Текст книги "Хрустальные мечты"
Автор книги: Розалинда Лейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
– После стольких недель в постели, после невыносимой скукоты я с удовольствием повеселюсь на празднике, – признался он. – Мне кажется, еще немного и я сойду с ума от такой однообразной жизни.
Кроме того, было еще одно обстоятельство, сильно волновавшее Константина, – утрата влечения к женщине. Однажды вечером он пришел в спальню Маргариты, но все его попытки оказались безуспешными. Расстроившись, он присел на кровати и заплакал от отчаяния. После этого случая Маргарита начала догадываться, что болезнь приняла затяжной характер, что сильный и непреходящий кашель – это грозный симптом, что ее муж болен гораздо тяжелее, чем считали врачи.
Ночь перед Новым годом, когда они уезжали из дворца, выдалась очень морозной и звездной. На другой день похолодало еще сильнее, хотя они ночевали в гостях и обратно вернулись только под конец следующего дня. Константин тяжело перенес новогодний сильный мороз. Ему стало хуже, сильный кашель не давал ему покоя, он настолько ослабел, что вынужден был опять целыми днями лежать в постели. Встревоженная Маргарита срочно послала за врачом. Однако разыгравшаяся снежная буря, длившаяся около двух дней, задержала приезд врача. Маргарита ни на минуту не покидала сильно ослабевшего мужа, с нетерпением ожидая приезда доктора. Наконец врач приехал, но у Константина уже началось кровохарканье. Следы крови ясно виднелись на его белом платке.
Осматривая и выслушивая больного, врач мрачно качал головой. Выйдя с Маргаритой из комнаты больного, он ничего не стал скрывать от нее.
– Я очень сожалею, но я вынужден вам сказать правду, мадам. Ваш муж очень тяжело болен. У него воспаление легких, и его силы на исходе. Увы, как это ни печально, но жить ему осталось недолго.
– Но ведь нельзя сидеть сложа руки и ждать. Надо что-то делать, – горячо сказала Маргарита.
Врач опять покачал головой.
– Я дам ему сильное лекарство против кашля, а также снотворное, чтобы он мог спать, несмотря на изматывающий кашель. Но болезнь уже приобрела опасный характер. Должно быть, она слишком долго тянется. Суда по его рассказу, он заболел воспалением легких, когда всю ночь провалялся на поле битвы под сильным дождем до того, как его подобрали. – Врач сочувственно посмотрел на Маргариту. – Ухаживайте за ним получше, мадам. Он заслужил это право, героически сражаясь за отечество. Все зависит от его состояния. Может быть, он выздоровеет благодаря заботливому уходу, а может, и нет, твердо ничего нельзя обещать.
Доктор раскланялся и уехал, обещав регулярно навещать больного. Маргарита с тяжелым сердцем, но притворившись веселой, вернулась к больному.
Спустя несколько дней Константину и впрямь стало лучше. Он стал одеваться, правда, с помощью своего камердинера и опять заговорил о возвращении в Петербург.
– Как только сойдет снег, так сразу отправимся в путь, – уверенно говорил он Маргарите, зная, что она ни за что не позволит ему ехать по холоду.
Он пил отвар, назначенный ему доктором, и кашель отступал, становился слабее и менее мучительным. В такие минуты Константин приободрялся, начинал верить, что идет на поправку, несмотря на то, что иногда его охватывала сильная слабость, что очень его раздражало. Однако он верил, что весной он обязательно выздоровеет, а весна уже была не за горами. Миновал февраль, следом за ним март, и Маргарита начала уже готовиться к их отъезду в Петербург. Был даже намечен срок – середина апреля.
Константин всегда рано ложился, но перед тем как заснуть он обычно читал. Маргарита по своему обыкновению каждый вечер заходила к нему проверить, все ли в порядке. Но однажды вечером, совсем незадолго до намеченного ими дня отъезда, когда она зашла к нему, он сидел на постели, упираясь спиной в высокую гору подушек. Его лицо покрывала восковая бледность, книга выпала, а руки бессильно лежали поверх одеяла. Его странный опустошенный взгляд, землистый цвет кожи испугали Маргаритy. Он взглянул на нее.
– Выполни мою просьбу, любимая, – еле слышно произнес он.
– Да, конечно. Какую?
– Разденься здесь, ради меня. Позволь мне еще раз увидеть тебя во всей твоей красоте.
Слезы навернулись на ее глаза и побежали по щекам. Она принялась быстро снимать с себя платье. Вскоре Маргарита стояла перед ним совсем обнаженная. Он слабо улыбнулся и прошептал:
– Я никогда не видел женщины более прекрасной, чем ты. И никого в своей жизни я не любил так сильно, как тебя.
Она быстро присела на кровать и прильнула к нему, обхватив его за шею руками.
– Не уходи от нас, Константин! Только не уходи! – рыдала Маргарита, хотя ясно видела, что он умирает.
У него пошла кровь изо рта. Тоненькая струйка быстро превратилась в сильный, но очень короткий поток крови, и он безмолвно повалился на спину.
Сидя одна в карете, Маргарита безучастно, невидящим взглядом глядела вперед, туда, где, она знала, ехал катафалк с мертвым телом Константина. Она ехала в Петербург примерно в один из тех апрельских дней, когда они вместе собирались вернуться в город. Снег почти везде сошел, его рыхлые остатки прятались в глубоких обочинах вдоль дороги и в лесу между деревьями.
Хотя она была вдовой, она не принимала никакого участия в устройстве похорон. Двор давно переехал обратно из Москвы в Петербург, и опечаленная императрица взяла на себя всю заботу о погребении полковника Дашкина. Похороны проходили торжественно, на них присутствовала вся гвардия и императорский двор. По воле императрицы Константин Дашкин был похоронен в одном из склепов Петропавловского собора.
Глава 20
Великая княгиня Екатерина опять влюбилась, причем так сильно и так страстно, как никогда раньше. Она чувствовала себя возрожденной к новой жизни, ей казалось, что никогда не существовало другой такой любви. Ее любовником стал Григорий Орлов, высокий, стройный, молодой и красивый гвардейский поручик, проявивший безудержную храбрость в битве при Цорндорфе. Он стал героем, им восхищались друзья офицеры и все, кто был с ним знаком. Ни одна женщина не могла устоять против его мужского обаяния, его окружало неотразимое очарование какой-то бесшабашной смелости, бравады. Григорий Орлов, не задумываясь, извлекал выгоду из обрушившейся на него славы. Ни одна из офицерских попоек, ни один из кутежей гвардейской молодежи не проходили без его участия.
Едва Екатерина увидела его, как сразу решила: Орлов обязательно будет ее любовником. Вскоре ей удалось познакомиться с ним поближе, а дальше все случилось точно так, как она и задумывала. Григорий Орлов был одним из пяти братьев Орловых, причем все они служили в гвардии. Конечно, он не подходил Екатерине ни по складу ума, ни по высоте душевного настроя, он не любил читать, философствовать, он не любил, да и не мог делиться своими впечатлениями, мыслями. Зато у него было одно важное достоинство и преимущество перед всеми предыдущими любовниками Екатерины. Он был идеальным, неутомимым любовником. Прежде Екатерина даже не подозревала, что такое возможно. Кроме того, он сам был безумно влюблен в нее, не меньше, чем она в него.
К сожалению, они не могли часто видеться днем, тем более встречаться по ночам. Поэтому Екатерина, будучи не в силах сдерживать свою страсть, иногда тайком ночью выскальзывала из дворца, переодевшись в мужской наряд, поглубже натянув на лоб треуголку и поплотнее запахнувшись в плащ. Разумеется, такой вид не мог обмануть гвардейцев, стоявших на часах, но, не желая выдавать великую княгиню, гвардейцы лишь переглядывались между собой насмешливыми, все понимающими взглядами. Екатерина давно и намеренно вела себя так, чтобы внушить к себе любовь своих слуг, придворных, гвардейских солдат и офицеров. К ее чести, во многом она преуспела. Гвардия любила Екатерину, и хотя часовые всегда пропускали великую княгиню, не задавая ей ненужных вопросов, у себя в казармах или на квартирах они давали волю своим языкам, и слух о романе Екатерины и Орлова, давно выйдя за пределы гвардейских казарм, уже начал бродить по Петербургу.
Екатерина всегда возвращалась во дворец до того, как вставала прислуга, хотя однажды, к своему ужасу, она обнаружила дверь запертой, видимо, кто-то из слуг неумышленно задвинул засов после ее ухода. К счастью, часовой молча пришел ей на помощь и помог открыть дверь. Екатерине совсем нетрудно было догадаться о том, какие грозили бы ей последствия, если бы Елизавета прослышала о ее ночных похождениях.
Несмотря на все ее усилия скрыть свою связь, она сама всем своим счастливым обликом выдавала себя. Ее лицо, глаза буквально излучали радость. Такое состояние вместе с природным обаянием и приветливым обхождением привлекали к ней многочисленные симпатии. Если бы не ее вечный страх, как бы обо всем не узнал ее муж, великий князь, то, пожалуй, Екатерину можно было бы назвать абсолютно счастливой.
Однажды ночью, лежа в объятиях Григория, она не выдержала и поделилась с ним своими опасениями:
– Петр всегда плохо относился ко мне. Как жена я его не устраиваю. Однако теперь он стал меня ненавидеть, и знаешь почему? У него появилась любовница. Эта несносная Елизавета Воронцова! Он не постеснялся сказать мне прямо в лицо, что разведется со мной, как только умрет императрица, чтобы жениться на Воронцовой. Представляешь?!
– Любимая! Я никогда не позволю ему обидеть тебя, да еще так жестоко. Если понадобится, то я жизни не пожалею, чтобы защитить тебя, – ласково обнимая Екатерину, клятвенно заверил ее Григорий.
Орлов очень серьезно отнесся к словам своей любовницы. Ему хорошо были знакомы нравы императорского двора, безмолвно выполнявшего все прихоти императрицы. Он не сомневался, что никто из придворных не пойдет против воли будущего императора, Петра III. Он и его братья глубоко презирали великого князя, впрочем, как и большинство гвардейских офицеров, служивших вместе с ними. Почти вся гвардия не любила наследника престола за его преклонение перед Фридрихом II, гвардейцы – а они все были знатными дворянами – считали его предателем России. Многие считали Петра слабоумным, хотя его эксцентричное поведение до сих пор вызывало один лишь смех и непристойные шутки, причем над великим князем смеялись, почти не таясь, даже в самом дворце.
Екатерина, обладавшая отзывчивым и чутким сердцем, решила навестить Маргариту. Она присутствовала на похоронах и выразила свои соболезнования вдове. Но ее волновала судьба этой женщины, во многом похожая на ее собственную: Маргарита была иностранкой, вышла замуж в России, и ее тоже недолюбливала императрица. Екатерина знала, как и все при дворе, что Константин долго был одним из самых желанных любовников Елизаветы, но, будучи от природы наблюдательной, она замечала, какими влюбленными глазами смотрел Дашкин на Маргариту.
Едва Екатерина вошла в роскошный дом Дашкина, как ее поразила запущенность и небрежность в обстановке, царившая, судя по всему, не только в гостиной, но и во всем доме. Вся мебель в гостиной была закрыта чехлами, на стенах виднелись светлые пятна от снятых полотен, в соседней зале, видневшейся через раскрытую дверь, царила та же картина. Екатерина стояла в Золотистой гостиной, дожидаясь появления хозяйки. Наконец из глубины дома вышла Маргарита, одетая во все черное, и с приветливым выражением на лице устремилась навстречу великой княгине. Екатерина, поздоровавшись, сразу спросила, почему в доме такой беспорядок, что случилось?
– Я уезжаю отсюда, – кратко объяснила Маргарита. – С собой я беру только картины и книги, ну и, разумеется, свои вещи. Все остальное, как и сам дом, принадлежит императрице.
– Неужели императрица велела выезжать из дома?
– Нет, конечно, не велела. Но тогда, возле кровати смертельно больного Константина, она сама призналась, что купила этот дворец для полковника Дашкина и что здесь нет ничего, что принадлежало бы мне. Поэтому я решила уехать из этого дома. Все равно он не мой. Я уже сняла хорошо знакомую мне квартиру, раньше в ней жил голландский художник Ян ван Девэнтер. Ах, если бы не моя работа, не мой долг шить модные наряды для императрицы, я бы, не задумываясь, прекратила с ней всякие отношения и нисколько не пожалела бы об этом.
Скрытая горечь, прозвучавшая в ее словах, подсказала Екатерине, что Маргарита прекрасно осведомлена о неверности мужа.
– Если бы ты могла шить только для меня! – воскликнула горячо Екатерина.
– Если бы, – печально повторила Маргарита.
– Ничего. Я верю, наступит тот день, когда ты станешь шить для меня, и только для меня!
Маргарита с благодарностью сделала небольшой поклон, но она прекрасно понимала, насколько несерьезны и легковесны эти слова. Елизавете не было еще пятидесяти, поэтому думать или говорить о воцарении великого князя было еще очень рано. Маргарита раздумывала, не пора ли ей собираться на родину, но колебалась: ей нравилось жить в России.
Через два дня после беседы с великой княгиней Маргарита перебралась в бывшую квартиру фламандца, где она так часто бывала и которая стала для нее почти родным домом.
Хотя квартира выглядела пустой – Ян забрал все свои вещи и часть мебели, – высокая печка, покрытая бело-голубыми изразцами, создавала тот необходимый уют, без которого невозможно жить ни в одном доме. Кое-какая купленная мебель была уже расставлена по местам, а всем домашним хозяйством заведовала рекомендованная ей Саскией новая служанка, Маринка, тоже родом из Голландии. Саския по-прежнему служила у Яна и вела его хозяйство.
Как и предполагала Маргарита, сразу после своего возвращения в Петербург Ян ван Девэнтер не замедлил прийти к ней в гости. Выглядел он превосходно – бодрый, энергичный, одетый по последней моде: белый галстук, приталенный серый сюртук, оливкового цвета панталоны, белый галстук, воротник и манжеты были украшены белыми фламандскими пышными кружевами. Одним словом, Девэнтер явно преуспевал и нисколько не скрывал этого. Он уже услышал от Саскии, что Маргарита овдовела. Не зная, с чего начать разговор, он нервно ходил взад и вперед по гостиной, то и дело посматривая на подаренную им картину, висевшую на стене.
– Что ты тут делаешь? – довольно резко спросил он ее. – Почему ты не осталась в своем роскошном особняке или загородном дворце? Что случилось?
Маргарита чувствовала, что он сердит на нее, но никак не могла взять в толк почему. Она быстро, в двух словах, объяснила ему причины, заставившие ее все бросить и переехать сюда, отметив про себя брошенный им в ее сторону проницательный и многозначительный взгляд.
– Наконец к тебе вернулось твое былое благоразумие, – заметил он. – Ты как была чужая, так и осталась чужой для придворных императрицы. Почему ты не хочешь вернуться домой, во Францию?
– Сейчас я никак не могу. У меня очень много работы, императрица требует новых и все более красивых нарядов. К тому же сюда я приехала по личному приглашению императрицы и без ее разрешения я не могу уехать из России. Разве ты забыл, что после своего замужества я считаюсь российской поданной? Впрочем, я не побоюсь порвать связующие меня цепи, как только придет время действовать.
– И как, если не секрет?
– Пока еще не знаю. Мне надо быть очень острожной, чтобы никоим образом не вызвать подозрения у императрицы, что я собираюсь покинуть Россию. Однажды я беседовала об этом с Константином, и он предупредил меня о вездесущих шпионах императрицы, которые будут тщательно досматривать каждый корабль в порту и следить за всеми дорогами. Он заметил, что ускользнуть от соглядатаев очень трудно. К тому же сейчас, как мне кажется, я нахожусь под их негласным надзором. В любом случае, если бы я захотела вернуться домой по морю, то теперь это невозможно. В этом году ни один французский корабль не появлялся в порту Петербурга. Поскольку идет война, то, скорее всего, английский флот блокирует все порты Франции. Но мне хочется надеяться, что война не продлится слишком долго.
– Да. Но прусский король еще не повержен и Пруссия не разбита.
Хождение ван Девэнтера из угла в угол наконец вывело Маргариту из себя, и она раздраженно бросила ему:
– Господи, да присядь, наконец. Чего ты мечешься, как зверь в клетке? Может, выпьем по бокалу вина, ты не против?
Ян бросился в кресло и замер на мгновение. Маргарита налила вино и подала ему бокал. Он схватил ее за руку и, глядя ей в глаза, сказал:
– Выходи за меня замуж. Ты станешь подданной Голландии, а поскольку Голландия не воюет ни на одной стороне, ты сможешь беспрепятственно выехать со мной за границу, а потом перебраться во Францию.
Довольно долго они сидели и молча смотрели друг другу в глаза.
– Вот твое вино. Пей, сделай милость, – спокойно сказала Маргарита, – и не делай столь нелепых предложений. Я как-нибудь сама справлюсь.
Ян взял в руки бокал вина и сделал глоток, затем, взглянув на нее не без усмешки, спросил:
– Ты по-прежнему вздыхаешь по своему долговязому англичанину?
Маргарита вспыхнула и покраснела.
– Пусть мы и знакомы очень долгое время, но разве это дает тебе право задавать мне подобные бестактные вопросы?
– Хотя бы ответь на мой вопрос.
– Если ты подразумеваешь мужа Сары, то я не сохну по нему. Понятно?
– Не злись. Ведь между нами по-прежнему стоит чья-то тень. Кроме того, я знаю, ты никогда не любила своего мужа.
На столь откровенные слова, слишком похожие на упрек, Маргарита возмущенно выпалила в ответ:
– Я любила его, когда мы поженились.
– Да?! Однако он сам все погубил своим распутством, не так ли?
Она тяжело вздохнула:
– Кроме меня, кажется, всем в Петербурге было известно о его интимной связи с императрицей.
– Именно поэтому я и пытался остановить ваше бракосочетание.
– Я поняла, но гораздо позже. Но все равно Константин, несмотря ни на что, любил меня. А его понять можно, освободиться от любви императрицы нелегко и непросто.
– О, какое понимание и всепрощение.
Маргарита пожала плечами:
– Не стоит иронизировать. Его последние слова, я их хорошо запомнила, были полны настоящей, глубокой любви ко мне. И что бы ни думали все остальные, мы с Константином любили друг друга.
– Приятно слышать такое. Горечь, вызванная неудовлетворенными мечтами, – вот что разрушает любой брак. – Ян замолк на мгновение. – Ты позволишь мне написать твой портрет? Я давно хотел попросить тебя об этом одолжении, да все как-то не было подходящего момента или удобного повода.
Маргарита удивленно приподняла брови.
– Странная просьба. Как я слышала, у тебя нет отбоя от заказчиков. К тебе даже выстроилась целая очередь желающих, ведь так?
Девэнтер пропустил мимо ушей прозвучавшую в ее словах еле заметную насмешку.
– Сколько раз я делал краткие наброски твоего лица. Твой образ запечатлелся в моем сердце, но мне так хочется отразить его на полотне красками. Приходи завтра ко мне в мастерскую. Ты ведь ни разу не удосужилась побывать там. – Он замялся и заискивающе прибавил: – Кроме того, я покажу тебе картины, которые я недавно привез из Голландии.
Маргарите давно хотелось побывать у него в мастерской. Правда, денег для приобретения картин у нее не было, после смерти мужа остались немалые долги, с которыми ей надо было если не расплатиться, то по крайней мере отсрочить их выплату. Тем не менее она с удовольствием посетила бы художественный салон.
– Мне трудно отказать тебе в столь маленькой просьбе. Конечно, я буду позировать. Только, наверное, тебе нужно время, чтобы приготовиться к работе.
– Не волнуйся. Это все пустяки. Приходи ко мне в мастерскую завтра днем, там все обсудим, – повеселев, сказал Ян, ставя пустой бокал из-под вина на столик и вставая с дивана. – Я не вижу смысла откладывать начало сеансов.
Маргарита тоже поднялась.
– Мне кажется, ты кое-что забыл. Заказчик ведь должен оплачивать работу живописца, не так ли?
Ян нахмурился:
– Хорошего же ты обо мне мнения, если считаешь, что я возьму с тебя деньги. В таком случае я хотел бы кое-что пояснить. Я буду писать твой портрет для себя.
– Ясно, мне все ясно. В таком случае, – лукаво отозвалась Маргарита, делая вид, что не замечает его возмущения, – мне бы хотелось взамен получить твой автопортрет.
Ян, как человек, не лишенный чувства юмора, сразу понял, что она немного поддразнивает его. Выражение его лица прояснилось.
– Конечно, ты получишь мой автопортрет, – пообещал он, живо представив себе, как он это сделает. Он напишет оба портрета во фламандском стиле, как это делали после обручения или свадьбы, где жених и невеста или муж и жена как бы смотрят с портретов друг на друга.
В условленное время Маргарита пришла к нему в мастерскую. Он провел ее внутрь и предложил ей кресло.
– Может, ты хотела принять какую-нибудь позу? – спросил он. – Может, поставить на стол возле тебя какую-нибудь вазу с цветами или с фруктами. Некоторым, например, нравится, когда перед ними лежит раскрытая книга или несколько книг, что подчеркивает их умственные запросы и любовь к чтению. Если ты захочешь держать в руке розу или какой-нибудь другой цветок, то это можно легко устроить.
– Ян, ну где ты достанешь розы в апреле, когда еще ничего не цветет?
Он весело поглядел на нее:
– Это как раз несложно. Если пожелаешь, то я могу нарисовать тебя в беседке, сплошь увитой розами.
Маргарита звонко рассмеялась:
– Ты смеешься надо мной. Представляю, какой у меня будет тогда вид. Лучше нарисуй меня за работой с иголкой в руках, вышивающей красивый узор на платье, а на столе катушки шелковых ниток.
Он сразу стал серьезным:
– Нет, только не на этом портрете.
– Да? Ну и как ты меня представляешь в таком случае?
– Ты сидишь. Крупный план. Как будто ожидаешь чего-то нового. Никаких украшений. Все очень просто. – Его взгляд скользнул по ее рукам. – И никакого обручального кольца.
Она тихо, но твердо ответила:
– Несмотря на неверность Константина, я очень уважаю его, он отдал свою жизнь, защищая родину. Я ношу траур, иначе я не могла бы поступить.
– Тогда почему бы тебе не давать сеансы, сидя в черном, – опять раздраженно выпалил Девэнтер.
Маргарита удержалась и не сказала в ответ ни одного резкого слова, а тут как раз вошла Саския и поставила на стол самовар. Ее приход оказался крайне своевременным, он утихомирил назревавшую между ними ссору. Болтая между собой, женщины стали расставлять на столе чашки и блюдца. Посередине стола Саския поместила блюдо с булочками, начиненными фруктами и орехами, которые, как помнила Маргарита, делались по особому рецепту.
Как только Саския вышла, Маргарита, отпивая маленькими глотками чай из чашки, внимательно посмотрела на Яна:
– Если мы не сможем удерживать себя в рамках приличия, то не лучше ли тогда оставить эту затею с портретом?
Ян грустно улыбнулся и сказал:
– Прошу извинить меня за неуместную вспышку раздражения, но хочу лишь напомнить о том, о чем говорил вчера. Мне хочется написать портрет так, как будто все у тебя начинается сначала. Прошлое вычеркнуто, и о нем следует забыть.
– Хорошо, я согласна. Тогда давай отложим написание портрета месяца на три. Такой срок мне необходим, чтобы прийти в себя и привести имущественные дела в порядок. Возможно, что к этому времени я придумаю план, как мне лучше всего покинуть Россию.
– Надеюсь, это не значит, что я не буду видеть тебя все это время.
Маргарита задумчиво покачала головой:
– Конечно, нет. Мы будем встречаться.
– В таком случае позволь мне пригласить тебя пообедать вместе со мной сегодня вечером.
Но она решительно отказалась.
– Нет, нет и нет. Только не сегодня. Ты слишком раздражен, н нам не следует находиться с тобой сегодня вместе.
– Ладно. Тогда через два дня. Как раз к этому времени я успею развесить все полотна в галерее, и настроение у меня точно улучшится.
Она весело рассмеялась:
– Очень хорошо. Но объясни мне. Если ты можешь писать картины, то ради чего ты по-прежнему занимаешься их торговлей? Ты ведь можешь все свое время посвятить живописи и никуда не уезжать из Петербурга. Твои портреты очень нравятся местной публике, а также пейзажи и другие полотна.
– Не спорю. Мои дела здесь идут очень хорошо. Деньги никогда не бывают лишними, а когда их много, то это позволяет мне покупать полотна молодых неизвестных художников и тем самым поддерживать их материально. Надеюсь – а мое чутье меня редко подводит – в будущем многие из них прославятся. Среди молодых дарований есть одна голландская девушка, у нее очень живописные пейзажи. Просто прелесть.
– Очень интересно. А здесь, в Петербурге, у тебя есть ее работы?
– Да, есть одна. Мои помощники уже распаковали багаж сегодня. Думаю, полотно очень придется по вкусу великой княгине. Я специально приберегу его для нее, пока не буду выставлять для показа широкой публике. Кроме того, у меня есть ряд полотен французских мастеров, я приобрел их, будучи в Париже в прошлом ноябре. Думаю, они тебе также понравятся.
– Ты был в Париже?! – воскликнула Маргарита. – Ну, и как Париж? Он сильно переменился с тех пор, когда я покинула его?
Ван Девэнтер поделился с ней своими впечатлениями о Париже, хотя ей показалось, кое-что утаил от нее, но что именно, ей трудно было понять.
– Какая жалость, что я не знала, что ты будешь в Париже, – вырвалось у Маргариты. – Я бы перед отъездом вручила тебе письмо, чтобы ты передал его мадам Фромон, о которой я тебе когда-то рассказывала. Я так долго не получала от нее ни одной весточки. Думаю, всему причиной – эта нескончаемая война, а не какая-нибудь болезнь или несчастье.
– Я помнил, как ты говорила о ней. Я побывал у нее дома.
– Ты был у нее в гостях?! Замечательно. Она здорова? Что делает? Как поживает?
Ян нахмурился:
– Вот и другая причина, почему я хотел, чтобы ты пришла в мастерскую. Мне нелегко говорить об этом. Новость очень печальная. Мадам Фромон скончалась за неделю до моего приезда.
По изменившемуся лицу Маргариты ван Девэнтер понял, насколько сообщенная им весть опечалила ее. Он помолчал немного, затем продолжил:
– Однако там была очень приятная женщина, которая знала обо мне из твоих писем. Она провела меня к нотариусу мадам Фромон, а тот передал вот это письмо. Видишь, оно адресовано тебе.
Ян вынул письмо из кармана и подал его Маргарите. Она распечатала письмо и молча пробежала его глазами. Наконец, оторвавшись от листа бумаги, она подняла голову, а на лице ее ясно отразилось удивление, смешанное с тихой радостью.
– Мадам Фромон завещала мне свой дом вместе со всей мебелью в надежде, что в один прекрасный день я вернусь в Париж, где у меня уже будет мастерская, в которой можно будет шить наряды для Версаля. Я очень счастлива.
По лицу ван Девэнтера ничего нельзя было понять.
– Какая удача! Теперь у тебя в Париже есть свой дом, где можно будет жить после отъезда из России.
Маргарита грустно улыбнулась, явно погруженная мыслями в содержание только что прочитанного письма.
– Мадам Фромон всегда было обидно, что высокородные дворяне, вроде графини д'Онвиль, никогда не открывают имени своих портных и уж тем более никогда не представляют их ко двору его величества. Теперь, благодаря доброте мадам Фромон, у меня в Париже есть не просто крыша над головой, а целый дом с мастерской. Словно сама судьба велит мне оставить Россию и уехать обратно на родину.
– Очень похоже, что так, – сухо подтвердил Ян.
Она лукаво взглянула на него:
– Теперь у тебя в Париже будет место, где можно останавливаться всякий раз, когда ты будешь навещать Париж, чтобы приобрести картины.
– Благодарю за столь заманчивое приглашение.
Потом они часто виделись, но в основном на людях и случайно, когда и где придется. Они обменивались вежливыми, ничего не значащими фразами, но Маргарита всегда замечала в его блестящих глазах немой вопрос, столь понятный любой женщине. Нет, стать его любовницей означало бы перестать владеть своими чувствами, дать им вырваться наружу, позволить любви опять завладеть ее сердцем, а она так устала за прошедшую зиму, и ей не хотелось привносить в свою жизнь трудности, которые казались ей сейчас непосильными.
В конце июля Маргарита, управившись с долгами, оставшимися после смерти мужа, и немного отдохнувшая, решила – пора начинать портретные сеансы. Для того чтобы угодить ван Девэнтеру и понапрасну не вызывать у него раздражения, она надела новое платье из золотистого шелка. Она также сняла обручальное кольцо и спрятала его подальше.
Ван Девэнтер был прав: надо было начинать жить сначала.
Он немедленно провел ее прямо в мастерскую, светлую, отделанную деревянными панелями комнату. Маргарита внимательно огляделась. На стенах висело несколько полотен. Посередине комнаты на небольшом возвышении стояло деревянное резное кресло. Перед креслом стоял мольберт с уже натянутым холстом и табурет позади мольберта. Ближайшая стена была увешана полками.
На нижних размешались флаконы с маслом, выше – плошки с минеральными красками. Здесь были пигменты, белые и черные, вермильон, множество чашек с минералами коричневого цвета самых разных оттенков, желтая и красная охра, зеленые красители, а также азурит и темно-синяя смальта. Рядом с полками на небольшом столике лежали ступка и пестик для растирки красок, а также чашки с уже с растертыми красками. Позади столика на полу стояли толстые керамические кувшины с кистями и рядом на подносе чистые тряпки для их вытирания.
Маргарита поднялась на возвышение и села в кресло. Девэнтер тут же подошел к ней, взял одну ее руку и положил ей на колени, а другой велел свободно опереться о подлокотник кресла. Затем двумя пальцами осторожно взял ее за подбородок и повернул лицо к окну, откуда лился яркий свет.
– Так удобно? Ничего не мешает?
– Да, удобно.
Затем он поднял палитру и взял кисть:
– Ну что ж, начнем, пожалуй.
Одной рукой он поднял палитру, а другой взял кисть, и его фигура скрылась за высоким мольбертом.
Он как-то признался, что не любит разговаривать во время сеансов, хотя отнюдь не препятствует заниматься этим тем, кого он рисует. Однако по складу характера Маргарита была натурой одухотворенной и созерцательной, и, вместо того чтобы обсуждать дворцовые или городские сплетни, она полностью погрузилась в свои размышления, обдумывая очередной эскиз наряда. В мастерской повисла удивительная тишина.
Но фантазия – капризная дама. Вскоре творческий порыв, навеянный самой атмосферой мастерской, оставил Маргариту, и она стала думать о Саре. Уже несколько лет о судьбе Сары не было слышно, письма от нее приходили редко. Том Уоррингтон тоже был в Англии. До слуха Маргариты дошли известия, что в связи с новыми тенденциями в садоводстве и парковом хозяйстве профессия Тома оказалась очень востребованной. Просторные ландшафтные виды, устроение прудов и озер стали очень популярны в Англии. Многие знатные лорды и богатые люди разбивали у себя огромные парки, переселяя даже целые деревни, если им казалось, что жалкие жилища сельских жителей портят природный вид. Том не собирался уезжать из Англии, и Сара была рада. Она с удовольствием помогала своей невестке воспитывать ее детишек. Судя по ее письмам, она была совершенно счастлива и не желала ничего более.
