Текст книги "Солженицын и Сахаров"

Автор книги: Рой Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

96

торов этого Возвращения великого писателя на свою Родину и прежде всего просчет самого Солженицына: он не сумел поддерживать внимание и интерес к своим выступлениям и высказываниям больше, чем 5-6 дней. Дальше все повторялось, и это становилось уже неинтересным для журналистов, которые ждали сенсаций. Даже жена и дети Солженицына время от времени покидали его поезд, который двигался через всю Россию очень медленно. Солженицын говорил позднее с большой обидой, что его поездка замалчивалась, что московские газеты неделями не писали ни строчки о его выступлениях и о том, что говорят люди в провинции. Эти обвинения были несправедливы. Я знакомился с частью местной прессы за июнь и июль и мог убедиться, что проблемы, поднимавшиеся на встречах Солженицына с жителями больших и малых городов Сибири, Урала и Поволжья, были почти одинаковы. У врачей или учителей Хабаровска имелись те же проблемы, что и у врачей и учителей Улан-Удэ или Омска: нерегулярная и низкая зарплата, недостаток учебников и медикаментов, голодные дети и истощенные пациенты, растущая преступность, плохая работа транспорта, произвол чиновников. Для Москвы все это не являлось открытием. Не было здесь никаких сенсаций и для иностранных журналистов. В конце концов и Би-Би-Си все больше и больше переключала своих операторов на съемки величественной русской природы. Большой фильм о Возвращении Солженицына в Россию вышел на мировые экраны в 1995 году и прошел здесь сравнительно незаметно. Конечно, не все было одинаково в Чите или Красноярске. В Иркутске Солженицын возложил цветы к месту гибели адмирала А. Колчака, одного из главных героев Белой армии в годы гражданской войны. Именно в Иркутске он был пленен и расстрелян. Прибыв в Красноярск, Солженицын вскоре отправился в село Овсянка на берегу Иртыша на встречу с Виктором Астафьевым. Их беседа один на один проходила около трех часов. В Омске литераторы и литературоведы из Омского университета провели несколько интересных бесед с Солженицыным и позднее издали большой альбом о пребывании писателя в их городе. Все это было важно для последующего изучения, но не для газет и телевидения. Солженицына везде принимали хорошо и слушали внимательно. Аудитории, в которых он выступал, были всегда переполнены. Вот выдержки из разных его выступлений от Хабаровска до Ярославля: – "Горбачев обманывал нас всех семь лет, – говорил Солженицын. – Он начал ломать, не подготовив

97

ничего нового. Перестройка пошла по ложному пути. Гласность Горбачев объявил, чтобы использовать столичную интеллигенцию против своих номенклатурных врагов. За этой гласностью последовали национальные взрывы и свобода преступлений". "В 1991 году народу посылался счастливый жребий. Достаточно было одного указа, и все бы тихо разошлись: и КПСС, и Верховный Совет, так были все перепуганы. Но ничего этого не было сделано". "Наши беды идут от Февраля 1917-го. Погубили страну не какие-то масоны, а наши деды и прадеды. Мы тогда дали разрушить цветущую страну". "Реформы Гайдара глупые, безмозглые. Я отказываюсь считать это реформой, у них нет плана и цели, последовательности и системы. Всю приватизацию надо пропустить через прокуратуру, надо ее остановить и начать следствие. Народ правильно назвал ее прихватизацией". "С коммунистической идеей надо покончить, выкорчевать ее без остатка и строить демократическое общество не сверху, а снизу". "У нас демократии сейчас даже подобия нет, для нее нужно всеобщее правосознание. У нас лжедемократия, у нас олигархия... Страной правит замкнутая группа из бывшей номенклатуры, из коммерсантов и из преступного мира". "После семидесяти лет зверского режима мы пошли путем замысловатым, извилистым, мучительным, о котором не скажешь уверенно, куда он приведет". "Мы, как обезьяны, говорим "ваучер", "мониторинг", "лизинг", "брифинг". Где наш язык? Если разучимся говорить по-русски, не будет нас, русских, вообще". "Я не националист, я патриот. Мы должны достичь национального примирения". "Ни в коем случае не вести переговоры с Татарией и Башкирией об условиях их вхождения в Россию. Не надо играть в национальные республики, а надо ввести губернское административно-территориальное деление". "Чечня может отделиться, там 80% чеченцев. Надо забрать оттуда русских и отправить туда чеченцев из Москвы, из Средней России, из Сибири". "Пусть Чечня рассылает свои посольства по всей земле, создает свою армию, флот, промышленность, пусть покажет себя!". "Без деревни Россия погибнет. Нельзя продавать землю с аукциона. Это бред. В чьих кошельках сегодня миллиарды рублей и долларов?". "Жириновский – карикатура на русского патриота. Кто-то нарочно создал такую фигуру, чтобы вызвать во всем мире ненависть к русскому патриотизму, к русскому национальному сознанию". "Я не собираюсь быть политиком. Политика, с точки зрения качества че

98

ловеческого творчества, стоит ниже философской или художественной деятельности. Я буду действовать только своим словом".

Хотя Солженицын отказывался считать себя политиком, уже по итогам мая он занял место в списке ста наиболее влиятельных политиков России. В июле он находился в этом списке на двенадцатом месте.

Из писательских организаций и групп к встрече Солженицына в Москве готовилась только редакция "Нового мира". Как раз в июне 1994 года в Москве открылся IX съезд писателей России – здесь были писатели патриотической ориентации. Предложение о том, что нужно послать приветствие вернувшемуся на родину Солженицыну было отвергнуто, и обсуждалось только в кулуарах. Но не были рады приезду Солженицына и писатели, которые заявляли в то время о поддержке Ельцина и демократов. На большом собрании писателей-демократов в Самаре в середине июля преобладала явная неприязнь к Солженицыну. "Я очень удручен последними выступлениями писателя, которого я чтил, – говорил Василий Аксенов. – Эта тяжелая поступь пророка, из-под каждого шага которого должен бить артезианский ключ живительных соков для России, это поливание грязью деятелей реформы, которые его принимают, – это все бестактно, без вкуса и для меня поразительно". "Я отрицательно отношусь к таким заявлениям Солженицына, что "Россия погублена", – заметил Григорий Бакланов. – Человек не был в России двадцать лет, а теперь приехал и все ругает. Ругать легко, помочь трудно"6.

Между тем в середине июля специальный поезд, в котором двигался по России Солженицын, находился уже в Поволжье, и все пассажиры этого поезда готовились к встречам в Москве. Готовились к встрече с писателем и в столице, и когда 21 июля – в четверг вечером Солженицын, наконец, прибыл в Москву, на площади у Ярославского вокзала собралось около двадцати тысяч человек; по московским масштабам, это немного. Дело было, конечно, не в дождливой погоде, как пытались объяснить некоторые газеты, а в отсутствии оповещения. О дне и месте прибытия писателя в Москву не сообщали ни печать, ни телевидение. Вокзал был оцеплен милицией, с вокзальной площади удалили сотни бомжей и убрали даже торговые палатки, десятками облепившие все московские вокзалы. Встречать писателя прибыли мэр Москвы Юрий Лужков, бывший посол в США Виктор Лукин, писатели Сергей Залыгин и Юрий Карякин. Солженицын произнес короткую, но сильную речь, бросая в толпу чекан

99

ные и точные фразы: "Россия сегодня в большой, тяжелой, многосторонней беде, и стон стоит повсюду. Государство не выполняет своих обязанностей перед гражданами, и страна идет нелепым, тяжелым, искривленным путем... Никто не знал, что выход из коммунизма будет настолько болезненным. Деревня работает почти бесплатно, за бесценок отдавая сельскохозяйственные продукты, на которых тут же наживаются посредники. Становится бессмысленным вести сельское хозяйство. Экономический паралич крупных предприятий лишает социальных гарантий жителей целых районов и городов. Народ у нас сейчас не хозяин своей судьбы, и мы не можем говорить о демократии. Демократия – это не игра политических партий, а народ – не материал для избирательных кампаний. Врачи и педагоги работают по инерции долга, и это не может продолжаться вечно. Прорастает удав преступности, который грозит скоро задушить все общество. Я помню все советы людей, я знаю, что сказать Москве, чтобы донести глас народа до слуха тех, у кого есть власть и влияние... Я не теряю надежды, что России удастся выбраться из этой ямы, хотя для этого потребуются высокая ответственность на верхах и большие усилия снизу...". "Выполнению этой задачи, – заключил Солженицын, – поможет сохраненное народом душевное здоровье". Это была лучшая речь писателя за время его пребывания в России. Но ни в одной из газет она не была опубликована полностью. Даже то, что я написал выше, я сконструировал из отдельных фраз, процитированных добрым десятком газет – от "Комсомольской правды" и "Курантов" до "Правды" и "Советской России".

Нет пророка в своем отечестве

Еще в 1974 году у семьи Солженицына была конфискована квартира в центре города. Теперь власти Москвы предоставили писателю удобную новую квартиру в одном из арбатских переулков. В одном из живописных районов Подмосковья, в Троице-Лыково, на высоком берегу Москвы-реки заканчивалась отделка дома для работы писателя и размещения его архивов.

Первые дни в Москве прошли за разборкой бумаг и огромной почты, накопившейся в Фонде Солженицына, в его литературном представительстве и в редакции "Нового мира". Встреч было немного, и первая из них – с Лидией Чуковской и ее доче

100

рью Еленой Цезаревной, которые более тридцати лет помогали писателю во всех его делах. В августе 1994 года Солженицын снова отправился в поездку по некоторым южным областям и краям России. Это была уже частная поездка – без Би-Би-Си и спецвагонов с отдельной кухней и рестораном. Писатель посетил Ставропольский край и Ростовскую область, т. е. места, где он родился, провел детство и юность и где находятся могилы его родителей. Как известно, Солженицын родился в Кисловодске 11 декабря 1918 года. Его отец умер или погиб еще до рождения сына, а мать в начале 20-х годов перебралась в г. Ростов-на-Дону, где будущий писатель окончил школу и учился затем в Ростовском университете на физическом факультете. Побывал Солженицын и в Рязанской области, и в г. Рязани, где после лагеря и ссылки работал учителем. Местная печать много писала о своем знаменитом земляке. Московские газеты писали подробно, пожалуй, только о посещении Солженицыным деревни Мильцево Владимирской области, где в 1957 году писатель жил у Матрены Васильевны и работал над романом "В круге первом" – рабочее название романа было тогда "Шарашка". Немного позже появился и знаменитый рассказ "Матренин двор", это название Солженицын принял по совету Александра Твардовского. Теперь, в сентябре 1994 года Солженицына вышли встречать жители деревни Мильцево и соседних деревень. Лишь в середине октября писатель вернулся в Москву и стал готовиться к предстоящему выступлению в Государственной Думе.

Состав Думы в 1994 году был крайне пестрым, и главными фракциями здесь были фракция Владимира Жириновского и его ЛДПР, фракция правых радикал-реформаторов во главе с Егором Гайдаром и фракция КПРФ во главе с Зюгановым. Все эти политические движения относились к Солженицыну весьма критически, и он отвечал им еще более резкой критикой. Тем не менее Солженицын не исключал возможности выступления в Думе с развернутым изложением своего видения состояния России и путей ее выхода из перманентного кризиса. На одном из заседаний Государственной Думы в сентябре Станислав Говорухин и Владимир Лукин предложили пригласить Солженицына для выступления. При первом голосовании это предложение не набрало большинства голосов. Против выступили как коммунисты, так и фракции Жириновского и Гайдара. Однако фракция КПРФ вскоре изменила свое мнение, и Дума приняла решение о приглашении писателя. Выступление было назначено на 28 ок

101

тября, и печать еще за несколько дней до этого комментировала необычное заседание.

Солженицын прибыл в Думу перед самым выступлением и вошел в зал в окружении десятков журналистов. В зале пустовала половина депутатских кресел. Не пришли депутаты из Правительства, а Егор Гайдар демонстративно вошел в зал через полчаса после начала выступления.

Писатель тщательно подготовился к выступлению и говорил напористо и вдохновенно. Его речь была интересной и содержательной. Но отклика в зале почти не было, лишь иногда раздавались жидкие аплодисменты. Солженицыну не задали ни одного вопроса – ни устно, ни письменно.

Конечно, писатель повторил многое из того, что уже говорил ранее: "На нас лежит ответственность перед страдающим народом. Я вынес ощущение, что народная масса обескуражена, она в шоке от унижения и стыда за свое бессилие. Людей практически выключили из жизни. У них оказался небогатый выбор: или влачить нищее существование, или постигать ремесло, как обманывать государство". Писатель осудил приватизацию, издевался над ваучерами, отмечал рост преступности, осуждал ограбление вкладчиков сберегательных касс, рисовал бедствия деревни. Он повторил слова об олигархии и коммунистической номенклатуре, "перебежавшей в демократы". "Говорят: нет денег. Да, у государства, допускающего разворовку национального имущества и неспособного взять деньги с грабителей, нет денег". Эти слова вызвали слабые аплодисменты. Говорил Солженицын о земстве, о других формах местного самоуправления, о национальных проблемах России. Он не называл имен и ничего не сказал о Президенте, но заявил в конце выступления, что Россией сегодня правит корысть, в ней господствуют эгоистические интересы меньшинства.

Выступление Солженицына было полностью показано по центральному телевидению. Оно было опубликовано газетами "Правда", "Российской газетой". Однако это выступление очень мало обсуждалось вне стен Государственной Думы. Даже активно поддерживавшие писателя газеты были обескуражены. "Прозвучавшая в пятницу речь Александра Солженицына, – писали "Известия" 1 ноября 1994 года, – была выслушана Государственной Думой с вежливым вниманием, не согретым, кажется, более ничем, кроме почтения к самому оратору и выстраданному им праву говорить все, что он хочет. Сдержанная, чтобы не сказать

102

вялая, реакция прессы на эту речь, отсутствие на нее широкого общественного резонанса позволяют заметить: выступление писателя не стало крупным политическим событием". Западные журналисты также были удивлены равнодушием думцев и публики к Солженицыну, но не могли найти объяснения. Впрочем, поведение Думы понять можно. Доминировали здесь именно те партии и фракции, которые были задеты прежними выступлениями писателя и рассматривали его как своего политического противника. Да и вне Думы не было в 1994 году ни одной политической партии, которая могла оценивать Солженицына как своего союзника. В откликах прессы сказалось, видимо, то постоянное пренебрежение Солженицына к журналистам, которое он многократно высказывал на Западе и стал повторять в России. Что касается широкой публики, то она уже устала от критических речей. Писатель в данном случае никому не открывал глаза на действительность, о которой многие из политиков и простых людей говорили еще более резко. Но население было деморализовано, оно устало от слов. Россия была затоплена критикой, и еще одна критическая речь мало кого могла взволновать. Солженицын надеялся влиять на положение в обществе своим словом, но инфляция слов была в стране даже большей, чем денежная инфляция.

Выступление в Думе не являлось инициативой Солженицына. Иное дело телевизионные выступления, которые предложил руководству ОРТ сам писатель. Речь шла не о выступлениях в прямом эфире, а о заранее подготовленных передачах по десять-пятнадцать минут каждая. Темы первых передач Солженицын определил сам: земля и земельная реформа, экономика, беженцы и культура. Передачи начались уже в августе и вызвали немалый интерес у публики и прессы. Каких-либо новых идей Солженицын не высказывал, но говорил горячо и заинтересованно. Лично мне казалось неверным, что в передачах отсутствовала полемика. Ведущий программы задавал писателю только заранее согласованные вопросы.

В сентябре передачи с участием Солженицына продолжались и стали проводиться регулярно по понедельникам в вечернее время. Темы этих выступлений менялись, но менялся и тон писателя: он становился все более назидательным. При этом Солженицын весьма уверенно говорил и о таких проблемах, о которых имел лишь самое приблизительное представление. Он делал множество предложений, но было неясно, кто и как должен их

103

осуществлять. Передачи становились все более неинтересными, и их перестали комментировать в печати. Анализ зрительских интересов показывал, что российский зритель утратил в октябре-ноябре 1994 года интерес к выступлениям Солженицына. Самая популярная из российских газет поместила в конце 1994 года весьма критическую статью Юрия Зубкова "Солженицын как телезвезда". Автор писал: "Если первые телеинтервью Солженицына оставили чувство глотка свободы, прикосновения к спокойной и мудрой силе, то от недели к неделе чувства эти менялись в сторону какой-то неловкости и досады... Усилиями выбранных им самим собеседников Солженицын теперь вещает. Быть может, у него есть на это право. Но и у нас, десятилетиями слушавших вещания все новых вождей и пророков, тоже есть право и даже обязанность – больше не принимать на веру. А вдруг окажется, что не под силу писателю, пусть и самому великому, придумать переустройство великой державы... Вдруг выяснится, что не так все просто, как видится при встречах на перроне и из писем. Что кроме законов нравственных есть и другие – экономические? Как и телевизионные, которые просто требуют, чтобы человек с экрана не вещал в застывшем величии"7.

В 1966 году в течение нескольких месяцев Солженицын получил возможность проводить встречи и литературные вечера в разных местах, главным образом в ведущих НИИ Москвы. У многих из присутствовавших в зале имелись магнитофоны, и записи, а также стенограммы этих встреч расходились затем по всей стране. Одну из таких записей – выступление писателя в Институте востоковедения 33 ноября 1966 года А. Солженицын включил в собрание своих сочинений – в один из томов своей публицистики. Я присутствовал на одной из таких встреч с Солженицыным. Они начались с чтения одного из текстов писателя – "Улыбка Будды" – вставной новеллы из романа "В круге первом". Это один из самых замечательных рассказов Солженицына, который слушателям был незнаком. Александр Исаевич читал превосходно, недаром он готовился когда-то к карьере артиста. Все слушали, затаив дыхание. Когда чтение кончилось, была тишина, потом редкие аплодисменты, тюремно-лагерные рассказы трудно приветствовать иначе. Потом пошли вопросы, на которые Солженицын отвечал с блеском и юмором. Встреча шла более трех часов, и все расходились неохотно.

В чем дело? Почему через 30 лет Александр Солженицын утратил контакт с российской аудиторией. Причин здесь, видимо,

104

несколько. Тогда Солженицын многим из нас открывал глаза, он говорил о проблемах и фактах, которые большинству из присутствовавших в зале не были известны. Но теперь в 1994-1995 гг. Солженицын повествовал о вещах и фактах, которые всем его слушателям были знакомы и обсуждались не раз. Это позволило радикал-демократам из "Выбора России", на которых писатель обрушил свою критику еще во время поездки по России, взять своеобразный реванш. "Мы надеялись, – писала Алла Гербер, – что Солженицын сумеет увидеть и понять проблемы новой России. Мы ждали слова громадного писателя, независимо от того, разделяем мы его взгляды или нет. Но взгляда не снизу, а сверху, откуда только ему и видно, что с нами происходит, куда мы, с чем и зачем. Но Солженицын все успел узнать и все понять за несколько месяцев пребывания в России, но только на уровне репортера из районной газеты. Мы прощаемся со своим Солженицыным, который теперь открывает нам истины о том, что надо мыть руки перед едой"8. "Великий русский писатель, – иронизировал по тому же поводу журнал "Новое время", – задался, по-видимому, задачей озвучить штампы перестроечной публицистики 5 или 7-летней давности со страстью человека, вопиющего в пустыне о том, что дважды два будет четыре. Четыре!"9.

Неудачные выступления на телевидении привели к снижению общего политического рейтинга писателя. С почетного двенадцатого места он переместился в конце 1994 года на восемьдесят шестое, а в начале 1995 года и вовсе был исключен из списка ста ведущих политиков России. В передаче от 30 января 1995 года Солженицын подверг резкой критике само телевидение, услугами которого он так неумело пользовался. "Сегодняшнее телевидение, проданное за деньги, народ презирает... Он понимает, что его отравляют, что ему плюют в душу каждый день. Народ-то понимает, но до этого не додумаются те, кто ведет эту политику, не додумаются, пока не взорвется что-нибудь... Нашим средствам массовой информации нужно сказать: подумайте, что вы несете народу, зачем вы отравляете народ, доводите его до бешенства?! Зачем?!"10. Это была слишком примитивная оценка и роли российского телевидения, и отношения к нему широких народных масс.

С весны 1995 года передачи Солженицына уже никто не комментировал и почти никто не смотрел. Даже я пропускал многие из них, хотя и старался внимательно читать тексты этих выступлений, которые регулярно публиковались газетой "Рус

105

ская мысль", издаваемой во Франции по видеозаписи. 21 августа Солженицын посвятил свое выступление Чечне. За год до Хасав-Юрта писатель заявлял: "Освободившись от Чечни, мы укрепим Россию. Давайте честно признаем, что чеченцы – и мужеством своим, и военной доблестью и искусством, и упорством к независимости, и верой в то, что, отделясь, они будут процветать, вполне заслужили независимость. И пусть они ее получат, и чем быстрее, тем лучше! А мы с этого момента, во-первых, отделяем терские казачьи земли, во-вторых, все чеченцы по всей России становятся иностранцами и едут в Чечню получать чеченские паспорта, а потом становятся в очередь в русское посольство получать визу и объяснять, зачем они к нам едут, какой именно деятельностью они будут заниматься, на какой срок и какая польза России от них. Надо иметь мужество принять решение на уровне века. Надо перестать думать только захватно"11. С подобными предложениями не выступали даже самые радикальные демократы типа Валерии Новодворской. Да, они были за отделение и независимость Чечни. Но никто из них не предлагал выселять всех этнических чеченцев из России в Чечню. Крайний радикализм Солженицына в чеченском вопросе никто, однако, тогда не комментировал, так как никто уже не хотел участвовать в этих "Останкинских встречах с Солженицыным на ОРТ". Осенью 1995 года не выдержала самая лояльная к писателю газета "Известия". В номере от 20 сентября тот же самый Константин Кедров, который защищал более года назад право великих людей жить по своим законам, писал: "...Мы слушаем сегодня Александра Исаевича в лучшее телевизионное время и понять не можем, тот ли перед нами писатель... Говорю это не в упрек, потому что гений не всегда гений. Вдохновение, как любовь, проходит. Тогда-то и начинается "суета и томление духа". Дело даже не в том, что Солженицын повторяет зады Жириновского и Зюганова. Парадокс в том, что у Солженицына те же тезисы выглядят невзрачнее и бездарнее... Больше года мы были зрителями политического театра Солженицына. Сейчас совершенно ясно, что новая пьеса не удалась".

Подобные отклики позволили руководству ОРТ прекратить выступления Солженицына, расписанные уже на два-три месяца вперед. Самокритичность никогда не была свойственна писателю. "Меня зажимают, – говорил он на встрече с читателями "Комсомольской правды". – Когда я получил канал и по нему говорил, то невыносимой становилась моя критика. Этого не

106

могли выдержать ни правительство, ни президентская команда, ни вожди партий, ни Государственная Дума, ни денежные мешки-грязнохваты, которые стоят за нашим телевидением... Кроме того, московская образованшина возмутилась и потребовала, чтобы меня отключили от микрофона"12.

Можно было заранее предвидеть взаимную неприязнь между вернувшимся в Россию Солженицыным и коммунистами, а также радикальными либералами-западниками. Однако крайне враждебно встретили писателя и все известные лидеры российской национально-патриотической оппозиции. еще до приезда Солженицына в Москву Сергей Бабурин заявил, что "ничего не ждет от появления Солженицына в России". "А кто он, собственно, такой?" – ответил вопросом на вопрос Александр Невзоров. "Время Солженицына прошло", констатировал Олег Калугин. "Кто придет его слушать? – спрашивал редактор газеты "Завтра" Александр Проханов. – Он не будет встречаться с коммунистами... К нему не придет партия Гайдара, весь этот неокапиталистический и космополитический слой... Он будет искать поддержки у националистов. Тут он как дома, тут его духовная родина. Но с чем он туда придет? Вряд ли он придет туда как абсолютный хозяин. У этой оппозиции появились свои лидеры, свой горький опыт, своя трагедия – трагедия октября прошлого года. Трагедия, которую Солженицын принимает. Он оправдал расстрел у "Белого дома"... И как же он придет к националистам, которые считают это величайшим преступлением перед Россией?"13.

Еще до возвращения в Россию Солженицын говорил, что не рассчитывает на всеобщую поддержку в стране: "Ничего не дастся легко, все будет встречать сопротивление и злобу с разных сторон... Я отдаю себе отчет, что возвращаюсь в Россию на тяжелый жребий. Но надо попробовать"14. "Я выполнил свой литературный долг – говорил Солженицын в феврале 1994 года в интервью журналу "Ньюйоркер", – и теперь должен попытаться по мере сил и возможностей выполнить свой долг перед обществом"15. При этом Солженицын подчеркивал во всех своих интервью и заявлениях конца 1993 и начала 1994 года, что он не связан ни с какой политической партией в России и ни с одним политическим деятелем, и поэтому не собирается участвовать во власти. "Я не приму назначения от правительства, какое бы мне не предлагали. Я ни кем не хочу руководить. Я не буду баллотироваться ни на какой пост"16. Это вовсе не означало, что Солженицын мечтал об одиночестве и изоляции. "Общественная жизнь

107

будет занимать у меня в России много времени, – говорил Солженицын. – Я буду ездить по стране. Буду выступать перед простыми соотечественниками. Я вижу себя в роли писателя, видение которого объемно, целостно и который не разъединяет, а объединяет свой народ"17. Этого не получилось. Солженицын не стал в 1994-1995 годах духовным вождем общества, он не смог объединить вокруг себя российских граждан, но, напротив, встретил во всех слоях и группах населения страны весьма жесткую критику. И через год, и через два года после своего возвращения в Россию Солженицын оставался в полном одиночестве и как общественный деятель, и как идеолог. Отвергнув все реальные общественные движения в стране, он не сумел создать своего общественного или нравственного течения. Солженицын оказался без своего места в реальном идеологическом пространстве страны. Трудно было даже определить сущность его проповедей. Многие определяли писателя как религиозного моралиста. Но как раз о религии и Боге Солженицын говорил в России меньше всего. Дора Штурман называла Солженицына либералом, Борис Капустин – национал-консерватором, Александр Янов – русским шовинистом. Владимир Воздвиженский определял идеологию Солженицына как ретроутопию, и это определение кажется мне наиболее точным. Отвергая ужасную и чуждую ему действительность, писатель предлагал России не движение вперед, а возвращение назад – к мнимой гармонии России конца XIX – начала XX века или даже еще дальше в прошлое – к середине и к концу XVI века, к временам, когда еще не было в России ни церковного раскола, ни петровских реформ. Именно такие оценки возникали при чтении большой работы Солженицына "Русский вопрос" к концу XX века", которая была написана осенью 1993 – весной 1994 года и опубликована в № 7 журнала "Новый мир" за 1994 год – как раз к появлению автора в столице России. Однако взгляды А. И. Солженицына на историю России и на русских как нацию требуют особого рассмотрения.

Александр Солженицын и новая Россия

Александр Солженицын не стал в новой России властителем дум, и ему не удалось выступить как объединителю народа ни в столицах, ни в провинции. Его роль как духовного лидера страны или как "совести" нации оказалась не столь значитель

108

ной, как этого ожидали многие. Однако было бы ошибочно и принижать эту роль. Несмотря на очевидное одиночество, Солженицын сумел занять уникальное место в жизни страны – и как наиболее известный из всех современных российских писателей, и как одна из самых выдающихся личностей XX столетия. К тому же, несмотря на трудности, связанные с возрастом и здоровьем, Солженицын продолжал работать на всех прежних заявленных им направлениях с исключительной интенсивностью.

После годичного перерыва А. Солженицын вернулся на телевидение, выступив 23 марта 1997 года с большим интервью в программе "Итоги". Писатель повторил свою критику в адрес политики правительства. Он резко осудил продолжение грабительской приватизации и удушение отечественного производства. Государство и народ продолжают подвергаться ограблению, и потому казна России пуста. Россия сможет возродиться только тогда, когда грабители-грязнохваты и коррумпированные чиновники вернут народу отобранное у него достояние. Но Солженицын признал, что он не знает, как это сделать. Он посетовал на невнимание к его деятельности как прессы, так и телевидения. Солженицын воздержался от ответа на вопрос о главной национально-государственной идее для России – эта тема обсуждалась в печати уже два года. Писатель резонно заметил, что новая национальная идея не может родиться в кабинетах или на заседаниях каких-то комиссий, она должна созреть в сотнях и тысячах умов и сердец. В качестве "временной" национальной идеи Солженицын предложил идеи графа Петра Шувалова из его письма к императрице Елизавете – "Проект сбережения народа".

В конце мая 1997 года в Российской Академии наук прошли выборы новых академиков. Всего было избрано 67 новых академиков и членов-корреспондентов РАН, однако российская печать уделила наибольшее внимание избранию в действительные члены РАН А. И. Солженицына – по Отделению языка и литературы. Вопросов к кандидату на общем собрании Академии не было, и сам Солженицын свое избрание в академики никак не комментировал. В сентябре 1997 года Солженицын, уже как академик, принял участие в большом международном "круглом столе" на тему "Наука и общество на рубеже нового тысячелетия". Перед большой аудиторией, в которой было немало и лауреатов Нобелевской премии, Солженицын прочел и свой доклад – о глобальном упадке культуры и обнищании души, поразившему мир. Солженицын связывал все это с информационным пресы