Текст книги "Жизнь Рамакришны"

Автор книги: Ромен Роллан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Пускай! Если репутация человека покоится на таких хрупких основах, я попираю ее ногами.

Все считали его погибшим. Один Рамакришна в своем убежище в Дакшинешваре сохранил к нему доверие,[332]332
  Позднее Вивекананда говорил: «Рамакришна был единственным человеком, поверившим в меня без колебаний. Даже моя мать и мои братья не были к этому способны. Его непоколебимое доверие привело меня к нему навсегда. Он один умел любить».


[Закрыть] но он выжидал своего часа. Он знал, что спасение Нарендры может прийти только от него самого.

Лето прошло. Нарендра все время продолжал свою изнуряющую погоню за заработком. Однажды вечером, голодный, измученный, мокрый от дождя, он опустился на краю дороги у порога какого-то дома. Лихорадочная дрожь охватила его распростертое тело.

Внезапно как бы разорвались покровы его души. И настал свет.[333]333
  Всегда тот же механический процесс – Откровения. Он происходит в точное время, на границах жизни, когда последние остатки воли к борьбе истощены (см. с. 45, прим. 1).


[Закрыть] Все сомнения прошлого разрешились сами собой. Он мог бы произнести слова: «Я вижу, я знаю, я верую, я образумился…»

Для его тела и души настал отдых. Он вернулся домой и провел ночь в размышлениях. Назавтра решение его было принято. Он решил отказаться от света, как это сделал его дед. И он установил день для окончательного выполнения своего обета.

Но в этот же день внезапно явился в Калькутту Рамакришна. Он попросил Нарендру пойти с ним на всю ночь в Дакшинешвар. Напрасно Нарендра старался избавиться от этого. Он должен был следовать за учителем.

В своей комнате, ночью, запершись с ним, Рама-кришна начал петь. Это прекрасное пение, заставившее молодого ученика разрыдаться, раскрыло ему, что учитель проник в его намерения. Рамакришна сказал ему:

– Я знаю, что ты не можешь навсегда остаться в миру. Но из любви ко мне не покидай его, пока я жив.

Нарендра вернулся к себе. Он нашел кой-какую переводческую работу и работу в конторе стряпчего, но у него все еще не было постоянных занятий. И семья никогда не была уверена в завтрашнем дне. Он просил Рамакришну молиться о нем и о его близких.

– Дитя мое, – сказал ему Рамакришна, – я не могу возносить такие молитвы, но сами вы, почему вы их не возносите?

Нарендра отправился в храм Матери. Он был в восторженном состоянии. Волна любви и веры наполняла его. Но когда после его возвращения Рамакришна спросил его: «Ну что, о чем вы молились?» – Нарендра вспомнил, что он забыл попросить об облегчении своих страданий. Рамакришна сказал ему: «Возвращайтесь!»

Он возвратился во второй раз, потом в третий. Лишь только он входил в храм, как из его сознания исчезал предмет его молитвы. В третий раз эта мысль все-таки вернулась к нему, но стыд одолел его. Ради каких ничтожных благ приходил он докучать Матери! И он молил:

– Мать, мне ничего не нужно – только знать и верить!

С этого дня новая эра открылась для него. Он познал и уверовал. И его вера, рожденная из горя, как старый арфист Гете, никогда не забывала ни вкуса хлеба, орошенного слезами, ни братьев по страданию, деливших между собой крохи. Он поведал это в возвышеннейших словах:

– Единственный бог, в которого я верю, – это сумма всех душ и надо всеми ими – мой бог; мой бог – несчастные, мой бог – бедные всех народов!

«Галилеянин победил!» Кроткий учитель из Бенгалии сломил сопротивление гордой души. Рамакришна не имел более покорного сына, чем великий кшатрия, созданный, чтобы повелевать народами.

Настолько полным стал их союз, что минутами их тождественность казалась осуществленной. Теперь уже приходилось скорее умерять веру этой пылкой души, не умевшей ничего ни желать, ни давать наполовину. Рамакришна знал опасность этого. Она кидалась, шумная, мятущаяся, требовательная, от познания к любви, от абсолютной необходимости размышления к абсолютной необходимости действия. Она хотела бы объять все сразу. В последнее время жизни Рамакришны Нарендра часто настаивал, чтобы учитель даровал ему самую высокую степень подсознательного познания бога и высший экстаз, из которого нет возврата – Нирвикальпа самадхи. Рамакришна упорно отказывался от этого.

«Однажды, – рассказывал мне Свами Шиванан-да, присутствовавший при том, что происходило в саду Кассинора близ Калькутты, – Нарендра действительно достиг этого состояния. Увидев, что он в беспамятстве, а тело его стынет, подобно трупу, мы побежали к учителю в большом волнении и сообщили ему о случившемся. Учитель не проявил никакого беспокойства; он улыбнулся и сказал: „Прекрасно“ – и пребывал в молчании. Нарендра снова пришел в сознание и отправился к учителю. Учитель ему сказал: „Итак, понимаешь ли ты теперь? Теперь эта высшая степень познания бога останется под ключом. Ты должен будешь исполнить работу Матери! Когда ты окончишь ее, она отопрет замок“. Нарендра сказал: „Учитель! Я был счастлив в самадхи, и я забыл мир в бесконечной радости. Я прошу вас, сделайте, чтобы я остался в этом состоянии“. „Стыдно! – закричал учитель, – что такие слова исходят от тебя! Я думал, что ты – обширное вместилище жизни, а ты хочешь оставаться поглощенным своей личной радостью, как обыкновенный человек. Это богопознание станет для тебя столь естественным благодаря милости Матери, что ты сможешь в нормальном состоянии познать единое божество, единое во всех существах; ты сделаешь великое дело в мире, ты принесешь людям духовное познание и облегчишь страдания смиренных и бедных“».[334]334
  Письмо от 7 декабря 1927 года.


[Закрыть]

Он провидел роль, выпавшую на долю Вивекананды. И заставил его взять эту роль на себя.

– Обычные души, – говорил он, – боятся учить других. Негодное дерево хочет только плавать на воде – все равно каким образом. Как только на него сядет птица, оно тонет. Но Нарендра не таков. Он подобен тем толстым стволам, что носят на себе, плавая по Ганге, зверей и людей.[335]335
  «Евангелие Рамакришны», II, с. 42.


[Закрыть]

XI
ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЬ

Так жил он теперь – с 1881 года – окруженный учениками, любившими его, как отца, в своем Дакшинешваре, овеянном тихим шепотом Ганги. Вечное пение реки, воды которой прилив ежедневно гонит обратно на север, обволакивало чудесные беседы. Здесь сливались на рассвете и в сумерках звон колоколов, шум морских раковин, звуки свирели, бряцание цимбал, пение в храмах, где славились дни богов и богинь.[336]336
  Книга бесед («Евангелие Рамакришны») постоянно отражает картину повседневной жизни и настроений.
  Перед рассветом колокола тихо возвещают утреннюю службу. Зажигают свет. В концертном зале свирели под аккомпанемент барабанов и цимбал играют утреннюю песнь. Восток еще не заалел, а в саду уже рвут цветы, чтобы принести их в дар богу. Ученики, проведшие ночь у учителя, предаются размышлениям, сидя на краю постели. Рамакришна встал и голый прогуливается, напевая тихим голосом; он нежно беседует с Матерью. Теперь хор инструментов исполняет ее симфонию. Ученики совершают омовение; затем они вновь идут к учителю на веранду и, смотря на Гангу, начинают беседу.
  В полдень колокол возвещает конец молитвы в храмах Кали, Вишну и в двенадцати храмах Шивы. Солнце становится жгучим. Ветер дует с юга. Вода поднимается. После принятия пищи учитель недолго отдыхает, затем продолжается беседа.
  Вечером зажигаются в храме светильники. Одна только лампа горит в углу комнаты Рамакришны. Он сидит задумавшись. Звон раковин и колоколов храма возвещает начало вечерней службы. При ярком лунном свете беседа продолжается.


[Закрыть] Опьяняющий запах священного сада сливался с благовониями, принесенными ветром. Между колоннами полуциркульной веранды, защищенной навесом, видно было, как, подобно летающим бабочкам, проходили разноцветные паруса по священной реке – образу Вечности.

Но теперь об ограду святилища беспрерывно бились волны и другой, человеческой реки – толпы богомольцев. Паломники, пандиты,[337]337
  Это было тогда (в 1882 году), когда пандит Видья-сагар посетил Рамакришну. Беседа была записана.


[Закрыть] верующие и любопытные всех классов и всех положений приходили из большого соседнего города или из разных мест Индии, чтобы лицезреть таинственного человека, не думавшего, что он таков, и забрасывали его вопросами. Он всегда отвечал им на своем приятном наречии с неиссякаемым терпением и с чарующей теплотой, не теряя связи с глубинами действительности и не давая ничему ускользнуть из ежедневных перемен в делах и людях. Он умел в одно и то же время наслаждаться как ребенок и судить как мудрец. И эта совершенная непринужденность, смеющаяся, любящая, проникновенная, которой ничто человеческое не было чуждо, и составляла его обаяние. Конечно, такой отшельник весьма отличался от отшельников нашего христианского мира. Если он постигал все страдания, если он сливался с ними, они растворялись в нем; ничего мрачного, ничего сурового не произрастало на его почве. Этот великий очиститель, который умел своей снисходительной улыбкой и взором, свободным от иллюзий и тревог, смотревшим в самую глубину, освободить душу от пелены и омыть ее от грязи, человек, сделавший из Гириша[338]338
  См. выше, с. 132 и след.


[Закрыть] святого, не допускал существования в воздухе прекрасных садов, напоенных дыханием роз и жасминов, – больной идеи постыдного греха, который для покрытия своей наготы непрестанно прикасается к ней и привязывается к ней мыслью. Он говорил:

«Некоторые христиане и брахманисты видят всю религию в понятии о грехе. Их идеалом благочестия является тот, кто молит: „О господи, я грешник,[339]339
  Что бы он сказал, если бы знал автора ораторий XVII века, воскрешенного аббатом Бремоном, – Франциска из Клюни (1637–1694), что радовался «состоянию грешника», не желая другого существования, и проводил жизнь, развивая свою «Мистику грешников», три книги которой упиваются грехом, – в полной, впрочем, невинности (1 – «Благочестие грешников» – составлено грешником, 2 – «Руководство для грешников» – составлено грешником, 3 – «Молитва грешников» – составлена грешником). См.: Анри Бремон. «Метафизика святых», I, с. 249 и след.


[Закрыть] удостой, отпусти грехи мои!“ Они забывают, что понятие греха отмечает только первый и низший этап духовности… Люди не отдают себе отчета в силе привычки. Если вы будете вечно говорить – я грешник, вы останетесь грешником навсегда. Вы должны повторять: „Я не скован, я не скован… Кто мог сковать меня? Я сын бога, царя царей“. Пусть действует ваша воля, и вы будете свободны. Дурак, говорящий непрестанно: „Я раб“, кончает тем, что на самом деле становится рабом. Несчастный, говорящий без устали: „Я грешник“, становится грешником на самом деле. Но человек свободен, если он говорит: „Я свободен от рабства мирского. Я свободен. Разве господь не отец наш? Рабство – от духа, свобода – тоже от духа“…»[340]340
  «Евангелие», I, с. 178 и 293. Он сказал еще одно великое слово, которое я хотел бы видеть записанным в сердцах всех верующих: «Бог никогда не может явиться там, где находятся стыд, ненависть и страх» (Sri Rama-krishna's Teachings, I, c. 316).


[Закрыть]

Он вдыхал в окружающих дыхание радости и свободы. И оцепенелые души, над которыми тяготело изнеможение тропического неба, расправляли свои увядшие лепестки. Самым усталым он говорил: «Пойдут дожди, терпение. Вы опять зазеленеете…»

Это был приют освобожденных душ, тех, которые ими были, тех, которые ими будут (время ничего не значит в жизни)… Собрания часто принимали по воскресеньям характер маленьких празднеств – Санкиртан. В обычные дни беседы с учениками никогда не превращались в доктринерские поучения. Не поучения, а только практика, приспособленная к каждому уму, к каждому случаю жизни, чтобы освободить самую сущность каждого человека, оставляя при этом полную свободу его духу. Все средства были хороши – внутренняя сосредоточенность, так же как свободная игра ума, краткие экстазы, как и остроумные притчи; веселые рассказы и наблюдательность острых и насмешливых глаз, комедия Вселенной.

Учитель, сидя на маленькой кровати, слушает признания учеников, он принимает участие в их личных заботах, в их семейных делах: он любовно подбадривает покорного Иогананду, он натягивает узду на неистового Вивекананду, он шутит над спиритизмом суеверного Ниранджана, он любит дать побегать этим молодым, вырвавшимся цыплятам и бросает в пылу страстного спора глубокое, насмешливое замечание, которое разъясняет вопрос и выводит их на правильную дорогу; он умеет одним словом вернуть к точной мере слишком малое и слишком большое, возбудить спящий разум и окатить водой избыток рвения. Его глаза останавливаются незаметно на целомудренном лице его святого Иоанна, Премананды (Бабурама), на одном из тех, кого он причисляет к Нитьясидха – к чистым и совершенным еще до их рождения,[341]341
  К этой же группе избранных принадлежат также На-рендра, Ракхал и Бхаванатх («Евангелие», I, с. 238). Можно отметить, что на этот выбор не влияют особенности их ума. Бабурам – прирожденный джнянин, а не бхакт, как его учитель.


[Закрыть] к тем, кем не надо руководить; они сверкают иронией, когда он слышит о пуританских причудах, о которых он говорит:

– Чрезмерная забота о чистоте становится бичом. Люди, подверженные этой болезни, не имеют уже времени думать ни о людях, ни о боге.

Он отстраняет новообращенного от ненужных и опасных обрядов опытных йогов.[342]342
  См. у Шарадананды: Рамакришна сказал своим ученикам:
  «Эти обряды не для нашего времени. В наш железный век Кали человеческие существа очень слабы и жизнь их очень коротка. Они не имеют времени предаваться им без большой опасности. Это совсем и не нужно. Эти обряды не имеют другой цели, кроме сосредоточения духа, а оно легко достигается благочестивым размышлением. Милость господня облегчила дорогу знанию бога.
  Нужно только перенести на него силу любви, которую мы расходуем на окружающие нас существа» (вольное резюме перевода).


[Закрыть] К чему рисковать здоровьем и жизнью, когда достаточно открыть глаза и сердце, чтобы на каждом шагу встретить бога?

– …Арджуна призывал Шри Кришну как Абсолют… Кришна сказал ему: «Приходи посмотреть, каков я». Он привел его на определенное место и спросил его: «Что ты видишь?» «Большое дерево, – сказал Арджуна, – грозди висящих ягод». «Нет, мой друг, – сказал Шри Кришна, – приблизься и посмотри хорошенько: это не спелые плоды, а бесчисленные Шри Кришны…»[343]343
  «Евангелие», II, с. 16.


[Закрыть]

К чему нужно паломничество в святые места?..

– Святость людей делает святыми места. Иначе как могло бы место очистить человека? Бог повсюду в нас. Вся жизнь и Вселенная – его мечта.

Но, набрасывая искусными пальцами узор нравоучительных басен на прекрасной теме тысячелетий,[344]344
  Вот, среди других, прекрасный пример.
  Один дровосек спал, и ему снился сон. Его друг разбудил его.
  – Ах, – сказал дровосек, – зачем ты нарушил мой сон? Я был во сне королем и отцом семи сыновей. Сыновья мои достигли совершенства в искусстве и войне. Я правил, занятый государственными делами. Почему ты разбил этот счастливый мир?
  Друг отвечал:
  – Что за беда! Ведь это был лишь сон.
  – Значит, ты не понимаешь, – возразил ему дровосек. – Быть королем во сне так же реально, как быть дровосеком. Если реально быть дровосеком, то так же реально быть королем во сне («Евангелие», II, с. 255).


[Закрыть] крестьянин из Камарпукура, соединивший в себе две натуры – Марфы и Марии, умеет напомнить своим ученикам о практической жизни, о скромных деталях домашнего быта: он не переносит безделья, нечистоплотности и беспорядка и может в этом отношении дать урок сыновьям крупных буржуа, он является примером, он подметает свой дом, он работает в саду.

Ничто не ускользает от его взора. Он мечтает, он видит, он действует. И благодаря своей радостной философии он сохраняет дар смеяться как ребенок. Вот он развлекается, изображая светских людей и ханжей.

«Учитель очень забавно имитирует одну кирта-ни (профессиональную певицу религиозных гимнов), к большой потехе учеников. Киртани и ее труппа появляются в одном собрании. Она пышно одета, небрежно держит цветной носовой платок. Когда появляется какой-нибудь почтенный господин, она приветствует его, продолжая петь, или говорит ему: „Прошу вас, войдите“. И она руками поднимает свое сари, чтобы выставить напоказ украшения, нашитые на нем… Мимика учителя до смерти смешит учеников. Палту катается по земле. Учитель говорит ему, улыбаясь: „Какое вы еще дитя, Палту! Не вздумайте только рассказать об этом вашему отцу. Та капля уважения, которую он еще питает ко мне, исчезнет. Он стал настоящим англичанином“».

Вот и другие типы проходят перед нами.

«Есть люди, – говорит Рамакришна, – у которых никогда не является такого желания поболтать, как во время ежедневного богослужения. Но так как им запрещается разговаривать, они жестикулируют и гримасничают с закрытым ртом: „Э! Э! Принесите мне это и передайте то“. – „Тише, тише!“ Один перебирает свои четки и, делая это, в то же время торгует рыбой. Перебирая пальцами зерна, он указывает на кусок, на который зарится… Женщина идет выкупаться в святых водах Ганги. Она должна была думать о боге, но нет, она сплетничает: „А какие драгоценности они дают вашему сыну?.. Такой-то болен… Такой-то пошел повидать свою невесту… Как думают, велико ли будет приданое?.. Гариш меня обожает, он и часа не может прожить без меня… Я не могла прийти все это время: было обручение дочери такого-то, я была так занята“. И так далее. Она пришла выкупаться в святых водах. Но разговор идет обо всем, кроме этого…»

В этот момент учитель, глядя на одного из своих слушателей, пораженный волнением, впадает в са-мадхи.[345]345
  «Евангелие», И, с. 285–286.


[Закрыть]

Придя в себя, он немедленно снова завязывает нить своих прерванных бесед. Или же он поет один из своих прекрасных гимнов любви к «Матери с темно-синим цветом кожи» или к черному возлюбленному Кришне;[346]346
  Эти краски имеют для Рамакришны символический смысл. Темно-синий – для Матери – вызывает представление о небесных глубинах.


[Закрыть]

«О, сладкозвучная флейта! Она играет там, в лесах. Я иду… Я иду. Мой темнокожий возлюбленный ждет меня… О мои подружки, скажите, идете ли вы со мной? Мой возлюбленный! Я боюсь, что он для вас – лишь слово, лишь пустой звук… но для меня он – мое сердце, моя душа, моя жизнь».

«Погружайся, погружайся, погружайся до дна, о мой дух. Погружайся в океан красоты, иди и ищи области, погрузившиеся более глубоко в моря. Ты достигнешь драгоценных сокровищ Премы (божественной любви). Твое сердце – Вриндаван (местопребывание бога любви). Иди и ищи! Иди и ищи, иди и ищи! И ты найдешь… Тогда он будет гореть, неугасаемый светоч познания. Кто это существо, управляющее лодкой на земле – на земле, на твердой земле?»

«…Подруга Абсолютного, о Мать, ты погружена в Радость игры! Вино радости опьяняет тебя. Твои ноги подкашиваются, но никогда не теряют равновесия. Абсолютное, твой супруг, лежит рядом с тобой. Неподвижно. Ты прижимаешь его к своей груди, и кажется, что ты теряешь всякую власть над собой… Вселенная дрожит под твоими ногами. Безумие в твоих глазах и в глазах супруга. Правда, мир – это предмет радости. О Мать моя с синим цветом кожи…»[347]347
  «Евангелие» (в разных местах).


[Закрыть]

Его песня походила на любовное вино, опьяняющее Мать.

«Один его взгляд, – говорил Вивекананда, – мог изменить целую жизнь».

И Нарендра узнал это, Нарендра, горячо защищавший из противодействия ему свои философские сомнения, почувствовавший, что они тают на этом непрерывном огне, и наконец признавший себя побежденным. Он сам испытал то, что возвестил ему Рамакришна, – «что живая вера может быть передана и принята более осязаемо и реально, чем любая вещь в мире». Уверенность Рамакришны была так стоика и сильна, что самые резкие противоречия этих молодых людей заставляли его улыбаться. Он был уверен, что они рассеются, как утренний туман на полуденном солнце. Когда Калипрасад направлял на него поток отрицаний, Рамакришна спрашивал:

– Мой сын, веруете ли вы в бога?

– Нет.

– Веруете ли вы в какую-нибудь религию?

– Нет, ни в Веды, ни в какое-либо писание. Я не верю ни во что духовное.

Снисходительный учитель отвечал:

– Мой сын, если бы вы это сказали другому гуру, как бы он вас принял? Идите с миром. Другие так же, как и вы, прошли через эти треволнения. А теперь – посмотрите на Нарендру. Он верит. Ваши сомнения будут также разрешены. Вы будете верить.

И Калипрасад стал впоследствии святым апостолом, Абхеданандой.

Множество высокообразованных людей, скептиков, агностиков были сильно задеты этим маленьким человеком, который говорил самые простые слова на своем языке простолюдина, но существо которого проникало своим внутренним огнем до самой глубины души. Ему не нужна была исповедь своих посетителей.

«Глаза, – говорил он, – зеркало души».

Он сразу читал сквозь них. Среди толпы он прямо шел к стыдливо прячущемуся посетителю, он пальцем касался сомнения или беспокойства, тайной раны. Никаких поучений. Никакого душевного смятения. Никакой печали. Слово, улыбка, прикосновение руки давали покой, безымянное счастье, по которому изнываешь. Рассказывают, что молодой человек, на котором остановился его взгляд, целый год оставался в экстазе и только повторял: «Господь, Господь. Мой любимый, мой любимый!»

Учитель все прощал, веря в бесконечное добро. И, читая в некоторых из тех, кто просил у него помощи, что эти несчастные не достигнут в этой жизни бога, которого ищут, он хотел передать им по крайней мере предвкушение блаженства.

Ни одно слово не было у него только словом; все было действием, все было бытием.

Он говорил:

– Не говорите о любви к вашему брату. Любите. Не рассуждайте о доктринах и о религиях. Есть только одна. Все реки текут в океан. Идите и дайте дорогу другим.

Большая река прокладывает себе вдоль склона соответственно народам, времени, душам – различное русло. Это та же вода… Идите. Теките к океану.

Порыв радостно струившейся воды передавался всем душам. Он был порывом, склоном, течением, и к его реке сбегались другие речки и ручьи. Он был Гангой.

XII
РЕКА ВОЗВРАЩАЕТСЯ В МОРЕ

Он приближался к океану. Приходил конец. Его слабое тело, почти ежедневно снедаемое огнем экстаза, изнурялось постоянным принесением себя в жертву изголодавшейся толпе. Иногда он жаловался Матери, как капризный ребенок, на потоки пришельцев, поглощавшие его и днем и ночью. На своем языке юмориста он говорил ей:[348]348
  Я совершенно уверен, что наши истинно верующие средних веков, наш народ в Пикардии или в Бургундии при случае говорили то же самое.


[Закрыть]

– Зачем приводишь ты сюда всех этих людей, подобных молоку, разбавленному пятикратным количеством воды? Мои глаза испортились, так долго я раздувал огонь для того, чтобы вода испарилась. Я потерял здоровье. У меня нет больше сил. Сделай со мной что хочешь… Это (он указывал на свое тело) теперь лишь прорванный барабан. И если ты будешь бить по нему днем и ночью, сколько времени прослужит он еще?[349]349
  «Жизнь Рамакришны», с. 694.


[Закрыть]

Но никогда он никому не отказывал. Он говорил:

– Пусть я буду осужден родиться еще и еще раз, даже в виде собаки, только бы я мог быть полезен хотя бы единой душе.

Он говорил также:

– Я отдал бы двадцать тысяч тел таких, как мое, чтобы помочь одному человеку. Чудесно помогать хотя бы одному.[350]350
  Вивекананда. «Мой учитель».


[Закрыть]

Он упрекал себя за экстазы, отнимавшие у него часть того времени, которое он должен был давать другим.

– О Мать, не давай мне наслаждаться ими. Пусть я буду всегда в нормальном состоянии, чтобы иметь возможность быть более полезным миру.[351]351
  То же.


[Закрыть]

В последние дни, когда ученики оберегали его, вопреки его желанию, от наплыва верующих, он говорил:

– Как я страдаю от того, что никто не нуждается сегодня в моей помощи.[352]352
  Мукерджи, указ. место.


[Закрыть]

Большой его друг – знаменитый глава Брахма Самаджа – Кешаб Чандра Сен опередил его. Он умер в 1884 году. Со слезами на глазах Рамакришна говорил о нем задолго до его кончины: «Розовый куст будет пересажен в другое место, потому что садовник захотел иметь от него великолепные розы». Потом он сказал: «Половина моего „я“ погибла».

Но другой половиной, можно сказать, были несчастные. Он был ближе к ним, чем к прославленным ученым. И в последние годы его жизни он насчитывал среди близких, наряду с наиболее дорогими его сердцу учениками, простых людей и божьих безумцев, как, например, старую Гопалерму, наивная история которой словно заимствована из францисканских легенд.

Это была 60-летняя женщина. Став вдовой еще в детстве,[353]353
  Напоминаю читателям Запада, что индуистский религиозный закон строго запрещает вдовам выходить вторично замуж и что против этого стеснительного постановления все великие религиозные и социальные реформаторы Индии не переставали бороться в течение ста лет.


[Закрыть] она целиком посвятила себя богу. Неутолимая жажда материнской любви заставила ее 30 лет тому назад взять в сыновья дитя Кришны – Гопала. Эта мысль обратилась у нее в невинную манию. Лишь только она встретила Рамакришну, как ее взгляд, одухотворенный присутствием бога, увидел выходящим из него маленького Гопала. Горячее сострадание того, кто проникал скрытые желания и огорчения приближавшихся к нему, одухотворило неудовлетворенную мечту бездетной матери. Он положил ей на руки дитя-бога. С этой минуты маленький Гопал больше не покидал той, кто усыновил его. И она не молилась больше, ей больше не нужно было молиться, ибо она жила теперь в непрерывном единении со своим богом. Она бросила в реку свои четки и проводила все дни, болтая с ребенком.[354]354
  Так Маргарита Эбнер, мистик XIV века, заключала в свои объятия Христа – дитя в колыбели.


[Закрыть] Это состояние продолжалось два месяца, потом она успокоилась. Дитя появлялось только в минуты раздумья. Но счастье не покидало сердца старухи. И Рамакришна не сводил взгляда, полного доброты, с этой радости. Но так как он никогда не терял своей насмешливости, он попросил старуху рассказать свою историю надменному Нарендре, гордому своим критическим разумом, для которого такие видения были глупыми и болезненными иллюзиями. И старуха наивно среди своей материнской болтовни, принимая Нарендру за судью, говорила:

– Сударь, я только бедная невежественная женщина, я хорошенько не знаю, в чем дело. Но вы же ученый, скажите вы мне, верите ли вы в то, что это правда?

И Нарендра, растроганный, отвечал:

Да, мать моя, это правда.

* * *

Это было в 1884 году. Здоровье Рамакришны серьезно пошатнулось. В состоянии транса он сломал себе кисть левой руки и очень страдал от этого. Последовало серьезное изменение. Свершилось раздвоение между немощным телом и восхищенным духом. Он не мог больше употреблять слова «я». Он не был больше самим собой. Он говорил о себе «это»….[355]355
  Неизданные воспоминания Рамакришнананды, ухаживавшего за ним в последние месяцы. См. Sister Devamata, Шри Рамакришна и его ученики (эти записки были мне переданы в рукописи).


[Закрыть] Больной видел: «Аила… Игра… Бог, проявлявшийся в разных формах. Человек, внезапно постигший свое реальное „я“, погружается в немое восхищение; его радость не знает больше границ, как будто он встречает неожиданно любимое существо… Когда Шива замечает свое реальное „я“, он восклицает: „Это то, что я есть!“ – и он танцует от счастья»[356]356
  «Евангелие Рамакришны», II, с. 197.


[Закрыть]

В следующем году, в апреле 1885 года, у него начинается воспаление горла. Переутомление беседами, опасные самадхи, вызвавшие горловые кровотечения, разумеется, способствовали этому.[357]357
  Можно добавить еще нечто. Как некоторые хорошо известные христианские мистики, он исцелял других, возложив на себя их страдания. В одном видении его тело предстало пред ним испещренное ранами – грехами других. «Он принял на себя карму других» – этому он был обязан своей последней болезнью. Он сделал себя козлом отпущения человечества.
  Эта идея – страдать своим собственным телом за грехи других и облегчать страдания этих последних, когда достигнута известная степень святости, – весьма стара в Индии, и Свами Ашокананда, которого я расспрашивал по этому поводу, доставил мне яркие свидетельства из священных писаний – в Махабхарате (Ади-Парва, гл. 84), в Шанти Парва – гл. 281 – в словах Будды и в легендарной жизни Чайтаньи – в XV веке. Не все одухотворенные люди обладают этим даром. Теологически он принадлежит лишь аватарам (воплощениям) и избранным душам, сопровождающим их. Верующие люди, не исключая святых, не имеют его, даже достигнув Познания бога. Но народные массы верят в это даже и сегодня; можно видеть простых людей, часто приближающихся к саньяси-нам и садху (как случилось Иисусу), в надежде переложить на них свои физические и духовные страдания. Это общераспространенное верование в нынешней Индии. Одно из последствий этого – так называемая Гурувада. Если одухотворенное лицо берет ученика, оно не только дает ему духовное воспитание, но и принимает на себя всё, что может послужить к тому препятствием в карме ученика, – все его грехи. Гуру должен будет страдать из-за кармы учеников, так как никто не может аннулировать ни одной кармы, – можно только перенести ее на другого. Свами Ашокананда свидетельствует о том, насколько вера в искупление за других укоренилась в умах избранных представителей индуистской религии сегодняшнего дня. «Для нас это – не простая теория. Мы видели примеры, когда прямые ученики Рамакришны страдали, взяв на себя мучения других, или по своему положению как учителей, или же вследствие простого прикосновения. Они часто рассказывали нам о своих страданиях по этим причинам».
  Такое жертвование собой для другого соответствует чистой христианской католической доктрине, рассматривающей человечество в целом как мистическое тело Христа. Христос подал пример, и Исайя, говоря о Мессии (LIII), сказал:
  «Он обременен нашими болезнями, возложил на себя наши страдания. Пронзен насквозь из-за наших грехов. Понес наказание, давшее нам мир, и благодаря его ранам мы исцелились».
  Родство религиозного духа Индии, Иудеи, пророков и Христа – очевидно, этот порыв души – универсален. Он вытекает из самых глубин человека.
  Например, святая Лидвина, возложившая на себя физические страдания других; св. Маргарита, принявшая страдания душ в чистилище; Екатерина Сиенская и Мария из Балле, просившие для себя муки ада, чтобы спасти души; св. Винцент де Поль, лишенный на семь лет веры, чтобы получить ее для неверующего.


[Закрыть] Приглашенные врачи запретили ему впадать в экстаз. Он не принял этого во внимание. На большом религиозном празднике вишнуитов он свыше меры растратил свои силы.

По возвращении Рамакришны болезнь усилилась. Он почти не мог есть; все же он продолжал принимать всех тех, кто приходил к нему и днем и ночью. Однажды вечером началось кровотечение из горла. Врачи определили рак. Ближайшие ученики убедили Рамакришну пробыть некоторое время под наблюдением врача Махендралала Саркара из Калькутты. В сентябре 1885 года ему наняли маленькую квартиру, где жена Рамакришны поселилась с ним, чтобы заняться его лечением. Самые преданные ученики дежурили у него по ночам. В большинстве это были небогатые люди, они закладывали землю, делали долги, закладывали свои вещи в ломбарде, чтобы покрыть расходы, и болезнь учителя скрепила их союз. Доктор Сар-кар был рационалист, не разделявший религиозных идей Рамакришны; он откровенно ему об этом говорил. Но по мере того как он узнавал своего пациента, он чувствовал к нему все более глубокое уважение и лечил его бесплатно. Он посещал его три раза в день и часами беседовал с ним,[358]358
  Он присутствовал при нескольких экстазах и изучил их с медицинской точки зрения. Для европейской науки представляло бы большой интерес ознакомиться с его записями. Известно, что освидетельствование глаз и сердца стетоскопом во время самадхи давало все признаки состояния смерти.


[Закрыть] что, скажем мимоходом, пожалуй, не содействовало улучшению его здоровья. Он говорил ему:

– Я вас так люблю за вашу преданность правде, вы ни на йоту не откажетесь от того, что считаете правильным… Не думайте, что я льщу вам. Если бы мой родной отец ошибался, я бы ему это сказал.

Он открыто порицал религиозное обожание, оказываемое Рамакришне его учениками:

– Говорить, что Бесконечное спускается на землю в образе человека, – вот что портит все религии.

Рамакришна, забавляясь, не противоречил ему, но ученики оживлялись в этих спорах, увеличивавших только взаимное уважение; их вера в просветленного страданиями учителя крепла. Они старались понять причину этого испытания. Они разделились на несколько групп. Самые восторженные, во главе с Ги-ришем, искупившим свои грехи, предполагали, что это сам учитель пожелал заболеть, чтобы сплотить вокруг себя апостолов.

Крайние рационалисты, глашатаем которых был Нарендра, допускали, что тело учителя, так же как и тело других людей, подчиняется законам природы. Но все ощущали в умирающем присутствие бога, и в день большого ежегодного праздника Кали, о котором Рамакришна, к их удивлению, совсем не говорил, поглощенный экстазом, они пришли к убеждению, что Мать теперь воплотилась в нем.[359]359
  В толпе тех, кто хотел еще повидать вдохновенного человека, пришел христианин из Северной Индии, Праб-худаял Мишра, беседовавший с Рамакришной. Типичный пример синтетического духа, охватывающего своей располагающей атмосферой верования, наименее приспособленные к разделу, когда они просачиваются в индийскую душу. Этот индийский христианин считал для себя возможным верить в одно время и в Христа, и в Рамакришну. При этом диалоге присутствовали другие.
  Христианин. Это Господь сияет сквозь каждое живое существо?
  Рамакришна. Господь один, но он называется тысячью имен.
  Христианин. Иисус не просто сын Марии, он сам Бог. (И, повернувшись к ученикам, указывая на Рамакришну.) Вот этот – такой, как вы его видите, но в другие минуты он сам бог. И вы не узнаете его.
  К концу беседы Рамакришна сказал ему, что его жажда бога будет удовлетворена, и христианин отдался ему целиком.


[Закрыть]

Возбуждение, в которое их приводила эта мысль, было небезопасно. Они рисковали довести себя до припадков конвульсивного сентиментализма. Они имели – или только воображали, что имеют, – видения, экстазы, сопровождавшиеся смехом, песнями и рыданиями. Здесь Нарендра впервые проявил присущую ему силу ума и воли. Он отнесся к ним с презрением, он сказал им, что «экстаз учителя был куплен жизнью героического воздержания и ожесточенной борьбы за познания, их же видения и экстазы были следствием болезненной слабости, если только они не были простой ложью. Пусть больные лечатся. Пусть они больше едят и борются со своими спазмами, потрясающими их, как ничтожных самок. И пусть они будут осторожны. Из тех, кто взращивает в себе эту религию чувств, проявляемых вовне, 80 % стали негодяями и 15 % – сумасшедшими…» Это было для них ледяным душем. Им стало стыдно, и большинство смиренно призналось, что их экстазы были мнимыми. Деятельность Нарендры на этом не остановилась. Он собрал юношей и подчинил их строгой дисциплине. Он помог им в их стремлении к деятельности и к позитивному мышлению. Молодой львенок утвердился с этих дней как будущий властелин ордена.

Однако он сам еще не освободился от всех своих тревог и волнений. Эти дни были отмечены безнадежным кризисом, когда он должен был навсегда сделать выбор между силами своей натуры, боровшимися друг с другом. Дни терзающие, дни плодотворные, переворачивающие душу и оплодотворяющие ее.

Состояние Рамакришны ухудшалось. Доктор Сар-кар посоветовал перевезти его из Калькутты в деревню. Около середины декабря 1885 года его поместили в одном доме в окрестностях города, среди прекрасных садов Кошипура. Он провел там восемь последних месяцев своей жизни. Двенадцать избранных молодых учеников не покидали его до конца.[360]360
  Нарендра, Ракхал, Бабурам, Ниранджан, Иогин, Ла-ту, Тарак, оба Гопала, Кали, Шаши, Шарат. Рамакришна говорил, что его болезнь провела границу между учениками круга внутреннего (Антарана) и учениками внешнего круга (Бахирана).


[Закрыть] Нарендра руководил их деятельностью и их молитвами. Они умоляли учителя присоединиться к ним, чтобы просить бога об его выздоровлении. Посещение одного пандита, выражавшего ту же уверенность, было для них поводом возобновить свои мольбы.

– Писания, – говорил Рамакришне пандит, – утверждают, что святые, подобные вам, могут исцелиться силой воли.

Рамакришна ответил:

– Это свойство было предоставлено раз и навсегда богу. Как я могу это отнять у него?

Ученики упрекали его в нежелании исцелиться.

– Думаете ли вы, что мои страдания добровольны? Я хочу исцелиться, но это зависит от Матери.

– Тогда молитесь ей!

– Вам легко сказать это. Но я не могу произнести эти слова.

Нарендра умолял:

– Для нас.

– Прекрасно, – тихо сказал учитель, – если смогу, попробую.

Его оставили одного на несколько часов. Когда они возвратились, учитель сказал:

– Я сказал ей: «Мать, я ничего не могу есть из-за этой боли. Сделай, чтобы я мог хоть немного поесть». Она указала на всех вас и сказала: «Как! Ты ведь ешь столькими ртами…» Мне стало стыдно, и я не мог произнести ни одного слова.

Несколько часов спустя он сказал:[361]361
  23 декабря 1885 года Махендранатху Гупте, отметившему их в своем «Евангелии», II, с. 354.


[Закрыть]

– Моя задача поучения почти закончена. Я не могу больше учить. Я вижу весь мир в целом, как бы наполненный господом,[362]362
  Буквально – «Все есть Рама».


[Закрыть] и я говорю себе: «Кого же я буду учить?»

Первого января 1886 года он почувствовал себя немного лучше и сделал несколько шагов по саду. Он благословил своих учеников.[363]363
  Каждого из них, согласно рассказу, он благословил.


[Закрыть] Волнение, испытанное ими, проявлялось самым различным образом: в немых экстазах или в шумных порывах радости. Все они говорили, что чувствовали, точно от электрического тока, какую-то выросшую силу, позволявшую каждому из них достичь одним взмахом избранного им идеала (особенность Рамакришны среди религиозных учителей – умение вызвать в других силы, необходимые для веры, а не передать определенную веру; он играл роль, если я осмелюсь так выразиться, могучей духовной динамо-машины). В беспредельной радости ученики, благословленные учителем, приглашали из сада оставшихся дома также прийти за благословением. Здесь следует отметить черту, которая могла бы быть характерной и для нашего христианского Евангелия. Смиренный Лату и брахман Шарат, воспользовавшись отсутствием учителя, чтобы подмести его комнату и оправить постель, слышали зов и видели сверху всю сцену, но из любви продолжали начатое дело и отказались от своей доли радости.

Один Нарендра был неудовлетворен. Печаль по отцу, мирские заботы, страдания души грызли его. Он видел, что все осшпаны благодеяниями, и считал одного себя покинутым. Он не получал никакого отклика на свою тоску. Не видел никакого луча, который согрел бы его. Он умолял Рамакришну даровать ему для облегчения несколько дней самадхи. И учитель (приберегая свою снисходительность для тех, от кого он меньше всего ожидал) сурово укорял его за «низкие помыслы»; только от себя самого должен был он ждать облегчения; он должен был возвыситься над своими заботами и благодаря этой победе достигнуть более высокого состояния, чем экстаз. И Нарендра в слезах как потерянный бежал через город и поля, покрытый пылью и соломой от копны сена, на которую он наткнулся, снедаемый стремлением к недостижимому; и душа его больше не знала покоя.

Рамакришна с нежностью, с жалостью издалека следил, как он метался в безумной тревоге; он хорошо знал, что нужно долго искать, прежде чем, запыхавшись, настигнуть божественную добычу. И он считал чудесным состояние Нарендры, хвалившегося еще недавно своим неверием и испытывавшего ныне тоску по бесконечному. Он считал его благословенным среди людей, тем больше, чем больше он прошел испытаний. Он тихо ласкал лицо Нарендры в присутствии учеников. Он узнавал в нем все знаки бхакта – верующего любовью. Бхакты не свободны, подобно джнянинам (верующие познанием духа), от внешних предметов, они созданы, чтобы любить и служить людям. Они должны вновь и вновь возрождаться для блага человечества. Пока существует малейшее проявление желания, нужно возрождаться. Только когда все желания вырваны из людских сердец, достигается Мукти (освобождение). Но бхакт не стремится к этому, и вот почему любящий учитель, с сердцем, полным всех живых существ, не соглашающийся позабыть их, сохраняет навсегда предпочтение к бхактам, из которых наикрупнейшим был его Нарендра.[364]364
  Джнянин отвергает Майю (наваждение, иллюзию). Майя – подобна покрывалу. Смотрите, я протягиваю платок перед лампой. Вы больше не видите света лампы. Затем учитель натянул платок между собою и учениками и говорит: «Теперь вы больше не видите моего лица».
  Бхакт не отвергает Майи. Он обожает Маха-Майю (Великую Иллюзию). Он отдается ей и молит: «Мать, устранись с моей дороги. Только так я надеюсь познать Брахмана…»
  «Джнянин отрицает три состояния: бодрствование, мечту, глубокий сон. Бхакт принимает их все три».
  Итак, любовь Рамакришны, его природные склонности идут к тому, чтобы принять все, даже Иллюзию. Все утверждать и все любить. Ничего не отрицать. Даже Иллюзия – от бога.
  «Нехорошо говорить с самого начала: Бог для меня безличен. Все, что я вижу, – мужчин, женщин, животных, цветы, деревья – все бог… О радость! О радость!»
  Образ покрывала, сравниваемого с Майей, иногда представляется в форме красивой притчи «Сита и Рама». Рама, Лакшмана, его брат, и Сита идут по лесу узкой тропинкой. Рама идет первым, затем Сита, затем Лакшмана. Сита, идя между двумя братьями, мешает Лакшма-не видеть Раму, но, зная, насколько он от этого страдает в своем любящем сердце, она по доброте нагибается по временам в сторону, чтобы дать ему возможность его увидеть.


[Закрыть] Он больше не скрывает, что смотрит на него как на своего наследника. Однажды он говорит ему: