Текст книги "Сокровища «Третьего Рейха»"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Подсади–ка!

Самого Махмуда не нужно было подсаживать – полез на дерево за комиссаром как кошка.

Отсюда двор был как на ладони. Пустынно, ни одной живой души. Но цветы вокруг росли буйно, следовательно, их поливали. И «пикап» доставил корзины, очевидно, с продуктами, вряд ли его посылали сюда за пустыми.

Они просидели на дереве с полчаса, Махмуд вертелся нетерпеливо, и Бонне должен был призвать его к порядку.

– Но ведь господин комиссар сам видит, что там нет ничего интересного, – стал тот оправдываться. – Пусто…

– Это–то и интересно, – возразил Бонне, – и если бы ты был дальновиднее, Махмуд, сидел бы тихо как мышь.

И на самом деле, их терпение скоро было вознаграждено. Из дома вышел человек в комбинезоне. Постоял возле цветника, внимательно осмотрел двор, затем подошел к гаражу и заглянул в маленькое окошечко. Недовольно покачал головой, открыл дверь, ступил за порог. Пробыл в гараже несколько минут, вынес что–то завернутое в бумагу и исчез в доме.

– Очень хотел бы я заглянуть в это окошечко, – зашевелился Бонне.

– Если господин комиссар прикажет, я сделаю это, – с готовностью предложил Махмуд.

– И испортишь мне всю обедню…

– Зачем же? – засмеялся тот тихо. – Никто меня не заметит. За клумбой можно проползти, а потом спрятаться за стеной.

– Но если из дома заметят тебя, поймут, что полиция следит за ними, и позвонят в «Игривые куколки». А это ни к чему… А в гараже, может быть, никого и нет…

– Не заметят! – заверил Махмуд. – Господин комиссар поможет мне только перелезть через забор…

– В конце концов, у нас нет другого выхода, – вздохнул Бонне и стал спускаться с дерева.

Комиссар не видел, как полз Махмуд между клумбами, потому что лежал в кустах и прислушивался. Если Махмуда обнаружат, поднимут шум… Но все было тихо» только трещали цикады однотонно и нудно.

Прошлой ночью Бонне ни на минуту не сомкнул глаз и сейчас еле сдерживал сон.

Махмуд появился внезапно: Бонне не услыхал ни шагов, ни малейшего шелеста листьев, просто какая–то тень мелькнула, и полицейский распластался рядом с ним. Уже по выражению его лица комиссар понял: что–то случилось.

Сон сняло как рукой. Спросил:

– Там есть кто–то?

– Женщины…

– Ты видел их? Подал какой–нибудь знак?

Махмуд засмеялся тихо и довольно.

– Я знаю женщин. Они бы устроили шум, и были бы неприятности. Я стоял и слушал…

– И что?

– Было плохо слышно. Одна из них пела по–французски, я знаю французский язык – не так ли, господин? – но не очень понял…

Бонне больше не сомневался.

– Французские девушки… – процедил сквозь зубы. – Заперты в гараже… – перебежал к мотоциклу, включил рацию. – Марван. Вы слышите меня, Марван? Срочно наряд полиции. Усадьба на двенадцатом километре от «Игривых куколок». Вы поняли меня, Марван? Как с пассажирами «форда»?.. Особняк на бульваре Наполеона? Вы молодец, Марван! Я уверен, их не выпустят. В особняке есть телефон? Вы понимаете меня с полуслова, Марван, я вам признателен…

Полицейская машина прибыла через час. Махмуд снова перелез через забор и открыл ворота.

Бонне постучал в дверь дома. Высокий марокканец выскользнул на крыльцо. Увидев полицейских, бросился назад, но комиссар преградил ему путь.

– Спокойно! – ткнул пистолетом в грудь.

Тот сразу поднял руки. Бонне обыскал его, извлек из кармана ключи.

– Кто еще есть в доме?

– Я один.

– Телефон.

– Здесь, в прихожей.

– А кто в гараже?

Высокий мужчина засуетился.

– Мадам наказала их и велела мне присматривать… Я не мог ослушаться, я служу у мадам Блюто… Если девушки капризничают, мадам наказывает их…

– Открой! – протянул ему ключи комиссар.

– Но мадам сердится, я могу сделать это только в ее присутствии.

Бонне молча подтолкнул его, и надсмотрщик больше не сопротивлялся. Открыл дверь гаража и первым вошел туда.

– Свет! – скомандовал Бонне.

Надсмотрщик включил свет. Узкое помещение с цементным полом. В углу – деревянные нары с какими–то тряпками. Под ними – девушка. Бонне поспешил успокоить ее:

– Полиция… Мы из полиции, не бойтесь нас…

Девушка смотрела испуганно. Наверно, все еще не верила. Вдруг надзиратель, на мгновение оставшись за спиной комиссара, рванулся к выходу. Он успел бы выскочить и закрыть за собой дверь, но поскользнулся, задержался и чуть не упал. Комиссар скрутил ему руки, щелкнул наручниками.

– К стене! – приказал. – Лицом к стене. Не оглядываться! – Подозвал из дома полицейского. – Последи за ним!

Только сейчас девушка начала все понимать.

– Вы правда из полиции? – вскочила с места.

– Комиссар Бонне, – отрекомендовался тот. – А вы из партии, вывезенной самолетом из Марселя?

Девушка заплакала.

– Неужели?.. Неужели это правда? Мы уже потеряли всякую надежду…

– Не знаете ли Генриетту Лейе?

– Боже мой, она здесь, рядом! – Девушка показала на стенку.

Тяжелые деревянные двери, обитые железом, поддались с трудом. Бонне решительно переступил порог.

– Мы из полиции, мадемуазель Лейе… – начал и осекся. Бросился вперед, вытаскивая нож. Неужели они опоздали?

Проволока, на которой висело тело, не поддавалась, комиссар пилил ее, ругаясь сквозь зубы. Наконец перерезал. Осторожно положил Генриетту на пол, опустился рядом на колени. Зачем–то делал искусственное дыхание, хотя руки ее были уже холодными. Поняв, что уже все кончено, встал и снял шляпу. Девушка за его спиной плакала. Бонне выпроводил ее из гаража. Что же, ему не привыкать к таким ситуациям. Было только жаль Анри, которого он уже успел полюбить. Подозвал полицейского.

– Девушку и этого, – кивнул на надзирателя, – отправьте в город. Вызовите врача. А мы к «Игривым куколкам».

* * *

Спальня Грейта была на втором этаже. Он уже разделся, но никак не мог уснуть, ворочался с боку на бок, наконец не выдержал и встал. Посмотрел в окно – у Ангела еще горел свет, и Грейт прямо в пижаме спустился к нему выпить и поболтать.

Ангел сидел в глубоком кресле под торшером и что–то подправлял карандашом в рисунке на большом листе картона. Пристрастие Ангела к рисованию казалось Грейту мальчишеством, он всегда высмеивал это и сейчас не удержался, чтобы не поиздеваться.

– Вы работаете так, словно хотите выставиться. Но за вашу мазню не дадут и цента, а вы же практичный человек, Франц.

Ангел не ответил. Прищурив глаза, рассматривал рисунок и, кажется, был доволен. Полковник взглянул ему через плечо: длинная улица, здания, машины, люди у витрин…

– Я своим «Контаксом» сделаю лучше, – пробормотал. – Ив цвете…

Ангел произнес с сожалением:

– Если бы не отец, я мог бы стать художником. Он был таким же ограниченным человеком, как и вы, Кларенс, и порол меня за рисунки.

– Вы неблагодарное существо! Скажите спасибо отцу, что теперь не нищий.

– Конечно, – согласился Ангел, – и все же в человеке живет стремление к прекрасному.

– Ну и покупайте это прекрасное за доллары, – засмеялся Грейт. – Нынче за десяток монет можно объесться этим вашим прекрасным.

– Зачем же так грубо? – оборвал его Ангел. – Когда я покончу с делами, буду только рисовать. Вам нравится современная живопись?

– Это что? Штучки, в которых ничего не разберешь?..

– И мне не нравится, – вздохнул Ангел. – Люблю старых мастеров: умели показать человека… Во время войны у меня было столько натуры…

– Это в концлагере? – ехидно заметил полковник, но Ангел не обратил внимания на его тон.

– Да, я мог создать чудесные портреты. Вы не представляете, сколько разных лиц прошло мимо меня. Галерея заключенных! Я мог бы стать знаменитым, Кларенс…

– Такую натуру вы можете купить и сейчас за бесценок.

– Э–э, нет… Там у человека все было обнажено.

– Вы не стали бы знаменитым художником, Франц. Вы бы сошли с ума…

Ангел улыбнулся. Что понимает этот полковник? Тот, кто не потерял рассудок, отправляя каждый день сотни людей в крематорий, обладает стойкой психикой. Но о чем продолжает говорить Грейт?

– Есть еще одна причина, помешавшая вам. – Полковник налил себе виски, отхлебнул. – Конечно, я не разбираюсь в этом, но вы сами выдали себя, Франц. Я редко когда бывал на ныставках, но заметил: людей большей частью привлекают портреты сильных личностей. А вы видели в лагере лишь покорность. Ничего не вышло бы, Франц. Между прочим, это одна из ваших ошибок, и не только именно ваших, но и вашего фюрера и всей вашей компании. Всех вы не могли уничтожить – хотели оставить покорных и бессловесных, говорили, людей низшей расы. – Полковник допил виски. – Вас ловко дурачили, Франц.

Ангел произнес вдруг почти торжественно:

– Тринадцать из пятнадцати девчонок, вывезенных нами из Франции, уже покорились мадам Блюто. Все же грубая сила где–то нужна, и вы знаете это не хуже меня… – Бросил картину на стол и решительно поднялся. – Эта покорность обеспечивает успех нашему с вами делу.

Полковник вздрогнул. Он вдруг подумал о том, что тревожило его в последнее время: внешняя покорность девчонок, за которой скрывается протест. И где–то это прорвется, где–то кто–то обведет их вокруг пальца.

– Вы счастливчик, Франц, – сказал Грейт, – а я никак не могу не помнить о расплате.

– Э–э, пустяк! Если думать об этом, меня бы не хватило и на неделю… – Это было сказано так, что полковник понял: Ангел не соврал. Да и правда, страх перед расплатой раздавил бы Франца за несколько дней, если бы он позволил себе хоть на минуту расслабиться. Но как может Ангел не думать о расплате? И можно ли вообще не думать? Если можно, то что это: сила или легкомыслие? Так и не решив что, Грейт с любопытством уставился на Франца. А тот продолжал: – Если бы мы с вами, полковник, были сделаны из обыкновенного человеческого теста, нас бы одолевали обычные сомнения, терзания и черт знает что. Мы бы захлебнулись в эмоциях, разве не так? – Грейт не ответил, но Ангелу и не требовалось его подтверждения. Разглагольствовал дальше: – Мы с вами не люди, Кларенс, мы с вами тоже своего рода куколки, и судьба решает за нас. Кто–нибудь дернет за нитку, и мы пляшем.

– Вы куколка?.. – ткнул в него пальцем Грейт. – Не смешите меня! Вы – дьявол, Ангел, сущий дьявол. Еще тогда, во время нашего первого свидания в том франкфуртском ресторанчике, как его?.. Ага, вспомнил, в «Веселом аду», я оценил вас…

– Прекрасно, – рассмеялся Ангел, – мне это нравится. Мы с вами – дьяволы из «Веселого ада»…

Зазвонил телефон. Ангел снял трубку:

– Кто это?

– Звонят из полиции… – говорил кто–то по–французски с сильным акцентом. – По поручению мадам Блюто…

– Вы говорите по–английски? – перебил Ангел.

– О–о, гораздо лучше, чем по–французски, – отозвался тот. – Слушайте меня внимательно. Только что на «Игривых куколок» сделала налет полиция. Мадам Блюто успела позвонить сюда. Можете мне верить. Ваши телефонные разговоры записываются, только сейчас я отключил аппарат. Ваш особняк блокирован. Одна полицейская машина на бульваре, а еще две отрезали отступление через сад. Есть ордер на ваш арест. Все, я спешу…

– Подождите! – заорал Ангел. – А что с Блюто?

– Ее арестовали.

В трубке щелкнуло, и Ангел со злостью бросил ее.

– Плохие дела, Кларенс… – Щеки его побелели, и это было настолько удивительно, что полковник улыбнулся. Ангела передернуло. – Я не шучу!

Грейт положил руку на его плечо.

– Я слышал все. Но у нас еще есть время…

– Полиция окружила здание.

– Попробуем прорваться. – Полковник окинул взглядом комнату. – Сейчас вы, Франц, подойдете к. окну и начнете раздеваться, потом выключите свет.

– Зачем?

– Делайте что вам говорят! – прикрикнул Грейт.

Ангел пожал плечами, но подошел к окну, снимая пиджак. Затем потянулся к торшеру, выключил свет.

– Я понял вас, – прошептал в темноте, – полицейские подумают, что мы легли спать.

Грейт слегка отодвинул штору, выглядывая. Подозвал Ангела.

– Видите, где их машина? – ткнул пальцем. – Метров за пятьдесят от дома…

– Да, все выходы отрезаны.

– Позовите Густава! – Полковник незаметно перешел на начальственный тон.

Ангел выбежал в прихожую. На цыпочках пробежал по коридору и тихо позвал:

– Густав… Ты слышишь меня, Густав?

Тот валялся на диване, рассматривая иллюстрированные журналы. Мгновенно вскочил.

– Чего вам?

– Иди–ка сюда. И тише…

Полковник снимал с себя пижаму прямо в коридоре.

– Нас окружили, Густав! – Тот потянулся к заднему карману. – Нет, подожди… Сейчас попробуем незаметно сесть в машину. Ты откроешь ворота. За нами пойдет полицейский «паккард», ты задержишь его. Автоматная очередь по шинам… Отходи, где–нибудь пережди ночь, а завтра позвони рыжему, он тебя устроит.

Густав кивнул и вытащил из–за шкафа автомат. Занял позицию у выхода из дома.

– Никаких вещей! – предупредил Грейт Ангела. – Только деньги, бумаги, и посмотрите, чтобы не осталось ничего, что могло бы навести их на наш след.

– Я не такой дурак… И не держу у себя ничего компрометирующего.

– Не вздумайте только включить свет в своей комнате.

Ангел обиженно хмыкнул:

– Я не ребенок.

Грейт побежал к себе на второй этаж. Решил не выключать свет и передвигался по комнате так, чтобы его тень не падала на окна. Пробрался на корточках от шкафа к столу, внимательно осмотрел содержимое чемоданов, отобрал все бумаги, фотографии, документы, оставил только белье и одежду. Проверил карманы в костюмах и плаще, натянул поверх сорочки спортивную куртку, надел ботинки на толстой каучуковой подошве. Пистолет положил во внутренний карман куртки. Еще раз внимательно осмотрел комнату и спустился к Ангелу.

Франц собирался, присвечивая карманным фонариком. Грейт посмотрел на окна. Ангел тщательно закрыл их шторами.

Полковник подождал немного, недовольно наблюдая за сборами Франца. Наконец не выдержал:

– У нас не так уж много времени…

– Если бы у вас было столько бумаг! – огрызнулся Ангел, но уже через несколько минут сообщил: – Все!

Стоял с небольшим саквояжем и выжидательно смотрел на Грейта. Тот приказал:

– Выйдем черным ходом. К машине ползти. Я открываю дверцу, вы, Франц, садитесь со мной. Ты, Густав, бежишь к воротам и открываешь их, как только я заведу мотор.

«Форд» стоял среди газонов, на бетонированной дорожке, ведущей к гаражу. Доползли к «форду» и немного полежали между машиной и газоном. Здесь вряд ли. кто мог их заметить – надо было подойти вплотную, чтобы увидеть их.

Полковник поднялся на локти, осторожно вставил ключ в замок, и тот щелкнул тихо, почти неслышно. Но Ангелу показалось, что кто–то выстрелил у него над ухом из пистолета. Даже приподнялся, чтобы бежать, не зная куда и как, но бежать…

– Тихо, вы… – сердито прошептал полковник. Он присел перед дверцами, открывая их. Тяжело навалился животом на сиденье, даже пружины заскрипели. Ангел забрался в машину следом за Грейтом. Согнувшись под щитком приборов, приказал Густаву:

– Давай к воротам!

Тому не надо было повторять: скользнул между газонами как уж и сразу исчез с глаз.

Мотор зарычал сердито и громко – на всю улицу; он заглушил скрип ворот. «Форд» словно прыгнул в черный проем, заревел еще сильнее и, ударявшись крылом о столб, выскочил на улицу.

«Паккард» двинулся за ним сразу, мягко и неслышно, словно пантера. Рев мотора «форда» заглушил остальные звуки» и полицейская машина катилась будто по инерции, даже автоматная очередь в этом гуле показалась нереальной. Затем автомат отозвался еще раз, более уверенно, и «паккард» сразу метнулся в сторону, остановился вздрагивая.

Густав не мог не попасть – когда–то с завязанными глазами лишь по звуку сражал человека на расстоянии пятидесяти метров, был уверен, что прошил шину «паккарда» первой же очередью, и стрелял второй раз для страховки. Убегая, старался держаться ближе к деревьям, чтобы не зацепила случайная пуля.

Ему стреляли вслед, но это не волновало Густава: эти полицейские плохо стреляют, а в такой темноте да еще из пистолета. Стреляя, они потеряли время, и Густав, метнувшись в переулок, знал, что его уже не догонят.

В самом деле, выстрел раздался где–то далеко на перекрестке. Густав спрятал автомат под пиджак и позволил себе перейти на быстрый шаг – начинались людные кварталы, и не хотелось привлекать внимания прохожих.

Он остановил первое же такси и приказал отвезти себя в противоположный конец города. Там дождался другой машины. Она довезла его до портового кабака, где Густав и пробыл до утра.

* * *

Вильгельма Крюгера можно было назвать олицетворением добропорядочности. Низкорослый, тучный, но подвижный, он носился пулей из угла в угол комнаты и говорил удовлетворенно:

– Вы правильно сделали, что пришли ко мне, поскольку более надежного укрытия вам не найти во всем городе. Единственный, кто знает об этом, – мадам Блю–то. Но она не заинтересована, господа, выдавать вас. Если вы улизнете, старой ведьме будет гораздо легче выкрутиться: не она же вывозила девчонок из Франции. – Подкатился почти вплотную к Ангелу, произнес сладко: – Так что с этой стороны позиции ваши безупречны. Но вы уверены в том, что оторвались от преследователей?

Крюгер обращался главным образом к Ангелу, будто от того одного зависело решение всех вопросов, и Грейту, который в последнее время чувствовал себя хозяином положения, это не очень понравилось. Счел необходимым вмешаться в разговор и произнес с достоинством:

– Мы не мальчишки, мистер Крюгер, и знаем, чем это пахнет… «Форд» бросили в противоположном конце города и добрались к вам на такси.

– О–о! Пусть извинит меня господин полковник, я никогда не сомневался в его умении заметать следы, – сказал Крюгер так, что трудно было понять, говорит он это серьезно или иронизирует. – Итак, наши позиции и с этой стороны безупречны. Однако, насколько я понимаю, вас не прельщает длительное пребывание в этом городе, хотя я считаю Танжер городом не только приличным, но и перспективным со всех сторон. Если бы эти местные обезьяны не совали свои грязные носы в наши дела… Но, господа, это, в конце концов, тема для другого разговора. А вам необходимо как можно быстрее смыться отсюда. Правильно я думаю, господа?

Ангел вздохнул, и Грейт понял, что у его компаньона все еще трясутся поджилки. Поэтому и решил взять на себя инициативу в переговорах.

– Мы покроем все затраты, мистер Крюгер, и надеемся, что за деньги в этой мерзкой стране…

– Не всегда… не всегда… – покачал головой толстяк и остановился перед Грейтом. – Сейчас, наверно, полиция блокировала все выходы из города, а мы, – вздохнул сокрушенно, – к сожалению, не можем купить всю полицию… Там есть ортодоксы, которые считают Марокко чуть ли не великой державой, понимаете, какая наглость, господа! С этими аборигенами трудно договориться, и я не в силах гарантировать вам ничего, полковник, кроме собственного гостеприимства, конечно.

Ангел зябко повел плечами.

– Но мы ведь не можем обременять вас… – счел необходимым вмешаться.

Крюгер расплылся в улыбке.

– Мы с вами старые коллеги, и мой долг протянуть вам руку помощи.

Грейту показалась подозрительной такая любезность, но он ничего не сказал. Решил выждать: пусть договариваются между собой, он вмешается лишь в случае крайней необходимости. Как–никак, а Крюгер был когда–то (если можно поверить в это, глядя на такую добродушную бочку, которая перекатывалась по комнате) штандартенфюрером СС, служил где–то в управлении имперской безопасности, следовательно, имеет голову на плечах и опыт выпутываться из сложных ситуаций.

– И все же, – Крюгер потер пухлые руки, – услуга за услугу. Это будет справедливо, господа…

Грейт насторожился: вот оно, главное, интересно, какую цену загнет этот проклятый мыльный пузырь? А Крюгер продолжал:

– Мы вывезем вас, господа, из Танжера в Испанию. В Мадриде встретитесь с господином Робертом Штайнбауэром. – Грейт удивленно поднял голову: во время войны он слышал имя этого эсэсовского офицера. – По его поручению вам придется совершить одно путешествие…

Полковник забыл, что решил не вмешиваться. Сказал запальчиво:

– У нас свои планы, мистер Крюгер, и мы не собираемся их ломать ради ваших мадридских знакомых.

Крюгер посмотрел на Грейта, словно впервые увидел, и полковник понял, почему этот мыльный пузырь, этот резиновый мяч, как он в мыслях называл Крюгера, имел чин штандартенфюрера СС. В глазах Крюгера Грейт прочитал презрение, холод, торжество и еще черт знает что – так, говорят, змея смотрит на свою жертву.

– Я не заставляю вас, мистер полковник, – криво улыбнулся Крюгер. – Я не имею права заставлять никого. Но поскольку ваши планы расходятся с нашими, вам придется поискать другое убежище. Я, правда, не выдам вас полиции, но и палец о палец не ударю, чтобы вывезти вас из Танжера.

Но полковник уже закусил удила.

– Я не потерплю никаких ультиматумов, мистер Крюгер, и по мне уж лучше иметь дело с полицией, чем… – хотел сказать «бывшем эсэсовцем», но вовремя вспомнил прошлое Ангела и осекся. – Чем с таким…..

– Вы хотите сказать – прохвостом?.. – Крюгер опять забегал по комнате. – Я не обижусь, полковник, поскольку я деловой человек и привык не обижаться на гм… на резкости во время спора…

– Минутку, Кларенс, – вступил в разговор Ангел. Начинался торг, а это была стихия Ангела, и Грейт здесь мог только напортить. Ангел понимал, что их карта в игре с Крюгером бита, и единственно, что они могут сделать, – дороже продаться. – Минутку, Кларенс, – повторил он, – прошу извинить, только мне хочется внести некоторую ясность. О каком путешествии идет речь, дорогой герр Крюгер?

Крюгер сел на край стула. Он знал, что закончится именно этим, но не мог скрыть удовлетворения. Всегда приятно, когда жертва начинает просить снисхождения. В такие минуты, черт возьми, начинаешь как–то больше уважать себя.

Произнес туманно:

– Я не имею права открывать вам все карты, господа, могу только сообщить, что путешествие это недолгое и очень перспективное. Вы будете полноправными членами корпорации и получите по двадцать процентов от чистой прибыли. А в целом сумма может достичь нескольких миллионов…

– Хотите загрести жар чужими руками? – сказал Грейт, но сказал так, по инерции, так как слова Крюгера удивили его и заставили совсем по–иному взглянуть на предложение «мыльного пузыря».

Ангел произнес быстро:

– Мы согласны. Да, мы с полковником согласны. Как вы думаете переправить нас в Испанию?

– Здесь у меня нет секретов, – засмеялся Крюгер. – Наша организация, которую возглавляет господин Штайнбауэр, имеет прочные связи с ОАС [2]2
  ОАС – тайная профашистская организация во Франции.


[Закрыть]. Вы слыхали об ОАС, господа?

– Кто же не слыхал об этих молодчиках? – проворчал полковник.

– Жизнь заставит вас относиться к ним с большим уважением, – многозначительно заметил Крюгер. – Именно они вывезут вас из Танжера.

– Собственно, для меня, – не изменил тона полковник, – безразлично, ОАС или другая чертовщина. Мне. опротивело в Марокко, и здесь уже не до выбора.

Но Ангел поинтересовался:

– И когда вы собираетесь организовать это?

Крюгер только развел руками, и Грейт удивился, какие коротенькие руки у него, совсем непропорциональные.

– Мне необходимо связаться с одним человеком. Несколько дней вам придется отдохнуть у меня. Прошу только не выходить из комнат. Здесь работают свои люди, но за всеми не уследишь. Еду вам будут приносить сюда, а если понадобится, звоните портье. Скажете: из номера Фрица Лазенгера.

* * *

Бонне зашел в особняк на бульваре Наполеона, насвистывая бравурный марш, хотя ему совсем не было весело. Сержанта Марвана, который вел наблюдение за объектом, этот марш допек больше, чем самый грозный разнос, и он униженно застыл на пороге.

Комиссар заметил это сразу.

– Не могу же я хвалить вас, Марван, – сказал, – вы проворонили их… – Подумав, приказал: – А сейчас, сержант, займитесь «фордом». Машина не иголка, и я уверен, что вы найдете ее.

Отсылая Марвана, Бонне имел в виду не только поиски машины, в которой преступники могли что–нибудь забыть. Марван с его виновато–обиженным видом все время почему–то попадался в поле зрения, а комиссару необходимо было сосредоточиться.

Начал обыск с комнаты Ангела. Не спеша перебирал вещи в чемодане. Этот бывший эсэсовец отличался аккуратностью – костюмы развешены в шкафу, пижама сложена, идеально отглаженные носовые платки. А в чемодане полный беспорядок… Выходит, преступники спешили. Вывод напрашивался сам собою – их предупредили.

Кто бы это мог сделать? И как?.. По телефону? Исключено: все разговоры, которые вели жители особняка, записаны. Но ведь Марван и двое с поста за садом утверждают, что никто не заходил и не выходил из дома.

И все–таки преступников предупредили…

Кто и как?

«Вот это и есть первая загадка», – подумал, но не стал ломать над ней голову комиссар.

Выбросил все из чемодана Ангела, простучал его, хотя был уверен, что ничего не найдет: немец ровно ничего не оставил бы в тайнике. В костюмах проверил карманы, потом сел в кресло под торшером, придвинул к себе рисунки на белом картоне. Наверно, рисовал Ангел: на картоне лежал отточенный карандаш. Бонне провел черту на рисунке – не нужно было быть экспертом, чтобы убедиться: рисовали именно этим карандашом.

Итак, Ангел любит рисовать. Рисунки неплохие, совсем неплохие. А уличный продавец фруктов с большой корзиной, наполненной бананами, просто замечательно схвачен.

Бонне вздохнул, отложил рисунки и поднялся на второй этаж. Тот факт, что Ангел рисует, смутил его, но уже на лестнице комиссар снова начал насвистывать марш. Свист помогал ему сосредоточиться. Черт с ним, с Ангелом, всякое бывает, он сам знал громил, нежно любивших своих детей…

В комнате полковника все было разбросано – брюки валялись на кровати, стул, на котором висел пиджак, был опрокинут, а одна домашняя туфля попала почему–то на стол и красовалась рядом с откупоренной бутылкой бренди.

По пиджаку и брюкам комиссар легко установил рост полковника – приблизительно сто девяносто сантиметров. В открытом баре отсвечивали полные бутылки виски, коньяка, вермута, даже русской водки. Полковник любил выпить, курил сигареты «Кемел», собственно, это все, что узнал Бонне в результате обыска.

Оставалась еще комната слуги. Марван видел его, когда полковник и Ангел возвращались с ужина, – за рулем «форда» сидел коренастый мужчина в спортивной куртке и берете – он и стрелял по шинам, задержав их «паккард».

Слуга почти не имел вещей: белье, несколько сорочек – вот и все. На тумбочке возле кровати Бонне обнаружил пузырек с приклеенным рецептом. Подумал: если лекарство куплено здесь, в Танжере, завтра же они разыщут аптеку, а там и врача, выписавшего рецепт. Если человек продолжает болеть, он снова обратится к врачу, как правило, к этому же.

Бонне взял пузырек, решив проконсультироваться с медиками.

Обыск больше ничего не дал – фактически ни одной ниточки, которая позволила бы выйти на след преступников.

Бонне поехал в отель. Сел на заднее сиденье, вытянулся, закрыв глаза, и ни о чем не думал. Хотелось спать, голова была тяжелой.

Уснул сразу же, как только дотронулся до подушки.

* * *

Бонне отпустил машину и шел пешком, не спеша и почтительно уступая дорогу встречным прохожим. Их было мало – обычная зеленая улица европейской части города. Здесь редко встречались магазины: жилые кварталы, застроенные двух–и трехэтажными виллами. Напротив одной из них комиссар остановился. Прочитал табличку: «Доктор медицины Виктор Лаперуз». Позвонил.

Доктор Лаперуз сразу узнал свой рецепт. Он запомнил даже больного: воспаление десен, и довольно серьезное. Мужчина говорил по–немецки и только немного знал французский. Может ли он опять прийти к врачу? Да, они договорились встретиться дней через пять–шесть. Когда это? Завтра или послезавтра. Доктор понимает, что визит комиссара полиции не для третьих ушей? Да, доктор понял это, и Бонне откланялся.

Разговор с доктором хоть и дал кое–что, но не настроил Бонне на оптимистический лад. Маловероятно, чтобы немец слуга снова пришел к доктору Лаперузу. Один шанс из сотни, может, и того нет, и все же следует последить за виллой доктора. Пост необходимо поручить Марвану – один раз он уже упустил их, теперь вцепится мертвой хваткой.

Комиссар повернул к скверу, сел в тени. Ему не давал покоя разговор с Мелани. Когда они с Сержем Дубровским беседовали с ней, расспрашивая о днях, проведенных в «Игривых куколках», Мелани вдруг вспомнила о случайно услышанном разговоре. Она точно помнила слова мадам Блюто, сказанные полковнику: «Если возникнут какие–либо осложнения, возвращайтесь к рыжему…» Это было ночью. Мелани сажали в «пикап», на котором мадам вывезла их из «Игривых куколок».

К рыжему… А кто он? Не разыскивать же всех рыжих в Танжере, хотя, наверно, их не так уж и много.

К сожалению, в полицейском управлении нет картотеки, где жители города подразделялись бы по цвету волос. Хотя в картотеке мог значиться преступник под кличкой Рыжий. Вчера Бонне попросил пересмотреть картотеку, но это не дало желанных результатов.

Комиссар написал прутиком на песке дорожки: «Рыжий»…

Мадам Блюто сказала: «Возвращайтесь к рыжему…» Итак, преступники когда–то уже жили у какого–то рыжего. Это мог быть и отель, и частная вилла. Но что их заставило переехать в особняк на бульваре Наполеона?

Бонне знал, что не может сейчас ответить ни на один из этих вопросов, но не мог выбросить их из головы. Наконец поднялся, решительно стер надпись на песке и направился в полицейское управление.

Тихие жилые кварталы остались позади – Бонне вышел на широкую улицу. Раньше он никогда не был тут, но, взглянув на улицу, подумал, что все же видел ее. Комиссар замедлил шаги. Да, он когда–то видел этот современный киоск с цветами, и деревья за ним, и столб с объявлениями. Так бывает иногда с человеком: попадает впервые в город, но кажется, что уже ходил по его улицам или просто видел их во сне… Но это туманные, отрывистые воспоминания, а здесь Бонне точно знал, что такой киоск с цветами он видел совсем недавно. Возможно, именно такой есть и на другой улице? Но он видел и киоск, и столб с объявлениями…

И Бонне вспомнил. Остановился, еще не веря в возможность такого совпадения, хотя в этом не было ничего удивительного: эту улицу нарисовал Ангел на одном из своих картонов.

Бонне достал сигареты, щелкнул зажигалкой, на секунду закрыл глаза, вспоминая рисунок Ангела. И там, как и сейчас, на первом плане киоск с цветами, но рисунок сделан с иной точки, как бы рисовали сверху.

Комиссар поискал глазами, откуда можно увидеть такую панораму. Справа – универсальный магазин, напротив – банк. За магазином, вплотную к нему, возвышалась семиэтажная громада отеля. Из его окон и открывалась панорама улицы.

Комиссар бросил недокуренную сигарету на панель. Может, Ангел живет здесь?.. Еще раз скользнул взглядом по стеклянным этажам отеля и повернул назад…

Своим фасадом отель выходил на другую улицу, и для того, чтобы подойти к парадному входу, нужно было обойти чуть ли не квартал. Бонне повернул за угол, посмотрел на зеркальные двери отеля и присвистнул от неожиданности: с вывески отеля кричал золотистый петух.