Текст книги "Виват Император!"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Да нет… впрочем, кое с чем не согласен, но это не важно. Если бы я считал это бредом, я никогда не согласился бы участвовать во всем этом… но мы столько времени были сами по себе, а после того как они узнают… Нам надо успеть стать ОЧЕНЬ сильными… – Он оборвал сам себя и откинул голову на спинку кресла. В комнате вновь воцарилась тишина. Молодой протянул руку и положил ладонь на сухую кисть старого.

– Не беспокойся. Я сам удивляюсь, как удачен был выбор. Просто поразительно. Если бы я писал меморандум сейчас, я бы даже не стал рассматривать другие варианты. Россия – просто идеальный вариант. А люди… Черт возьми, я предполагал, что народ, остановивший столько потрясателей Вселенной и покорителей Европы, просто не может иметь такого низкого базисного коэффициента, какой получался в наших расчетах, но я даже не предполагал, НАСКОЛЬКО он занижен.

Старый, встрепенувшись, изумленно уставился на собеседника:

– То есть? Что значит низкий базисный коэффициент?

Молодой улыбнулся:

– По нашим расчетам, его величина не превышала 0, 67.

Старый несколько мгновений смотрел на него недоверчиво, потом длинно выругался по-испански. Молодой покачал головой:

– Брось. Это означает только то, что наша методика устарела.

Старый поджал губы:

– До сих пор она срабатывала идеально.

Молодой взмахнул рукой:

– Ты не прав. Вспомни Вьетнам.

– Это исключение.

– Теперь я уверен, что нет. К тому же что спорить. – Он встал и подошел к стене, на которой висела большая, два на три метра, политико-административная карта мира. – Взгляни-ка. Достаточно бросить всего один взгляд – и все станет ясно.

Старый насупился:

– Это не показатель.

Молодой покачал головой:

– Ты не прав. Возможно, это не самый важный показатель и уж конечно далеко не единственный, но ЭТО – несомненно показатель. С которым ни ты, ни я и никто другой ничего не могут поделать.

Старый скривил губы:

– Подумаешь, были времена, когда над Британской империей тоже никогда не заходило солнце.

Молодой кивнул:

– Да, когда-то именно она была самым большим государством мира, и В ТО ВРЕМЯ Британия, без всякого сомнения, была и самым сильным государством Земли. Несмотря на временные затруднения вроде отколовшихся североамериканских колоний или деятельности Наполеона Бонапарта. А здесь даже популяционный ресурс превышает ресурс британской расы почти в два с половиной раза. Причем качество этою ресурса очень высоко.

Старый хмыкнул:

– Тебе так нравятся русские пьяницы?

Молодой усмехнулся в ответ:

– И они тоже. Но главное не это. Просто подумай. На Земле наберется всего лишь три, от силы пять государств, обладающих потенциалом объединения планеты, – кроме России, скажем, США, Китай, и нечто подобное можно сделать из объединенной Европы. Причем объединенной не так, как сейчас, а реально. И самым большим потенциалом в этой области обладает именно Россия. И именно сейчас, когда мы наконец имеем технологию Изменения, она находится в точке перелома, предоставляющей нам просто уникальные возможности. Просто уникальные… Ни в одной другой из перечисленных стран мы не смогли бы даже приблизиться к тому уровню контроля над ходом вещей, который здесь, в России, не просто выглядит теоретически достижимым, но прямо-таки буквально мистическим образом ложится на всю внутреннюю ситуацию. Причем сейчас эта страна находится в таком дерьме, что никто даже не сможет предположить, насколько серьезно будет все происходящее.

Старый долго и пристально смотрел на молодого, потом протянул:

– Ты решил… империю?

Молодой кивнул:

– Ты знаешь, мы бы все равно к этому пришли, просто понадобилось бы гораздо больше времени. Человечество созрело для экспансионистского рывка туда, – он вскинул глаза к потолку, – а только империя может обеспечить максимальные экспансионистские возможности. Недаром подавляющее большинство фантастов сходится на том, что на пути к звездам человечеству никуда не деться от имперского периода.

Старый поморщился. Он был слишком большим реалистом, чтобы обращать внимание на литературу такого рода.

– Что ж, ни у кого из нас нет такого опыта организации и управления крупными социумами, как у тебя. К тому же последний раз ты крупно вмешивался столетий, этак, двенадцать назад. Поэтому если ты говоришь, что это так, – значит, так оно и есть.

Молодой взглянул на старика с улыбкой:

– Крупно – да, а по мелочам всего чуть более пятидесяти. – Он взял со стола свой бокал, сделал глоток, задумчиво глядя перед собой, потом сказал: – В восемнадцатом мне отчего-то стало казаться, что та бойня с аэропланами, газами и подводными лодками так сильно напугала мир, что ничего подобного больше не должно повториться. Но спустя всего двадцать лет это началось по новой. А сейчас, после разрушения того, что удалось сделать после сорок пятого, все идет к тому, что лет через тридцать-сорок мы окажемся на грани действительно ПОСЛЕДНЕЙ войны.

– Если ты не вмешаешься?

Молодой усмехнулся:

– Я НАДЕЮСЬ, что в результате моих усилий последняя война разразится лет через двадцать-двадцать пять, но она будет последней несколько в ином, скорее порядковом, чем окончательном смысле.

Старый замер:

– Ты не писал ничего о войне в своем меморандуме.

Молодой утвердительно кивнул:

– Ты прав. И я очень не хочу, чтобы она произошла, но не все и не всегда происходит в соответствии с нашими желаниями. – Он повернулся к старому и, дружески подмигнув ему, положил руку ему на плечо. – Ладно, не бери в голову. Возможно, за эти двадцать пять лет удастся придумать что-то более эффективное. Я же тебе сказал, что наша методика устарела.

Старый несколько мгновений сидел, не отводя пристального взгляда от собеседника, потом отвернулся и тяжело вздохнул.

– Ладно. Понятно. Если ты прав, то деньги надо тратить, пока они чего-нибудь стоят.

– Вот именно. – Молодой рассмеялся. – А то ты что-то слишком привязался к этим странным никчемным бумажкам. Или уже забыл времена, когда тебе приходилось таскать на поясе стоун-другой золота?

Старый еще несколько секунд сохранял на лице озабоченно-угрюмое выражение, но молодой смеялся так заразительно, что губы старого невольно дрогнули и спустя мгновение он уже смеялся вместе со своим собеседником.

Отсмеявшись, молодой подошел к столу, на котором стоял спикерфон, и, нажав клавишу, произнес:

– Приготовьте машину через пять минут, – после чего повернулся к старому, – ну что, поедем поужинаем?

Старый с легким кряхтеньем поднялся из кресла:

– Здесь есть приличные рестораны?

Молодой снова улыбнулся:

– Сколько угодно, – и, ехидно прищурившись, добавил: – Похоже, предыдущая поездка оставила в твоей душе просто неизгладимые впечатления.

Старый поморщился:

– Да-а, пять лет назад мне казалось, что на этой стране можно поставить крест и скоро вместо огромной реинкарнации древнеегипетского фараонства под названием СССР останется три-четыре десятка голодных и ненавидящих друг друга осколочков. Но ты, как всегда, оказался прав. – Он покачал головой. – Черт возьми, одно время меня страшно занимало, почему это ты всегда оказываешься прав?

При этих словах он устремил на собеседника вопросительный взгляд, как будто ожидая, что тот немедленно даст ответ на этот явно риторический вопрос. Но молодой молча смотрел на него, растянув губы все в той же ехидной улыбке. Поэтому старый только хмыкнул и заключил:

– Это было очень давно. Теперь я уже этому не удивляюсь.

– А почему?

– Потому что, как оказалось, я не настолько инфантилен или дебилен, чтобы удивляться наличию атмосферы или тому, что вода мокрая. Я просто принимаю это как данность.

Молодой весело хохотнул:

– Таким образом меня еще никто не характеризовал.

В этот момент в динамике сникерфона щелкнуло и приятный женский голос произнес:

– Ваше Высочество, машина подана.

– Спасибо, Нина.

Старый удивленно вскинул брови и саркастически осклабился.

– Высочество?..

Но молодой ответил совершенно серьезно:

– Люди должны уже потихоньку начать привыкать, что на одной восьмой части земной суши существует НЕКТО, к кому следует обращаться Ваше Высочество.

– Только на одной восьмой?

– Пока да, – коротко ответил молодой и повторил: – Пока…

Спустя пятнадцать минут машина вылетела на широкий проспект. Старый, который все это время рассматривал проносившийся за окном расцвеченный яркими огнями ночной город, повернулся к собеседнику:

– Действительно, контраст просто разительный. Если не знать, что ты в Москве… обычный европейский мегаполис… – И все-таки не удержался, чтобы не побрюзжать: – Однако, черт возьми, мне все равно не нравится здешний климат. – Они как раз проезжали мимо куцей колонны самосвалов, вывозящих снег. – И это середина марта?!

Машина сделала крутой вираж и, резко сбросив скорость, нырнула в проулок. Еще пять минут и, бесшумно затормозив, «волга» замерла у высоких ступеней подъезда.

Старый неторопливо выбрался из салона, задрав голову, прочитал название заведения, на его лице появилась ухмылка.

– Это что, в отместку за сравнение?

Молодой, улыбаясь, отрицательно качнул головой:

– Да нет, просто надо было как-то выбирать. В сегодняшней России слишком много приличных ресторанов, чтобы выбор можно было сделать по каким-то более разумным параметрам.

– Похоже, ты влюбился в эту страну, – все с той же ухмылкой сказал старый.

– А здесь иначе нельзя, – серьезно ответил молодой. – К тому же она вполне этого заслуживает.

Они помолчали, каждый занятый своими мыслями, потом старый весело сказал, стараясь, видимо, разрядить обстановку:

– Ладно, пойдем, посмотрим, какая кухня в этом «Луксоре».

Молодой кивнул и распахнул дверь.

Когда подали десерт, молодой, легким движением пальцев обратив на себя внимание старого, едва заметным кивком указал ему на одного из официантов:

– Обрати внимание вон на того мальчика.

Старый поднял бокал и, сделав вид, что разглядывает на просвет вино, покосился на официанта:

– Ого, похоже, твой мальчик собирается слегка облегчить карман одного из твоих любимых русских пьяниц. – Он с иронией посмотрел на своего сотрапезника. – И что ты предпримешь?

Молодой молча вскинул руку, привлекая внимания того самого официанта, который только что ловко избавил от бумажника одного подвыпившего гуляку в безвкусно-роскошном костюме от Валентино и совсем не подходящем к нему галстуке от Бриони. Тот мгновенно подскочил к столу.

– Молодой человек, я как-то поиздержался с наличными, не могли бы вы оказать мне услугу?

Официант настороженно уставился на него, пытаясь скрыть нервную тревогу за слащаво-вежливой улыбкой:

– Чем я могу вам помочь?

Молодой раскрыл бумажник, изящно продемонстрировав официанту и всем, кто хотел бы это увидеть, целую пачку кредитных карточек, заполнявших одно из отделений немаленького портмоне, небрежным движением пальцев вытащил пару, да так, что старый, не знай он его так долго, дал бы голову на отсечение, что вторую он зацепил случайно, и изящным движением протянул верхнюю официанту, уронив вторую на пол под столик. Причем со стороны казалось, что он даже не заметил этой потери.

– Банкомат при входе работает?

У официанта, который заметил упавшую карточку, сверкнули глаза.

– Да-да, конечно.

– Вот, снимите со счета тысяч десять. Шифр записан на обратной стороне карточки. – Полуобернувшись к старому, он пояснил этаким капризным тоном молодого сноба: – Я все время путаюсь в этих карточках. За последние полгода потерял уже штуки три. Прямо не знаю что делать.

Когда официант испарился, старый насмешливо произнес:

– И на какой результат этого спектакля ты рассчитываешь?

Молодой молча поднялся из-за стола:

– Пошли, перехватим его на выходе из зала.

Они столкнулись с официантом почти у самых дверей. Тот, увидев, что они уходят, расцвел радостной улыбкой и бросил алчный взгляд на еле различимую с такого расстояния карточку, валяющуюся на полу.

– Вот, пожалуйста, проверьте.

Молодой небрежным жестом принял деньги, отсчитал требуемую по счету сумму и, протянув ее официанту, внезапно замер, как будто приглядываясь к нему:

– Прошу простить мое любопытство, вы приезжий?

Тот сначала как будто смешался, но тут же дерзко вскинул подбородок и с вызовом произнес:

– А вам какое дело?

Молодой пожал плечами:

– Да нет, никакого. Просто мне показалось, что у вас какой-то странный акцент. Не подумайте плохого, дело в том, что я и сам приехал в Россию не так давно.

Официант повеселел:

– Да, в общем, я из Казахстана. А вы откуда приехали?

– Я? Из Германии.

Официант еле заметно вздрогнул, смущенно пробормотал: «Очень приятно» и попытался проскользнуть мимо. Но молодой, у которого оставалось в руке еще около семи тысяч рублей, задержал его и протянул деньги.

– Вот, возьмите.

Официант оторопел:

– Я?

Молодой кивнул.

– Ну да. – И он пояснил: – Мы – два русских человека, которые раньше жили за границей, а теперь вернулись домой. И я вижу, что сейчас вам тяжелее, чем мне. – Решительным движением он воткнул деньги официанту в ладонь и шагнул в дверь.

Они уже усаживались в машину, когда из дверей ресторана выбежал запыхавшийся официант. Подлетев, он распахнул дверцу и протянул кредитную карточку.

– Вот, вы потеряли.

Старый тихонько ахнул. Он был уверен, что все эти потуги пропадут даром. Человека не переделать, и все душещипательные истории на эту тему – не более чем сочинения для воскресных школ.

Молодой медленно протянул руку и, взяв карточку, сказал:

– Спасибо.

Официант облегченно усмехнулся:

– Чего уж там, – и, резко развернувшись, двинулся к дверям. У самых дверей он остановился и, окинув скептическим взглядом типа в костюме от Валентино, уютно устроившегося на ступеньках, достал из кармана бумажник и со словами: «Вот, дядя, возьми и больше не теряй» засунул его тому за пазуху. Старый покачал головой и протянул:

– Да-а-а. Не ожидал.

Молодой улыбнулся:

– Этих людей трудно назвать добропорядочными обывателями, но у большинства из них в душе до сих пор живы понятия чести и благородства. – Он был тих и задумчив. – Возможно, именно этим и объясняется, что они смогли объединить вокруг себя столько наций и языков. И я уверен, что они еще удивят этот мир, надо только помочь им вновь обрести достоинство…

Спустя три часа небольшой частный самолет марки «фалькон», натужно гудя турбинами, взлетел с обледенелой посадочной полосы Домодедовского аэропорта и ввинтился в ночное русское небо, развернувшись носом в сторону Европы. Старый сидел у иллюминатора с поднятой шторкой и смотрел на море огней, уплывающее назад. Когда зарево ночного города скрылось за горизонтом, он задернул шторку, откинулся на спинку кресла и улыбнулся. Пожалуй, ему начала нравиться эта страна, а климат… что ж, когда он был тралсом-черпаком на норвежском драккаре, у него никто не спрашивал, нравится ли ему климат. И ничего – выжил.

– Ну ладно, Роджер, я пошла. Уже поздно. Ирина, наверное, на меня сердится.

Фотограф вздохнул и наклонился вперед, пытаясь дотянуться губами до щеки, но девушка слегка дернула головой, отчего щека ее оказалась закрыта упавшей прядью рыжих волос, и насмешливо произнесла:

– Фу, Роджер, ты же уже большой мальчик. В твоем возрасте целоваться в подъезде – дурной тон.

Фотограф дернулся и, покраснев, резко отстранился:

– Саша, зачем ты надо мной издеваешься?

Рыжая кокетливо рассмеялась:

– Разве?

Качнувшись вперед, она мимолетным движением скользнула губами по его заросшей щеке и тут же, ловко вывернувшись из кольца вскинутых рук, стремительно взлетела вверх по лестнице. На середине пролета она приостановилась и, вскинув руку в прощальном жесте, бросила: «Ладно, не переживай, до завтра», после чего на оставшегося в одиночестве мужчину снова обрушился дробный стук ее каблучков, затем хлопнула дверь и все стихло. Фотограф задумчиво похлопал себя по карманам, извлек помятую пачку, сунул в рот сигарету, прикурил, на мгновение замер, уставившись на трепещущий язычок, который явно свидетельствовал о том, что рука, держащая зажигалку, немного дрожит, и со словами «Черт! Дерьмо!» толкнул дверь и вышел из подъезда.

Когда рыжая вошла в комнату, черноволосая сидела за компьютером и что-то сосредоточенно набирала.

– Привет, подруженька.

Черноволосая поморщилась и, на мгновение подняв руку то ли в знак приветствия, то ли прося не отвлекать, бросила:

– Привет… минуту!

Рыжеволосая кивнула и, положив сумочку на трюмо, подошла к шкафу.

Через пятнадцать минут, когда она, уже переодевшись и приняв душ, деловито орудовала лопаточкой, поджаривая на шипящей и плюющейся маслом сковороде пару солидной толщины стейков из свинины, на кухне появилась черноволосая. Плюхнувшись на табуретку, она с наслаждением развела руки, запрокинула голову и довольно выдохнула:

– Уф, сегодня целый день не разгибаюсь. Сначала на работе пришлось подготовить и разослать почти триста писем. А потом здесь, как пришла – села за свой. И вот только встала.

Рыжая в очередной раз перевернула стейки и, отключив огонь под кастрюлькой со спагетти, достала дуршлаг:

– Ну и надо было так надрываться?

Черноволосая поморщилась:

– Мойз… Дмитрий Иванович сказал, что завтра прибудет курьер.

Рыжая усмехнулась:

– Ничего, подождал бы денек-другой. – Черноволосая молча достала пачку узких, тонких сигарет, прикурила одну и, выпустив клуб ароматного, чуть пахнущего ментолом дыма, прищурила глаза. – Знаешь, – мечтательно сказала она, – когда-то, в сороковом, я послала Мойзеля ко всем чертям. Ну, на том балу у герцогов Мальборо… Ну, сразу после того как Черчилль снова стал премьером, неужели ты не помнишь?

Рыжая покачала головой:

– В то время, милая моя, я чистила котлы в бесплатной столовой в Варшавском гетто и думала, что моя жизнь подходит к своему печальному завершению.

Черноволосая посмотрела на нее долгим взглядом.

– Прости, – сказала она и замолчала.

После длинной паузы, за время которой на столе появились тарелки, хлеб и бутылочка кетчупа, рыжая с улыбкой сказала:

– Ай, не бери в голову… Вот интересно, почему практически каждого из нас когда-нибудь обязательно принимают за еврея или еврейку? Насколько я знаю, один только Мойзель никогда не попадал в такую ситуацию.

Черноволосая с усмешкой возразила:

– Ты не права. Он тоже побывал евреем. Впрочем, я бы не сказала, что его ПРИНЯЛИ за еврея. Просто в то время в Гейдельберге невозможно было быть банкиром и не быть евреем.

Рыжая понимающе кивнула:

– Ну да, я же забыла, что ты имела с ним роман гораздо позже, чем я, и потому лучше меня знаешь последнюю треть его жизни. – Она лукаво улыбнулась. – Честно сказать, многие, и я в том числе, считали, что тот громкий и шикарный скандал в сороковом ты устроила как раз в ознаменование вашего разрыва.

Черноволосая рассмеялась:

– ТОГДА я считала несколько иначе, но, судя по всему, ты права. Хотя мне до сих пор еще довольно трудно признаться в этом самой себе. Так ты о нем знаешь? – спросила она серьезно.

Рыжая кивнула:

– Конечно. Каждый из нас информируется о случаях отказа от надежды. И, могу тебе сказать, многие из нас были категорически против того, чтобы Мойзель встревал в ту авантюру с Освенцимом. – Она запнулась, потом, твердо глядя в глаза собеседнице, договорила: – И я в том числе.

Черноволосая молча затянулась сигаретой, задержала дыхание и выпустила дым через ноздри. В кухне стояла напряженная тишина. Наконец черноволосая разомкнула губы и сказала:

– Что ж, я это заслужила. – Она подняла глаза и, глядя в упор на рыжую, спросила: – А это твое мнение, ты с тех пор его изменила?

Рыжая улыбнулась и тряхнула волосами.

– Перестань, конечно же – да. Иначе я бы ни за что не согласилась поехать с тобой в эту глушь. К тому же тогда в моем отношении к тебе не было ничего личного. Просто Мойзель тогда попал в такую ситуацию, что мы вполне могли его потерять. А мы НЕ МОЖЕМ позволить себе потерять Мойзеля.

Они снова помолчали, думая об одном и том же, но каждая по-своему. Рыжая взяла вилку и кивнула черноволосой:

– Ладно, давай есть, а то все остынет. – Она хихикнула. – Если бы мой консультант-диетолог узнал, ЧЕМ я питаюсь по вечерам, он пришел бы в ужас.

Черноволосая удивленно посмотрела на нее, перевела взгляд на стол и… расхохоталась:

– Да уж… и не говори.

Когда они уже пили чай, хрустя (о ужас!) сушками с маком, рыжая вдруг спохватилась:

– Ты же хотела рассказать о чем-то, что там произошло после твоего знаменитого скандала на балу.

Черноволосая тряхнула волосами:

– А-а, не стоит. – Лицо ее приняло задумчивое выражение. – Впрочем… он ведь приехал ко мне после всего этого. Через неделю. Понимаешь, большая часть того, чем мы владели, была куплена на его деньги. Поэтому я всю неделю готовилась к еще более роскошному скандалу, назначенному на то время, когда он заявится ко мне и начнет требовать своего. О, – она мечтательно закатила глаза, – при мысли об этом скандале я испытывала настоящее вдохновение. Это был бы шедевр, настоящая жемчужина моей коллекции. А уж можешь мне поверить, я за свою жизнь закатила немало талантливейших скандалов.

Рыжая улыбнулась:

– Да уж знаем, наслышаны о твоем таланте.

Обе рассмеялись. Когда смех утих, черноволосая отодвинула в сторону чашку и, опершись локтями о стол, уложила на сомкнутые руки подбородок.

– Знаешь, он вошел в дом, поднялся в свой кабинет, бросил в саквояж несколько книг, взял открытую коробку сигар и… ушел. Он даже не зашел ко мне! Черт возьми, я почувствовала себя юной хулиганкой, которая разбила любимую чашку своего сильного, мудрого и доброго папочки, а потом, с испугу, сама же на него и наорала. А такие отцы никогда не бросают в беде своих глупых дочек. Поэтому, когда наш эшелон загнали в тупик на той польской станции, ну ты понимаешь… я имею в виду Аушвиц, я была абсолютно спокойна. – Она на мгновение умолкла и неожиданно добавила: – Вот только после того вечера я вдруг поняла, что не испытываю к нему никакого сексуального влечения. И это при том, что я охотилась за ним чертову уйму лет, что буквально бесилась от дикого желания при одной только мысли о том, как я затащу его в постель…

Рыжая согласно кивнула головой:

– Да. В этом мы все одинаковы.

Черноволосая удивленно воззрилась на нее:

– Что? У тебя было так же? Мне всегда казалось, что ты холодная как ледышка, что зажечь тебя можно только большой дозой напалма.

Рыжая рассмеялась:

– Ну, во-первых, большинство тех из наших, с кем мы время от времени встречаемся, уже побывали в моей постели, так что особого интереса к ним у меня нет. Во-вторых, я действительно несколько подуспокоилась. А в-третьих, дело даже не во мне. Просто… Мойзель, черт бы его побрал, ВСЕГДА оказывается прав. Я не знаю, в чем тут дело, но каких-то, как теперь говорят, паранормальных способностей я за ним не заметила. Может быть, дело в том, что его единственная страсть, которой он отдается всей душой, – это люди. Он изучил их как никто в мире. Даже в те периоды, когда он не проявлял особой активности, он все равно внимательно следил за развитием ситуации и явно испытывал удовольствие от того, что все правильно просчитал.

Черноволосая задумчиво кивнула:

– Да, это так, но я не понимаю, при чем здесь…

– Дело в том, что он приходит к нам, глупеньким, не тогда, когда мы рычим от дикого желания и кончаем при одной мысли о том, как затащим его в постель, а тогда, когда мы уже созрели, чтобы не просто поверить, но и осознать и принять тот факт, что он – именно папочка. Причем лучший из всех, кого могут желать взрослые дяди и тети. При этом мы сами еще даже не осознаем этого, но он всегда очень точно выбирает момент.

Черноволосая замерла, пораженная открывшейся ей истиной.

– Вот сволочь! – сердито воскликнула она. Рыжая усмехнулась:

– Брось, ты же получила все, о чем мечтала, – и полные бассейны роз, и страстные объятия, и ночи любви, уж я-то знаю, как он умеет превратить жизнь женщины в сказку, а плюс к этому еще и многое другое. Представь, во что превратилась бы твоя жизнь, если бы ты продолжала желать его как мужчину?

Черноволосая сердито фыркнула, но через какое-то время ее гнев угас, уступив место невеселой улыбке.

– Да, наверное, ты права, но, черт побери, я уже давно не чувствовала себя такой униженной.

Рыжая понимающе кивнула:

– Еще бы, ведь все это время ты считала, что именно ты затащила его в свою постель. Не волнуйся, когда я поняла то, что только что тебе рассказала, я тоже была взбешена. И, могу тебе признаться, мне на это понадобилось гораздо больше времени, чем прошло с момента ВАШЕГО расставания.

Они помолчали, потом рыжая задумчиво произнесла:

– Ты знаешь, он, наверное, последний, кто может бросить лозунг древних королей: «Все, кто любит меня, – за мной!» – и все, кто его знает, рванут за ним во все лопатки, невзирая ни на что.

Черноволосая с иронией посмотрела на подругу:

– Да уж знаю, иначе какого черта мы с тобой здесь делаем?

Рыжая взглянула на черноволосую с недоумением, но тут до нее дошло, что они сами – ярчайшее подтверждение ее же собственных слов, и она расхохоталась. Через мгновение к ней присоединилась и черноволосая.

Когда они успокоились, черноволосая спросила:

– Ну ладно, давай оставим эту тему. А как твои дела?

– Как и ожидалось, – со смешком ответила рыжая. – Еще пару месяцев, и они все будут есть у меня с ладони. Но самое забавное знаешь что? Похоже, в меня сильно втрескался наш редакционный мачо. Он возит меня на своей машине, регулярно платит за мой обед и вечерами провожает до дома. А сегодня, представь себе, он даже пытался поцеловать меня.

Черноволосая сделал круглые глаза:

– Не думала, что при таком обилии симпатичных мордашек на нас с тобой здесь кто-нибудь клюнет.

– При чем здесь мордашки? – запротестовала рыжая. – Где ты видела мужчину, который влюбляется во внешность? Реагирует – да. Пожирает глазами – естественно, но… Мордашки, ножки, сиськи и попки они любят рассматривать на красочных картинках, а вживую – подавляющее большинство таких просто боится, а более храброму или, вернее, наглому меньшинству нужно только одно… Так что любовь в этом случае абсолютно ни при чем.

– Ну не знаю, – сказала черноволосая, качая головой. – Мне никогда не мешала моя внешность, да и ты тоже обычно предпочитаешь выглядеть… попривлекательней.

– Милая, по-моему, ты забыла, мы же говорим о любви, – заметила рыжая. – А разве тебе или мне нужна любовь? Влюбленность, страсть, поклонение – да, но любовь… Мы с тобой давно уже не можем позволить себе такой роскоши. А что касается мужчин, то ты права в одном. Они ДУМАЮТ, что им непременно нужна красавица. Причем больше для того, чтобы перед кем-нибудь прихвастнуть. – Она рассмеялась. – Знаешь, мне рассказали, очередной анекдот на это тему. Очень показательный. Вот послушай: «Попал мужик после кораблекрушения на необитаемый остров. Обжился, приспособился. И надо же такому случиться, что через пару лет рядом затонула роскошная яхта, а из всех, кто на ней был, спаслась только Клаудия Шиффер. Ну та, супермодель».

Черноволосая ревниво фыркнула:

– Тоже мне, супермодель…

– Не перебивай. Так вот дальше: «Мужик ее накормил, обогрел, и стали они с ней жить.» И вот эта супермодель замечает, что мужик как-то погрустнел. Она к нему и так и сяк, что, мол, тебе, родной, надобно? А он возьми да и попроси: «Загримируйся, Клава, под мужика». Та удивилась, но волосики подобрала, костюмчик мужской надела, усики подвела и предстала перед ним. Тот оживился, бражки достал, разлил по стаканам. Выпили, тут хозяин и говорит: «Слышь, мужик, ты не поверишь, но я с Клаудией Шиффер живу!».

Когда смех затих, черноволосая спросила:

– Так ты что, собираешься завести интрижку?

Рыжая задумчиво улыбнулась:

– Да нет, просто… у них даже мачо какие-то странные, такие романтичные, ранимые, они просто думают, что это они-де покоряют женщин, а на самом деле они ищут любви. Этот мальчик просто сильнее других запутался в моих сетях. Ну да ладно, а как твои успехи?

Черноволосая хмыкнула:

– Да так, потихоньку. – Она взяла со стола чашку с остывшим чаем и сделала глоток. – Знаешь, ты будешь смеяться, но я пришла к выводу, что Мойзель опять оказался прав.

Рыжая отреагировала на эту сентенцию, послав своей подруге взгляд, каким смотрят обычно на того, кто вспоминает вдруг такой старый анекдот, что не стоит даже спрашивать окружающих, знают ли они его, – достаточно произнести одно-два ключевых слова, например: «Василь Иваныч, подвинься…»

– Не язви, пожалуйста. Просто у этой страны ТАКОЙ потенциал, что, даже если бы мы не пришли, через два-три года здесь все равно начался бы такой подъем, что всему остальному миру он показался бы вертикальным взлетом. – Черноволосая прищурила глаза, будто кошка, только что втихаря уполовинившая банку густой домашней сметанки. – Черт возьми, я чувствую себя прямо каким-то царем Мидасом. Здесь можно вкладывать деньги КУДА УГОДНО: в землю, в сервис, в транспорт, в научные разработки, в промышленность, и спустя год-другой ты будешь купаться в прибыли. Только в эту область можно вложить порядка тридцати-сорока миллиардов долларов и через восемь-десять лет удвоить капитал.

Она замолчала и, вскинув очи вверх, замерла, наслаждаясь открывшимися перспективами. Но рыжая быстро вернула ее на землю:

– Возможно, но мы пришли. И сейчас все зависит от того, как получится у Мойзеля. Если ему удастся, то твой вертикальный взлет превратится в ракетный старт, а если нет…

Черноволосая усмехнулась:

– Не волнуйся, разве это его первая авантюрная идея, которая воплотилась в жизнь? Ты же знаешь – «Мойзель всегда оказывается прав».

Рыжая вздохнула:

– Хотелось бы… – Она подняла голову и с беспокойством посмотрела на подругу. – Скажи, ты хорошо поняла, что он задумал?

– А что в этом непонятного? – удивленно вскинулась та. – Он хочет восстановить в этой стране монархию и стать ее королем.

– Если бы только это… – с невеселой улыбкой сказала рыжая. – Ах, если б только это… – Она помолчала, кусая губы, потом сказала: – Он хочет стать не просто королем этой страны, он собирается стать единственным монархом этой планеты, АБСОЛЮТНЫМ!

Черноволосая вздрогнула. Некоторое время в кухне стояло тяжелое молчание. Наконец черноволосая прошептала:

– Значит… опять война?

Рыжая, помолчав немного, ответила вопросом на вопрос:

– А разве ты знаешь иной способ стать властелином мира?

Заскрипели тормоза, вагон дернулся, лязгнули буфера, мужик, стоявший позади Дашуни, качнулся вперед, пребольно заехав ей локтем между лопаток, но, вместо того чтобы извиниться, только выругался в пространство. Дашуня посмотрела на него через плечо, но тут же отвернулась. Мужик был толстый, небритый и злой. Рядом с ним громоздился небольшой Эверест из клеенчатых баулов, от которых несло салом и копчениями. Дашуня, до сих пор успешно противостоявшая этим ароматам, из-за неожиданного удара в спину слегка расслабилась, и ее рот тут же наполнился слюной. Последний раз она ела вчера вечером. Дашуня сердито сглотнула слюну и задержала дыхание. Впереди гулко лязгнуло: это проводница распахнула дверь и откинула ступеньку. Народ, толпившийся в проходе, заволновался и двинулся вперед.