Текст книги "Ложь во имя любви"
Автор книги: Розмари Роджерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)
Часть 2
ДУША В НОЧИ
Глава 19
Голоса… Вокруг нее раздавались голоса – и знакомые, и чужие. Разговор шел о ней. Почему ей так трудно открыть глаза?
– Но я полагала… Я действительно думала, что беспокоиться не о чем! Никаких признаков! Я поила ее сильными травами, которые всегда безотказно помогали мне самой, и…
Этот голос принадлежал ее тете. Но с кем она беседует?
– Все женщины разные, дорогая графиня! Если бы вы обратились ко мне раньше, я бы увидел… Одним словом, бедняжка лишилась дитя, которого вынашивала, и я бы советовал…
Несколько голосов заговорили одновременно, и Мариса беспокойно закрутила головой. Сквозь туман в голове проникали обрывки фраз.
– Некоторые женщины не созданы для материнства. Важна ширина таза… Я о бедрах, мадам, о бедрах! Она слишком тощая, надо бы ее подкормить… Ее мужу лучше посоветовать пока что обходить ее постель стороной… Вряд ли…
О чем они говорят?
– Ее муж… уехал. Как только она окрепнет, мне придется забрать ее с собой за границу. Вы уверены, что она поправится? Бедная девочка…
Марисе было проще снова погрузиться в забытье, чем попытаться найти смысл в их речах. Где-то глубоко сидело понимание, что, проснувшись, она испытает несравненно более сильную боль, чем та, с которой уже успело познакомиться ее тело.
Спустя длительное время, показавшееся ей вечностью, она открыла глаза и обнаружила, что лежит в шезлонге перед распахнутым окном. Она была очень слаба, ее сковывала страшная усталость, зато боль ушла. Кто-то отменно постарался доставить ей удобства. Мягкие подушки удерживали Марису в полусидячем положении, плечи были закутаны в теплую мягкую шаль.
– Дорогая! Слава Богу, наконец-то ты очнулась! Если бы ты только знала, как нас всех перепугала! Я бы никогда себе не простила, если бы ты… Слава Богу, что у того деревенского дурачка хватило ума сбегать за помощью. – Эдме, стоя перед ней в простом муслиновом платье, утирала слезы кружевным платочком.
Мариса наморщила лоб, пытаясь вспомнить, что с ней стряслось; в следующее мгновение она уже сожалела, что привела в действие память, настолько болезненными, даже страшными оказались нахлынувшие воспоминания.
– Доминик… – прошептала она еле слышно. – Он?..
Эдме бросилась к ней.
– Не надо, дорогая! – взмолилась она, качая головой. – Тебе нельзя расстраиваться. Доктор говорит… О, ты обо всем поведала нам в бреду. Теперь ты уже не должна об этом вспоминать. Твоя забота – выздоровление и предвкушение радостей, которые ожидают нас с тобой в Лондоне. Представь себе, родная, не проходит и дня, чтобы Филип Синклер не справлялся о твоем здоровье. Клянусь, никогда еще не видела такого влюбленного молодого человека! Ведь ты действительно к нему привязана? Прости! Мне, конечно, не следовало…
Теплые руки Эдме сжали ледяные пальцы Марисы, из глаз полились покаянные слезы.
Даже Жозефина и Гортензия не удержались от слез, когда пришли ее навестить. Одна Мариса уже выплакала все до дна. Она узнала, что в бреду рыдала без перерыва; теперь она ощущала внутри себя пустоту и не испытывала никаких чувств.
Впрочем, немного погодя, когда начали понемногу восстанавливаться силы, она взрастила в себе одно-единственное чувство – ненависть. Стоило ей вспомнить происшедшее – бездушие, с каким Доминик обошелся с ней, изощренность и наглость, с которыми он играл на ее слабостях, дожидаясь, чтобы она окончательно сдалась, а потом затеял ссору, – как она вспыхивала от безудержной ярости, способной подвигнуть ее даже на убийство.
Его корабль ушел в море в то же утро, когда он оставил ее на попечение слабоумного Жана, – за эти сведения она могла быть благодарна Фуше. Как же ей хотелось, чтобы корабль поглотила морская пучина!
Как ни странно, даже елейный Фуше неоднократно заявлялся, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение, хоть и нес большую часть вины за ее злосчастное замужество. Мариса стискивала зубы всякий раз, когда ей докладывали об этом визитере, и с трудом удерживалась от дерзостей, когда он наклонялся к ее руке, называя «миледи» и «виконтесса». Боже, почему он с таким удовольствием напоминает ей об этом фиктивном браке, подарившем ей всего лишь титул без состояния и заморозившем душу?
Разумеется, у Фуше имелись на то свои причины, о которых Марисе предстояло узнать позже.
Вырвавшись из клетки Мальмезона, она провела день в Париже. Случаю было угодно, чтобы на пороге модной мастерской Леруа она столкнулась с герцогом Оранским. Тот, улыбаясь тонкими губами, припал к ее руке.
– Виконтесса Стэнбери! Какое удачное совпадение! Я как раз собирался побывать у вас, прежде чем вы отправитесь в Англию. Есть одно маленькое дельце, в котором вы могли бы оказать услугу Франции. Вы позволите?
Он уселся рядом с ней в карету, не дожидаясь ее вынужденного согласия. Развалившись на сиденье, он поглядывал на нее холодным взглядом из-под тяжелых век.
– Итак, сиятельный герцог?
Однако ему были милее окольные тропы.
– Париж опечалится, лишившись вас, мадам! Даже первый консул сетовал мне на днях на ваш предстоящий отъезд. Однако в условиях, когда на горизонте, как я слышал, опять сгущаются тучи войны, представительница английской знати поступает разумно, покидая страну, чтобы блистать на иной сцене. Может быть, вскоре вы станете герцогиней Ройс!
– Что?
Фуше приподнял бровь и с притворным сочувствием покачал головой.
– Неужто вы ничего не знаете? Я полагал, что вас поставит в известность ваша бесценная тетушка либо месье Синклер, отплывший уже в прошлом месяце… Ничего не поделаешь, вам придется принять этот удар от меня, мадам! Впрочем, это может оказаться для вас и приятным сюрпризом. – Он обнажил зубы, изображая улыбку. Мариса с трудом перевела дыхание. – Полноте, неужели вам не хочется стать герцогиней? Старый герцог, как я слышал, с некоторых пор хворает, а в последнее время совсем не поднимается с постели. Это, несомненно, и послужило причиной поспешного отъезда его племянника, не дождавшегося здесь вашего выздоровления. – Он елейно вздохнул и добавил, не давая Марисе возразить: – Да, это грустно. Смерть вообще грустная штука, напоминающая о бренности всего человеческого. Но в данном случае речь идет о старике, вдоволь пожившем. Уверен, вы, будучи француженкой, способны воспринимать это так же трезво, как и я. Роль герцогини, владелицы огромного состояния! Как вам это понравится? Тем более что будущий герцог, ваш супруг, вряд ли отважится объявиться в Англии…
Фуше продолжал в том же духе тихим, бархатным голосом. Мариса молча слушала. Фуше перешел к намекам: она могла бы, пользуясь своим положением, втереться в доверие к эмигрантам, обосновавшимся в Англии, то есть превратиться в шпионку…
– Шпионаж, мадам? – Фуше посмотрел на нее с упреком. – Нет, увольте! Вы достаточно умны, чтобы понимать, что ничего подобного я вам не предлагаю. У меня хватает обученных и расторопных людей, чтобы вынюхивать военные секреты. Глупцы англичане, вмешивающиеся не в свои дела, получат по заслугам. Что же касается вас, мадам, то, зная о вашей преданности родине и благодарности семейству Бонапартов, я всего лишь хотел предложить… Вы, несомненно, наслышаны о заговорах, вынашиваемых все теми же эмигрантами, снующими взад-вперед через пролив в надежде усадить на французский трон Бурбона. Их цель – убить первого консула, устроить во Франции хаос и возродить былую тиранию. Для этого у них в избытке имеется английское золото! – Последние слова были произнесены с неожиданной пылкостью.
Мариса ответила запинаясь:
– Не понимаю, при чем тут я! Меня будут держать под подозрением, тем более те из англичан, которые бывали здесь и знают…
Она вспыхнула от смущения. Каким в действительности будет мнение о ней в английском свете? Главное, как теперь относится к ней Филип? Пока она болела, он ежедневно присылал ей цветы. Потом она получила от него короткую записку, составленную высокопарным слогом, где он сообщал, что вынужден без промедления отправиться в Англию, где надеется продолжить знакомство с ней. Однако…
Фуше отмел все ее возражения, без обиняков напомнив о ее долге. Что касается англичан, то перед ними предстанет очаровательная мордашка и громкий титул. Ее тетка принята в свете, так почему к ней должны отнестись по-другому? Итак, все решено. Он обо всем позаботится: официальная версия будет состоять в том, что по заключении брака она лишилась высочайшего покровительства…
Как она ни возражала, как ни отнекивалась, встречи с Фуше продолжались. Сама Жозефина со слезами на прекрасных глазах умоляла Марису о помощи:
– Мы хотим одного: помешать им поднять руку на моего мужа! Он отказывается принимать необходимые меры предосторожности, а у эмигрантов повсюду глаза и уши. Если, заручившись в Лондоне дружбой с кем-то из них, ты сумела бы…
К просьбам матери присоединилась Гортензия. В конце концов Мариса скрепя сердце согласилась. Речь в конечном счете шла не о шпионаже чистой воды. Ни о выведывании военных секретов, ни о причинении вреда Англии никто не заикался. Ей надлежало всего-навсего свести знакомство с французскими эмигрантами, живущими в изгнании, и хоть что-то у них выведать. Она не нашла повода для отказа. Как-никак, у нее имелись определенные обязательства перед людьми, признавшими ее безоговорочно и окружившими заботой.
Мариса переехала с теткой в небольшую квартиру и жила там затворницей, пока не настал день расставания с Францией – холодный и пасмурный. Случилось так, что как раз в тот же день из Соединенных Штатов во Францию прибыл некий мистер Монро, которого ждал встревоженный мистер Ливингстон.
Талейран, заглянувший проститься, упомянул о предстоящем появлении Монро.
– Американский президент Томас Джефферсон, необыкновенный эрудит и человек блестящих способностей, шлет к нам своего специального посланника. Я должен его встречать, иначе непременно проводил бы вас.
Он чуть сузил свои проницательные глаза, рассматривая потерявшую всякий интерес к жизни молодую женщину.
– Надеюсь, вы проявите благоразумие и, находясь в Англии, будете тепло одеваться, – проговорил он. – Говорят, там ужасный климат.
– Какая галантность со стороны принца – приехать попрощаться с нами! – всплеснула руками Эдме, проводив гостя.
Однако Мариса уже выбросила его из головы. В последнее время она приучила себя ни о чем не думать, а только механически растягивать губы в улыбке, когда того требовала обстановка, и даже вставлять учтивые замечания, создавая впечатление, что она не упускает нить беседы.
Удалясь от французских берегов, графиня де Ландри не сдержала слез. Ведь она возвращалась к старику мужу, который будет настаивать, чтобы она проводила время с ним в деревне хотя бы для виду. Сельская жизнь!.. Она содрогнулась. Даже Лондон выглядел невыносимо скучным по сравнению с блистательным Парижем.
Мариса, напротив, отнеслась к происходящему безразлично. Она не знала, чего ожидать от Лондона, но отгородилась от внешнего мира стеной равнодушия. Опыт пребывания во Франции, мрачно твердила она про себя, научил ее, что она способна вынести все что угодно.
Они предпочли английский корабль, и недолгое морское путешествие, несмотря на плохую погоду, прошло без приключений. Графиня, отбросив грустные мысли, проявила качества опытной мореплавательницы, способной обеспечить себе и своей молодой спутнице достаточные удобства.
На противоположном берегу Ла-Манша их поджидала роскошная карета графини. Наскоро перекусив в местной таверне, они направились прямиком в Лондон.
Уставшая Мариса почти всю дорогу спала, через силу поднимаясь, когда возникала необходимость сменить лошадей. Она не заметила, как они преодолели почти весь путь. Наконец, подчиняясь настояниям тетки, она села. Как выяснилось, они уже достигли лондонских пригородов.
Эдме со смехом проговорила по-английски, не изменяя уговору, который был у них еще при отплытии:
– Очнись, дорогая! Знаю, мода требует изображать скуку, но, право, не тогда, когда мы остаемся наедине. Ну, что скажешь?
Уже стемнело. Карета на мягких рессорах плавно катилась по широкой укатанной дороге мимо домов с освещенными окнами.
– Дороги здесь по крайней мере лучше, чем во Франции, – высказалась Мариса, вызвав у тетки приступ смеха.
– Иногда ты бываешь такой забавной! Ты ведь ничего не видишь! Подожди, с завтрашнего утра пойдет такая круговерть!
Граф де Ландри находился в деревне, в одном из своих обширных поместий где-то в Сомерсете, однако в его просторном городском доме все было подготовлено к возвращению графини. Появление кареты госпожи было встречено огнями во всех без исключения многочисленных окнах.
– Сейчас я буду приветствовать слуг, – сообщила с недовольной гримасой Эдме. – Все до единого выстроились в холле и ждут. Большинство умирают от любопытства взглянуть на тебя.
Церемония прошла как по маслу. Эдме облегчила Марисе задачу: той оставалось всего лишь улыбаться и наклонять голову. Тетка ездила во Францию со своей постоянной служанкой, но к Марисе была временно приставлена молодая девушка, специально обученная графской экономкой выполнять обязанности горничной.
Не прошло и нескольких часов, как Мариса упала на широкую мягкую кровать, предусмотрительно нагретую. Устремив взгляд прищуренных глаз на камин, она по прошествии считанных минут погрузилась в глубокий сон.
Глава 20
Казалось, весь Лондон полнится слухами и домыслами о прекрасной молодой племяннице графини де Ландри, повсюду ее сопровождавшей.
Старые аристократки при виде Марисы начинали увлеченно шептаться, вспоминая прежние скандалы. Принц Уэльский признался, что очарован ею, молодые люди сбегались на все приемы, где существовала возможность свести знакомство с молодой виконтессой. В клубе «Уайтс» и ему подобных заключались пари, и даже отрастившие брюшко джентльмены выпрямились, гадая, как Ройс отнесется к авантюристке, выдающей себя за его невестку. Признает он ее или отвергнет?
Эдме приложила руку, вернее, язычок, к подогреванию слухов. Дочь ее сестры и испанского аристократа, чудом спасшаяся от террора, принесшего в жертву ее бесстрашную мать, вернулась во Францию в надежде найти родню, и тогда…
Вопросы тем не менее не иссякали. Правда ли, что она приглянулась самому Наполеону – Бони, как его здесь прозвали, и поспешно выскочила замуж за таинственного сына Ройса, которого никто никогда не видел, лишь бы уберечься от посягательств императора? Но где в таком случае ее супруг? Все были уверены, что Доминика давно нет в живых.
Лорд Энтони Синклер, вняв уговорам сына, проявлявшего тем не менее в отношении всей этой истории непонятную сдержанность, отправился в имение брата, с самого начала опасаясь за исход своей миссии. Старая безобразная история, как будто надежно похороненная, грозила всплыть вновь. За столько лет он привык считать себя в безопасности и спокойно готовился к роли наследника Лео и последующего герцога. Неужели возможно, чтобы Доминик ожил и, сверх того, не стеснялся носить умопомрачительную фамилию, которую он присвоил себе во время ирландского бунта? Самое главное, где он сейчас?
Презрев предписание врачей не покидать постель, Леофрик Синклер, пятый герцог Ройс, сидел спиной к окну в удобном бархатном кресле с высокой спинкой и мягкими подлокотниками. Лорд Энтони, оказавшись сразу после солнечного света в сумрачном кабинете, озаряемом отблесками камина, поначалу не сумел прочесть выражение на лице брата.
Голос Лео был обманчиво ласков.
– Дорогой Тони! Зная, как ты недолюбливаешь запах недуга, я уже перестал надеяться, что увижу тебя здесь. Не иначе, как покинуть Лондон в разгар сезона тебя принудило дело государственной важности.
– Ты не в постели?
Лорд Энтони всегда чувствовал себя в присутствии старшего брата не в своей тарелке, потому и так некстати задал первый вопрос. Герцог ответил на это презрительным шепотом:
– Как ты наблюдателен, Тони! Но тебе не о чем переживать: я действительно при смерти – во всяком случае, такого мнения придерживается олух-врач, недавно получивший за свои познания рыцарский титул. В некоторых случаях оказываются бессильны даже богатство и влияние, не правда ли, Тони? Мне твердят, что в моем случае дают о себе знать излишества юных лет. Рано или поздно всех нас приберет смерть. Кстати, тебе тоже следовало бы поберечься, чтобы успеть насладиться герцогским титулом. Я смотрю, ты набираешь вес, а цвет твоего лица излишне полнокровен. Довольно, садись, не стой с вытаращенными глазами. Помнишь мою непревзойденную мадеру? Или ты предпочитаешь бренди?
– Лео, я…
– Да сядь ты, Тони! Оставаясь на ногах, ты только лишний раз напоминаешь мне о моей инвалидности.
Герцог сделал чуть заметное движение головой, и молодой человек, чьего присутствия лорд Энтони поначалу не заметил, хмуро стоявший у камина, учтиво пододвинул ему кресло.
– Шевалье Дюран. А это, Морис, как ты уже догадался, мой брат лорд Энтони Синклер. Будь так любезен, возьми с полки бренди, друг мой. Думаю, Симмсу ни к чему слышать новость, с которой сюда примчался мой братец.
Приветствуя свидетеля предстоящей беседы холодным поклоном, лорд Энтони подумал: «Шевалье Дюран? Судя по фамилии, эмигрант из Франции. Видимо, последний из приятелей брата…»
Он тотчас одернул себя: связи старшего брата его совершенно не касаются. В отличие от того, с чем он пожаловал к Лео.
Поклон француза был, напротив, низким. Лорд Энтони дал бы этому стройному щеголю около тридцати лет. Вьющиеся каштановые волосы обрамляли пухлую физиономию с надутыми губами.
– К вашим услугам, – учтиво прошепелявил он.
– Шевалье – выходец из старинного рода, последний представитель семьи, – устало проговорил Лео. – К тому же он блестящий фехтовальщик и меткий стрелок. Филипу стоило бы выкроить время и потренироваться. Морис – отличный наставник, а дуэли становятся в наше время обычным делом… Итак, Тони? Можешь говорить без опаски, уверяю тебя.
Лорд Энтони устроился в кресле поудобнее и, бормоча слова благодарности, принял протянутый ему хрустальный бокал.
– Черт возьми, Лео, ты и так все знаешь! Ума не приложу, как ты все пронюхиваешь…
– По своим каналам, любезный братец. Пора бы тебе об этом помнить. Я ждал тебя раньше.
Барон побагровел.
– Я… Одним словом, я ждал, пока все подтвердится, прежде чем тебя беспокоить.
Он делал вид, что не замечает присутствия шевалье, который расположился рядом с креслом его брата и положил тонкую холеную руку на спинку. Кто он такой? Лео следовало бы быть осторожнее.
– Ближе к делу, Тони, не для того же ты тащился сюда, чтобы ходить вокруг да около! Молодая дама, именующая себя виконтессой Стэнбери – насколько я понимаю, она очень молода? – утраченная и вновь обретенная племянница вездесущей графини де Ландри… Итак, что еще тебе удалось узнать?
– С этой стороны все чисто: она действительно приходится Эдме родной племянницей и внучкой последнему графу Эймару, отправившемуся преумножать семейные богатства на Мартинику, но давшему жизнь лишь двум дочерям. Одним словом, – заторопился он, видя, что брат нетерпеливо задвигал бровями, – ее мать состояла в дружбе с казненной французской королевой, отчего попала, в свою очередь, под нож гильотины. Дочь была в то время совсем еще ребенком и потому сбежала с монахинями куда-то в Испанию, в монастырь. Плутовка действительно совсем юна, Лео! Ей от силы семнадцать-восемнадцать лет. Хорошие манеры и так далее. Ее отец, губернатор одной из провинций Новой Испании, наживший состояние, хотел было сделать ее своей наследницей, но…
– Но! Вот мы и переходим к самому интересному. Рассказывай! Только учти: к своему стыду, я теперь быстро устаю. Тебе ведь все это тоже не безразлично? Уверен, что ты навел справки столь же тщательно, как это сделал бы я.
Решив не обращать внимания на присутствие насупленного шевалье, лорд Энтони перешел к подробному рассказу, заодно выставляя Филипа в как можно более выгодном свете.
Герцог слушал его молча, иногда рассеянно барабаня длинными белыми пальцами по бархатному подлокотнику. Продолжая свой рассказ, лорд Энтони заметил про себя, что брат не выглядит смертельно больным. Уж не замыслил ли Лео какую-нибудь дьявольскую интригу? Лео был способен и не на такое. Однако в присутствии шевалье у него не хватало духу сознаться в своих опасениях.
Наконец он замолчал.
– Значит, он снова решил исчезнуть? – переспросил герцог. – Знаешь, Тони, я задаю себе вопрос: зачем? И что заставило эту молодую женщину приехать именно сюда, чтобы щеголять своим свежеприобретенным титулом перед всем английским светом? Не считаешь ли ты, что ей полезнее было бы вернуться к отцу или остаться во Франции?
– Насколько я понимаю, мадам Бонапарт – ее крестная мать. По словам Филипа, оставшись, она лишь усугубила бы и без того щекотливое положение, поскольку стало очевидно, что Бони задумал сделать ее своей любовницей.
– Значит, Доминик – ее спаситель? Дорогой Тони!.. Нет, лучше пришли ко мне Филипа. В конце концов, он напрямую заинтересован во всем этом. Или правду говорят, что он не в силах оторваться от прекрасной юной виконтессы?
Последнее заявление было похоже на нападение коршуна на зазевавшегося воробья. Лорд Энтони, застигнутый врасплох, поперхнулся бренди и закашлялся. Герцог с легкой улыбкой продолжил свое наступление:
– Я знаю, леди Марлоу на него обижена, и теперь претендентом на руку и состояние ее дочери выступает лорд Ормсби. Дорогой мой Тони, неужели умирающий должен устраивать твои дела?
Дерзкий шевалье наклонился к уху герцога и зашептал что-то на своем ненавистном лорду Энтони «лягушачьем» языке. Вместо того чтобы окаменеть от подобной фамильярности, герцог всего лишь приподнял бровь, собрав в старческие морщины все лицо.
– C’est vrai?[17]17
Неужели? (фр.).
[Закрыть] В таком случае племянник не заслуживает взбучки. Ты с ней встречался? Нет? В общем, после всех стараний, которые мы приложили в прошлом, мы не должны допускать скандала. Пришли ко мне Филипа. Я передам с тобой пригласительное письмо. Надеюсь, он не откажет мне в любезности и привезет в Клифф-Парк мою новую невестку? Нам с ней пора познакомиться.
Благоприятное решение брата ошеломило и лорда Энтони, и Филипа Синклера, причем последнего – в еще большей степени. Получив от дяди приглашение, больше похожее на повеление, а также запечатанный конверт, который ему надлежало передать на Гросвенор-сквер, он терялся в догадках. Что за козни на уме у дяди Лео? Такое покорное отступление было вовсе не в его правилах. С другой стороны, что могло быть разумнее? Признание герцогом невестки гарантировало бы Марисе благосклонность света и положило бы конец назойливым слухам.
В то же время он знал, что дядя – человек, напрочь лишенный сострадания и даже зачатков совести. Кому было знать его лучше, чем племяннику? Филип намеревался съездить в Корнуолл и все объяснить, но в последний момент струсил и передал эту миссию отцу. Теперь он оказался загнанным в угол. Предостеречь Марису? Но против чего? С момента ее появления в Лондоне им так ни разу и не удалось поговорить с глазу на глаз: деликатность вынуждала его умалчивать о ее поспешном замужестве и последовавшей затем болезни, едва не стоившей ей жизни. Об этой стороне ее прошлого он не обмолвился даже родному отцу. Тем не менее его жгло любопытство пополам с ревностью, стоило ему подумать об испытаниях, выпавших на ее долю. К тому же он не знал, насколько далеко простирается дядина осведомленность.
В то утро лакей Филипа Синклера никак не мог угодить своему обычно покладистому господину. К моменту отъезда из дома в Портленд-плейс его кровать устилала добрая дюжина отвергнутых шелковых галстуков.
Поздно поднявшийся с постели лорд Энтони осведомился о сыне и узнал, что тот потребовал экипаж и поехал кататься в Гайд-парк. Сын оставил для отца записку, в которой сообщал, что заедет на Гросвенор-сквер, после чего будет занят всю вторую половину дня, хотя намерен встретиться с уважаемым папенькой вечером в театре, где будет выступать несравненная миссис Сиддонс.
Лорд Энтони мучился головной болью и вопросами, на которые пока не имел ответов. О Филипе тем временем докладывал лакей в Дандри-Хауc:
– Мистер Синклер, миледи.
Его пригласили в уютную столовую, где графиня пила чай. На ней было платье цвета морской волны из индийского муслина, украшенное бусами того же оттенка. При появлении гостя она оторвалась от письма, которое читала хмурясь, и выдавила улыбку.
– Филип! Кажется, вы обещали повезти Марису на прогулку? Боюсь, она опаздывает. Она очень дурно провела ночь, и я распорядилась, чтобы ее не будили рано. Побудьте со мной несколько минут.
Эдме обратила внимание на бледность и сосредоточенность Филипа, на его крепко сжатый рот. Положив письмо мужа на столик, она спросила:
– Что-то случилось? У вас такой вид…
Спустившись через полчаса, Мариса застала их за разговором и была, к своему удивлению, уязвлена тем, что Филип на этот раз не рассыпался в комплиментах. Он встал (по ее мнению, почти нехотя) и просто наклонился к ее руке. Не проведал ли он о ее тайном посещении игорного дома миссис Батлер на Брайтон-стрит накануне вечером? Не потому ли он так мрачен? Но ему ли указывать, как ей себя вести?
Тетушка нарушила напряженное молчание:
– Подумай только, ma chere! Разве я не предсказывала, что все уладится? На следующей неделе ты приглашена к самому герцогу Ройсу! Это не столько приглашение, сколько высочайшее повеление! Тебя будет сопровождать Филип. – Не дав Марисе вымолвить ни слова, она продолжила: – Это отвечает и моим интересам: де Ландри вызывает меня в свой тоскливый Сомерсет. У него гостят друзья, и необходимо мое присутствие как хозяйки поместья. Я ломала голову, как поступить – не могу же я оставить тебя здесь одну! Но все устроилось само собой. Вот увидишь, совсем скоро мы вернемся обратно в Лондон. Неделя-другая, не больше. Разве ты не понимаешь, что это означает? При поддержке герцога тебе будет открыта дорога в «Олмэк»…
Мариса перебила ее:
– Пока трудно сказать, будет ли у нас поддержка герцога, как вы выразились, chere tante.[18]18
дорогая тетя (фр.).
[Закрыть] К тому же я далеко не уверена, хочу ли я там бывать. По-моему, «Олмэк» – прескучное место.
– Мариса!
– Как вам известно, меня не считают достаточно респектабельной дамой, и из всех дам-патронесс только леди Джерси сочла возможным приветствовать меня в Лондоне. Впрочем, мне нет до этого дела. Кроме того, вы уж простите, Филип, мне думается, его сиятельство герцог Ройс желает просто меня… осмотреть. Я его заранее боюсь, пускай он стар и болен. Я вообще не хочу, чтобы меня рассматривали и донимали вопросами. Я далеко не уверена в успехе этого визита. Я не нуждаюсь в одобрении герцога. У меня достаточно друзей…
– Лейдсы и Манвеллы – это всего лишь полусвет, Мариса! Я знаю, у тебя много общего с эмигрантами, однако ты не сможешь вечно вращаться только в их кругах. Ослепить джентльменов – только половина дела. Сколько дам нанесли тебе визит?
Обе забыли про Филипа, который напомнил о себе деликатным покашливанием.
– Опомнитесь, Мариса! Я совершенно уверен, что дядя искренне желает с вами познакомиться. Другое дело, если вам страшно…
Он выбрал удачное словцо: Мариса тут же вздернула подбородок.
– О каком еще страхе речь? Чего мне бояться? Он не причинит мне вреда. Не станет же он винить меня за то, что…
Почему воспоминания о Доминике до сих пор вызывают у нее невыносимые мучения? Брак казался ей теперь давним неприятным сном, она старалась не думать о его холодных серых глазах, лишь изредка излучавших тепло… Все это было чистым притворством! Только Филип честен и откровенен. Он не предавал ее, какие бы сплетни о ней ни ходили. Хотя бы ради Филипа она обязана сделать над собой усилие. К тому же, если начистоту, герцог Ройс вызывал у нее интерес. Загадочная история, в результате которой отец и сын стали друг другу чужими; кузены, ненавидящие друг друга лютой ненавистью… Как выразился Доминик? «Я – законнорожденный бастард». Что он хотел этим сказать? Он даже не носит родовой фамилии. Возможно, настал ее черед мстить.
Эдме и Филип встретили ее согласие вздохом облегчения. Мариса не стала противодействовать их планам покинуть Лондон на следующей неделе, а тетушка еще снисходительнее, чем прежде, относилась теперь к новым знакомствам Марисы и предоставляла ей больше свободы, а также немалые суммы денег, не требуя отчета. Это было как нельзя кстати: за последнее время Мариса успела пристраститься к азартным играм.
Она испытывала восторг, доверяя все, что имела, картам или колесу рулетки. Как выяснилось, еще более захватывающей оказалась интрига. Ведь именно в игорных домах она встречалась с французами-роялистами, о которых надеялась со временем узнать больше. Игорные заведения представляли собой частные владения, в которых снимались комнаты не только для игр, но также для бесед с глазу на глаз и интимных встреч. Мариса усмехалась про себя, представляя изумление тетки, узнай та, сколько светских людей посещают такие места! Ее спутником часто бывал Филип: он утверждал, что делает это ради собственного удовольствия, и она не задавала ему лишних вопросов, чувствуя себя в его обществе более уверенно. Зачастую, видя, что она проигрывает, Филип делал ставки за нее, но никогда не предъявлял к ней требований, не считая легких нежных поцелуев. Филип нравился ей и вызывал у нее все больше доверия. Он дал ей слово, что после возвращения в Лондон отведет ее в самый изысканный и потайной из всех клубов – «Дамнейшн», в котором заправляла француженка из родовой аристократии и куда наведывался сам граф д’Артуа.
Восстановив отношения с Филипом и подняв настроение тетушке, Мариса могла относительно спокойно готовиться к предстоящей поездке в Корнуолл, к герцогу Ройсу.
