Текст книги "Путь в Арьяварду (СИ)"

Автор книги: Роман Кузьма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

   Молчание, подобающее церемонии чаепития, продлилось совсем недолго – Лю Сил, пыхтя на ходу, вернулся, держа в руках поднос с маленькими чашками и чайником. Изготовленные из тончайшего фарфора, они представляли собой подлинное произведение искусства.

   Разлив чай, Лю Сил низко поклонился и исчез.

   Харод, отпив глоток горячего напитка, посмотрел на Сэ Мыла. Чашечка первого советника исчезла в широком рукаве, приблизившемся к нижней части маски, и послышался звук, похожий на причмокивание губами – первый советник отдавал должное вкусу чая.

   – Я рад видеть тебя своим гостем, князь Харод, – сказал Сэ Мыл своим голосом, будто идущим из недр куклы чревовещателя.

   – И я, первый советник Сэ Мыл, чувствую восторг от встречи с тобой, – любезно ответил князь, совершенно не беспокоясь о том, что откровенно лжёт – ему никогда не нравилось посещать это место.

   – Встречи наши, как и встречи наших доброй памяти предков, освящены благословением Небес, о князь. Я желаю сообщить тебе, что у княжества Ийан появился враг, могущество которого, равно как и злоба и коварство, внушают мне опасения.

   Харод провёл рукой по своим светлым волосам, уже начавшим седеть на висках.

   – Мудрость и справедливость правителя, а также благополучие народа всегда вызывают зависть соседей. Однако мои шпионы не доносили мне о войне, готовящейся кем-либо из наших соседей.

   Сэ Мыл коротко рассмеялся.

   – Твои верные слуги не ошиблись, о Харод, ведь враг твой ещё очень далёк и сейчас находится за пределами Сунджина. Гроза собирается в степи, где в городе Магасакр злокозненные жрецы Энлиля подстрекают свирепых кочевников к завоевательным походам.

   – Арья? – насмешливо фыркнул Харод. – Говорят, некогда, очень давно, то был воистину могучий народ. Дорру, мои предки, происходят от него. Однако со времён завоеваний арья прошли целые века. Их культура медленно угасает, да и держава на самом деле никогда не была таковой – это всего лишь конфедерация племён, объединённых зачастую весьма условно.

   Первый советник кивнул.

   – Грубость, невежество, дикость – всё это правда, когда речь заходит об арья. Если ты слышал, у них до сих пор сохранился обычай избирать своих царей – и приносить их в жертву богам после определённого срока правления.

   Харод улыбнулся в усы.

   – У меня и в Магасакре есть свои глаза и уши. Там всё мирно и спокойно.

   – Я имею возможность получать сведения иными путями, гораздо более быстрыми, нежели те, что доступны обычным людям. – Очевидный намёк Сэ Мыла на свои магические способности нисколько не смутил Харода, на чьём лице отразилось искреннее любопытство.

   – И что же там изменилось за последние месяцы?

   – О, мой господин, должно быть, запамятовал о посольстве Аккада, поспешно оставившем Ийан после загадочной смерти жреца по имени Огиш. Жрецы Энлиля, подобно паукам, которым они молятся, оплели сетью своих храмов и капищ весь мир. Отнеся трагическую гибель Огиша к якобы имевшим место проискам князя Харода, они сейчас всячески разжигают в арья воинственный пыл и ненависть к Сунджину.

   Харод пожал плечами.

   – Княжество Лойан, возможно, и встретится с некоторыми затруднениями, отражая вторжение арья, но, насколько мне известно, их оборонительные укрепления на границе степи, пребывают в полном порядке, а войско хорошо обучено, и его ведут опытные полководцы.

   Князь вопросительно посмотрел на Сэ Мыла. Отношения между расположенным к западу от Ийан княжеством Лойан, знавшие как периоды мира, так и войн, давно стабилизировались, и взаимные территориальные претензии уступили место осознанию силы соседа.

   – Чтобы оказать противодействие неизбежному вторжению из степи, нам следует взять княжество Лойан под свою опеку, – отчеканил Сэ Мыл. – Князь Цу, правящий там, одряхлел и не внимает голосу разума. Ради процветания народа мы должны оградить Лойан от беспечности теперешних властей – уверен, император одобрит такое решение.

   Харод промолчал в ответ – об императорах не было никаких вестей вот уже более ста лет, и не исключено, что те являлись не более чем воспоминанием. Ссылаться на волю императора и его покровительство в делах считалось не более чем признаком хорошего тона, своеобразным проявлением учтивости, но не более того.

   – Лойан окажет сопротивление, причём весьма решительное.

   Первый советник кивнул, словно его удовлетворил ответ князя – так учитель хвалит прилежного ученика.

   – Опыт предыдущих кампаний против лойанских мятежников, не чтящих ни законов, ни воли божественного императора, свидетельствует об этом. Ни прадед, ни дед, ни отец моего господина не смогли добиться окончательного успеха в борьбе с этим очагом смуты и недовольства. Однако на сей раз всё пройдёт совершенно по-другому.

   Харод вперил в своего первого советника удивлённый взгляд. Ни один дорру, даже ийанский, не был чужд воинственных побуждений и стремления увеличить свою власть. Если Сэ Мыл гарантировал победу, его князь уже смотрел на войну как на состоявшееся событие, и никакие угрызения совести не терзали его душу – вероломство и жажда прирастить свои земли были у Харода в крови.

   – Войско Лойан окажет лишь минимальное, почти символическое, сопротивление тем, кто принесёт в их страну послание божественного императора, начертанное на боевых знамёнах.

   – Ха Йен Гу! – проревел Харод боевой клич своей династии. – Мы поставим этих зарвавшихся выскочек на место!

  Часть третья. Царский курган

  1

   Жрец Сампаум, двадцатилетний русоволосый мужчина, торопился в царский дворец. Он шёл по улице внутреннего города Магасакра, практически не замечая прохожих и рассеянно отвечая на то и дело раздававшиеся приветствия. Уверенная походка и тщательно отработанные жесты выдавали в нём человека, несмотря на молодость, привыкшего повелевать; крупные, необычайно тренированные, мышцы рук свидетельствовали о немалой физической силе, которая, как полагали арья, ни в одном из занятий не является лишней. Сампаум пользовался доверием верховного жреца Солнца Аканвы, видевшем в этом способном и покладистом помощнике того, кто в будущем возглавит церковную иерархию.

   Арья, многочисленные племена, заселявшие огромную степь, плоскую равнину, что протянулась с востока на запад почти через весь континент, были племенами кочевых скотоводов, хотя некоторые из них и практиковали земледелие, распахивая плодородные чернозёмы, которыми столь богата эта местность. Искусные в ремёслах, арья прославились в первую очередь обработкой металлов, особенно бронзы, сплава, изобретение которого приписывалось им. Нравы их, вместе с тем, никогда не отличались ни изысканностью, ни миролюбием – степь то и дело сотрясали опустошительные войны; все соседние народы дрожали, заслышав топот копыт боевых коней арья.

   Город Магасакр, или «Центр силы», в переводе с языка своих жителей, возникший посреди степи много веков назад, до сих пор служил сердцем торговли для племён арья. Строители возвели деревянные стены в десять локтей высотой и в пять локтей шириной – без единого острого угла, придав тем самым городу форму правильного кольца. За внешней окружностью располагалась ещё одна – стена, ограждавшая Внутренний город. Многочисленные одно-двухэтажные дома из кирпича-сырца и досок лепились прямо к поверхности стены, экономя тем самым пространство и строительные материалы. Днём ставни обычно открывались, и дом превращался в торговую лавку, в то время как хозяин её, располагавшийся тут же, работал над новым изделием. Рудники Медногорья, расположенные поблизости, давали сырьё для производства бронзы, из которой здесь изготавливали оружие и предметы обихода. Бронзовые мечи и топоры, наконечники для копий и булав, а также множество инструментов, незаменимых в быту – всё это производилось в Магасакре. Власть царя, опиравшаяся, таким образом, на промышленную монополию, простиралась так далеко, как забирались торговцы и жрецы из Магасакра. Последние всегда шли рука об руку, так как арья стремились добиться максимально выгодных условий обмена – и распространение своей веры на новых землях считалось самой успешной сделкой.

   Утончённым аккадцам и сунджинцам, да и многим другим цивилизованным народам, арья казались примитивными и скверно воспитанными дикарями, которым не хватало не только лоска, но и знания элементарных наук, включая письменность, однако сами арья, из всех дисциплин почитавшие лишь владение мечом и луком, относились к данным обвинениям свысока.

   Сампаум, в послужном списке которого уже значилось два похода в глухие уголки лесистой местности, прилегавшей к степи – и два договора о дружбе и торговле с тамошними царьками, – отлично знал, откуда черпали свою власть арья. Сейчас же, как выходило, арья сами стали жертвой подобной экспансии со стороны могущественного Аккада. Впрочем, говорил себе мысленно Сампаум, до Аккада далеко, и в Магасакре, главном городе своей обширной державы, арья вполне могут рассчитывать на то, что их собственная религия сохранит свои главенствующие позиции. Многому предстояло определиться в ходе тяжбы, разрешение которой было назначено на сегодняшнее утро. Ускорив шаг, жрец вышел на единственную площадь города, представлявшую собой круг около ста шагов в диаметре и, сделав ритуальный поклон в сторону храма Солнца, направился в противоположную сторону.

   Царский дворец, одноэтажное деревянное строение с резными стенами, украшенными многочисленными фигурами героев, поражающих демонов, располагался в самом центре города. К нему вело восемь прямых радиальных улиц, проложенных от внешней стены. Город, обладавший четырьмя воротами, ориентированными по сторонам света, походил, таким образом, на огромное колесо со ступицами, роль которых играли улицы. У дверей, ведущих прямиком с площади в тронный зал, Сампаум остановился. Стражники в начищенных до блеска бронзовых шлемах отклонили свои копья, как бы позволяя ему пройти. Жрец кивнул и, навалившись на тяжеленную створку, изо всех сил толкнул её плечом. Таковы были обычаи арья, прославившихся своей прямотой и открытостью – любой, кто имел достаточно сил, мог войти к царю.

   Заперев дверь, Сампаум осмотрелся. Полумрак, охвативший углы помещения, чуть рассеивался солнечным светом, лившимся сквозь большое круглое отверстие в потолке. Под ним располагался очаг, используемый как для обогрева, так и для приготовления пищи – и даже для жертвоприношений.

   Царь Манугир, устроившийся на дубовом троне, облицованном листовым золотом, пребывал в своём обычном меланхолическом настроении; он приветствовал жреца коротким, надменным кивком. На владыке Магасакра были полосатые бело-красные шаровары, застёгнутые на лодыжках, широкий серебряный кушак и шёлковая рубаха цвета речной глади. Их просторный покрой в значительной степени скрывал крайнюю худобу царя. В тёмно-русых волосах поблёскивал золотой обруч – символ власти. Как и его подданные, Манугир, которому недавно исполнилось девятнадцать, носил на ногах простые туфли из сыромятной кожи, удерживавшиеся на ноге ремешками. Обычно под них наматывали полосы холщовой ткани, чтобы избежать ссадин, однако сегодня Манугир изменил обычаю – верный признак того, что он хочет принудить кого-то целовать ему обнажённые стопы. Привычка эта, хорошо известная Сампауму, прочно укрепилась в поведении молодого царя за те недолгих полтора года, что он занимал престол. Отец его, достойнейший Сорьягут, правил Арьявардой двадцать лет и взошёл на жертвенный костёр ещё здоровым человеком, чьи волосы почти не тронула седина. Уважение, которое питали к нему влиятельные арья, а также конфиденциальные обязательства, взятые жречеством, возвели на трон Манугира, чья незрелость в поступках бросалась в глаза каждому. Чванства же ему, напротив, было не занимать.

   – Я рад приветствовать царя всех арья, повелителя степи и окрестных земель! Взгляд твой подобен солнечному лучу, согревшему моему душу. – Излияния Сампаума, считавшиеся обычным приветствием повелителя арья, вызвали на лице Манугира лишь недовольную гримасу. Тонкие губы властителя капризно скривились, словно у красавицы, уставшей от избитых комплиментов.

   – Привет, Сампаум, друг мой! Заходи и занимай место рядом с твоим покровителем. Возможно, сегодня ему понадобится помощь.

   Среди немногочисленных сановников, находившихся в зале, послышались смешки. Аканва, верховный жрец Солнца, укутанный в оранжевый плащ, мрачный и сосредоточенный по причине предстоящего суда, позволил себе лишь лёгкую улыбку. Это был высокий, худощавый мужчина, достигший пятидесятилетнего возраста два года назад. Его седые волосы достигали плеч, а борода, коротко остриженная, формой напоминала сельскохозяйственный плуг – впечатление, усиливавшееся формой массивного, выдающегося вперёд подбородка.

   Тот, кто в самое непродолжительное время своего пребывания в Магасакре успел завоевать симпатии многих горожан и являвшийся, по этой причине, объектом ненависти Аканвы, стоял в дюжине шагов. Выходец из южных краёв, бритоголовый жрец Энлиля зябко кутался в белый шерстяной плащ – утренний холод, обычный для осени в степи, был ему в диковинку. Высокий, широкоплечий, он отличался крупным телосложением, даже некоторой тучностью. Его густые чёрные брови – единственная растительность на округлом лице – были сведены в сплошную линию, а губы гневно поджаты. Казалось, пребывание в Магасакре, производившем на него впечатление варварского стана, оскорбляло аккадца, как и суд, назначенный царём арья.

   – Мы собрались здесь, чтобы определить правого в возникшем споре, – Тощее лицо Манугира, едва обросшее чахлой бородкой, сменило выражение, явно тщась приобрести некоторую величавость, но, как всегда, эти усилия показались царю излишними, и черты его безвольно обмякли. – Аканва, верховный жрец Солнца, обвинил Нишма, жреца Энлиля, в том, что последний переманивает его паству и порочит божество, которому поклоняются арья.

   Аканва, скрестив руки на груди, склонил голову в знак согласия. Поза его свидетельствовала о едва сдерживаемой ярости, спровоцированной Нишмом.

   Аккадский жрец моргнул и перевёл взгляд на правителя Магасакра.

   – Двери храма Энлиля открыты для всех желающих, а уста мои изрекают лишь истину, но отнюдь не хулу. Я свято чту договор, обеспечивающий мою безопасность в стране, которая расположена вдалеке от родины.

   – Балаум! – позвал Манугир резким фальцетом.

   Вперёд выступил мужчина средних лет, чуть сутулый и с короткой бородкой. Человек, с самого раннего детства тренировавший свою память заучиванием песен и повествований о деяниях великих государей, он прославился тем, что мог запомнить любую историю и в точности её повторить. В том государственном аппарате, которым пользовался Манугир, он выполнял функции писца, архивариуса и архива одновременно.

   – Гончар Тракур сообщил: Нишм, жрец бога Энлиля, аккадец, уверял его, будто Солнце не является божественным существом, но лишь массивным шаром, в котором кипит жидкость, подобная маслу, но многократно более горючая, и шар этот вращается вокруг Земли.

   – Это истина, которую доказали жрецы Энлиля, наблюдавшие за движением Солнца и фазами Луны в различных точках земной поверхности. – Глубокий бас Нишма заполнил помещение. Жрец, несмотря на обычное своё спокойствие, произносил слова и фразы торопливо, глотая окончания, словно опасаясь, что его перебьют. – Дильмун, один из высших наших жрецов, посетил Север, где имел возможность наблюдать, как в течение месяцев Солнце, не заходя, ходит по кругу. Более убедительного подтверждения и желать нельзя...

   – Но твой приятель Дильмун, которого здесь нет, не сообщил, почему Солнце потом исчезает с небосвода на добрых полгода! – заявил Аканва, также наслышанный о чудесах далёкого Севера.

   – Уважаемый Аканва прав, и на самом деле всё сложнее: как показывают расчёты, сделанные в Аккаде, и Земля вращается вокруг собственной оси, причём она, подобно детской юле, наклонена, отчего и возникают эти сезонные колебания. Даже есть предположение, что это Земля вращается вокруг гораздо более массивного Солнца...

   – Вращается? – словно не веря своим ушам, переспросил Аканва. По-твоему, мы расположены на поверхности шара? Почему же мы тогда не падаем вниз?

   Нишм кивнул.

   – У Земли больший вес, чем у нас с вами, и она притягивает нас, как более тяжёлое Солнце – притягивает её.

   – Ха! Всё-то у тебя выходит гладко, Нишм, только ты ни за что не объяснишь, почему Парвид, мой казначей, самый маленький человек в этом зале, притягивает золото и серебро лучше нас всех, вместе взятых! – Шутка юного царя вызвала громогласный хохот среди придворных, а Парвид, и впрямь отличавшийся тщедушным телосложением, лишь виновато улыбался, пытаясь подобрать слова оправдания.

   Если бы Аканва был готов смириться с тем, что Нишма и его взбалмошные теории высмеяли, то история на том и закончилась бы. Однако Сампаум, великолепно изучивший своего учителя за годы послушничества, понимал, что тот не согласен мириться с существованием в Магасакре церкви, которая проповедует столь неуважительное отношение к Солнцу.

   – Этот человек принуждает людей поклоняться пауку, которого выдаёт за живое воплощение бога! – Обвинение, которое, словно дротик, метнул в оппонента Аканва, принудило замолчать всех, кто собрался в зале.

   Нишм скосил свои округлые глаза на сверкающего позолотой скарабея, которым был заколот его белоснежный плащ.

   – Боюсь, здесь мой уважаемый друг Аканва ошибается, так как скарабей – это отнюдь не паук, а трудолюбивый жук, работающий в поле и убирающий навоз.

   – Он сравнивал Солнце с этим навозным жуком!

   Толстые брови Нишма удивлённо поползли на лоб.

   – Я сравнивал деятельность нашего бога, Энлиля, со скарабеевой...

   – Еретик! Есть лишь один бог – Солнце, и, говоря «бог», ты имел в виду...

   Длинная рука Аканвы обвинительно вытянулась в сторону Нишма, словно меч, готовый пронзить его грудь.

   – Кретин! – взвизгнул аккадец. – Ты хоть понимаешь, кого пытаешься оскорбить?

   – Я убью тебя за такие слова! – в руке Аканвы появился нож, ранее укрытый в складках одежды.

   Нишм презрительно рассмеялся – от этих звуков собравшиеся в зале вздрогнули, словно издавали их демоны преисподней – и схватил себя за плечо.

   – Ты хотел паука? На, держи! – С этими словами полный аккадец метнул нечто, блеснувшее в солнечных лучах. Золочёный скарабей, упав на пол, неожиданно ожил и быстро вскарабкался по ноге поражённого жреца Солнца. Послышался крик, от которого волосы у присутствовавших встали дыбом, и Аканва упал, дрожа, словно в лихорадке, на губах его показалась пена. Сампаум, окаменев, беспомощно наблюдал, как верховный жрец замер в неестественной позе, а скарабей вернулся к своему хозяину и, как ручной, вскарабкался на плечо. Мгновение спустя это снова была обычная заколка. Гробовое молчание окутало зал.

   – Моя сила – просто детские игрушки против мощи, которой обладают высшие посвящённые Энлиля. – Голос Нишма, рокочущий, словно морской прибой, оглушал и вызывал бессознательный страх. – Магасакр может подвергнуться вспышке чумы, которая уничтожит его жителей, или стать жертвой землетрясения...

   Угроза, прямая и недвусмысленная, читалась в словах Нишма; тёмные глаза его загадочно мерцали, словно их подпитывала некая неведомая сила.

   – Впрочем, все видели, как этот глупец Аканва напал на меня, вооруженный ножом, и я лишь защищался. Вы знаете теперь, чья вера сильнее, и как надёжно великий Энлиль защищает своих верных слуг.

   Последние слова, адресованные Манугиру, подобно семенам, посеянным в удачно выбранный момент, нашли в смятённой душе царе благодатную почву. События, имевшие место впоследствии, в значительной мере обязаны были впечатлительному и непостоянному характеру царя.

   – Суд свершился, – изрёк Манугир и, спрыгнув с трона, быстрым шагом, едва ли не бегом, покинул тронный зал.

  2

   Солнце находилось в зените, когда на опушку густого леса, которым поросли северо-западные отроги Медногорья, вышли два путника. Одетые в толстые одежды на меху, они не страшились здешних холодов, по причине осеннего периода времени ещё не достигших уровня той ужасающей стужи, что сковывает реки и озёра ледяным панцирем, а землю покрывает толстым снежным ковром, принуждая всё живое впадать в спячку. В одном из них, высоком и чернобородом, сторонний наблюдатель, если бы такой пребывал поблизости, после некоторого колебания определил бы дорру, несмотря на меховые сапоги и куртку саанимского покроя. Второй, безбородый и стройный, уступал ему ростом – и лишь с короткого расстояния в нём можно было бы узнать девушку, с несколько более тёмной кожей и заметно более высокими скулами, нежели у её спутника.

   Пара эта немедленно залегла в пожелтевшей траве, местами покрытой ранним, подтаявшим за день снегом. Очевидно, путники опасались встречи с представителями враждебных племён, будь то народы саанимского корня, в изобилии селившиеся в бескрайней тайге, или же арья, полновластные владыки степи. Несмотря на то, что до мест обитания последних было ещё немало дней пути, их конные разъезды, забиравшиеся так далеко, как это представлялось возможным, вполне могли оказаться поблизости. Отряды эти, набранные из молодых воинов, подчинялись лишь собственным командирам и местным вождям, и легко могли ограбить и убить любого, кто попался им в руки – из желания поживиться или даже просто потехи ради. Такая деятельность, имевшая больше общего с разбоем, нежели со службой по охране границы, как иногда именовали её приближённые царя в Магасакре, относилась к давним обычаям арья. Согласно их представлениям о качествах, которыми должен обладать настоящий мужчина, несколько сезонов, проведённых на границе, где нередки вооружённые стычки, помогали закалить характер воина и воспитать в нём привычку к опасности.

   Тонгир, ещё не бывавший в степи, с любопытством изучал обширный участок местности, чья поверхность казалось будто оголённой, по сравнению с лесом, в котором легко можно найти укрытие. Окаймляя долину реки, стремившей свои воды на юг, тот местами сохраняла ещё островки, на которых группы деревьев и подлесок напоминали о правах находящейся вокруг бескрайней тайги. Тем не менее, через десяток-другой дневных переходов степь из анклава, окружённого со всех сторон сосняком и ельником, превращалась в единственный тип ландшафта.

   – Мы будем держаться берега во время перехода, а при первом признаке опасности отступим в лесную чащобу. Так можно будет дойти до самого Магасакра.

   Говоря так, Тонгир не чувствовал достаточной уверенности. Затея с походом к столице арья теперь казалась сущим безумием. Бю-Зва хмыкнула. После того, как Тонгир поведал ей о том, что избрал этот маршрут под влиянием могучего демона, способного внушать мысли на огромном расстоянии, авторитет дорру в глазах девушки несколько пошатнулся. Порой она даже позволяла себе колкости в его адрес, впрочем, достаточно невинные – в конце концов, именно он стал тем, кто одолел прибывшее из другого мира существо, долгие десятилетия наводившее ужас на саанимов. Впрочем, причина подобной перемены в поведении, судя по всему, не дошла до Тонгира. Благодарность за собственное спасение стала вопросом, занимавшим мысли девушки всё свободное время; впрочем, дорру, казалось, совершенно не замечал тех знаков, что подавала ему пылкая, в силу возраста, натура, в чьей душе понемногу разгорался пожар неудовлетворённой страсти. Порой Бю-Зва дулась без видимой причины, а однажды даже, возясь у костра, будто ненароком, чуть не облила кипятком – Тонгир, однако, всегда оставался невозмутимым, словно его с головой поглотили какие-то мысли. Немалое значение имел и фатализм, свойственный всем дорру – тех с раннего детства приучали сохранять непоколебимое спокойствие, даже в самых немыслимых обстоятельствах.

   – Каяк оказался бы сейчас кстати, – проговорил дорру. – Однако возвращаться за ним – значит подвергать себя дополнительной опасности, да и выгадать время едва ли удастся.

   Бю-Зва не ответила – женщине, в её представлении, не пристало спорить с мужчиной. Поднявшись по реке, впадавшей в Льдистое море, до её истоков, они вынуждены были оставить каяк и продолжить путь пешком. Река, чьи воды текли в противоположном направлении, на юг, где впадали, вероятно, в могучую Итиль и, наконец, в Солёное Озеро, обнаружилась лишь много дней пути спустя.

   – Мне кажется, я что-то вижу, – сказал Тонгир.

   Бю-Зва, чьё острое зрение, натренированное жизнью в снегах, позволяло различать песца едва ли не за тысячу шагов, кивнула с почти сардонической улыбкой. Сама она давно различила дымок, поднимавшийся над излучиной реки.

   – Там открытое строение из досок с матерчатой крышей – вроде тканей, из которых вы шьёте себе одежду – и большая лодка.

   Стиснув зубы до боли, Тонгир удержал ругательство, готовое сорваться с его уст.

   – Ты уверена? – спросил он, стараясь совладать с эмоциями, поднявшимися в его душе.

   – Я не лгу тебе, и у меня хорошее зрение, – ответила Бю-Зва совершенно спокойным голосом.

   – Лодка эта, её нос, – голос его дрогнул, – он как у лебедя?

   Девушка снисходительно улыбнулась, словно имела дело с непонятливым ребёнком.

   – Я не знаю, что такое лебедь, но борта у лодки высокие, цельнодеревянные, и людей в неё может влезть много. Нос поднимается, словно шея животного или птицы – очень длинная шея, украшенная резной головой какой-то твари...

   – Дракон! – воскликнул дорру. – Нашим злоключениям пришёл конец!

   Вскочив, он, не скрываясь более, начал отплясывать боевой танец. Бю-Зва, широко распахнув глаза, с удивлением смотрела на это безумие.

  3

   – Харод казался мне благоразумным человеком, но на него словно нашло затмение, совершенно помутившее разум. Смотрите, насколько он безрассуден! – Князь Цу, наследственный правитель Лойан, указал на позиции ийанцев. Расположенный на обширном столе, занимавшем едва ли не треть поражающего воображение своими размерами штабного шатра, макет местности вполне мог претендовать на то, чтобы называться произведением искусства. Изготовленный мастерами своего дела из глины и щебня, он в мельчайших подробностях повторял рельеф, позволяя присутствовавшим военачальникам управлять боевыми действиями, не выходя из палатки.

   Князь Цу, плотного телосложения, несмотря на то, что волосы его давно побелели, сохранял бодрость духа и живость в движениях, достойную молодых. Внешность его, вопреки утверждениям Сэ Мыла, отнюдь не носила признаков дряхлости – старый князь, напротив, уверенно смотрел в глаза надвигающейся старости, а мысль его работала по-прежнему чётко и ясно.

   – Вы совершенно правы, господин, – согласился Че Гун, один из вернейших вассалов владыки Лойан. – Желая атаковать нашу столицу, прославленный своими богатствами Цзуён, Харод загнал своё войско в Кривое ущелье, где полно острых камней, об которые кони его кавалерии переломают себе ноги. Выжидать же более нескольких дней он не сможет – его линии снабжения уже перерезаны нашей конницей.

   Цу, пригладив длинную седую бороду пальцами, улыбаясь, кивнул. Решение разделить свои силы, и без того численно уступающие противнику, оказалось смелым, но более чем благоразумным шагом – переправившись через брод на Голубой реке ниже по течению, подвижные части лойанской армии, возглавляемые осмотрительным не по годам наследником Ма Го, вышли в тыл армии вторжения, лишив её подвоза продовольствия. Бесплодные земли, в которые Харода загнали его амбиции, могли предоставить ему лишь пищу для размышлений о пагубном характере излишнего властолюбия, но отнюдь не для желудка – его и его солдат, не говоря уже о конях. Даже из лагеря лойанцев было отчётливо видно, что лошади их врагов начали страдать от недоедания – их животы впали настолько, что рёбра стали заметно выпирать.

   – Скоро они будут есть конину, а потом, удовлетворив своё тщеславие несколькими мелкими стычками, отступят обратно в Ийан. – Уверенный голос князя Цу вызвал одобрительный ропот офицеров, в большинстве своём разделявших такое мнение. – Разве что Харод окончательно утратил и тот куриный ум, что завёл его в ловушку!

   Лойанцы хором загоготали неуклюжей шутке своего властителя.

   – Господин Цу! – в шатёр, показав страже медальон десятника, вошёл посыльный. Его раскосые глаза с любопытством обвели взглядом присутствующих – и тут же замерли; на лице застыла маска подобающего в таких случаях уважения, а спина согнулась в почтительном поклоне.

   – Что там? – недовольно спросил князь. – Харод требует сдать Цзуён? Клянусь, его глупость всегда была равна его спеси – и сейчас мы, наверное, услышим подтверждение этим словам.

   Военачальники Лойан вновь расхохотались, а в адрес ийанцев посыпались неприличные остроты.

   – Он был привязан к стреле, прилетевшей со стороны вражеского лагеря, – десятник показал свиток, который сжимал в руке. – Наши воины утверждают, что подобный выстрел невозможен, господин Цу...

   – Чушь! – перебил Цу нетерпеливо. – Они всего лишь просмотрели стрелка, который подкрался, выстрелил – и удалился – незаметно! Нужно будет всыпать бамбуковых палок начальнику караула.

   – Считайте, это уже сделано, господин, – отозвался угрюмый, как всегда, тысячник Бал Ои.

   – Мой господин, – молодой десятник приподнял голову, чтобы посмотреть князю в лицо, – это послание, как поговаривают, может оказаться отравленным – коварство вашего врага Харода общеизвестно.

   Князь Цу подарил ему пристальный взгляд.

   – Ты просто хочешь прочесть это письмо – и таким образом встрять в мои дела, а затем и получить повышение. – Услышав эти слова, военачальники Лойан нахмурились, словно желая покарать лезущего во власть проходимца. – Ладно, считай, ты его получил – зайдёшь в канцелярию, оформят тебе двойное жалованье. И читай уже, наконец, этот пергамент, если, конечно, умеешь!

   Коснувшись тремя пальцами своего лба в знак признательности, десятник сломал печать на свитке и развернул его.

   – Князю Цу, моему благородному противнику – владыка Ийан, наместник божественного императора Харод, желает долгих лет жизни! Я, зная твою врождённую склонность ко лжи и предательству, долгое время молчал о ней ради мира и всеобщего благополучия. Однако же, проведав о совершённой тобой измене, вынужден был, не колеблясь ни минуты, принести боевые знамёна нашего общего повелителя на землю, что ты привёл в крайнее запустение своей безответственностью и ленью, а также неоправданными поборами с крестьян и постыдным воровством. Подняв оружие, которым поклялся совершить правосудие, я сообщаю тебе...