Текст книги "Невероятный сезон"

Автор книги: Розалин Ивз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

XII
Приходится, когда черт гонит

Грация

У них более строгий и исключительно терпкий вкус, чем у других растительных веществ этого класса, которые мне известны, и при добавлении в любую из красных солей железа они приобретают черный оттенок.

Уильям Томас Бранде, «Философские труды Королевского общества»

Примечание Грации: «Строгий и исключительно терпкий» – подходящее описание для одного знакомого джентльмена… а сколько ученых мужей умерло во имя науки, попробовав незнакомые вещества?

Грация никогда не отличалась особой набожностью… по крайней мере, с точки зрения семьи Обри. Она предпочитала искать свою религию на открытом воздухе, среди деревьев и ручьев, созерцая радугу над головой. И все же в дни, предшествовавшие ее прогулке с мистером Левесоном, она истово молилась каждую ночь с таким рвением, которое удивило бы кузин, узнай они об этом.

Она молилась о дожде. Она молилась о бурях. Она молилась о штормах, которые обрушились бы на Лондон, таких, подобных которым не бывало. Или хотя бы о небольшом тумане поздней зимы, цепляющемся за кирпичи и балюстрады и делающем поездку опасной.

Но день прогулки с мистером Левесоном, который последовал за балом у Солсбери, выдался самым ясным и пугающе ярким днем этого прохладного времени года. Грация не могла решить, являлось ли это результатом ее слабой веры, или Бог смеялся над ней.

Мама предложила помочь ей одеться, но она попросила о помощи Талию и Калли. Ей нужно было позаимствовать немного мужества у кузин, и она надеялась, что, придя ей на выручку, они, возможно, помирятся. После замечания мистера Левесона о цвете его коляски мама удивила Грацию, купив ей янтарный спенсер, чтобы та надела его на прогулку и не замерзла. Было досадно осознавать, что потребовалось замечание мужчины, чтобы заставить маму услышать то, в чем тщетно пыталась убедить ее Грация.

Она все еще боялась, что мама станет настаивать, чтобы она надела к жакету розовое платье или что-то с неприличным количеством оборок. Грация не обманывала себя: она знала, что оборки и кружевные верхние платья, которые так воздушно смотрелись на кузинах, делали ее скорее похожей на надутую птицу. Простые силуэты и насыщенные теплые оттенки подходили ей гораздо больше. Но мама не предложила ничего подобного, поэтому Грация надела жакет с платьем цвета слоновой кости простого покроя с коричневым кантом и дополнила наряд парой бежевых перчаток.

Талия помогла ей поправить жакет, пока Калли наблюдала.

– Ты такая хорошенькая, Грация! – воскликнула она.

Грация села за туалетный столик и смотрела в зеркало, пока ее горничная, Мэри, собрала ей волосы в свободный узел на затылке, а по бокам низко спустила на лоб, но без завитков, которые любила мама. Она изучала свои веснушчатые щеки, каштановые волосы, полные розовые губы. У нее были широко расставленные глаза красивого карего цвета, похожего на темный херес. Она действительно выглядела прекрасно и позволила себе задаться вопросом, подумает ли мистер Левесон так же, прежде чем отбросила эту мысль. Не имело значения, что он думал о ней.

Грация заметила:

– Калли, ты, кажется, счастлива этим утром. Оправдал ли первый бал твои ожидания?

Калли начала отвечать, но Талия перебила ее.

– Очевидно, ей понравилось, она протанцевала не больше одного танца с женихом.

– И как я могла танцевать с Адамом, если каждый раз, как я оглядывалась на него, он был с тобой?

Грация застонала. Она пригласила сестер к себе, чтобы помочь им помириться, а не для того, чтобы они нашли новые поводы для обид.

– Пожалуйста, не ссорьтесь! Я и так нервничаю из-за этой дурацкой поездки. Вы обе нужны мне, чтобы успокоиться.

Калли посмотрела на нее пораженно, Талия – скорее с раскаянием. Но они перестали задирать друг друга, а это уже было что-то.

– Неужели мистер Левесон настолько ужасен? – спросила Калли. – Ты можешь придумать предлог, сказать тете Гармонии, что плохо себя чувствуешь.

– Он не такой отвратительный, но он провоцирует меня, и я боюсь, что не стану держать язык за зубами, – сказала Грация.

– Если он провоцирует тебя высказывать свое мнение, – заметила Талия, – значит, он заслуживает то, что получает.

– Точно, – согласилась Калли, и Грация заметила в зеркале, как сестры обменялись взглядами и едва заметными улыбками. Грация завязала ленты соломенной шляпки, подбитой коричневым атласом, и спустилась с кузинами вниз, обнаружив, что мистер Левесон уже прибыл и непринужденно болтает с мамой. Мама нахмурилась, когда она вошла, и, заключив ее в объятия, прошептала:

– Ты так строго одета, Грация. Возможно, тебе стоит вернуться наверх и попросить у Мэри кружевной платок на плечи или что-нибудь в этом роде, чтобы оживить наряд. Или, по крайней мере, выпустить несколько локонов из-под шляпки?

Грация покраснела, но Талия сжала ее руку и сказала:

– Ты очень хорошо выглядишь. Это как раз твой цвет, он подчеркивает твои глаза.

Мистер Левесон внимательно посмотрел на нее.

– Должен отдать должное вашему вкусу, леди Элфинстоун. Вы выбрали как раз тот оттенок, который дополнит мой экипаж.

Его глаза сверкнули, когда он взглянул на Грацию, и она не смогла не восхититься тем, как он нашел подход к ее матери. Леди Элфинстоун теперь верила, что именно ей, а не мистеру Левесону первой пришла в голову мысль одеть Грацию в осенние цвета.

Приступ страха охватил ее, когда она забиралась в экипаж мистера Левесона: красивую двухколесную коляску с высоким сиденьем. Грация не могла сказать, пугала ли ее высота – что было немаловажно – или внезапное осознание, что она получила мамино разрешение на поездку наедине с джентльменом, которого едва знала, что вызывало у нее опасения. Более того, с джентльменом, который ей, скорее, не нравился.

– Не бойтесь, мисс Элфинстоун, может, я не такой блестящий возничий, как некоторые из тех, кого знаю, но уверяю, что вполне компетентен.

– Ваша компетентность никогда не подвергалась сомнению, – ответила Грация.

Он улыбнулся ей.

– Лишь мои манеры? Обещаю вести себя хорошо.

Черт возьми, почему теперь это вызвало у нее вспышку разочарования? Талия, Калли и мама помахали ей на прощание… Все вышли проводить ее, будто Грация достигла чего-то выдающегося, что стоило отметить, а не собиралась просто прокатиться по парку.

Некоторое время они ехали молча, мистер Левесон понукал лошадей и направлял их в самые рискованные улицы между домом Элфинстоунов и Гайд-парком. Грация поймала себя на том, что восхищается красивой формой его рук и тем, как уверенно он держит поводья. Она задалась вопросом, как получилось, что у людей появились руки, столь удивительно приспособленные для выполнения множества задач. Дядя Эдвард, конечно, сказал бы, что такими их создал Бог, но как викарий он и должен говорить так… и как Бог смог остановиться именно на такой форме? И почему при виде пары красивых рук у нее возникло странное ощущение внизу живота?

Мистер Левесон поднял взгляд и увидел, что она наблюдает за ним.

– Ну? – спросил он тоном, предполагающим, что он ожидает от нее критики.

– У вас неплохо получается. Было трудно учиться?

– Что, никаких жалоб? Ну же, мисс Элфинстоун, вы меня разочаровываете.

Она выпрямилась и провела рукой по рукавам нового спенсера. Мистер Левесон прав, янтарный прекрасно дополнял коричневые бархатные сиденья его экипажа.

– Полагаю, вам следует отдать должное там, где это необходимо, сэр.

– Тогда благодарю за комплимент. И нет, научиться управлять экипажем было не особенно трудно. Требуется лишь практика, как и в овладении всем, к чему у человека есть склонность.

Он и правда казался тем въедливым человеком, который справится со всем, за что ни возьмется. Грация не думала, что относится к тому же типу людей. Некоторые вещи, такие как танцы, требовали способностей в дополнение к желанию практиковаться.

– А вы умеете управлять экипажем? – спросил он. – Или ездить верхом? Как вы предпочитаете наслаждаться миром природы?

– Пешком, – ответила Грация. – То есть я не управляю экипажем, умею ездить верхом, хотя и не очень хорошая наездница, но предпочитаю ходить пешком, потому что многое упускаешь, когда перемещаешься по миру слишком быстро.

– Например? Держу пари, подснежники, фиалки и колокольчики.

– Вы проиграли пари. Почему мужчины предполагают, что женщин интересуют только цветы? Я люблю цветы, но меня больше занимает фауна, чем флора: крапивники, воробьи, пустельги, дербники и прочие виды летающих существ.

– Вы натуралист, не так ли? – Его глаза зажглись интересом. – Изучаете что-то конкретное?

Грация помедлила. Мама постоянно внушала ей, как важно не делиться ее особыми интересами, поскольку джентльменам не нравится слышать, что леди изучает насекомых. Но поскольку ее не очень заботило хорошее мнение мистера Левесона и ей действительно нравилось обсуждать свои изыскания, она проигнорировала этот совет.

– Фактически да. Насекомые – моя специализация. Когда вернусь домой, хочу провести исследование Sphinx stellatarum, более известного как языкан обыкновенный.

– Бражник? Признаю, не думал, что вы – серьезный ученый.

Язык жгло желание спросить, почему это удивило его: потому что она женщина? потому что молода? потому что он считает ее некрасивой, а только хорошеньким девушкам позволено быть интересными?

– Помню, однажды вы отчитали меня за то, что я осмеливаюсь судить о ком-то предвзято, основываясь на внешности. Было ли это лицемерием?

Он поморщился.

– Туше. Вы правы. Мне не следовало делать предположений о вас. Я лишь хотел сказать, что обычно молодым леди не рекомендуют серьезно заниматься подобным. Но не сомневаюсь в ваших способностях… Вы производите впечатление человека, который внимательно наблюдает за миром вокруг.

– Теперь вы мне льстите. Или пытаетесь загладить оплошность, оскорбив меня? Я внимательно наблюдаю за тем, что меня интересует, не более. Мама находит меня прискорбно неловкой в вопросах светских тонкостей.

– И что же вы заметили во мне? – спросил он.

Взгляд Грации остановился на его лице, на длинных ресницах, обрамлявших темные глаза под густыми бровями. Она проследила резко очерченную линию подбородка, а затем взглянула на абсурдно красивые губы, слегка скривившиеся из-за ее пристального внимания. Едва заметный намек на щетину оттенял щеку так, что у Грации внутри все сжалось. Он был очень красив, но едва ли она могла признаться в этом.

– Вы быстрый, все, что вы делаете публично, стараетесь делать хорошо… от платья до танцев и управления экипажем. Хотя вы горды, но, когда вам хочется, способны доставить удовольствие другим. И, должно быть, кое-что знаете о природе, потому что, когда я упомянула языкана, вы поняли, что это бражник, хотя у него и не вполне обычное название.

– Вижу, вы очень внимательно наблюдали за мной, – сказал мистер Левесон, и в его глазах появился азартный огонек. Слишком поздно Грация поняла, что именно подразумевали ее слова: «Я внимательно наблюдаю за тем, что меня интересует». Негодяй расставил для нее ловушку, и она угодила в нее. – Если я и горжусь, то не собственной внешностью или богатством, которые были подарены мне родителями, а тем, над чем я работал. Своим умом, умениями и красноречием, которым, надеюсь, обладаю.

Он замолчал, а затем произнес:

– Знаете, почему все, что я делаю на публику, стараюсь делать хорошо? Вы никогда не задумывались над этим?

Грация понятия не имела.

– Полагаю, потому что хотите, чтобы о вас хорошо думали?

– Да. Любопытно, но, будучи англо-индийцем, чем я исключительней, тем более заслуживающим расположения меня считает общество. – Его рот скривился.

Грация не сочла его замечание любопытным, оно показалось ей огорчающим, как и самоирония в его голосе. Она не знала, что сказать, лишь хотела стереть горечь в его взгляде.

– Общество считает вас заслуживающим расположения?

Тень усмешки искривила его губы.

– Поразительно, не правда ли?

– Довольно, – согласилась Грация, улыбаясь ему с облегчением.

Они въехали в парк, деревья только начали зеленеть, обещая весну. Грация представляла, каким великолепным станет это место примерно через месяц, полным живых существ, но сейчас здесь было довольно печально, голо и серо.

– Рассказать, что я заметил в вас? – спросил мистер Левесон.

Грация догадывалась. Она скрестила руки на груди и посмотрела на парк.

– Я бы предпочла, чтобы вы этого не делали.

– Очень хорошо, – ровно ответил он, кивнув джентльмену, шедшему по тротуару. Мужчина средних лет с подтянутой талией – должно быть, он носил корсет, как, по слухам, и принц – и в цветастом жилете уставился на них, когда они проезжали мимо. Столь известный человек, как мистер Левесон, регулярно катающийся по Гайд-парку, не мог вызвать подобного шока, так что, вероятно, именно Грация как его гостья так удивила этого джентльмена. Без сомнения, мистер Левесон обычно выезжал с бриллиантами чистой воды, если вообще катался с дамами.

Что увидел он, пока наблюдал за ней? То, что замечало большинство: полную молодую женщину, не отличающуюся светскими манерами? Или то, что видела Грация: яркую, способную девушку, не терпящую светских игр?

Грация вздохнула и разжала скрещенные на груди руки. Она снова повернулась к мистеру Левесону, который смотрел на дорогу и разглядывал проезжающих всадников и экипажи.

– Боюсь, любопытство – мой главный грех. Что такого вы разглядели во мне?

– Есть грехи гораздо хуже, чем любопытство. – Он легко держал поводья в правой руке, а левой – потер подбородок. У его уха виднелось крошечное пятнышко пластыря, будто он порезался во время бритья и забыл его снять. Такая оплошность была не в его духе, и Грация задалась вопросом, не выбила ли его из колеи перспектива этой прогулки?

– Думаю, мисс Элфинстоун, что вас часто недооценивают, и вам это нравится. Вы позволяете матери одевать себя, хотя то, что мне известно о вашем вкусе, свидетельствует, что вы могли бы выглядеть достойно, если бы вам предоставили хотя бы полшанса. Вы берете на себя роль безвкусной дебютантки, и все же у вас острый ум и глубокий интерес к миру природы. Вы можете быть смелы, когда речь идет об идеях или о благополучии других людей, но не о ваших собственных интересах. Я нахожу эти противоречия интригующими и озадачивающими.

На мгновение Грация забыла, как дышать. Его слова заставили ее почувствовать себя одновременно замеченной и раздетой догола. Если бы он не был кем-то, кого она находила более привлекательным, чем это позволительно, она могла бы почувствовать удовлетворение от его проницательности. Вместо этого она ощутила смутную угрозу… возможно, предательство, хотя кто и как ее предал, не могла сказать.

Ее щеки запылали.

– Я не ставлю перед собой цели интриговать или озадачивать. Я не играю в игры, сэр.

– Знаю. Это тоже меня интригует.

Ее лицо покраснело еще сильнее. Он что, флиртовал с ней? И, ради всего святого, почему? Они все еще ехали в глубь парка. Она представила, сколько еще ей придется находиться в экипаже с этим неприятным мужчиной. Слишком долго, решила она и подумала, не будет ли крайне невежливо попросить сейчас отвезти ее домой.

Вероятно, будет. Возможно, она могла бы выпрыгнуть из экипажа и укрыться за теми деревьями.

Нет. Даже она понимала, что последний вариант нелеп. И первый не лучше. Она открыла рот, но мистер Левесон обезоружил ее, улыбнувшись.

– Теперь вы желаете мне смерти, не так ли? Я прошу прощения. Не хотел причинять вам дискомфорт… и я искренне обещал в начале прогулки вести себя прилично. Давайте поговорим на общие темы, хорошо? Скажите, что вы думаете о роли гуморов в природе?

Она с подозрением посмотрела на него. Он смеялся над ней? Но он продолжал спокойно улыбаться, и, в конце концов, у нее было много мыслей на этот счет. Так ему и надо, если она заставит его заскучать.

– Думаю, понятие устарело и не может в достаточной степени отразить то, что мы знаем о мире природы. Скажите, вы читали Лавуазье?

Размахивая руками в порыве энтузиазма, она погрузилась в тему. Мистер Левесон, по-видимому, не очень хорошо знал Лавуазье, но внимательно слушал и задавал правильные вопросы, а когда ее порыв иссяк, рассказал о последних публичных лекциях, которые посетил в Королевском обществе.

– Хотела бы я побывать там с вами. Моим единственным утешением, когда мама сказала, что я должна поехать в Лондон на сезон, была надежда, что я смогу посетить несколько профессиональных чтений. Дома так мало возможностей пообщаться с по-настоящему образованными людьми. Может, я и родом из Оксфордшира, но мы мало бываем в Оксфорде. Но теперь, когда Калли попала в сложное положение… хотя все уже исправлено, мама говорит, что мы должны быть особенно осторожны, чтобы не вызвать порицаний, и для меня присутствовать на подобном мероприятии означало бы вызвать то самое порицание, которого мы должны избегать. – Грация вздохнула. – Я бы не имела ничего против, если это цена за то, чтобы стать частью всего этого.

Мистер Левесон молчал, смотря на нее, а не на дорогу.

– А ваша мать не будет сильно возражать, если я приглашу вас? – На его лице мелькнула улыбка. – Это правда, что женщины обычно не посещают Королевское общество, но полагаю, что мог бы получить разрешение у сэра Джозефа Бэнкса, который его возглавляет.

Все в Грации загорелось.

– Вы можете? – Она вспомнила, что он говорил ранее о том, как усердно ему приходится работать, чтобы заслужить одобрение общества. – Это не повредит вашему положению? Не оскорбит Королевское общество?

– Полагаю, мое положение да и Королевское общество выдержат ваше присутствие. – Когда Грация продолжила с сомнением разглядывать его, он улыбнулся ей сверху вниз. – Я приложил немало усилий, чтобы наладить связи в научном сообществе, поскольку это укрепляет мою репутацию культурного и интеллигентного джентльмена. Но думаю, что обладаю уже достаточным авторитетом, чтобы достать вам пропуск.

– Это было бы выше всяких ожиданий. То есть я сначала должна спросить маму. – При этой мысли ее радость померкла. Мама стала очень осторожной после случая с Калли. Но ей, похоже, нравился мистер Левесон, и, если бы только она сказала «да», это сделало бы выносимым все, что приходится переживать Грации в этом сезоне… даже компанию мистера Левесона. – Возможно, мама согласится, если я напомню, как идет на пользу моей репутации то, что меня видят в вашей компании.

– Вы что, поддразниваете меня, мисс Элфинстоун?

– Разве? Я не хотела. – Она на мгновение задумалась и добавила: – По крайней мере, не сейчас.

Он рассмеялся, и тепло растеклось по телу Грации от кончиков пальцев до макушки. Ей нравился его смех, то, как в уголках его темных глаз появились морщинки, то, как смягчился овал его лица. Ей и правда очень нравилось… но эта мысль встревожила ее.

После того как мистер Левесон вернул ее домой и заручился разрешением ее матери посетить вместе с Грацией лекцию Королевского общества, она подумала, что его компания оказалась не такой мучительной, как она опасалась.

На самом деле, скорее наоборот.

XIII
Любовь напоказ

Талия

 
Над вересковой пустошью туман,
Узоры тени на двери дубовой,
Танцующие в доме малыши —
Все это променяла б я на брег далекий.
 

Талия Обри

Талия беспокойно ходила по комнате. Гостиная тети Гармонии была переполнена посетителями, и все же, переходя от группы к группе, она слышала, что обсуждали только погоду, последние новости и снова погоду. Обычно в подобные моменты ее спасала Грация, хотя та и не любила философские дискуссии, которые обожала Талия, разговор с ней, по крайней мере, был интересен.

Но, к изумлению Талии, кузину окружали гости. Несколько молодых людей собрались вокруг нее, оживленно разговаривая. Талия придвинулась ближе, в ней вспыхнула надежда, но только для того, чтобы погаснуть, когда она обнаружила, что дискуссия сосредоточена на лошадях. И хотя Грацию мало интересовали охота или скачки, ей нравились лошади, и она умела ухаживать за ними. По маленькому обществу прокатился смех, в эпицентре которого оказалась Грация. Она выглядела скорее довольной, чем подавленной, что означало – каким-то невероятным образом она успешно развлекала этих денди.

Удивленная, Талия двинулась дальше. В беспрецедентной популярности кузины она обвинила мистера Левесона. Три дня назад он взял ее покататься в парке, а на следующий день, после воскресной службы, началось что-то невероятное. Если бы Талия любила заключать пари, поставила бы на то, что именно Калли будет держать тон в доме Элфинстоунов. Но Калли сидела подавленная рядом с тетей Гармонией, интересуясь последними сплетнями при дворе не более, чем разговорами Грации о лошадях.

Талия обнаружила, что стоит у окна, уставившись в никуда, и вздрогнула, когда Адам произнес ее имя.

– Ой! Не видела, как ты вошел. – Он вопросительно вскинул бровь.

– Ты бы предпочла посидеть в коричневом кабинете, не так ли?

– Да нет, ничего страшного. Только немного скучно. – Она оглядела зал, заполненный гостями из высшего общества, и рассмеялась над собой. – Я и понятия не имела, что мне так трудно угодить.

Он, сморщив нос, проследил за ее взглядом.

– Лучше скажи, что ты придерживаешься более высоких стандартов. Откуда у Грации поклонники?

– Мистер Левесон взял ее под свое крыло. Очевидно, его внимание – это все, что нужно, чтобы стать безумно популярной.

Адам взглянул на Калли, которая стояла рядом с тетей Онорией.

– Жаль, что он не выделил Калли. Ей всегда нравилось быть в центре внимания на вечерах. – Он повернулся к Талии. – С Калли все в порядке? Она кажется потерянной и не хочет говорить со мной ни о чем, кроме пустяков.

Талия вздохнула.

– Со мной она тоже не желает разговаривать.

– Ты злишься на сестру, – заметил он. – И на меня тоже, думаю. Почему?

Талия ответила вопросом на вопрос.

– Почему ты сделал ей предложение? Ты любишь ее?

– Она мне небезразлична. – Адам запнулся, опустил взгляд. – Ваша семья для меня почти как родная. Ваш отец дал мне многое: свое время, свои советы. Я не мог смотреть, как над вами нависла тень скандала и ничего не предпринять, особенно когда в случившемся была моя вина. Я хотел защитить Калли… и защитить тебя. – Он поднял на нее свои голубые глаза, поправляя очки.

– Даже если это означало разрушить собственное будущее? А будущее Калли?

– Думаю, едва ли разрушаю ее будущее. Калли всегда хотела дом и детей… я способен дать ей все это. Кроме того, она могла сказать «нет».

Талия всплеснула руками.

– Нет, она не могла этого сделать! Когда это Калли добивалась чего-то за счет людей, которых любит? После того как тетя Гармония заявила, что от скандала пострадаем мы, Калли не смогла бы принять другого решения.

– Ты злишься потому, что я… заставил ее? – спросил Адам, нахмурившись.

Талия заметила, что тетя смотрит на них, и понизила голос.

– Нет. Но я вне себя из-за того, что ни у кого из вас не хватает мужества противостоять обществу, и в результате вы делаете друг друга несчастными. Калли слишком нежна для тебя, а ты – слишком рассеян для нее.

– Я не…

– Да, рассеян. Ты видел, как она танцевала на балу с мистером Солсбери, и даже не подумал, что, возможно, Калли хотела, чтобы ты ее пригласил.

– Я приглашал ее!

– Да, а потом всюду следовал за мной.

– Потому что она казалась счастливее без моей компании. – Голос Адама смягчился. – Ты боишься, что я заберу у тебя сестру? Не думаю, что смогу это сделать. Калли всегда будет любить тебя.

– Я беспокоюсь не об этом. – Талия выдохнула. – Но ты… был моим лучшим другом последние пять лет. Как только ты станешь мужем Калли, я должна буду занять второе место в твоей жизни. Я… не знаю, как это возможно.

– Ты не обязана терять меня, – сказал он.

Талия лишь покачала головой. Адам, возможно, так не считает, но редкая жена позволит встать между ней и мужем, даже если этой женой будет Калли.

К ней подошла горничная, протягивая конверт с нацарапанной на нем надписью «Мисс Талии Обри». Извинившись перед Адамом, она отошла в сторону и открыла письмо. Внутри женской рукой было написано:

«Моя дорогая Талия, я планирую посетить Британский музей в четверг, 20 марта, и была бы очень рада вашей компании, если вы захотите присоединиться ко мне.

Ваша Эмма Дарби».

Сердце Талии забилось чаще. Это было именно то, что нужно, чтобы отвлечься от происходящего. Она еще не посещала музей, и ей не терпелось побывать там… И, вероятно, мистер Дарби будет сопровождать сестру. По крайней мере, Талия могла бы узнать о нем больше от Эммы.

– Это сестра Джеймса Дарби? – спросил Адам, заглядывая ей через плечо.

Талия сложила письмо и сунула его в карман.

– Тебя, кажется, не приглашали.

– Если Джеймс идет, пойду и я. Мы можем устроить из этого выход в свет. Калли тоже присоединится. Это ее подбодрит.

Мечта Талии о разговоре тет-а-тет с мистером Дарби умерла быстрой и ужасной смертью.

– Калли не любит музеи, говорит, что не выносит вида мертвых вещей и бездушных скульптур. – Возможно, если бы Калли не поехала, Адам посчитал бы себя обязанным остаться с ней.

– Это было бы хорошо для нее. Во всяком случае лучше, чем скучать в гостиной среди пустых разговоров. Грации это тоже понравилось бы.

Но Грация, как оказалось, не смогла бы отправиться в музей вместе с ними, так как приняла приглашение одного из денди покататься в экипаже.

– Жаль, что не получится пойти, – сказала она задумчиво. – Это должно быть интереснее, чем… Но я поведу себя невежливо.

Таким образом, в четверг днем Адам, Талия и Калли вышли из наемного экипажа перед знаменитым музеем, расположенным в Монтегю-хаусе на Грейт-Рассел-стрит в Блумсбери. Когда они прошли через двойные двери атриума, Эмма Дарби поспешила поприветствовать их, а за ней следовал ее брат.

Адам остановился на пороге.

– Черт возьми. – Он сердито посмотрел на Талию. – Если ты надеялась на свидание с этим джентльменом, тебе не повезло.

– Что я решаю делать, тебя не касается.

– Ты права, но… как твой друг и будущий шурин я проявляю интерес к твоему благополучию.

– То, что ты интересуешься моей жизнью, не дает тебе права диктовать мне, как поступать, – сказала Талия, когда брат и сестра Дарби подошли к ним.

– Вы выглядите немного раскрасневшимися, – заметила Эмма. – Все хорошо?

– Боюсь, у меня немного болит голова, – ответила Калли.

– Сюда, я попрошу одного из гидов принести вам немного вина. Через несколько мгновений вы будете в полном порядке. – Мистер Дарби подозвал стоявшего рядом служащего, усатого мужчину среднего возраста, который отправился выполнить поручение.

Адам наклонился к Калли.

– Жаль, что ты плохо себя чувствуешь. Хочешь, чтобы я отвез тебя домой?

«Пожалуйста», – подумала Талия.

– И мне жаль, что я не Талия, но каждый должен нести свое бремя.

Талия съежилась от бестактного замечания и заметила потрясение на лице Адама. Калли сделала усилие, чтобы улыбнуться.

– Прошу прощения. Я сегодня несколько не в духе.

Гид вернулся с чашкой, которую предложил Калли. Талия надеялась, что это поможет: у сестры была, к несчастью, склонность изображать из себя мученицу, когда она чувствовала себя уязвленной. Напиток, казалось, поднял ей настроение настолько, что она смогла присоединиться к остальным. Они миновали библиотеку на нижнем этаже и поднялись по широкой лестнице. Этажом выше обнаружились комнаты, полные экспонатов, в том числе – нескольких животных, которых Талия никогда не видела, кроме как на картинках: длинноногих жирафов из Африки, носорога с грозным рогом.

– Грации бы это понравилось, – заметил Адам, оглядываясь.

– Ты думаешь? – спросила Калли. – Бедные животные. Я бы не хотела, чтобы после смерти меня чучелом выставили на всеобщее обозрение.

– Согласна с вами, – сказала Эмма Дарби.

Мистер Дарби поймал взгляд Талии и улыбнулся ей, веселясь. Она ответила улыбкой, и внизу живота у нее зародился приятный нервный трепет.

Когда Калли, Эмма и Адам прошли в соседнюю комнату, Талия задержалась у стеклянной витрины с радужными жуками, мерцающими на свету, словно россыпь драгоценных камней. Мистер Дарби подошел и встал так близко от нее, что их руки соприкоснулись.

Талия сказала:

– Интересно, что придает их крыльям такой цвет и какой цели это может служить? Это, безусловно, привлекает внимание, что не помогает им спрятаться от хищников.

– Верно, – ответил мистер Дарби. – Но только подумайте, чему мы учимся в обществе. Те особи, которые чаще привлекают внимание, и есть хищники. – Он легко провел пальцем в перчатке по ее предплечью, оставив приятное покалывание на коже. – Вы, мисс Обри, определенно обращаете на себя внимание.

Талия рассмеялась.

– Хотите сказать, я хищник?

– Вы слишком хорошо воспитаны, чтобы охотиться открыто, но думаю, у вас есть внутренний голод, амбиции и желания, которыми обладают лишь самые страстные люди.

Она улыбнулась, довольная, что он заметил в ней это.

– А вы?

Он шагнул ближе.

– О, я определенно хищник. – Его теплое дыхание коснулось ее уха, и она вздрогнула.

– Талия! Ты идешь? – Адам стоял в дверях, наблюдая за ними, и она неохотно отстранилась от мистера Дарби, чтобы проследовать за остальными.

Пока они проходили через ряд комнат, Талия задерживалась так часто, как только могла, изображая интерес, которого на самом деле не испытывала, чтобы мистер Дарби оставался с ней. Несколько фактов она запомнила, чтобы пересказать их Грации, но больше всего ее внимание привлекал мистер Дарби: то, как он наблюдал за ней, как горели его глаза, когда он поддразнивал ее, как он убирал локон с ее щеки. Его легкий одеколон дразнил ее, смесь лаванды и цитруса. Она поймала себя на том, что жалеет о правиле появляться на публике в перчатках, ей хотелось знать, как это – ощутить прикосновение его пальцев на коже, и от этой мысли по ее телу разлилось тепло.

Они поднялись вслед за остальными на еще один лестничный пролет в галерею, где хранились самые знаменитые коллекции музея: Мраморы Элгина, недавно приобретенные в Греции, и Розеттский камень.

Они миновали нишу, в которой стояла одна скульптура, и мистер Дарби поймал ее за руку и потянул в тень, отбрасываемую безголовой женщиной в струящемся платье. Он запечатлел поцелуй на костяшках ее пальцев, затем – второй на запястье, между перчаткой и длинным рукавом дневного платья. Его дыхание обожгло ее кожу.

– Мистер Дарби! Кто-нибудь нас увидит. – Но, протестуя, Талия все же не отстранилась.

– Вас это беспокоит? Вам нечего бояться своих спутников… Эмма согласилась отвлечь вашу сестру и ее сопровождающего, насколько это возможно.

Талия медленно вздохнула, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Возможно, все произошло слишком быстро – она была знакома с мистером Дарби… Джеймсом всего несколько недель. Но все в нем казалось правильным. Они подходили друг другу по темпераменту и уму, и когда она была с ним, становилась лучшей версией себя. Яркой, искрящейся, забавной. Не той маленькой раздражительной ворчуньей, которой она была в последнее время с Калли и Адамом. Талия никогда не встречала никого, кто заставлял бы ее чувствовать себя так, как Джеймс. В детстве она наблюдала, как Калли то попадала в переделки, то выходила из них, и задавалась вопросом, может, с ней что-то не так, потому что она не краснела при упоминании какого-нибудь молодого человека и не лезла из кожи вон, чтобы найти способ встретиться с ним в деревне. Она никогда не хотела, чтобы кто-нибудь прикасался к ней, не говоря уже о поцелуях.