Текст книги "Жан Баруа"

Автор книги: Роже Мартен дю Гар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

III

Несколько листков, исписанных беглым неровным почерком, в глубине ящика письменного стола Жана:

«Женщины – низшие существа, и это непоправимо.

Сентиментальность гнездится в них, как червь в яблоке. И разрушает все: делает беспомощным их ум, калечит их душу.

Женщины обожают тайны, это – свойство их натуры. Тут бессильны все средства. В этом сказывается примитивность женщин.

Они боятся воров, но, зажигая ночник, уже чувствуют себя в безопасности. Поведение страуса – их естественное поведение. Вера им нужна для спокойствия, чтобы не терзаться никакими сомнениями. (Они даже не догадываются о том, что люди могут стремиться к «проверке»…)

Жениться можно лишь после того, как твердо изберешь свой путь и решишь идти по нему до конца. Изменять свои убеждения после женитьбы – значит подвергать встряске две жизни вместо одной, значит вырывать между двумя людьми, вынужденными жить вместе, пропасть, которая не заполнится даже тогда, когда поглотит их счастье».

IV

Год спустя.

Бюи, второй день пасхи.

Маленькая гостиная г-жи Пасклен. Полдень.

Жан и Сесиль только что приехали погостить на несколько дней.

Аббат Жозье, возвратившийся два месяца назад с Мадагаскара, приглашен к завтраку.

Г-жа Пасклен. Ну же… Идите сюда, погрейтесь. Утром была такая чудесная погода!

Небо внезапно нахмурилось: сильный град барабанит в стекла.

Аббат Жозье (у окна).Обычный весенний дождь с градом, это скоро пройдет… (Жану.)Как вы изменились за пять лет, друг мой!

Жан. Да и вас я едва узнал! Похудели, пожелтели…

Аббат (смеясь).Вы очень любезны!

Г-жа Пасклен. Это еще что, аббат гораздо лучше выглядит, чем месяц назад… Он бы погиб среди своих негров, если бы я не добилась, чтобы епископ распорядился вернуть его обратно.

Аббат (Жану).Это правда, дорогой, я чуть было не остался там. Но всевышний, вняв молитвам госпожи Пасклен, сказал себе: «Этот молодец еще может мне пригодиться… Годен для строевой службы!» И вот я здесь…

Жан (серьезно).Теперь вам необходим ремонт.

Аббат. О, все уже в порядке!.. Корабль поставили в док, и он снова может плавать!.. (Стучит себя в грудь кулаком.)Корпус был сделан на совесть! Вот, скажем, позавчера я ходил пешком в Сен-Сир; ноги еще крепкие. Нынче собираюсь в Бомон, навестить господина кюре… Как видите, со мной вовсе не нужно нянчиться. (Долго смотрит на Жана, не переставая говорить.)Как он изменился!

Жан. Неужели до такой степени?

Аббат. Эти усы! И потом, сам не знаю, что-то новое, иное… Взгляд… Нет, все лицо…

Г-жа Пасклен (отводит Сесиль в сторону).Ну. а ты? Как ты себя чувствуешь?

Сесиль. Как всегда.

Г-жа Пасклен. Все еще ничего?

Сесиль (со слезами на глазах).Ничего.

Молчание.

Г-жа Пасклен (негромко, бросив взгляд на Жана, разговаривающего с аббатом).А… он?

Безнадежный жест Сесили. Глубокий вздох.

Завтрак окончен.

Аббат (подходя к окну).Вот и дождь прошел, пора в путь. Пойду к кюре, в Бомон. Жан, вы меня немного проводите?

Жан. Охотно!

Подул свежий ветер, пятна от растаявших градин высохли. Огромное и светлое, словно вымытое почти добела, небо раскинулось над городом. Улицы чисты, апрельское солнце смеется на фасадах домов. Белые ставни сверкают после дождя, как лакированные.

Праздник – второй день пасхи. На улицах – гуляющие горожане.

Жан. Пойдем напрямик, через кладбище?

Аббат. Да… (Берет Жана под руку.)Как приятно прошел завтрак. Одно из ваших писем встревожило меня… к тому же, ваша теща так уклончиво отвечала на мои вопросы… (По привычке выделяя некоторые слова.)Но я вижу, вы и Сесиль счастливытак, как оба того заслуживаете.

Жан почти весело смотрит ему в лицо, и аббат принимает его улыбку за знак согласия.

Несколько шагов они делают в молчании.

Жан (с коротким смешком).Счастье? Нет, нет, нет, какое уж там счастье!

Аббат вздрагивает и останавливается.

Аббат. Вы шутите?

Жан (с горькой усмешкой).Мне не до шуток.

Аббат (пораженный, с некоторой обидой).Жан…

Жан (пожимая плечами).До чего же глупо все получилось!

Аббат. Вы меня пугаете, Жан.

Жан. Ничего не поделаешь. Я и сам в тупике.

Аббат. В тупике?… Но вы все же любите друг друга?

Жан (мрачно).Не знаю, не знаю…

Проселочная дорога становится уже. Ничего не ответив, аббат проходит вперед. Поравнявшись с придорожной часовней, крестится.

Они идут краем кладбища по тропинкам, уже зарастающим травой. Через низкую калитку выходят в открытое поле. По обочине шоссе бесконечной вереницей убегают вдаль телеграфные столбы, разделяя на такты нотную линейку проводов. Яркое весеннее солнце заливает луга, скирды соломы, пашню, потемневшую от дождя. Пастбища, перерезанные серебристыми ручьями, спускаются к самой Уазе, с берегов которой еще не сошла вода: спокойная, укрытая от ветра, она отражает недвижное голубовато-серое небо; ивы, погруженные в воду, вздымают свои огромные всклокоченные, темные головы.

Аббат подходит к Жану, любующемуся пейзажем.

Их взгляды встречаются; в глазах аббата – беспокойство и упрек.

Жан. Я отлично знаю, что сам виноват. Я захотел осуществить в двадцать два года нелепую мечту, взлелеянную в шестнадцать… Ни к чему хорошему это не могло привести.

Аббат. Напротив, дружба с детства…

Жан (прерывая его, с горечью).Позвольте, позвольте… Уверяю вас, я прекрасно знаком с этим вопросом, ведь я имел случай хорошенько его изучить!

Аббат умолкает и снова уходит вперед. Эта чисто мужская твердость приводит его в замешательство.

Видя его удивление, Жан злорадствует; свежий воздух, солнце, прогулка немного пьянят его.

Ему хочется высказаться.

Видите ли, в шестнадцать лет о любви создают себе до крайности мистическое представление! Мечта твоя настолько далека, настолько оторвана от действительности, что найти ее воплощение в жизни просто невозможно; и тогда появляется выдуманный от начала до конца, воображаемый предмет любви. Все происходит само собой: берется первая попавшаяся девушка, та, что поблизости… Даже не пытаются узнать, каков ее истинный характер. К чему?… Ее, точно кумира, помещают в центре замкнутого круга своих представлений, наделяют всеми достоинствами избранницы, а затем падают перед ней на колени, с повязкой на глазах… (Смеется.)

Аббат. Опомнитесь, несчастный, что вы говорите?…

Жан. Самоотравление происходит медленно, но верно… Время идет, но повязка с глаз не спадает. И вот, в один прекрасный день, в знак благодарности за то, что девица в течение определенного времени воплощала ваш любовный идеал, вы без колебаний, с улыбкой на устах сочетаетесь браком с совершенно чужой для вас женщиной… (Пауза.)А затем, когда вы так безрассудно связали себя по рукам и ногам на всю жизнь…

Он останавливается и смотрит священнику прямо в лицо.

…свя-за-ли на всю жизнь…Понимаете ли вы, что это значит?

Аббат опускает голову.

…Когда вы остаетесь вдвоем со своей избранницей и хотите ее любить, на этот раз уже всерьез, в повседневной жизни, – вы замечаете, что у вас нет с ней ничего общего… Незнакомка! А может быть, и – враг… И тогда – тупик!

Аббат. Незнакомка, незнакомка… Полноте! Что вы там толкуете? Вы росли в такой близостидруг к другу!

Жан (язвительно).Да, и знали друг друга меньше, чем большинство людей, вступающих в брак после короткого знакомства; ведь в этих случаях стараются изо всех сил употребить время между обручением и свадьбой на то, чтобы объясниться, понять друг друга… Так делается всегда… Между тем мы об этом и не помышляли: мы считали, что хорошо знакомы.

Аббат. Но сначала, в первых письмах, вы…

Жан. Сначала? Я очень скоро обнаружил, что мы совсем разные люди, но, признаюсь, это меня ничуть не тревожило…

Аббат. Что?

Жан. Если б вы знали, в каком восторге и ослеплении пребываешь в это время! Я так хотел, чтобы счастье, за которым все безуспешно охотятся, досталось мне, я с такой уверенностью ждал, что жизнь сделает, наконец, для. меня исключение из своих строгих правил! Я был заранее готов все находить совершенным!

Кроме того, в первое время после женитьбы роль мужа так легка! Ему без труда удается подчинить жену своему влиянию. Однако он не должен терять времени! Даже самые наивные женщины обладают тонким чутьем, оно помогает им быстро осознать свою силу и вернуть утерянное могущество… Первые месяцы куда как обманчивы! Жена все отлично запоминает и безо всякого усилия подражает вам. Она становится вашим отражением, вашим зеркалом… Боже мой, конечно же всякому приятно глядеться в него… До тех пор, пока не обнаружишь, что отражение это – всего-навсего ваш образ, ваш собственный образ. И при этом бледный, расплывчатый, уже стертый…

Аббат. Все же вы ее любили?

Жан. Не думаю… Я любил любовь.

Аббат. Но она, она-толюбила вас беззаветно!

Жан не отвечает.

Она вас любила и любит до сих пор! Я прочел это сегодня в ее улыбке, в ее взгляде…

Жан. Ну нет. Вам показалось: просто мы научились ловко притворяться… (Устало.)Перемирие, заключенное с молчаливого согласия перед приездом сюда, только и всего.

Аббат. Она вас любила, Жан, я знаю!

Жан. Да, да… (Пожимая плечами.)На свой лад… Пыл дозволенной любви, который она усердно разжигала несколько лет в уединении, с дозволения маменьки и духовника… Сентиментальная любовь в высшей степени поэтичная, настоящий «месяц девы Марии»…

Аббат. Жан!

Жан. Оставьте, я говорю с вами откровенно. Такая любовь была, не спорю, но разве могла она сотворить чудо? А без чуда было не обойтись, уверяю вас, ибо только оно могло объединить наши помыслы, слить наши жизни в одну!

Аббат. Но она была так молода!

Жан (с нервным смехом).Да, правда: она была так молода! (Делает несколько шагов и резко поворачивается к аббату.)Я это понимал! Я думал: «Все, что мне в ней чуждо, – пройдет…» Как я ошибся!.. В самом деле, у Сесили были ум и сердце шестнадцатилетней девочки, воображающей, будто она может судить о жизни, хотя весь ее опыт, все ее принципы сводятся к тому, что она вычитала в катехизисе!

Аббат. Жан!

Жан (враждебно, с волнением в голосе).Но я не предполагал, что этот примитивный уровень окажется для нее последним этапом, что она остановилась в своем развитии раз и навсегда!

И все же _:это действительно так!

Жан застывает в позе человека, готового к бою: ноги широко расставлены, грудь вздымается, голова откинута назад, взгляд суров, руки – на уровне груди, пальцы растопырены, словно он держит в руках что-то тяжелое.

У нее было очень высокое мнение о своем умственном багаже. Черт побери! Она, что и говорить, почерпнула его из непогрешимых источников: из проповедей, из бесед с добропорядочными провинциалами, из книжонок для девушек-католичек, этих умозрительных брошюрок, где нет ровным счетом ничего похожего на реальный мир, в котором этим девицам придется жить!

Аббат подходит и кладет руку на плечо Жана. Смотрит ему прямо в лицо.

Аббат. Жан, Жан… Вы бы так не говорили, если бы сами не переменились столь сильно… (Понизив голос.)Я уверен, вы больше не ходите в церковь!

Молчание.

Жан (мягко, но решительно).Нет.

Аббат (с болью).Ах, теперь я всепонял!

Дорога устремляется вверх; видна колокольня в Бомоне.

Аббат ускоряет шаг, словно присутствие Жана его тяготит.

Оба поднимаются на пригорок. Их встречает легкий ветерок, прилетевший издалека. Над дорогой гудят натянутые ветром телеграфные провода.

Дома деревушки разбросаны среди полей. Церковь стоит метрах в ста от дороги, охраняемая остроконечными елями, растущими у дома священника.

Жан не стал догонять аббата и уселся на кучу булыжника.

Солнце греет ему спину. Ветер доносит прохладу. У ног его катятся по земле маленькие сухие листья, шурша, как шелк.

Перед ним – равнина.

Косые тени удлиняются. Сквозь голые ветви вязов, сквозь ряды тополей виднеются белые фасады домов, синие крыши. Вокруг – ни души. По невидимой ему дороге едет повозка, слышно, как колеса ее скрипят в грязной колее. Вдалеке две лошади, серая и гнедая, тянут по отлогим откосам плуг, бесшумно отваливающий пласты земли, похожей на намокшую коричневую вату. Одинокая лужа блестит меж редких стволов. Пустые гнезда чернеют среди ветвей. Пахари достигли конца поля, неторопливо поворачивают и возвращаются; они поднимаются по косогору, и Жану кажется, будто серая лошадь, заслонившая собой упряжку, идет одна.

Ветер прекратился. Скрип колес на ухабах затих. Сухие листья приникли к земле.

Тишина.

Аббат идет обратно понурившись.

Жан поднимается ему навстречу. Священник протягивает обе руки; глаза его полны слез.

Они спускаются по косогору, не говоря ни слова. Аббат шагает впереди, опустив голову.

Жан (мягко).Я огорчил вас, дорогой друг. Но, рано или поздно, я должен был вам об этом сообщить…

Аббат делает печальный, уклончивый жест.

Я знаю, что обычно говорят на это верующие: «Вы избавились от религии, потому что она мешает вашим удовольствиям». Ко мне это не относится. Я боролся долгие годы; вы это видели. Так было нужно… Теперь – конец Я вновь спокоен.

Аббат поворачивает голову и пристально смотрит на Жана, точно старается разглядеть в нем того нового человека, каким он стал.

Аббат (в отчаянии).Неужели это вы? Ведь я оставил вас столь здравомыслящим,стоявшим на таком верномпути!

Жан. Не стоит меня презирать. Верит человек или нет, в сущности, не это важно; самое главное – какон верит или не верит…

Аббат. Но почему, почему это произошло?

Жан. Мне трудно объяснить. Я был религиозен, бесспорно; теперь же я не представляю себе, как я мог верить в бога. Должно быть, сказалось влияние идей, они приходят, как морские течения, и, естественно, увлекают вас за собой… К тому же, это зависит и от характера… Некоторые люди соглашаются гораздо легче других со всем, что им преподносят в готовом виде; они напоминают рака-отшельника, который залезает в первую же пустую раковину и приноравливается к ней. Другие, напротив, стараются изготовить себе скорлупу сами…

Аббат (мрачно). Занятия наукой– вот что вас погубило… Яд ученой гордыни! И не только вас, но и многих других!.. Люди углубляются в изучение материальногомира до такой степени, что слепнут и забывают о существовании сверхъестественного,а затем теряют и веру!

Жан. Возможно. Когда повседневно имеешь дело с научными методами и многократно убеждаешься в их пригодности для постижения истины, начинаешь думать о том, что стоит применить их и к вопросам религии. (Печально.)Разве я повинен в том, что вера не выдерживает сколько-нибудь серьезного критического анализа?

Аббат (с живостью).Ах, вот оно что! Он теперь все постигает только умом! Критический анализ, разум!А разве не с помощью разумабогословы доказали, что бог и откровение существуют?

Жан (вполголоса).С помощью разума это так же легко и опровергнуть.

Аббат. Но если уж мнеясно, что одного разума недостаточно, чтобы постичь всю тайну догматов, все проявления духовной жизни, что разумом не понять, как решает христианская религия проблему наших судеб, то я, напротив,вижу в этом неопровержимое доказательство существования силы, стоящей над людьми и подарившей им откровениеистины!

Жан молчит.

(Воспользовавшись его молчанием.)Ну, а кроме того, можете ли вы назвать мне хоть одну неоспоримуюнаучную истину, которая бы действительнопротиворечила какому-нибудь из наших догматов? Доказала ли ваша наука, что бога нет?

Жан (решившись ответить).Не совсем.

Аббат. Ага!

Жан. Наука довольствуется доказательством того, что в мире все происходит так, словно вашего личного бога не существует.

Аббат. Но, мой бедный друг, ведь наука, предназначенная исключительнодля изучения законов природы, служит для тех, кто умеетвидеть, самым ярким свидетельством существования бога!

Жан (печально, твердым голосом).О, позвольте, позвольте… зачем жонглировать словами? Из того, что я признаю определенный порядок, определенные закономерности природы, не следует заключать, будто я верую в бога: этим словесным фокусом слишком долго злоупотребляли! Ничего подобного! Пусть мы оба убеждены, что мир подчинен определенным законам, согласен, но мои воззрения, целиком основанные на опыте, несовместимы с утверждениями католической религии, полагающей бога высшим существом, наделенным собственной волей и вполне определенными качествами! Не будем путать разные вещи! Иначе религия до сих пор была бы наукой, как в те давние времена, когда человеческое сознание только что начинало пробуждаться. (Чуть улыбнувшись.)Но религия – не наука…

Аббат (пылко).С той минуты, как вы открытонаправляете свой разум против христианства…

Жан (с живостью).Мой дорогой друг, мы проспорим до зари и все же не сумеем убедить друг друга. (С улыбкой.)Я очень хорошо знаю, насколько бесплодны эти нескончаемые споры… Пропасть между верующим и атеистом так глубока, что они будут ломать копья всю жизнь и все равно не поймут друг друга. Опытные и сведущие богословы не раз припирали меня к стене. Признаюсь, чаще всего я не находил серьезных доводов для возражений. Но это не могло поколебать моей уверенности. Я твердо знал, что ответесть и, чтобы найти его, достаточно счастливого случая, удачной ассоциации идей или размышлений вечером, на досуге. Доводы? Их можно найти всегда и в пользу чего угодно, стоит лишь поискать…

Аббат делает жест, выражающий полное бессилие.

Жан дружески улыбается, подходит к нему и берет его за руку.

Видите ли, логические доказательства не могут заставить человека изменить свои взгляды; вот к какому твердому выводу я пришел. Логические доводы нужны лишь для подкрепления наших убеждений, и убеждения эти не зависят, как нам порою кажется, от силлогизмов и рассуждений, а возникают в силу врожденного предрасположения, более сильного, чем любая философия.

По-моему, мы рождаемся с предрасположением к вере или к сомнению, и никакие доводы «за» или «против» тут не помогут.

Аббат не отвечает.

Стало свежо. Быстро вечереет. Солнце превратилось в оранжевую черту, сверкающую сквозь клубы фиолетовых туч, нависших над горизонтом.

Перед ними расстилается ровная зелень молодых хлебов, едва прикрытая пеленой поднимающегося тумана; розоватые отблески умирающего дня и молочный свет луны играют на этом мягком покрывале.

Жан и аббат ускоряют шаги.

Стая воронов с шумом поднимается со скирды соломы и садится вдалеке на черные яблони.

Долгое молчание.

Аббат. А… ваша жена? Что будет с ней?

Жан (просто).Моя жена? Я понял все, о чем рассказал вам сейчас, по меньшей мере три года назад… Ну и что ж? Нет никаких причин что-либо менять…

Аббат с сомнением качает головой.

Разрыв

I

Коллеж Венцеслава.

Восемь часов утра: начинаются занятия.

Жан легко поднимается на кафедру; раскладывает бумаги.

Ученик (подходя).Простите… Господин директор не передавал вам тетрадь для меня?

Жан. Нет. А что такое?

Ученик. Господин директор попросил у меня мои конспекты, вчера вечером… Он сказал, что вернет их сегодня.

Жан. Какие конспекты? Моих лекций?

Ученик. Да.

Жан (отсылает его на место).Нет, мне ничего не приносили.

Класс походит на кипящий котел. Должно пройти несколько минут, чтобы все эти юноши забыли о том, что только недавно каждый из них существовал сам по себе, и вновь почувствовали себя частицей аудитории. Головы учеников то поднимаются, то склоняются над столами. Наконец воцаряется порядок. То здесь, то там еще слышится шушуканье. Затем наступает тишина: класс замирает.

Подняв голову, Жан видит пятьдесят пар глаз, которые устремлены на него, как лучи солнца, сходящиеся в фокусе лупы. Их немой приказ пригвождает его к кафедре, заставляет сердце биться сильнее, рождает вдохновение.

Сегодня, господа, я попрошу вас быть особенно внимательными.

Делает глубокий вздох, окидывает аудиторию властным взглядом и продолжает.

Мы с вами закончили на предыдущем занятии цикл лекций, которые я хотел посвятить теме происхождения видов.Я уверен, что вы поняли значение этой важнейшей проблемы. Но мне хотелось бы, прежде чем закончить эту часть нашего курса, вернуться назад и коротко остановиться на тех вопросах, которые мне кажутся…

Дверь открывается. Входит директор, все встают.

Жан в удивлении поднимается.

Аббат Мириель – директор коллежа Венцеслава. Священник лет шестидесяти. Несмотря на возраст и грузную фигуру, у него легкая походка.

Черты лица тонкие, немного оплывшие. Лысеющий лоб покрыт веснушками. Время от времени он необыкновенно быстро опускает и поднимает глаза; у него тусклый, пронизывающий, непреклонный взгляд, на губах застыла детская улыбка, возможно деланная, но не лишенная обаяния.

Директор (обращаясь к юношам).Садитесь, дети мои.

Прошу извинить меня, господин Баруа, я забыл вернуть тетрадь одному из ваших учеников… (С добродушной улыбкой.)И раз уж я пришел сюда, мне, право, хочется извлечь пользу из этого посещения… Разрешите мне послушать вашу сегодняшнюю лекцию… Нет, нет, не беспокойтесь… (Он замечает пустую скамью в глубине класса.)Я прекрасно устроюсь здесь… (Садясь.)Мне хотелось бы, чтобы мое присутствие не нарушало обычного хода ваших занятий…

Жан вспыхивает и тут же бледнеет. Приход директора кажется ему подозрительным. С минуту он борется с искушением изменить приготовленную лекцию. Затем решительно, с легкой дрожью в голосе, в котором чувствуется вызов, продолжает урок.

Жан (обращаясь к директору).Я собирался, господин директор, подвести итог нескольким занятиям, которые были посвящены изучению вопроса о происхождении видов.

Аббат наклоняет голову в знак согласия.

(Ученикам.)Я говорил вам о том, какое важное место принадлежит Ламарку, [11]11
  Ламарк,Жан-Батист-Пьер-Антуан (1744–1829) – французский ученый-естествоиспытатель. Впервые создал теорию исторического развития живой природы и высказал предположения о влиянии внешней среды на изменение организмов.


[Закрыть]а затем и Дарвину, в науке о происхождении видов, возникшей лишь после них, на основе наследия этих ученых, в особенности Ламарка Думается, мне удалось доказать вам, что его теорию эволюции, или, говоря точнее, трансформизм [12]12
  Трансформизм– учение о происхождении организмов друг от друга в результате многовековых видоизменений.


[Закрыть]– открытие более общее и возбуждающее меньше споров, чем теория естественного отбора, – следует рассматривать как окончательно установленнуюнаучную истину.

Он бросает взгляд на директора.

Аббат слушает с непроницаемым видом, опустив глаза; его белые руки лежат на столе.

В самом деле, мы видели, что до Ламарка наука не в силах была объяснить явления жизни. Можно было предполагать, что все известные нам сейчас виды создавались один за другим и каждый вид с самого начала обладал присущими ему ныне признаками. Ламарк воистину нашел нить Ариадны, [13]13
  Нить Ариадны. – Ариадна в греческой мифологии дочь царя Миноса, которая дала Тезею нить, чтобы он смог выбраться из лабиринта, когда убьет сказочное чудовище Минотавра. Выражение «нить Ариадны» употребляется в значении «путеводная нить».


[Закрыть]ведущую из лабиринта вселенной. Я привел достаточно доводов, которые должны убедить вас в наличии бесконечной цепи существ, связывающих нас с первичными формами органической материи. Жизнь на земле развивалась от примитивной монеры, [14]14
  Монера– безъядерный комочек протоплазмы, из которого в процессе исторического развития организмов образовалась клетка.


[Закрыть]едва отличимой от молекул органической среды, из которых она возникла, от этого бесформенного комка – предка наших клеток, в сравнении с которым самый простейший организм, известный в настоящее время, представляется бесконечно сложным, – вплоть до человека, со сложнейшими физиологическими и психологическими процессами, происходящими в нем; и мысль Ламарка через тысячи веков проследила и установила постоянно изменяющийся мир живых существ в их непрерывном развитии. Затем – и это имеет особенный интерес сейчас – я предостерег вас против ошибочных утверждений о том, будто со времени открытия внезапных изменений видов трансформизм переживает кризис. Вы же знаете, что за периодами, в течение которых тот или иной вид остается неизменным, могут наступать внезапные мутации, [15]15
  Мутация– изменение в свойствах организма, передающееся потомству.


[Закрыть]вызванные медленно накапливавшимися на протяжении ряда поколений сдвигами в организме. И я показал вам, что в сущности – если только добросовестно и глубоко исследовать этот вопрос – внезапные изменения видов ни в чем не противоречат теории Ламарка.

Пауза.

С приходом директора Жан почувствовал, что уже не владеет аудиторией. Фразы, которые он бросает в зал, бессильно падают, как мяч, ударившийся о слабо натянутую сетку; а сам он, не находя поддержки в окружающей его пустоте, мало-помалу теряет уверенность.

Тогда он решает отказаться от повторения предыдущих лекций и внезапно переходит к новой теме.

Мне думается, этот краткий обзор пройденного был полезен. Но наша сегодняшняя лекция имеет другую цель.

С первых же слов уверенность, звучащая в его голосе, вновь подчиняет аудиторию. В одно мгновение сетка натягивается и снова упруго звенит от его слов, как теннисная ракетка.

Прежде всего я хочу, чтобы в вашем сознании навсегда запечатлелась важнейшая роль трансформизма, его основополагающее значение для формирования умов в наше время; я хочу, чтобы вы поняли, почему он служит, я бы сказал, ядром всей биологической науки; не выходя за рамки точнейшего научного анализа, мы должны признать, что эта теория, по-новому объясняющая законы жизни на земле, коренным образом изменила основы современной философии и обновила как форму, так и содержание большинства концепций, созданных человеческим разумом.

Словно электрический ток пробегает от кафедры к классу и обратно. Жан видит, как, подчиняясь его воле, аудитория волнуется и трепещет.

Директор поднимает глаза. Жан встречает его ничего не выражающий взгляд.

С того дня, как мы убедились в непрерывном движении всего существующего,мы более не можем рассматривать жизнь как первопричину движения, которая будто бы одушевляет неподвижную материю. Мы отвергаем это глубокое заблуждение, бремя которого до сих пор тяготит наши плечи, эту ошибку, исказившую с самого зарождения мысли наши представления о явлениях жизни! Жизнь не есть явление, начало которого можно определить, ибо она продолжается вечно. Иными словами, мир существует,он существовал всегда и не может прекратить свое существование; он не мог быть кем-либо создан:ведь материи чужда неподвижность. В тот день, когда мы поняли, что всякое живое существо ни в коем случае не может быть тождественным самому себе на двух этапах своего развития, мы решительно опровергли все доводы, выдвинутые людьми для поддержания индивидуалистических иллюзий о существовании свободы воли, и мы уже не можем представить себе существо, которое располагало бы полной свободой действий. С того дня, как мы поняли, что наша способность к мышлению – это всего лишь накопленный на протяжении веков и переданный нам опыт предков, – причем процесс этот совершается в нас помимо нашего контроля, под влиянием сложных и подчас капризных законов наследственности, – мы уже не можем по-прежнему верить з абсолютные истины старой метафизики и старой морали. Ибо законы трансформизма применимы не только к развитию жизни на земле, но и к развитию человеческого сознания. Вот почему Ле Дантек, [16]16
  Ле Дантек,Феликс-Александр (1869–1917) – известный французский биолог, сотрудник Пастера, автор ряда научных работ о происхождении жизни, о наследственности; его перу принадлежат также философские труды. Ле Дантек по своим теоретическим воззрениям был сторонником теории трансформизма.


[Закрыть]один из самых сведущих и независимых мужей современной науки, имел право сказать: «Для убежденного сторонника трансформизма многие вопросы, естественно возникающие у человека, теряют свою остроту, а некоторые из них и вовсе утрачивают свое значение».

Директор резко встает, несмотря на грузность. Он обращает к кафедре суровое лицо с полузакрытыми глазами.

Директор. Все это весьма интересно, господин Баруа… Вы читаете свои лекции с воодушевлением, достойным всяческих похвал, оно делает их весьма увлекательными… (С язвительной улыбкой.)Мы еще об этом поговорим… (Ученикам, с отеческой добротою.)Вы должны запомнить из всего этого, дети мои, – я лишь предвосхищаю выводы, которые господин Баруа готовился сделать в конце лекции, – только одно: замыслу всевышнего присуща непогрешимая гармония… Блуждая в потемках, наш убогий разум может лишь приблизиться к сущности его великих законов, но постичь ее он не в силах… Этот акт смирения перед лицом чудесных деяний создателя тем более необходим, что мы живем в такой век, когда прогресс науки слишком часто заставляет нас забывать о собственном ничтожестве и об относительности наших познаний… (Кланяется с подчеркнутой холодностью.)Я ухожу, господин Баруа… До свидания…

Едва за директором закрылась дверь, как гул, напоминающий шум прибоя, прокатывается по классу.

Стоя на кафедре, Жан окидывает зал быстрым взором, и взгляды учеников вновь неудержимо устремляются к нему.

Молчаливое и восторженное единение, которого не смогут разрушить никакие административные меры.

(Просто.)Продолжим…