Текст книги "Гардемаринки-гарде! (СИ)"

Автор книги: Роузи Кукла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Вот такой смотр у меня был в моей жизни.

Учеба

Начались будни.

С утра и до четырех часов мы на занятиях. Конечно все вместе. На самоподготовке в одном классе, а на лекциях, с некоторых пор, сидели компактно, когда сразу весь курс слушал математику или физику. Особенно после одного случая.

Поначалу у каждой из нас появились поклонники и воздыхатели. У кого–то со старших курсов, у каждой, считай, из нашего курса.

Как–то сидели вместе такие воздыхатели и что–то так сильно увлеклись, что потом сначала она попросилась на выход, а потом и он следом. Все конечно загудели. Это надо же, вместе вышли! Сейчас они там и этим займутся…

А потом их так и прихватили. Обоих. Вот так–то.

Правда, закончилось все на мировую. Они поженились, но все равно, каждая поняла, что ухо надо держать востро.

Поэтому, как только одни на самоподготовке остались, расселись за столами, то решили, что теперь все! Если хотим выучиться и закончить, стать офицерами, то надо всем вместе держаться. А то мы, так и до выпуска не дотянем, если уже на первом курсе замуж, то, что говорить о последнем курсе? А там дети пойдут. Как тогда?

Я думала, что меня это вообще не касается. Я всех поклонников отшила быстренько, мне не этого хотелось. Мне все нравилось.

И форма и даже то, что я живу в кубрике и в увольнение не выхожу. Не хочу, да и не к кому. Жена Богдана Ивановича пару раз приглашала, но я, помня ее уроки, каждый раз отказывалась. Ко мне тогда еще Зойка подлезла и спрашивала. От чего это я так?

– Ты не права. Тебе надо обязательно с ней поддерживать хорошие отношения.

– Чего ты лезешь? Это же не твоя забота. То же, мне стратег нашлась? Но потихонечку меня разговорила, и я ей, не знаю сама даже от чего так, но все выложила. Даже сама не заметила как.

– Ты знаешь, Коза. – Так мы ее, с моей легкой руки стали звать, ведь Зойка, это же козье имя.

– Я как после смерти отца с матерью и сестры одна осталась, так мне сам свет не мил показался. Они ведь так вместе и ушли. Ехали с похорон бабушки и сразу все в одной машине. Даже пикнуть не успели, как их КамАЗ с пьяным водителем протаранил на встречной полосе. После того у меня квартира осталась. А я уже не могла там оставаться, тем более одна. Нет, я не трусиха, но все равно, как зайду туда, то мне все кажется, что вот сейчас папа или мама выйдут из комнаты, или сестра меня спросит и опять мы…

Ну, да ладно. Я ведь пока с родителями жила то тоже кое в чем просветилась. Особенно все по мужской части знала.

– Ну, да! А по тебе не скажешь.

– Ну, по материальной, можно сказать части.

– Как это, не понимаю.

– Ну, как там у них все, и какие.

– Ну, да! Что–то не верится. И где это ты так просветилась?

– Вот бы тебе туда? Да! Ну, что я тебе скажу, один коробок ты мне уже подарила, готовь теперь второй.

– Что, опять за свое? Опять обзываться? Ты меня так заклюешь окончательно и я уже, в самом деле, дурой стану.

– Точно! Теперь уже точно. Потому что ты думаешь как самая последняя дура.

Ну и что, если я с малых лет насмотрелась и на маленьких и на больших, и на вот таких, крошечных, даже. – Пальчик свой, мизинчик показываю.

– Так, таких маленьких не встречала. Таких не бывает, поняла?

– Это ты мне говоришь? Да, ты знаешь, что я в десять лет его уже в руках держала.

– Врешь! Ведь врешь все! Опять завираешься? Ну, как ты в десять лет могла быть с мужчиной? Как такое может произойти?

– Как, как? А вот так! Сначала подружка пришла и сказала, что там ее угощал один.

– Что? Прямо так и сказала? Она что у него брала в…

– Так, где там наш коробок, а ну открывай! Ты все–таки озабоченная. Это не Катьке надо было замуж выходить, после свидания, а тебе. Помолчи уже, иначе не дашь даже рассказать. И потом, что это у тебя за мысли такие в голове? Ну, сплошное б……. только на уме.

Ну, так вот. Один из не русских, стал девочку соседскую склонять к тому, о чем ты подумала в меру своей испорченности. А та молодец, сразу раз и ко мне. Ведь я заводила во дворе и заступница.

– Так, иди к нему и делай, что он тебя попросит, а я спрячусь. И как только он к тебе, то я раз и рядом. И не бойся! Ничего он тебе не сделает. Мы его, наоборот, с тобой проучим.

– Нет. Взрослым говорить нельзя. Ведь его сразу же посадят. А так, пусть живет, но от нас он все–таки получит по полной!

Ну, как задумали, так и все провели. Он только штаны стянул, а я тут как тут.

– Чем это ты, Мамед, тут занимаешься?

Перепугался он не на шутку. Умолял меня не говорить никому и в ногах валялся. Сжалилась и отпустила. Пожалела его потому, что у него еще братья и сестры малые.

– И что? На этом и все?

– И все.

– А как же о том, что ты говорила?

Отговорилась я тогда. А ведь как все было на самом деле? Не самый хороший в жизни поступок, но я его все–таки совершила. Но ей так говорила.

– Вот так, через того самого Мамеда я все и узнала об их обустройстве. Это потом уже, когда он увольнялся, то мне признался, что если бы не я, то он бы не удержался и тогда бы в тюрьму попал, точно.

– А ты как? Как ты с ним?

– А никак!

– Что–то я ничего не поняла?

– А что ты хотела узнать? Что он передо мной все проделывал со своей колбасой? Наверное, подумала, что все из себя и прямо на меня, поливал, как из шланга?

– Ну, как–то так, наверное.

– Вот я и говорю тебе. Готовь коробок!

– Ну, Маринка? Мариночка! Расскажи мне подробнее, как там Мамед…

– Так! Где коробок?

Вот же какая настырная? И все–то ей разузнать хотелось и знать. А я ведь ей так, для хвастовства ради, просто и что бы по красоваться. Но ведь, по правде сказать, то была вовсе не соседская девочка, а я. Он ведь передо мной все этим жонглировал. А потом и я, не удержалась и тоже к его фокусам подключилась. И закончилась все это от того, что Мамед тот проболтался, привел товарища. Потом еще. Вскоре нас выследили пацаны.

Выследили и вместе с товарищами своими из части, с кем дружили из морпехов, и как следует, проучили! По–солдатски, бляхами, по ягодицам! Ну и мне досталась, такая отметина на всю оставшуюся жизнь. Так я потом все эти их фокусы еще долго пыталась применить на себе. Спасибо им, что хоть матери моей не доложили!

Хотя пацаны, все же иногда и меня просили, помочь им с фокусами! Уж больно, они говорили, руки у тебя ловкие!

Вот такие я прошла университеты, но об этом никому и молчок. Мало ли что может на ум прийти кому–то? Еще подумаете, а может всего того и не было вовсе и я все придумала? Может и так, а может, и нет. Я ведь только в мечтах такая смелая с мальчиками.

Сказать по–правде, так нравился мне один парень. Ну, не парень, наверное, а мужчина. Уж больно веселый был прапорщик в нашей части и дети его тоже любили. И со мной он все время.

– Привет Маринка!

– Привет, Сундук! – Это все их так между собой прозвали. Наверное, это за то их так, что они как что, так тащат и все в сундук складывают. Вот так и прозвали прапорщика.

Мы еще так же препираемся, пока он мне не начинает, как всегда, пошлятину всякую нести. Но мне она приятна была, ей Богу! И я уже отхожу от него, а он мне вдогонку обязательно любимую свою песенку.

– Как увижу я Маринку, так хватаюсь за ширинку…

У меня все время, как я такое слышала, диафрагма в животе поднималась волнительно, а рука, так и тянулась сама туда. Жаль, что у меня не было этой самой ширинки под рукой тогда. И, наверное, этим бы все не закончилось, если бы не его жена.

Говорили, что она красивая, а я такого не замечала. Специально ходила к ней в медпункт, не потому что ссадина или ранка, а потому, что мне очень хотелось свою конкурентку, как я считала, рассмотреть.

– Ну, что там у тебя, детка?

Как скажет мне тоже? Ну, какая я тебе детка, думаю?

Пока она там что–то на мне замазывает или бинтует, я ее в упор рассматриваю. Помню она все время мне.

– Что это с тобой не пойму? Другие дети, как дети, а ты как партизанка. Сколько тебе не обрабатываю, а ты ни пикнешь, все сидишь и на меня смотришь. Может подуть?

А я после, как от нее выйду, так если это бинт, или пластырь, так я его обязательно сорву.

– Тоже мне, доктор Пилюлькин! – Говорю в сердцах.

– И что это он в ней нашел? Ведь и глаза у нее песочного цвета и смеется она нервно и не добро, да рот у нее как у лягушки. Другое дело, мой прапорщик! Ах, я бы на ее месте, я бы с ним…. И давай фантазировать. То я с ним на броннике его, то с немцами воюем вместе. А он, к слову, водитель был классный. И на броннике и на ПТ‑26, плавающем танке. Через тот танк все потом и закончилось все, кстати плачевно.

Как я и думала, от чего он такой мрачный? А ведь загуляла эта его Песчанка. С командиром одним из нашей части. Потому он и переживал. А я за него стала переживать.

Я себе места не находила! К нему приду, а он совсем погас. Я его и так и эдак, развеселить пытаюсь. А он глянет, улыбнется виновато и опять мрачный такой все время в своих моторах копается. А у меня сердце кровью обливается. Не слышу я его радостного приветствия и распохабной песенки. А все, эта змея! А потом вот что произошло.

Вдруг в полку тревога. Причем не так как всегда, а внезапно. Все забегали, а потом пушечный выстрел со стороны шоссе, что к нашей части. Потом еще выстрел и еще. А в гараже, в боксах, где танки, там вообще кутерьма. Пожар какой–то тушат, кричат, что кто–то на танке ворота выбил и выехал на шоссе. А следом слышу, как с матюгами называют фамилию моего любимого прапорщика. Я ничего не понимаю? Как это думаю, ошибка какая–то. А тут вижу как в танке мой папка. Выскочил на нем с открытым люком, а следом газик с вооруженными морпехами. И как рванут в сторону, откуда выстрелы.

Потом все проясняется. Оказывается, мой любимый прапорщик напился и решил своей Песчанке отомстить. А так как он добрый был, то ее не тронул, а решил ее хахаля припугнуть. И хоть потом всерьез уверяли многие, что он мог, в самом деле, его расстрелять из танка, но то, наверное, с перепугу так говорили. Ну, так вот, мой прапорщик, пил три дня подряд до этого, потому, что Песчанка от него к тому офицеру ушла, а потом пришел на службу. Пьяный был, конечно же, а может, кто и о ней напомнил? Так, вот, он что сотворил? Взял и угнал ПТ‑26, плавающий танк. Говорили потом, что он решил из него их обоих, в доме пятиэтажном и прямо в квартире расстрелять из пушки. Но, то враки, все. А чтобы успеть все, он же ведь хитрый и ловкий, вот он и поджег брезент. Вспыхнуло пламя, все тушить бросились, а он прыг в танк, ворота выбил и на шоссе. Он бы конечно доехал. Я знаю. Ведь лучше него никто не мог так водить танк, как он. А тут ему навстречу по шоссе автобус с офицерами! Он, отчего–то решил, что в нем и его обидчик. Потому из пушки, как грохнет! Да видно пьян был сильно, промазал! Из автобуса все в рассыпную. Он еще пару раз выстрелил. А тут мой папка на среднем танке. Сходу в его плавающий танк как стукнет! А плавающий, это значит, легкий. Он и заглох. Потом на его танк раз и брезент накинули, чтобы не видел ничего, а он все равно вылез. Говорили, страшный такой вылез и даже говорили, что в зубах у него нож, а в обеих руках по гранате. Он бы отбился! Да, только как он встал на брезент тот, так за него дернули и он свалился.

Я потом все время так по этому поводу думала.

Жалко! Хороший ведь был сундук и веселый. Зря он конечно. Не надо ему было всего этого. Ну и что, подумаешь? Он же ведь симпатичный! Нашел бы кого–то на первое время, а там и я уже подросла бы! Зря он все это! Жалко ведь парня!

Вот так я рассталась с очередным своим любимым мужчиной. Малая была, а ведь почти всю ночь проплакала, так его было жалко. А может и не его, а того, что мечта моя ускользнула от меня с тем прапорщиком.

Мама на следующее утро.

– Доченька, ты чего? Не надо, детка плакать, с нашим папкой все хорошо и, слава богу, обошлось уже все.

За папку думала, я переживала. Она так и не узнала, что с этим прапорщиком в меня поселилась убежденность в том, что у меня с ними, военными, больше никогда не будет ничего общего.

Но так я тогда думала, а как на самом деле?

Любовные последствия

Мало нам было бытовых проблем, так еще и сердечные волнения подключились. Я уже говорила, что у каждой из нас буквально сразу же появились поклонники среди курсантов. Девчонки подумали, что это манна небесная на них пролилась. Сейчас! Это такое серьезное оказалось испытание, что не все его выдержали. Расскажу и об этом.

Мы ведь каждая, кто уже с нами и в форме, буквально каждый час под прицелом мужских взглядов оказались. Мало того что все время за собой следить надо, как сидеть, ходить, как форму красиво носить, простите, как и в какой туалет сходить, так еще думать надо, что и когда говорить.

Вот, к примеру, идем парой с кем–то, а кто–то из ребят обронит провокационно и специально, у нас за спиной мимоходом.

– Смотри, Коля, какая у девочки фигурка красивая! А попка, ну просто из теста и как выпирает!

– Это у которой? – Второй спросит.

Мы ведь поначалу все время на такое покупались, а ведь они просто прикалывались! Понятное дело, что он ответит, что мол, у той, что с краю. А нас–то всего двое. Вот и думайте сами, что это комплимент, или издевка?

Или вот вам фокус. Стали приходить записки в наш адрес. А в них одно, и тоже, практически только в разных вариациях, но все время. Что, мол, как увидел тебя такую и все дольше в том же духе. Что мол, если ты не ответишь, или не выйдешь туда–то и в таком часу, или так не оденешься или и еще всяких там вариантов. Но все это с издевкой, понятно. А многим это нравилось, дурочкам и покупались! Смотрю, Людка из нашего кубрика стала после отбоя с постели вставать и куда–то пропадать. Потом другая и тоже исчезать. Нет, думаю, так мы не договаривались!

В это время Богдан Иванович меня плотно прижал.

– А, ну, племяшка, давай как на духу! Что там у вас происходит? Хорошо, что он наш начальник. Мы с ним все эти случаи разобрали, а потом он сделал организационные выводы.

Меня, Зойку и еще пару девчонок назначали командирами. Их отделениями, а меня старшиной класса, заместителем командира взвода, ЗКВ, так для краткости. Нам очередные звания присвоили, старшины второй статьи и велели галуны на погоны, по две лычки, как у нас говорили, пришить. После того собрание провели. Пригласили психолога, и даже сексопатолога. Вот как! Забили тревогу, а потому, что были причины. Вернее, уже ощущались последствия.

Людка залетела, а у второй красавицы герпес генитальный и вши. Обеих в госпиталь, а там диагноз. И не вердикт, а следствие, как мне сказали, от беспорядочных половых сношениях. И когда это они успевали?

Мы в ужасе, перепугались. У нас карантин объявили. Меня к начальству. Предупредили, что если еще подобное, то всех распустим. Из училища не выгоним пока, так сказали, а вот никакого больше проживания на территории. Где хотите и с кем, так и живите. Нечего у нас в училище б…… разводить!

Я своих старшин собрала и все им рассказала. Говорю, или мы, или так и уйдем из училища с кличками, как у проституток и мнением, что все мы б……

– Решайте! Я, на такое не согласна! Голосуем?

Как потом говорили, что некоторые девчонки меня с тех пор прозвали Железная леди.

Только вы не подумайте, что мы только этими делами занимались. Нет, конечно же. Учились и учились, причем настойчиво.

Первая сессия зимняя показала, что мы не только умели попками крутить, но и мозгами у нас получалось. Редко у кого тройка на экзаменах, в основном все на отлично и хорошо. Сказывался наш школьный курс. Правда, мне всех тяжелее пришлось. И мне можно сказать, за мою должность все–таки по математике и по физике поставили хорошо. Но, что я могла поделать, так уж получилось. Поэтому Зойка взяла надо мной шефство. Теперь не я, а она уже меня учила. Мы с ней теперь вместе сидели и иногда далеко за полночь. Я чем дальше, тем все больше я в ней находила для себя интересного. До сих пор она о себе ни разу не рассказывала, все отшучивалась, но как–то после моего очередного откровения я ей тот же вопрос задала.

– А как у тебя получилось, как ты стала женщиной?

Зойка чувствовала, что я ее спрошу об этом и видимо что–то уже приготовила в свое оправдание. Я это сразу же поняла и, ломая все ее планы, говорю ей.

– Хочешь дружить со мной по–настоящему?

– Что значит по–настоящему? А мы, что же не дружим разве?

– Дружим. – Говорю. – Но то, по–товарищески, а я говорю, ты готова так дружить, что бы все как на духу и без утайки. Ну, что ты вся краской залилась? Опять мне в любви признаваться решилась? Так я тебе сразу скажу, что я не такая, я не лес…..

– Да, ладно тебе. Можно подумать, что одна только я из этого леса вылезла? У тебя, что же ни разу не было повода или желания с девочкой пробовать? А ты знаешь, как это приятно?

– А ты к чему это? Коза блудливая! Так, давай колись и только без врак мне.

– А может тебе не понравиться, что я тебе расскажу, тогда как?

– Да, ладно. О чем это ты мне такое расскажешь, что мне не понравится? Будто я не знаю, что бывает по жизни? Тем более с такими козами блудливыми.

– Знаешь, я тут говорить не хочу, давай на воздух выйдем. Я хочу закурить.

– Что это так? Ты же ведь не куришь?

– Это сейчас я не курю, а раньше курила. Все тянули и я вместе со всеми. Так и к этому пришла, вместе со всеми.

– К чему ты пришла? Что–то я не пойму?

– Хочешь знать?

Я головой киваю, хотя, по правде сказать, внутри у меня какой–то холодок пробирает. Но проклятое бабье любопытство?

Что–то напустила она на себя такое, думаю, но мне интересно. Вот же думая, какие мы бабы, пока все не разузнаем, то нам и не отцепиться. Все нам надо разузнать, а еще лучше, чтобы все и с подробностями.

Зойка сидит рядом и аккуратно дымит. Стрельнула сигаретку у дневальной. Мы с ней довольно далеко ушли и сели на лавочку, в кустах сирени. При этом я как–то сразу встрепенулась. Подумала еще, что это она меня сюда притащила? Ну, точно начнет мне рассказывать, а потом полезет со своими целованиями. Я от такой перспективы общения сжалась вся и собралась внутренне. Сама себе до сих пор не могу ответить, почему я с ней так.

Это что же, от того что вместе все время? Ну, так я и с другими вместе. Мы ведь так и живем и ничего, не только не обижаемся, но и не влюбляемся. Ведь, нам мальчишек наших хватает. Бери, не хочу. Любых! Стоит только, нет, не пальчиком поманить, а только взглянуть, чуть дольше на кого–то из них, как он уже раз и у твоих ног. Причем выбирай, любого! И черненьких и беленьких. Любых и ведь все доступно! А тут что–то не так с ней. Интересно, о чем это я от нее услышу? Наверняка о том, как она с девочками…

– Меня взяла, и сделал из меня такой, женщина.

Я от неожиданности, даже замерла. А она продолжает, глухим и тихим голосом, сильно затягиваясь с каждой новой фразой. Вот вспыхнула сигарета, и я сбоку вижу, как напряжено ее лицо. Она так и сама вся, напряженно смотрит в одну точку, как мне показалось. Только затяжка я опять вижу, что она все в одну, только ей видимую точку уставилась.

– Пальцем.

– Что пальцем? – Не поняла о чем это она.

– Пальцем, меня женщиной сделала.

– Как это? – Невольно вырывается. – Так разве же так можно?

– Как видишь, можно.

– Больно? – Почему–то участливо спрашиваю.

– А я не знаю.

– Как это?

– А вот так. Пьяная была и ничего не помню. Только когда в себя пришла, то тогда уже поняла, что я уже не девочка. Сломала она во мне мою девичью скромность.

– Ну, а ты? Ты когда поняла. Что ты ей?

Наступает пауза. Она молчит, и я вижу, что сигарета уже совсем докурилась, жжет ей пальцы, наверное, а она все никак его не бросит.

– Любила ее.

– Что значит любила? Она тебе такое, а ты? Я бы ее убила!

– Ты бы убила, а я нет. Наоборот даже. Все, как она просила.

– Что просила? О чем?

Она окурок отбросила, и он огненной дужкой пролетел в ночи и вспыхнул, на земле. Молчит. А потом снова мне.

– Тебе не понравиться, если я стану рассказывать дальше. Я даже не знаю? Стоит, не стоит. Ты мне сама скажи. Я все никак не могу определиться с тобой. Мы будем дружить и дальше, или ты, после всего, что обо мне узнаешь, так не станешь со мной…

– Что с тобой? По–моему. – Решила так разрядить обстановку. – Я, для тебя не представляю угрозу, а вот ты для меня, так точно. Как ты говоришь, она тебе сделала?

А ну ко, дай мне свой пальчик, я на твой половой орган хочу взглянуть поближе.

– Дура ты!

– Я так и знала, что этим все и закончиться.

– Ты обиделась? Прости, я не хотела, Мариночка.

– Так, так. Уже и полезла. Я ведь тебя предупреждала, кажется?

Она действительно повернулась ко мне и, найдя мою руку, притянула к своему лицу и стала ее целовать. Я не знала, что делать, как реагировать. Но почему–то свою руку не убираю. Во мне словно все сместилось в понятиях.

Вот думаю ситуация. Если я сейчас руку выдерну, то она подумает, что я …

Что она подумает? Лихорадочно пытаюсь сообразить, но все никак не могу сосредоточиться, потому, что моя рука так обласкана. Ах, черт, побери? Как же это приятно, чертовски, когда она мою руку и так целует. Я ведь чувствую, все чувствую! И ее горячее дыхание, и нежные прикосновения губ. Особенно вот сейчас, когда она руку повернула и снаружи целует кисть. Что, что дальше? Что же будет дальше? Лихорадочно думаю, но никак не приду к какому–то решению. Что же, будет? Я с ней? И что? Да, что это значит? В самом деле? Что же это…

– Не думай ни о чем плохом. Просто разреши мне твою руку погладить, поцеловать. Она у тебя добрая, я это чувствую.

– Что ты чувствуешь? – Спрашивает меня.

И я чувствую, что ее голос слегка дрожит.

– Нет. – Говорю. – Ты не так спроси. Я же ведь понимаю, что ты хочешь услышать.

– А ты хочешь, что бы я спросила?

– Так, пока хватит. На первое время достаточно. Руку отпусти! Пойдем в кубрик.

Встаю и быстрее, пока она, еще чего доброго, меня сзади не обхватила. Вот тогда я уже точно вынуждена буду ей ответить. И пока я довольно резво иду, не оборачиваясь, все никак не могу себе самой сказать, что же я в таком случаи ответила бы или как бы я поступила? И такая не определенность меня вконец расстраивает. Вот же, думаю, ну и что же после этого? Как мне с ней дальше быть, как поступать? Да, что там поступать! Как с ней дальше общаться. Я что теперь, ей что–то должна? Или как? Но тут она сама. Вдруг сзади за плечо и к себе повернула.

– Ничего не было и ничего не произошло. Ладно? Говорить тебе, что бы ты никому не говорила, не буду, ты все сама понимаешь прекрасно. А о том, что я по этому поводу, думаю, я сама еще раз подумаю, и наберусь как–нибудь смелости и скажу.

– Да, уж, будь милостива ко мне. Я и так, мне кажется, не усну.

– Это почему?

– А потому, что даже не знаю, руки мне мыть или как? А если я так, как всегда, после туалета руки помою. Ты не обидишься?

– Ну, если ты мне обещаешь, что до этого ты их не станешь, мои поцелуи смывать и потом, когда ты своими руками у себя там станешь трогать, то как будто бы это я через твои руки со своими губами так у тебя там, как с поцелуями…

– Ну, нет! Теперь я уже точно, руки помою! Так, коза ты блудливая, а ну, идем спать! Тоже мне? А что ты мне скажешь, если я тебе в следующий раз ноги подсуну?

– Не знаю? Я над этим подумаю. Обязательно! Но тебе во всяком случаи, за легкость в общении и за внимание, спасибо. Идем спать! А что ты мне, ничего не скажешь?

– Да, идем. Утро вечера мудренее. Поживем, коза ты тостопопая и все увидим. Только что бы ни, ни! Ты поняла? Тоже мне, коза? Как была ты для меня, так и осталась!

– Какой осталась?

– А ты, что же не догадалась?

– Да, ладно тебе. По крайней мере, Мариночка, мне лучше оставаться козой блудливой, чем дурой толстож…..

И не толстож…., как ты говоришь, а толстопопая! Чувствуешь разницу?

Ну, раз так, то спать уже надо. Время ведь за полночь. Только я прошу тебя, ты уж, пожалуйста, меня по утрам не рассматривай.

– А почему? Что в этом плохого? Я, по–моему, смирно лежу, никого не смущаю и не обижаю. Скажи мне, почему мне нельзя на своего любимого командира лишний взгляд бросить?

– Вот потому и нельзя, что он, твой взгляд, лишний. – А потом вижу, как она отвернулась, обиделась, что ли и я добавляю почему–то. – Ну, и еще, потому что я утром не в форме.

Она пытается мне что–то ответить, но я ей.

– Все! Я сказала, ты поняла? Это я тебе говорю, Железная леди! Все спать и точка!

А ведь себя все–таки поймала на том, что когда в туалете была, то отчего–то заволновалась, когда руками там прикасалась. Вот же, чертовка, такое мне наговорила? И в самом–то деле, почувствовала, от чего и сердце взволнованно забилось, что на моих руках, что у меня оказались там, между ног, ее губ поцелуи. Вот же какая? Ну, разве же не клещ, скажите? Вот ведь как прицепилась?