ядовито-зеленый цвет, стала совершенно непригодной для питья, но циклопы продолжали благоденствовать. А между тем природа обходится в таких случаях куда более простыми средствами. В Джизаке, который славился как “город ришты”, болезнь исчезла в 90-х годах XIX века после того, как оказался разрушенным канал, снабжавший город водой. Городские хаузы высохли, погибли циклопы, а вместе с ними и микрофиллярии. В Карши водоемы опустели в годы гражданской войны, когда, спасаясь от междоусобицы, население покинуло город. Итог тот же – в Карши нет больше ни одного риштозного. Что и говорить, история подсказывает весьма радикальные методы. Но мыслимо ли повторить нечто подобное в мирное время в довольно большом населенном пункте, на краю пустыни? Кто решится бросить вызов привычкам и просто естественным потребностям города, где живы не только традиции шариата, но и живут сотни реальных врагов новой власти, новой культуры? Доктор Исаев но мог не задуматься о последствиях эксперимента, который собирался предпринять. И все-таки он твердо решил повторить в Бухаре нечто подобное тому, что пережили Карши и Джизак.

...Случалось ли вам посещать Бухару летом? Представляете вы состояние человека, вынужденного в сорокаградусную жару принимать серьезные решения за конторским столом, стоять за прилавком магазина или у заводского станка? Не станем углубляться в физиологию человека, пребывающего в условиях сухих тропиков. Вернемся на четыре с половиной десятилетия назад и вообразим себя в Бухаре приезжими, которых июльский жар гонит к единственному источнику воды – хаузу. Узкие перекаленные улицы, начисто лишенные растительности, в конце концов, выводят нас к Ляби-хаузу. Усталый взгляд уже угадывает вдали тень раскидистых деревьев, слух ловит плеск воды. Мы спешим на этот сладостный мираж, но, увы, водоем пуст. Рабочие кетменями выгребают донный ил. Прохожий советует пройти к Бола-хаузу. Тащимся по нестерпимой жаре, но, не доходя квартала, уже слышим рев механического насоса, который откачивает воду, разливая ее прямо по земле. Пусты Аталык и Гаукушон, нет воды в хаузе Газион и Ходжа-Булгар, вонь стоит над сохнущими хаузами Ходжа-Зайнетдин и Мулла-хаи. Хаузы Hay, Рашид и Кази-Колон полны водой, но поверхность ее черна от жирного слоя нефти. Чайханщик разводит руками – нет чая, уборщик улиц – фаррош – не поливает пыльную мостовую – нет воды, хозяйки в домах печально вздыхают, их вместительные, врытые в землю кувшины – хумбы – пусты: машкоб не успевает их наполнять, вода осталась лишь в дальних хаузах, да и там ее очень мало...

Почему мало? Это еще один исаевский метод уничтожения циклопов. Опыт показал, что рачки не терпят высоких температур. Тем лучше. Если наполнить хауз на треть, на четверть, вода сильно прогревается и миллионы погибших рачков опускаются на дно вместе с убитой личинкой. Что? Недостаток воды сказывается на людях? Пусть потерпят. Ришта смертельно ранена, ее необходимо добить. Пусть потерпят...

Так продолжается не день и не месяц, а целых два года, пока не удается осушить и самым решительным образом очистить все хаузы Старой Бухары. Кто практически производил эту работу? Те, кого мы видели с лопатами и кетменями на дне Ляби-хауза – жители близлежащих кварталов. Они должны были своими руками вычерпать воду (насосы появились лишь в конце 1926 года, да и то не везде), очистить метровый слой донных отложений, отскоблить заросшие водорослями каменные ступени. Это тоже идея Исаева. “Хозяин воды” – его так и зовут в городе – снова, как в пору борьбы с малярией, использует “хошар” – коллективный, добровольный труд населения.

“Хозяин воды” строг. Некоторые даже считают его жестоким. Во всяком случае, он никому не желает верить на слово. Ни большому начальнику, ни седобородому аксакалу. Он должен все увидеть сам. Каждое утро во дворе института его встречают представители общественности, председатели махаллинских (квартальных) комитетов. Они с поклоном подают доктору составленную по всем правилам бумагу. Что-нибудь вроде: “Сообщаем, в нашей махалле из хауза Кори-Комол выпустили старую нечистую воду и очистили всё в соответствии с законами здравоохранения. Поэтому просим для нужд населения разрешить пуск свежей воды в хауз”. Есть и угловой штамп: “Кори-Комол, Махаллинский комитет, гор. Старая Бухара” и порядковый номер и дата – 23 июля 1926 года. Но Исаев не торопится с разрешением. По сумасшедшей жаре сам отправляется принимать очищенные хаузы. Аксакалы с трудом поспевают за ним. Но главное впереди. Прием превращается в почти бесконечную процедуру. Исаев мечется по дну водоема, прыгает по ступенькам, заглядывает в каждый угол. Почему на ступенях не зацементированы все щели? Циклоп только и ждет, чтобы разгильдяи оставили ему местечко в тени. Зачем сохранили зеленые водоросли? Эта зелень имеет обыкновение выделять пузырьки кислорода, которые опять-таки чрезвычайно милы циклопу. А выбранный со дна ил надо немедленно увезти подальше от берега, желательно за город, на поля.

Солнце печет. Аксакалы терпеливо переминаются с ноги на ногу, кивают в знак согласия, но Исаев не верит поклонам и улыбкам. Он не уходит от хауза, пока в руках одного из жителей не появляется ведерко с цементом, а другие вооружаются лопатами, чтобы соскоблить с каменных плит злополучные водоросли. Только тогда, будто нехотя, “хозяин воды” достает из кармана красный карандаш и выводит на заявлении размашистое: “Пуск воды разрешается. Л. Исаев”. Вечером на карте, висящей в кабинете директора института, появляются новые обозначения: очищенный хауз будет обведен красным кружком, осушенный – желтым, на место засыпанного водоема появится крест. Ставить кресты – любимое занятие Исаева.

...Статистика равнодушна, она с одинаковым спокойствием подводит итоги жертвам войны, эпидемии и успехам экономического строительства. Но люди, читающие статистические сборники, неравнодушны. В цифрах – жизнь. Можно ли оставаться безразличным к жизни? В 1925 году в Старой Бухаре было осушено 50 хаузов, очищено – 32, в 1926 году осушено – 40, очищено – 20. Не пробегайте холодным взглядом эти цифры. В них концентрат исаевского характера, квинтэссенция убежденности и воли ученого. А ведь было всякое. В мечетях и на базарах Бухары шептали проклятия тому неверному, который лишает добрых мусульман возможности совершить богоугодное омовение. Родственники умершего с проклятиями подступали к врачу – им негде достать воды, чтобы по законам Корана обмыть тело усопшего; устроители праздничного тоя жаловались: воду на традиционный чай приходится тащить с другого конца города. Исаев не уступал, не шел ни на какие компромиссы, не обещал поблажек. С пересохшим горлом, с растрескавшимися губами, он продолжал бегать от хауза к хаузу, заглядывал в хумбы, приказывал, подгонял, командовал. И все лишь с единственной целью – спасти этих недовольных, раздраженных, озлобленных людей от власти ришты, от “горя риштозного”.

Последний больной в городе Бухаре был зарегистрирован в доме номер 10, квартал Мирдуст, осенью 1931 года. Еще через несколько месяцев медики вылечили риштозного старика из пригородного кишлака Науметан. Это была последняя жертва ришты на территории Советского Союза. Но неизбежность победы была ясна значительно раньше. 23 декабря 1928 года, выступая на Третьем съезде врачей Средней Азии, доктор Исаев уже мог сообщить:

“В результате планомерной пятилетней борьбы заболеваемость риштой, доходившая раньше до 20 процентов, снизилась в 1928 году до 1 – 3 процентов: в минувший сезон при тщательных поисках риштозных больных на 50 тысяч населения города нам удалось учесть всего 171 больного. Мы имеем все основания сделать заключение, что в 1931 – 1932 годах ришта в Средней Азии исчезнет”.

Медики встретили это сообщение восторженными аплодисментами. Но сам Леонид Михайлович, как рассказывают, долго не мог простить себе, что не добил червя-паразита раньше, как обещал Марциновскому, к 1927 году. Для окончательной победы не хватало ему тогда завершающего штриха – водопровода. Белые будочки водоразборных колонок на перекрестках Бухары и ажурная конструкция водонапорной башни появились только в 1929 году.

Подводя на Третьем съезде врачей итоги риштозной эпопеи, Леонид Михайлович помянул добрым словом и верных помощников, сотрудников Бухарского ТропИна и славного предшественника Федченко. Первооткрыватель Алексей Федченко только мечтал, что когда-нибудь его теоретические заключения смогут “содействовать уничтожению паразита”. Доктор Исаев шел вторым, но был из породы созидателей. После таких, как он, мечты обретают материальную плоть, слово становится делом. Он говорил о Федченко: “Почти шестьдесят лот назад этот исследователь-одиночка сумел наметить основные моменты эпидемиологии ришты. Сейчас мы большим коллективом заканчиваем начатое им дело, отворяем ключом познания двери к здоровой жизни”. Это был разговор на равных.

...Осенью 1967 года я приехал в Бухару, чтобы собственными глазами увидеть, что осталось от титанической деятельности моего героя. Я нашел бывшее здание Тропического института, разыскал бывшее постпредство РСФСР в Бухарской республике, зашел в городской музей, который разместился в некогда неприступном Арке. Но напрасно искал я знаков памяти о моем герое, напрасно бродил от стенда к стенду в музее. Там ни слова не было сказано о победе над риштой. Ни слова о создателе первого Бухарского научно-исследовательского института. В музее не нашлось даже места для портрета доктора Исаева. Не оказалось в городе и памятной доски, посвященной Леониду Михайловичу. Я знаю, как переменчиво время, как коротка человеческая память. Но не могли же за какие-нибудь сорок лет выветриться из людской памяти все события, связанные с риштой, все то хорошее, что принес людям “хозяин воды”. Неужели и впрямь подвиг ученых забыт народом начисто, совсем, навсегда?

Гостеприимные хозяева повели меня по Бухаре снова. Мы обходили старинные мечети и медресе, базары и кварталы новых домов. Мои хозяева поили меня зеленым чаем в чайхане, расположенной в тени великолепного парка. Деревья росли на месте засыпанных хаузов. Любезные бухарцы услаждали слух гостя рассказами о том, как изменяется и хорошеет их город. Они обращали мое внимание на сеть стальных труб, несущих газ в каждую квартиру. Трубы змеями вились по стенам домов, огибали деревянные, редкой резьбы старинные двери. Двери нравились мне больше труб. Но хозяева с этим не соглашались. Их восторгал также лес телевизионных антенн над плоскими крышами. К подножию водонапорной башни мы подошли уже под вечер. Голубая дымка опускалась на город. Сквозь черный переплет железных опор, на фоне оранжевого неба я увидел силуэт минарета Калян. Величественный и строгий, с неизменным гнездом аиста на вершине, тысячелетний Калян стоял, как живой укор грубой водокачке. Но странно, мои спутники как будто не замечали несоответствия между прелестью древней архитектуры и рациональной грубостью нового сооружения. Эти коренные бухарцы вовсе не считали водонапорную башню некрасивой, Она казалась им даже изящной, а главное, символизировала новый быт, новую эпоху.

И вдруг я подумал, что у моих друзей есть, пожалуй, свой собственный, недоступный мне резон: в городе, лежащем на краю пустыни, не может казаться уродливой постройка, назначение которой давать людям воду. В глазах бухарца водонапорная башня, может быть, даже более величественное сооружение, чем медресе Мир-Араб или минарет Калян. Я старался не заводить больше разговоров о риште, малярии, Исаеве. И вдруг, когда мы вышли на середину площади, оставив позади тень железного чудовища, один из моих собеседников заметил:

– А знаете, как в народе зовут нашу башню-поилицу? Башня Исаева.

Да, таково ее имя. Оно известно любому мальчишке в городе...

P.S.  Кстати, вы знаете, как коммунистический Китай победил свиной грипп? Всех чихающих и кашляющих в один день вывезли из городов в концентрационные лагеря.

P.P.S. Этот рассказ прочитали сотни людей.  И никто не задался вопросом, почему в 1973 году в палатке киргиза чабана висела палочка для наматывания ришты? Ведь ее вывели?

Думаю, дело в баранах. Они пьют из луж, заражаются риштой, и та переходит к человеку – множество азиатов не могут отказать себе в удовольствии съесть свежатинки – печени чуток, курдючного жирка, нутряного и т.д.

P.P.P.S. За месяц мой рассказ «Ришта или подкожный червь» прочитали в 3-х только эл.библиотеках  тысячи человек, хотя эту вещь я написал (компилировал) лет пять назад и пять лет она в Инете висела. Откуда такая популярность?

Может, еще написать что-то подобное? Рассказ «Пендинка», например?

Пендинка –  «ташкентская» болезнь, наблюдаемая изредка и в других местах. Начинается она маленькой ранкой на ноздре, которая постепенно увеличивается и выедает всю ноздрю переходя на вторую. На этом большей частью болезнь и останавливается, но иногда распространяется на щеку, оставляя рубцы.  Этой болезнью болеют в Ташкентском округе тысячи людей, и она считается неизлечимой.

Потом пойдет трагедия под названием «Геморрагическая лихорадка», о том, как семь человек погибло, лишь подышав в помещении, населенным мышами-переносчиками, а трое – поев хлеба, покусанного такими мышами.

Есть еще воспоминания о трагическом потреблении шашлыков из  кабанятины. Но это трагикомедия – погибли лишь не набравшиеся до поросячьего визга.

 Вообще, это страшная история, есть история проникновения белого человека на Восток.

 Мало кто знает, что Миклухо-Маклай умер в молодых годах, причем при вскрытии патологоанатомы не обнаружили в нем  ни одного здорового органа...

Мало кто знает, что известнейший писатель Джек Лондон умер после  кругосветного путешествия на «Снарке». В нем тоже не обнаружили ни одного здорового органа

А сколько людей на Востоке умерло от болезней, занесенных европейцами? 90%!