Текст книги "Опасный мужчина"
Автор книги: Розмари Роджерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Господи, сейчас она казалась себе отвратительной лицемеркой! Любовь! Как бы отреагировал Питер, если бы она сказала ему о том, что совершила? Что бы он о ней подумал?
– Любовь? Если бы преподобный Гидеон узнал, что у тебя нет ни цента за душой, он бы нашел любовь в другом месте. – Отец вышел из-за стола и хмуро посмотрел на Тори из-под густых бровей своими холодными глазами. – Забудь о своих глупых планах, девочка. Я не позволю тебе выбросить все, что так долго зарабатывал. Думаешь, я женился на твоей матери по любви? Нет. Этот брак устроили ее родители.
– Да, и я вижу, как вы оба счастливы! – Она была слишком рассержена, обижена и напугана, чтобы следить за своими словами. – Моя мать прячется в комнате, желая поскорее умереть, а ты думаешь только о деньгах, земле и скоте. Я предпочла бы голодать, нежели выйти замуж за человека, которого не люблю!
– Возможно, тебя постигнет такая судьба, – холодным тоном произнес он. Чем сильнее сердился Патрик Райен, тем более заметным становился его ирландский акцент.
Тори уже с трудом понимала отца.
– Поверь мне, девочка, тебе не понравится голод, от которого живот прилипает к позвоночнику, я знаю это по собственному опыту. Еще я знаю, что такое стоять перед человеком, который говорит тебе, что ты недостоин его дочери и никогда не выбьешься из бедности. Эти раны глубоки, девочка, от них остаются шрамы. Я поклялся, что сделаю все для того, чтобы никогда больше не услышать таких слов. Думаешь, я отправил тебя в Бостон для того, чтобы ты научилась там бунтовать? Я послал тебя туда, чтобы ты научилась тому, чему нельзя научиться здесь, и, клянусь Богом, тебе пора возвращать долги!
Он сделал глубокий вдох, дрожа всем телом; лицо Патрика стало пугающе багровым. С каждым словом его голос звучал все громче и громче, пока не превратился в настоящий рев, отражавшийся эхом от деревянных стен кабинета.
Рассерженная не менее отца, Тори отказалась сдаваться:
– Я вернусь в Бостон на следующем корабле. Тогда тебе не придется беспокоиться из-за меня.
– Никуда ты не поедешь! – выпалил в бешенстве Патрик. – Я предупрежу портовые власти, и ни один капитан не возьмет тебя. Будь уверена, я это сделаю.
Тори не сомневалась в том, что он выполнит свою угрозу. Она побледнела.
– Ты не можешь сделать меня пленницей!
– Смотри на это как тебе будет угодно, но я знаю, что лишь пытаюсь спасти тебя…
Его голос, напоминавший хриплое рычание, дрожал от эмоций и усталости. Руки Патрика тряслись, и он оперся ими о край массивного стола, навалился на него, тяжело дыша.
Тори трепетала, но капитуляция была для нее равнозначна гибели. Она не хотела стать причиной смерти отца, а ярость Патрика была так велика, что его в любой момент мог хватить удар. Позже, когда он успокоится и обретет способность слушать, она снова повторит ему, что не может выйти за Рафаэля, А сейчас пойдет на компромисс.
Сделать это было нелегко. Она набрала воздуха в легкие, чтобы успокоиться, и посмотрела на пылающее лицо отца.
– Мне нужно время, чтобы подумать.
Отец сделал вдох, потом кивнул:
– Да, девочка, подумай. Ты поймешь, что это к лучшему. Я ведь не хочу причинять тебе боль, ты это знаешь?
Его слова прозвучали не так убедительно и ободряюще, как могли прозвучать раньше, но она медленно кивнула:
– Да, папа.
Он подошел к Тори, обнял ее, прижал к груди и пробормотал, что скоро она забудет Питера Гидеона. Браки по договоренности всегда оказываются лучшими. Так уж устроена жизнь, и он, Патрик, лишь хочет защитить Тори.
– Помнишь, я говорил тебе о сюрпризе? – Он отступил на шаг, коснулся согнутыми пальцами подбородка Тори и поднял ее голову. – Твой брат привезет его, когда вернется домой. Он и твой дядя должны приехать из Лос-Анджелеса через день или два, задолго до фиесты. О, видела бы ты Диего! Он так вымахал, что ты с трудом его узнаешь…
Девушка заставила себя вяло улыбнуться и пробормотала что-то в ответ, почти не соображая, что говорит. Ее жизнь внезапно вырвалась из-под контроля, и теперь она, Тори, беспомощно неслась навстречу своей судьбе.
Глава 10
К двери кабинета подошел Рамон, встревоженный сердитым голосом хозяина, и Тори отправилась принимать первых гостей, которые ждали в sala grande[27]27
гостиная (исп.).
[Закрыть]. Она обрадовалась бы любому предлогу для бегства и была благодарна Рамону, который понял причину ссоры. Слава Богу, она не заплакала при отце… который обошелся с ней возмутительно, несправедливо; покатившиеся по щекам слезы оставляли следы на рисовой пудре, которой Тори старательно покрыла лицо.
Рассерженная девушка остановилась перед освещенным канделябрами зеркалом и уставилась на свое отражение. Стараясь не испортить еще сильнее тонкий слой пудры, она стерла следы слез краем кружевного платка. Свет свечей, преломленный хрустальными призмами, падал на лицо девушки маленькими радугами.
«О, я так бледна, – встревожено подумала Тори, – мои глаза при таком освещении кажутся почти черными». Ей казалось, что ее терзает кошмар. Она не знала, как остановить его…
Отец был прав, когда сказал, что она по-прежнему находится под его опекой. Она не предполагала, что он проявит такую черствость, проигнорирует ее желания. Это был не тот человек, которого она боготворила в детстве, о котором с нежностью думала в Бостоне, который так обрадовался ее возвращению. Этот Патрик Райен был для нее незнакомцем, загадкой, настоящим доном Патрисио. Переделанное на испанский лад имя идеально подходило ему. Всегда ли он был таким властным? Или дело в том, что она никогда так открыто не восставала против него по важным вопросам?
Сейчас ей не стоит волноваться из-за этого. Позже, уединившись в тихой спальне, она придумает, как убедить отца в том, что он не должен принуждать ее к браку с Рафаэлем.
Лейтенант Брок ждал ее в sola. Скоро прибудут другие гости, если это еще не произошло. Господи, она не сообщила отцу о приходе лейтенанта. Это объяснялось волнением, но она окажется в неловком положении, если Дейв будет влюбленно смотреть на нее в присутствии отца после ее страстных заверений, что она любит одного Питера и больше никого.
Все еще охваченная волнением, Тори дошла до sala grande, вошла через открытые двери в комнату с высокими пальмами в горшках и массивной испанской мебелью и заставила себя радостно улыбнуться. Кованые канделябры освещали длинную залу. В дальнем конце перед высокими окнами, выходившими на покрытую изразцами веранду с фонтанчиком и чистыми голубыми водоемами, в которых плавали маленькие рыбки, спиной к Тори стояли двое мужчин и тихо беседовали.
При появлении девушки они повернулись, словно почувствовав ее присутствие. Она протянула руку и направилась к лейтенанту Броку, чтобы сначала поздороваться с ним. Потом, вежливо переведя взгляд на второго гостя, испытала потрясение: это был Ник Кинкейд.
Изумленная девушка пробормотала что-то в ответ на многословное приветствие Дейва, но ее внимание было приковано к Кинкейду. О, зачем только отец пригласил на сегодняшний обед этого человека? Могла ли она после происшедшего днем держаться так, словно едва знала его?
«Но я на самом деле не знаю его, даже после того, что произошло между нами», – подумала запаниковавшая Тори.
Кинкейд ничем не выдал своего удивления, он лишь слегка наклонил голову; даже в своем черно-белом наряде он выглядел как опасный разбойник.
– Я рад, что, наконец, могу с вами познакомиться, мисс Райен, – невозмутимо произнес он, однако в его глазах сверкнул дьявольский огонек, встревоживший Тори. – Ваш отец так часто говорил о вас, что мне стало казаться, будто мы уже знакомы.
– И… мне тоже, сэр.
Не понявший намеков лейтенант Брок взял руку Тори и поднес к губам, глядя на девушку с нескрываемым восхищением.
– Как приятно снова видеть вас, мисс Райен.
– Спасибо, лейтенант.
Она поспешила отдернуть руку, почувствовав себя неловко из-за тишины, которая воцарилась в sala; казалось, что часы в коридоре отсчитывают секунды слишком громко. Как она сможет сыграть сегодня роль хозяйки? Тем более сейчас, когда она на грани нервного срыва после заявления отца.
Слава Богу, ее спасли тетины уроки. Ослепительно улыбнувшись, Тори повернулась, чтобы поприветствовать дона Луиса и его супругу. Отойдя с чувством облегчения от Кинкеида и Брока, она заговорила непринужденным, раскованным тоном, словно только что вовсе не была готова сойти с ума:
– Дон Луис и донья Долорес, как приятно видеть вас после стольких лет… Пожалуйста, попробуйте это вино – лучшее из всех произведенных на асиенде за последнее десятилетие…
Мария, дочь дона Луиса, вежливо поздоровалась с Тори, с еле заметной улыбкой обмахиваясь веером из слоновой кости, но было заметно, что ее мысли блуждают где-то далеко. Однако внимание Рафаэля безраздельно принадлежало Тори; он, как и Дейв, взял ее за руку и уставился горящими черными глазами на лицо девушки.
– Вы превратились в красивую девушку, донья Витория. – Его улыбка была вежливой, но оценивающей. – Я помню вас худенькой девочкой со скверным характером.
Тори елейно улыбнулась:
– Я изменилась. Я уже не худенькая.
Он засмеялся:
– У вас все тот же острый язычок, донья Витория. Он остался прежним.
– Да, верно.
Вечер обещал оказаться ужасным, хотя еще только начался. Рафаэль, несомненно, знал о гнусной сделке; он смотрел на Тори слишком пристально и оценивающе – не так, как смотрят на друга детства, пытаясь определить, как он изменился, а более расчетливо, словно она была лошадью, которую он собирался купить. Просто возмутительно!
Она решила не замечать более Рафаэля и переключила внимание на Марию, но искусство светской беседы, которое Тори осваивала в Бостоне, помогло ей выдавить из гостьи лишь несколько невнятных реплик. Мария осталась прежней. В отличие от своего брата она всегда была замкнутой и застенчивой, и это делало беседу практически невозможной.
Все это время Тори ощущала присутствие Кинкейда, замечала приподнятый в раздражающей полуулыбке уголок его рта, а также невозмутимую раскованность его позы. Девушка чувствовала, что ее лицо горит; каждый раз, когда она смотрела в сторону Кинкейда, у нее сжималось сердце.
«Это смешно! – сердито подумала она. – Мне следует позвать Рамона – пусть он попросит Кинкейда уйти. Конечно, тихо. Но что я отвечу, если Рамон поинтересуется, почему я вынуждаю гостя дона Патрисио покинуть дом? О Боже, Кинкейд может отказаться, и тогда произойдет неприятная сцена, которую мне придется объяснять… Почему он еще здесь? В Буэна-Висте?»
Она получила ответ на свой вопрос, когда отец с опозданием вошел в sala и представил Николаса Кинкейда как человека, спасшего его на поле боя в Мексике два года назад.
– Серьезно рискуя при этом собственной жизнью, – добавил Патрик Райен, улыбаясь Кинкейду. – Я его должник. Он всегда может рассчитывать на мое гостеприимство.
– Я постараюсь не злоупотреблять им, дон Патрисио, – вежливо ответил Кинкейд, – потому что, когда мы окончательно договоримся о продаже земли, которую вы мне предложили, я буду уже не гостем, а соседом.
– Превосходно, превосходно! Но не торопитесь с выбором. Здесь есть несколько участков, а также большое владение у подножия Сьерры. К сожалению, не возле золотых приисков, иначе я оставил бы его себе…
Тори пристально посмотрела на Ника. Герой. Бизнесмен. Убийца. Соблазнитель. Черт возьми! Похоже, Кинкейд почувствовал ее раздражение. Он бросил на нее насмешливый взгляд, сверкнув из-под длинных ресниц своими золотисто-янтарными глазами. Он словно дотронулся до Тори, и ее нервы натянулись.
– Значит, именно этого человека мы должны благодарить за твое спасение! – сказала она, отвернувшись от Кинкейда и посмотрев на отца. – Тогда, конечно, лейтенанта Кинкейда следует принимать как самого желанного гостя.
Она стала старательно избегать его, потратила четверть часа на скучную беседу с доньей Долорес, обсудила с ней французскую моду. Мария не участвовала в разговоре, она лишь беспокойно поглядывала на своего брата и Кинкейда.
Тори также остро ощущала близость Николаса Кинкейда, который разговаривал с доном Луисом и Рафаэлем, без труда перейдя с английского языка на испанский. Тори охватило напряжение, она с трудом справлялась с волнением и всячески пыталась скрыть свои чувства. Как ему удавалось делать вид, будто она вовсе не существует, когда каждая ее мышца трепетала, оттого что он находился так близко? Похоже, ему не было дела до происшедшего – до ласковых слов, огня, который он порождал своими руками и ртом… до мимолетной близости со сговорчивой девушкой. О Господи, она вела себя как последняя дурочка!
Увлеченная зарождающимся феминистским движением, Тори однажды заявила, что считает несправедливым требовать от женщин, чтобы они руководствовалисъ мужскими представлениями о том, как им подобает вести себя. Зачем бездумно подчиняться этим требованиям? Почему бы не принять новые нормы женского поведения?
Сейчас она спрашивала себя: не слишком ли наивными и детскими были ее надежды на то, что нормы морали изменятся так радикально? Мужчины имели право на удовлетворение сексуальных потребностей; женщину, позволившую себе это, тотчас назвали бы шлюхой. Возможно, когда-нибудь общественная мораль предоставит женщине ту сексуальную свободу, которой обладают мужчины, но этого еще не произошло и забывать об этом даже на мгновение было бы нелепо.
Один миг безрассудства – и она потеряла то, что должна была сберечь для своего будущего мужа, Питера. Она не услышала слов любви, не увидела даже намека на ухаживание. Одно импульсивное решение внезапно изменило все.
И если прежде она думала, что случившееся что-то значит для Ника Кинкейда, то теперь было очевидно, как сильно она ошиблась.
Тори видела, что он беседует с гостями так спокойно, словно ее здесь и не было, а он всего лишь калифорнийский знакомый отца. Он даже оделся соответственно этой роли в испанском стиле: на нем были узкие брюки, обтягивающие длинные ноги, белая льняная рубашка с оборками на груди и рукавах, пояс и короткая калифорнийская куртка. Отсутствовал только традиционный парчовый плащ вроде того, что был у дона Луиса, – знак принадлежности к аристократии.
Но она могла поспорить на десять испанских реалов, что у отчаянного Кинкейда в каком-то скрытом, только ему доступном месте находится револьвер или нож.
Едва сдерживая себя, она уделила внимание лейтенанту Броку, но Рафаэль вмешался в беседу с возмутившим Тори видом собственника. Он несколько раз взял ее за руку, бросая на Брока недвусмысленные предупреждающие взгляды. Раздражение Тори нарастало, она с трудом оставалась вежливой и уже была готова произнести нечто резкое, когда гостей пригласили к столу.
Из-за неожиданного появления лейтенанта запланированное расположение гостей пришлось изменить, и Тори оказалась между Дейвом и Рафаэлем; серенькая мышка Мария бесстыдно флиртовала со своим соседом Кинкейдом, который уделял ей внимание.
Когда подали второе блюдо, Тори крепко сжала позолоченную ручку вилки. «Глупая девчонка… возможно, мне следует сообщить ей о том, чем он недавно занимался. О том, что он распутник и к тому же убийца. Тогда, наверно, – со злостью подумала Тори, – Мария перестанет пялиться на него блестящими карими глазами, смеяться над каждой его репликой, словно простодушная воспитанница».
Как могло отцу прийти в голову, что они должны породниться с этой семьей? Дон Луис и донья Долорес были такими скучными, местные сплетни вызывали у них больший интерес, чем мировые события, права женщин, политика. Какое ей дело до того, что местная портниха убежала с морским капитаном-янки искать золото? Или до того…
– Извините? – Удивленная Тори повернулась к донне Долорес. – Вы сказали, что сеньора Вальдес уехала из Монтерея?
– Si. С морским капитаном-янки. – Широкое лицо доньи Долорес явно свидетельствовало о ее радости за портниху. Она охотно кивнула. – Это обернулось нешуточным скандалом, потому что капитан привозил ей отрезы материи и теперь многие заказчицы не получат свои платья. Его, как и многих других, захватила «золотая лихорадка». Столько моих знакомых бросили все, чтобы отправиться на север за золотом, хотя им следовало остаться в Монтерее…
Тори перестала слушать, сосредоточившись на собственном смятении. В конце концов, могло ли ее беспокоить то, что сеньора Вальдес не сшила бальное платье, если папа превратился в бездушного целеустремленного тирана, не считавшегося с чувствами дочери? И если она сожалела об их отдалении друг от друга, о разделившей их пропасти, которая вряд ли когда-нибудь исчезнет, то отец с момента своего появления в sala почти не смотрел на Тори, словно дочь перестала существовать для него. Не думает ли он, что его решение для нее обязательно? Что она сдастся без единого протеста?
Чтобы скрыть вспыхнувший в глазах гнев, она уставилась на тарелку, двигая тонкий ломтик говядины, но будучи не в состоянии даже изобразить наличие аппетита. Подняв голову, Тори перехватила направленный на нее взгляд Кинкейда, рассерженно вспыхнула и с вызовом вздернула подбородок. Он, словно поняв ее, чуть заметно улыбнулся.
Будь он проклят! Что можно ждать от такого человека, как Ник Кинкейд, который держится так, словно впервые видит ее, словно между ними ничего не произошло? Он замечал ее не больше чем сидевшую на стене муху. Она возмутилась в душе, что он лишь вежливо кивнул ей и снова склонил голову к Марии, улыбнулся чему-то сказанному девушкой.
Тори охватила ярость. Ее попытки игнорировать его оставались почти не замеченными. Девушку бесило то, что он сам игнорировал ее и уделял все свое внимание бесцветной маленькой Марии. Право, она, Тори, не имеет ничего против этого, однако ему все же следовало бы сожалеть о сделанном, испытывать угрызения совести.
Конечно, она все время наблюдала за ним – прислушивалась к его тихому голосу и смеху, замечала, как часто он улыбается бедной Марии, – только по одной причине: чтобы защитить его. Вряд ли ему сойдет с рук попытка проделать с робкой и наивной Марией то, что он совершил с ней.
Что сказал бы отец, если бы узнал о случившемся? Вряд ли бы Кинкейда пригласили к обеденному столу, она была уверена в этом; он даже мог оказаться перед дулами револьверов, направленных на него пастухами. Это был бы не первый случай, когда разгневанный отец лично расправляется с человеком, обесчестившим его дочь.
Она обесчещена. О, она действительно обесчещена – во всяком случае, не пригодна для брака с доном Рафаэлем. Что произойдет, если ее тайну раскроют? Тори вздрогнула. Ни один калифорниец не женит своего сына и наследника на невесте, потерявшей девственность. Это не подлежало обсуждению, было неприличным…
– Лейтенант Кинкейд, на прошлой неделе я стал свидетелем вашей дуэли на площади, – сказал Брок, и Тори настороженно посмотрела на него. Но он, даже не повернувшись в ее сторону, восхищенно глядел на Ника Кинкейда, словно тот совершил подвиг, исполосовав человека ножом на глазах у всего города.
Кинкейд вежливо кивнул, чуть прищурив глаза.
– По-моему, этот инцидент слишком мрачен, чтобы обсуждать его в присутствии дам, вы согласны, лейтенант Брок?
Слегка покраснев, Дейв кивнул:
– Конечно. Извините меня. Мне не следовало упоминать об этом в присутствии дам.
– Определенно не стоило, – резким тоном выпалила Тори, метнув взгляд на бесстрастное лицо Ника Кинкейда. – Убийство – неподходящая тема для обеденной беседы. – Она не знала, что заставило ее спровоцировать Кинкейда даже за счет бедного Брока, но она все же сделала это и, похоже, не могла остановиться. – Право, меня возмущает, что нам приходится видеть такие отвратительные картины и терпеть в обществе таких людей.
Если она рассчитывала смутить Кинкейда своими полными презрения словами и тоном, то ее постигло разочарование. Однако ей удалось завладеть его вниманием. Он перевел свои янтарные глаза с Марии на Тори и посмотрел с уважением.
– Виктория! – растерянно выпалил отец, и она поняла, что серьезно нарушила правила хорошего тона. Возможно, причина была в третьем бокале вина или в близости волновавшего ее Кинкейда – он сидел за столом напротив Тори, сосредоточив свое внимание на Марии, – хотя почему это должно ее задевать? Пусть отец сердится. Он сам виноват в том, что своим бездушием превратил ее жизнь в хаос.
Она в упор посмотрела на отца:
– Я уверена, что лейтенант Кинкейд согласен со мной, даже если он слишком хорошо воспитан или осторожен, чтобы признаться в совершении убийства.
Над красиво сервированным столом воцарилось напряжение; бокалы замерли в руках гостей; смущенный и расстроенный Дейв Брок мужественно бросился вперед, закрывая грудью образовавшуюся брешь:
– Это я виноват в том, что коснулся такой неподходящей темы. Прошу прощения, что разволновал дам. Я поступил легкомысленно.
– Конечно, лейтенант Брок. – В голосе отца звучала ярость. – Похоже, моя дочь перевозбудилась из-за таких разговоров, хотя, уверяю вас, она сейчас успокоится. Виктория, ты хочешь, чтобы тетя Бенита отвела тебя в твою комнату, где ты сможешь отдохнуть?
Избегая взгляда Кинкейда, она покачала головой:
– Нет, папа. Я уверена, что через мгновение со мной все будет в порядке, когда тема беседы станет более приятной.
Дон Луис прочистил горло, тактично повернулся к хозяину дома и спросил, рассчитывает ли он на такой же хороший урожай винограда, как в прошлом году.
– Насколько мне известно, дон Патрисио, твое вино снова было признано лучшим в наших краях. Поздравляю тебя.
– Спасибо, дон Луис. Я объясняю свой успех новым методом, который применил, и с радостью проведу тебя по виноградникам и погребам…
Заметив несколько смущенный взгляд Ника Кинкейда, Тори снова обратилась к Дейву с искренним извинением за свою грубость.
– Просто я считаю, что общаться с преступниками постыдно, – добавила она громким шепотом, заставив Дейва растерянно посмотреть на Кинкейда. – Но довольно об этом. Я уверена, что экскурсия по виноградникам пойдет на пользу и вам. Вы также должны посетить погреба, где хранятся бочки с вином. Там прохладно в любую погоду.
Отец снова заговорил, повысив голос и натянуто улыбнувшись:
– К сожалению, в погребах идет ремонт, лейтенант. Они начали разрушаться. Но в следующий раз вы сможете осмотреть их.
Беседа переключилась на новые законы, которые принимались сейчас. Согласно им, Калифорния объявлялась частью Соединенных Штатов. Выпад Тори был проигнорирован.
Девушка испытала облегчение, когда обед завершился и мужчины отправились в кабинет отца пить бренди, курить сигары и говорить о взбудоражившей всех «золотой лихорадке», однако мучения Тори не закончились. Теперь она должна была сидеть в sala с доньей Долорес и Марией, делая вид, будто получает удовольствие от их общества. Даже уроки тети Кэтрин не подготовили ее к полутора часам скуки, которые она вытерпела. В конце концов, когда Долорес и ее дочь погрузились в беседу об испанских мантильях и ирландских кружевах, Тори пробормотала слова извинения и покинула sala. Она вышла на веранду, чтобы побыть в желанном одиночестве.
В небе светил августовский полумесяц, тихо пела ночная птица. В воздухе стоял пьянящий аромат вьюнков; от гардений исходил сильный сладковатый запах. В водоеме журчала вода. За садом кто-то играл на гитаре, волнующая музыка была созвучна настроению Тори.
Гуляя среди вьюнков, которые карабкались по решеткам и валунам, девушка сорвала пылающий цветок и положила его на ладонь. Она задумалась, пытаясь найти выход из возникшей ситуации. Она не видела легкого решения. Ведь речь шла о ее жизни, верно? Если отец расстроен или сердится на нее, ему придется с этим смириться. Она сделает то, что принесет ей счастье; о браке с Рафаэлем не стоит даже думать.
Во время всего злополучного обеда Рафаэль сидел возле Тори, периодически посматривая на нее своими темными глазами из-под полуопущенных ресниц. Он был вежлив, но девушка ощутила под бесстрастными манерами развитое чувство собственности. Оно проявлялось даже в том, как он поглядывал на Тори, как наблюдал за Броком, видя в нем соперника или ее возлюбленного. Это заставляло девушку все время искать способы, которыми можно было уколоть его самолюбие.
Охваченная смятением, она не услышала, как кто-то подошел к ней сзади. Наконец тихий голос заставил ее резко обернуться, и она оказалась перед Ником Кинкейдом.
– От кого вы прячетесь, Венера?
Она ахнула.
– Не называйте меня так. Я буду признательна, если вы вернетесь в дом и найдете того, кто обрадуется вашему обществу. Попробуйте заняться Марией. За обедом она выглядела так, словно была готова упасть в ваши объятия. Может быть, вам удастся увести ее в сад.
Он тихо засмеялся:
– А вы не очень-то любезны, верно? Знает ли ваш отец, чем занимается его дочка, когда никто ее не видит?
– Может быть, следует спросить – знает ли папа, чем занимается его почетный гость на виду у всех? – Она сделала вдох, чтобы успокоиться. – Я бы не стала равнять публичное убийство с дуэлью, но, похоже, мое мнение никто здесь не разделяет.
– Похоже, да. – Он посмотрел на нее. – Но на самом деле вас не это волнует. Вы сердитесь по другой причине, ведь так?
– Что вы знаете о причинах? Вы ничего обо мне не знаете – ничего!
– О, тут вы ошибаетесь, Венера. Мне известно, как нежна ваша кожа, как приятна она на вкус, даже когда на ваших губах морская вода…
– Довольно!
Она задрожала от волнения и испуга. Устыдилась, что стала легкой добычей, что именно он обнаружил ее слабость.
Он тихо засмеялся и произнес небрежным тоном:
– Я даже знаю, что вы любите посещать бостонские таверны – во всяком случае, любили когда-то.
Она быстро вскинула голову, заморгала от растерянности и ужаса. Ник усмехнулся, его зубы сверкнули в неярком свете фонарей, которые висели на веранде.
– Я почти забыл вас, Венера, но сегодня разглядел при хорошем освещении и вспомнил ваши глаза. Мужчина не может забыть такие глаза, даже если они принадлежат дерзкой девчонке с отвратительной склонностью отправлять под арест добрых самаритян.
– Так это были вы! – Она замолчала, вспыхнула и испытала потребность защититься, не понимая причины этого желания. – Вашего ареста добилась не я, а мой дядя. И вообще вы, вероятно, заслуживали этого, – язвительно добавила она, когда он засмеялся. – Я уверена, что дядя Симес оказал Бостону услугу тем, что выдворил вас из города.
– Да, мне сказали это, сажая на корабль закованным в кандалы. Такого в моей жизни больше не было и, надеюсь, не будет.
– Не обвиняйте меня! Похоже, вы склонны попадать в переделки и продемонстрировали это в Монтерее. Я бы не удивилась, услышав, что вас повесили или отправили в кандалах на Сэндвич-Айлендс.
– Неплохая участь. Я уже представил себе аборигенок с голыми грудями, смуглой кожей и умелыми руками.
– Распутник!
– Несомненно. А как вы назовете себя?
Его тихий вопрос повис в воздухе, и Тори испытала чувство стыда. Презрение к самой себе помешало ей произнести язвительный ответ. Унижение стало окончательным, когда он пробормотал:
– Прекрасная Венера, по-моему, вы совершили сегодня ошибку. Если бы я знал, что вы были девственницей, я бы не позволил вам поступить так.
Будучи не в силах выносить его жалость, она заставила себя небрежно пожать плечами.
– Это не было ошибкой. Я решила отдаться первому встречному и не намерена раскрывать причины поступка. Вы просто подвернулись мне в подходящий момент, только и всего. Не льстите себе, думая, что за этим стоит нечто большее.
– Понимаю.
– Нет, я уверена, что вы снова ничего не поняли. Но меня это не беспокоит. Я получила то, что хотела, и на этом все закончилось. – Она насмешливо улыбнулась, скривив рот и прищурив глаза. – Вас использовали, лейтенант Кинкейд, но больше вы мне не нужны.
Он ничего не ответил, только посмотрел на нее с еле заметной улыбкой на губах, как бы лениво размышляя о чем-то. Сердце Тори снова отчаянно забилось, ей не хватало воздуха, у девушки слегка закружилась голова. Господи, что с ней? Этот человек был абсолютно безнравственным, однако ее ярость в мгновение ока сменилась предвкушением, словно она подумала, что он может поцеловать ее, доказав таким способом ошибочность ее заявления. И вдруг она внезапно испугалась, что он не сделает этого.
Его глаза понимающе заблестели, и Тори вспыхнула. Он словно знал, чего она ждала, видел, что она провоцирует его на поцелуй. Тори резко втянула в себя воздух. Глаза Кинкейда слегка изменились, он вдруг прикрыл их и, нахмурившись, отвел в сторону.
– Сейчас неподходящий момент для маленького эксперимента, мисс Райен. И я не уверен, что вы хотите узнать правду.
– Будто такой человек, как вы, хочет ее узнать.
Она раскрыла свой веер и закрыла его, потом снова нервно щелкнула им.
Ник пожал плечами, заметив ее неуверенность.
Во время обеда он с насмешливым любопытством заметил, что несчастный лейтенант буквально лез из кожи вон, чтобы казаться остроумным и очаровательным, а на Тори молодой офицер смотрел почти с отчаянием. Бедняга. Она отвергла его в одно мгновение; было ясно, что Брок – лишь незначительный эпизод в ее жизни, хотя Рафаэль Рейес смотрел на него с ненавистью. Несомненно, это будущий муж, которому предстояло жениться на бостонской красавице, отнюдь не обещавшей стать той послушной супругой, какую он желал обрести. Как удалось Патрику Райену уговорить дона Луиса пожертвовать своим сыном? Какую выгоду сулила им обоим эта сделка? Возможно, Мартин был абсолютно прав, когда сказал, что Райен продаст свою мать, если это принесет ему прибыль.
Но сейчас разъяренная Виктория Райен пыталась спровоцировать его. Ник посмотрел на Тори и вспомнил дерзкие глаза молоденькой девушки, которой не следовало появляться в бостонской таверне. Он должен был сразу узнать ее, но в тот вечер в саду было темно, а сегодня на пляже, где мокрая одежда не столько закрывала, сколько демонстрировала девушку, его голову занимали другие мысли.
Спустя мгновение, когда в ее великолепных глазах еще бушевало возмущение, он тихо произнес:
– Сюда идет один из ваших поклонников, мисс Райен. Постарайтесь вести себя прилично.
– Право, вы самый несносный, гадкий, злой человек, какого я когда-либо встречала.
– Позвольте усомниться в этом.
Было забавно наблюдать, как она с трудом сдерживает себя, чтобы повернуться к novio[28]28
жених (исп.).
[Закрыть] с таким видом, словно ничего не случилось. На лице девушки, от выражения которого только что могло скиснуть молоко, появилась улыбка.
Рафаэль Рейес – возможно, по чьему-то приказу – шел к ним через патио. Увидев Викторию с Ником, молодой человек помрачнел. Бедный малый. Супружество обернется для него адом. Подойдя к ним, стройный калифорниец улыбнулся, хотя глаза его были настороженными.
