Текст книги "Опасный мужчина"
Автор книги: Розмари Роджерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Теперь, когда война закончилась, я собираюсь предложить свои услуги кому-нибудь еще, – ответил Джил с непринужденной усмешкой, которая покорила немало женщин по обеим сторонам границы. – Возможно, в Калифорнии. Я был там однажды несколько лет назад. Эту территорию необходимо осваивать. Бывал в тех краях?
– Я жил в Лос-Анджелесе. Спокойный город. Над ним всегда сияет солнце и дуют ветра. Я слышал, сейчас он стал таким же большим, как города на восточном побережье.
Гарсиа сдвинул шляпу на затылок, прищурился под яркими лучами солнца.
– Подумай об этом. Там много работы для мужчины. Это шанс заработать деньги.
– Возможно, но я поживу пока в Техасе. Капитан Хейс приглашает служить у него. Он умеет находить опасности, и это мне подходит.
Гарсиа засмеялся, они пожали друг другу руки, и Ник отправился в контору коменданта. На оформление бумаг и получение денег времени ушло больше, чем полагал Ник, – главным образом потому, что комендант устраивал себе полуденную сиесту и его долго не могли разыскать. Когда он, наконец появился, зевая и почесывая живот, то оторопел при виде ждавшего его разгневанного техасского рейнджера. Ник покинул контору во второй половине дня; он знал, что Гизелла обеспокоена его отсутствием.
Ему еще следовало забрать своего коня из конюшни форта. Боясь, что его могут украсть, Ник оставил животное в армейской конюшне, расположенной довольно далеко от хижины, в которой он жил с Гизеллой. Когда он подъезжал к домику, через дорогу уже тянулись длинные тени. Копыта коня зарывались в толстый слой пыли: лишь немногие дороги были мощеными – в основном они находились возле церкви и в деловом районе. После ливня улицы превращались в настоящую трясину. В последнее время дождей не было, но над горизонтом уже сутки висели грозовые тучи. С залива дул теплый влажный ветер со слабым привкусом соли.
Он приносил еще и знакомый запах смерти. Ник ощущал его. Этот запах стоял в воздухе долгое время. В последние недели он почти перестал пропитывать окрестности, но сейчас Ник снова почувствовал его. Рейнджер заставил коня пойти шагом, пригляделся к теням, тянувшимся в переулках между саманными хижинами, на дороге, под голыми ветвями деревьев. Где-то неподалеку завыла собака, чей-то крик заставил ее замолчать. Потом все стихло. Обычно оживленная округа погрузилась в безмолвие.
Зимнее солнце почти скрылось, его последние лучи падали на саманные стены, заставляя их белеть подобно обветренным костям в пустыне. Необычная тишина встревожила Ника. Он был слишком опытен, чтобы игнорировать безмолвие, окутавшее саманный домик Гизеллы. Возле хижины все замерло, лишь по западной стене и плоской крыше двигались резкие тени от ветвей коротколистной юкки. Потом солнце быстро скрылось за горизонтом, и даже это движение прекратилось.
Дверь была открыта, но Ник не увидел света лампы. Внутри было темно. Ветер пошевелил лозу, и она зловеще зашуршала о стену. Ник натянул поводья и медленно спешился, ощущая нараставшее напряжение. Конь фыркнул и нервно заплясал. Рейнджер привязал его к столбу. Он уже догадывался, что увидит в хижине, но не хотел верить в это.
Даже после того как Ник переступил порог, нашел спички и зажег лампу, он не смог сразу осознать увиденное. Оно проникло в него полностью лишь через несколько минут. В комнате валялись разбитые бутыли из тыквы, сломанные цветы. Стол, на починку которого когда-то ушел целый день, был опрокинут. Порванные ковры лежали в углу, точно груда тряпок.
Именно там он нашел Гизеллу – в дальнем углу, где ее тело лежало на разодранном матрасе, еще недавно служившем им ложем. Она казалась маленькой, беззащитной, напоминала сломанную куклу. Ник опустился на колени возле девушки, сдвинул раскинувшиеся в стороны руки и ноги, прикрыл остатками одежды обнаженное тело. Он бережно взял девушку на руки. На ее смуглой коже темнели кровоподтеки, одна кисть была окровавлена, словно девушка пыталась схватиться за нож. Ник постоял на коленях, держа Гизеллу. Перед его уходом ее охватил необъяснимый страх. Он видел это, однако все же оставил одну. Да, он ежедневно оставлял ее одну, но сегодняшний день был не таким, как другие. Ник видел это в глазах Гизеллы, знал, что ей страшно не только потому, что он увозит ее отсюда. Однако не остановился, чтобы выслушать ее.
Ник медленно погладил пальцем ее щеку. От длинных ресниц на лицо падала тень. Он заметил на коже следы слез под тонким слоем пыли. Железные обручи сдавили его грудь, он сделал глубокий вдох и понял, что долго не дышал, боясь вдохнуть сладковатый запах смерти, уже заполнивший маленькую хижину.
Хотя вечерний воздух был прохладным, пот увлажнил его прилипшую к коже рубашку. Ник встал, шатаясь и не выпуская Гизеллу из рук. Он не мог положить ее. Материя, которой он накрыл тело девушки, была тем, что осталось от пестрой хлопчатобумажной юбки, некогда соблазнительно колыхавшейся вокруг ее бедер и ног. Сейчас она превратилась в лохмотья. Ник нигде не видел блузку Гизеллы. Он подавленно осмотрел маленькую темную хижину, безмолвно ища подсказку. Кому понадобилось убить ее? Она никого не задевала, относилась ко всем с опаской; Ник знал, что она не подпустила бы слишком близко незнакомых людей.
Наконец он заставил себя положить ее на матрас. Его страстная маленькая соблазнительница, игривая, застенчивая и любящая, сейчас была холодной. Ее густые шелковистые черные волосы кое-где склеились и все еще оставались влажными. Он принялся расчесывать их пальцами. Потом увидел свежий красный след на шее, словно что-то оцарапало кожу – возможно, цепочка.
Его подарок исчез. Он поискал его на утрамбованном земляном полу, но ничего не нашел. Убийца забрал цепочку, которую Ник подарил Гизелле в качестве талисмана. Ее единственную ценную вещь…
Его губы сжались, холодный комок превратился в обжигающий огонь. Он узнает, кто это сделал, и негодяи заплатят за содеянное жизнью.
Ник молча поклялся в этом Гизелле, стоя над ней до тех пор, пока первоначальное оцепенение не сменилось холодной, безжалостной решимостью.
Ярость Ника возросла, когда он, расспросив жителей деревни, узнал, что вскоре после его ухода к хижине подошли двое американцев, один из которых был высоким и светловолосым, а другой – коренастым.
– Сеньор, простите меня, – дрожащим голосом произнес тощий старый метис с трясущимися руками и согнутой спиной. – Я не попытался остановить их. Мы слышали ее крики, но нам стало страшно.
Он мог понять испуг, но только не бездействие.
– Я сожалею, Кинкейд, – сказал капитан, командовавший гарнизоном форта Браун, когда Ник потребовал арестовать убийц, – но ничего не могу поделать. Мы передаем все полномочия мексиканцам, к тому же она была мексиканкой, а не одной из наших женщин. Пусть этим занимается местная полиция.
– Ее убили американцы, капитан. – Ник стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди; холод, который Кинкейд ощущал внутри себя, сделал его голос решительным и требовательным. Рейнджер заметил прищуренными глазами, что капитан занервничал. – Пикеринг и Такетт – дезертиры. Они находятся под вашей юрисдикцией.
– Их еще надо разыскать. Матаморос находится на другом берегу Рио-Гранде, а мы – в Техасе. Даже если бы Пикеринг и Такетт оказались в наших руках, для их передачи американским властям потребовалось бы согласие мексиканцев. Вряд ли они дали бы его. Поймите, я сочувствую вам, но…
– Не надо. – Ник медленно выпрямился и обвел капитана презрительным взглядом. – Я не нуждаюсь в вашем сочувствии. Приберегите его для Пикеринга и Такетта.
– Кинкейд.
– Не стоит, капитан.
Ник повернулся и шагнул к двери. Неожиданно после короткого стука дверь открылась, и в комнату вошел человек в хорошем костюме; он держал в руке шляпу и еле заметно улыбался. Незнакомец аккуратно закрыл за собой дверь.
– Вы лейтенант Кинкейд? – Он посмотрел на Ника. Когда рейнджер кивнул, человек указал на стул, стоявший перед письменным столом. – Извините меня за это вторжение, но у меня мало времени, а речь идет о важном деле. Если вы присядете на минуту и…
– Я уже ухожу.
Ник шагнул к двери.
– У меня есть для вас бумаги от полковника Хейса. – Незнакомец протянул папку: – Пожалуйста, прочитайте их.
Чтобы прочитать бумаги, Нику потребовалось больше терпения, чем он предполагал. Кинкейд тотчас пожалел, что согласился ознакомиться с ними. Он поднял глаза.
– Вы Рой Мартин?
– Да. Как указано в бумагах, я представитель федеральных властей. – Мартин повернулся к капитану. – Если вы позволите, я воспользуюсь вашим кабинетом для конфиденциальной беседы о важном государственном задании, капитан.
Капитан растерянно поморгал, потом резко кивнул:
– Конечно.
Бросив взгляд на Ника, он покинул комнату и захлопнул за собой дверь с излишней силой.
– Похоже, капитан слегка обиделся, – сказал Мартин с прежней невозмутимой улыбкой на тонких губах. Подойдя к письменному столу, он сел за него. Стул негромко заскрипел, и Мартин откинулся назад, уставившись на Ника застывшим взглядом.
– Что вы думаете о предложении правительства, лейтенант?
Ник бросил бумаги на стол и пожал плечами:
– Оно меня не интересует.
– Правда? Очень жаль. – Улыбка стала более напряженной. – Полковник Хейс дал высокую оценку вашим способностям. Он назвал вас лучшим рейнджером.
– Я польщен. Но все равно меня не интересует это предложение. Сейчас я должен заняться личным делом.
– О да. Я возмущен прискорбным убийством этой девушки. Кажется, ее звали Гизелла Перес?
Ник сузил глаза:
– Что вам об этом известно?
Мартин пожал плечами, разглядывая Ника почти бесцветными глазами. Потом он произнес бесстрастным тоном:
– Больше, чем вам.
– Хорошо, я уже заинтересован.
– Чудесно. В таком случае мы, возможно, договоримся, лейтенант Кинкейд. Подумайте об этом. Мое предложение может оказаться выгодным для нас обоих.
– Чего, по-вашему, я хочу?
– Найти Пикеринга и Такетта. – Мартин улыбнулся. – Я случайно узнал, что сегодня утром они отплыли из Корпус-Кристи на пароходе. Догадываетесь, куда они направились?
– Кажется, да, – мрачно произнес Ник. – Думаю, они хотят попасть в Калифорнию. – Он посмотрел на бумаги и нахмурился. Молчание затянулось. Когда Ник снова поглядел на собеседника, он понял, что Мартин уверен в его согласии. Рейнджер покачал головой. – Я могу найти их самостоятельно. Мне не нужна ваша помощь.
– Чтобы найти их – не нужна. Будучи техасским рейнджером, вы обладаете полномочиями на ограниченной территории. Убив их за ее пределами, вы совершите преступление. Я уверен, что вам это известно. Однако в случае нашего сотрудничества мы оба добьемся того, что нам требуется. Как говорится, услуга за услугу.
– Я не шпион, – возразил Ник. – Для этой работы у меня нет достаточного терпения.
– Лейтенант, разве я просил вас шпионить? Мне лишь нужны ваши связи для сбора определенной информации. Вам придется только слушать и вежливо поддерживать беседу. Думаю, вам следует серьезно обдумать это предложение.
Эта фраза прозвучала отнюдь не как просьба или предложение. Ник пристально посмотрел на Мартина.
– А если я откажусь?
– Думаю, это вам навредит. Мое начальство вряд ли благосклонно отнесется к человеку, отказывающемуся воспользоваться своими способностями в интересах страны. В таком случае вас ждет трибунал или нечто худшее.
– Кажется, вы забываете, что я не служу в армии Соединенных Штатов.
– Это можно изменить несколькими росчерками пера, лейтенант. Пожалуйста, поймите меня правильно. Я не угрожаю вам, а лишь взываю к вашему патриотизму.
Ник все понимал правильно. Он знал, что отказ приведет к неприятным последствиям. Он не любил выслушивать угрозы. Однако в случае отказа его ждала тюрьма или смерть – на это намекал Мартин. Тогда Пикерингу и Такетту сойдет с рук убийство Гизеллы.
Он подумал об этом и о поручении Мартина. Патрик Райен, подозреваемый в продаже оружия врагу, вернулся в Калифорнию; люди, которых хотел найти Ник, отправились туда же. Возобновив знакомство с Райеном, Ник мог разыскать Пикеринга и Такетта, а также собрать необходимые Мартину сведения.
Их цели прекрасно стыковались между собой. Можно было подумать, что человек с бесстрастным лицом все искусно подстроил. Однако рейнджер знал, что это не так.
Черт возьми. Услуга за услугу, как сказал Мартин. Он, Ник, возьмется за это дело лишь на самых выгодных условиях.
– Если я соглашусь, – тихо произнес он, глядя Мартину в глаза, – то попрошу внести ясность в некоторые вопросы.
– Конечно, лейтенант. – Подавшись вперед, Мартин улыбнулся. – Я уверен, что мы сможем заключить взаимовыгодное соглашение…
Часть вторая
Глава 4
Калифорния
Июль 1848 года
Клочья тумана окутывали неповоротливый пароход, смешиваясь с дымом из высоких труб. Призрачная пелена закрывала берег, точно низкие облака. Виктория Райен прислонилась к ограждению правого борта. Длинное путешествие близилось к завершению, и девушка радовалась этому, потому что устала в пути; сейчас, когда она, наконец, прибыла в Монтерей, густой туман не позволял увидеть город.
Однако когда пароход подошел к гавани, размытый берег стал виден более отчетливо, и Виктория узнала Пойнт-Пинос, мыс у южного входа в Монтерейский залив. Сосны уходили вершинами в небо, их контуры становились все более четкими, по мере того как поднимающееся солнце сжигало туман. Знакомые очертания постепенно проступали сквозь пелену, словно сказочные видения.
Стиснув ограждение руками, обтянутыми перчатками, Виктория напрягла зрение. В центре города поблескивал форт с полудюжиной крохотных пушек. Его окружали ряды одноэтажных оштукатуренных домов. Красные черепичные крыши, белые стены, высокие зеленые сосны, уходившие в небо пушистыми свечками, скрученными постоянными ветрами, должны были казаться девушке более знакомыми.
Однако все так изменилось. Как и она сама.
Виктория посмотрела на маленький бугорок, скрытый элегантной лайковой перчаткой. Это было кольцо с крохотными бриллиантами и аметистом. Питер Гидеон подарил его девушке за два дня до ее отъезда из Бостона. Дорогая покупка для священника. Когда она вернется назад – теперь Виктория была уверена в этом, – она станет его женой. Женой. Она вздрогнула. Бросила взгляд в сторону изогнутого скалистого берега, поморгала, чтобы справиться со слезами, навернувшимися на глаза из-за порывистого, колючего ветра, который дул с залива. Это было таким чудесным сюрпризом, что, несмотря на все ее надежды и отчаянные шаги, Виктория не сразу сообразила, что ответить.
Зато Питер знал это. Когда Виктория закрывала глаза, она слышала эхо его слов.
– Моя дорогая мисс Райен, мой поступок может показаться слишком поспешным, но я понял, что не переживу вашего отъезда, если не буду уверен, что вы вернетесь. Скажите, что сделаете это. Скажите, что вернетесь в Бостон, когда ваш отец поправится. Обещайте приехать ко мне.
Испытав облегчение и радость, вызванные не только этими страстными словами, но и блеском в глазах священника, она помолчала, чтобы насладиться своей победой. Похоже, он неправильно истолковал эту паузу. Стиснув руки Тори так сильно, что она ахнула, он заставил ее пообещать, что она вернется.
Она дала ему слово. Как только отцу станет лучше и необходимость в ее присутствии в Калифорнии отпадет, она вернется в Бостон. К человеку, которого любила. Однако досадное разочарование омрачило ее радость. Конечно, это глупо, но, когда она подняла голову, чтобы Питер поцеловал ее – девушка ждала страстного поцелуя, неистовых объятий, – он лишь коснулся губами ее щеки и пробормотал слова благодарности.
Она расстроилась. Виктории показалось, что ей плеснули в лицо холодную воду. Позже она отругала себя за нескромность. В конце концов, он был священником и гораздо лучше ее разбирался в приличиях. Он лишь хотел уберечь Тори от сплетен, а когда они поженятся, он обнимет ее как подобает мужу. Она не сомневалась в этом.
Однако она ждала от Питера чего-то большего – поцелуя, который вызвал бы трепет во всем ее теле, объятий, которые выдали бы его истинные чувства. Она невольно вспомнила, как три года назад ее поцеловал в прибрежной таверне высокий смуглый человек, лицо которого плохо запечатлелось в ее памяти. Его поцелуй потряс ее, заставил задрожать, обессилеть, пожелать чего-то другого, еще неведомого ей. Он испугал Викторию, так что, возможно, это даже хорошо, что поцелуй Питера был более спокойным и скромным. Да, конечно. Ведь всем известно, как сильно реальная жизнь отличается от книжных страстей. Только не Сину.
Нелепые предсказания и саркастические реплики кузена все еще жалили Викторию. «Не могу поверить, что ты хочешь выйти замуж за этого старого чопорного девственника, – взорвался он. – Неужели ты не видишь очевидного, Тори? Он тратит всю свою страсть на разглагольствования. Для тебя ничего не останется, и ты засохнешь без той любви, в которой…»
«Я думаю, подобный разговор неуместен, Син Патрик Райен, – сухо произнесла она. – Что тебе известно о любви? По-твоему, любить – это лапать горничных за закрытой дверью чулана…»
«Неправда. – Он возмущенно посмотрел на нее своими голубыми глазами. – Ты знаешь, что это вовсе не одно и то же».
Справедливости ради Виктория согласилась, но внесла некоторое уточнение: «Хорошо, пусть это не так, однако нельзя сравнивать любовь Питера к работе с его любовью ко мне».
В конце концов, каждый остался при своем мнении, и когда она садилась на корабль, который должен был доставить ее в Калифорнию, между молодыми людьми сохранялось некоторое отчуждение, и это огорчало девушку.
Сквозь пыхтение паровых машин и рев ветра прорывался доносившийся с прибрежных скал негромкий лай морских львов. Соленые брызги долетали на палубу, и Тори укрылась под навесом.
В столь ранний час она была одна на палубе, хотя берег уже виднелся. Большая часть пассажиров плыла в поселение янки Йерба-Буэна, которое теперь получило название Сан-Франциско. На расположенной поблизости Америкэн-Ривер нашли золото. Спешившие на золотые прииски люди проникали на перегруженный пароход с помощью взяток, обманным путем, чуть ли не силой. В мае распространилось известие о том, что в Новой Гельвеции, которую все чаще и чаще называли Саттерс-Фортом, обнаружили мощную золотую жилу. Ослепленные мечтой о богатстве, люди рвались в Калифорнию.
Золото. Немногие оставались равнодушными к этому соблазну. Пассажиры, с которыми беседовала Тори, были уверены, что скоро станут невообразимо богатыми. Девушка нашла занятными только двух пассажиров: пожилого джентльмена из Франции, который позволил ей попрактиковаться во французском, и молодого лейтенанта Дейва Брока, ехавшего в Сан-Франциско. Не за золотом, с улыбкой поведал офицер, а в гости к сестре, живущей там со своим мужем.
После утомительного плавания Тори обрадовалась короткой остановке в порту Лос-Анджелеса. Девушка добралась до берега в маленькой шлюпке. Она разрешила лейтенанту Броку сопровождать ее во время прогулки по берегу, игнорируя напоминания служанки о недавнем обручении. Глупая Колетт. В прогулке по многолюдной набережной не было ничего компрометирующего, и хотя Тори не забыла Питера, она получала удовольствие от флирта. Она была еще так молода, ей доставляли наслаждение восхищенные взгляды, комплименты, прелестные букеты от надеющихся на что-то поклонников. Однако скоро она осуществит свое заветное желание: станет женой Питера Гидеона, будет получать радость от спокойной семейной жизни – что бы ни говорил Син.
Тори проводила большую часть времени на верхней палубе, предпочитая это многолюдное место душной и тесной каюте. Капризная, но все же добродушная и, как правило, веселая Колетт не вставала со своей койки, жалуясь на морскую болезнь. Что ж, плавание почти завершилось. Скоро они снова почувствуют под ногами твердую землю. Тогда жалобы Колетт прекратятся, она поднимет голову от ведра, и после более чем двухмесячного путешествия жизнь снова станет приятной.
Как и предсказывала Тори, страдания Колетт закончились, как только они оказались на суше и дилижанс повез их по залитым солнечным светом улицам Монтерея к городской окраине. День был прекрасный, хотя немного ветреный и прохладный. От ярких красок у Тори резало глаза.
Блестя на солнце, красные черепичные крыши – их стало так много! – резко выделялись на фоне белых оштукатуренных стен, возведенных посреди изумрудно-зеленых лужаек. Свежий ветерок прогонял неприятные портовые запахи. Длинные склады, забитые коровьими шкурами, теснили друг друга возле центральной площади. Американские матросы называли эти шкуры калифорнийской валютой, поскольку они стали универсальным платежным средством. Запасы этого товара были такими огромными, что когда ветер дул со стороны складов, воздух наполнялся неприятным запахом. Слава Богу, зловоние исчезло, как только гавань осталась позади.
– Какая красота! – Колетт стиснула ладони. Ее французский акцент еще оставался сильным, но английский язык заметно улучшился, подумала Тори, отвечая улыбкой на ликование служанки. – Посмотрите на цветы, мадемуазель. Эти места напоминают юг Франции, где всегда сияет ласковое солнце и не бывает холодного бостонского снега.
Тори подставила лицо ветру, позволив свободным концам ленточек от шляпы трепетать сзади, точно это были развевающиеся флаги. Она действительно забыла, каким вкусным мог быть здешний воздух, как ярко алел мак на калифорнийских лугах и полях, как изящно склонялись на ветру стебли трав, напоминая стройных танцоров. Вдали, на холмах, зеленели высокие сосны, кедры и ели. Дилижанс вздрагивал на ухабах – кое-где дорога была мощеной, но чаще всего представляла собой лишь наезженную колею. Кучер указал на новое здание таможни, построенное пару лет назад, и на «Колтон-холл», в котором должен был пройти конституционный съезд – первый с момента присоединения Калифорнии к Соединенным Штатам.
Конечно, все это было новым, однако в сознании Тори всплыли ясные обрывки воспоминаний. Она испытала радостное возбуждение, когда дилижанс проехал мимо рынка, куда отец водил ее и Диего по праздникам, чтобы купить завернутые в бумагу сладости, от которых лицо девочки становилось таким грязным, что по возвращении на асиенду тетя Бенита ругала всех троих.
Ухаживает ли по-прежнему Бенита – тетей ее называли только из вежливости – за мамой, заботится ли о домашних делах? Тори стало стыдно, что она давно не спрашивала отца о ней, однако иногда вспоминала об этой женщине с нежностью. Перед каждым Рождеством Тори выбирала для нее маленький подарок – флакончик духов, ароматизированную пудру, ирландскую кружевную шаль, – но образ тети Бениты, как и всего связанного с Калифорнией, стерся в памяти девушки. Сейчас все это возвращалось к ней по крохам, и Тори ощутила нарастающее ликование.
Она пробудет здесь недолго, лишь до выздоровления отца, и затем вернется в Бостон к Питеру. Разлука, вероятно, пойдет на пользу им обоим: он поймет, как ему недостает Тори, а она сможет лично сообщить отцу о своем скором замужестве. Обручение произошло совсем недавно, она не успела написать о нем отцу; на самом деле именно его письмо, в котором он позвал Тори домой, ускорило признание Питера. Как отнесется отец к этой помолвке? Конечно, он не будет возражать: Питер был вполне подходящим женихом, даже дядя Симес согласился, что столь талантливый и известный проповедник – хорошая партия для Тори. Ее лишь немного беспокоило, что дядя Симес напомнил о некоторых незначительных моментах – в частности, о том, что преподобный Питер Гидеон отнюдь не богат, и если она выйдет за него замуж, ей придется привыкнуть к более скромному образу жизни. Зато тетя Кэтрин, похоже, обрадовалась этой новости сильнее мужа и сказала, что Виктория будет обворожительной невестой.
Дилижанс внезапно вздрогнул, тряхнув пассажирок; кучер произнес какое-то извинение за то, что угодил в яму, и указал хлыстом вперед. Тори замерла, у нее вдруг екнуло сердце. Перед ними среди сосен и пышных дубов раскинулась асиенда, за которой виднелся холм с виноградниками. Красная черепичная крыша поблескивала в лучах солнца, из-за побегов лозы с маленькими синими цветками ослепительно белела оштукатуренная стена. Буэна-Виста. Дом.
В этом дворике, насыщенном ароматами посаженных отцом гибискусов и бугенвиллей, Тори играла ребенком, изображая хозяйку, наливающую чай из английского фарфорового чайника любому гостю, готовому потратить время на маленький спектакль. В саду у дальней стены дома висели на толстой ветви дуба качели для Тори и Диего. Обычно их раскачивала тетя Бенита, иногда это делал отец, но только не мама. В тех редких случаях, когда мама выходила из своей комнаты, она не покидала пределов примыкавшего к саду патио.
Но полностью Тори почувствовала себя вернувшейся домой лишь тогда, когда дилижанс остановился перед асиендой и радостная тетя Бенита поприветствовала девушку, приглашая ее в дом. На широком лице тети Бениты появились слезы радости. Она с гордостью носила кружевную ирландскую шаль, присланную ей Тори, и заявляла, что никогда не получала более чудесного подарка. Возникла радостная суматоха, с Тори здоровались забытые ею люди, она знакомилась с новыми обитателями асиенды. После первого обмена воспоминаниями, когда возбуждение от приезда спало, тетя Бенита провела девушку в комнату отца.
Освещаемый солнечным светом, он полулежал в постели, откинувшись на большие подушки, прижатые к высокому резному изголовью. Ноги его были накрыты стеганым покрывалом. Улыбаясь, он протянул руки к Тори, и она бросилась к отцу, внезапно обрадовавшись своему приезду.
– Папа, – произнесла девушка, сдерживая неожиданные слезы, – я дома.
– Вижу, милая. – Он неловко похлопал дочь по спине, протянул руку, чтобы погладить Тори по голове, и нечаянно сдвинул модную шляпку, отчего волосы девушки рассыпались. – Боюсь, я помял твою шляпку, – пробормотал он.
Она села, стерла слезы со щеки и улыбнулась:
– Не важно.
Он почти не изменился, только немного постарел; на его лице появились складки и морщинки, которых раньше не было, но под густыми, рыжеватыми с проседью, бровями сверкали все те же ярко-синие глаза. Волосы отца оставались густыми, хотя кое-где уже пробивалась седина. Возраст давал о себе знать. Когда она видела отца последний раз, он был могучим и жизнерадостным. Сейчас перед ней лежал все тот же человек, которого она знала.
Вскоре им уже казалось, что они не расставались на эти годы; Тори улыбалась, слушая его ироничные реплики относительно «золотой лихорадки», которая выманила из Монтерея многих жителей, и политических событий, которые, похоже, мало что изменили.
– Здесь осталась прежняя коррупция, у властей не хватает средств на строительство дорог, однако чиновники исправно получают зарплату. – Он покачал головой. – Если бы у меня было больше сил, я бы выставил свою кандидатуру на выборах. Я бы принес больше пользы, чем те идиоты, которых сейчас выбрали, но ноги еще иногда подводят меня.
– Ты писал о ранении, но это было давно, два года назад. Почему у тебя снова возникли неприятности?
– По словам моего врача, сущего шарлатана, пуля сдвинулась с места. Меня ранили во время первого сражения той войны, и пуля осталась в теле, потому что я попал в полевой госпиталь с ограниченными медицинскими возможностями. Она застряла возле позвоночника. Я ношу пулю два года, и пока что мне везло.
– Во время сражения? Но в письме сообщалось, что тебя ранили на дуэли в Новом Орлеане? Папа, я не понимаю…
Лукаво улыбнувшись, он смущенно посмотрел на нее:
– Вероятно, я так написал. Не хотел тебя волновать. Но я решил заработать денег, заключив договор о поставках для армии – прежде я неплохо нажился на поставках кожи и говядины, – поэтому отправился из Нового Орлеана в Пойнт-Исабель. Сражение уже шло неподалеку от этого города, и я проявил излишнее любопытство. Пожелал увидеть бой. Мексиканцы обстреливали форт Браун чуть выше по реке. Я поступил легкомысленно и… очнулся в канаве – меня сочли мертвым.
Тори вздрогнула.
– Папа, ты должен был сказать мне правду. Все это время я думала, что ты лишь слегка пострадал на какой-то дурацкой дуэли. Я не знала…
Тори замолчала, вновь испытав чувство вины из-за своего нежелания ехать домой. Иногда она бывает такой эгоистичной. Син, вероятно, прав. Он всегда шутливо поддразнивал ее, говорил, что она может быть самой очаровательной девушкой на свете, пока все идет так, как ей хочется, но только Господь способен спасти того, кто перейдет ей дорогу. Неужели она действительно эгоистка? В конце концов, она все-таки приехала домой, хотя очень хотела остаться в Бостоне с Питером.
Улыбнувшись, Патрик сказал:
– Все в порядке, дорогая. Я почти всегда чувствую себя хорошо. И рад твоему возвращению в наш дом. Я скучал по тебе. И твой брат тоже. Диего уехал с вашим дядей, доном Себастьяном, в Лос-Анджелес, но они должны вернуться через одну-две недели. Из-за «золотой лихорадки» все пароходы переполнены, поэтому мы не знали точно, когда ты приедешь. Нам следует уладить важные дела. Старые друзья хотят возобновить знакомство с тобой, так что скоро ты почувствуешь себя здесь превосходно. После возвращения Диего тебя ждет замечательный сюрприз, приготовленный мной. Уверен ты очень обрадуешься.
– Сюрприз? Скажи мне сейчас. Я обожаю сюрпризы.
– Всему свое время. – Отец усмехнулся и замолчал, хотя она сделала вид, будто дуется. – Ты рада, что вернулась домой, Виктория? – Он протянул руку, чтобы сжать кисть дочери.
Она испугалась, почувствовав, какими холодными были его пальцы.
– Конечно, папа. Я с нетерпением жду встреч со старыми друзьями. Мы так давно не виделись.
Появившийся в дверях Рамон, слуга Патрика, напомнил, что дону Патрисио необходим отдых. Склонившись над отцом, Тори поцеловала его и пообещала скоро вернуться.
– Мы еще поговорим. Я не хочу утомлять тебя в первый день моего возвращения.
Она направилась в свою комнату, где спала в детстве; Колетт уже разобрала ее вещи. Появившаяся в дверном проеме тетя Бенита сообщила, что мать Тори сейчас отдыхает, но собирается выйти к обеду.
– В последнее время она стала вставать чуть чаще, – сообщила тетя Бенита, – но по-прежнему весьма слаба и нуждается в отдыхе.
Это известие не стало для Тори сюрпризом, хотя девушка ощутила смутную печаль. Мама оставалась призраком, чем-то почти не существующим. Иногда Тори спрашивала себя: испытывала ли мать такую же радость перед вступлением в брак? Охватывало ли ее ликование, страстное предвкушение, когда ей улыбался возлюбленный? Любила ли она когда-то… или равнодушие и отчужденность постепенно привели к нынешним отношениям родителей? Спросить об этом было некого – тетя Бенита не стала бы отвечать на такие вопросы, а задать их отцу Тори не смела. С мамой Тори никогда не вела откровенные беседы. Мамин брат, дон Себастьян, был не тем человеком, которому можно задавать такие вопросы. Дедушка Тори, алькальд, уже умер, а состарившаяся бабушка была прикована к постели.
