Текст книги "Мафия против закона"

Автор книги: Розарио Минна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

II. История мафии с 1800 по 1950 год

Первоначальные сведения о сицилийской мафии относятся к первой половине XIX века.

С тех пор и вплоть до сегодняшнего дня мафия была неизбежной участницей всех событий, которыми отмечена история Италии. Однако мы можем заметить единую нить, проходящую через более чем полуторавековую историю мафии, в которой легко установить период господства старой мафии (приблизительно с 1800 по 1950 г.), переходную стадию (примерно с 1950 по 1970 г.) и современный этап – победу новой мафии (после 1970 г.).

В нашем исследовании мы рассмотрим эти три этапа.

1. Мафия с 1800 по 1920 год

Мафия родилась в XIX веке в треугольнике, на вершинах которого находятся города Палермо, Трапани и Агридженто. Но само слово «мафия» впервые появилось в 1862–1863 годах, когда в Палермо с большим успехом шла комедия Джузеппе Риццотто «Мафиози из наместничества».

С неизбежностью возникает вопрос: появилась ли мафия в результате объединения Италии с Сицилией или же молодому Итальянскому королевству она досталась в наследство от Бурбонов?

Ответ надо искать в особом характере сицилийского крупного помещичьего землевладения.

Монархи из династии Бурбонов, правившие королевством обеих Сицилии, жили в Неаполе, а управление островом поручали вице-королю. Бурбоны не доверяли сицилийским дворянам, которые в наполеоновский период имели возможность познакомиться с конституционной монархией, а в 1848 году, когда в Палермо вспыхнула революция, завершившаяся введением конституции, свергли с престола Фердинанда II. Король, восстановив через год свою абсолютную власть, в 1852 году посетил Сицилию, отказавшись, однако, заехать в Палермо.

Сицилийское дворянство никогда не было «придворной знатью», оно не было и «военной знатью», потому что Бурбоны вверяли свою личную безопасность, еще со времен якобинцев неоднократно подвергавшуюся угрозе, наемным войскам, набранным из швейцарцев.

Вся политическая жизнь в Палермо в начале XIX века заключалась в плетении заговоров и интриг вокруг вице-короля, а также публикации блестящих теоретических трудов по вопросам государства и права, которыми увлекалась небольшая группа дворян. Более того, в результате исторических условий, сложившихся в Палермо еще со времен нормандского завоевания, там не было «третьего сословия» (за исключением очень малочисленной группы), отличающегося от дворянства и духовенства, которое могло бы благодаря своей многочисленности или крупным состояниям, оказывать давление на дворянство, что оживляло бы общественную жизнь острова. Буржуазии, которая именно в начале XIX века начинает расширять и укреплять свои позиции по всей Европе, в Палермо было еще совсем немного. Буржуа как бы укрывались под сенью феодалов, находясь в личной зависимости от них, – зависимости, построенной на «особых» отношениях между отдельными сеньорами и преданными им мелкими буржуа. Отсюда возникают покровительство и угодничество, породившие отраву фаворитизма и коррупции в бюрократических учреждениях правительства Бурбонов.

Дворяне Западной Сицилии (князья, герцоги, графы, маркизы, гранды), пользовавшиеся правом не снимать шляпу в присутствии короля и продавать дворянские титулы, жили на доходы от своих феодов – крупных поместий, передававшихся по наследству.

В те времена средний феод, как правило, превышал 1000 гектаров, но сам сеньор не мог управлять им, так как это означало бы «работать» и привело бы к потере им сословных прав и привилегий.

Начавшееся с 1700 года обесценение денег и стремление извлекать доходы из всего феода, привели к дроблению феодальной латифундии на «массерии» (большие хутора), достаточно крупные территории, включавшие в себя десятки гектаров земли.

Феод, разделенный на массерии, сдавался в аренду на основе «габеллы», т. е. за твердо установленную годовую плату, иногда в натуральном виде, независимо от размера урожая. Арендная плата была ниже реально получаемого с земли дохода, что гарантировало прибыль арендатору, который стал называться «габеллотто». В свою очередь габеллотто или сами обрабатывали землю, и в этом случае поселялись в центре испольного хозяйства, или же по частям сдавали ее внаем, разделив на небольшие участки различных размеров. Таким образом, феод эксплуатировался весь, целиком, а габеллотто стали взимать арендную плату натурой или деньгами, в зависимости от скольжения цен на товары. Это было стихийным применением в сицилийских условиях системы оплаты, известной уже в течение нескольких веков в английском сельском хозяйстве.

Габеллотто представляют собой новую социальную группу в сицилийской деревне первой половины XIX века. Они являются потомками крепостных феодала и выходят из его дворового окружения. Некоторым из них, правда, немногим, удается разбогатеть настолько, что они оказываются в состоянии приобрести отдельные наделы или целые феоды, от которых желает избавиться помещик. В среде габеллотто появляются «бароны», покупающие у разорившегося аристократа вместе с землей и соответствующие титулы. В сущности, это «капиталисты», а не землевладельцы, так как земля все еще остается в собственности дворян. У габеллотто имеются наличные деньги, семена, сельскохозяйственные машины, скот. Из рядов габеллотто выходят священники, адвокаты, врачи. Это они вместе с дворянами первыми бросились на захват государственных земель, воспользовавшись тем, что обезоруженные крестьяне не могли оказать им сопротивление и были вынуждены смириться с этим.

Габеллотто необходимо иметь в личном подчинении наемную силу: помощников, следящих за ходом работ, взимающих арендную плату (нередко с применением силы) и охраняющих обрабатываемую землю. Стражи габеллотто, даже тех из них, кто приобрел себе дворянские титулы, выполняют функции, присущие старому феодальному строю: надсмотрщиков, объездчиков, полевых сторожей и т. д. Габеллотто и их подчиненные – единственные в сицилийской деревне люди, у которых есть лошади и оружие. Фигура габеллотто олицетворяет собой бег времени в архаических сельских общинах Сицилии, теперь уже габеллотто, если захочет, может проломить голову любому человеку, он заключает и расторгает браки, дает и отнимает работу.

На самой нижней ступеньке сицилийской общины, почти в аду, находились батраки, крестьяне «без очага и крыши над головой», появившиеся в результате отмены крепостного права, которая началась в 1781 году. В одном только Палермо находилось «40 000 пролетариев, чье существование зависит от случая или каприза аристократа». Это были народные массы, жившие в беспросветной нужде и испытывавшие жестокую эксплуатацию со стороны господствующих классов.

В городах общественный порядок охранялся жандармами, подчинявшимися королю: традиционными для Бурбонов, как и во Франции Луи-Филиппа, стали набор и использование в полиции «уголовных элементов», поскольку считалось, что они более всего подходят для борьбы с обыкновенными преступниками. Такая полиция была очень жестокой и вызывала всеобщую ненависть. Она не ограничивалась полумерами и поддерживала «прямые» связи с преступным миром. Еще более хитрой и зоркой она станет тогда, когда Бурбоны потребуют от нее слежки за «политическими».

В сельской местности Сицилии свирепствовали разбойники, в чьи ряды стекались взбунтовавшиеся против нищеты, ожесточенные голодом крестьяне, беглые преступники, которым в случае их ареста грозила смерть, солдаты-дезертиры, а порой и монахи, изгнанные или сбежавшие из монастырей. Против них помещики использовали «брави» – смелых, отчаянных слуг, обученных обращаться с оружием.

В 1812 году Бурбоны упразднили феодальное право, но объявили, безусловно под давлением сицилийского дворянства, что «все прежние феодальные владения, права и атрибуты» остаются «сообразно с пожалованием» в безраздельной собственности помещика.

Таким образом, феод, несмотря на последующие законодательные меры, принятые в 1838 году, сохранится до 1860 года, когда в новом итальянском королевстве земли Западной Сицилии (Палермо, Трапани, Агридженто) на 90 % оставались еще в руках феодалов.

Вплоть до 1860 года габеллотто являлись основным стержнем почти исключительно аграрной экономики Западной Сицилии. За эти годы они, невзирая на «личную» зависимость от помещика, сумели укрепить свое социальное положение, предусмотрительно передавая по наследству как доходы, так и сам статус габеллотто последующим поколениям своих семей.

В том же, 1812 году по требованию сицилийских аристократов неаполитанские Бурбоны создали «вооруженные отряды» для усмирения разбойников в сельской местности.

Отряды состояли из групп вооруженных всадников, набираемых из лиц, не имевших отношения к королевской полиции. Они набирались на местах и, следовательно, были выходцами или из рядов «брави», или из стражников габеллотто и действовали под прямым командованием дворян и тех же самых габеллотто.

В сицилийской деревне в правление Бурбонов сталкивались между собой три войска: разбойники, вооруженные правительственные отряды, а также габеллотто с их людьми, которые защищали «селян», т. е. жителей поселков.

В отношениях между этими тремя вооруженными группами возникали конфликты, но одновременно у них были и общие интересы. Убийства чередовались с торгами и скупкой краденого скота и ворованных товаров, которыми занимались как габеллотто, так и бандиты. Иногда вооруженные отряды давали какой-нибудь шайке разбойников, разумеется после предварительного взноса соответствующей суммы, обещание воздерживаться от нападений. Часто речь шла о поручении, заранее обговоренном с бандитами, отправиться на грабежи и разбой в соседние районы, а чаще против конкретного феодала или землевладельца, так что от такого налета тайный вдохновитель преступления извлекал личную выгоду. Похищения людей приносили бандитам богатые выкупы в наличных деньгах. Эта практика настолько окрепла и укоренилась, что даже богатые аристократы не раз страдали от нее.

Еще до 1840 года Бурбонов, этих властителей «административной монархии», подобной Габсбургской, откровенно и подробно извещали о сложившейся ситуации, приобретавшей уже хронические формы. Лодовико Бианкини – высокопоставленный и образованный чиновник – предупреждал короля, что в сицилийских деревнях почти все землевладельцы платят «отчисления» (определенную ежегодную сумму) для умиротворения бандитов. Пьетро Калло Уллоа, королевский прокурор в судебном округе Трапани, предостерегал Неаполь, говоря, что «здесь во многих сельских местностях существуют братства, или своего рода секты, именующие себя партиями, без особой окраски или политической цели, без собраний, без всяких иных связей, кроме зависимости от главаря, являющегося либо землевладельцем, либо священником. Они применяют различные средства, помогающие им, если это необходимо, то добиваться снятия какого-нибудь чиновника, то защищать его, иной раз покровительствовать подсудимому, другой раз обвинить человека невиновного. Это как бы маленькие государства в государстве».

В таких условиях мафия уже вполне определенно существовала на Сицилии еще до объединения Италии.

Но те же самые габеллотто, хотя некоторые из них и вошли в «благородное» сословие, оказавшись в кругу тех, кто не запачкает своих рук, зарабатывая себе на жизнь, никогда не имели в Сицилии той эпохи возможностей для приложения своих сил в общественной деятельности и находились куда ниже по своему положению, чем феодалы и сицилийские дворяне. Те держали в Палермо в своих руках всю государственную и политическую власть, будь то правительственные должности или же политические группировки, оказывавшие давление на вице-короля или выступавшие против Бурбонов. Но, как замечает историк Вирджилио Титоне, все эти дворяне и ассимилировавшиеся с ними буржуа занимались политикой довольно своеобразным образом. В своих научных трудах или при встречах и ожесточенных дискуссиях, завершавшихся составлением «программ и призывов», сицилийские дворяне не скрывали истоков и целей их политических движений и мужественно принимали от Бурбонов тюрьмы и смерть. Но они всегда отказывались замарать руки осуществлением своих идей. Так, в 1860 году молодые сицилийские дворяне, оказывая весьма решительную поддержку Гарибальди, сердито упрекали «барышников» за то, что они, будучи вовлеченными этими же самыми дворянами в движение гарибальдийцев, требовали, чтобы и синьоры вступили в открытую борьбу.

Когда в 1860 году Гарибальди высадился на Сицилии, его отряды (всеми признанный исторический факт) получили решительную поддержку со стороны сицилийских крестьян, посланных на помощь гарибальдийцам местными дворянами, такими, например, как Розолино Пило граф Капачи. Крестьяне следовали за Гарибальди по двум причинам: во-первых, потому, что в 1860 году не отмерла еще «пуповина», связывавшая сицилийское дворянство и крестьянские массы, а также потому, что до крестьян докатились неясные, но захватившие их слухи, что обещанная Гарибальди свобода будет сопровождаться земельными реформами в пользу беднейших слоев.

Несомненно также то, что некоторая, пусть и незначительная, часть мафиози помогала гарибальдийцам. В деревнях, из которых стекались к Гарибальди крестьяне, мафиози держали оружие и лошадей. По своему характеру и роду занятий они командовали в этих местах, им одним были знакомы дороги и проходы, неизвестные для других – причина, по которой они прекрасно приспособились к партизанскому типу войны, с успехом применяемому Гарибальди. Есть и еще одно красноречивое свидетельство: умеренно-либеральный историк, королевский сенатор Рафаэле де Чезаре, непосредственный наблюдатель событий, друг и доверенное лицо многих видных политических деятелей того времени, писал, что уже в конце 1859 года либеральные сторонники объединения Италии поручили мафии убить в Палермо Манискалько, талантливого начальника бурбонской полиции, ставшего главным препятствием на пути готовящейся революции. Членом одного из дворянских комитетов был Филиппо Кордова, ставший впоследствии в 1867 году великим магистром итальянской масонской ложи. Кроме того, документированно подтверждено участие в гарибальдийском движении Мичели, Бадиа и других менее известных мафиози.

Лишь только стало забываться потрясение, вызванное гарибальдийской эпопеей и жестоким подавлением восстания крестьян, требовавших раздела земель, как в Палермо высадились войска Виктора-Эмануила II.

К этому времени в городе уже бурлила политическая жизнь: из ссылок и тюрем возвращались бывшие мятежники, некоторые из них старались свести кое с кем старые счеты; в Палермо оставалось много гарибальдийцев, которые собирались смести все старое и поднять знамя демократии; росли ряды «образованных» сицилийцев, которые, как сообщал незадолго до прибытия Гарибальди английский консул Гудвин, мечтали об автономии острова. Крупные землевладельцы готовились отбить любые нападки на правовую систему и социальный порядок, на которых с незапамятных времен строилось их благополучие. Многочисленные убежденные сторонники Бурбонов начинали приходить в себя после ошеломляющего, молниеносного падения королевства (кстати сказать, Франческо II Бурбон будет постоянно получать большое количество голосов на первых сицилийских выборах). В 1860 году такой подъем политической жизни на Сицилии означал, помимо прочего, проведение выборов почти на все общественные должности.

Вслед за этим на Сицилии стали происходить странные события: барон Алькамский захватывает экипаж с новым интендантом, отправлявшимся в Алькамо как раз для руководства избирательной кампанией; какие-то лица обходят дома избирателей и передают жителям списки депутатов, за которых они обязаны проголосовать, если не хотят «испытать неприятности»; депутат национального парламента подстрекает бандита на убийство советника Апелляционного суда, бывшего гарибальдийца Гуччоне, причем убийца затем находит укрытие на вилле одного из адвокатов Палермо; там же, в Палермо, были застрелены два гарибальдийца, и кое-кто стал распускать слухи, что одному из них «досталось за то, что он угождал трем или четырем возлюбленным, не считая своей молодой жены». Но не следует переоценивать эти факты. В 1860–1861 годах происходят политические события, имеющие гораздо большее значение.

В октябре 1860 года Гарибальди учредил в Палермо Чрезвычайный государственный совет, в который вошли такие просвещенные деятели, как Микеле Амари, Перес, Феррара. Они считали, что необходимо принимать во внимание своеобразие сицилийской жизни, в связи с чем острову должна быть предоставлена значительная автономия. Это была политическая линия «ограниченного присоединения» к Пьемонту.

Итальянское правительство, составленное после смерти Кавура из лидеров исторической правой партии, не оказалось той политической силой, какой оно хотело и старалось быть. На Сицилии оно обрубило все ростки демократического и автономного направления и, как впоследствии на всем Юге Италии, избрало политическую линию умеренных, состоящую в «безоговорочном присоединении» острова к Пьемонту, жестоко подавляя любое движение, уклоняющееся от этой линии. Для проведения такой политики правительству было необходимо «осуществить централизацию, дать новый толчок истощенной экономике Юга Италии, монополизировать власть». Оно изгнало гарибальдийцев из административных органов, куда они вошли за короткий период правления Гарибальди, а затем методично и повсеместно преследовало их.

Историк Франко Мольфезе писал, что господствовавший в то время политический класс не сумел «в подходящий момент принять обоснованные требования, выдвигаемые оппозицией, или хотя бы существенную их часть». Совет о необходимости принятия таких требований был дан правительству в 1861 году Диомеде Панталеоне, откомандированным на Сицилию для выяснения реальной ситуации на острове.

На Сицилии правительственная линия вызывала недовольство почти во всех слоях населения.

В сентябре 1866 года в Палермо вспыхнуло восстание, получившее название «семь с половиной», длившееся, как видно из его названия, чуть больше недели. Восстание было «внезапным, хаотичным и запутанным, без определенных целей». Одной незначительной искры хватило на то, чтобы разгорелись антиправительственные настроения, накопившиеся повсеместно за шесть лет централизованного правления. В нем принимали участие священники, гарибальдийцы, сторонники Бурбонов, республиканцы и вся обездоленная часть населения Палермо, причем все они не были связаны между собой. К восстанию примкнули и даже отличились в нем некоторые мафиози, среди которых был знаменитый Тури Мичели, главарь мафии из Монреаля. Восстание, однако, не распространилось за пределы Палермо и довольно скоро было подавлено войсками генерала Кадорны.

На Сицилии, писал Гаэтано Фальцоне, после налетевшего шквала восстания уже «существует мафия».

Действительно, центральное правительство на Сицилии потерпело неудачу даже в сфере поддержания общественного порядка. После объединения Италии с почти циклической последовательностью, примерно раз в два года, проводились военные кампании против сицилийского бандитизма, но каждый раз они были изолированными, не скоординированными между собой и никогда не имели единого плана. Правительство, правда, использовало в этих кампаниях регулярные войска, но их количество всегда было слишком незначительно, и современный историк Джампьеро Кароччи выдвинул гипотезу; что историческая правая преднамеренно, словно отмеривая из пипетки, посылала только небольшие отряды карабинеров, чтобы посеять страх у сицилийских землевладельцев, рассматриваемых ею «как пешки в ее игре против революции». Борьба с бандитизмом велась с использованием опыта Бурбонов: в 1863 году были возрождены «вооруженные отряды», распущенные Гарибальди, а теперь возвращенные к жизни на тех же условиях полу частных вооруженных формирований, сохранившихся вплоть до 1882 года под названием «конных ратников» или «конной стражи общественной безопасности». Снова приглашены в полицию бывшие уголовники для борьбы с преступным миром, хотя впоследствии выяснится, что полицейские Палермо были непосредственно замешаны в очень громкие, скандальные ограбления, сумма выручки от которых превышала несколько миллионов тогдашних лир. Аристократ Палеолого под большим секретом в личной беседе открыл генералу Медичи имена нескольких преступников, разбойничавших в сельской местности, но вскоре некие «друзья» предупредили его, что он рассказал слишком много, и в итоге ему пришлось бежать из своей усадьбы.

Правительство само подливало масло в огонь, продолжая политику обязательной воинской повинности, на которую никогда не отваживались Бурбоны. В 1861 году оно оказалось перед фактом дезертирства более тысячи человек в одном лишь районе Палермо. Этим людям не оставалось ничего другого, как уйти в преступный мир, став «бандитами поневоле».

Правительственные репрессии против бандитизма окончились, по сути, провалом: на острове не только сохранялся разгул преступности, характерный для времени правления Бурбонов, но к нему еще добавлялось постоянное осадное положение, безжалостно введенное Римом после неудачных попыток подавить бандитизм.

Эта борьба совершенно не затронула мафию, что прекрасно почувствовали современники. 29 мая 1875 года Сораньи, возглавлявший в то время префектуру Палермо, писал министру внутренних дел, что «…мафия… эта обширная организация, которая расползлась по всему социальному организму, играя на противоположных чувствах, угрожая, покровительствуя и пытаясь подменить законную власть собою… обладает большей силой, чем правительство и закон». Таким образом, префектура впервые официально отделила мафию от бандитизма и, противопоставляя ее бандам разбойников, указала, что это она «основная причина зла, упорно отстаивающая свою организацию и обновляющая редеющие ряды преступников».

Вскоре мафия опять заставила говорить о себе. 25 июля 1861 года князь Мирто направил петицию королевскому наместнику в Палермо, в которой жаловался на то, что габеллотто прибегают к «вендетте» как против крестьян, так и против землевладельцев. Сам королевский наместник еще с января 1861 года уведомлял правительство о продолжающейся цепи убийств и похищений людей (последние обычно заканчивались уплатой выкупа в размере от трех до шести тысяч лир). Все правительственные чиновники в докладах, которые будут опубликованы намного позже, информировали министерство внутренних дел о том, что население не оказывает им никакой помощи в поимке преступников, что сицилийцы предпочитают разрешать свои проблемы сами, что судьи и полицейские часто бывают подкуплены или проявляют слишком большую терпимость и мягкость, сталкиваясь с молчанием подозреваемых и обвиняемых.

Кажется, что на Сицилии сразу же после 1860 года наибольшая обеспокоенность правительства в деле поддержания общественного порядка была связана с подавлением предполагаемого или действительного революционного движения. Только этим предположением можно объяснить некоторые действия властей, которые в противном случае выглядели бы колоссальной ошибкой. В апреле 1865 года префект Палермо маркиз Филиппе Гуальтерио в официальном донесении министру внутренних дел впервые употребил слово «мафия». Гуальтерио спешил уведомить правительство о взрывоопасной обстановке в Палермо. По его мнению, мафия, вероятно, могла оказать помощь скрывающемуся от правосудия Бадиа, который в 1863 году был сподвижником Гарибальди под Аспромонте. Иными словами, Гуальтерио боялся, что усиление мафии будет содействовать разжиганию восстаний и мятежей среди населения Палермо. Однако следует признать, что Гуальтерио, чиновник, строго придерживающийся иерархических принципов, в угоду римскому правительству подогнал толкование феномена мафии под то, которое отвечало взглядам и программам этого правительства.

И все же Гуальтерио показал действительное положение дел. Известил правительство о том, что многие землевладельцы, внешне оставаясь «честными» и «порядочными», из страха понести серьезные убытки вступили в «пусть даже молчаливый» союз с мафией, а сами мафиози уже тесно сплелись со многими семьями, которые начали обогащаться после объединения Италии.

В государственном архиве Палермо, издающем сегодня без указания настоящих фамилий все подлинные документы тех дней, хранятся бумаги, доказывающие, что уже в те годы много богатых людей, лишенных официальной защиты полиции и правосудия, вынужденно или своекорыстно поддерживали связи с мафией.

Уже в 1861 году Панталеоне, а в 1863 году Дзеннер обвинили зажиточные круги Палермо в том, что они пристрастились к насилию, злоупотреблениям, обману и Мошенничеству. Префекты, квесторы, судейские чиновники и журналисты начинают в эти же годы разоблачать вмешательство мафиози в муниципальные выборы и назначения на административные должности в Палермо, Трапани и Агридженто. Факты говорят нам о том, что сицилийцы, встречаясь с мафией, объединяющей бандитов, не сомневались в том, что нити от нее тянутся к другой организации, которую называли мафией «белых перчаток».

31 июля 1874 года префект Палермо Распони в официальном донесении министерству внутренних дел предупреждал о необходимости отличать «открыто действующего мафиози» от того, «кто действует тайно, но к кому стекаются все сведения и секреты, касающиеся замысла и исполнения преступлений». Распони был убежден, что «богатый человек опускается до уровня мафиози, чтобы уберечь целой и невредимой от неизлечимой язвы бандитизма свою жизнь и свою собственность, или же использует мафию как орудие сохранения былого превосходства, которое ныне он начинает утрачивать из-за появления либеральных учреждений и расширения свобод».

Случилось так, что сицилийцы три раза подряд стали свидетелями уверенной победы мафии в «белых перчатках», против которой уже с 1868 года безуспешно боролся генеральный прокурор Палермо Борсани.

В 1871 году генеральный королевский прокурор Палермо Тайани выдал ордер на арест квестора Палермо Альбанезе, обвиняемого в тайном сговоре с мафией, однако Альбанезе оправдали, и он остался на своей должности, в то время как Тайани, сделавший впоследствии заметную карьеру, дослужившись до поста министра, был вынужден покинуть Палермо.

В 1875 году полиция провела удачную операцию и арестовала «собравшихся за братской трапезой и прихвативших с собой оружие» членов банды Сайева. Вместе с ними задержали барона Калауро, землевладельцев братьев Чезаре и Инноченцо Траинити, которые были предводителями мафии «белых перчаток» в Джирдженте. Влияние, хитрость и уловки старой мафии, которых так опасался и о которых писал в своем докладе министру префект Палермо, в конце концов победили: бандитов судили отдельно, они получили строгие приговоры, вплоть до пожизненной каторги, а бароны, чье дело слушалось в суде в отсутствие бандитов, отделались тремя – шестью годами тюрьмы.

И наконец, префект Палермо Манусарди, проводивший безжалостную борьбу с бандитизмом, доносил в 1878 году правительству, что маркиз Спинола, управляющий имуществом палермского королевского дворца, является сообщником мафии. В результате сам Манусарди вынужден был подать прошение об отставке.

Несмотря на все эти неудачи, как утверждали в 1876 году Л. Франкетти и Дж. С. Соннино, «достаточно было бы трех дней согласованных действий, чтобы истребить на острове индустрию насилия».

С кем же надо было согласовать такие действия?

Несомненно, самым главным союзником в этой борьбе могли стать деревенские батраки и городской пролетариат – социальные группы, составляющие подавляющее большинство населения, отстраненное от политической борьбы и жестоко эксплуатируемое землевладельцами и городской буржуазией.

Когда после 1870 года в Палермо появились первые группы социалистов, полиция сразу же обвинила их в связях с мафией, однако в тюрьму были брошены не мафиози, а руководители социалистов.

Вполне понятно, что соглашения, направленного на борьбу с мафией, мафиози допустить не могли. Как отмечали Франкетти и Соннино, они «содержат агентов даже в Риме, направляя их во все министерства шпионить, интриговать, ходатайствовать». Такое соглашение так и не состоялось, поскольку, замечают Франкетти и Соннино, на Сицилии «господствующий класс неизбежно склонялся к покровительству преступникам». Этот господствующий класс состоял в то время из «людей, яростно оберегавших свои привилегии и власть, которая на Сицилии, больше чем в любом другом месте, приносила богатства, людей, с неудержимой страстью стремившихся к самовластию, нетерпимых к оскорблениям, неумолимых в соперничестве за власть, влияние и доходы, наиболее непримиримых в ненависти, наиболее жестоких в мести».

Франкетти и Соннино («два прекрасных молодых человека, умных, образованных, богатых, бескорыстных, хорошо знающих историю, экономику и право, подготовленных на манер английских политических лидеров к общественной деятельности» – как охарактеризует их спустя годы, не без некоторой, правда, иронии, Луиджи Капуана) являются, по мнению некоторых сицилийцев, «двумя клеветниками», написавшими «этот гнусный пасквиль». Но если вспомнить, кто эти молодые люди, и прежде всего Соннино, который до конца своей жизни оставался верным исследователем исторической правды, то вряд ли можно допустить, что они сознательно искажали действительность.

Большая часть официальных актов, о которых говорилось ранее, подтверждает правильность анализа, произведенного Франкетти и Соннино, которые, без сомнения, не были знакомы с этими документами, недоступными в их время для ознакомления под предлогом сохранения государственной тайны. Но сама природа приводимых ими фактов доказывает истинность выводов, сделанных Франкетти и Соннино.

Действительно, все источники подтверждают, что в первые годы после объединения Италии политическую игру вели отнюдь не мафиози. Согласно действовавшему тогда избирательному закону, с 1861 по 1882 год право на участие в выборах имели только 2 % всего итальянского населения, а на Сицилии число избирателей едва превышало 40 000 человек, из которых 20 % (удивительно высокий процент для такого числа избирателей) воздержались от участия в голосовании. Среди этих 2 % населения, обладавшего правом голоса, мафиози были белыми воронами: в списки избирателей, конечно же, не входили полевые стражники и охранники, не имевшие необходимого ценза. Также незначительно и число габеллотто, принимавших участие в выборах, т. к., будучи капиталистами («перекупщиками»), а не землевладельцами, они испытывали определенные трудности, когда требовалось официально подтвердить размеры их доходов. К тому же в среде габеллотто и их подчиненных встречались и неграмотные, что автоматически лишало их избирательных прав. Кстати, среди депутатов, избранных на первых выборах, подавляющее большинство составляли представители дворянства или городской буржуазии, тесно связанной с дворянами.