Текст книги "Сокровища «Третьего Рейха»"

Автор книги: Ростислав Самбук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Я вижу подле комиссара только одного, – перебил Грейт.

– Да, черненький и длинноносый. Типичный француз. Садятся в такси…

– Значит, русский уже ушел или остался в отеле.

– Черт с ним! Мы пустили их по фальшивому следу, и я показал вам комиссара, Кларенс, так, на всякий случай.

– Не нравится мне вся эта история. Русский журналист?.. – Полковник подумал. – Скажите, Франц, вы хорошо замели следы на Востоке?

Мысли об эсэсовском прошлом всегда тревожили Ангела. Ответил нехотя:

– Есть документы, свидетельствующие, что я погиб во время авиационного налета. Правду знает только моя семья и кое–кто из бывших руководителей имперской безопасности. Я жалею, что в минуту откровенности проговорился вам, Кларенс. Для всех я только Хаген, Франц Хаген, и никто другой!..

– Будьте осторожней, Франц, – похлопал его по плечу полковник. – Эти русские журналисты обладают нюхом на политику, и не всплыло ли что–либо на поверхность из вашей биографии?

Ангел съежился.

Он сам думал об этом, но отгонял пугливые мысли. Они снова наплывали, и ему становилось страшно – сам себе не признавался, что боится, бодрился, но где–то в душе сосало, и сердце начинало ныть, словно от перемены погоды. Так бывало с ним в первые годы после войны, когда плохо спал и чуть ли не в каждом встречном видел шпика. Затем все стало забываться… Однако, в самом деле, при чем здесь русский?

Ангел всегда ощущал неприязнь к Советскому Союзу. Не только потому, что русские победили. В конечном итоге он устроился лучше, чем это могло быть в. случае победы рейха. Ну, дослужился бы до штандартенфюрера, может быть, генерала СС. И что?.. Красивая форма и уважение подчиненных, а деньги? Сейчас он не променял бы свой банковский счет в Цюрихе на десять генеральских мундиров – еще год–два, и желанный отдых, членство в солидной корпорации, всеобщее уважение, семейное счастье…

Но зачем здесь русский журналист?

Зная, что эта мысль все равно не даст ему покоя, он засмеялся нарочито бодро. Перешел на переднее сиденье, включил мотор.

– Погодите, Хаген, – остановил его полковник, и в словах, произнесенных совсем просто, Ангел почувствовал иронию, хотя сам минуту назад просил называть его только Хагеном.

– Ну?..

– Ко всем чертям гарантии городской полиции. Я знаю, чего стоят эти гарантии, и хочу позаботиться сам о себе. Нам необходимо сегодня же покинуть отель и снять где–нибудь небольшую виллу. На окраине города, чтобы я видел все вокруг, а меня не видели.

На этот раз Ангел не стал возражать полковнику.

– Дельная мысль, Кларенс. Мадам Блюто устроит нам это через несколько часов. – Он рванул «форд» с места так, что полковник ударился головой о спинку сиденья. Когда выехали на центральную магистраль, посоветовал: – В отель возвращаться не следует. Густав сам перевезет вещи.

– Вы сейчас куда?

– К «Игривым куколкам».

Полковник произнес решительно:

– Высадите меня, поброжу по городу. Я позвоню мадам и узнаю наш новый адрес.

Грейт завернул в первый же ресторан, сел у стойки бара и заказал стакан виски со льдом. Полковник выпил много и явно опьянел. Долго стоял в вестибюле, покачиваясь и уставившись на швейцара. Тому надоел пьяный посетитель, и он спросил, не нужно ли чего–нибудь господину, может быть, такси? Но полковник погрозил швейцару пальцем и вышел на улицу.

Грейт посмотрел на часы. Фью, скоро вечер! Лучше всего в его положении хорошо выспаться. Поискал глазами телефонную будку и набрал номер «Игривых куколок».

– Мадам Блюто? Целую ваши ручки… Мой друг Франц должен был оставить у вас адрес. Вы помогли ему? Вы – наша добрая фея, мадам Блюто… Нет, я еще не совсем пьяный и говорю вполне твердо… Да, записываю. Диктуйте…

* * *

Откровенно говоря, Бонне не хотелось снова идти в «Сфинкс», но он все–таки пошел, имея намерение выведать что–нибудь о путях и способах транспортировки девушек из Танжера в Южную Африку.

Ирен встретила его как старого знакомого и не оскорбилась, когда Бонне, узнав, что ее соседку по столу зовут Фанни, отдал предпочтение последней. Скоро Ирен позвали к другому столику. Бонне заказал коктейли, но Фанни захотела виски.

Комиссар начал издалека: мол, он любитель похождений и неравнодушен к французским девушкам, но в Танжере их почему–то мало. Фанни повертела головой и сказала такое, что Бонне, настроившийся на дипломатический разговор, чуть не подпрыгнул на стуле.

– Я сама удивляюсь… Недавно здесь, – неопределенно показала пальцем в потолок, – были чудесные девушки из Франции, я успела даже подружиться с некоторыми из них, их вдруг увезли…

Бонне уже овладел собой.

– Не может быть! – воскликнул. – Неужели в Танжере не любят хорошеньких девушек?

– Это не мое дело, – осмотрительно отступила Фанни, – и вы об этом никому не говорите. Потому что у меня, – тревожно оглянулась, – могут быть большие неприятности.

– Почему? – небрежно бросил Бонне. – Девчонки зарабатывают где хотят, и никого это не должно интересовать. Ты откуда? – сжал локоть девушки. – Где тот инкубатор, в котором появляются на свет такие чудесные экземпляры?

Этот плоский комплимент понравился Фанни, и она фамильярно похлопала комиссара по щеке.

– Под Бременом, мой милый.

– Я непременно побываю там, – пообещал Бонне.

– Раньше я не видела тебя в «Сфинксе»…

– Я здесь ненадолго по делам.

– А затем куда?

– Конго, Сенегал…

– Говорят, там есть неплохие местечки.

– Хочешь туда?

– Мне и здесь хорошо, – надула губы девушка. – Туда отправляют второй сорт.

– Неужели те француженки тоже второй? Куда их? – быстро спросил Бонне.

– Кажется, в Солсбери…

– Я тан буду скоро. Где их найти? Может, кому–нибудь передать привет?

– Ну, ну, – Фанни помахала пальцем у него перед носом: – Я и так наговорила лишнего.

Бонне прикинулся удивленным.

– Не морочь мне голову и не делай таинственного лица, – сказал небрежно. – Они полетели на самолете?

– Мне об этом не докладывали, – засмеялась Фанни, и комиссар понял, что она в самом деле не знает этого. Можно было считать разговор оконченным, Бонне сидел только для того, чтобы его короткий визит и беседа с Фанни не показались подозрительными: помнил, как вчера Шаттих приказывал изолировать девушку.

Они обменивались с Фанни короткими, ничего не значащими репликами. Бонне имел для таких случаев несколько десятков стандартных фраз и комплиментов, которые тешили женское самолюбие и не давали затухнуть разговору. Затем извинился и пошел в холл. Встретил метрдотеля в дверях, они обменялись взглядами. Фриц вежливо уступил дорогу, но взгляд его был тяжелый и недобрый.

Бонне незаметно оглянулся и заметил, что метр подзывает кельнера. Задержался у стойки бара.

Кельнер, выслушав Фрица, проскользнул между столиками к Фанни. Когда Бонне вернулся, девушка встретила его неприветливо, а кельнер все время торчал за спиной.

Фанни допила виски и поднялась.

– Подожди меня, – сказала уходя, но сумочку не оставила, и комиссар понял: Фриц изолировал девушку от него. «Что же, тем лучше», – подумал и рассчитался.

Швейцар, заметив Бонне, сразу же вышел на улицу и, наверно, растворился в темноте, ибо комиссар не заметил его. Двинулся вдоль ограды, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. Из сада доносился аромат цветов, Бонне шел медленно, посмеиваясь, – вспомнил цветы, что росли у дома матери. Вдруг позади зашумел мотор, свет от фар на секунду осветил улицу, что–то заскрежетало.

Комиссар метнулся к ограде, прыгнул на нее. Рядом, чуть не задев его, промчалась левыми колесами по тротуару машина, вильнула, съезжая на мостовую, и исчезла за углом.

Комиссар перепрыгнул через ограду. Пополз в кустах, притаился, вынув пистолет.

Никого, только стрекочут цикады…

Затем от «Сфинкса», не выключая подфарников, медленно проехала еще одна машина. Бонне показалось, что за рулем сидел Фриц. Итак, они раскусили его, охотятся за ним, и он только чудом не погиб под колесами машины. В ушах Бонне все еще стоял жуткий скрежет металла – так скрипят автомобильные тормоза, когда водитель резко нажимает на педаль.

Но почему он затормозил?

Бонне потер лоб ладонью, засмеялся и спрятал пистолет. Сел прямо на траву, опершись спиной о ствол дерева. И это он, Люсьен Бонне, комиссар полиции, один из лучших парижских детективов? Мальчишка, пижон, его чуть не одурачили, нахально, позорно…

Выходит, они сразу раскусили его и разыграли все как по нотам. Конечно, Шаттих с Фрицем могли и убрать его, но не захотели создавать шума. Интерпол не прощает такие вещи. Вот почему водитель машины, наверно, швейцар «Сфинкса» в последние секунды нажал на тормоза. Если бы у него было задание задавить Бонне, наверняка дал бы газ и сбил комиссара.

Да, все логично. Шаттих узнал, кто на самом деле пришел в «Сфинкс». Он и Ангел знают, зачем приехал комиссар Интерпола в Танжер, и сделали все, чтобы Бонне пошел по ложному следу. Он, комиссар, детектив с огромным опытом, стоял за шторой и думал, что фортуна на его стороне, а эти негодяи, наверно, смотрели на его ноги, выглядывающие из–под шторы, и в душе смеялись.

Солсбери…

Что ж, неплохая версия – он проглотил наживку вместе с крючком. Потом они для уверенности подсунули ему Фанни и, наконец (прекрасный ход конем), прикинулись, что заподозрили его, – две встречи с Фрицем, когда он вначале шептался с швейцаром и словно ненароком показывал ему на комиссара глазами.

И последний аккорд – инсценировка убийства. Мол, Фанни проговорилась, и Интерпол напал на след девушек, вывезенных из Франции. И он как набитый дурак полетел бы завтра в Солсбери, а Ангел, смеясь и потирая руки, закончил бы свои дела в Танжере, замел бы следы – и ищи ветра в поле…

* * *

Дубровский предложил пойти вечером в клуб журналистов, но Анри отказался. Сказал, что у него есть срочное задание для своего журнала. Безделье угнетало его – он пошел побродить по приморским кварталам, рассчитывая немного развеяться. Но вышло наоборот. Песни и музыка, доносившиеся из дешевых ресторанов, волновали – поймал такси и решил тоже поехать в клуб журналистов, – не захотелось возвращаться в мрачный номер отеля.

Таксист запетлял по узким извилистым улочкам и наконец выскочил на центральную магистраль, залитую светом реклам. Когда уже подъезжали к клубу, Анри неожиданно спросил водителя:

– Вы знаете, где ночной клуб «Игривые куколки»?

Спросил так, без определенной цели; еще секунду назад не было и мысли об этом ночном притоне, и сам рассердился на себя, что мог подумать об этом, – у них же был договор с Бонне, и не имело смысла нарушать его, но все же он приказал шоферу:

– Отвезите меня туда…

Анри подумал об «Игривых куколках» потому, что клуб этот размещался на отшибе, почти за городом, а комиссар пошел сегодня к «Девушкам в красных чулках».

Ехали минут пятнадцать по крутому берегу моря. Анри видел огни кораблей, стоящих на рейде, слышал шум прибоя, но все это не успокаивало.

Ночной клуб «Игривые куколки» возвышался в парке у берега – четырехэтажное белое здание с освещенными окнами. Рядом – стоянка машин.

Анри вышел из такси и уверенно направился к стеклянным дверям, за которыми маячила фигура швейцара в форменной одежде – коренастый человек, настоящий вышибала, какими и представлял себе Анри людей подобной профессии.

Анри, прикинувшись пьяным, остановился и сказал уверенно:

– Ты что, не узнаешь? А–а, – засмеялся, – я побрил бороду, и ты не можешь меня узнать… – Вынул из кармана банкнот. – Но ты всегда узнаешь это и, наверно, знаешь разницу между десятью и пятьюдесятью франками.

Анри подмигнул швейцару, тот жадно посмотрел на пятидесятифранковый банкнот, но не взял. Севиль попробовал развеять его подозрение:

– Я же старый клиент!

Швейцар заколебался, но не стронулся с места.

– Не могу… Приказано пропускать только по особому разрешению мадам.

– Неужели, – сделал вид, что не поверил, Анри. – Раньше ведь не было этого? Зачем такие строгости?

– Будто не знаете: выступают новые девушки… Очень большой наплыв…

У Севиля загорелись глаза: а может, Генриетта здесь? Придя в себя, проворчал:

– Если новенькие, так старым посетителям уже и нельзя… Где же справедливость?

Швейцар только руками развел. Анри снова помахал ассигнацией.

– Пятьдесят монет, парень… Не зря же я ехал сюда!.. И такси отпустил.

Швейцар только покачал головой. Анри спрятал деньги. Хотел было уже уйти, но задержался и спросил словно ненароком:

– И хорошенькие есть среди новеньких?

Швейцар хитро подмигнул.

– Приходите через месяц.

– Через месяц… через месяц, – надул губы Севиль.

– Не пожалеете! Говорят, куколки из самого Парижа, мосье, – доверительно сказал швейцар, но, поняв, что сболтнул лишнее, спохватился: – Однако точно не знаю…

У Севиля перехватило дух: Генриетта здесь! Но ни о чем больше не стал расспрашивать, чтобы случайно не встревожить швейцара.

– Эх, – сказал разочарованно. – Была надежда познакомиться с красивой девушкой…

Повернулся и чуть не столкнулся с коренастым мужчиной. Постоял в освещенном квадрате перед подъездом. Конечно, сделал ошибку, отпустив такси: до центра города около десяти километров, а свободную машину здесь разве найдешь?

Часы показывали начало первого, Анри медленно двинулся вдоль берега, надеясь на попутную машину. В конце концов, какое это имеет значение – все равно через полтора–два часа доберется до отеля.

…Грейт чуть не столкнулся с Севилем, вначале подумал, что ему показалось: неужели тот самый француз, которого он видел вместе с полицейским агентом? Полковник опешил. Значит, конец, в клубе облава! А может, пока не поздно… Только почему играет оркестр? Оглянулся – проклятый француз идет вдоль стоянки машин.

– Эй ты! – позвал швейцара. – Почему пустил этого?.. – и показал на Севиля.

– Что вы! – возмутился швейцар. – Я здесь не первый день и знаю порядок. У меня не пройдет ни один посторонний…

– Но ты разговаривал с ним… О чем?

Швейцар пожал плечами.

– Ни о чем… Ну о девочках из Франции.

– Ты! – выдохнул зло полковник, схватив швейцара за грудь. – Ты знаешь, что наделал? Это же полицейский шпик… Мадам Блюто спустит с тебя три шкуры!

Швейцар отвел руки полковника.

– Но я видел, – произнес твердо, – я видел, француз пошел пешком. Он еще недалеко и…

Полковник размышлял несколько секунд.

– Догони! И того… Только тихо!.. Возьми с собой Жозефа.

…Анри услыхал, что его догоняют. Какие–то люди шли быстро, не прячась, громко разговаривали. И все же на всякий случай Анри сошел с дороги, притаился за деревом.

Те двое приблизились к дереву, и один вдруг сказал:

– Он здесь!

Второй направился к Севилю.

– Ты почему не расплатился, паршивая свинья? Сбежать решил?

Севиль узнал швейцара.

– Вы же не пустили меня…

– Не ври!

Второй зашел ему за спину. Анри хотел проскочить на дорогу, но швейцар ударил его в лицо. Севиль пошатнулся, и тогда второй резко пнул его ногой в живот. Чувствуя, что падает в бездну, Анри замахал руками, чтобы удержаться, но тело перевесило, и он закричал в отчаянии, ударился обо что–то плечом, затем головой. Боль пронизала его – Анри протянул руки, чтобы задержаться, но ободрал пальцы. Еще раз ударился коленом, увидел море, боль снова пронизала его – и все…

Двое осторожно подошли к обрыву. Швейцар посмотрел вниз, лучом фонарика ощупал берег. Луч вырвал из темноты скрюченное тело.

– Готов.

– Надо бы проверить, – заколебался Жозеф.

Швейцар направил луч фонарика на отвесную стену.

– Здесь сам черт голову сломает. Начнется прилив, его смоет… Полиции никогда в жизни не докопаться.

– Э–э, – вздохнул Жозеф. – Шел пьяный, оступился… Полиция уже привыкла к этому…

– Погоди… – швейцар осветил фонариком место, где произошла драка. Сказал с удовлетворением: – Камень, следов не осталось.

Они посидели на вершине, покурили. Затем снова свет фонаря выхватил из темноты безжизненное тело внизу, на берегу.

– Все. Пойдем, – предложил Жозеф. – У меня насморк, а ветер с океана.

– Пойдем, – согласился швейцар, хотя ему не очень хотелось возвращаться. Знал: мадам шутить не любит, и, хотя они и исправили свою ошибку, неприятностей не избежать.

* * *

Мадам Блюто нервно затянулась дымом, погасила сигарету и спросила полковника:

– Так что же нам делать?

Грейт ответил категорично:

– Если полиция подозревает что–то и к утру не дождется своего агента, перетрясет всю виллу. А вы можете положиться на всех своих куколок?

– Они у меня опутаны со всех сторон, и с точки зрения закона…

– А пресса? – отрезвил ее полковник. – Вы знаете, какой шум вокруг всей этой истории поднимет пресса?

Мадам улыбнулась.

– От этого я только выиграю. Бесплатная реклама «Игривых куколок».

– А на нас вам наплевать?

– Хорошо, – согласилась Блюто, – мы тем временем перебросим новеньких к «Девочкам в красных чулках». Даже полиции неизвестно, что половина этих девок мои…

– Вы – кладезь мудрости, мадам, – расцвел в улыбке Грейт.

Блюто позвонила по телефону и распорядилась:

– Три машины во двор. И ту, что возит продукты, ну фургон. Как нет шофера? Придет только утром? Ну ладно, я сама поведу ее.

…Ночью в коридоре загремело, и в комнату Генриетты ворвался надсмотрщик.

– Собирайся! – завопил он, сорвав с девушки одеяло.

У Генриетты оборвалось сердце. Значит, мадам сдержала свое слово: ее ждут притоны Южной Африки!

– Я никуда не пойду, ваша мадам не имеет права…

– Я тебе покажу право! – стащил ее с кровати надзиратель. – Одевайся, или пойдешь так?..

Генриетта знала: в «Игривых куколках» не бросают слов на ветер, и надела халат. Все равно она не покорится, что бы ни ждало ее. Уже неделя, как ей давали только хлеб да воду, два раза в присутствии мадам секли розгами, она искусала себе пальцы от позора и отчаяния, но не смирилась.

А как другие?

Незадолго до того, как большинство девушек их партии покорилось мадам Блюто, Генриетту перевели в отдельную комнату, и она не знала, что произошло с другими девушками. Мадам сказала, что все уже подписали контракт и работают в ночном кабаре, она приводила к ней Жюстину и еще нескольких девушек, шикарно разодетых, раскрашенных, с модными прическами. Те улыбались ей несколько виновато, но Генриетта не хотела их слушать, кричала, ругалась. Блюто била ее по щекам и запирала снова.

И вот наконец осуществила свои обещания.

Генриетта вышла в темный коридор. Решила: она не даст издеваться над собой, лучше уж умереть…

Перед подъездом стоял фургон. На него облокотилась Мелани, рядом курили полковник и мадам Блюто. Мадам сказала полковнику:

– Если у вас возникнут осложнения, возвращайтесь к рыжему…

Грейт не дослушал, повернулся к девушкам.

– Быстрее! – показал на фургон.

Надсмотрщик втолкнул Мелани и Генриетту в машину. Генриетта прижалась к Мелани, чувствуя, что нет у нее сейчас на свете ближе и родней человека.

– А мне сказали, что ты… – не договорила. – Я не верила, не могла поверить им…

– Сидите молча! – приказал надзиратель, но девушки продолжали перешептываться, и надсмотрщик был вынужден смириться с этим.

– Ты видела Жюстину? – спросила Мелани.

– Ее приводили ко мне. Она не устояла перед мадам.

– Какая мерзавка!

– Не надо так, просто она оказалась слабее нас.

– Нас, наверно, продали.

– Конечно, зачем бы вывозили ночью, тайно, в фургоне, – сказала Генриетта.

Надзиратель зажег фонарик. Что–то хотел сделать, но передумал и отделался угрозой:

– Приедем, вы у меня еще пожалеете!

– Дурак ты… Мне уже ничего не страшно! – воскликнула Мелани, но прижалась к Генриетте, и та поняла: смелость подруги напускная, Мелани боится так же, как и она.

Фургон недолго ехал по асфальту, скоро его начало бросать на выбоинах, затем несколько крутых поворотов, и завизжали тормоза. Надзиратель взглянул.

– Можно выходить, мадам? – спросил. Та буркнула что–то, и надзиратель открыл дверцу. – Быстрей!

Фургон стоял посреди какого–то двора. Вдали серел двухэтажный коттедж, а рядом протянулось низкое строение, напоминающее гараж. Надзиратель звякнул ключами, открыл двери двух боксов. К одному подтолкнул Генриетту. Мелани указал на соседний.

– Заходите, курочки… – пригласил ехидно. – Теперь здесь будет ваш курятник.

Мадам Блюто постучала кулаком по капоту. Пригрозила:

– Перед дальней дорогой… Даю вам три дня на размышление… А потом уже будет поздно…

* * *

Вода все поднималась и скоро начала лизать щеки Анри. Севиль раскрыл глаза, перевернулся лицом кверху. Волна набежала, смочила волосы, и это окончательно привело его в сознание. И все же сразу не сообразил, где он и что случилось. Близко, над самой головой, кажется, протяни руку – и достанешь звезды, блестящие и огромные. Их много, они мерцают и перемешаются. Анри впервые в жизни увидел, как двигаются звезды, плывут где–то в просторе, плывут безостановочно, и от этого кружится голова. Кружится и болит.

Слева темнела отвесная стена. Анри долго соображал, откуда и зачем она здесь, и вдруг вспомнил, чуть не потерял сознание, но заставил себя подняться, хотя тело не слушалось его.

Через силу сделал несколько шагов, оперся плечом о стену и поднял камень. Может быть, они уже спускаются сюда, чтобы добить его, – он будет бороться до последнего.

Проходили минуты, но ни один звук не нарушал тишины – только шумело море, накатываясь на берег.

Анри устал стоять, сполз, держась левой рукой за стену, правая не слушалась и болела. Поднял ее немного и сморщился от боли: может, сломана. Поднес часы к уху – стучат. Долго всматривался, пока разобрался в положении стрелок. Неужели в самом деле три часа ночи? Он вышел из «Игривых куколок» где–то около двенадцати или в начале первого… Может, стоят часы?

Но они шли нормально, и наконец Анри понял все и с отчаянием посмотрел на отвесную стену. Ему не преодолеть ее…

Вспомнил о Генриетте. Это воспоминание придало ему сил, и Анри пошел вдоль берега, надеясь найти тропинку, которая вывела бы его наверх. Лез по камням, брел по грудь в воде, а то и плыл. Но все его усилия были напрасны: берег все так же нависал над водой крутыми скалами, и, казалось, нет им конца.

Севиль устал. Рука болела все сильнее, и ноги отказывались идти. В довершение ко всему, огибая очередную скалу, он потерял ботинок и почти сразу же разбил ногу об острый камень.

Анри полз, протискивая тело между камнями, со стонами и чуть не плача от боли.

Перебираясь с камня на камень, вдруг увидел, как недалеко в море что–то вспыхнуло, будто кто–то зажег спичку или на секунду включил фонарик. Прислушался – ни звука. Может, показалось? И все же, ни на что не надеясь, закричал:

– Эй, кто там? Спасите!..

В ответ кто–то крикнул на незнакомом языке и направил на берег луч фонаря.

– Спасите! – уже что было силы закричал Анри и замахал руками.

Его заметили с лодки. Послышался плеск весел, и спустя некоторое время лодка приблизилась к берегу.

Его снова осветили фонарем, и лодка уткнулась носом о камень совсем рядом. Кто–то протянул руку, и Анри, еще не веря своему счастью, в изнеможении перевалился через борт. Рыбаки–марокканцы с любопытством смотрели на него. Анри жестами объяснил им, что упал со скалы, – они цокали языками и недоверчиво улыбались.

– Танжер… – сказал Анри и показал в сторону города.

Рыбаки поняли его, заговорили о чем–то быстро, качая головами. Анри протянул им несколько монет.

– Танжер! – повторил он.

– О–о! – Рыбаки сразу же сели на весла и погнали лодку к городу. Высадили Анри у порта, разыскали такси, рассказав что–то водителю. Тот немного понимал по–французски. Севиль объяснил ему, что хочет поговорить по телефону, и позвонил Дубровскому: не мог же появиться в отеле в таком виде.

Серж спросил взволнованно:

– Где ты и что случилось? Бонне поднял на ноги полицию…

Анри не дал ему договорить:

– Я сейчас приеду в отель, ты жди меня напротив, вынеси только мой костюм и ботинки.

– Что с тобой?

– Время не ждет… – Анри повесил трубку.

Через четверть часа он был уже возле отеля, где его ждали Дубровский и Бонне,

…Анри лежал в кровати, возле него пристроился на стуле Сергей, а Бонне, заложив руки за спину, ходил по комнате. Видно было, что комиссар нервничал и еле сдерживал гнев. Анри уже успел рассказать обо всем.

– Необходимо положить тебя в больницу. Рука рукою, а возможно, что–нибудь повреждено еще внутри, – сказал Дубровский.

– Вряд ли, – возразил Севиль утомленно. – Я бы почувствовал…

Бонне остановился возле кровати. Произнес категорично:

– Утром мы положим вас в частную больницу. Чтобы никто не знал, что вам удалось спастись.

Анри удивленно поднял брови.

– Зачем? – не понял. – Сейчас вы произведете налет на «Игривых куколок», и я уверен…

– А–а… – махнул рукой Бонне и снова начал ходить по комнате. – Вы сами не понимаете, что натворили.

Севиль расстроился.

– Мне удалось установить, – начал с досадой, – что в «Игривых куколках» находятся девушки, вывезенные из Франции.

– Мы установили бы это на день–два позже и сразу же накрыли всю банду… А теперь…

– Они же убеждены, что я погиб, и вряд ли всполошились.

– Здесь ваша первая ошибка. – Бонне оседлал стул, оперся подбородком о спинку. – Имеем дело со старыми волками, мадам Блюто наверняка упрятала девушек, да так, что днем с огнем не найдем.

Дубровский смотрел на комиссара с интересом.

– Вы абсолютно логично мыслите, Люсьен, – заметил он. – Насколько я понимаю, предлагаете блокировать ночной клуб и выяснить, там наши девушки или их уже вывезли.

– Я этого не говорил, – запротестовал Бонне, – но вы угадали ход моих мыслей. Кроме того, пока Ангел не знает, что мы установили надзор за клубом, он спокойно будет общаться с мадам Блюто. И с вашей помощью, Серж, мы узнаем, где они с полковником живут. Сейчас я позвоню моему другу в полицейское управление, он поможет мне разработать детальный план операции. – Вскочил со стула, забегал по комнате, уставившись в пол, будто там остались следы преступников. – Сейчас все зависит от нашей оперативности и умения законспирироваться, – продолжал весело, – поскольку играть придется не с простачками. Мне нравится эта игра. А вам, Серж?

Дубровский не согласился:

– Никогда в жизни не хотел бы сталкиваться с такими типами.

– Но ведь вы можете стать знаменитостью! Если этот Ангел на самом деле тот Ангел, газеты поднимут шум, а вы – первооткрыватель.

– Я хотел бы, чтобы восторжествовала правда…

– Не говорите., слава есть слава, и ваша журналистская звезда быстро пойдет в гору. Это будет сенсация: русский журналист сам, можно сказать, собственноручно задержал известного эсэсовца.

– Которого, может быть, уже нет в Танжере.

– Да, – спустился на землю Бонне. – Не будем терять времени. Иду в полицию, а вы позаботьтесь об Анри. Вот телефон… Договоритесь с врачом, чтобы он несколько дней никому не говорил о своем пациенте.

* * *

Бригада дорожных рабочих, созданная из переодетых полицейских, приступила к ремонту шоссе вблизи «Игривых куколок». Это не вызывало подозрения – мэрия давно собиралась отремонтировать дорогу, и сама мадам Блюто уже несколько раз просила городских чиновников ускорить эту работу.

На шоссе поставили знаки ограничения скорости, начали возить щебень, а Бонне и Дубровский устроились в небольшой палатке на возвышенности, откуда хорошо просматривались все подходы к клубу.

С утра вилла казалась пустой – никакого движения. Только около девяти из города прибыли два небольших фургона. Бонне вооружился биноклем и наблюдал, как из грузовиков выгружали мясо, колбасы, ящики с напитками. Порожние фургоны сразу же вернулись в Танжер. Еще до этого шоссе заполнили жители окрестных сел – пешеходы и велосипедисты, которые везли и несли в город на продажу фрукты и овощи. Кое–кто заворачивал и к «Игривым куколкам», видно, постоянные снабженцы.

Около десяти из гаража выехал «форд» старого выпуска. Шофер поставил машину перед главным входом и сам ушел в дом. Ждать пришлось недолго: в машину сели двое, и она двинулась по направлению к городу.

Бонне тихо позвал полицейского, рассыпавшего гравий по асфальту.

– Махмуд, задержи этот «форд» на минуту…

Когда машина поравнялась с палаткой, Махмуд выскочил на середину шоссе, махнул красным флажком. Машина остановилась.

Сергей, прилипший к окошку, вздрогнул: за рулем сидел Ангел.

– Он, – прошептал, – Франц Ангел…

– Второй, наверно, полковник Кларенс… – Бонне нажал на спуск микрофотоаппарата.

«Форд» снова двинулся: старая, обшарпанная зеленоватая машина, в каких, как правило, ездят люди среднего достатка. Комиссар нагнулся к микрофону.

– Марван, Марван, слышишь меня? Сейчас в Танжер выехал зеленый «форд» под номером триста тридцать семь – шестьдесят восемь. Установите наблюдение! В машине двое. Узнайте, куда они едут и где живут. Все…

«Форд» уже давно исчез за поворотом, а Бонне и Сергей все еще смотрели ему вслед. Затем комиссар толкнул Дубровского локтем в бок, подмигнул.

– Порядок! – сказал весело. – Я знаю Марвана, он вцепится в них, как репейник в хвост шелудивого пса. Можете считать, Серж, что вы не зря побывали в Танжере.

– У нас говорят: «Не хвались, идя на рать…»

– От Марвана им не уйти, – успокоил Бонне. – Хитрый и умный, бестия, прирожденный агент уголовной полиции.

…На вилле начинались повседневные хлопоты. Заспанные, полуодетые девушки бегали на кухню. Во дворе шоферы мыли две легковые машины – роскошный «мустанг» последнего выпуска и маленький красный «фольксваген». Затем из гаража выполз задним ходом «пикап», постоял у кухни и шмыгнул со двора не в Танжер, а по дороге, ведущей в поселок. Бонне пошевелился:

– Махмуд, эй, Махмуд, возьми мотоцикл и проследи за этим «пикапом». Только осторожно, не выдай себя.

Махмуд рванулся вдогонку не шоссейной, а грунтовой дорогой, наискось, подняв за собой шлейф желтой пыли.

– Махмуд знает здесь каждую тропку, – сказал Бонне удовлетворенно, – и никто его не заподозрит.

«Пикап» вернулся через час, а за ним и Махмуд. Поставив мотоцикл, присел возле палатки, сообщил:

– Там усадьба, и господин комиссар может представить, что прекрасная усадьба. Забор высокий, дом красивый. Два этажа, а перед зданием цветник. Гараж на три машины…

– Что «пикап»? – вышел из терпения Бонне.

– Пока я нашел дыру в заборе… – развел руками Махмуд. – Видел, как выносили из гаража корзины. Совсем пустые корзины, бросили их в кузов «пикапа», и он поехал.

Бонне спросил заинтересованно:

– Какие корзины, Махмуд? Что в них носят?

– Ну что?.. – не нашелся сразу тот. – С такими хозяйки ходят на рынок. Все носят.

– Значит, говоришь, пустые корзины из гаража… – раздумчиво протянул Бонне. – А тебе не показалось, что «пикап» вез их туда полными?

– Я подумал об этом, господин комиссар.

– Вот что, Махмуд. Подгони сюда мотоцикл, повезешь меня к той усадьбе. А вам, – повернулся к Дубровскому, – придется поскучать.

…Мотоцикл оставили в кустах за дорогой, и Махмуд показал Бонне дыру в заборе, через которую можно было заглянуть во двор. Комиссару это место не понравилось – первому попавшемуся прохожему видно, что кто–то любопытный прилип к ограде. Они обошли вокруг усадьбы, забор везде был высоким и без щелей. Бонне что–то недовольно ворчал себе под нос и замолчал, увидев неподалеку несколько густых деревьев. Остановился подле крайнего и попросил Махмуда: