Текст книги "Последняя крепость. Том 2"

Автор книги: Роман Злотников

Соавторы: Антон Корнилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Но самое чудовищное состояло в том, что после той памятной драки паскудного задохлика Ажа рекруты превозносили до небес. Молодняк – сопливые мальчишки, сумевшие пройти первое испытание на Бычьем Роге – ходил за этим ублюдком табунами. И на занятиях следили за ним даже старательнее, чем за мастером, который эти занятия вел…

Ух, как ненавидел Гором Ажа Полторы Ноги! Никого и никогда он так не ненавидел, как этого колченогого дохляка! Ему даже во сне снилось, как он подкрадывается к Ажу сзади, накидывается на него, как пес на куренка, – и душит, душит…

Три дня прошло с того чудовищного для Горома происшествия у подножия Бычьего Рога. И на исходе третьего дня сын деревенского кузнеца понял, что больше не выдержит всего этого кошмара. Все, с него хватит! Бесконечные насмешки, тупые шутки, хихиканье и гогот, да еще – гадина Аж, постоянно попадающийся на глаза.

Да еще задания, которые давались рекрутам (теперь эти задания мастера стали называть – уроки), становились все непонятнее и все труднее. Как на то рассчитывал Гором, мастер Кай не забыл о том, что каждый рекрут должен научиться жонглировать десятью камнями, – и рекруты все так же упражнялись в этом бесполезном мастерстве ежедневно и по нескольку часов. А те, кто не мог удерживать в воздухе одновременно меньше четырех камней (к таким относился и Гором), занимались жонглированием еще по два часа после того, как все остальные рекруты шли спать.

К этому идиотскому подкидыванию камней последние три дня добавились следующие уроки: рекрутов учили грамоте и счету. Гором выписывал веточкой на земле загогулины, долженствующие обозначать звуки живой речи, и потел от умственных усилий и злости по отношению к умникам, которые постигали эту науку быстро и с охотой. Кому нужна эта грамота? Всем известно, человеку, состоящему на королевской службе, достаточно уметь собственное имя написать – и все, и достаточно… Со счетом тоже оказалось не так просто. Гором быстро выяснил, что умение складывать и вычитать числа, – это еще далеко не все. Числа, как обнаружилось, обозначаются вовсе не палочками (так вел свою бухгалтерию отец Горома – сколько медяков ему заказчик должен, столько корябалось и царапин на стене кузницы), числа записываются определенными значками. И при помощи этих значков, получается, можно задавать любые вопросы и получать любые ответы. Ну, если, конечно, понимать, что к чему… А Гором не понимал. И не желал понимать.

Так парень, в первые дни красовавшийся перед другими рекрутами как первый по силе и ловкости, сейчас споро и неуклонно катился в разряд отстающих… Осознавая это, он даже и не старался.

Потому что мысль бежать из этого проклятого Училища уже возникла в его голове на следующий день после драки с Ажем Полторы Ноги. И вызрела, словно плод, в тот вечер, когда Гором случайно подслушал разговор рекрута Якоба, сыночка графа Матиана, и мастера Оттара. Дело было на кухне, где Гором, изнывающий от скуки и отвращения, чистил картошку, а Якоб пыхтел и отдувался на соседней лавке с пустым кожаным мехом на коленях – графский отпрыск только что натаскал воды для громадного котла, в котором варили незамысловатый ужин для всего Училища.

Верзила-северянин появился в дверном проеме, заслонив мощными своими плечами свет потухающего солнца. Узрев отдыхающего Якоба, он нахмурился.

– Вода – все? – коротко осведомился мастер.

– Все, мастер Оттар, – простонал Якоб, отирая лицо от пота.

– Дров маловато, – оценил Оттар, окинув взглядом кучу сваленных на полу чурок. – Давай-ка, принеси еще столько же. А тебе, – обратился он к Горому, – пошустрей надо бы ножиком орудовать. Чего рассусоливаешь? Скоро ночь, а у тебя ни хрена не готово. Не приноровился, видать, кухарить? Ничего, приноровишься. Значит, на тебе, рекрут Гором, следующие два дня – завтрак, обед и ужин. То бишь готовка, вода, дрова и мытье плошек. Понял меня, рекрут Гором?

– Понял, мастер Оттар, – буркнул Гором.

От такой перспективы сыну кузнеца тут же захотелось утопиться прямо в котле.

– Э-э… мастер Оттар, – поднялся с лавки Якоб. – У меня есть к вам разговор…

– Валяй, говори, – разрешил северянин. – Но, ежели речь твоя будет о том, что негоже тебе, благородному господину, жратву для черни готовить, ждут тебя, рекрут Якоб, два дня таких же подвигов, какие завтра начнет вершить рекрут Гором.

Весьма довольный своим остроумием, Оттар густо хохотнул.

– Нет, нет, – закрутил головой Якоб. – Я совсем не о том… Я же понимаю… Я вот о чем поговорить с вами хотел…

Он подозрительно покосился на Горома, но и это северянину не понравилось.

– Есть что сказать, скажи здесь, – потребовал он. – У рекрутов друг от друга секретов быть не может.

Якоб вздохнул. И, понизив голос до шепота, торопливо стал вещать, что, дескать, он в родовом замке привык к совсем другим блюдам, а от рекрутской кормежки у него рези в животе и по ночам такое бурчание, что спать невозможно не только ему самому, но и тем, кто помещается на ближайших к нему лежанках. И не разрешит ли ему, Якобу, мастер Оттар хотя бы некоторое время питаться отдельно от остальных.

– Это вовсе не потому, что я… что я… благородных кровей. Я правила Училища уже понял. Я потому что… плохо мне. Болею я от этой пищи. Разве рекрутам запрещено лечиться, если они заболеют? Мне мои слуги могут еду приносить. Или, если этого нельзя, я могу кого-нибудь другого посылать в трактир. Или сам могу ходить…

– Рекрутам запрещено покидать Училище без особого на то позволения мастеров, – сказал Оттар.

– Так вы бы и позволили, мастер Оттар… – робко попросил Якоб. – Я бы… хм… я бы… это самое… Я бы… ну… Я и вам бы чего-нибудь приносил, – собравшись с духом, договорил он. – А деньги у меня есть, не беспокойтесь, вот…

И он постучал по маленькой поясной сумочке. В сумочке глухо звякнули монетки. Гором моментально прикинул, что, скорее всего, вовсе не медяки там, а полновесное серебро. А может быть, даже и золотые гаэлоны…

– После того как рекрут Гором два дня будет кормить своих товарищей, то же самое предстоит и тебе, рекрут Якоб, – сухим, как песок, голосом проговорил Оттар. – И не два дня, а все четыре. Может, сготовишь что-нибудь такое, чего твое брюхо стерпит. А кошель свой… – северянин глянул на графского сыночка с явным презрением, – можешь выкинуть. Здесь он тебе точно не понадобится.

Сказал так мастер Оттар, круто развернулся и вышел. Якоб еще раз вздохнул и побрел за дровами.

А Гором уже не думал о том, что ему предстоит два дня подряд все немногочисленное свободное от уроков время убивать на кухонную работу. Потому что все мысли сына кузнеца были заняты тем, что с такими денежками, которые без толку висят на поясе Якоба, на воле можно неплохо прожить! Очень даже неплохо…

И план в его голове сложился сам собой.

– Следующей ночью… – вслух проговорил Гором и тут же испуганно огляделся по сторонам – не подслушал ли его кто. Никого не увидев, он повторил, ухмыльнувшись: – Следующей ночью…

Башня Училища имела три яруса, на каждом из которых располагались помещения, где когда-то жили стражники Дарбионского королевского дворца. Сейчас на первом ярусе башни ночевали рекруты. Постелями, подушками и покрывалами служили им собственные плащи, куртки и рубахи. Где спали мастера Училища – и спали ли они вообще, – не знал никто.

Когда на темный небосвод выкатился Небесный Странник, Гором осторожно поднял голову. Холодный свет звезды, проникая в башню через высокие и узкие окна, заливал громадное помещение, освобожденное от полусгнивших перегородок, серебрил неподвижные во сне тела рекрутов, спящих прямо на полу, вповалку… «Словно овцы в загоне», – подумал парень.

Он поднялся на ноги, разминая затекшее от долгого лежания тело. Неожиданно громко хрустнули плечевые суставы, и рекрут вздрогнул, испугавшись, что кто-нибудь проснется. Но тут же широко улыбнулся. Вот уж чего не следует бояться… Люди так выматывались в течение дня, что можно было по головам ступать, все равно никто бы и не подумал открыть глаза. Тем более если даже и предположить, что кто-то сейчас не спит, вряд ли этот кто-то расслышит хруст суставов Горома за многоголосым переливистым храпом, наполнившим башню доверху, словно пиво – кружку.

Сам же Гором ощущал необычайный прилив сил. Подумать только, уже утром он будет полностью свободен! Да еще и с приличной суммой в кармане драных штанов!

Где спал Якоб, Гором приметил еще с вечера. Но сначала надо было обделать кое-какое дельце…

Он сделал несколько шагов, перешагивая через похрапывающих рекрутов. Кулаки сжимались и разжимались, точно парень проверял мощь крепких своих пальцев. Да особых усилий ему и не понадобится… Стиснуть хлипкое тонкое горло спящего калеки – чего может быть проще? С этим и ребенок справится…

Внезапно Гором остановился и нахмурился. Там, где должен был спать ненавистный Аж Полторы Ноги, было свободное место – серебряный звездный свет холодил истертые камни пола. Рекрут огляделся. Нет, он не ошибся. Вот именно сюда улегся колченогий выродок. Справа: Прастур Одноглазый, слева… рыжий мальчишка, имени которого Гором не помнил. Что же это такое получается? Куда делся Аж?

«Почуял, гнида, смертушку свою, – скрипнув зубами, подумал Гором. – Почуял, паскуда, и перелег куда-то… спрятался…»

Очень зудело у сына кузнеца все же поискать своего врага, но он понимал: провозится долго, бродя между почти тремя сотнями спящих. А время сейчас дорого.

«Ладно, – решил Гором. – Боги милостивы. Боги столкнут меня еще с этой тварью. А я уж тогда постараюсь не сплоховать…»

Он двинулся туда, где спал Якоб.

Этот оказался на месте.

Гором опустился перед графским сынком на колени и легонько прошелся ладонью по его поясу. Здесь сумочка, здесь! Парень так обрадовался, что даже засмеялся в голос – тут же, впрочем, пришлепнул себе рот ладонью.

Дальше все было просто. Гором чуть приподнял обеими руками голову Якоба и быстро и сильно стукнул ею о каменный пол. Якоб хрипнул и обмяк.

«До смерти? – мелькнула у парня мгновенная мысль. – Вроде нет… Да какая разница!»

Разница вообще-то была. За убийство графского сына его стали бы искать дольше и тщательнее, нежели за простое ограбление. Но в тот момент такие мелочи Горома не волновали.

Он быстро расстегнул застежку, снял пояс вместе с сумкой и попытался нацепить его на себя. Тут вышла неприятность – пояс Якоба никак не сходился на могучей талии Горома. Поэтому пришлось открепить сумку и сунуть ее себе за пазуху.

После этого он покинул башню.

На Грязном дворе было тихо. Небесный Странник успел скрыться за набежавшей на небо тучей, и мир погрузился во мрак. Гором, двигаясь почти на ощупь, беззвучно ругаясь, достиг дальнего угла двора – того, где смердела выгребная яма, куда рекруты Училища справляли нужду. Морщась от вони, он нашарил рядом с ямой плоский камень и отвалил его в сторону. Под камнем в небольшом углублении лежал моток длинной веревки с привязанным на конце массивным крюком. Крюк этот Гором снял с котла на кухне (при помощи крюка котел навешивался на кольцо над очагом). Веревку парень стащил там же.

До желанной свободы оставались считаные минуты.

Сейчас он закинет крюк на стену, вскарабкается туда по веревке. А потом… останется только спуститься с обратной стороны и затеряться в лабиринте городских улиц. Ночью его за городские ворота, конечно, никто не выпустит, но рассвета ждать не так долго. А до рассвета его никто не хватится. Пока будут выяснять, что это такое случилось с Якобом и кого из рекрутов нет на месте, он уже успеет проскользнуть через одни из тринадцати городских ворот Дарбиона. И – ищи-свищи! Вольные леса ждут Горома, будущего атамана шайки Лесных Братьев!

Правда, с Ажем поквитаться не удалось, ну да ничего. Никуда он не денется: жизнь долгая…

Парень отошел от выгребной ямы на несколько шагов. Несмотря на кромешную темноту, крюк ему удалось закинуть с первой попытки. Гором повис на веревке, пробуя, надежно ли зацепился крюк, – и убедился: надежно.

Он уже поднялся по веревке на высоту в два или три человеческих роста, когда со стороны выгребной ямы долетел до него какой-то звук. Гором замер, напряженно, до боли в глазах вглядываясь во тьму. Но ничего не увидел. И ничего больше не услышал.

Он взлетел на стену, как петух на плетень. Отгораживающая от города Грязный двор ограда была узка – всего в локоть шириной. Поэтому парень двинулся по ней на четвереньках, нащупывая руками перед собой, где бы зацепить крюк, который он нес под мышкой, чтобы спуститься по ту сторону двора.

А потом…

Что именно случилось, Гором так и не понял. Какой-то подлючий камешек, скрежетнув, вывернулся из-под его колена. Парень взмахнул руками, пытаясь поймать равновесие. Во тьму улетел крюк с веревкой – и звучно булькнул где-то внизу… Горома мгновенно прошиб озноб, когда он понял, что прямо под ним, под стеной, находится выгребная яма. Но предпринять что-либо уже не мог. Сорвавшись со стены, парень полетел вниз – обратно на Грязный двор.

Рекрут угодил прямо в зловонную яму – и это спасло ему жизнь. Но в тот миг, когда Гором с головой погрузился в дерьмо, тот факт, что ему повезло и он выжил, его мало порадовал.

Ожесточенно работая всеми данными ему природой конечностями, задыхаясь от жуткого смрада, парень сумел-таки вынырнуть на поверхность. И зашарил руками вокруг себя, отчаянно ища хоть что-то, за что можно уцепиться.

Но ничего не было. Как ни бился Гором, вонючая яма, словно болотная топь, тянула его на свое дно.

Он тонул в дерьме и сам себе не верил, что все это происходит на самом деле и, более того, происходит с ним. Погибнуть – так?! Что может быть нелепей, отвратительней и… смешнее… Наутро все Училище получит еще один повод посмеяться над деревенским увальнем…

Наверное, только эта мысль мешала парню сдаться.

Напрягая мышцы всего тела, выбиваясь из сил, рекрут боролся. Но эта борьба была лишь отсрочкой неизбежного. Он уже захлебывался, смрадная муть заливала ему глаза, а парень все шлепал и шлепал ладонями вокруг себя, пытаясь найти опору…

Что-то твердое ткнулось ему в ладонь тогда, когда макушка его уже скрылась под верхними слоями вязкой дряни. Гором судорожно сжал пальцы, ощутив в кулаке невесть откуда взявшуюся палку, рванулся, потянув палку на себя, потом ухватился за нее и второй рукой. Палка сначала сильно подалась, и Гором опять хлебнул полную глотку дерьма, но потом застопорилась… и медленно потащила сына кузнеца к спасительной тверди.

Он выполз из ямы, откашливаясь, жадно хватая ртом воздух и снова откашливаясь. По слипшимся его волосам прошлось холодное дуновение ветра, и все вокруг снова залил холодный синеватый свет Небесного Странника – туча, закрывавшая звезду, неуклюже поплыла к горизонту.

Гором открыл глаза и увидел над собою колченогого Ажа, по пояс перепачканного дерьмом, с длинной палкой в руках.

Сначала Гором ничего не понял. Сознание его объяснило нахождение калеки у выгребной ямы по-своему: Аж Полторы Ноги, смертный враг, явился сюда, чтобы поглумиться на парнем, своей палкой пробить ему голову и затолкать обратно в яму… Гором дернулся.

– Живой… – криво улыбнувшись, проговорил Аж. И, устало присев на корточки, повертев в руках палку, выбросил ее. – А я-то поначалу так испугался… Прихватило у меня живот посреди ночи, и пошел я… облегчиться. Сижу себе спокойно, слышу – чьи-то еще шаги. А темень вокруг – хоть глаз коли! Ну, думаю, такой же, как и я, бедолага, ту же беду сюда принес. Молчу. Может, думаю, это кто-то из благородных рекрутов, а они же, знаешь, смущаются, когда им с чернью рядом приходится нужду справлять. Видал ведь, кружком становятся, если кому-то из них приспичит, чтобы, значит, нас сиянием благородной задницы не ослепить. Темень… И вдруг прямо позади меня – ка-ак плюхнет! А потом еще раз – да громче! Как на меня брызнет это самое дело… Понял я – конфуз случился. Кто-то в яму угодил. Маленько посветлее стало, вижу – и впрямь кто-то барахтается. Да еще в самой середке как-то оказался – рукой не достать. Побежал искать палку, насилу нашарил ее в потемках… Вернулся обратно, тяну ее тебе, ты схватил… И дернул на себя – я едва палку не выпустил, затащило меня в яму по пояс. Еще немного, и оба так барахтались бы. Но – справился-таки я, осилил. Вытащил тебя… Чего молчишь? Ну… понятно, испугался очень… А кто бы не испугался?

В голове Горома был полнейший кавардак. Аж… спас его? Аж? Спас, хотя и сам чуть не утонул. По пояс в дерьме – тянул его из последних сил. И так спокойно и даже радостно рассказывает. Может, не узнал, кого из дерьма-то вынул?

– Ужин-то ты варганил, рекрут Гором, – сказал Аж, и парень понял, что последняя его мысль была ошибочна. – С твоего ужина живот у меня и пучил. И если б не пучил, не проснулся бы я посреди ночи. И некому было бы тебя вытаскивать. Вот штука-то…

Аж рассмеялся.

Нет, Гором положительно ничего не понимал. Как это так? Аж ему враг, получается, и он Ажу – тоже враг. Кто же рискует жизнью, чтобы спасти врага? Чушь какая-то…

– Зачем? – хрипло выговорил Гором.

– Что – «зачем»? – не понял Аж Полторы Ноги.

– Зачем ты меня вытаскивал?

– Как это – «зачем вытаскивал»? – все еще не мог сообразить Аж.

– Я ведь тебя… Я тебя сегодня ночью удавить хотел, – неожиданно для самого себя признался Гором. – И удавил бы, да не нашел быстро. А долго искать у меня времени не было. Спешил…

Гором замолчал. Аж тоже. И вдруг, о чем-то подумав, Полторы Ноги посмотрел на стену над выгребной ямой. Потом на Горома. Потом опять на стену и опять на Горома. И присвистнул.

– Вот оно что… – тихо произнес он. – Удрать ты хотел… Вот ты, значит, каков…

Сын кузнеца пощупал рукой за пазухой. Пусто. Сумка с деньгами безвозвратно канула в смрадной яме. Следовательно, то, что именно он ограбил Якоба, еще доказать нужно. И крюк с веревкой утонул… К чему же тогда признаваться в том, с какими именно намерениями он покинул этой ночью башню Училища?

– Ничего я не хотел, – сказал Гором. – Вышел по нужде и поскользнулся в темноте…

Аж хмыкнул и промолчал.

– И все-таки, – снова задал Гором мучивший его вопрос. – Зачем ты меня спас? Я тебя все равно рано или поздно прижучил бы… Неужели ты этого не понимал?

– Это ты пока еще ничего не понимаешь, – ответил Аж серьезно и как-то даже… сердито. – Таким, как ты, самые простые вещи долго втолковывать приходится. Мы ведь с тобой здесь одно дело делаем. И я, и ты… и все остальные. И поддерживать друг друга – это и есть наш Долг. Как же я мог мимо пройти, если ты попал в беду? Пусть у нас размолвка вышла, и ты зло на меня затаил, так это зло твое – не твое вовсе.

– Как это? – вытаращился на него Гором.

– А вот так. Мастера нам каждый день говорят: чтобы стать человеком, нужно прежде всего победить самого себя. Я как-то раз задумался: как же это – победить самого себя? Ведь если самого себя победишь, кто тогда победителем-то останется? А?

Аж смотрел прямо на Горома. И тот, отчего-то смешавшись из-за этого взгляда, пробормотал в ответ:

– Ты сам и останешься победителем.

– Ну а кого ты победил-то? – не унимался Полторы Ноги. – Кто проигравший-то?

Гором пожал плечами. Ему не хотелось думать. Он вдруг почувствовал, что как-то очень быстро устал. Это было даже больше, чем просто усталость. Это была – опустошенность.

– Во-от! – продолжал между тем Аж. – То-то и оно! Получается, что в каждом человеке кроме самого человека есть еще кто-то, кого надо побеждать, чтобы стать человеком. Выходит, этот кто-то – вовсе не человек. А кто он? – спросил Аж и сам себе ответил: – Он тот, кто есть – настоящий и первейший враг человеческий. Иначе зачем его побеждать? Я вот как думаю…

Видно, о том, о чем Аж Полторы Ноги говорил сейчас, он не говорил еще никогда и ни с кем. Аж сейчас и не замечал, что Гором его совсем не слушает. Тема, на которую он наткнулся невзначай, полностью захватила его.

– Я вот как думаю, – несся Аж на волне мысли, – человек сам по себе – всесилен и непобедим. Но с самого рождения живет в нем такая… тварь. Махонькая, но очень хитрая. Она и не дает человеку узнать, что он всесилен. Потому что, если человек про то узнает, он, конечно, эту тварь в первую очередь изничтожит. И, чтобы ее не распознали, гадину такую, она прикидывается, будто она сама человек и есть. Будто какая-то часть его. А на самом-то деле она, сволочь, чужая! Но, когда она шепчет человеку: не сумеешь, не осилишь, не справишься, человек понимает так, что это – голос его собственного разума. А разум, как наши мастера говорят, завсегда главнее тела. Вот и руки по приказу как бы разума опускаются. Ноги спотыкаются… И ты попросту вынужден делать то, что попроще, идти той дорогой, что полегче… Выбирать кусок послаще и постель помягче. Не самому создать – а у другого отнять, кто слабее. Так вот, и оглянуться не успеешь, как та тварь человека в тебе и сожрет… Спросишь меня, как же самого себя – то есть тварь в себе – победить? – толкнул Аж Горома в плечо, хотя последний и не думал ни о чем его спрашивать.

– А? – встрепенулся сын кузнеца и мутно посмотрел на Полторы Ноги.

– А вот как! – сказал увлекшийся Аж. – Перво-наперво надо уяснить: если от того, что ты делаешь, другим худо становится, значит, это тварь тобою помыкает… И еще… – Тут Аж засмущался, как будто говорил о чем-то очень личном. – Это я сам… для себя придумал… Давно уже – когда еще в Училище не пришел. Тварь-то, она нашими желаниями и управляет, так? Поэтому я всегда стараюсь поступать не так, как хочется, а – наоборот. Ну вот смотри – доедаешь обед, а глаз сам собою в общую миску уперся, где последний кусок лежит. Зудит у тебя схватить его поскорее, пока другой не схватил. Нельзя! – Аж взмахнул рукой и выпучил глаза. – Закончил ты очередной урок, от усталости шатаешься. Присел в тенек отдохнуть. Так и тянет прилечь, вздремнуть немного. Нужно – прямо в тот момент, как тебе эта мысль пришла – вскочить. Главное тут – ни мгновения не медлить. А то все, засосет… Поднялся, и иди себе… Работа здесь всегда и каждому найдется, какая хочешь. А какую хочешь? Конечно, чтобы полегче… Только ты сразу себе думай: это не ты хочешь, это тварь в тебе… И берись за то, за что другие только по принуждению возьмутся. Скажем… яму эту вычистить. А что? Ты сорвался, тебе повезло, что я рядом оказался. А вдруг кто-то еще в потемках в нее угодит. На самом деле! – загорелся Аж. – Давно пора ее вычистить! Давай с тобой этим и займемся, а, Гором?

Гором посмотрел на Ажа Полторы Ноги дико.

– Можете приступать прямо сейчас, – раздался голос позади рекрутов.

Оба парня вскочили на ноги. Мастер Кай, одетый и нисколько не заспанный, стоял в нескольких шагах от них.

«И не слышали, как он подошел… – мелькнуло в голове Горома. – А может… он давно уже здесь?.. Наблюдает…»

– Скоро рассветет, – деловито проговорил мастер Кай. – До начала уроков у вас есть три часа. Думаю, пяти-шести дней вам на эту работу хватит, если будете подниматься с Небесным Странником.

– …их называют – болотниками, – говорил Певец Шепчущих Листьев Гразуадий, Бродящий В Сумерках Вечного Хаоса. – Битвы с чудовищами, приходящими из-за Порога, который в мире гилугловзовется Болотным, сделали из них непревзойденных воинов и могущественных магов. Эти болотники – вдвоем – уничтожили четверых детей Высокого Народа без особого труда. Я едва успел бежать… Вряд ли у нас получится одолеть их силой. Для этого нужно собирать целое войско, чего Тайные Чертоги сейчас не могут себе позволить – и так слишком много детей Высокого Народа полегло в войне с Константином… Жизнь вдали от центров цивилизации научила болотников довольствоваться ничтожно малым. Они нисколько не ценят все то, что делает существование других гилугловчуть более сносным. Поэтому и договориться с ними нет никакой возможности.

Это место называлось Садом Благословенной Вечности. Сад располагался в самом сердце Тайных Чертогов – на вершине Великой Мифриловой Башни Порядка. Собственно, садом в человеческом понимании этого слова Сад Благословенной Вечности назвать было трудно. Там рос лишь один розовый куст, имеющий имя – Обитель Жизни. И стебли роз Обители, несмотря на удивительную гибкость, были толще и прочнее стволов деревьев мира людей. И вздымались в голубое, никогда не темнеющее небо Чертогов высоко-высоко. И бутоны роз Обители были кроваво-красны и огромны, точно живые сердца сказочных великанов. Когда в Тайных Чертогах рождался еще один из детей Высокого Народа, на Обители Жизни распускался еще один цветок. Со смертью эльфа цветок увядал. Сейчас куст насчитывал ровно четыреста шестьдесят три цветка.

На вершине Великой Мифриловой Башни Порядка, в Саду Благословенной Вечности традиционно проходили Форумы Высокого Народа, на которых обсуждались насущные проблемы и сообща выносились устраивающие каждого решения. Эльфы собирались именно здесь, потому что Обитель Жизни являлась лучшим напоминанием о том, что все в Тайных Чертогах равны между собой от рождения и до смерти.

Певец Шепчущих Листьев Гразуадий, Бродящий В Сумерках Вечного Хаоса удобно, точно в постели, возлежал в лепестках бутона, распустившегося много тысяч лет тому назад в день его рождения. Усилием мысли он заставил стебель розы согнуться и опустить бутон немного ниже. Туда, где скользили по необычайно длинным и причудливо изогнутым листьям Обители Жизни, как по провешенным мосткам, разносящие напитки и яства золотые големы, похожие на больших суетливых жуков. Приняв от голема хрустальный кубок с вином, Гразуадий отпил глоток (хрусталь тонко звякнул о серебро его маски) и вздохнул, подняв глаза к небу. Хотя в этот момент он не мог видеть никого из своих соплеменников, каждый из которых возлежал в своем цветке Обители, он явственно чувствовал, что взгляды всех устремлены на него.

– Ты хочешь сказать, Певец Шепчущих Листьев, что Высокий Народ не в состоянии сокрушить всего-то пару жалких гилуглов? – услышал он голос одного из своих соплеменников.

– Когда ты последний раз покидал Тайные Чертоги, Левианий? – спросил он в свою очередь и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ты, верно, уже и забыл, каков мир гилуглови каковы они сами… Четверо из нас погибли от рук этих двоих – четверо, Левианий! Если мы выступим против болотников войной, сколько еще детей Высокого Народа погибнет в битве с ними? Семеро? Десятеро? Такая цена за смерть двух гилугловсовершенно неприемлема. К тому же… Нельзя менять установившееся мнение всехпрочих гилугловнасчет того, что мы явились к ним с миром и благом, нельзя открыто обнажать оружие против этих… грязных созданий. Никак нельзя! Хватит с нас Великой Войны! Посеяв ненависть, не придется ли вновь сбирать урожай… в виде новых Кругов Истины и Константинов?

– В таком случае, как нам быть, Гразуадий? – спросил Бродящего В Сумерках Вечного Хаоса еще кто-то. – Неужели это чудовищное, невероятное, вопиющее преступление… останется без возмездия? Какой это был бы позор для всего Высокого Народа!

Гразуадий не успел ответить. Вопрос, заданный ему, волновал всех. В воздух над Обителью Жизни поднялась рокочущая туча гневных тирад, острыми молниями режуще сверкали в той туче злобные угрозы в адрес мерзких гилуглов. Сотни бутонов тревожно заколыхались на стеблях.

Гразуадий велел своему бутону подняться так высоко, чтобы его могли увидеть все участники Форума. Подобное действие означало, что он собирается сказать нечто важное, – и требовало тишины.

– Рубиновый Мечник Аллиарий, Призывающий Серебряных Волков! – позвал Гразуадий, когда мрачная туча растаяла. – Я слышу голоса многих… Даже тех, кто входил в мир гилугловпоследний раз лишь во времена Великой Войны. Но не слышу твоего голоса. А именно твое мнение могло бы стать полезным для всех нас. После гибели Лилатирия и Орелия никого, кроме тебя, кто так хорошо был бы знаком с тем, что творится сейчас в мире гилуглов, нет.

Аллиарий полусидел-полулежал в своем бутоне в какой-то неудобной позе, точно был нездоров. В руках он держал кубок с вином. По неровной дрожи кубка и еще по тому, как эльф клонил голову к плечу, можно было судить о том, что этот кубок – далеко не первый.

– Мое мнение… – вяло проговорил Рубиновый Мечник. – Мое мнение… По мне, так я вырезал бы всех гилугловподчистую. К большому сожалению, это сделать невозможно, ибо некому тогда будет оберегать нас от чудовищ, приходящих из-за Порогов…

– Ты пьян, Аллиарий! – удивился Гразуадий. – Ты позволил себе напиться на Форуме?

– Прошу прощения у Форума, – отозвался на это Аллиарий, но никакого раскаяния или даже сожаления в его голосе заметно не было.

Он допил вино и швырнул кубок вниз, где его подхватил один из золотых големов.

– Мы потеряли контроль над правителем Гаэлона, и потеряли его окончательно и бесповоротно, – сказал Рубиновый Мечник. – Жаль… С помощью этого гилугламожно было совершить многое. Но разве мало еще осталось гилуглов, облеченных властью?

Он вяло шевельнул пальцами. Бутон его цветка скользнул вниз. Аллиарий взял наполненный кубок, который подал ему голем, опорожнил его в несколько длинных глотков и продолжил:

– Поголовье гилугловдолжно быть уменьшено. Это то, к чему мы стремимся. Зачем придумывать что-то новое? Старые, проверенные средства работают безотказно… Пусть гилуглыуничтожают друг друга и дальше – это у них хорошо получается. И еще. Вовсе не обязательно являться им во плоти. Мы имели возможность убедиться в том, что эти существа стали опасны… А болотники… Возмездие… Если тропинка поросла колючим кустарником, что лучше: продираться через шипы, приложить массу усилий, чтобы вырубить кустарник, или просто пойти по другому пути? Ступить на соседнюю тропинку – это не позорно. Это разумно.

– Вы слышали, дети Высокого Народа, речь Рубинового Мечника Аллиария, Призывающего Серебряных Волков, – сказал Гразуадий. – Согласитесь ли вы со мной в том, что пришла пора вынести решение?

И в Саду Благословенной Вечности воцарилась тишина. Каждый из эльфов открыл разум для своего соплеменника. В мире людей минуло несколько недель, пока участники Форума пришли к единому мнению. В Тайных Чертогах – до того, как решение произнесли вслух (этого требовали традиции), Рубиновый Мечник успел осушить еще два кубка.

– Пусть гилуглысами уничтожают друг друга, – проговорил Певец Шепчущих Листьев Гразуадий, Бродящий В Сумерках Вечного Хаоса. – Пусть это продолжается, пока их не станет втрое меньше против нынешнего числа. И мы приложим все усилия к тому, чтобы это случилось как можно скорее. А за преступление болотников кара постигнет все их королевство. Гаэлон должен быть уничтожен.

– Гаэлон должен быть уничтожен! – Этот приговор был подтвержден множеством голосов детей Высокого Народа.