Текст книги "Ложь во имя любви"

Автор книги: Розмари Роджерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

Глава 24

Ей отчаянно не хотелось ехать вечером в «Дамнейшн», однако теперь она была лишена права решать; к тому же Мариса недоумевала, откуда шевалье известно о ее намерениях провести вечер.

Она так перепугалась, что у нее перехватило дыхание; пальцы машинально расстегнули ожерелье из рубинов и аметистов на шее, и горничной пришлось снова его застегивать. Не помогла даже теплая ароматная ванна: она по-прежнему тряслась как от холода от страха перед неведомым. Напрасно она уговаривала себя, что вряд ли с ней расправятся в таком людном месте, как клуб, называемый для краткости и конспирации просто «Д»…

Тем не менее она болтала как ни в чем не бывало, улыбалась, даже рассмеялась, когда Салли спросила, запаслась ли она деньгами: ведь в противном случае…

– Я знаю, чем это грозит, и не собираюсь рисковать.

– О да, осторожность и еще раз осторожность, милочка, но скука – наш враг! Желающие просто перекинуться в картишки отправляются на Брайтон-стрит.

Глаза Салли сверкали; Мариса заметила, как, пользуясь темнотой кареты, она прижимается к Тому Драммонду и позволяет ему запускать руку ей за корсаж и гладить грудь. Салли, несомненно, наслаждалась ролью отчаянной возлюбленной. Мариса гадала, как далеко она способна зайти и как сложится вечер для нее самой. Чем все закончится, если рядом нет Филипа – защитника и советчика? Ее не оставляло предчувствие, что вопреки здравому смыслу она кладет голову на плаху гильотины.

С виду все выглядело точно так же, как при первом посещении клуба. Салли держала слово и не отходила от Марисы ни на шаг. Обе скрывали лица под масками и свободно фланировали по клубу, позволяя Тому развязно обнимать обеих за талии. Салли завистливо поглядывала на игроков в фараон, но лорд Драммонд насмешливо напоминал ей, что сначала нужно исполнить долг.

Внимание Марисы привлекла женщина в черном одеянии с серебряной отделкой, с огненно-рыжими кудрями, которые она вопреки моде не подстригала. Ее лицо скрывала черная полумаска, алый рот был соблазнительно приоткрыт, чтобы все могли любоваться жемчужно-белыми зубами.

– Герцогиня Фарнсуорт, – прошептала Салли, заметив интерес Марисы. – Слывет одной из самых блистательных и в то же время хладнокровных женщин Лондона. Ее отец тоже был герцогом; болтают, что она заставляет мужа стучаться в дверь ее спальни. Предана вигам. Мне всегда странно видеть ее здесь, хотя я слышала, что азартные игры – порок, которому она не в силах противиться.

– Довольно, Салли! Ты забыла главное здешнее правило: не сплетничать! – шепотом одернул спутницу лорд Драммонд. Салли Рептон пожала плечами. Марисе показалось, что она узнала герцогиню; ее лицо под маской залилось смущенным румянцем, когда она вспомнила унизительную, но в то же время заставляющую бурлить кровь сцену с участием рыжей картежницы.

Мариса вздохнула с облегчением, оказавшись в ало-золотой приемной мадам де л’Эгль. Зеленовато-голубые глаза хозяйки клуба смотрели по-прежнему пристально, накрашенные губы растянулись в улыбке: казалось, они жили отдельно на этом бесстрастном белом лице.

– Какое изысканное платье, виконтесса! – Она дотронулась усеянным блестками веером до руки гостьи. – Стыдитесь! Неужели вам требуется приглашение, чтобы снова почтить вниманием мой дом?

На выручку Марисе поспешила Салли.

– Мариса не виновата, мадам, – сказала она со смехом. – Уж я-то знаю, как она захандрила после отъезда из Лондона мистера Синклера! Он взял с нее обещание…

– Салли! – вмешался было лорд Драммонд, но мадам ответила обоим неожиданно низким, хрипловатым смехом.

– Неужели я должна призывать к ответу Филипа Синклера? В таком случае вы прощены, дитя мое. У меня еще будет время с ним поговорить. А вам, – лукаво продолжала она, – сегодня вечером необходимо сопровождение, иначе вы не будете чувствовать себя в безопасности. Вы уже знакомы с шевалье Дюраном. Уверена, что в его обществе вы обретете уверенность.

Из кучки молодежи, не отходившей от мадам маркизы, вышел шевалье собственной персоной. Сняв маску, он учтиво поклонился.

– Для меня это огромная честь!

Его каштановые пряди казались медными в золотистом свете свечей, полногубый рот улыбался. Он шагнул к Марисе. Той ничего не оставалось, как опереться на него.

Они покинули салон хозяйки вчетвером, но очень скоро Салли и Том Драммонд, полагая, что теперь Мариса не одна, улизнули попытать счастья за карточным столиком. Шевалье вежливо осведомился, бывала ли Мариса наверху, и, не дожидаясь ответа, повел ее вверх по лестнице, покрытой толстым ковром, мимо галереи с музыкантами и дальше, по тускло освещенному коридору.

– Здесь расположены отдельные апартаменты, – говорил он на ходу, как завсегдатай клуба, – в которых уединяются люди, желающие побеседовать или поиграть в карты без свидетелей. На третьем этаже есть другие комнаты, каждая с неповторимой обстановкой, предназначенные для… иных целей. – Почувствовав, что она тянет его назад, он заявил прежним безразличным тоном: – Я снял комнату, в которой мы можем разговаривать, не опасаясь чужих ушей. Можете успокоиться: у меня нет планов вас соблазнять, поскольку наши с вами предпочтения резко расходятся.

Мариса была поражена его откровенностью. Он тем временем вытащил из кармана ключ и вставил в замочную скважину одной из дверей. Мариса оказалась в небольшой, со вкусом обставленной в стиле Людовика XV комнате, перед уютно полыхающим камином. Все еще не находя слов, она покосилась на свое отражение в зеркале. Пурпурная шелковая маска шла к платью, обтягивающему стройную фигурку. Стоило ей пошевелиться, как оживали темно-синие клинья, вставленные в шелк, что создавало неотразимый эффект мерцания. Шевалье, впрочем, оставил без внимания это пленительное зрелище, равно как и негодующий взгляд ее янтарных глаз.

– Месье!

Он улыбнулся одними губами; глаза остались серьезными и холодными.

– Прошу прощения за поспешность, мадам. Вы, должно быть, прочли мою записку? Я не могу долго оставаться в Лондоне, так как герцог нуждается во мне, поэтому был вынужден устроить эту встречу без промедления. Соблаговолите присесть. Я ненадолго задержу вас.

Словно желая дать ей время подумать, он отвернулся и налил два бокала вина. Без лишних слов он протянул ей бокал.

– У меня для вас новости скорее неприятного свойства. Не лучше ли для начала вам сделать глоток-другой?

Рука Марисы задрожала; она ошеломленно уставилась на него. Он пожал плечами.

– Не желаете? Вам виднее. Возможно, вы крепче, чем выглядите. Сейчас вы поймете, почему я предпочел поговорить с вами наедине. Мадам, ваш отец скончался. Очень жаль, что вам приходится узнавать эту печальную новость от чужого человека, хотя, с другой стороны, так, быть может, даже лучше. Смерть наступила три-четыре месяца назад вследствие болезни, вызванной ранениями, нанесенными ему в ходе дуэли, на которой он защищал честь своей жены. Вы не знали, что он женился вторично?

Видимо, Мариса кивнула, сама того не сознавая, потому что шевалье продолжил с прежней обстоятельностью и бесстрастностью:

– Насколько я понимаю, его жена происходила из старинного испанского семейства, с давних пор поселившегося в Луизиане. Вам предстояло сочетаться браком с ее сводным братом. Человеком, по сути дела, послужившим причиной смерти вашего отца, стал – мне страшно это вымолвить – ваш муж.

Мариса пролила вино, и шевалье подскочил к ней, чтобы подхватить выпавший из ее пальцев бокал и поднести его к ее губам.

– Лучше выпейте, мадам. Я налью еще. Я не привык иметь дело с женскими слезами.

Она выпила вина, почти не сознавая, что делает. В голове крутилось лохматое разноцветное колесо; она испугалась, что сейчас лишится рассудка.

– Но как, почему?..

Педро и Доминик, их смех за стенами монастыря… Инес… Она не знала, сама ли вспомнила это имя или услышала его из уст шевалье.

– Донья Инес, кажется, красавица. Уверен, она рассчитывала на наследство. Но ваш отец, судя по всему, не стал менять завещание, так что его наследницей оказались вы, тогда как донья Инес выступает всего лишь опекуншей его владений.

Зубы Марисы застучали о край бокала, и она бездумно сделала новый глоток.

– Я не знала… Господи! Неужели вы считаете, что меня интересует это наследство? Но каким образом вы?..

– У герцога есть свои каналы для добывания сведений. Он поручил мне передать вам, что ваши с ним интересы совпадают. Вам понятно, мадам? – В голосе шевалье прорезались повелительные нотки, словно он сбросил маску смазливого надутого юнца. – А интересы герцога – это мои интересы. По той же причине я беру на себя смелость посоветовать вам перестать играть в глупые игры, способные поставить под удар ваше блестящее будущее. Вокруг вас есть люди, которые ни перед чем не остановятся и будут довольствоваться самым малым подозрением в вашей измене. Осторожнее выбирайте себе друзей, мадам, и не забывайте, кому вы обязаны хранить верность.

Сначала он сразил ее ужасной новостью, а теперь смеет запугивать! В чем смысл его предупреждения? Неужто?.. Не в силах справиться с дрожью, Мариса, сохранившая крупицы здравого смысла, дала волю слезам. Заплакать было в ее положении совершенно естественно; он не должен был догадаться, что ее обуял страх, по сравнению с которым смерть отца отходила на задний план. Ненавидеть, бесноваться, сходить с ума от унижения она будет позже. Сейчас она прибегла к помощи слез, обеспечивавших защиту и снимавших напряжение.

Придя в себя и спустившись вниз, благо маска скрывала ее заплаканные глаза, она позволила шевалье отвезти ее домой. По дороге он не проронил почти ни слова, разве что туманно напомнил ей о ее долге.

Только в своей комнате, дождавшись ухода горничной, Мариса расплакалась снова. Теперь она горевала по отцу, вспоминая его в молодости, как он брал ее на руки, сажал себе на плечи, называл своей маленькой принцессой и сокровищем. С тех пор минуло много лет, они стали друг другу чужими. Она думала, что он забыл о ней и помышляет только пристроить побыстрее замуж. А ведь он любил ее! Попытавшись представить себе донью Инес, она воскресила в памяти образ испанской королевы – брюнетки с похотливым взором и алым ртом. Из-за этой женщины Доминик сражался с ее отцом и женился на его дочери. Он еще тогда отлично знал, кто она такая, и внезапно предложил ей руку! Эти трое, он, Педро и Инес, составили коварный план. Теперь Доминик, должно быть, радостно потирает руки…

Измученная рыданиями, Мариса наконец уснула. Весь следующий день она не выходила из комнаты и отказывалась принимать посетителей. Среди прочих визитных карточек она нашла карточку графа ди Чиаро, которую гневно разорвала. Видимо, он сознательно пытается ее скомпрометировать… Скорее бы возвращался Филип! С ним она по крайней мере будет в безопасности. Он поймет ее лучше, чем кто-либо другой.

Однако на следующее утро она получила от Филипа письмо, в котором он писал, что его возвращение откладывается из-за плохой погоды. Днем пожаловала тетушка Эдме в сопровождении очаровательного графа де Брассера, с которым она встречалась прежде. Пока тетушка беседовала с миссис Уиллоуби, граф, не обращая внимания на траур, в который облачилась Мариса, деликатно выспрашивал ее о положении дел во Франции на тот момент, когда она покинула страну, и о привычках первого консула и его супруги. Верно ли, что они большую часть времени проводят в Мальмезоне? Как часто Наполеон ездит в Сен-Клу? Она уклончиво отвечала, что ничего не может вспомнить толком, ибо только что узнала ужасную весть, и что тетя способна удовлетворить графское любопытство ничуть не хуже племянницы. Граф выглядел разочарованным, но не настаивал. Вскоре гости откланялись, причем Эдме пообещала снова появиться у Марисы вечером, чтобы рассеять ее грусть.

Мариса не знала, что подумать, к кому обратиться за помощью. Когда вечером ей снова доложили о приходе графа ди Чиаро, она сказалась больной и, сославшись на траур, отказалась от встречи.

Вскоре пожаловала тетушка, заставшая Марису в постели с холодным компрессом на лбу. Поджав губы, Эдме выпроводила Симмонс и миссис Уиллоуби, чьи хлопоты признала бесполезными, после чего, нависнув над племянницей, обрушилась на нее без всякого снисхождения:

– Чего ты добиваешься, от всех прячась? Согласна, произошло грустное событие, для тебя несчастье узнать о кончине отца, но слезами горю не поможешь. К тому же это случилось уже несколько месяцев тому назад. Думаешь, ему понравился бы твой теперешний вид? Признаться, ты меня разочаровываешь. Не думала, что ты превратишься в такое ничтожество! Да-да, ты просто струсила! Чего ты прячешься? Опомнись: если ты дашь волю хандре и испустишь дух, то твой муженек унаследует все, что тебе теперь принадлежит. Представляю, как обрадуется донья Инес, да и он с ней заодно! Они еще, чего доброго, поженятся, чтобы жить припеваючи на оставшиеся после тебя денежки…

– Нет! – Мариса рывком села. Ее глаза пылали. – Я этого не потерплю! Но вы-то как можете так о нем говорить? Ведь вы в свое время были его любовницей. Или вы ревнуете его к этой Инес, моей мачехе? Кстати, я сделалась его женой не без вашего участия. Или вы забыли об этом?

Эдме слегка побледнела, но глаз не отвела.

– Это правда, но лишь отчасти. Меня привлекло в нем его необузданное дикарство, веявший от него дух опасности. Однако стоило мне уяснить, что это тот самый… Как ты не понимаешь, что я, как и все мы, действовала, преследуя твои же интересы! Точно так же я не отказываюсь от слов, которых наговорила тебе только что. Я знаю, что тебе пришлось перенести, но ты еще молода, у тебя все впереди. Не могу смотреть, как ты безвольно опускаешь руки!

Мариса хранила каменное молчание. Эдме не унималась:

– Я говорю так только потому, что ты мне небезразлична. Если хочешь знать, я явилась только затем, чтобы сообщить о своем намерении уехать на несколько недель в Бат – сама знаешь, каким модным стало это место после того, как о нем одобрительно отозвался сам мистер Браммелл! Целебный воздух, волшебная вода. Мне надо сменить обстановку и уехать из Лондона. Я уже сняла там дом на весь сезон, поэтому ты могла бы составить мне компанию – если сможешь, конечно, оторваться от своих приятелей. Возможно, туда приедет и Филип, если там будешь ты. Хотя мне, конечно, не надо тебе напоминать, что ты теперь богатая и независимая женщина и вольна поступать по своему усмотрению.

Мариса успела как следует поразмыслить и посвятила достаточно времени горю, поэтому тетина отповедь стала для нее холодным душем. Она не могла не видеть ее правоты. Какой смысл безвольно лежать, предаваясь страхам, позволять другим торжествовать над ней, не пытаясь дать сдачи? Слишком долго ею помыкали! Внезапно ей на память пришла ее беседа с герцогом Ройсом, который не раз произнес слово «месть». Она вспомнила, как звучит это слово по-итальянски, и затрепетала от страха и ярости. Вендетта!

Отныне она пойдет этим священным путем, не останавливаясь ни перед чем. Она позаботится, чтобы человек, сделавший так много, чтобы вызвать ее ненависть, был брошен к ее ногам и издох как бешеный пес, зная, что это она наказывает его за содеянное. Она использует кого угодно, лишь бы добиться своего. Зажмурившись, она мысленно произнесла самое страшное цыганское проклятие, не заботясь о том, правильно ли запомнила цыганские слова.

– Мариса! – окликнула ее Эдме.

– Теперь все будет хорошо. – Мариса открыла глаза и улыбнулась. Эдме заметила, как пылает ее лицо, но прежде чем она успела что-либо сказать, Мариса задумчиво проговорила: – Пожалуй, я оденусь и перекушу. Я весь день не ела! Не желаете поужинать со мной? Обсудим поездку в Бат и туалеты, которые мне там понадобятся.

Глава 25

Было решено, что Мариса последует за графиней де Ландри в Бат не позднее чем через неделю, как только будут закончены необходимые приготовления. Предстояло привести в порядок дом, уведомить герцога Ройса и договориться с Филипом.

Тетя, с радостью видя воспрянувшую духом племянницу, воздержалась от лишних вопросов и лишь сказала обеспокоенно:

– Ты ведь едешь не одна? Нельзя давать людям повод для пересудов.

– Не сомневаюсь, что миссис Уиллоуби обрадуется возможности побывать в Бате, – беспечно ответила Мариса, хотя заранее решила, что отошлет Уиллоуби и Симмонс вместе с багажом.

Как только Эдме покинула Лондон, Мариса сообщила Уиллоуби, что отправится в Бат в собственном экипаже вместе с леди Рептон (с ней они заранее обо всем договорились). Миссис Уиллоуби слабо протестовала, но быстро сдалась. В компании должен был находиться мистер Синклер, что лишало ее права возражать виконтессе Стэнбери.

– Итак, ты собираешься сделать Филипа своим любовником? – спросила ее Салли Рептон напрямик, сверкая карими глазами. – А как же бедняга граф? Он не отстает от меня уже который день, умоляя устроить вам новую встречу. Ты просто убегаешь? Как же красавчик шевалье, с которым ты в такой спешке покинула клуб?

Сама любившая приключения, Салли больше всего на свете обожала скандалы и рискованные поступки. Только титул и состояние спасали до поры до времени ее репутацию. Мариса, пребывая в своем новообретенном состоянии непреклонной решимости, отделалась улыбкой, говорившей о многом, хотя ни в чем не стала сознаваться вслух.

– Прошу тебя, не говори графу, куда я улизнула! Если он так безумно в меня влюблен, как клянется, то ему не повредит немного остыть. Что касается шевалье, то это был всего лишь посланец свекра, принесший дурные вести.

Глаза Салли затуманились, и она участливо стиснула подруге руку.

– Как я могла забыть! Твой отец… И все же я бы тебе посоветовала не носить траур. Это производит слишком мрачное впечатление. Раз ты не собираешься сидеть в заточении, то какой в нем смысл? – Салли неожиданно свела брови, словно о чем-то вспомнила. – Кстати, о заточении… Ты ведь, кажется, еще не вдова? Мне не хотелось донимать тебя расспросами, а ты ничего не рассказывала о своем муже. Знала бы ты, какие чудеса о нем рассказывают! Он по крайней мере не калека? Не урод? Ройс как будто с радостью признал тебя своей снохой. Или я болтаю лишнее? Пойми, я умираю от любопытства! Чем объяснить его отсутствие в Англии?

Мариса заранее подготовилась к подобному допросу, поэтому спокойно повернулась к Салли и ответила с притворной задумчивостью:

– Он предпочитает жить за границей, где у него свой интерес. Английский титул для него ровно ничего не значит – так по крайней мере утверждает он сам. Наш брак был устроен другими, поэтому оба мы считаем себя свободными. Я вообще не чувствую себя замужней женщиной и даже не хочу об этом думать.

– О! – воскликнула Салли, расширив глаза. Было заметно, что у нее еще остались вопросы, однако она проявила великодушие и промолчала. Видимо, у Марисы имелись серьезные причины не обсуждать мужа: она определенно стремилась забыть о его существовании. Салли наслушалась разных историй, последовавших за внезапным появлением в Лондоне молодой особы, именовавшей себя виконтессой Стэнбери; некоторые отказывались верить, что она по праву носит этот титул, пока ее официально не признал герцог Ройс.

Салли не исключала, что речь идет о слабоумном. Недаром его мать страдала психическим расстройством и жила до самой смерти под неусыпным присмотром в Клифф-Парке! Возможно, болезнь матери передалась по наследству ее сыну, потому его и отправили еще в раннем возрасте подальше с глаз. Бедная Мариса! Какая ужасная судьба! Хорошо еще, что неудачный брак остался без последствий…

Довольная тем, что смогла отчасти удовлетворить любопытство Салли, Мариса усиленно готовилась к поездке. Речь шла не только о ней самой, но и о Филипе. После его возвращения в Лондон из Личфилда они поняли друг друга почти без слов. Дело было только за телесным воплощением их союза, то есть за превращением в любовников.

Отослав в Бат дуэнью вместе с багажом, Мариса покинула Лондон в обществе Филипа, Салли и лорда Драммонда – эта пара собиралась проделать с ними хотя бы первую часть пути. Они выехали на исходе дня и вскоре остановились, чтобы пообедать, вследствие чего так и не покинули в первый день пределов Лондона.

Как и было договорено, Салли и Том вернулись в город. Обстановка, только что радовавшая всех весельем, немедленно изменилась. Мариса и Филип угрюмо отмалчивались. Солнце спряталось в тучах, обложивших западную сторону горизонта. Стало прохладно, и Мариса закуталась в толстый редингот.

Поглядывая на нее, Филип с сомнением проговорил:

– Вам не холодно? Отсюда уже рукой подать до коттеджа, о котором я вам рассказывал. Он принадлежит моему отцу. До Джорнимена, что на новой батской дороге, мы доедем в дилижансе, а потом снова пересядем в экипаж. Скажите, вы уверены?.. – Ему не хватило отваги, чтобы закончить фразу. Мариса, взволнованная не меньше, чем он, из-за того, что осталась с ним наедине, молча кивнула.

Несмотря на всю свою недавнюю холодную решимость, теперь она чувствовала страх. Приближался решающий момент: этой ночью их с Филипом соединит постель… Боже, она ведь не знает, как себя вести! Понимает ли он, что она впервые в жизни пускается в подобное приключение? И главное, что он подумает о ней потом? Лучше бы все произошло само собой, а не так, по плану…

Однако назад дороги не было. Мариса испытала облегчение, когда их встретил в коттедже всего один полуоглохший старик, глуповатый с виду. Когда он увел лошадей, Филип зашел вместе с ней в небольшой коттедж, оказавшийся уютным и хорошо натопленным. Во всех комнатах горели камины, на столе стоял холодный ужин.

Мариса больше пила, чем ела, впрочем, как и Филип; еще не привыкнув находиться вдвоем, они, сидя за столом друг против друга, не находили слов для беседы. Мариса облегченно вздохнула, когда Филип резко отодвинул свой стул, протянул ей руку и грубовато предложил:

– Идемте наверх. Наверное, вы устали.

Наверху оказалась всего одна спальня. Она была очень просторной, так как занимала почти весь этаж; рядом находились гардеробная и ванная. Сэр Энтони построил этот домик как убежище для своей любовницы. Здесь было тепло и уютно, кровать под балдахином на четырех опорах выглядела роскошной; одеяла были красноречиво откинуты. Здесь тоже горел камин. Филип отлучился, прошептав что-то в свое оправдание, и Марису посетила ребяческая мысль: вот и настала брачная ночь! Они отчаянно стеснялись друг друга, как юные молодожены. Зато с Филипом она могла быть совершенно спокойна: уж он-то не оскорбит и не изнасилует ее.

Она поспешно приказала себе отбросить старые воспоминания и принялась раздеваться перед огнем, стуча зубами отнюдь не от холода. Она отложила длинную ночную рубашку, решив, что будет выглядеть в ней скромницей-недотрогой, и осталась в шелковой дневной сорочке. Наскоро причесав каскад непослушных волос, она, опасливо глядя на дверь, нырнула в постель. Прежде чем натянуть до подбородка одеяло, она задула свечку.

Все кончено! Она решилась на отважный шаг и не собиралась отступать. Теперь дело было за Филипом: ему предстояло положить конец ее страхам и сомнениям. «Я люблю его», – мысленно произнесла она для пробы. Ее внутреннее «я» встретило это признание смехом: сжигавшая ее ненависть не оставляла в душе места для любви. От выпитого вина у нее пылало лицо, однако руки и ноги оставались ледяными; она жалела, что не выпила больше. Она уповала на то, что Филип как мужчина избавит ее от страхов, что он проявит себя нежным и осмотрительным – свойства, которых был лишен тот, другой… В любом случае она не собиралась отступать.

Минула целая вечность, прежде чем до Марисы донесся скрип отворяемой двери. Она увидела Филипа, бесшумно и как будто неуверенно появившегося в спальне. В отблеске камина она заметила, что он облачен в халат.

– Мариса! Ты не спишь? – ласково позвал он, и она почувствовала запах вина. Его голос дрожал, и она, к своему удивлению, поняла, что он взволнован не меньше ее; это открытие придало ей отваги, и она ответила ему неразборчивым бормотанием, которое он был волен толковать по собственному усмотрению. Она видела его нерешительность. Сделав над собой усилие, он быстро подошел к кровати и в самый последний момент сбросил халат.

Она едва успела подметить, какое у него белокожее тело и какие светлые волосы растут на груди; в следующее мгновение он натянул простыню на нее и на себя и обнял ее, прижавшись к ней всем телом. Она почувствовала, как сильно он дрожит. Он уткнулся лицом в ее плечо и замер, ничего не говоря и ничего не предпринимая.

В спальне не было часов, однако дуэт двух ускоренно бьющихся сердец отмерял секунды лучше всяких ходиков. Он продолжал крепко ее обнимать, но этим и ограничивался. Зная, что он не испытывает требуемого возбуждения, она боязливо провела пальчиками по его гладкой спине и пробормотала:

– Филип? Филип, дорогой, все хорошо…

– Разве? – выдохнул он и стал в отчаянии целовать ее, гладя по плечам и по спине. Его пальцы то и дело соскальзывали с обтягивающего ее шелка. Мариса ответила на его поцелуй, но его ласки и после этого остались слишком нерешительными, почти машинальными; их животы и ноги соприкасались, но она не чувствовала, что он был готов овладеть ею.

В конце концов он вскинул голову и вымолвил:

– Боже, я не могу!.. Я погиб, Мариса! Я желаю тебя, желаю давно, я мечтал об этом мгновении – и вот теперь, когда ты лежишь в моих объятиях, я оказываюсь бессильным!

Она попыталась остановить его речь, не совсем для нее понятную, но он отодвинулся и, держа ее за плечи, заглянул в лицо.

– Ты не понимаешь, о чем я? Конечно, иначе не может и быть! Но мне придется пойти на откровенность, ибо ты так и останешься в недоумении. Я не привык к близости с благородными дамами. Со шлюхами у меня не возникает трудностей… Теперь ты будешь меня ненавидеть, но что поделать, если такова правда! Мне было всего шестнадцать лет, когда отец привел меня к своей тогдашней любовнице, чтобы, как он выразился, «устроить мне посвящение». С тех пор мне нередко приходилось якшаться с «райскими птичками» – ты наверняка знаешь, кого так именуют. Они отлично знают, как себя вести, и мне оставалось играть роль самца… Но ты совсем другая: я жажду тебя так, как никогда не жаждал их, но все равно бессилен. Как ты должна меня презирать!

– Нет, Филип, нет! – Невольно растрогавшись от его признания, Мариса обняла его, стараясь притянуть к себе. – Пойми, Филип, мне тоже недостает опыта, мне тоже боязно, но разве мы не можем учиться вместе? – Осмелев, она добавила, чуть не поперхнувшись от собственной смелости: – Хочешь, я поведу себя как шлюха? Только тебе придется меня научить: ведь я не знаю, как они себя ведут…

Она уже сожалела, что не избавилась от шелковой сорочки. Сделав над собой усилие, она провела рукой по его напряженному телу и впервые в жизни дотронулась до самого сокровенного мужского места. Там ее встретила безнадежная дряблость.

– Филип…

Он вздрогнул, поймал ее руку, поднес ее к губам.

– Я еще не готов. Но мне хочется обнимать тебя, прижимать к себе… Ты меня понимаешь? Позволь мне тебя обнимать, моя любовь…

Они уснули обнявшись. Мариса не знала, радоваться ей или огорчаться, что все сложилось именно так. Ей хотя бы было удобно и покойно. Когда в дверь осторожно постучались (ей показалось, что истекло не больше часа), она зажала ладонью рот, чтобы унять истерическое хихиканье, – так стремительно Филип соскочил с постели и завернулся в свой халат.

– Вы просили запрячь лошадей к четырем утра, милорд.

Означенный час еще не наступил, однако она понимала, что оставаться здесь нет необходимости: выехав на заре, они уже к вечеру доберутся до Бата.

Карета оказалась небольшой, но у Марисы был с собой всего один маленький чемоданчик, с которым она и разместилась внутри. Филип сел на козлы, чтобы править двумя норовистыми лошадками.

Перед рассветом низкие тучи прижимались к самой земле, но Филип сказал, что правильнее всего будет поехать через пустошь Ханслоу, потому что в это время суток там наверняка безопасно. Он хорошо знал дорогу и не блуждал, несмотря на густой туман. Мариса лязгала зубами от холода даже в своем толстом рединготе и меховой полости, в которую закуталась; она решила уснуть, чтобы не думать о том, что произошло или, вернее, не произошло минувшей ночью. У нее еще будет время обо всем поразмыслить… Карета была хорошо подрессорена, а Филип ловко объезжал рытвины, поэтому Марису быстро сморил сон.

Ей снился Филип: она никак не могла взять в толк, почему его голубые глаза внезапно приобрели стальной серый отлив… Ее разбудил истошный крик, сразу за которым раздался выстрел.

Карета моментально съехала с дороги и запрыгала по кочкам, опасно раскачиваясь. До слуха Марисы снова донеслись крики. У нее не было времени на размышления, она выглянула было наружу, но все оказалось затянуто густым туманом. Внезапно карета остановилась. Она услышала сдавленный крик, звуки возни. Потом дверца распахнулась, и она зажмурилась от яркого света фонаря, показавшегося ей глазом чудовища. Кто-то застонал. Фонарь слепил ей глаза. Потом она широко распахнула их, несмотря на слепящий свет: безжизненное тело Филипа швырнули в карету, и он сполз с сиденья напротив. Его рот был заткнут кляпом, лицо разбито в кровь, руки связаны за спиной.

Незнакомый грубый голос глумливо крикнул:

– Погляди-ка, кто нас тут поджидает! Вот это красотка! Повезло же нам!

Мариса хотела закричать, но крик так и не вырвался у нее изо рта: длинная сильная рука толкнула ее, опрокинув на спину.

– Не надо! – угрожающе пробасил незнакомец. – Кричать бесполезно: вас все равно никто не услышит, благородная дамочка.

Одна рука вцепилась ей в горло, грозя удушить. Как ни молотила она обидчика кулаками, это не помешало ему задрать ей подол.

В тесноте кареты Мариса чувствовала себя совершенно беспомощной, совсем как Филип, стонавший буквально у ее ног. Бандиты, разбойники с большой дороги! У нее отняли ридикюль, потом грубые руки принялись щипать ее за оголенную грудь. Она извивалась и порывалась взвизгнуть. Ее схватили за руки. Все это сопровождалось зловещим хохотом.

Ее перевернули, швырнули лицом на сиденье, завели ей руки за спину и стянули запястья грубой веревкой. Не обращая внимания на ее яростное сопротивление, грабители посрывали с ее пальцев, едва их не вывихнув, все кольца, после чего опять перевернули. Она увидела нестерпимо яркий свет фонаря и несколько скрытых масками лиц.

– Думаете, это она и есть?

Она попробовала лягаться, но только запуталась в собственных юбках. Раздался грубый смех и звук разрываемой материи. Она опрометчиво разинула рот, чтобы заорать, и ощутила мерзкий вкус кляпа. Ее оголенные ноги обдало холодом. Через мгновение горячие руки принялись мять ей груди, стиснули бедра…