Текст книги "Путь в Арьяварду (СИ)"

Автор книги: Роман Кузьма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

   Ап-Вил промолчал; всё равно Тонгиру было не понять, как сложно дрессировать ездовых собак и поддерживать состав упряжки в хорошей форме.

   – Мы толкали наши сани самостоятельно и верили, будто человеческих сил хватит на то, чтобы дойти до цели. Ещё бы: ведь нам обещал это... выходец из засушливой пустыни, впервые посетивший наши края!

   Молодой дорру укрыл своё лицо в ладонях и застонал; Ап-Вил осознал, что гостя его одолевает стыд от осознания собственной глупости.

   – Через неделю после начала похода – мы осилили за это время едва ли треть пути, причём то была самая простая треть – многие были готовы повернуть обратно. Несмотря на то, что мы, по обычаю саанимов, – Тонгир кивнул в сторону Ап-Вила, – носили меховую обувь и одежду из двух шкур – одна мехом наружу, другая – внутрь, – в которой сохранялась изолирующая прослойка с тёплым воздухом, морозы, с которыми нам пришлось столкнуться, оказались слишком жестоким испытанием. При столь чудовищных морозах, от которых любое живое существо моментально околело бы, снегопады, конечно, были невозможны, но ветер, не унимавшийся ни на мгновение, постоянно поднимал в воздух застывшую снежную крупу, которая секла нам лица. От этого мы двигались черепашьим шагом, одолев едва ли один-два хороших дневных перехода.

   Спайр, проконсультировавшись со жрецом, отобрал пять человек, у которых были заметны сильные отморожения и которые в ближайшем будущем стали бы нам обузой. Мы оставили им большую часть припасов и помогли оборудовать стоянку: это была необычная постройка, сложенная из ледяных кирпичей – их, по слухам, возводят иногда саанимы во времена особенно суровых зим. Затем мы продолжили свой путь на северо-северо-восток, путешествие, которое уже выглядело бессмысленной авантюрой.

  6

   Едва мы покинули наш лагерь, жрец предложил всем отпить имевшегося у него зелья, которое, по его словам, неслыханно укрепляло людские силы, избавляя от чувства усталости, голода или холода. Я отпил единственный глоток этого странного на вкус, чуть сладковатого пойла, и результатом стал наступивший вскоре небывалый подъём сил: идти мне стало на удивление легко. Я ощущал себя так, будто совершаю прогулку в весеннем лесу – мне хотелось петь и радоваться жизни! Посмотрев на своих товарищей, я отметил ту же необычайную эйфорию и работоспособность.

   В тот день мы прошли почти столько же, сколько за предыдущих четыре – жрец, применявший особое заклинание для своего волшебного компаса, каким-то неведомым образом подсчитал количество и величину собственных шагов. Когда мы остановились на привал – солнце уже находилось слева, что означало для нас «вечер», – оказалось, что поводов для радости имеется гораздо меньше, чем мы полагали. Наши лица, ноги и руки, даже смазанные животным жиром, проявляли заметные признаки отморожений – на них возникли багровые отёки и неприятного вида кровянистые пузыри. Мы знали, что это чревато серьёзными осложнениями, но, сами не зная почему, шутили без конца. Кто-то вспомнил легенды о сотворении мира – согласно одной из них, бесконечные ледники здешних земель являются останками великого снежного гиганта Имира, от которого происходят все боги, включая Дора.

   Спайр подтвердил, что слышал историю об Имировом острове – ледяные и снежные горы, образовавшиеся в результате смерти великана, таят под собой его сердце. Оно будто бы представляет собой минерал или металл, но такой, что не встречается на Земле – и до сих пор хранит в себе холод межзвёздного пространства. Это легко подтвердить при помощи сунджинского компаса – что ещё, кроме колоссальной массы металла, может притягивать к себе намагниченную стрелку на таком огромном расстоянии? Сердце Имира, видимо, и является главной причиной, по которой здесь даже летом не тают снега.

   История эта, такая же причудливая, как и все остальные сказки и мифы дорру, показалась жрецу забавной. Он осторожно поинтересовался нашими верованиями, в то же время высказав предположение, что магия Севера не идёт ни в какое сравнение с искусством колдунов и чародеев великого Эреду, столицы Аккада и крупнейшего города мира. Один из дружинников Спайра, Кнед, самоуверенно рассмеялся и сказал, что не боится бога-мертвеца, хоть из его тела будто бы и берёт начало наш мир. Кнед помочился в ближайший сугроб, громогласно богохульствуя, и то были последние слова, которые он произнёс. По несчастливой случайности, а может, и по какой-то иной причине, склон под его ногой поехал, и Кнед сорвался в сокрытую дотоле расщелину, свернув себе шею. Смерть его должна бы была нас смутить, однако этого не случилось – мы даже обменивались остротами, обсуждая случившееся, вероятно, сказывалось воздействие колдовского зелья.

   Поутру, когда жрец, шедший со своей баклагой по кругу, не мог меня слышать, я предостерёг Спайра: этот напиток затуманивает сознание и делает употребивших его неосмотрительными. Два трупа наших товарищей, недостаточно тщательно зарывших свою палатку в снег и замёрзших насмерть во сне, являлись убедительным тому подтверждением. Наш предводитель согласился со мной, однако тогда ещё не смог предложить ничего лучшего, кроме как продолжить начатое и довести задуманное предприятие до конца.

   За последовавших два дня погибло ещё девять человек – у троих отказало сердце прямо на марше, а остальные умерли во время сна. Впрочем, питаясь почти исключительно стимулирующим зельем, мы равнодушно восприняли их смерть, что уже само по себе должно бы было настораживать. Подобная чёрствость – первый признак того, что душа твоя поддалась Злу. Тем не менее, нам удалось найти храм – мы даже докопались до его свода! Он располагался прямо под нами, когда мы укладывались спать. Я, подозревая предательство, уговорил Спайра и двух безусловно верных ему дружинников, лечь спать в одной палатке и выставить стражу.

   Предосторожность эта оказалась лишней, а может, ничего не произошло именно благодаря ей. Так или иначе, мы приступили к раскопкам храма. Все мы, исключая жреца, против которого, казалось, бессильны были любые болезни, страдали от отморожений – у некоторых весьма значительные участки кожи и мяса почернели и пахли гнилью, что сулило самое наихудшее; тем не менее, никто почему-то не обращал внимания на ужасающие вещи, что по непонятной причине вдруг стали казаться несущественными затруднениями. Все мы страстно желали только одного: как можно скорее докопаться до драгоценной статуи. Когда жрец обходил нас, предлагая сделать по глотку «бодрящего», я, как и было условлено заранее, лишь притворился, что принял свою порцию; сам же, вытирая усы рукавом, незаметно сплюнул её в мех шубы. Спайр и ещё два дружинника, Лафур и Орм, насколько я мог видеть, поступили точно так же.

   Мы не могли работать наравне с теми, кто действительно пил зелье, поэтому Спайр, применив ряд уловок, потихоньку освободил нас от труда. Событие это недолго оставалось незамеченным, и даже возникла перебранка, однако авторитет Спайра всё ещё оставался на высоте, и недовольные поутихли. Тем не менее, тревожный звонок прозвучал, и источником его, несомненно, выступал тот, кого никто так и не решился упрекнуть ни в одной из смертей – изощрённый в чародействе и храмовых интригах жрец из Эреду. Сам он, разумеется, работать и не пытался; отстранившись от всех, этот коварный человек расположился в стороне и, казалось, погрузился в глубокие раздумья.

   Наконец, был нащупан купол храма, и Спайр, схватив кирку, сам нанёс первых несколько ударов, а затем передал инструмент по кругу, словно то была чаша с благородным вином. Вскоре в перекрытии образовалась брешь, достаточная для того, чтобы внутрь смог пробраться человек. Воспользовавшись верёвкой с завязанными на ней узлами, мы все, тринадцать человек, один за другим спустились вниз. Последним этот путь проделал мужественный Спайр; несомненно, уже тогда он подозревал, что дело может закончиться побоищем, однако едва ли хоть кто-нибудь предвидел, насколько ужасные события ожидают нас впереди.

  7

   Статуя Огненноокого бога стояла там, где и говорил смуглокожий жрец из Эреду – в приделе, размещённом посреди ориентированной на север апсиды. Солнечный свет, лившийся из отверстия в потолке, пробитого нами, падал на неё, позволяя разглядеть творение древних мастеров во всём его великолепии. Возвышаясь над алтарём, статуя воздела обе, искусно вырезанные из слоновой кости, руки в странном, вызывающем трепет, жесте – сколь возвышенном, столь и кощунственном. Лицо бога, вполне человеческое, всё же не принадлежало ни к одной из известных мне или кому-либо из присутствовавших дорру рас. Черты лица, высокомерные и жестокие, были сведены в отталкивающей гримасе; пухлые, надменные губы сложились в загадочную, высокомерную усмешку, назвать которую презрительной – значит передать лишь малую толику сокрытых в ней эмоций, прикоснувшись к которым, я почувствовал, как мои внутренности сворачиваются в тугой комок.

   Я замер, не в силах шелохнуться от сковавшего мои члены страха. Глаза мои постепенно привыкали к царившему здесь сумраку, и я смог получше разглядеть, что же играло роль престола. То были скелеты нескольких человек, или существ, похожих на людей, учитывая необычные размеры черепа и строение костяка. Заняв коленопреклонённую позу или и вовсе став на четвереньки, они составили своими скелетами то, что являлось – я был в этом уверен – местом, на котором некогда осуществлялись кровавые жертвоприношения.

   Подлинно дьявольский характер культа, который здесь отправляли, подчёркивался врезавшейся мне в память деталью – творец, сознательно глумясь над покойниками, вставил им в глазницы драгоценные камни. Стоимость сапфиров, изумрудов и бриллиантов, пошедших на удовлетворение чьих-то извращённых прихотей, казалась просто неописуемой. Зубы, выбитые, возможно, во время пыток, заменили рубины, превратившие посмертные оскалы в отблёскивающие кровавым светом драгоценности.

   Я долгое время не решался поднять свой взор, дабы присмотреться к единственному глазу Огненноокого бога. Наконец, сделав это, я не смог удержаться от изумлённого возгласа, в котором, к моему удивлению, совершенно очевидно слышался страх. Я повидал немало на своём коротком веку, и полагал, что готов к любому зрелищу, однако на сей раз мне суждено было ошибиться. Казалось, глаз, представлявший собой округлый камень размером с голубиное яйцо, не таил ничего необычного: матово-чёрный, он переливался оттенками бордового и коричневого. Однако солнечный свет, отражаясь в нём, казалось, придавал камню необычайную глубину – и яркий, золотистый блеск, который тот излучал наружу, словно в нём была сокрыта невиданная космическая сила, походил на огненное, смертоносное излучение звёзд.

   Я услышал, как жрец, что привёл нас в это место, громко, напевно произносит заклинания на каком-то причудливом языке, вероятно, очень древнем и ему самому не слишком хорошо понятном, так как он собирался с мыслями перед каждой фразой и произносил её очень тщательно. Слова, сопровождаемые быстрыми, энергичными движениями смуглых рук, вырывались из его рта, как из рупора – и, усиленные неким необъяснимым образом, ударяли в перепонки. Я посмотрел на жреца: его взгляд был полностью сосредоточен на статуе, и он, казалось, не замечал окружающих. Шапка сползла с его головы, обнажив наголо обритый лоб, на котором жёлтым огнём пылали неизвестные мне иероглифы.

   Переведя взгляд со жреца на статую, я окончательно убедился в том, что он замыслил нечто преступное. Камень, ставший источником уже отчётливо различимого золотистого свечения, выглядел зловеще. Из суеверия, а может, просто из страха – думаю, это неважно, – я отступил, чтобы на меня не пал его свет. Впрочем, Спайр, Лафур и Орм, оказавшись в этом золотом круге, казалось, не испытывали никаких затруднений, и, упрекнув себя за короткий приступ малодушия, я шагнул вперёд. У меня возникло непреодолимое желание принудить нашего друга-жреца замолчать, и я бы неизбежно исполнил его, если бы не одно, совершенно неожиданное событие.

   Восемь наших товарищей, пивших сегодня колдовское зелье, вели себя в высшей степени странно. Медленно, двигаясь, словно заводные куклы, они начали окружать жреца; распознав в этом манёвре попытку создать защитное боевое построение, я подал условный знак Спайру. Тот громко закричал, призывая к оружию, но лишь трое из нас ответили на его призыв. Восьмеро же, пребывая во власти могучих чар, явно готовились скрестить с нами клинки.

   Мне не повезло, так как я находился ближе всего к жрецу, и мне пришлось сразиться сразу с тремя противниками. Впрочем, сразу было заметно, что управляемые злой волей колдуна, они двигаются неестественно и медлительно. Мы не брали с собой доспехов, и, отразив первый неуклюжий выпад, я неожиданно легко вонзил свой меч в грудь противника. Застонав, он расстался с жизнью, и в последний миг перед смертью – я уверен в этом, так как увидел потрясённый огонёк понимания в угасающем взгляде, – пришёл в сознание, успев понять, как мерзко его использовали.

   С яростью, многократно усиленной возмущением такой подлостью, я бросился вперёд, пытаясь прорубиться к жрецу, но тот, снисходительно ухмыляясь, бросил против меня ещё двух наших вчерашних друзей, совершенно забывших о том, кто они. Под градом ударов я был вынужден отступить. Где-то справа раздался надсадный предсмертный хрип – краем глаза я уловил, как тяжело оседает на пол Орм, которому ударом топора разрубило ключицу и грудину.

   Безумная, неописуемая схватка, разыгравшаяся под куполом древнего храма, должно быть, стала настоящей отрадой для зловещего бога, взиравшего на нас своим единственным глазом. Я парировал удары и наносил ответные, которые, к сожалению – о, как странно, но вместе с тем органично для сложившихся обстоятельств звучат эти слова! – ещё дважды оказались смертельными. Спайр убил двоих. Но и мы несли потери: Лафур, которого прижали к внушающему оторопь алтарю, рухнул под несколькими ударами, нанесёнными двумя противниками одновременно. Его тело, упавшее прямо на престол, залило его своей горячей кровью.

   Спайр и я отступили; нам противостояло трое одурманенных, двигающихся, как автоматы, дорру. Уверен, мы бы победили, даже несмотря на рану, зиявшую в плече моего господина, однако в этот самый момент против нас вновь выступила магия. Кровь Лафура, стекавшая на престол, должно быть, как-то увеличила могущество камня, поскольку тот начал издавать зловещий гул. Смуглолицый колдун, уже более не пытавшийся прикидываться другом, ликовал – я легко прочёл это на его узком лице. Переглянувшись с Спайром, мы кивнули; решение, пришедшее нам в голову, практически одновременно, диктовалось многолетним опытом совместных тренировок и многочисленных боёв.

   Я закричал так громко, как только смог, и бросился в решительную атаку. Но это был лишь отвлекающий ход: Спайр в тот же миг бросился к статуе и нанёс ей сокрушительный удар в место, откуда, несомненно, изливалась сила, питавшая колдовство темнолицего жреца. Тот возопил голосом столь высоким и испуганным, что я сразу понял: мы достигли своей цели. Золотой свет потух, и, сражаясь в наступившем сумраке с внезапно ставшими невероятно медлительными врагами, я с лёгкостью покончил с обоими.

   Оставался только колдун из Эреду; вытянув вперёд ладони, он свернул пальцы, словно обхватывая меня. Я ощутил, будто до меня дотронулось нечто холодное; взор мой помутился, а ноги подкосились. Меч едва не вывалился из моих, налившихся свинцовой тяжестью, рук, но, собрав свою волю в кулак, последним усилием я заставил себя выпрямить правую руку с мечом.

   Наваждение прошло; я вновь был способен дышать, видеть и слышать. Передо мной лежало тело сухощавого человека, шея которого, проткнутая клинком, перестала существовать, в результате чего голова едва не отделилась от тела. Остекленевшие глаза бездумно смотрели на меня со лба, украшенного загадочными письменами.

   Я, ликуя, сообщил своему господину о победе, но тот не ответил. Уже подозревая недоброе, но всё ещё не веря, я обернулся – и увидел наследника престола Кибхольма, лежащего у ног статуи с мечом в руке. Меткий бросок топора, размозживший голову, прервал его жизнь в момент, предшествовавший триумфу – горькая участь, свойственная многим героям.

   Не задерживаясь в отвратительном капище более ни минуты, я поднялся по верёвке наверх и попытался добраться до нашего промежуточного лагеря. К сожалению, я сбился с пути – и не удивлюсь, если неоднократно, – так как ориентироваться по солнцу здесь весьма непросто. Наконец, когда надежда спастись уже совершенно покинула меня, я вышел к вашему селению.

  8

   Тонгир, которого все, кроме Бю-Зва и Ап-Вила, именовали Волосатым Лицом, вскоре оправился настолько, что начал самостоятельно передвигаться по деревне. Собаки, которых раздражал непривычный запах чужака, поначалу лаяли на него, не переставая, однако вскоре привыкли и вели себя с той же смесью сдержанности и настороженности, что отличала мужчин Чуг-Ти. В первый свой выход из приютившего его дома южанин, за которым неусыпно следили, направился к всеобщей навозной яме, вырытой в глинистом склоне на окраине деревни, и, спустив штаны, долго сидел на её краю. Злые языки поговаривали, будто на самом деле Тонгир ковырялся в отходах, однако большинство саанимов предпочитало не верить столь откровенным сплетням.

   Шаман Кул-Деб, желавший знать содержание рассказа дорру, пригласил Ап-Вила к себе, но тот, отделавшись несколькими ничего не значащими фразами, предпочёл ретироваться так быстро, как только это представлялось возможным. Разговор с вождём, куда более обстоятельный, занял около часа. Вяд-Хат, задумчиво скрестив руки на груди, погрузился в раздумья и долго молчал, обдумывая услышанное. Наконец, он сообщил, что история Тонгира кажется ему подозрительной.

   – Я не буду спорить о том, какой бог обитает в Проклятом городе – и существует ли тот вообще. Мне не пристало и спорить о том, существовал ли взаправду великан Имир, чей труп якобы породил ледяные горы. – Вяд-Хат выдержал многозначительную паузу и пристально посмотрел на Ап-Вила. – Ты мудро поступил, Полугодок, когда не стал делиться с шаманом всеми этими подробностями.

   Ап-Вил почтительно кивнул в ответ.

   – Однако всё это очень странно: Волосатое Лицо якобы расправился с колдуном и его зачарованными прислужниками, а затем в одиночку преодолел расстояние, которое даже саанимов, имеющих лучшие упряжки и вдоволь еды и топлива для костров, отпугнуло бы. Спрашиваю тебя откровенно: веришь ли ты ему?

   Ответ на этот вопрос, заданный с нескрываемым нажимом, многое решал. Ап-Вил понимал: если гость его навлечёт на Чуг-Ти беду, ему не миновать изгнания – и мучительной смерти в бескрайних льдах. Однако же и предавать гостя у саанимов считалось непростительным, и никто не оставит без внимания, если Ап-Вил оговорит Тонгира. Колебания, длившиеся несколько мгновений, закончились осознанием того, что вождь уже принял некое решение, далеко не самое гуманное, и сейчас лишь подталкивает его к свидетельству, которое позволило бы создать стройную картину.

   – Не до конца, – признался Ап-Вил. – Тонгир действительно лжёт, но в чём именно, я не знаю.

   При упоминании имени дорру вождь нахмурил свои седые брови и подарил собеседнику долгий, колючий взгляд:

   – Не позволяй ему приударять за Бю-Зва – она должна хранить верность своему жениху и исполнять обеты. Впрочем, всё решат духи – я слышал, Кул-Деб хочет призвать их для допроса нашего пленника.

   Ап-Вил промолчал – всё, что могло быть сказано, вождь уже сказал. Статус Тонгира изменился окончательно и бесповоротно, хотя решение это ещё не утверждено общим собранием. Наверняка, оно начнётся после того, как дорру крепко свяжут и начнут пытать огнём, а шаман, танцуя вокруг, станет делать вид, что в него вселился чей-то дух, который обладает сверхъестественной способностью отличать правду от лжи.

   Не желавший более участвовать в происходящем Ап-Вил, чувствуя груз на душе, давивший, словно валун, подвешенный на шею, распрощался с вождём. Вспомнив о необходимости починить свои рыбацкие снасти, он устроился на берегу, там, где его все могли видеть – но достаточно далеко от места ожидавшихся с минуты на минуту событий.

  9

   Провидению, однако, было угодно внести коррективы в планы вождя и шамана, старательно готовившихся сыграть свои роли в том театре, которым, в сущности, является всякое сообщество, не исключая и самого северного в мире селения, крохотной деревушки Чуг-Ти. Представление, уже предвкушаемое многими саанимами, сорвал Ваб-Ди.

   Снедаемый ревностью, этим худшим из пороков, который, подобно всеядному червю, способен уничтожить любую душу, он давно уже крутился вокруг Тонгира. Скрежеща зубами и даря тому, кого возомнил соперником в деле любви, испепеляющие взгляды, Ваб-Ди, казалось, только искал повода затеять ссору. Если бы разум не оставил его окончательно, и он не отталкивал всех, кто пытался объяснить, что участь Волосатого Лица уже предрешена, вполне вероятно, всё бы обернулось иначе. Однако случилось то, что, в общем, являлось неизбежным: уязвлённое самолюбие Ваб-Ди, усиленное чувствами, которые он испытывал к Бю-Зва, не позволило ему поделиться с кем-либо честью завязать перепалку с дорру.

   Поводом послужил разговор на достаточно невинную тему, который Тонгир, уже выучивший несколько десятков слов по-саанимски, пытался завязать с проходившей мимо девочкой. Та только прыснула в ответ и убежала; рассмеялся и южанин.

   Для Ваб-Ди, уже долгое время находившегося на грани кипения, впрочем, этого оказалось достаточно. Приблизившись к дорру, который превосходил его в росте более, чем на полголовы, он, яростно брызжа слюной, набросился на того с обвинениями.

   – Волосатое Лицо! – Тонгир удивлённо посмотрел на молодого, явно превосходившего своих соплеменников крепостью сложения и ростом, саанима. – Ты, посланец ледяных демонов из Проклятого города! Неужели тебе мало того, что ты совратил мою невесту, раз ты цепляешься и к маленьким детям?!

   Дорру понимал едва ли одно слово из десяти, однако отлично видел, что гнев владеет его собеседником. Пожав плечами, чужак виновато развёл руками и улыбнулся как можно шире, словно извиняясь – по его мнению, он, не зная местных обычаев, нарушил какое-то табу, о котором попросту не знал. Ваб-Ди тем временем, чувствуя неуверенность того, кого возомнил своим заклятым врагом, превратно истолковал его поведение, решив, что имеет дело с трусом. Перешёптывания саанимов, всячески обсуждавших жизнь Волосатого Лица под одним кровом с Бю-Зва, довели его до состояния, близкого к помешательству, и теперь все накопившиеся эмоции получили возможность выплеснуться наружу.

   Тонгир, которого осыпали непонятной ему бранью, продолжал пребывать в растерянности, в то время как вокруг них начала собираться толпа. Вскоре здесь уже присутствовало почти всё население деревушки, едва ли насчитывавшее сотню душ – с нескрываемым любопытством наблюдали они за разворачивавшимся спектаклем. Все попытки хоть как-то осадить Ваб-Ди, сталкиваясь с обуревавшим его возбуждением, только распаляли саанима.

   Вскоре позвали Ап-Вила, и он пришёл; нехотя передав Тонгиру смысл адресованных тому обвинений, он стал свидетелем того, как круглые, цвета неба, глаза дорру едва не выпали из орбит от удивления. В довершение всего пришелец расхохотался Ваб-Ди в лицо, чем окончательно предрешил свою судьбу.

   – Мы будем драться, причём сейчас! – злобно оскалился сааним. Его плоское лицо с высокими скулами пылало от гнева.

   Ап-Вил протестующе замахал руками, напомнив о том, что Тонгир – его гость, к тому же меч даёт дорру такое преимущество, что бой едва ли может закончиться победой оскорблённого жениха. К голосу его присоединились вождь и шаман, понукаемые сторонниками Лят-Нила, который стоял тут же, меча недовольные взоры из-под сердито насупленных бровей. Носки его сапог из выделанной тюленьей кожи были широко расставлены, а пальцы рук, постоянно пребывавших в движении, то и дело касались ножа, заткнутого за украшенный костяными бляшками пояс. Выточенный из моржового бивня, этот клинок верно служил своему хозяину на охоте и в драках, одна из которых некогда унесла жизнь его соперника, домогавшегося любви той же женщины.

   Вяд-Хат, посовещавшись с шаманом, назначил поединок, который предстояло вести голыми руками. Дорру превосходил своего противника ростом, как, впрочем, и всех остальных саанимов, однако Ваб-Ди был шире в плечах, к тому же Тонгир ещё не вполне поправил своё здоровье и едва ли мог выдержать настоящий бой, который обещал стать подлинным испытанием для силы и выносливости.

   Когда бойцы разделись до пояса и разошлись в противоположные концы импровизированного круга, неожиданно появилась Бю-Зва, набросившаяся на своего жениха с упрёками.

   – Ваб-Ди, ты просто распоследний глупец! Он не виноват в том, в чём ты его обвиняешь! Мы... – Она осеклась – раскосые, тёмные глаза бесстрастно уставились на Бю-Зва, словно парень видел её впервые. – Уйди отсюда, женщина, я поговорю с тобой позже.

   Слова эти, сказанные холодным, презрительным тоном, были вполне достойны Лят-Нила, на которого его сын старался во всём походить. Однако не такова была Бю-Зва, воспитанная отцом и оттого выросшая гордой и неприступной, чтобы стерпеть подобное обращение. Независимый характер девушки не позволил ей смолчать.

   – Значит, ты хочешь убить, как твой отец, чтобы обладать мною?! – Подозрения о том, что её будущий муж обладает скверным характером, дотоле терзавшие девушку, когда она оставалась наедине, сейчас вдруг получили явственное подтверждение. – Тогда я возвращаю тебе твоё ожерелье, бессердечный болван!

   Сорвав со своей шеи украшение, сделанное из серебряных монет, она бросила его в лицо Ваб-Ди, однако тот успел увернуться. Кто-то подобрал ожерелье и передал Лят-Нилу, а тот, удовлетворённо улыбаясь, небрежно намотал его на руку. Из глаз девушки, осознавшей, как жестоко она ошибалась в будущей родне, брызнули слёзы, и она убежала.

   Волосатое Лицо, оставшийся в одних меховых сапогах и шерстяных подштанниках, выглядел курьёзно, особенно на фоне противника, крепко скроенного, сильного и ловкого. Бледно-розовая кожа дорру, немедленно стала предметом насмешек, утихших, однако, когда стали заметны шрамы, покрывавшие его тело. Несомненно, то был опытный воин, и многие ощутили беспокойство за своего сородича.

   Бойцы приблизились друг к другу, делая пробные выпады руками и ногами. Схватка длилась очень недолго, и завершилась полнейшим разочарованием для всех любителей подобных зрелищ, толпившихся в ожидании излюбленного развлечения. Ваб-Ди отвлёк внимание противника заученным обманным движением и тут же пригнулся, готовясь обхватить обе ноги длинного Тонгира. Бросок, осуществлённый при помощи такого захвата, давал ему возможность занять главенствующее положение и быстро добить противника ударами по голове.

   Однако на сей раз всё прошло иначе: в самый последний момент дорру отскочил, разрывая уже почти сомкнувшийся захват и, упёршись ладонью в лоб Ваб-Ди, оттолкнул того. На мгновение лицо саанима повисло в воздухе, представляя собой великолепную мишень, и навстречу ему с быстротой молнии устремилась нога Тонгира. Подобно молоту, бьющему об наковальню, удар пришёлся в нос Ваб-Ди. Тот, обливаясь кровью, рухнул ничком и потерял сознание.

  10

   Исход боя, жестокий и неожиданный, потряс присутствующих. Те словно потеряли дар речи. Прошло несколько мгновений, прежде чем они осознали, что именно произошло. Обсуждение поединка, шедшее сперва вполголоса, а затем всё энергичнее, вскоре вылилось в чествование победителя. Тонгира хлопали по плечу, поздравляли, желали ещё более славных побед – в общем, всё, как обычно бывает в таких случаях. Польщённый, тот широко улыбался и поспешно натягивал одежды – от холода, обычного для здешних широт даже в летнее время, непривычный к такому климату южанин уже успел продрогнуть.

   Однако не всем эта победа пришлась по душе. Лят-Нил, стоявший в стороне в окружении нескольких мрачных саанимов, представлявших собой его свиту, долго молчал, кусая губы. Он так и не поздравил дорру, вместо этого выкрикнув единственное слово, прозвучавшее, как смертельное обвинение:

   – Колдовство! Он околдовал Ваб-Ди! – Саанимы растерянно умолкли, бросая вопросительные взгляды на Кул-Деба, который молчал, всем своим видом показывая: пусть обвинитель выскажется до конца. – Этот дорру – колдун, он пришёл к нам из Проклятого города!

   Кул-Деб, явно действуя по предварительно составленному плану, выступил вперёд.

   – Ап-Вил, этот человек, прозванный Волосатым Лицом, – твой гость. Правда ли то, что говорил сейчас Лят-Нил?

   Ап-Вил кивнул:

   – Он был в Проклятом городе, но...

   – Довольно! – Шаман оборвал его речь нетерпеливым жестом. – Дальше дело рассудят духи, чья мудрость никогда не вызывала сомнений. Держите этого дорру!

   Приспешники Лят-Нила, незаметно обступившие Тонгира, пришли в движение, собираясь исполнить этот приказ, однако их жертва, словно предупреждённая кем-то – или чем-то – заранее, взмахнула невесть откуда взявшимся мечом. Послышался крик, и отсечённая рука упала на землю. Крик не умолкал; меч, поднявшись высоко в воздух, опустился на голову второго нападавшего, расколов её надвое, точно гнилой орех. Третий – и последний – сааним пал, когда Тонгир, сделав короткий выпад, проткнул его насквозь.

   – Стойте! – закричал дорру, подняв левую руку, в которой скрывалось нечто, излучавшее слепящий свет, обжигавший глаза даже сквозь прикрытые веки. – Не двигайтесь!

   Ошеломлённые саанимы расступились, когда Тонгир, размахивая чем-то, что сжимал в кулаке, прошёл сквозь всю деревню к берегу, в который неторопливо, одна за другой, ударяли волны Льдистого моря. Очевидно, он собирался воспользоваться одним из каяков, чтобы покинуть Чуг-Ти, однако этому воспрепятствовал Лят-Нил. Не знавший промаха долгие годы, он изготовился к броску. В роковой тишине послышался свист охотничьего копья, завершившийся хриплым стоном умирающего, когда в его плоть вошёл костяной наконечник.

   Тонгир развернулся, растерянно озираясь. В поле его зрения попала фигура Лят-Нила, за спиной которого стоял вождь саанимов, Вяд-Хат. Лят-Нил, закинув руки за спину, попытался достать что-то, доставлявшее ему очевидное неудобство, но так и не смог и, развернувшись в падении, завалился набок. Из спины его торчало короткое копьё.