Текст книги "Виват Император!"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

По итогам обучения в Службе устраивали свой собственный экзамен, и не дай бог было его провалить. Первый провал заканчивался предупреждением, а после второго неудачница просто вылетала из Службы эскорта. Впрочем, расставание было обставлено довольно мило. Девушку вызывала для беседы глава Службы госпожа Ирина Тучина и там, за чашкой чая, сообщала провалившейся, что по тем или иным причинам Служба эскорта больше не имеет возможности продолжать с ней сотрудничество. А поскольку беседа, как правило, заканчивалась еще и вручением конверта, так сказать, «за беспокойство», большинство уходило из Службы без тяжелого чувства, некоторые даже с радостью. Ну еще бы, для того, чтобы жить в ритме Службы, надо было обладать нечеловеческой усидчивостью, лошадиным здоровьем и невероятным потенциалом выживания. За прошедшие три года Дашуня успела довольно прилично выучить английский и казахский языки, в достаточной мере освоить компьютер (Word, Excel, три СУБДешки, Corel и пара графических редакторов покруче, а также простенькая САПР и, естественно, самые распространенные прикладные пакеты для Интернета), прослушать несколько курсов по искусствоведению, неплохо освоить профессии секретаря-референта, азы бухгалтерии и приобрести еще несколько крайне полезных навыков. А фитнес-клуб и самозащита без оружия были предусмотрены на все время работы в Службе. И все это без отрыва от учебы в институте, причем первая же «тройка» за семестр автоматически означала беседу с Тучиной… Однако надо было что-то срочно придумывать. Дашуня выудила из сумочки кредитку, с досадой взглянула на нее (к сожалению, на карте остался только неснижаемый остаток) и бросила ее обратно. В этот момент в сумочке запиликал мобильник. Дашуня сердито поморщилась, потому что сейчас любой звонок был для ее счетов буквально бронебойным, но все-таки достала трубку и поднесла к уху.

– Алло?

– Дашенька?

Дашуня вздрогнула. Это был голос госпожи Тучиной.

– Слушаю вас, Ирина Валентиновна.

– Ты не могла бы подъехать в офис?

– Сейчас?

– Да, желательно. Впрочем, если у тебя какие-нибудь неотложные дела…

– Нет-нет, – поспешно перебила Дашуня, – сейчас буду.

– Вот и хорошо.

Дашуня отключила мобильник и поспешно кинулась к бордюру, на ходу выбрасывая руку. Такси до офиса должно было обойтись ей рублей в триста, а то и триста пятьдесят, но деньги ее сейчас не волновали. Если ей позвонила Тучина, значит, для нее есть работа. И это решало все ее проблемы. Поневоле поверишь в божественное откровение.

Когда ровно в три часа пополудни в динамике спикерфона что-то щелкнуло и знакомый голос референта сухо доложил: «Сергей Петрович, к вам Дмитрий Иванович Ярославичев», министр на мгновение замер, отложил золотой «паркер», бросил взгляд в зеркало, пригладил волосы, поправил узел галстука, поднялся и, бросив: «Просите», вышел из-за стола и направился к массивной двустворчатой двери.

О сегодняшнем госте министр был уже довольно наслышан. Не столько даже из прессы, где его имя не сходило с первых полос (журналисты сделали из него некую помесь капитана Немо и графа Монте-Кристо), сколько от столь же высокопоставленных друзей-приятелей. И все равно этот Ярославичев оставался личностью в высшей мере загадочной. Причем, несмотря на то что все до одного отзывы были положительными (если не сказать больше), он все равно вызывал у хозяина кабинета серьезную настороженность. Если быть откровенным, то, когда секретариат проинформировал его о том, что в приемную поступил запрос из «Фонда Рюрика» с просьбой об организации встречи министра с президентом Фонда, у Сергея Петровича было большое желание потянуть время в надежде, что все рассосется как-то само собой. Но он был слишком опытным чиновником, чтобы не понимать, что это его желание относится, увы, к разряду невыполнимых. Не тот уровень. И это получило подтверждение буквально в тот же день.

Уже к вечеру ему позвонил директор ФСБ, отношения с которым были скорее дружелюбно-служебными, чем приятельскими (а у кого, интересно, с этим сычом были приятельские отношения), и попросил отнестись к нуждам частной благотворительной организации «Фонд Рюрика» со всем возможным вниманием. Кто бы ни организовал этот звонок, не отреагировать на подобное обращение не было никакой возможности. Не говоря о собственном статусе обратившегося, всей верхушке было известно об особых отношениях между директором Федеральной службы безопасности и президентом страны. Так что оставалось только подчиниться и организовать встречу, причем в самое ближайшее время. Впрочем, все, с кем он говорил, называли сегодняшнего гостя «милым молодым человеком» или «славным парнишкой», который, однако, «может удивить», так что, не исключено, опасения министра не имели под собой никакой почвы.

Министр встретил гостя у самых дверей:

– Дмитрий Иванович… очень, очень рад. Прошу… – Хозяин кабинета широким жестом указал на устроенный на отдельном ковре уголок отдыха с шикарным бельгийским кожаным гарнитуром, состоящим из дивана, двух бегемотообразных кресел и журнального столика со стеклянной столешницей и витыми деревянными ножками. – Чай, кофе?

Гость благодарно кивнул:

– Благодарю вас, лучше чай, – и после короткой паузы: – Борис Петрович рассказывал, что некоторых гостей вы угощаете каким-то совершенно особенным чаем, с можжевельником, так что я уже неделю мучаюсь предвкушением.

Хозяин кабинета оценил шутку и раскатисто рассмеялся. Впрочем, внимательное ухо различило бы в его смехе этакие раболепные нотки. Поскольку дело было не только в удачной шутке. Борис Петрович был руководителем администрации президента и, так же как и директор ФСБ, одним из самых стародавних приятелей президента, так что эту небрежно брошенную фразу можно было понять как намек на то, что тема предстоящей беседы уже обкатана в самых высших сферах и как бы уже и одобрена.

Спустя десять-пятнадцать минут, когда чай был благополучно выпит, а вазочка с берлинским печеньем ополовинена, министр отставил чашку в сторону и откинулся в кресле, обратив на гостя выжидательный взгляд. Тот все понял и тоже поставил чашку на столик.

– В общем-то, у меня к вам две небольшие просьбы или, вернее даже, предложения. – Ярославичев мгновение помедлил, как бы проверяя, слушает ли его министр с должным вниманием, что тут же было подтверждено кивком министерской головы, и продолжал: – Первое состоит в том, что, если будет на то желание военного руководства страны, «Фонд Рюрика» готов принять самое непосредственное участие в восстановлении в составе Вооруженных сил России старых гвардейских полков. Я имею в виду полки, которые будут, носить наименования: «Преображенский», «Семеновский», «Измайловский», «Кавалергардский» и так далее. – Ярославичев замолчал. Министр некоторое время тоже сидел молча, очевидно, обдумывая предложение, потом осторожно спросил:

– А что вы понимаете под непосредственным участием?

– Все.

– А поточнее?

– Все, что вы сочтете нужным. Мы готовы выделить деньги на закупку самого современного вооружения, на постройку всей необходимой материально-технической базы – казармы, дома офицерского состава, парки, склады материально-технических средств и гээсэм, учебные городки и полигоны, – а также на закупку автомобильной техники, обмундирования и так далее. По нашим расчетам, расходы на обустройство и оснащение одного полка в течение периода формирования, который вряд ли займет менее трех-пяти лет, составят около одного-полутора миллиардов долларов США.

Услышав эту цифру, министр чуть не вздрогнул, цифры такого порядка уже были сравнимы со всем военным бюджетом страны, а тут… н-да, вот тебе и «может удивить». В кабинете воцарилась напряженная тишина. Наконец хозяин медленно спросил:

– И сколько полков вы готовы… профинансировать?

– Мы готовы в течение ближайшего месяца открыть кредитную линию для развертывания четырех-пяти частей.

Министр с минуту сидел молча, кивая головой, словно разговаривал сам с собой, потом спросил:

– А можно узнать, чем вызвана подобная щедрость?

Гость пожал плечами.

– Причин много. В частности, меня беспокоит современный уровень боевой готовности и боеспособности наших вооруженных сил (это прозвучало как-то по-президентски или, может, даже по-царски, но следующие слова гостя тут же освободили министра от этого ощущения). А поскольку у меня есть возможность не только разглагольствовать об этом на страницах газет, но и реально помочь, я решил это сделать. Мне представляется, что новые «старые гвардейские полки» станут чем-то вроде экспериментальных площадок по отработке новых методик боевой подготовки и полевого взаимодействия, тактики применения новых образцов вооружения, разведки, связи и боевого обеспечения, новых систем комплектования и всего, что будет необходимо. То есть это будут именно не парадные, так сказать, а сугубо боевые части. Возможно, как и их прародители, сформированные только из военнослужащих с длительными сроками службы, то есть даже рядовой состав этих частей будет нести службу по контракту.

Министр кивнул:

– Понятно, но, если честно, я спрашивал не об этом. Меня интересуют сугубо ваши личные причины, по которым вы собираетесь потратить такую чертову уйму денег, причем, если можно так выразиться, ничего не получая взамен, – Министр как будто бы запнулся и добавил: – До меня дошла информация по поводу… вашего происхождения, но, уж простите старика, мне в нее не очень-то верится.

Его молодой собеседник кивнул в ответ:

– Понимаю. Я часто сталкиваюсь с такой реакцией, так что уже привык, но… – Ярославичев посмотрел на собеседника с таким выражением, словно искал у него сочувствие. – Поймите, я вырос с этим. А когда у меня наступил период возрастного скепсиса, мне были представлены достаточно веские доказательства того, что эта версия как минимум имеет право на существование. Так что я совершенно не готов похихикать над ней вместе с вами.

Министр слегка смутился:

– Да нет, я не это имел в виду, просто… ну как-то странно… люди, выдвигающие подобные версии, как правило, предъявляют хоть какие-то доказательства их истинности, а вы… слухи, сплетни и ничего больше.

Гость улыбнулся:.

– А зачем? Я нахожусь в достаточно здравом уме, чтобы в моей голове не возникало неумных мыслей типа – выдвинуть претензии на российский трон. Сегодня это абсолютно нереально.

Министр согласно кивнул:

– Сегодня – да, но как знать… ну кто бы мог представить, чем кончится горбачевская перестройка?

Молодой человек пожал плечами:

– Даже если бы в обществе появилось достаточное количество людей, готовых принять и поддержать монархическую идею, то и в этом случае я не могу претендовать ни на что большее, как быть всего лишь одним из многих вариантов. К тому же не самым выгодным. Мне кажется, в этом случае наиболее разумным было бы пригласить на российский трон одного из принцев какого-нибудь европейского царствующего дома. Россия сразу стала бы восприниматься в Европе как страна гораздо более предсказуемая или даже полностью своя, а мы получили бы мощное пророссийское лобби в лице всех европейских монархических домов и изрядно облегчили бы себе доступ и к европейским инвестициям, и к европейским технологиям. Так что не вижу никакого смысла втягиваться во всю эту ерунду с доказательствами… А что касается вашего вопроса, то мои предки все-таки для чего-то копили эти деньги. И раз уж мне пришло в голову, что пора начинать их тратить, то почему бы нет?

Министр хмыкнул, но, как оказалось, молодой человек еще не договорил.

– Я понимаю ваше недоумение. Но я просто хочу интересно прожить свою жизнь. А что интересного в том, чтобы нажить еще, еще, а потом и еще? Это может быть интересным для нуворишей в первом поколении. А представители следующего уже задумаются – ЗАЧЕМ одному человеку столько денег? Американские миллиардеры иногда вынуждены брать кредиты для обучения своих детей. И это не анекдот. Просто их деньги – это не шуршащие бумажки, а станки, трубопроводы, розничные сети, закусочные, автостоянки и так далее. Они РАБОТАЮТ. Для них деньги – это, скорее, инструмент, позволяющий просто проявить себя в интересующей их области человеческой деятельности, как, скажем скрипка Страдивари для скрипача. А складывать в чулок или на тайные счета в офшорных зонах – это… неандертальство какое-то или патология. К тому же меня воспитали в сознании того, что я не столько владелец этих миллиардов, хотя де-юре дело обстоит именно так, а скорее их хранитель. Вот я и отдаю их настоящей владелице – России, стараясь, чтобы этот инструмент был использован с максимально возможной эффективностью, И, честно признаюсь, более увлекательного занятия я себе не представляю.

Он замолчал. В кабинете опять воцарилась тишина. Потом министр зашевелился, тряхнул коротко стриженной головой и заговорил:

– Н-да, очень интересно. Сказать по правде, мне никогда не приходило в голову рассматривать все это в… таком ракурсе. Но вернемся к вашим… предложениям. Честно признаюсь – они меня чрезвычайно заинтересовали, но… по-моему, вы говорили о двух. Какое же второе?

Гость улыбнулся:

– Второе более простое. Дело в том, что «Фонд Рюрика» взял, так сказать, под крыло несколько частных высших учебных заведений, которые, по тем или иным причинам, стали испытывать временные трудности. И сейчас мы собираемся образовать на их базе новый университет. В нем будет десять факультетов: юридический, финансово-экономический, промышленно-инженерный, радиоэлектронный, инженерно-строительный, медико-биологический, инженерно-математический, транспортный, природных ресурсов и… мне бы хотелось, чтобы был еще и военный. – Ярославичев сделал короткую паузу, но, прежде чем министр успел что-то возразить, добавил: – Я, конечно, понимаю, что не может быть и речи о том, чтобы создать полностью частное военно-учебное образование, но мне представляется вполне возможным вариант, когда мы берем на себя финансовое обеспечение деятельности военного факультета и принимаем участие в преподавании блока, так сказать, предметов общегражданского назначения и всевозможных факультативных, а государство в вашем лице комплектует сугубо военные дисциплины.

Министр усмехнулся:

– Ну, с этим гораздо проще. А какая предполагается численность военного факультета?

– Пять тысяч.

– Это значит по тысяче на курс? Солидно.

– Нет, пять тысяч на курсе.

Хозяин кабинета удивленно воззрился на собеседника:

– Но нам не нужно столько младших офицеров!

Гость улыбнулся:

– Вот здесь и кроется изюминка моего предложения. Я предлагаю вам создать факультет нового типа. Мы будем выпускать сержантов. Сержантов с университетским образованием. Просто их подготовка будет достаточной для того, чтобы при необходимости присвоить им незамедлительно офицерские звания и получить готовых младших офицеров.

Министр на несколько секунд замер, глядя на собеседника и ожидая, очевидно, увидеть на его лице какой-нибудь намек на ухмылку. Уж больно это все было похоже на насмешку.

– Вы это серьезно?

– Абсолютно. Я считаю, что подготовка сержантского состава – это то самое ключевое звено, взявшись за которое можно достаточно быстро поднять уровень боеспособности армии. Недаром Жуков говорил: «Армией командую я и сержант».

Министр пожевал губами:

– И вы думаете, что найдете пять тысяч человек, которые будут готовы отучиться четыре или пять лет, а затем пойти в армию простыми сержантами-контрактниками?

Гость усмехнулся:

– Но ведь это мои проблемы, не правда ли? Если это будет не так, то я просто впустую потрачу деньги, причем ни копейки из этих денег не будет взято из государственного кармана. Не беспокойтесь, – веско проговорил он после короткой паузы, – я УВЕРЕН, что непременно найду пять тысяч человек. Просто… это будет не совсем обычный университет. В него будут рваться, стремясь попасть на ЛЮБОЙ факультет. И одной из его традиций станет непременная служба его выпускников в армии. ВСЕХ его выпускников, с любого факультета. А как я этого добьюсь – не важно. Но добьюсь обязательно, уж можете мне поверить. До сих пор я выполнял все свои обещания…

Спустя сорок минут в далеком кабинете, оборудованном в утепленной будке, которая сиротливо стояла на специально выровненной бульдозерами площадке в сотне метров от края огромной котловины, раздался звонок. Человек в высоких болотных сапогах и ярко-оранжевом английском дождевике, который сидел за столом и что-то быстро писал, недовольно поморщился, со вздохом отложил ручку, снял трубку спутникового аппарата и сердито буркнул:

– Тавдачев слушает.

В трубке раздался знакомый голос:

– Как там у нас дела?

Лицо Тавдачева мгновенно преобразилось.

– Все отлично, Дмитрий Иванович. Вчера закончили осушение котлована, сейчас ведем выравнивание поверхности, а с понедельника начнем бетонировать… с верхнего контура, внизу земля еще сырая. Так что в графике даже немного опережаем.

В трубке немного помолчали, затем прозвучал новый вопрос:

– Как дела с материалами и оборудованием? Поставки идут по графику?

– Да-да, все нормально, правда, кое-что я пока держу на временных площадках хранения, рядом с аэропортом, но через месяц закончим дорогу и уже тогда все и доставим.

– Не торопитесь, Николай Михайлович, главное – качество. Если со сроками немного затянем – ничего, но там будет стоять такая аппаратура, что если не выдержать заданных геометрических и прочностных параметров, то потом придется все ломать и начинать по новой. – В трубке снова секунду молчали. – Ну… удачи.

Начальник строительства не успел ничего ответить, как послышались короткие гудки. А его собеседник наклонился вперед и воткнул трубку своего аппарата в зажим на передней панели коммуникационного центра, встроенного в массивную перегородку, которая разделяла салон удлиненной «волги-3111» на водительский и пассажирский отсеки. Второй пассажир машины, сидевший слева от Ярославичева, оторвался от стремительно проносившегося за затемненными окнами вечернего московского пейзажа и повернулся к Дмитрию.

– Значит, ты считаешь, что пора уже запускать программу отбора?

Ярославичев медленно кивнул:

– Да, завтра я получу визу Минэкологии, и это означает, что через месяц мы начинаем вплотную заниматься кампусом на Северо-Западе. И с ним я особых затруднений не вижу. Меня больше волновал график работы на «Гнезде», все-таки Оймякон это такая глушь… Но там пока все идет по графику. Так что через год мы уже сможем набрать первый курс.

Его собеседник усмехнулся.

– До сих пор удивляюсь, как тебе удалось выбить под кампус двадцать квадратных километров считай в заповеднике?

Ярославичев поднял перед собой открытую ладонь.

– Привыкай… Михаил (по еле заметной запинке можно было догадаться, что ему пока не очень привычно называть собеседника этим именем), здесь не Бельгия. Здесь все решают деньги и связи, а не законы и договоры.

Собеседник согласно кивнул, но по его лицу было заметно, что его мучают какие-то сомнения. Наконец, не удержавшись, он спросил:

– И все-таки я не понимаю, зачем ты решил заняться этой варварской страной? Китай, по-моему, все-таки был бы гораздо более перспективным. К тому же монархические традиции там гораздо более глубоки, чем в России. Так что твой будущий титул звучал бы гораздо более величественно. Император Поднебесной, а? Звучит!

Губы Ярославичева тронула легкая улыбка:

– Ты не прав, Михаил, ты попал под влияние магии больших чисел. Пойми, пятьдесят тысяч в год – это максимум, до которого мы сможем допрыгнуть, да и то только при ОЧЕНЬ самоотверженной работе. Так что даже через десять лет нас будет всего чуть больше полумиллиона. И как при такой численности мы смогли бы контролировать почти полтора миллиарда китайцев? К тому же Китай сейчас воспринимается в мире с гораздо большим опасением, чем Россия. А это значит, что если бы мы избрали в качестве базы Китай, то лимит времени до начала серьезного противодействия у нас был бы гораздо меньшим. Нет, Россия – это идеальный вариант.

Собеседник пожал плечами:

– Ну, не знаю, вероятно, ты прав. В конце концов, сейчас уже ничего не изменишь. Но… мне не нравится эта страна. За свою жизнь я сменил почти полсотни стран и четыре континента, но нигде я не чувствовал себя более… неуютно, чем здесь.

Ярославичев понимающе кивнул:

– Я тебя понимаю. Мы все прошли через это. Эта страна сначала вызывает резкое отторжение, но затем, когда ты узнаешь ее чуть поближе, когда познакомишься с людьми… Подожди, все наладится.

Тот, кого называли Михаилом, вздохнул.

– Хотелось бы надеяться. – Он снова отвернулся к окну. За окном проносились московские пригороды.

– …еще одной структурой, которая практически полностью попала под влияние Фонда, является Российский педагогический совет. Схема работы абсолютно идентична вышеуказанным. Региональные организации совета действуют в тесном контакте с советами общественной поддержки «Фонда Рюрика». Основное ежегодное мероприятие – определение победителей местных конкурсов на звание лучшего учителя года. Победителей определяют по четырем номинациям – «Лучший учитель года», «Лучший учитель-предметник», «Лучший учитель младших классов», «Лучший молодой учитель года». Сумма денежных премий, как и в предыдущих случаях, составляет от четырех до семи тысяч долларов. Естественно, тоже в рублевом эквиваленте. Таким образом, с учетом расходов на региональные конкурсы «Лучший врач года», «Лучший сотрудник милиции» и грантов семьям малообеспеченных ветеранов войны, а также военнослужащих и работников силовых структур, погибших при исполнении воинского и служебного долга, прямые ежегодные затраты Фонда только по этим программам составляют около ста пятидесяти миллионов долларов. Кроме того, по экспертным оценкам, на обеспечение деятельности всех вышеуказанных структур тратится еще не менее пятидесяти миллионов долларов. – Виктор замолчал, перевернул лист и, подмигнув своему отражению в зеркале, продолжал: – Еще Фонд финансирует обширную программу восстановления памятников старины, которая оценивается почти в двести пятьдесят миллионов долларов. А если прибавить к этому именные стипендии и некоторые другие проекты, а также умеренно щедрое финансирование девяноста собственных региональных отделений, то на круг получается, что в настоящее время Фонд каждый год тратит в России не менее семисот-восьмисот миллионов долларов. Наиболее же реальной цифрой представляется миллиард. Причем, ей-богу, мне очень нравится, как он их тратит. И в этом твоя основная проблема, дружок.

С этими словами Виктор скорчил кривую рожу своему отражению, отложил пачку распечаток и, вздохнув, отвернулся от зеркала. Он чувствовал себя чертовки неуютно. Вот уже два года он вплотную занимался этим Фондом, но все, что он успел накопать за это время, выбывало у него искреннюю симпатию. Эти люди, казалось, задались целью доказать, что на свете действительно существуют честные альтруисты. Никакой другой логики в их действиях просто не просматривалось. А вернее, он просто пока не смог ее отыскать. Поскольку в деятельности «Фонда Рюрика» наличествовали и черты, которые вызывали если не опасения, то по крайней мере вопросы. Например, никто до сих пор не сумел разузнать, откуда у этой организации ТАКИЕ деньги. Далее, несмотря на то, что суммарные траты были прямо-таки сумасшедшими, ни один проект не имел выхода на результат общенационального масштаба. Конкурсы «Лучший учитель года» или «Лучший сотрудник милиции» контролировались Фондом только на районном уровне, а на областном все уже отдавалось в руки областной администрации. Правда, в доброй трети областей, главы которых так и не смогли перебороть свое отвращение к словосочетанию «Ваше Высочество» (а подобное обращение к главе Фонда было едва ли не единственным непреложным условием любого сотрудничества с Фондом), из-за этого создалась курьезная ситуация, когда суммы премий районных конкурсов оказывались чуть ли не в три-четыре раза выше, чем выплаты за победу в областном.

Кроме того, очень сложно было понять логику выбора проектов для поддержки. Например, Фонд, уже три года расходуя гигантские суммы на поощрение школьных учителей, начисто игнорировал преподавателей школы высшей. Еще одной странностью было то, что, оказывая довольно серьезную финансовую помощь значительному числу детских домов, Фонд почему-то последовательно отказывался от каких бы то ни было контактов с их наиболее выигрышным с пиаровской точки зрения сегментом – приютами для неполноценных и умственно отсталых детей, а также детей-инвалидов. Особенно же подозрительно выглядели проекты Фонда типа Службы эскорта, Общества молодых интеллектуалов или Союза дружин любителей исторического фехтования. Служба эскорта – почти две сотни студенток-провинциалок со всей страны от Пскова до Курил, прошедшие через горнило довольно сложного отбора (по слухам, после первого года в Службе оставалось едва ли три процента первоначального ежегодного набора). Несмотря на столь игривое название, это были скорее серьезные тренинговые курсы, выпускавшие молодых волчиц, каждая из которых после четырех-пяти лет пребывания в Службе была способна заставить прыгать и квакать добрую дюжину мужчин, прежде непоколебимо уверенных в своем мужском превосходстве, и такое же число престарелых дам, которым никто и никогда не мог угодить. Общество молодых интеллектуалов с точки зрения организации внутренней жизни представляло собой почти точную копию Службы эскорта, за исключением того, что Служба была, естественно, организацией сугубо женской, а Общество считалось структурой смешанной, правда, с существенным, раза в четыре-пять, преобладанием мужчин. Впрочем, Общество превосходило службу и количественно, число действующих членов Общества к настоящему моменту превышало две с половиной тысячи человек. А кроме того, Служба эскорта была строго унитарной структурой с дислокацией в Москве, тогда как Общество состояло из девяти полунезависмых региональных организаций. Но самым многочисленным был Союз дружин любителей исторического фехтования. В ста семнадцати низовых организациях, именующихся дружинами, состояло почти восемь тысяч человек. Одно время Виктор подозревал, что эти дружины играют роль этакого пехотного резерва на случай, если Фонд решит предпринять какие-нибудь силовые акции. Но, собрав и проанализировав достаточную информацию о Союзе, Виктор пришел к выводу, что эти дружины могли быть чем угодно, но только не резервом тупого, грубого, так сказать, «мяса». Несмотря на название, собственно историческое фехтование занимало лишь малую часть времени дружинников, да и то его скорее можно было назвать занятиями по самообороне без использования огнестрельного оружия. А в остальном – все те же психологические тренинга, изучение языков и прочее, очень напоминавшее первые две организации. На выходе получались те же молодые интеллектуалы, правда, с несколько менее обширной умственной подготовкой, но зато существенно лучше подготовленные физически. И они никак не тянули на современный вариант штурмовиков Эрнста Рема. Таких дружинников скорее можно было считать этакими центрами кристаллизации, так сказать песчинками, вокруг которых образуются жемчужины. Но среди всех этих странностей самым странным был неожиданно высокий уровень информированности руководящего состава Фонда, зачастую превосходивший даже уровень информированности конторы Виктора…

Постышев потер ладонью лицо, вздохнул, потом сладко потянулся, сгреб листки распечатки и, свернув их в трубку, пошел на кухню. На этот раз старый способ не сработал. Обычно, когда какая-нибудь информация заводила его в тупик, ему достаточно было изложить все, что он накопал, на бумаге или, на самый крайний случай, порассуждать вслух, после чего все как-то само собой становилось на свои места, а ему оставалось только удовлетворенно хихикать над собственной тупостью. Но сейчас ничего не вышло. Вывод был один: весь этот собранный им ворох информации (ну еще бы, почти восемь мегов) все же пока недостаточен, чтобы сделать хоть какие-то выводы. Уж больно странен вывод, к которому он пришел, – подозрительная подрывная организация, не жалея сил и денег, работает на благо России!

На кухне Виктор достал здоровенную чугунную сковороду, скомкал по отдельности листки распечатки и подпалил получившуюся груду. Он стоял и смотрел, как тонкая финская бумага чернеет и съеживается, осыпаясь мелким пеплом, когда запиликал мобильник, валявшийся на столике в прихожей. Виктор побежал туда.

– Алло?

– Витя, навести старика… – И тут же короткие гудки.

Голос в трубке был ему незнаком, но смысл сообщения был достаточно ясен. Постышев усмехнулся. Хотя Дед тогда вполне ясно приказал ему не торопиться с выводами, по некоторым косвенным признакам Виктор понял, что тот изнывает от нетерпения. Но Постышев решил быть максимально скрупулезным. К тому же какие выводы он мог представить сейчас? Альтруисты, пусть не совсем обычные, поскольку альтруизм слабо сочетается с прагматичностью и богатством, а Фонд – организация прагматичная и богатая, ну, еще слегка подозрительные, поскольку некоторые стороны их деятельности, как ни крути, явно выглядят подозрительно, но ведь до сих пор они не совершили или, по крайней мере, не были замечены ни в чем предосудительном. Учитывая, что в последнее время Большой папа ФСБ стал чуть ли не лично «крышевать» сию организацию, шансов откопать еще что-нибудь практически не осталось. Так что можно было докладывать, что все чисто, и со спокойной совестью приступать к какому-то иному общественно полезному труду. Но все дело было в том, что ни Дед, ни сам Постышев уже давно не верили в альтруизм…

На Дедову дачу Виктор добрался, уже когда стемнело. На предпоследней остановке в вагон электрички ввалилась веселая подвыпившая толпа, и Виктор поплотнее надвинул на лоб кепку-лужковку. По этой линии имели дачи довольно много его знакомых, и ему не очень хотелось объяснять, куда это он так поздно едет (на работе по-прежнему считалось, что Дед держит его в опале). Конечно, в случае неожиданной встречи можно было отбояриться, мол, еду к Димке или Тропачеву, или вообще сделать многозначительное лицо и сказать с намеком: «Так, к одной знакомой», но Виктор знал, что подобные стыковочки всегда чреваты тем, что имеют обыкновение рано или поздно всплывать в самом неподходящем месте и в самое неподходящее время и ложиться последними необходимыми камешками в сложную конструкцию крайне неприятных выводов.

Дед пил чай. Чай он признавал только особенный, густой, почти черный, чуть ли не полпачки на заварочный чайник (правда, и чайник был почти пол-литровый). Заваривал он его на ключевой воде, вскипяченной в самоваре, притом не электрическом, а настоящем, с углями. Поэтому на работе он перебивался кофе. Когда Виктор появился на террасе, Дед кивнул ему на старенький гнутый венский стул и добродушно пробасил: