Текст книги "Франсуа Антон Месмер"

Автор книги: Роман Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Все как бы впадают под влиянием жезла или упорного взгляда Месмера в обморочное состояние или гипнотический сон. В этот момент Месмер торжественно произносит: «Кризис наступил».

Специальные служители тотчас подхватывают особенно беспокойных больных и относят в «зал кризисов», где им свободно дают сотрясаться в самых неистовых истерических судорогах.

По учению Месмера, после такой разрядки, скорее похожей на массовый психоз, наступает освобождение от болезни. Флюид, проникший в тело пациента, вытесняет ее и приносит исцеление.

Недруги Месмера по-прежнему потешались над его методом. Теперь его обвиняли в том, что магнетическое лечение опасно для нравов. Бульварные писаки в глумливых статейках утверждали, будто в «зале кризисов» особо нервные дамы получают успокоение (читай – удовлетворение) обычным физиологическим путем. А завзятые ловеласы ожидают от магнетизма одного – оживления своей утомленной мужской силы. Так, казалось бы, медицинская проблема становится в центре внимания, изрядно подпорченная гривуазным подтекстом.

От журналистов не отстает театр. Месмеромания переносится на подмостки, и осенью 1784 года итальянская королевская труппа разыгрывает фарс под названием «Современные доктора». Автор пьески некто Раде, мелкий стихотворец, высмеивает Месмера с его магнетизмом и флюидом. Но фанатики, слепо верящие в месмеризм, освистывают пьесу и ее автора.

Дальше больше – фанатизм нарастает. Стоит Месмеру показаться на улице, как больные и здоровые бросаются к нему, чтобы только дотронуться до его одежды. Все они слепо верят в магию его личности, в его способность творить чудеса. А так как не всем удается попасть на прием к магу и волшебнику, в продаже появляются так называемые маленькие «ушаты», чтобы лечиться по методу Месмера на дому. Но и это не всем по карману. Тогда пророк и маг намагнетизировал дерево на улице Бонди, и сотни человек веревками привязывают себя к нему и ждут «кризиса». Возникают магнетические рощи и гроты, тайные кружки и ложи, дело доходит до открытых схваток между сторонниками и противниками Месмера, происходит даже несколько дуэлей.

Итальянец при дворе Турракины

Могущество Месмера растет, множится слава, растут и его доходы. Тем временем в его доме, как когда-то в Вене, часто, когда хозяин свободен от сеансов, собираются гости. Не забывают Месмера и старые друзья, знакомые еще по Вене. Когда оказывается в Париже, к нему непременно заглядывает Моцарт, бывает да Понте и Метастазио, посещает Касти. Всех их интересуют сеансы волшебника, и каждый хочет незаметно присутствовать на них. А Касти даже решился на себе испытать метод Месмера и с его помощью излечился от мучившей его мигрени. После магнетических сеансов, как когда-то в Вене, они проводили вечера за беседой.

Касти был отличным рассказчиком и охотно поведал свою историю. В чем-то она походила на то, что пришлось пережить в Вене и Месмеру: преследование и изгнание. Это, несомненно, их сближало.

В шестнадцать лет, окончив семинарию, Джанбаттиста Касти уже имел звание профессора красноречия и был известен как сочинитель стихов. Однако как поэта его не очень привечали. Неудачи на поэтическом поприще не обескуражили его. Он начал писать новеллы. В них сразу же проявился его язвительный талант острослова и охальника.

Описание любовных похождений и насмешки над церковниками принесли ему скоро такую известность, которой не мог тогда похвастаться, пожалуй, ни один поэт. Из-за этого-то, собственно, и начались у него неприятности. За дерзкое поведение и слишком вольные сочинения Джанбаттиста Касти был предан анафеме и выдворен из Рима. Пришлось отправляться в изгнание. Впрочем, сожалеть об этом ему особенно не пришлось. Он обосновался во Флоренции, где стал близким ко двору поэтом. Отсюда он начнет свой путь к европейской известности, несколько, правда, скандальной, но все же славе.

После нескольких лет жизни во Флоренции Каста оказался в Вене. Его привез сюда Иосиф II, которому во время поездки во Флоренцию приглянулся остроумный и веселый итальянец. В австрийской столице Каста пытался войти в милость Марии-Терезы, стремясь получить звание придворного поэта вместо подвизавшегося там Метастазио. Оба они были однокашниками по итальянской академии «Аркадия», основанной в 1690 году в Риме. Метастазио был приглашен в Вену, где стал очень популярен как поэт и либреттист многих опер. Здесь, в Вене, они и встретились вновь. Оба были завсегдатаями музыкальных вечеров в доме Месмера и ценили его тонкий вкус знатока музыки и литературы.

Тогда же Месмер прочел в рукописном списке нашумевшее сочинение Каста «Татарская поэма». Каста читал поэму при венском дворе. Иосиф II не присутствовал при чтении и пожелал сам познакомиться с ней. Автор поднес ему красиво переписанный от руки экземпляр. Прочитав, император остался недоволен.

Поэма являлась острым политическим сочинением и могла серьезно осложнить австро-русские отношения, с таким трудом только что налаженные во время свидания Иосифа II (он значился под именем графа Фалькенштейна) и Екатерины II в Могилеве. Встреча запомнилась своей пышностью и великолепием. Были сооружены триумфальные ворота, состоялся парад войск и маневры, по вечерам шли балы и запускали фейерверк, была заложена церковь во имя Иосифа, на строительство которой австрийский император и русская императрица выделили изрядные суммы. Словом, встреча прошла успешно, отношения между Австрией и Россией налаживались. И вот теперь из-за какого-то щелкопера-борзописца все могло сорваться.

Чем же такой опасной оказалась поэма Каста?

Продолжая свой рассказ, Каста напомнил содержание поэмы. Попутно пояснив Месмеру, что, для того чтобы понять ее подлинный смысл и то, о чем в ней идет речь, необходимо расшифровать имена героев и места действия. Узнать об этом можно из прилагаемого словарика, своего рода ключа к тексту. И тогда станет понятно, что поэма его довольно прозрачная аллегория. Судите сами.

…Томмазо Скардассаль, герой поэмы, претерпев целый ряд приключений и лишений – турецкий плен, любовь черкешенки Зельмиры, побеги, – попадает наконец в Каракору и оказывается при дворе властной и хитрой Турракины. Кого скрыл под этим именем автор? Современники знали это очень хорошо. Недаром поэт строгих нравов Парни, осуждая Каста за его дерзкую поэму, возмущался тем, как он мог выступить «против владычицы огромной страны». Если заглянуть в упомянутый словарик, то мы узнаем, что Каракора – Петербург, а Турракина – венценосная Екатерина II.

Приключениям Томмазо в России и посвящены большинство из двенадцати песен поэмы Каста. В ней, конечно, много фантазии, выдумки. И хотя Каста заканчивает свое сочинение словами о том, что сведения, изложенные в «Татарской поэме», получены от одного синьора из Венеции, который взял с него слово сохранить в тайне его имя, на самом деле она была написана им самим на основе личных впечатлений.

В 1778 году Каста прибыл в Петербург в свите сына всевластного министра Кауница. Екатерина II приняла заезжего поэта ласково. Однако это не помешало ему написать на нее, говоря словами современного венгерского литературоведа Ене Колтаи-Кастнера, «злую сатиру в форме романтического повествования с ключом и направленную против абсолютизма русской царицы». Если воспользоваться ключом к иносказаниям Каста и прочесть его поэму, так сказать, без маски, обнажится ее истинный смысл. Это тем более интересно, что и о поэме, и о ее авторе в России почта ничего не известно.

Какие же приключения происходят с Томмазо при дворе Турракины. и что он здесь увидел. Прежде всего – распутство, своеволие правительницы и порабощенный народ.

Народ-раб сгибает спину

Под гнетущим тяжелым игом.

Человека здесь ценят меньше коня или вола.

Его покупают, продают и меняют…

Все больше погружаясь в жизнь русской столицы, Томмазо узнает, как был построен Петербург, знакомится с его достопримечательностями. Фортуна улыбается чужеземцу. Сам Тото (князь Потемкин) сообщает ему о том, что он зачислен в фавориты императрицы. Его одаривают поместьями, награждают орденами, ему присваивают генеральский чин.

Война с иноземцами требует денег – Турракина вводит новые налоги, поскольку доверенные ею Тото суммы тот прикарманил, ибо «не делал никакой разницы между государственной казной и своей». Недовольство народа скоро выливается в бунт. Во главе восставших встает Туркан (Пугачев). Паника охватывает столицу. И если бы, пишет Касти, Туркан прямо пошел на столицу, «то оказались бы в опасности Турракина, империя и трон и, может быть, последовала бы большая революция, так как угнетенные и порабощенные видели в Туркане своего освободителя».

После усмирения непокорных царица вновь предалась пирам и забавам, расходуя на увеселения «деньги, предназначенные для необходимого». Каракору наводнили иноземные ученые и поэты, но еще больше здесь подвизается всяких проходимцев.

Прожектеры в этой столице,

Артисты и авантюристы появляются часто…

Но вот в столице узнают, что императрица намерена совершить паломничество. Она действительно покидает Каракору, но только совсем с иной целью: чтобы тайно родить ребенка. Когда же Турракина возвращается, Сенат награждает ее титулом «чистейшая».

Скоро, однако, безмятежному житью Томмазо наступает конец. Он попадает в опалу, его ссылают в Сибирь. На помощь ему приходит Зальмира, ставшая к тому времени влиятельной дамой при дворе турецкого султана. Она вызволяет его из ссылки. Томмазо возвращается и умирает в объятиях черкешенки.

В отличие от других, пишет Людовик Корио в предисловии к поэме 1932 года итальянского издания, Касти не был ослеплен лучами Большой Медведицы, то есть Екатерины. «Близко увидевший эту Северную Семирамиду, он не столько восхищался ее прославленными талантами, сколько питал отвращение к жестокости и изощренному деспотизму, а также к разнузданным нравам, скрытым под покровами внешней цивилизованности».

Начал писать свою поэму Касти еще в Петербурге. В ней множество исторических персонажей, выведенных под вымышленными именами: Казлукко – Григорий Орлов, августейший Оранцаб – Иосиф II, Ренодино – прусский король, Антоне – Густав III, король шведский. Первые семь песен были закончены Касти сразу же по возвращении в Вену. Но дописать здесь поэму ему не пришлось. Иосиф II, прочитав ее, понял, что это бомба под налаженные было отношения с Россией. Когда же из Петербурга поступили известия о том, какой гнев вызвало это сочинение при русском дворе, император решил расстаться с этим смутьяном Касти. Он дал ему триста золотых и выгнал на все четыре стороны. Так Касти оказался в Париже, где и встретился со своим старым знакомым Месмером.

Несколько лет спустя они вновь увидятся в Вене, где Месмер ненадолго окажется в 1793 году. Касти вернется сюда уже после смерти Иосифа II. К тому времени умрет и старый его соперник Пьетро Метастазио. Другой претендент на звание придворного поэта Лоренцо да Понте, которого поддерживал придворный музыкант Антонио Сальери, был уже не страшен ему. Только теперь осуществилась мечта Касти. Его назначили придворным поэтом с жалованьем две тысячи флоринов в год. В Вене он написал комические произведения «Теодоро из Венеции», «Грот Трифонии», «Кубилай, великий хан татарский» и другие. Сочинения его высоко ценили современники – в частности Гёте, их любил читать Стендаль, с похвалой о них отзывались венгерские писатели Шандор Кишфалуди и Ференц Казинци.

Конец жизни Касти провел в Париже. Здесь он опубликовал «Галантные новеллы» – «смесь остроумия и нелепостей», а незадолго до смерти, в 1802 году, поэму «Говорящие животные», о которой так же, как и о «Татарской поэме», Ене Колтаи-Кастнер отзывается как о произведениях, содержащих радикальные идеи. Недаром обе книжки, хотя и были строжайше запрещены, пользовались большой популярностью.

Как только стало известно, что Касти – вольнодумец и безбожник – умер, в Италии появилась анонимная брошюра «Суд над аббатом Джанбаттиста Касти в потустороннем мире. Поэтический каприз в трех диалогах».

«Поэтические произведения этого известного автора, – говорилось в ней, – хотя и прославили его имя до такой степени, что он может конкурировать с любым итальянским классиком, все же они подлежат осуждению каждого честного и образованного человека, так как в большинстве своих произведений автор не придерживался правил хорошей морали, а выставлял слишком явно греховное, показывая его в самой неприличной и опасной обнаженности, а также высмеивая и глумясь над церемониями и догмами святой и великой религии».

Знал ли Месмер о дальнейшей судьбе своего знакомого, веселого и дерзкого поэта Касти, читал ли его новые произведения – об этом ничего не известно.

Тайна Бомарше

Жизнь в Париже то и дело сводила Месмера с разными знаменитостями. Он становился свидетелем или участником многих исторических событий. Впрочем, тогда современники, как водится, отнюдь не считали их таковыми. Шла обычная жизнь с ее повседневными заботами и треволнениями. И мало кто догадывался, что Франция сначала скрытно, а потом и вовсе не таясь, встала на сторону восставших против английского господства американских повстанцев.

Уже знакомый нам Лафайет стал героем освободительной борьбы американцев. И когда в 1776 году Конгресс провозгласил самостоятельность американских колоний Англии и началась Война за независимость, большинство французов сочувствовало борьбе американцев. В числе их оказался и Месмер. То ли потому, что и его преследовали и травили и он хорошо знал, каково быть в шкуре гонимого, то ли, возможно, из-за того, что не желал подчиняться всем этим хозяевам жизни. И когда в Париже объявился посол молодой Америки Бенджамин Франклин, Месмер стал одним из первых завсегдатаев на приемах в посольстве.

Человек незаурядный, Франклин был одним из творцов Конституции США, учредил первую в Америке публичную библиотеку, издавал знаменитый «Альманах Бедного Ричарда». Он пользовался славой мудреца, дипломата и писателя, умного политика. Был первым американцем, получившим признание за границей, в частности в Париже.

Месмера заинтересовали изобретения Франклина, прежде всего его исследования природы электричества. Широко было известно, как во время грозы он с сыном пускал воздушного змея и в него ударила молния (которая, к счастью, оказалась не очень сильной). Случай этот показа л, что молния несет электрический заряд. Франклин, человек деловой, тут же нашел практическое применение своему наблюдению: изобрел и разработал громоотвод.

Следует заметить, что электричеством Франклин интересовался всю жизнь и называл его особой «унитарной жидкостью». Он ввел принятые до сих пор обозначения «+» и «-» для двух противоположных (положительных и отрицательных) состояний заряженных тел. Кроме того, сделал открытия в области гидрографии (составил первую карту Гольфстрима), палеонтологии, метеорологии, астрономии и медицины.

Интересовался он и магнетизмом. Здесь у него с Месмером было о чем поговорить. Вот почему Месмер всегда охотно встречался с этим выдающимся человеком, избранным почетным членом Французской академии.

Месмеру импонировало то, что Франклин, пришедший бездомным бродягой в Филадельфию без цента в кармане и без друзей, благодаря лишь своему мужеству, наперекор судьбе вырвался на самый верх, достиг поразительного успеха, с баснословной скоростью составил себе состояние. Нельзя сказать, чтобы Месмер завидовал американцу, но поучиться у него было чему. Прежде всего настойчивости и умению, не обращая внимания на происки врагов, идти своей дорогой.

Однажды в американском посольстве Месмер повстречался со своим старым знакомцем по Вене Бомарше. Слава его стала еще громче. Он был широко известен не только как драматург, автор чрезвычайно популярной трилогии «Севильский цирюльник», «Женитьба Фигаро» и «Преступная мать», но и как крупный делец и финансист.

Только теперь Месмер узнал, что в фаворе Бомарше оказался благодаря его величеству Случаю. Он был потомственным часовщиком и однажды сумел заинтересовать Людовика XV рассказом об устройстве часов. Благодаря этому был оставлен при дворе. Здесь ему пришлось, как и Фигаро, выполнять самые разнообразные обязанности. Будучи искусным музыкантом, он обучал принцесс игре на арфе, потом был назначен «контролером королевской кухни» и во время трапезы монарха шествовал впереди слуг с обедом.

Придворные связи способствовали успехам в его коммерческих и финансовых начинаниях. Игрок, любивший риск, Бомарше смело вкладывал деньги в рискованные и даже сомнительные предприятия, но сулившие в случае удачи большую прибыль.

Исполнял он, как мы знаем, еще одну роль – доверенного секретного агента короля. Одним словом, это был умный, ловкий малый, умеющий извлекать пользу из самых, казалось бы, невероятных ситуаций.

И вот этот делец и коммерсант, интриган и хитрец стал сторонником восставших американцев и зачастил в посольство к Франклину. Он взялся поставлять им оружие и рассчитывал прилично заработать. Тайно его поддерживало французское правительство и даже сам король.

Знал ли Месмер об этой ипостаси своего знакомого, сказать трудно, но несомненно догадывался.

Бомарше договорился с представителем американцев и заключил соглашение о секретных поставках в Америку вооружения. Он обязался поставлять ружья, сабли, пушки, порох, сукно для мундиров, даже барабаны и кавалерийские горны. И все по низким ценам – из французского королевского арсенала. Под документом о соглашении стояла фиктивная подпись негоцианта Родриго Горта-леса. Это же имя получила и новая фирма. Но как товар переправить через океан? Пришлось Бомарше – главе фирмы – зафрахтовать корабли и снарядить их.

Под именем господина Дюрана в порт Гавр, где стояли корабли, прибыл сам Бомарше, чтобы наблюдать за погрузкой. Три судна с секретным грузом вышли в море. Первый рейс прошел удачно. Всего же за двенадцать месяцев через Атлантику перевезли оружия на шесть миллионов ливров.

Чтобы ускорить поставки вооружения восставшим американцам, Бомарше купил еще один шестидесятишестипушечный фрегат и дал ему название «Гордый Родриго». К этому времени между Францией и Англией вспыхнула открытая война.

Фрегат должен был охранять транспорт с оружием из двенадцати торговых судов. И «Гордый Родриго» покрыл себя бранной славой. Правда, в морском сражении с англичанами он сильно пострадал. Пушечным огнем на нем были сбиты мачты, погибла большая часть команды.

Убытки, которые понес Бомарше, исчислялись огромной суммой – около двух миллионов ливров. Ему ничего не оставалось, как утешаться тем, что вскоре англичане потерпели сокрушительное поражение от американцев в морском сражении.

Вся Франция, не говоря об Америке, только и говорила что об этой великой победе. Газеты обеих стран захлебывались от восторга, описывая подробности битвы на море.

Месмер, как за все, восхищался подвигом американских моряков. Ему удалось узнать кое-какие дополнительные сведения о сражении от Франклина во время встречи с ним в посольстве. А вскоре он увидел и главного героя коммодора Поля Джонса. Произошло это три месяца спустя после победы, когда Поль Джонс явился в Париж, где был встречен с триумфом, каким удостаивали лишь великих полководцев. Сам монарх Людовик XVI соизволил принять коммодора в королевском дворце, наградил его орденом и вручил шпагу с золотым эфесом.

В тот же день, сверкая новеньким орденом на мундире, при шпаге, Поль Джонс посетил оперу, где ему предложили войти в ложу королевы. Присутствующий в зале Месмер видел, как под гром рукоплескающего зала Поля Джонса увенчали лавровым венком, словно римского триумфатора. Тем же вечером Месмер услышал историю подвига Поля Джонса из уст самого коммодора. Началась эта история в 1775 году. Третье декабря того года считается днем рождения американского флота.

Подвиг коммодора

В этот день на мачте бывшего торгового парусника «Алфред», наспех приспособленного под военное судно, взвился флаг ставших свободными колоний. Правда, в то время еще не был учрежден звездно-полосатый флаг США и пришлось воспользоваться английским с красным крестом на белом поле, перечеркнув его двумя полосами, символизируя тем самым борьбу против тирании. Так вот, флаг этот был поднят над «Алфредом». И честь поднятия была предоставлена Полю Джонсу.

Месмер с удивлением узнал, что Поль Джонс никакой не американец, а шотландец, лишь поступивший на службу к восставшим колонистам. За это его еще больше ненавидели и проклинали на родине в Англии, называли предателем и пиратом.

Когда вскоре североамериканский Конгресс учредил новый государственный флаг США, поднять его доверили все тому же Полю Джонсу. На новом знамени тогда можно было насчитать тридцать звезд – по количеству существовавших в тот момент штатов. Флаг был поднят на корвете «Скиталец».

Интересно, что постановление Конгресса о новом флаге и назначение Джонса на «Скиталец» были приняты в один день – 14 июня 1777 года. Мало того, оба постановления оказались напечатанными рядом на одной странице, что дало повод Джонсу в шутку называть себя и американский флаг близнецами, появившимися на свет в один день и час.

На самом деле, как рассказывал сам Поль Джонс в присутствии Месмера, будущий коммодор родился в семье садовника, служащего в шотландском поместье у графа Селькирка. Случилось это в 1747 году. А двадцать пять лет спустя, будучи морским офицером, он решил сменить зеленые луга старой Англии на полудикие леса и прерии Нового Света. Родину покинул без сожаления, скорее с радостью, ибо к тому времени по неизвестной причине воспылал ненавистью к британской короне – чувством, сопутствовавшим ему всю жизнь. В Америке он вступил в армию Вашингтона, откликнувшись на призыв служить на флоте.

Уже в первых боях доброволец Поль Джонс показал себя бесстрашным и искусным моряком. Победы Поля Джонса выглядели тем значительнее, что в других местах американские корабли действовали не столь успешно. Напротив, они терпели поражения, теряли капитанов.

Особенно отличился Поль Джонс в сражении у мыса Фламбаро-Хед. У Поля Джонса было четыре судна. Кроме сорокапушечного «Бедного Ричарда» в эскадру входили еще три легких фрегата.

На стороне англичан был пятидесятипушечный «Серапис» – линейное военное судно новейшей конструкции с экипажем триста с лишним человек. Как писал Поль Джонс в письме к Б. Франклину, «он никогда в жизни не видал такого славного корабля». Вскоре показался и второй корабль неприятеля – сторожевой шлюп «Графиня Скарборо» с двадцатью орудиями на борту.

Битва, которая произошла вечером этого дня, считается самым впечатляющим эпизодом войны на море в годы борьбы американцев за независимость. И эта битва стала величайшим подвигом Поля Джонса.

Итак, 23 сентября 1779 года. Место действия – восточное побережье Англии, близ мыса Фламборо-Хед, меловые скалы которого высотой более ста пятидесяти метров круто обрываются в море.

Капитан «Сераписа» Ричард Пирсон, несмотря на численное превосходство противника – два против четырех, – принял решение вступить в бой.

На «Бедном Ричарде» канониры, матросы и офицеры заняли свои места, судовые барабанщики забили боевую тревогу. На носу и на грот-мачте появился условный сигнал – синий вымпел: принять боевой порядок. Но тут произошло нечто странное. Корабли эскадры Поля Джонса, казалось, не заметили приказа. Больше того, они оставались без движения, явно предпочитая держаться подальше и издали наблюдать предстоящий бой, обрекая тем самым «Бедного Ричарда» сражаться один на один с противником.

Коммодору Джонсу (незадолго до этого он был удостоен этого звания командующего флотом) ничего не оставалось, как атаковать в одиночку.

Когда противники оказались на расстоянии пистолетного выстрела, амбразуры орудийных портов с грохотом отворились и корабли приняли грозный вид. Но судно Джонса в целях маскировки шло под английским флагом, и капитан «Сераписа» потребовал подтверждения принадлежности корабля королевскому флоту. Вместо ответа на «Бедном Ричарде» спустили британский флаг и подняли американский. В тот же миг орудия его правого борта открыли огонь по «Серапису». Тот не заставил ждать с ответом. Последовал залп из всех двух рядов его пушек.

Первые минуты боя сложились неудачно для капитана «Бедного Ричарда». Два его орудия сразу же разорвались, при этом погибли и канониры. На борту возник пожар. К тому же после ответного огня «Сераписа» корабль Джонса дал течь. Коммодору стало ясно, что дальнейшая дуэль с фрегатом, превосходящим его по огневой мощи, может плохо кончиться. Оставалось одно: подойти как можно ближе и взять «Серапис» на абордаж.

Продолжая вести ожесточенный огонь с дистанции тридцать метров, «Бедный Ричард» стал заходить на правый борт противника. Однако попытка взять англичанина на абордаж не удалась. После чего оба корабля начали маневрировать с целью протаранить один другого, срезать нос или ударить в корму. Задача Поля Джонса по-прежнему состояла в том, чтобы не дать возможности «Серапису» использовать свое превосходство в огневой мощи. С этой целью «Бедный Ричард» пошел наперерез «Серапису», намереваясь дать залп по британскому фрегату.

«Маневр прошел не совсем так, как мне хотелось», – признается Поль Джонс. Корабли столкнулись. «Ветер, продолжавший наполнять паруса обоих кораблей, развернул их, и они сошлись бортами – нос к корме и корма к носу по оси север – юг. Лапа якоря, висевшего на правом борту «Сераписа», скрепила эти роковые узы, зацепившись за правый фальшборт «Бедного Ричарда», надводные борта кораблей оказались так тесно прижатыми, что дула пушек уперлись друг в друга».

Непредвиденная ситуация, когда оба судна попали в клинч, оказалась как нельзя лучше на руку Полю Джонсу. По его приказу матросы начали бросать на борт противника кошки и крючья, готовясь к абордажу. Только ближний бой мог принести победу. Понимал это и капитан «Сераписа» и предпринимал всяческие попытки оторваться. Однако в результате корабли сцепились еще крепче.

В какой-то момент показалось, что «Бедный Ричард» не выдержал и готов спустить флаг. Капитан Пирсон поспешил убедиться в этом. Сквозь грохот боя он прокричал: «Вы сдаетесь?» На что последовал знаменитый ответ Поля Джонса: «Я еще и не начинал драться!»

Перебравшись по реям на верхушки вражеских мачт, матросы Поля Джонса открыли огонь из мушкетов и пистолетов по палубе «Сераписа», забрасывали судно горючим материалом, а один находчивый матрос, связав несколько ручных гранат, умудрился зашвырнуть их через люк на батарейную палубу. От взрыва гранат и находившихся рядом с орудиями зарядов погибло двадцать человек и многие были обожжены. Этот взрыв вновь сравнял шансы, когда победа уже начинала клониться на сторону «Сераписа».

Что же делали в это время остальные корабли эскадры? Почему не шли на помощь? Они предпочли держаться в стороне, не решаясь приблизиться.

Между тем положение судна Поля Джонса становилось все более критическим. На его израненном теле было столько пробоин, причем многие приходились ниже ватерлинии, что он начал медленно погружаться. Сам капитан попеременно то занимал место убитого у пушки канонира, то боролся вместе со всеми с пожаром, стрелял из мушкета, а главное, подавал пример своей несгибаемой волей к победе.

К исходу третьего часа сражения положение «Бедного Ричарда» действительно казалось безнадежным всем, кроме его капитана.

На судне полыхал пожар, в трюме стояла на полметра вода, противник не прекращал яростного огня. Любой на месте капитана спустил бы флаг, но не таков был Поль Джонс, не в его правилах было отступать. В этот момент с борта «Сераписа» вновь донеслись слова: «Вы сдаетесь?» На что Поль Джонс прокричал изо всех сил: «Не сдаюсь, а даю сдачи!»

И он выиграл эту битву. В половине одиннадцатого Поль Джонс дал двойной залп по грот-мачте «Сераписа», и она рухнула, вызвав полное замешательство в рядах противника. Капитан Пирсон не выдержал и решил спустить флат. После чего с галантностью истинного джентльмена передал свою шпагу победителю.

Победа Поля Джонса произвела в Париже настоящую сенсацию. А на его второй родине в честь Поля Джонса выбили золотую медаль. Такой же награды, кроме него, удостоены были всего шестеро генералов, в том числе и Вашингтон. Конгресс постановил также выразить от имени народа Полю Джонсу благодарность за то, что он поддержал честь американского флага.

История Поля Джонса чем-то напомнила Месмеру его собственную судьбу. Разве ему не приходится сражаться с целой армией так называемых ученых, с завистниками врачами и прочими недругами? Разве ему не пришлось не по своей воле покинуть Вену и искать убежища в Париже? Здесь также одни пытаются его уничтожить, не признают как великого исцелителя, пророка будущего научного прогресса, а другие превозносят выше небес как новатора и открывателя новых путей в медицине.

Что касается дальнейшей судьбы Поля Джонса, то о ней Месмер узнает через несколько лет, когда знаменитый мореход летом 1792 года умрет от водянки в том же Париже. Но до этого он будет служить на русском флоте и прославится и здесь как искусный моряк. К сожалению, он окажется никудышным политиком и дипломатом.

Поначалу его встретили в русской столице с почетом, он был принят и обласкан самой императрицей Екатериной II. После столь явной милости к иностранцу весь светский Петербург, как сообщал Поль Джонс маркизу Лафайету, добивался его внимания, «подъезд осаждали кареты, а стол был завален приглашениями». Но интриги завистников вынудили его в конце концов покинуть Россию.

Восемнадцатого июля 1792 года в толпе, провожавшей в последний путь знаменитого моряка, шел и Месмер, воздавая должное, как отметило Национальное собрание, «человеку, хорошо послужившему делу свободы».

Масоны в Париже

В Париже Месмер возобновил знакомство с графом Сен-Жерменом, которого знал еще по Вене. Тогда граф, почитавшийся магом и волшебником, приехал сюда тайно под именем «американца из Фельдерхофа». (Говорили, что он уроженец Трансильвании, то есть части тогдашней Австро-Венгрии.) Месмер, создавший, можно сказать, целое направление в оккультизме, заинтересовал чародея Сен-Жермена. Он вникал в сущность «животного магнетизма», влияния планет на человеческое тело и видел возможность использовать это учение для своих пророчеств и предсказаний.

В Вене они часто встречались. Вместе посещали обсерваторию розенкрейцеров – место это издавна славилось как район привидений, сошлись со многими мистиками и алхимиками, с разного рода чудотворцами, которых в Вене всегда хватало. И еще надо сказать, что оба они, и Месмер и Сен-Жермен, принадлежали к братству «вольных каменщиков», то есть были масонами. Месмер входил в одну из их лож в Вене.