Текст книги "Луна и кузнечики"

Автор книги: Ромуальдас Ланкаускас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава шестая
ПЕСНЯ ШТУРМАНА

Меня разбудил стук в окно. Сначала я не мог сообразить, где я нахожусь. Но непривычная тишина и приятный запах ромашки напомнили мне, что я лежу в маленькой комнатке у тети.

Я поднял голову. На стене прыгали солнечные зайчики. По чисто вымытому полу пробежала полоска золотистого света, вычерчивая неправильный четырехугольник.

В окошко опять кто-то постучал. Вскочив с постели, я бросился к окну и носом к носу столкнулся с Джюгасом. Он стоял у окна и пугливо озирался по сторонам, не следит ли за ним тетин взгляд, потому что без спроса залезать в палисадник, где растет ломкий и хрупкий мак, строго-настрого запрещалось.

– С добрым утром… – шопотом поздоровался Джюгас. – Ну и спишь же ты! Я уже давно тебя дожидаюсь.

Пристыженный, я второпях натягивал штаны, все никак не попадая ногой в штанину.

– Джюгас, лезь в окошко!

– А может, лучше в дверь?

– Да ты не бойся, лезь, – уговаривал я приятеля.

Джюгас осторожно влез в окно. Услышав, видимо, наш разговор, в комнату вошла тетя, и Джюгас никак не мог ответить на ее первый вопрос – каким образом он сюда попал. Потом тетя заметила раскрытое окно, испуганно оглядела палисадник, но, увидев, что там все в порядке, вздохнула с облегчением.

– Сердце у меня слабое, а ты, неугомонный, без проказ обойтись не можешь, – обратилась она к Джюгасу таким тоном, от которого покраснел бы, наверно, каждый.

И Джюгас стоял красный как рак, прячась за моей спиной. Но тетя не умела и не могла долго сердиться на своего соседа Джюгаса. Вскоре мы уже сидели за столом и пили парное молоко.

Вилюс ушел в город. Симас кончил бриться и сказал мне, что сегодня же ему придется поехать в деревню, которая находится в шести километрах от городка. Там уже работают другие геологи.

Мне нужно было срочно выбирать – ехать с Симасом или оставаться в городе.

Джюгас многозначительно подмигнул мне: оставайся, мол, мы тут с тобой что-нибудь придумаем.

И я решил остаться в городе. Уже садясь на подводу, Симас напомнил, что мое поведение должно быть безукоризненным. Я обещал вести себя так, чтобы тетя была довольна. Разве трудно что-нибудь пообещать?

Не теряя времени, мы отправились к реке, откуда доносились крики купающихся ребятишек. Джюгас сказал мне, что это место называется «Яма Перкунаса». Ребят здесь собралось, наверно, несколько десятков, не меньше, потому что галдели они так, что хоть уши затыкай. Одни дрызгались в мутной воде, другие удили в надежде поймать глупого язя или пытались плавать, оседлав непослушное бревно. Несколько полуголых мальчишек сновали между камнями мельничной плотины, разыскивая под ними скользких налимов. На берегу длинноногий мальчишка, весь извалявшийся в песке, изображал индейца. Он громко орал и размахивал веткой ивы.

– Это Дилба, самый первый в городе драчун, – прошептал Джюгас. – Он ничего не делает. Только ищет, к кому бы привязаться…

Дилба заметил меня, подошел, щелкнул по животу и громко осведомился:

– А ты кто такой?

За меня поторопился ответить Джюгас:

– Это мой товарищ. Из Вильнюса приехал. Брат у него геолог.

– Геолог? – Дилба почувствовал себя неловко, так как не знал, что означает это слово. – А что это за птица? Ты по-понятному разговаривай..

– Ученый такой, который богатства земли изучает, – пояснил Джюгас.

– Ага-а… – протянул Дилба, шмыгнув грязным носом. – По-другому сказать – камешки собирает.

– Не камешки, а минералы! – оскорбленно воскликнул я.

Дилба с любопытством взглянул на меня.

– Ясно… – Он оглянулся, не подслушивает ли кто-нибудь. – А ведь и я разузнал, что где-то тут недалеко золото зарыто. Мне бабка рассказывала… Хотите – давайте вместе искать?

Мы расхохотались.

– Что?! Не верите? – обиделся Дилба. – Да где уж вам, таким сморчкам, золото искать! – Он шлепнул себя рукой по ляжке, двумя пальцами схватил убитую муху и широким жестом швырнул ее в реку. – Будешь знать, как кусаться, зараза!

Выпачканное песком лицо Дилбы приобрело вдруг таинственное выражение. Он сунул в рот папиросу, закурил ее и, шепелявя, обратился к собравшимся:

– Ребята! Бесплатный аттракцион! Фокус-покус! Минута величайших переживаний. Сейчас вы увидите заплыв на десять метров брюхом кверху, с зажженной сигаретой…

Дилба вошел в воду по самую грудь. Он медленно лег на спину и поплыл по течению, осторожно загребая воду руками. Дымящаяся сигарета, словно труба небольшого катера, торчала из воды.

На берегу ребята даже рты разинули. Измаранный песком живот Дилбы то погружался в воду, то опять поднимался. Вдруг, пущенный чьей-то меткой рукой, в него шмякнул кусок мягкого дерна.

От толчка Дилба окунулся. Сигарета погасла и уплыла по течению.

Вся «Яма Перкунаса» залилась звонким смехом.

А Дилба уже ковылял к берегу, злобно сморкаясь.

– Какой балбес кидался, а? – зычно спросил он.

Берег молчал. Признаться – значило получить по шее, а поэтому виновник держал язык за зубами.

Узнать, кто именно покушался на его личность, Дилбе так и не удалось. Выражение его лица не обещало ничего хорошего. Он, ни слова не говоря, кое-как сполоснулся и стал одеваться. Натянул на себя выгоревшую рубашку, влез в длинные штаны, которые были ему чересчур велики, и заправил концы штанов в голенища порыжевших сапог.

Вся компания на берегу стала о чем-то шептаться. Потом веснушчатый лохматый мальчишка с коварной улыбкой подошел к Дилбе:

– Слушай, Дилба, а что ты мне дашь, если я скажу, кто кидался?

– Что я тебе дам? Возьму тебя под свою охрану. Ты будешь самый могучий человек во всем городе!

Мальчонка даже присвистнул от удовольствия.

– Ладно, – сказал он. – Кидался новый мальчишка. – Он повернулся и пальцем показал на меня.

Такого подлого поступка я не ожидал. Совершенно опешив, я не мог вымолвить ни слова. Дилба злобно покосился в мою сторону.

– Ну, теперь берегись, жизни тебе не будет!

– Врет он! Это он сам кидался! – возмущенно закричал Джюгас.

– Сейчас я разберусь в этом деле, – грозно произнес Дилба, приближаясь ко мне.

– Бежим! – Джюгас схватил меня за руку.

Мы пустились бежать что есть духу. Слышно было, как сзади тяжело сопел Дилба. Вскоре он отстал (я думаю, что ему мешали бежать тяжелые сапоги).

Вздохнув с облегчением, мы бросили в Дилбу по комку земли, но промахнулись.

– Отведаете еще вот это! – Дилба показал нам кулак и, с досадой сплюнув, медленно поплелся назад.

Мы оба были расстроены. Мое знакомство с городом начиналось неудачно. Я стал жалеть, что не поехал вместе с Симасом в деревню.

Долго бродили мы по городу. Здесь было много красивых магазинов. Я купил на собственные деньги мороженого. Полизывая его, мы приблизились к очень большому строящемуся дому и, задрав голову, с минуту разглядывали, как работают каменщики. Джюгас объяснил мне, что здесь будет новый кинотеатр. Потом мы ненадолго остановились у витрины книжного магазина. Там были разложены книги в выгоревших от солнца обложках; с безнадежным жужжанием билась о стекло синяя, обалдевшая от жары муха.

Бродя так по городу, мы и не заметили, как стал надвигаться вечер. Оба мы почувствовали голод и, не теряя времени, повернули домой.

Тетя встретила меня у крыльца. Она была настроена очень воинственно.

– Где же твоя голова? – размахивала она руками у меня под носом. – Не евши шататься вместе с этим шалопаем Джюгасом! Долго ли тут болезнь какую-нибудь схватить? Вот ум ребячий!..

Я виновато опустил голову, стараясь придать себе покорный вид (за такой вид всегда многое прощается).

Пришлось признаться, что я действительно вел себя неразумно. Тем более что на тетиной сковороде по мне давно скучали котлеты. Теперь они, по словам тети, не сохранили и половины своего прежнего вкуса. Но мне было все равно: я уплетал их так, что даже за ушами трещало.

Вечером из города воротился Вилюс. Он заметно повеселел, фуражка с золотым якорем была сдвинута на затылок, и это придавало Вилюсу вид настоящего моряка.

Штурман (да, он был штурманом!) дружески похлопал меня по затылку своей тяжелой, большой рукой. От этого похлопывания у меня чуть в глазах не потемнело, Вынув сигарету из огромного портсигара с резной крышкой, он осведомился:

– Так как она жизнь, юноша?

Без долгих раздумий я отвечал, что жизнь, в общем, неплохая. Забот у меня никаких. На здоровье не жалуюсь. Может, слегка объелся котлетами. Конечно, у моря было бы не в пример интереснее. Произнося последние слова, я украдкой бросил взгляд на своего приятеля Джюгаса, который уже опять успел очутиться рядом со мной.

И тут Вилюс, оперевшись на покосившуюся ограду тетиного палисадника, которая подозрительно затрещала, рассказал нам, как он упал однажды с корабля и его чуть не сожрала акула. Возможно, он немного преувеличивал… Вообще мужчина, который не плавал по морям, вряд ли имел право, по его мнению, называть себя настоящим мужчиной.

Джюгас сидел на камне, вытаращив глаза и жадно ловя каждое слово Вилюса.

Но вот Вилюс отшвырнул давно погасшую сигарету, а руки засунул в карманы своих широких брюк. Воцарилась тишина.

– Так… так… – сказал наконец он, словно разговаривая сам с собой.

«Так», – почему-то подумал я.

Смеркалось. То там, то тут вспыхивал электрический свет. Вечер был теплый и тихий. В такой вечер хорошо звучит песня.

И будто угадав мои мысли, штурман откашлялся, еще дальше сдвинул фуражку на затылок и запел. Наверно, он сам сложил эту песню. Насколько могу припомнить, она начиналась такими словами:

 
Было море,
И любовь, и красавицы были,
Беспокойные ночи —
Ночи бурь…
 

Я еще долго не ложился спать. За стеной часы со скрипом отсчитали двенадцать ударов. Ничто не нарушало ночного спокойствия. Я лежал, глядя на потолок ничего не видящими глазами, и раздумывал. В голове у меня вертелся замысел (пока что – о нем ни слова!). Интересный, необычный замысел! Я был здорово взбудоражен, воображение мое разыгралось.

Раз мне даже почудилось, что я стою с Вилюсом на капитанском мостике, а морской ветер свистит между мачтами и по пенистым волнам наш корабль уносится вдаль…

Должно быть, это уже начинался сон.

Глава седьмая
МЫ ПОСЕЩАЕМ МЕЛЬНИЦУ

Мы договорились с Джюгасом хранить свой план в строжайшей тайне и поклялись никому не проболтаться о нем. А если кто-нибудь нарушит клятву, то его ожидает удар грома, укус бешеной собаки и вообще на голову несчастного обрушатся всевозможные несчастья. Поэтому мы вполне доверяли друг другу.

Но где достать лодку? Долго мы ничего не могли придумать, пока наконец Джюгас не заявил:

– Пойдем к заведующему мельницей. У него несколько лодок. Может, уступит нам одну.

Мы повернули в сторону мельницы.

– Скажи, Джюгас, как бы нам подмазаться к нему? – спросил я.

С минуту подумав, Джюгас ответил:

– Он рыбу любит. Но что из этого?

– Как – что из этого? Теперь мы будем знать, на какую удочку его подцепить. Скажем ему, что плывем к рыбакам и как вернемся – привезем ему угрей. Против угрей он ни за что не устоит.

Джюгас многозначительно взглянул на меня.

– Хитро придумано! – произнес он.

На мельничном дворе, где были свалены бревна и рассыпаны опилки, нас благосклонным хрюканьем встретила пестрая свинья. Она была такая большая и жирная, что я невольно попятился. Всякий может сказать, что я трус, но ведь осторожность не есть трусость.

Джюгас дернул меня за рубаху:

– Да ты не бойся, она не кусается. Я даже верхом на ней ездил.

Мы заглянули на мельницу. Здесь все кругом было белым от муки; жужжал какой-то вал, глухо шумели жернова. На мельницу и с мельницы шли крестьяне, неся на спине мешки с мукой.

На треснувшем пополам огромном мельничном камне сидел толстый краснощекий человек. Лицо у него было круглое, блестящее, похожее на полную луну, на которую кто-то пришлепнул темные усики.

– Это он… заведующий, – прошептал мне на ухо Джюгас.

Мы подошли поближе. Мельник отложил в сторону газету и осведомился:

– Вам чего?

Мы объяснили.

– Ничего не выйдет.

«Чтоб свинья твоя толстая околела!» – мысленно пожелал я ему, хотя и не высказал вслух этого пожелания.

Джюгас не был бы находчивым человеком, если бы растерялся от подобного ответа. Он сразу же заговорил об угрях.

Темные усики под носом у заведующего незаметно дрогнули. Эге! Клюет! Я тоже поспешил ввернуть несколько слов про угрей.

Мельник внимательно посмотрел на нас – не хотим ли мы его одурачить. Но нет! Наши лица говорили о том, что мы весьма серьезные мальчики и на нас вполне можно положиться.

Мельник грузно поднялся с треснутого жернова.

– Так вот… дела-то какие, – сказал он, немного подумав. – Есть у меня лишняя старая лодка. Могли бы взять… Только если она у вас пропадет, тете придется расплачиваться. Даром такие вещи никто не раздает.

«Даром такие вещи никто не раздает»… Понятно! Поэтому мы еще раз обещали сдержать свое слово.

Заведующий уже больше не колебался и повел нас к плотине, где лежала лодка. Она оказалась старой плоскодонкой со щелями в бортах.

– Вот эта самая, – буркнул он и рассек воздух толстым пальцем.

Глава восьмая
«ХРИСТОФОР КОЛУМБ»

Вот ведь, кажется, чего проще – законопатить течь в лодке. Но так только кажется. А когда приступишь к делу, то вдруг понимаешь, что не хватает самых обыкновенных вещей, без которых починить лодку немыслимо. Вот, скажем, сделай милость, разыщи-ка дома пук пакли или, например, жестянку со смолой. Нет, скорее уж тетя даст горшок прошлогоднего крыжовенного варенья, чем подобные вещи.

Надо признать, что все трудности с починкой лодки достались на долю Джюгаса. Но Джюгас не унывал. Не такой он человек. Не будет вешать нос из-за какой-то там жестянки. Пристанет хотя бы к тому же самому мельнику и не уйдет до тех пор, пока не добьется своего.

Так и произошло. Вскоре у нас было все необходимое.

Закипела работа. Ах, если бы вы только видели! Мы трудились не покладая рук, позабыв про обед и про жаркое солнце да, наконец, и про все на свете…

Джюгас заткнул паклей щели в лодке, замазал их смолой. Я постукивал молотком где надо и где не надо и раз довольно крепко съездил по собственному пальцу. Боль была такая сильная, что на глаза набежали слезы, а палец весь посинел. Конечно, это была мелочь по сравнению с предстоящим путешествием… Да, путешествием… Теперь уже можно сказать открыто: мы задумали доплыть на лодке до самого моря…

К вечеру мы вздохнули с облегчением. Жара спала. Лодка была уже починена. Хоть сейчас пускайся в дальнее плавание.

Оставалось только придумать название. Ах да, я еще не успел сказать вам, что лодка перестала быть лодкой. Позабудем о старой плоскодонке мельника. На прибрежном песке лежала шхуна. Без парусов, без штурвала (и то и другое нетрудно вообразить), но все-таки шхуна!..

Подобрать для шхуны приличное название было нелегким делом. Одни имена казались нам неблагозвучными, в других тоже чего-то недоставало. По-моему, гораздо легче заучить несколько правил по алгебре, чем окрестить корабль перед спуском его на воду…

Наконец мы решили, что нашу шхуну неплохо было бы назвать «Христофор Колумб».

Джюгас взял кисточку, которую он сам смастерил из конского хвоста, чтобы цинквейсом (есть такая белая краска) написать на борту название шхуны. Он присел на песок, обмакнул кисточку в краску и начал выводить «Христофор Кол…» Но тут на прибрежный гравий вдруг упала черная тень. Кто-то громко захохотал.

Мгновенно мы обернулись.

За нашей спиной стоял Дилба. Его грязная рубаха была расстегнута. Он, видимо, был в великолепном настроении.

– «Колумб»! Хе-хе-хе! – Дилба нарочно хохотал как можно громче, слегка раскачиваясь на своих длинных ногах. – Ой, помру! Ой, не выдержу! Бог ты мой… Это просмоленное корыто они назовут именем Христофора Колумба!

Кисточка прыгала в руках у Джюгаса. Он поднялся с песка. Лицо его покраснело, брови были нахмурены. Я видел, как у него задрожала нижняя губа.

– А тебе какое дело?

Я приготовился, если понадобится, съездить разок Дилбе по физиономии.

Тот продолжал нагло ухмыляться, но обратился к нам уже довольно миролюбивым тоном:

– Вижу, вы еще совсем зеленые… С вами и пошутить нельзя!.. Но я не позволю оскорблять человека, который изобрел паровую машину!

– Паровую машину?.. – спросил я, не веря своим ушам.

– Конечно! Он первый на ней поплыл в Америку! – отрезал Дилба.

Джюгас серьезно взглянул на него:

– Дилба, ты просто спятил. Помнишь, учительница на уроке географии сказала, что у тебя что-то странное с головой творится…

– Помню…

– Тебе надо лечиться, – вздохнул Джюгас, – а то будет плохо.

На лице у Дилбы промелькнуло выражение озабоченности. Он как-то робко присвистнул и сказал:

– Чушь ты всякую выдумываешь! Я совсем здоров. Только позавчера живот болел.

– Ой, Дилба, Дилба, ведь потому и болел живот, что голова у тебя не в порядке!

Было ясно, что слова Джюгаса произвели впечатление на Дилбу. Я еле удержался, чтобы не фыркнуть. Дилба хотел еще что-то сказать, но махнул рукой и тяжелой походкой поплелся в сторону «Ямы Перкунаса».

– Зачем ты, Джюгас, так его напугал?

– А пусть не лезет к нам! – засмеялся Джюгас. – Ты его не жалей. Видишь – сразу отстал.

Вскоре «Христофор Колумб», скрипя по прибрежному гравию, сполз в воды Сруои. По сторонам разбежались небольшие волны.

Мы вскочили в лодку и заработали веслами.

Скоро лодку подхватило течением, и мы почувствовали, что плывем.

– Гляди, не протекает! – зашептал взволнованный Джюгас.

– Не протекает! – крикнул я, налегая на весла.

От прибрежных ракит по воде протянулись синие тени. За городскими домами угасало солнце. А по реке плыла лодка с двумя мальчиками. Они пели.

Знайте: это были мы – я и мой приятель Джюгас.

Вечером я узнал от тети, что Вилюс взял удочку, одолжил у приятеля велосипед и на несколько дней уехал к Щучьему озеру.

Кто знает, может, нам доведется встретиться с ним?

Глава девятая
«ВАШИ КОТЛЕТЫ БЫЛИ ОЧЕНЬ ВКУСНЫЕ»

Тихонько, чтобы не разбудить еще спавшей тети, я оделся и торопливо стал писать.

«Милая тетя! – писал я карандашом на листочке бумаги. – Ваши котлеты были очень вкусные. Но я дольше не могу здесь оставаться. Не ищите меня, через несколько дней я вернусь сам. Когда вы проснетесь, я буду уже за много километров отсюда.

Витас».

Я осторожно отворил дверь в кухню. Там никого не было. Тетя еще спит. Не знает она, что ее любимый племянник, не сказав ей ни слова, покидает гостеприимный дом… Покидает, как какой-нибудь преступник… От этой мысли меня в жар бросило. Но колебаться было некогда, и я оставил записку на столе. Мне даже в голову не пришло, что содержание записки может плохо подействовать на слабое сердце тети. Если бы знать все наперед, я., конечно, не поступил бы тогда так бессовестно.

Я вышел во двор. В глаза мне ударил солнечный свет; я зажмурился. Город просыпался от короткого летнего сна. Из труб уже потянулись к небу сероватые дымки; по улице прогромыхала телега.

И все-таки вокруг было совсем тихо. Наверно, поэтому мне показалось, что мои башмаки стучат очень громко. Я торопился к окутанной туманом реке.

Там меня уже поджидал Джюгас. Он нахлобучил на голову старую широкополую шляпу, которая хорошо укрывала и от солнца и от дождя. С реки веяло сыростью. Джюгас, видимо желая согреться, прыгал по песку, как ранний кузнечик, который вот-вот затянет свою беззаботную песню. И все-таки он был озабочен. На мой вопрос, а как же мама, он что-то пробурчал и обозвал меня сонной тетерей. Упрек, конечно, был неуместен, но я простил своему приятелю это оскорбление – ведь у каждого на сердце тревожно, когда тайком покидаешь дом.

Мы вытащили лодку из-под кустов, куда запрятали ее от всевидящих глаз Дилбы. За ночь в лодку просочилось немного воды. Вычерпав ее банкой из-под мясных консервов, мы оттолкнулись от берега. «Христофор Колумб» поднял якорь.

Понемногу город отдалялся от нас. Вот уже не слышно шума мельничной запруды; крохотной, едва заметной стала пожарная каланча. Потом ее совсем закрыли заросшие кустарником холмы.

Река бежала, торопилась вдаль. Вокруг нас все сверкало яркими красками, всюду полно было птичьего гомона и света. Стрекотали пробудившиеся кузнечики; над водой в облачках пара кружились синие стрекозы; как лезвие ножа, блестела кувыркающаяся плотва, где-то в глубине всплескивал щучий хвост. Когда я поднимал весла, с них скатывались капли воды, переливаясь всеми цветами радуги.

Солнце незаметно карабкалось все выше и выше. Вот, кажется, совсем еще недавно было оно над березовой рощицей, а теперь уже скакнуло вверх на добрую сажень. Оно светило нам то сбоку, то опять прямо в глаза – наверно, оттого, что Сруоя течет не по прямой, а петляет во все стороны. Перед нашими глазами проползали высокие тенистые косогоры, с которых вниз сбегали светлые ключи, опускались покосные луга и нивы с тучными яровыми.

Наша шхуна то и дело застревала среди камней мелководья. Тогда мы засучивали штаны и руками перетаскивали ее на более глубокое место. Джюгас не упускал случая засунуть руку под широкий камень. Он надеялся ухватить красавца-лосося или скользкого налима. Раз ему повезло. Он запустил руку под большой обомшелый камень и, с минуту пошарив там, крикнул:

– Есть! Бо-ольшой какой!

Глаза у Джюгаса горели, дышал он учащенно.

– Неужели? – усомнился я, потому что, как известно, рыбаки, говоря о рыбе, обычно волнуются и незаметно для самих себя привирают…

Я прикрыл рукой небольшую щель с другой стороны камня, чтобы рыба не выскользнула. Вытянув от нетерпения шею, я тихо спросил:

– Ну?

Было произнесено только это краткое словечко, но Джюгас все понял.

– Еще сидит… – с облегчением вздохнул он.

Никто, я надеюсь, не сомневается, что вытянуть из-под камня рыбу сумеет не всякий. Для этого прежде всего требуется смелость (ты ведь не знаешь, что там, под камнем, – может, совсем и не рыба), ловкие руки, а главное – терпение, то самое терпение, которого так часто не хватает мне, когда нужно решать задачи по алгебре.

Выдержка Джюгаса могла бы поразить даже бородатого рыбака. Ему никак не удавалось схватить рыбу, но это нисколько не уменьшало его пыла; как видно, он дал себе твердое слово вытащить ее.

Мысленно я пытался отгадать, что там могло быть. Язь, плотва? Нет, скорее всего налим.

– Ах ты… Вот ты куда прешь… Сейчас я тебя пойма… Вот… Уже… поймал! – вдруг просветлел Джюгас.

Он прямо-таки задыхался от радости. Но не успел я снова подумать, что же это все-таки за рыба, как мой приятель горестно ахнул:

– Вот дрянь! Опять вырвалась! А я ее было за хвост ухватил…

Я, кажется, уже говорил, что Джюгас был очень упорным человеком. Поэтому он не отходил от камня. Не отступал и я.

Мы возились вокруг камня еще, верно, с добрых полчаса. Наконец Джюгас крепко ухватил рыбу. В его руке трепыхался скользкий налим. Он жалобно разевал пасть и ловил воздух круглым ртом.

Оба мы были так взволнованы, что не могли вымолвить ни слова. Я первым пришел в себя:

– Как крокодил! – вырвалось у меня.

– Громадина! – произнес Джюгас.

Налима мы решили пустить в лодку, куда уже набралась вода, иначе он задохнулся бы.

Снова почувствовав себя в воде, налим заметался. Наконец он ослабел и уставился на нас своими немигающими глазами. Глаза словно говорили: «Ну, чего вы, мучители, терзаете меня?.. Неужели в ваших сердцах не найдется ни капельки сострадания к несчастной рыбе?..»

Нет, сердца наши были в то время как каменные: мы решили съесть мудрого налима сегодня же вечером.

Джюгас обследовал и другие камни, но ничего путного под ними не обнаружил. Мы забрались в лодку и поплыли дальше.

Река, сверкая на солнце, извивалась между покосными лугами. Ветер доносил с лугов сладковатый запах вянущей травы. Где-то за березняком зазвенит натачиваемая пила – «дзинь-дзинь» – и опять умолкнет. Слышно, как играют кузнечики. Должно быть, на прибрежных травах расселся целый оркестр, потому что кругом, куда ни поверни ухо, звучит эта музыка веселых бездельников.

Мы приплыли к МТС. Она была расположена на широком, заросшем березками холме. Там стояло много больших и маленьких построек, некоторые еще только покрывали кровлей. Со двора МТС раздавалось ворчанье моторов. Кто-то сильно бил по железу. Дохнул слабый ветерок и принес тяжелый запах газоля.

Приятно плыть на лодке в летний день, когда от жары дрожит пахучий воздух, когда вскидывается в реке сонная щука, напуганная плеском весел…

Далеко позади остался город, высокие пригорки с созревающей земляникой. Перед нами расстилаются разноцветные поля, стройные березки клонят свои причесанные ветром головы; описывая высоко в небе круги, постукивая клювом, приветствует нас добрый аист. И так много звенит всяких звуков, что кажется – мы в царстве сказок.

Проголодаться можно и без всякой серьезной работы – это истина, которую я сам хорошо усвоил. Не приходится удивляться поэтому, что мы круто повернули лодку к берегу и, развязав рюкзаки, накинулись на колбасу и на хлеб. Хлеб показался мне лакомством, а вкусу колбасы я не мог надивиться.

Очень приятно есть, растянувшись в густой траве, когда знаешь, что не надо торопиться в школу. В такие минуты в голову не придет какая-нибудь страшная мысль, от которой можно куском подавиться. И поэтому я ел и наслаждался.

Зато я опасался за своего приятеля Джюгаса. Вместо того чтобы спокойно сидеть рядом со мной, он, прожевывая колбасу, увлекся ловлей кузнечиков. Бесшумно подкрадываясь к неосторожному музыканту, он ловко хватал его своей маленькой рукой и, приплясывая на одной ноге, напевал: «Кузнец-мастерок, плесни дегтю в котелок! Раз дегтю не даешь, так уж больше не споешь!» Кузнечик, конечно, дегтю не давал и сразу оказывался в широкогорлой бутылке, которую Джюгас все время таскал с собой. Как ни странно, но в бутылке кузнечик умолкал. Ни одного «чррк!.. чррк!..»

– Зачем ты их ловишь? – спросил я у Джюгаса.

Джюгас усмехнулся и похлопал себя по карману, куда он уже спрятал бутылку с кузнечиками.

– Вот непонятливый!.. А на какую наживу рыбу удить?

Мы уже собирались было снова погрузиться на борт «Христофора Колумба», как вдруг неподалеку затарахтела какая-то машина. Мы оба насторожились. Джюгас повернул ухо в ту сторону, откуда доносилось урчанье мотора.

– Что бы это могло быть? – вслух рассуждал я. – Неужели трактор? Но что ему делать в этих лощинах?

– Пойдем посмотрим, – предложил Джюгас.

Мы побрели по цветущему лугу в сторону березовой рощицы, которая загораживала от нас машину.

Выйдя из рощи, мы увидали довольно странную картину: по клеверному полю, словно трактор, выдыхая к небу жидкий синий дымок, ползла какая-то машина.

Машина косила клевер. Одна коса была приделана спереди, а две другие – по бокам. Прокос был таким широким, что на место машины, наверно, пришлось бы поставить не меньше семерых сильных косарей. И еще вопрос, захватили ли бы они всемером столько клевера своими косами.

– А ты знаешь, как она называется? – спросил Джюгас.

– Нет, не знаю, – признался я, потому что действительно плохо разбирался в сельском хозяйстве.

Джюгас сразу весь напыжился и важно произнес:

– Это самоходная сенокосилка.

Словам Джюгаса нельзя было не поверить. Ломай голову сколько хочешь – ничего лучше не придумаешь: самоходная сенокосилка, так сказать – сенокомбайн.

Машина, обогнув клеверное поле, проезжала мимо нас. Теперь мы могли рассмотреть ее как следует. Мне она чем-то напоминала автомобиль. Будь я на месте того колхозника, который управлял ею, я бы снял с нее косы и ездил бы на ней в город, как на автомобиле.

На машине, ухватившись за руль, сидел молодой русый парень. Выглядел он довольно смешно, хотя и держался с большой важностью. Дело в том, что одна половина лица и нос у него были вымазаны маслом. По правде говоря, смеяться над этим не годится. Мужчины – не девчонки: зеркал с собой не таскают. А мы-то разве не разгуливаем по школе с носами, выпачканными чернилами?

Паренек остановил машину.

– Откуда вы взялись? – осведомился он.

Откуда мы взялись? Смешной вопрос!..

– С луны свалились, – ответил Джюгас.

– Ты скажи, пострел, – улыбнулся паренек, – когда в Пабержяй привезут мотоциклы? Собираюсь приобрести.

– Привезли уже! – воскликнул Джюгас. – Вправду привезли! Продают в магазине напротив книжного.

– Ну?! – Паренек притих и весь как-то вытянулся. – Неплохую ты мне новость сказал. Та-та-та! – засмеялся он и, прищелкивая на манер мотоцикла, так застучал своей машиной, что мы чуть не оглохли.

Неподалеку, в ложбине, куда не могла заехать машина, колхозники косили вручную; наклонялись их спины, обтянутые белыми холщовыми рубахами, сверкали на солнце наглянцованные травой косы.

Мы вернулись к реке.

Я и по сегодняшний день глубоко убежден, что мир полон всяких неожиданных случайностей. И я бы сказал – неприятных случайностей. Оспаривать это может всякий, но как объяснить, например, такую вещь: из лодки исчез налим. Ищи не ищи, а налима нет. Видно, он почуял, что вблизи нет его мучителей, собрался с силами и прыгнул в воду через борт «Христофора Колумба». Побегай теперь за ним!

У нас от огорчения даже лица вытянулись. Джюгас обвинял меня, будто это я предложил оставить налима в живых. Разумеется, он ошибался. Я бы подвесил налима на ракиту. Именно Джюгасу и пришла в голову дурацкая мысль пустить налима в лодку. Теперь он сам виноват, а вину хочет свалить на меня.

Мы крепко поругались и битый час просидели, надувшись, даже не глядя друг на друга.

Но надо вам сказать, что ни Джюгас, ни я не были такими людьми, которые… ну, которые могут долго сердиться! Где там! Дальнейшая наша поездка была не путешествием, а сплошной радостью (как сказал бы какой-нибудь из наших школьных поэтов). Мы купались, удили рыбу, весело насвистывали, вспугивая диких уток, и даже не заметили, как приблизился вечер.

В воздухе похолодало. Солнце торопливо пряталось за лесом, и небо стало красным, как спелая вишня. На лугу хлопал саженным бичом седоусый пастух; огромное колхозное стадо, постукивая копытами о горячую землю, двинулось домой.