Текст книги "Конечная"

Автор книги: Роман Смородский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Целые столы стояли в два ровных ряда, как и тяжелые скамейки за ними. На каждом было расставлено по четыре тарелки с жиденьким картофельным пюре и рыбными – Диана наконец вспомнила запах – котлетами, а также по четыре граненых стакана с какао. В животе девочки громко заурчало.

– Садись с нами, – махнул рукой Костя. – Пашка, эт' само, подвинется. Да, Паш?

– Д-да, к-конечно, – заика чересчур поспешно передвинул свою уже опустевшую посуду на край стола и Диана послушно присела за противоположный край.

– Ешь, – подбодрила ее Тина, поглаживая свою челку. – Этим не наешься, но хоть вспомнишь вкус…ну не руками же! Вон, у тебя ложка лежит.

Девочка выронила неожиданно горячую котлету и так же послушно взяла в руку ложку.

– Другим концом, – с пониманием подсказал весело болтавший ногами Костя.

Диана перевернула хитроумный прибор, по-детски зажав его в кулаке. Правая рука слушалась неожиданно плохо.

– Т-ты п-правша? – с усилием спросил Паша.

– Сейчас-то уже вряд ли, – усмехнулась Тина. На непонимающий взгляд Дианы она пояснила. – Туман в голове пройдет. Леворукость – нет.

– У меня так и не прошла, – радостно подтвердил Костя.

– Да у тебя и ум не особо восстановился, – съязвила Тина.

Костя вдруг помрачнел и отвернулся. Диана заметила в краешке его глаза слезинку.

– Ну, то есть… – девушка вздохнула. – Зря я это, извини. Я не хотела.

– Проехали, – буркнул мальчик, украдкой вытерев щеку пятерней.

– Ты очень храбро поступил там, внизу. Я знаю, чего тебе это стоило, после предыдущей встречи с Маканом. Если бы не ты… – Тина снова вздохнула, придвинулась к Косте и призывно развела руки. – Мир?

– Черт с тобой, – проворчал тот с плохо скрытым удовлетворением от заслуженного признания, придвинувшись навстречу и позволив себя обнять. – Мир.

Вскоре еда была съедена, а какао – выпито. Как и говорила Тина, чувства насыщения это не принесло, но знакомые с детства вкусы как будто помогли Диане заново выстроить некоторую часть разрушенного сознания. По крайней мере, в достаточной степени, чтобы она смогла сформулировать вопрос:

– Что…что он со мной сделал?

– Макан? – Костя уже успел снова повеселеть, но тут перешел на театрально-гнетущий шепот. – Он приходит за теми, о ком никто не беспокоится. Приходит и съедает у них…что-то.

– Рассудок, – подсказала Тина. – Сознание. Ум. Что-то такое. По крайней мере, какую-то часть.

– Ага, – подтвердил мальчик, утерев подтекающий нос тыльной стороной ладони. – Ты постепенно забываешь все, что знал и умел. Несколько минут – и ты сидишь, как эт' само, капуста на грядке, и пускаешь пузыри из носа, пока он не наестся. Хуже и придумать сложно. Никому не пожелаешь.

– И поэтому, – Тина строго наставила на Диану палец. – Слушать надо, когда тебе помочь пытаются. Не ты одна могла пострадать, ясно?

– Ясно, – откликнулась та.

Тина уронила руку на стол и устало фыркнула. По тону гостьи было очевидно, что из сказанного она поняла в лучшем случае половину. Но ликбез выживания откладывать больше было нельзя, и она заговорила, стараясь произносить слова медленно и четко:

– Значит так. Если заиграет веселый марш задом наперед – смотри только в пол. Увидишь зеленые глаза – съедешь с катушек тут же и навсегда. Поняла? Дальше: зеркала мы завесили простынями, к ним не подходи вообще. Мы не знаем, на каком из них нарисована лесенка. И главное: если услышишь скрип…

– Беги, – внезапно без заикания выпалил Паша. Диана заметила на его лбу капли пота.

– Беги, – подтвердила Тина. – Гроб на колесиках и так сожрал слишком многих. Когда он близко, хочется в него лечь. С двух-трех метров – непреодолимо. А из тех, кто лег, уцелел только Паша.

Диана снова перевела взгляд на заику. Тот вцепился обеими руками в край стола. Его правый глаз дергался почти непрерывно.

– Что… – слова, как и мысли, все еще давались ей с трудом. – Что там было?

Лицо подростка исказила нечеловеческая мука. Глаза закатились, а руки отцепились от стола и бешено выплясывали в воздухе в тщетных попытках что-то изобразить. Вместе со звуками из его рта, в уголке губ показалась пена:

– Т-т-т г-г-г гр-гр-гр гл-гл-гл к-к-к…

Тина с Костей одновременно сорвались со своих мест. Мальчик схватил друга за руки, с огромным трудом удерживая их относительно неподвижными, а девушка склонилась над ним, прижав к груди его голову и успокаивающе поглаживая по волосам.

– Ш-ш-ш, все хорошо, его здесь нет. Только мы, мы с тобой, видишь? Видишь? Все хорошо…

– Не спрашивай, – бросил через плечо Костя. – Не может он. Ни сказать, ни написать, ни нарисовать. Слишком сильно эт' само, колотит.

Диана виновато потупилась. Следующие несколько минут она занималась тем, что пыталась уложить в голове поступившую информацию. То ли от убедительности рассказчиков, то ли от помутнения рассудка, она ни на секунду не подвергала ее сомнению. Только когда Костя с совсем не по-детски тяжелым вздохом опустился на скамью напротив, она вышла из оцепенения.

– Вот так, молодец, – негромко приговаривала Тина, поддерживая у Пашиных губ стакан с какао. – Ты у нас сильный, ты справляешься. Уже легче, правда? Ты пей-пей…

– Тина, – странно изменившимся голосом окликнул ее Костя, сосредоточенно разглядывая алюминиевую ложку со следами сгибов. – Эт'само…Мы одни. Повторяю, мы одни. Никто сейчас в столовую не вошел. Совсем никто.

Диана непонимающе подняла голову. Неестественно глядя прямо перед собой, ребята вылезли из-за стола и, как по команде, двинулись в сторону кухни.

– А давайте поиграем, – с нажимом проговорила Тина и пихнула Диану локтем, проходя мимо. – Видите – под потолком штукатурка осыпалась? Мне кажется, это пятно похоже на…

Со стороны входа раздался тяжелый хрип. Диана рефлекторно повернула голову. В ее сторону, согнувшись почти пополам, двигался еще один подросток. Но этот разительно отличался от остальных.

Его синюшно-белая кожа блестела, как воск, еще сильнее выделяя черные с красным провалы глаз и открытого рта, из которого, оставляя темную дорожку на полу, стекала слегка пузырящаяся черная жижа. При движении он ритмично содрогался и прерывисто хрипел – казалось, что он уже очень долго переживает сильнейший приступ рвоты.

– На котенка, – отрывисто подсказал Костя, нарочно шмыгнув погромче.

– Б-без хв-воста, – кивнул Паша. – Д-давай с-с-с нами, Д-д-д…

– Кто это? – спросила Диана, наконец поднявшись. – Ему плохо?

– Здесь. Никого. Нет, – отчеканила Тина. – Позже все объясним. А сейчас иди сюда и поиграй с нами.

Девочка перевела непонимающий взгляд на странного изгоя. Тот уже подошел достаточно близко, чтобы его хрип пробирал сильнее, чем скрип пенопласта по стеклу. Но еще больше пробирал его взгляд. Наполненный нечеловеческой ненавистью взгляд бездонных черных глаз с полностью залитыми кровью белками.

– Если бы здесь кто-то был бы, – осторожно, подбирая слова, проговорил Костя, с мольбой скосив глаза на Диану. – Он бы ушел, если бы его эт' само…не замечали.

Паша сглотнул и сделал шаг назад, пытаясь вслепую нашарить руку проблемной гостьи, но та отстранилась и упрямо топнула ногой:

– Так нельзя! Ему больно!

– Д-диана… – Паша сделал еще шаг, но опоздал – бледный мальчик добрался до нее первым.

Хрип резко оборвался и в комнате воцарилась тишина. Тина осторожно обернулась и выругалась шепотом.

Кроме них троих в столовой никого не было.

***

Холодно. Холодный белый свет мучительно режет глаза. Холодная белая подушка, холодная белая простыня, холодная белая стенка, твердая, как стиснутые до скрипа зубы. А где-то глубоко в животе – единственный, кажется, во всем мире источник жара. Как будто кто-то залез туда раскаленной докрасна кочергой и пытается намотать на нее кишечник. Стон сквозь зубы – никто не слышит. Никто не хочет слышать. Никто не придет. Никогда.

Пробел в помутненном сознании милосердно выдернул Диану из кошмара. Она скатилась с койки и скорчилась на полу, держась за живот. Боль. Оказывается, она не знала ее и наполовину.

Прочь – хоть на четвереньках, хоть ползком – прочь от этого ледяного света, бьющего с потолка. Коридор. Сестринский пост. Безликая фигура занята какими-то бумагами. Холодная белая фигура.

– Я не могу выписывать лекарства, – раздраженно говорит она уже в тысячный, миллионный, миллиардный раз. – Доктор будет завтра в одиннадцать. Иди в палату.

Хочется кричать на эту фигуру, хочется бить ее кулаком. Но тело скручивает приступ рвоты. Он продолжается, хотя желудок давно уже пуст. Он продолжается, не давая вдохнуть. Последний воздух с хрипом выходит из легких…или этот хрип слышится где-то сзади? Неважно. Это одно и то же. А фигуры больше нет. Вместо нее перед глазами стена. Холодная. Белая.

Холодно. Холодный белый свет мучительно режет глаза. Холодная белая подушка, холодная белая простыня, холодная белая стенка, безразличная, как и положено камню. В животе проворачивается невидимый нож. Белый. Горячий. Стон сквозь зубы – никто не слышит. Никто не хочет слышать. Никто не придет. Никогда.

Пробел. Она снова в коридоре. Мимо проносятся размытые тени. Они говорят, смеются, они живут. Они ничего не могут сделать. Они не хотят ничего сделать. Будь они прокляты за то, что живут. Будь они прокляты.

На этот раз она успевает заметить его приближение. Кровь в белках его глаз. Кровь в стекающей из его рта черной слизи. Он согнут, держится за живот. Диана знает, что он чувствует. Она испытала это бессчетное количество раз вместе с ним. Она хочет убежать, но ноги вязнут в черной жиже, покрывшей уже весь пол. Он тянет к ней руку – и все исчезает, растворяется в ровном, безжалостном свете.

Холодно. Холодный белый свет мучительно режет глаза. Холодная белая подушка, холодная белая простыня, холодная белая стенка – лед, который никогда не растает. В животе пылает адское пламя. Внутренности выкипают через горло ритмичными обжигающими толчками, оставляя пятна на подушке. Желтая желчь. Черная кровь. Стон сквозь зубы – никто не слышит. Никто не хочет слышать. Никто не придет. Никогда.

Пробел. Размытый коридор, уходящий в обе стороны бесконечно. Она хочет бежать, но не может. Она не может бросить его.

Пошатываясь, держась за живот, в котором еще живы отголоски боли, Диана развернулась и вошла обратно в палату. К единственной четко видимой койке. К ее вечному пленнику, чей предсмертный хрип длится без конца и начала, заставляя его тело корчиться в судороге.

– Тебе больно, – сказала она, положив руку на его белое, скользкое от холодного пота плечо. – Я знаю, тебе очень больно. И мне жаль. Мне ужасно жаль. Правда.

Рот бледного мальчика перекосился еще сильнее, когда он обратил на нее свои бездонные зрачки. Диана ясно видела в них ненависть. Холодную. Белую.

– Никто к тебе не пришел, – прошептали ее губы. – Никто тебе не помог. Я понимаю, почему ты злишься. Правда, я понимаю. Если бы я только могла как-то облегчить…

Ее внимание привлекло бурое пятно на полу. Мишка. Лучший друг детства. Должно быть, выронила, когда поднималась с койки.

Повинуясь внезапному порыву, она подняла его, провела на прощание рукой по плюшевому затылку и осторожно вложила в холодные влажные руки своего мучителя.

– Ты больше не один, – сказала она ему на ухо. – Я отдаю тебе самое дорогое, что у меня есть. Своего единственного друга. Теперь он и твой друг тоже.

Бледный мальчик с трудом перевел взгляд на свое приобретение. Его пальцы (холодные, белые) с хрустом сжали игрушку в конвульсии.

– Наверное, мы не заслуживаем твоего прощения, – на щеку мальчика капнула теплая слеза. – Но я прошу тебя, прости нас. Тех, кто не смог помочь, когда был нужен. Тех, кто не захотел быть рядом, когда ты был один. Тех, кто был жив, когда ты… – вторая слеза капнула на шею, прочертив невидимую дорожку. Диана легла рядом с мальчиком и обняла его, прижав к себе почти так же крепко, как он прижал к груди ее мишку. – Я буду с тобой, пока нужна, только… Пожалуйста, прости нас всех.

Уже не так холодно. Угасает, растворяется жестокий, ослепительный свет. По животу резануло – в последний раз – и отпустило. Диана открыла и протерла от слез глаза. На пыльной голой койке она была одна. Кошмар исчез вместе с мишкой. Глаз зацепился за надпись на стене – кажется, нацарапана на побелке ногтем много лет назад.

«Спасибо».

Диана горько улыбнулась и прошептала:

– Надеюсь, тебе больше не больно.

***

– Диана! – донесся крик из-за поворота в дальнем конце коридора.

Девочка вздрогнула и заспешила было навстречу, но тут ее внимание привлекла простыня, висящая на прямоугольной рамке напротив лестницы.

Кажется, Тина говорила об этом. «Простынями мы завесили зеркала» или что-то такое.

С замиранием сердца Диана потянула за край посеревшей от времени ткани. Дело в том, что с самого ее знакомства с местными ее мучил крепко засевший в глубине подкорки вопрос…

Тряпка с тихим шорохом упала на пол. Диана с легким удивлением коснулась указательным пальцем своих губ и склонила голову набок. Медленно, неуверенно на ее лице расцветала улыбка. Ну конечно, это ее черты. Ее настоящие черты, несколько размытые и неопределенные, но такие знакомые и родные. Что же там еще могло быть, верно?

– С ума сошла! – ахнула Тина и бросилась вперед. В несколько странных движений вслепую зеркало снова было завешено тряпкой.

Диана перевела недоуменный взгляд на свою спасительницу.

– Ты видела лесенку? – встревоженно поинтересовался подбежавший Костя. – На зеркале была нарисована лесенка?

– Нет, – ответила девочка. – Я не видела. Кажется…

– Уходим, – отрывисто бросил Паша, беспокойно оглядываясь. – П-плохой этаж.

– А смысл? – обреченно махнула рукой Тина. – Вся больница взбаламутилась. Если уходить, то уходить из нее вовсе.

– В п-пустошь? – заика с сомнением покачал головой. – Т-там н-не лучше.

– Если вы уходите, можно мне с вами? – встряла Диана.

– Дура! – с неожиданной злостью выкрикнул Костя и шмыгнул носом, пряча мокрые глаза. – После всего, что видела? Иди домой! Живи там и радуйся!

– Вы не понимаете… – тихо проговорила Диана, опустив глаза, и обняла себя, будто пытаясь закрыться от чего-то. – Год назад мама сказала мне, что если я не стану нормальной, она сдаст меня в психушку и никогда оттуда не заберет. В прошлом месяце я не смогла отмазаться от физкультуры в бассейне. Меня отправили в мужскую раздевалку, а когда я отказалась там раздеваться, двое одноклассников схватили меня и держали, пока третий избивал свернутым мокрым полотенцем. А вчера прямо в школьном коридоре, при всех, старший парень пригнул меня головой к своему паху, требовал встать на колени и показать ему, какая я «девочка»…

– Я не знал… – виновато пробормотал Костя. По его щекам побежали слезы, и он даже не думал их прятать. – Никто не должен…

– У меня нет жизни, – в голосе Дианы тоже зазвенели слезы. – Мне приходиться жить чужую. Вы знаете, каково это, когда кругом столько людей – целый мир! И никто, совсем никто не считает тебя полноценным человеком? Меня унижают дома, унижают в школе, унижают на улице, меня уже дважды грозились убить. Вы знаете, каково жить в постоянном страхе? Я нигде…я никогда…мне ни разу еще не было так хорошо, как с вами. Не прогоняйте меня…пожалуйста…

Горькие слезы покатились по ее щекам, но тут же она ощутила, как их вытирает прохладная тонкая рука.

– Ну-ну, – ласково прошептала Тина, поглаживая новую подругу по плечу. – Мы не гоним. Мы просто беспокоимся, что с нами тебе будет хуже.

– Точно будет, – буркнул Костя. – В пустошах – Ворон, здесь – ты уже повидала, что…

– Что за ворон? – переспросила Диана, отчаянно стараясь не всхлипывать.

– Господин Ворон, – с каким-то благоговейным страхом отозвалась Тина. – В пустошах нельзя долго без огня, а к огню каждый раз приходит он. Приносит подарки – игрушки, украшения, одежду…

– Звучит не так уж страшно, – улыбнулась сквозь слезы Диана. – А почему Ворон?

– У него есть маска, – мрачно ответил Костя. – С черными перьями и большим острым клювом. Когда он ее надевает, нужно упасть на землю и не шевелиться. Даже глазами двигать нельзя. Если шевельнешься…

Мальчишки одновременно бросили взгляды на Тину и тут же смущенно отвернулись. Та, поколебавшись, отстранилась и отодвинула рукой челку.

На месте виска и второго глаза в ее черепе зияла кроваво-красная дыра, будто пробитая несколькими точными ударами чего-то узкого, но твердого и очень острого. Увидев в глазах Дианы страх, она опустила волосы на место, снова скрыв свое увечье, и проговорила:

– Это больно. Очень.

– Мне…мне так жаль… – Диана несмело дотронулась до руки Тины. – Правда жаль. Но все же…все же вы выжили. Значит и я смогу.

– Выжили? – губы Тины исказила болезненная усмешка. – Я бы так не сказала. Неужели ты еще не поняла, что мы трое давно мертвы?

– Мертвы… – слабым эхом повторила Диана. Она, наконец, начала понимать.

– К тому же, открою тебе секрет: мы трое были здесь не единственными обитателями. В разное время нас было несколько десятков. Ты понимаешь, что это значит? Десятки детей самыми ужасными способами теряли разум, жизни, души – и все это практически у меня на глазах. Поэтому я спрошу в последний раз: ты хорошо подумала?

– Да, – тихо ответила Диана после паузы, сглотнув, и подняла на Тину взгляд, полный страшной, тяжелой решимости. – Да. Все лучше, чем…

– Ничего ты не понимаешь! – взорвался было Костя, но Паша остановил его жестом.

– Хв-ватит. Она ре-ре-ре…решила.

Троица помолчала. Затем Тина вздохнула и грустно произнесла:

– Насколько я понимаю, сейчас ты спишь, укрывшись одеялом. В следующий раз ложись без него. Сначала будет очень холодно, холоднее, чем тебе когда-либо было. Потом холод отступит и ты испытаешь такую же абсолютную боль. А потом…потом начнется непрекращающийся кошмар, из которого не будет хорошего выхода. Не говори, что ты готова. Никто не может быть готов к такому.

Диана медленно кивнула головой на одеревяневшей шее. Ей было непередаваемо страшно. Но другого пути она не видела.

– Вс-стретимся на п-первом… – Паша побледнел, не договорив.

В следующее мгновение все поняли, почему.

– Гроб на колесиках, – прошептал Костя и схватился за руку Тины, как утопающий за дырявый спасательный круг. – Бежим!

Троица ринулась к лестнице. Паша на бегу схватил Диану под локоть, но не смог сдвинуть с места и остановился сам. Он тормошил ее за плечо, что-то кричал ей с расширенными от запредельного ужаса глазами, но смысл криков до нее не долетал. Как загипнотизированный удавом кролик, она смотрела на приближающуюся угрозу.

Из дальнего конца коридора в ее сторону медленно, с режущим ухо скрипом ехала медицинская каталка. На таких, должно быть, перемещали по местным коридорам лежащих без сознания пациентов. Сколько из них бились в горячечном бреду? Сколько умирало? Сколько было уже мертво?

От других подобных каталок эту отличало наличие полупрозрачной пластиковой крышки. Словно в ответ на долгожданное внимание, крышка так же медленно и плавно откинулась, обнажив жесткое на вид нутро, выстланное бурой клеенкой. И эта жесткость вдруг показалась Диане самым приятным, самым желанным тактильным ощущением на свете.

– …ись, – долетело до ее слуха как сквозь вату.

«Интересно, – мелькнуло на задворках ее сознания. – Почему крышка будто вся исцарапана изнутри?»

В ее левую щеку с оглушительным хлопком врезалась Пашина пятерня.

– Проснись! – истошно, с надрывом выкрикнул он, за секунду перед тем, как его утянули на лестницу руки друзей.

И Диана вдруг вспомнила. Вспомнила, что ей говорили про гроб. Вспомнила – и тут же ощутила, что стоит на границе такого ужаса, которому люди боятся даже придумывать название. В последний момент она дернулась, закричала – и проснулась.

***

Коридор, лестница, коридор – Валентин бежал так быстро, как ему позволяли закостеневшие от холода суставы.

«Она ведь передумала, да? – отчаянно билось у него в голове. – Пожалуйста, хоть бы она передумала!»

Он нашел ее на третьем этаже, свернувшуюся у выбитого окна.

Способности его не подвели. Это и был мальчик в шапке со смешным синим помпоном. Мальчик, который очень хотел, чтобы его звали Дианой.

«Или девочка? – мелькнуло в голове Валентина. – Одна против целого мира…»

На ее синем лице лежал тонкий слой снега. Должно быть, прошла уже пара дней. Той ночью был сильный мороз, а следующей – снегопад…

Онемевшие, и не только от холода, пальцы с трудом попадали по кнопкам телефона.

– Алло?

– Я нашел ее, – тихо сказал Валентин, опустившись на колени рядом с телом.

– Ее? – не понял голос. – Нашего дурачка что ли? Так тащите его домой! Я ему устрою…

– Она не придет, – перебил отца экстрасенс с предательской дрожью в голосе. Ужасные слова. Просто произнести их уже было пыткой.

– Что значит она?! – загремели на том конце трубки. – Что значит не придет?! Я из него эту дурь выбью, так и передайте, выбью!..

Валентин нажал на красную кнопку и несколько секунд слушал бездушную тишину в трубке – слушать ее было легче, чем заботливого отца, утратившего ребенка. Затем тяжело поднялся и перевел взгляд в окно.

Он увидел бескрайнюю пустошь. Где-то далеко и вместе с тем совсем близко на ее холодных просторах неуверенно разгорался костер, а над ним сгрудились четыре хрупких на вид фигурки.

Паша заметил наблюдение первым. Он что-то отрывисто бросил остальным и шагнул вперед в отчаянном порыве защитить их от неведомой еще угрозы. Экстрасенс поднял руку в успокаивающе-приветственном жесте и заставил себя улыбнуться. Диана пригляделась, сощурив глаза, и неуверенно махнула рукой в ответ.

– Пусть у вас все будет хорошо, ребята, – прошептал Валентин с отчаянной и почти безнадежной, но все же – верой. – Пусть у вас все будет хорошо.