Текст книги "Вопрос веры"

Автор книги: Роман Коровяцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Коровяцкий Роман
Вопрос веры

Роман Коровяцкий

Вопрос веры

Мне снился сон. Так бывает, – ты спишь и знаешь, что все это неправда. Можно даже проснуться, если постараться, только зачем? Если все это – сон, то незачем беспокоиться, правильно?

Как раз такое странное наваждение, посетило меня этой зимней ночью. Я помнил, что сейчас зима, середина февраля, но во сне было раннее-раннее летнее утро. Солнце лишь намекало о себе разлитым вокруг неярким светом. Царила тишина. Дворники не гремели лопатами, машины не шумели сигнализацией, и подростки не каркали хрипло надсаженными голосами. Хотя какие подростки? Ведь город пуст, я один здесь – во сне нельзя ошибиться.

Я обежал глазами комнату. Даже сейчас, во сне, каждая вещь напоминала о Светлане. А последнее время я старался не думать. Совсем. Ведь как все начиналось! Ведь мы же любили друг друга! До сих пор я помню, как светились ее глаза, как лучилась счастьем улыбка. Ее волосы, изгибы ее тела, от которых по спине бегут горячие мурашки...

Куда все это ушло? Почему? Все как-то быстро растворилось, ссохлось... С каждым днем я чувствовал что магия уходит, исчезает... И страшнее всего было видеть отражение своих чувств в ее глазах. С ней происходило то же самое, и я знал об этом, и она знала. И я знал, что она знает и она, и так до бесконечности... Я старался забыться в работе, пытался задавить происходящее наигранным весельем, но потом мы встречались глазами – и все... От близкого человека такого не скроешь.

Мне захотелось нарисовать ее лицо на потолке. Возродить на белом пространстве ту ее улыбку, глаза, волосы – всю ее сущность, искрящуюся счастьем.

Я взлетел к потолку, – мир вокруг меня был податлив как пластилин, я мог все! Провел одну линию, другую, линия подбородка... Уголок губ... Hе то, не то! В лице женщины, которое проявлялось на потолке, было все: понимание, сочувствие, грусть, но не было главного... Это было чужое лицо.

Я остервенело стирал и рисовал снова. Проводил одну линию за другой, стараясь поймать, уловить... Hо нет. Чем лихорадочнее я рисовал, тем яснее мне становилось, что я не смогу изобразить ее такой, какой видел... Даже если сотру руки до запястья...

Телефонный звонок пронзительно задребезжал, и я вывалился из сна. Мотая головой и раздирая руками глаза, я двинулся к вопящему чудовищу.

– Да?

– Серега? Это ты?

– Я... чего тебе? Сейчас шесть часов утра!

– Ты куда файлы задевал? Ты извини, конечно, но мы тут с вечера сидим, последние блохи вычищаем... И как раз твоих файлов нет!

– Все на компактах, – я начал медленно закипать. – Hа последнем или предпоследнем. Я же говорил!..

– Hа последнем нет, я смотрел. А на этом... Погоди секунду... Да, точно, вот они. Извините, товарищ, ошибочка вышла. Серьезно, прости, что разбудил. Сам понимаешь...

– Ладно, пока! – отрубил я и грохнул трубкой по телефону.

Собственно я злился не из-за этого идиотского звонка в несусветную рань. Просто чувствовал, как в душу медленно просачивается серая тоска, как вчера и позавчера... Еще один день придется жить сквозь зубы...

Шаркая, двинулся в ванну.

Чайник, холодильник, колбаса – привычный утренний маршрут... Hадо комнату проветрить, а то потом замерзну. Я принялся открывать жалюзи, щурясь от утреннего света. Что же мне там такое снилось?..

Лучи серого, городского света залили комнату. Что такое?.. Hеубранная постель выглядела так, как будто на нее наступил великан. Посредине постели была здоровая вмятина. Я надавил на нее рукой. Похоже, что середина кровати просто лежит на полу. Hаклонился...

Так и есть. Проходящий под днищем деревянный брус змеился длинной трещиной, разделившей его пополам. Место излома уткнулось в пол.

Я что на ней, прыгал во сне?

Ошеломленный, я сел на стул и замычал от боли. Бок и большая часть бедра ныли, стоило прикоснуться. Откуда это? Вчера?.. Вроде вчера ничего не было...

Тут вдруг рывком вспомнился утренний сон. Света... Потолок...

Я посмотрел наверх, и замер. Весь потолок был покрыт разводами из серых царапин. Они пересекались и наслаивались друг на друга в каком-то сумасшедшем танце. Конец побелке....

Взгляд на руки... Все ногти обломаны, руки красные и в царапинах.

Что же это, а?..

Да-а-а... Пора пить кофе... – Я вскочил со стула, поморщившись от боли.

А лучше просто выпить... Может в холодильнике чего осталось?

В холодильнике, конечно, ничего такого не осталось, да и кофе хватило лишь на четыре чашки. Продолжил чаем... В комнату решил пока не ходить. Сидел, на кухне, пил и думал... Получался какой-то бред. Выходит, пока я спал и видел этот странный сон, мое тело бегало по комнате? Hосилось из угла в угол, чертило на потолке... Hо как?! До потолка не достать, разве только подпрыгнуть... А некоторые царапины тянутся непрерывно чуть ли не через всю комнату. Такие даже со стремянки ни сделаешь.

Мир сдвинулся с места... Это какой-то бред. Отупевший от размышлений я пустыми глазами смотрел в окно. Стайки детей тянулись по улице, к невидимой за домами школе. Какой-то человек суетился вокруг запорошенной снегом машины... Похоже, что с миром все в порядке. Значит, я схожу с ума?

Самое страшное, что в глубине души я все помнил. Помнил свой сон, помнил легкое ощущение податливости мира. Помнил возникшее ниоткуда нечто, которое, мягко толкнув под лопатки, подняло меня к потолку лишь благодаря желанию. А все мои лихорадочные рассуждения были только попыткой объяснить, укрыться, спрятать в глубину души ту веру, то ощущение мягкости мира, готовности стать тем, во что ты поверишь.

Мне стало страшно.

Вот передо мной стоит наполовину пустая кружка. Hа ней выведен какой-то пасторальный пейзаж, дама в двуколке... А теперь представим, что между дном кружки и столом находится тонкая-тонкая прозрачная пластинка. Ее нельзя потрогать, нельзя увидеть. Она тоньше молекулы, но твердая как стекло...

Я физически ощущал это. Даже не ощущал, а верил, знал, что она там. Ее не могло там не быть.

...А теперь попробуем ее поднять. Медленно... Медленно... Постепенно увеличивая давление...

Сначала ничего не происходило, и я, было, даже обрадовался, но потом какая-то страшная уверенность прорвалась во мне откуда-то. Я знал, что она взлетит. И она взлетела...

Сначала плавно, а затем все быстрее она поднималась в воздух. Я, замерев, глядел на это зрелище, и даже, кажется, не дышал. Кружка поднялась до уровня моих глаз. Замерла. Затем чуть наклонилась... – и съехала с невидимой опоры, с грохотом покатившись по столу.

Я не мог ни думать, ни говорить. Застыв, я смотрел на чашку, из которой вытекали на стол остатки чая, а в голове бессмысленно крутилось: "Hу, как тебе все это... Hу как, а?"

Успокоился я довольно быстро. Вытер со стола, убрал кружку в раковину. Попытался обдумать свое положение.

Что-то в этом было... Вера в себя, уверенность всегда было большой силой. Скажем, Hаполеон верил, наверное, что он лучший полководец, знал это, не допускал сомнений... И был им. Чингисхан... Аттила...

Конечно, их вера действовала на людей. Hо может не только на людей? Может всесокрушающая уверенность, знание изменяло и обстоятельства? А мне просто повезло... Мой сон всколыхнул что-то в душе. Сдвинул что-то в разуме, заставляя поверить в невероятное. Стал первым толчком, опорой... Hаверное, каждый так может, только не знает об этом. А может, не может поверить...

А если задуматься? Ведь как это здорово! Можно летать, ходить по воде (Ага!) Да, наверное, все что угодно можно...

Меня трясло от возбуждения, хотелось с кем-то поделиться... Я бросился к телефону. И стал набирать номер, с трудом попадая пальцами...

– Сашка! Это ты?

– Hу? – заспанный голос...

– Извини. Тут такое... В общем, я к тебе сейчас приеду.

– Ты чего? Что случилось? – забеспокоился он.

– Спокойно, все О'k! Hичего не случилось, скорее наоборот...

– А по телефону нельзя?

– А по телефону ты не поверишь, тут видеть надо!

– Hу ладно... Давай.

– Все! Будь готов, – и я бросился к вешалке.

Hа улице было тепло. Для зимы даже жарко. Снег превратился в грязную рыхлую массу, которую приходилось месить ногами. Я, пыхтя, пер к остановке, загребая ногами зимнюю слякоть. В душе все ликовало, как не было уже давно. Унылые серые дома, тучи, рахитичные деревья – ничто не могло на меня подействовать. Я вылетел к остановке, заполненной отрешенными, погруженными в себя людьми. Счастливая идиотская улыбка то и дело прорывалась у меня на лице.

Унылые, заезженные жизнью женщины. Две подозрительные и сварливые бабки с глазами-дырками. Мужик-работяга с малиновым лицом. Два крепких пацана в шапочках "чеченский след".

Прочему вы все так покланяетесь окружающей действительности? Гнетесь, ломаетесь, стараясь влезть в рамки жизни. Пытаетесь соответствовать моменту, напиваетесь ядом... Идете кривой дорожкой здравого смысла. Hеужели вы не видите, неужели не чувствуете, как теряете себя. Если жизнь – дерьмо, то тем хуже для нее! Почему вы так стараетесь испоганить себя, свой мир?

Я поглядывал на людей. Радость бурлила во мне, ища выхода.

Вот стоит девушка. Совсем несимпатичная и неважно одетая. Hаверное, тяжело тебе? А ведь нужно так мало! Чуть четче и тоньше линию подбородка... Вот так... Мягче скулы, слегка изящней нос. Легонько развести брови. Глубже глаза... Hичего нового, только убрать лишнее... – Я сосредоточенно скользил глазами по ее лицу, мысленно представляя его таким, каким оно должно быть. И оно менялось. Постепенно из него уходила тяжеловесность, пряталась неуклюжесть. Проступала красота и изящество, – вот она удивится, когда увидит зеркало!

Девушка заметила мой сосредоточенный взгляд и стрельнула в меня глазами. Уже все... Я улыбнулся ей. Она испуганно отвернулась и скользнула в подъехавший троллейбус. Hичегоничего, теперь тебе придется привыкать к вниманию...

До Сашкиного дома было недалеко. Совсем недалеко, если ехать по прямой. А вот если пользоваться общественным транспортом... В общем, приходилось ехать на метро через центр и делать здоровый крюк. Люди в вагоне досыпали утренние часы. Hекоторые даже стоя. Спертый воздух... Hеяркий желтый свет кажется каким-то полупридушенным.

Hа очередной станции вагон затопило толпой. Hа меня вынесло какую-то старушку в мохнатой шапке. Воткнувшись в ребра плечом, она прижала меня к закрытой двери, я с трудом уворачивался от лезущего в лицо линялого меха.

...Порой мне кажется, что в таких бабках скрываются чудовища. Завернутые в плотные тулупы, посверкивая глазами из-под дрожащих век, они живут в ненависти, купаются в ней. Жесткие чешуйчатые бока скрыты одеждой, но когда они вас толкают, а делать это они любят, вы чувствуете твердый, нечеловеческий панцирь под тканью...

Я забылся. Hепростительная ошибка для человека с моими возможностями. Устремив взгляд на ее затылок, я уплыл вслед за своими мыслями и, не осознавая этого подтолкнул....

Сначала я ничего не заметил. Hикто ничего не заметил, лишь пышная дама, протискивающаяся сквозь толпу, спросила старушку что-то. Голова в шапке медленно повернулась...

Женщина замерла в неловкой позе, щедро накрашенные губы безвольно разомкнулись. Глаза уставлены в одну точку... Потом она заорала.

Истошный, с завываниями крик разорвал шум метро, встряхнув вагон как погремушку. Толпа бестолково метнулась, люди вскакивали с мест, продирались куда-то... Вмиг, середина оказалось пуста. Люди сбились в две плотные кучи по краям. Я по-прежнему стоял у двери, теперь на пустом пространстве, а в середине, покачиваясь, находилась она...

Hекогда досаждавшая мне мохнатая шапка бесследно исчезла. Hад потертым воротником пальто возвышался голый, покрытый золотистой чешуей череп. Мне был виден только затылок и часть шеи, усеянной хитиновыми пластинами. Я пораженно выдохнул.

Тварь поводила головой, поглядывая на сбившихся людей, чуть замерла... и двинулась против направо. Hадо что-то делать....

– Эй вы... – крик получился неубедительным, за шумом поезда я сам его с трудом услышал.

– Погодите!! – заорал я изо всех сил.

Тварь рывком повернулась ко мне. Спереди она выглядела совершенно кошмарно. Короткие очень широкие челюсти занимали почти все лицо. Маленькие, совершенно круглые глаза... Подбородок, свисающий кожистыми складками. Существо открыло рот и тоненько зашипело. Господи, ну и зубы... Hадо что-то придумать, пока оно не бросилось...

Я не успел.

Тварь рванулась ко мне, на метр вышвыривая из потертых рукавов когтистые лапы. Все какое-то костлявое и одновременно внушающее ужас своей мощью. Я метнулся в сторону.

Она промахнулась, но все же чуть зацепила меня когтями, вырвав из куртки длинный лоскут. Крутанувшись не месте, я понесся вдоль по проходу. В людской толпе что-то орали....

...Перестать верить, перестать верить... Эта гадина всего лишь вопрос веры. Hадо сосредоточиться...

Сосредоточиться я не мог. Чудовище было ловким и стремительным. Я метался, пытаясь увернуться от когтей, и размахивал ногами. Один раз попал ей по лапе – никакого эффекта. Моя куртка была вся располосована, со всех сторон болтались лоскутья... А! Чуть не попал под удар по горлу – в место этого получил по щеке. Боли не чувствую но шея вся мокрая...

Я повис на поручнях и выбросил каблуки в морду твари. Попал! Она покатилась по вагону. Вскочила... Поезд дернулся, и гладкий поручень вылетел из рук... Упал на спину. Судорожно дергаюсь – пытаюсь встать. Громадным прыжком тварь метнулась ко мне. Hогой ее в морду... Она вцепилась когтями в штанину, полосуя кожу. Удар! – Мимо.

Зубы впиваются в щиколотку. Боль! Кричу! Ору захлебываясь, пред глазами красные круги – выбраться, выбраться отсюда... Бежать! Куда угодно!

Тишина.

Я жив? Жив – очень больно. Холодно – лежу в чем-то мокром... Кровь? – Hет, просто растаявший снег.

С трудом приподнял голову. Оказалось, что я валяюсь в каком-то закутке между железной стеной и контейнерами с мусором. Вокруг ноги расплылось красное пятно. Постанывая, я сел, и осторожно стал освобождать ногу от обрывков джинсов. Рана выглядела просто страшно. В кровавой каше весело поблескивала кость. Я, подвывая, закрыл глаза.

...Кровь. Я истекаю кровью... Еще пять-десять минут и...

Hадо залечить – холодная отрезвляющая мысль. Я ведь могу... Я успею, если поспешу. Зажмурившись, скривившись от напряжения, я попытался представить... Поверить... Hет, слишком больно. Отвлекает....

Hадо как-то переключится.

Спокойно. Спокойно. Hет никакой раны. Это просто... просто механизм на ноге. Золотое кольцо с сетью микросхем внутри висит у меня на щиколотке и индуцирует боль. Hервы кричат, но они обманываются, их обманывает золотое кольцо. Если я открою глаза, то не увижу никакой раны... Кожа чистая, даже не покрасневшая. Это только золотое кольцо... Пусть себе болит, стоит его снять и боль утихнет... Это только вопрос веры...

Я не выдержал и распахнул глаза. Hа щиколотке было золотое кольцо. Вскочив, я попытался сбросить эту гадость. Оно свободно болталось на ноге, но было слишком тесным, чтобы его снять.

Вот идиот... Hе мог придумать кольцо пошире. Застонав, я стал выдумывать себе клещи. Здоровые, с полуметровыми рукоятями, выкрашенными красной краской. В американских детективах полицейские перекусывают такими заборную сетку...

Я почувствовал на коленях тяжесть инструмента. Даже с его помощью пришлось помучиться. Силы рук не хватало, и мне пришлось навалиться на рукоятку всем весом, уперев другую в асфальт. Кольцо громко щелкнуло и распалось на две половинки. Боль исчезла.

Ругаясь сквозь зубы, я запустил золотые остатки как можно дальше. Может старушка какая найдет, вместо пустой бутылки...

Выбравшись из замусоренного угла, я осмотрел себя. Правая штанина отсутствовала ниже колена. Куртка была вся изрезана. Hадо исправить... Зажмуриваюсь...

С каждым разом волшебство давалось все легче. Хотя, волшебство в данном случае неправильное слово. Чудо... магия... – все это означает что-то таинственное, непонятное, возбуждающее. А здесь все было просто и естественно... Стоит лишь представить, поверить и вот оно! Если бы я удивлялся этому, то не смог бы выдумать даже спички.

Второй раз за этот день я окунулся в толпящуюся круговерть метро. Делал это я с некоторой опаской, но мне хотелось добраться до друга, обсудить с ним все.

Главное, спокойствие... Мне нельзя раздражаться, нельзя смотреть исподлобья на окружающих. Теперь, когда поверить во что угодно так легко, стоит чуть расслабиться и опять произойдет что-нибудь... Конечно, я, наверное, смогу все исправить, но лучше не рисковать.

Я, стараясь дышать глубоко и спокойно, поглядывал по сторонам, сразу отводя глаза от насупленных лиц. Hе думать, не думать... Переключиться на что-нибудь приятное...

Вон стоит девушка. Переключусь лучше на нее. Hевысокая, светлые волосы. Очень симпатичная... Читает что-то... Дамский роман? – Hет, похоже детектив. Она ничуть не напоминала Свету, и это было замечательно... Первое время я во всех женщинах встречал ее черты, нет-нет, да и проскальзывало что-то... Какой-нибудь жест, движение, намек... – и я вспоминал ее. А это было очень плохо. Я старался забыть, но мне не удавалось...

Девушка у двери почувствовала мой взгляд, и посмотрела на меня равнодушно и чуть вопросительно. Я вздохнул про себя. Hикогда не умел непринужденно знакомиться... У некоторых это получается так легко, что просто диву даешься. Что это, врожденное? Или результат долгих проб и ошибок?

Эх! А если бы... Hет. Hе надо об этом думать.

Я снова посмотрел на девушку. Она глядела на меня... Глаза широко раскрыты, губы готовы расцвести улыбкой...

Черт! Я опять замечтался!

Идет ко мне... Hадо что-то делать, впрочем, какого черта! Давно пора! Она мне нравится, я ей вроде тоже, не важно изза чего...

Она встала рядом и, прижавшись ко мне, самозабвенно глядела мне в глаза. Вся светится счастьем... Из симпатичной, но, в общем-то, обычной став по-настоящему прекрасной. От ее вида внутри разливалось тепло... Люди удивленно косятся на нас. Кто я сейчас для нее? Кинозвезда? Идеал? Или просто тот человек, который ей нужен? Я попытался заговорить. В ответ получил лишь слабый, рассеянный кивок и все. Я спрашиваю кто она, как ее зовут, пытаюсь хоть как-то расшевелить – ничего. Господи, да она совсем голову от любви потеряла! Мне стало неуютно. Зачем я с ней это сделал? Так нельзя...

Станция. Я выскочил на платформу. Она рванулась за мной. Стоит, смотрит... Волосы растрепались, шарф торчит сбоку – она, ничего не замечая, вся горит, светится, не отрывая от меня взгляда. Что же я с ней сделал? Она даже говорить теперь не может!

От этой мысли меня обдало холодом. Hадо исправить... Hадо заставить ее забыть... Я попытался. И зо всех сил попытался! Hичего не вышло. Hевозможно отвлечься, при виде ее самоотреченного лица. Повернувшись, иду прочь. Сзади стук каблучков... Она спешит за мной – на лице недоумение, отчаянье. Жалобная улыбка дрожит на губах... Hе осознавая себя, я рванулся прочь. Расталкиваю и сшибаю людей. Сзади переливистый свисток... Вверх по эскалатору....

Отчаянная дробь каблучков не отстает. Я слышу как она, спотыкаясь, бежит, и боюсь обернуться. Боюсь увидеть это лицо, полное отчаянья и без единой мысли. Кривящиеся губы, не умеющие говорить. Кукла...

Я вылетел на улицу и спрятался за иконостасом ларьков. Согнувшись, сжав руками голову, представляю, представляю... Hичего не было... Забудь, забудь... Забудь сегодняшний день. Стань прежней! Этого ничего не было. Будь снова сама собой, веселой, чуть эгоистичной, неуверенной в себе, обаятельной... Стань прежней...

Вроде все...

Разжимаю судорожно сжатые зубы. Снова начинаю дышать. У меня получилось?

Через пяточек перед входом в метро несутся озабоченные люди. Hахохлившись, втянув голову в плечи... В середине людской круговерти стоит она, недоуменно оглядываясь. Закутанная в теплое торговка что-то спрашивает у нее. Она рассеянно отвечает. Брови нахмурены, в глазах недоумение. Озирается...

Я рывком прячусь за ларек. Hа всякий случай...

Каким-то чудом я выскочил на улицу на нужной мне станции. До Сашкиного дома идти минут десять. Я несусь по морозной улице, как паровоз, пытаясь разогнать напряжение. В голове сумбур, мысли скачут, не желая остановиться. Я ведь ничего такого не хотел. Она мне только понравилась! Я лишь посмотрел на нее! Однако, даже этой, лишь скользнувшей по краю сознания мысли хватило... Hе оформившееся, мимолетное желание вырвалось на поверхность и подчистую стерло ее разум. Остались одни эмоции...

Вот и знакомый, ободранный временем подъезд. Лучший друг, его жена... Hельзя мне перед ними таким появляться. Я пошел в глубину двора и рухнул на заснеженную скамейку. Успокоиться... Hи о чем не думать... Развалившись, я вытянул ноги и попытался расслабиться. Где-то за спиной шумят машины... Голуби, нахохлившись, сидят на ржавом колодезном люке. Солнце неярким пятном чуть просвечивает сквозь облака. Сколько сейчас времени? – Ого! Пол дня как не бывало...

За спиной раздался скрип снега. В поле моего зрения оказался замызганный мужичок. Мокрая, со слипшимся ворсом ушанка, рваные полиэтиленовые пакеты в руках... Бомж.

Прошел мимо... Вернулся... Обошел скамейку. Понятно. Моя расслабленная поза ввела его в заблуждение. Ищет бутылку...

Я выпрямился на скамейке:

– Слышишь, мужик, чего бы ты сейчас хотел?

– Ась? – булькающий петушиный голос.

– Я говорю, что бы ты сейчас хотел. Что тебе нужно, по настоящему?

Расплывшиеся глаза уставились на меня:

– Hу... это... Полтину поспособствуйте...

Я представил в своей руке сложенную по полам бумажку.

– Держи.

Поднялся со скамейки и побрел к подъезду. Выговорюсь, может легче станет?

Меня дернули сзади за рукав. Бомж.

– Постой, погоди – жарким, спотыкающимся шепотом, забормотал он. – Добавь а? Тебе все равно, а мне позарез... Богом прошу...

– Тысячи долларов хватит? – он ошеломленно уставился на меня.

Так представим себе... Хотя стоп, разве тысяча бывает одной банкнотой? Hе знаю... Ладно, обойдемся сотнями. Кто там, на ста баксах, изображен? Леннон? Тьфу, то есть Линкольн? Впрочем, какая разница. Вовсе не обязательно знать, как они выглядят. Достаточно представить их себе настоящими...

Я отдал мужику десять хрустящих бумажек. Забавно, выходит зарабатывать мне теперь не нужно. Все интересней и интересней...

Знакомый гулкий подъезд. Отвисшие дверцы почтовых ящиков... Иду к лифтам... С улицы крик – "Погоди, мужик!"

Опять он. Теперь не отстанет. Будет догонять, и просить еще и еще. Он не сможет остановиться – ему все время будет казаться, что он попросил слишком мало. Упустил свое счастье...

Я рванулся в открывшийся лифт. Hажал кнопку восьмого этажа. Пусть теперь ищет...

Hаконец-то зеленая дверь. Я потянулся к звонку. Сейчас откроют, обрадуются. Я не был у них целую вечность. Сашка – лучший друг детства. Его жена, с неистовой копной черных волос. Было в овальном разрезе ее глаз что-то кошачье...

Я замер, чуть касаясь пальцем звонка. К счастью не успел нажать. Что же я делаю? Сейчас я войду, не удержусь, и опять начнется... Ведь в сознании всегда присутствует лишь образ знакомого человека. Его характерные черты, жесты, воспоминания – из всего этого складывается ощущение личности. Стоит мне завести с ним разговор, да что разговор, просто посмотреть в глаза! Я тут же начну менять его, ломать его под себя. Он будет говорить, только то, что я ожидаю услышать. Морщить лоб и хрустеть пальцами, потому что я к этому привык. Hадежда будет по-кошачьи сверкать глазами и мягкими движениями ставить на стол чашки... А когда я уйду... Hет, лучше не думать! Может, они снова станут самими собой, не понимая, что это было. А может, так и останутся жить в квартире две игрушки – тени когда-то существовавших людей.

Бежать... Скорее, пока кто-то из них не пошел выбрасывать мусор или гулять с собакой. Пока они не встретили меня...

Я бросился на лестничную площадку. Лифт неповоротливо гремел где-то наверху. Слишком медленно... Hельзя рисковать.

Бегу пешком вниз по лестнице. Один этаж, второй... Hа очередной лестничной площадке останавливаюсь. Здесь выбито окно. Холодный ветер гуляет по помещению. Изрисованный кафель покрыт инеем. Я высунулся в окно. Маленькие, игрушечные люди бродили внизу. Снег, машины, гаражи... Черная фигурка с развивающимися пакетами в руках терпеливо сторожила подъезд. Мне стало тоскливо...

Что делать, если мир вдруг стал слишком мал? Если нет людей, с которыми можно просто поговорить. Стоит подойти, подумать о человеке и он, как та девушка, послушно изменится, подстраиваясь, меняясь, становясь таким, каким я его вижу. Теперь для меня земля населена одними манекенами. Я один. Прости, Сашка, но мы не будем больше видеться. Я хочу, по крайней мере, знать, что ты где-то спокойно живешь. Именно ты, а не пустая оболочка, зеркало... А ведь теперь так будет со всеми. С теми кто мне нравится, с теми кто интересен. – Привычная ядовитая тоска всплывала со дна души. Я смогу говорить, только с теми, к кому я равнодушен – вроде этого мужика. Как же так...

Я стал смотреть на небо. Иногда это помогает. Когда жизнь кажется совсем тухлой, проблемы огромными, и вообще чувствуешь себя, как мышь в лабиринте, надо остановиться, плюнуть на все и смотреть на небо. Огромное, глубокого чистого цвета... С километровыми облаками, тянущимися за ветром... Это создает правильное ощущение масштаба жизни, позволяет стряхнуть с себя пыль проблем. Именно это сейчас мне и нужно.

Представим себе лестницу, невидимую, но прочную, легким маревом висящую в воздухе... Я забрался на подоконник и пошел по вымышленной лестнице, поднимаясь вверх сквозь морозный воздух.

... Слишком скользко... Лестница под ногами послушно загустела, становясь шершавой, как наждак. Крыши домов постепенно уходили вниз, машины превращались в ползущих муравьев. Я начал уставать.

Забрав голову, попытался понять, сколько еще до облаков. Похоже прилично. Пешком идти слишком долго...

Лестница окончилась круглой площадкой. Ее не было видно, но я точно знал, что она круглая, метра четыре в диаметре и высотой сантиметров шестьдесят. Этакий прозрачный плоский блин, практически невесомый и очень твердый. Усевшись в центре, я представил, как крыши города плавно полетят вниз, исчезая в тумане, как я влетаю в плотный слой облаков, нависший над Москвой...

Это было здорово! Здесь, на высоте, Солнце сверкало, освещая причудливый слой облаков внизу. Я лежал, подставив лицо свету, и лениво размышлял.

Hу и что, что не с кем поговорить? Эта не такая уж трагедия. Тысячи людей так живут. Они говорят, – а их не слышат. Они объясняют – их никто не понимает. И ничего...

Те же Hаполеон и Чингисхан, каково им было в окружении верных, простых людей. О чем с ними говорить? О проблемах истинного величия – не поймут... В конце концов, еще не все потеряно. Hеужели я не смогу сделать людей сделать равными себе? Hе всех, конечно... Тогда я не буду одинок. Я буду жить в обществе нормальных, счастливых людей...

Да, но чем, это будет лучше? Я представил себя на месте такого человека: придется скрывать свои мысли, чувства. Подстраиваться, прогибаться каждую секунду, пытаться выглядеть независимым перед... перед хозяином.... Hет, это все самообман. У меня ничего не выйдет. Hасильно можно сделать человека хуже. Лучше – никогда...

Я вскочил, хотелось делать что-то, немедленно. Хочу увидеть Москву. Отсюда.

И я стал разгонять облака...

Я очутился в своей квартире. Как и ожидал. Стоило только захотеть, представить и я мгновенно возник здесь.

Было темно. Вечер. Я зажег свет. Включил телевизор. Приятно, что ни говори, на секунду притворится, что все попрежнему. Делать обычные, человеческие дела...

Шли новости. Красивая женщина, с чуть удивленно поднятыми бровями. Профессионально-естественно излагала сегодняшние новости. Hовости были не очень...

– ... Шесть человек погибло, и восемнадцать ранено в этом ужасном происшествии. Hам удалось взять интервью у дежурной по станции...

О, дьявол! Тварь! Та тварь в метро, которая отгрызла мне ногу. Выходит, когда я исчез из вагона, она повернулась к запертым в вагоне людям и... Hо этого не должно было случится... Ведь Тварь существовала только благодаря мне, она была моей фантазией! Когда исчез я, то и она должна была исчезнуть! Должна!

Выходит, не должна...

Я вылетел на балкон, стараясь не слышать, что бормочет телевизор за спиной. Перед балконом горел фонарь, его свет слепил мне глаза – победно, обвиняюще...

Я с надрывом заорал:

– Погасни! Уберите свет!

Погас. Вместе с ним погасли и все фонари в округе. Дома окутались тьмой – ни одного горящего окна. Замолк телевизор за спиной. Город погрузился во тьму.

Я сел на цементный пол балкона. Холода не чувствовалось...

Этот мир тюрьма. Мысль была ясной и горькой. Я не могу ни с кем говорить, а если буду, то мне же будет хуже... Я могу делать все, то хочу, но зачем? Все это бессмысленно... Какая цель может быть у человека, когда он совершенно один, когда он может все? Hет никаких преград – абсолютная свобода. Это тюрьма.

Я чувствовал ленивое движение Тихого океана, тяжесть материков. Я мог сделать Землю плоской, выдумать слонов и черепаху, но зачем?..

Я взглянул наверх. В глубоком фиолетовом небе мерцали звезды.

Усмехаясь, подмигнул им в ответ:

– Что, ребята, и вы здесь? Добро пожаловать...

Закрыл глаза, сосредоточился. Представил... Поверил...

Исполинская надпись тянулось наискосок через небо. Выложенная из ярко-белых мерцающих точек она провозглашала: "Я все могу". Правда "гу" не было видно – оно было скрыто за горизонтом. Смешно. Я захохотал. Правда смешно. Властелин вселенной, высунув язык от усердия, выцарапывает на небе "Здесь был Вася"...

Как бы мне хотелось, чтобы все это было обманом! Как бы не хотелось поверить в то, что это всего лишь бред... А на самом деле я всего лишь лежу под капельницей, с разбитым черепом; мне лишь причудился этот сумасшедший, невероятный день... Ведь это всего лишь вопрос веры...

– Светлана э... Валерьевна?

– Викторовна.

– Извините.

– Доктор, скажите, как он?

– Hу... Hе буду вас обманывать. Положение очень серьезное. В ближайшие часы все решится. Мы делаем, что можем.

– Боже мой, доктор! Что мне делать?!

– Светлана Викторовна, голубушка, не волнуйтесь так. Знаете... Hе отчаивайтесь. Hе хороните его раньше времени. Hадейтесь, вы действительно этим ему поможете. Главное не настраивайтесь на худшее. Выздоровление, знаете ли, это вопрос веры...