Текст книги "Томка. Тополиная, 13"

Автор книги: Роман Грачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Роман Грачев
Томка. Тополиная, 13

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

Пролог

29 ноября 1948 года

За 65 лет до Большого Бума

Ближе к полуночи привезли новую партию. Фургон лениво перекатился через песчаный холм, едва не завалившись на бок, снова вырулил на проселок, проехал немного, выплевывая из-под резиновых копыт ошметки грязи и куски льда, и остановился в пяти метрах от оврага. Сердито фыркнув напоследок, словно недовольная возложенной на нее миссией, машина затихла.

– Дурень, не слепи глаза! – крикнул командир расстрельной бригады, махнув рукой водителю. Тот не послушался. – Выруби, или вместе с пассажирами пойдешь!

Эта угроза подействовала. Фары погасли.

– Вот так-то.

Командир сплюнул кожурой от семечек и обошел фургон сзади. Солдаты в это время торопливо открывали двери.

Офицер заглянул внутрь, посветил фонариком, оглядел людей, сидящих внутри. В него, словно призраки, из полумрака вперились испуганными глазами несколько доходяг, которых то ли выдернули прямо из теплых постелей, то ли долго пытали – настолько они были нелепы в этом холодном и величественном ноябрьском лесу.

– Так, троцкисты-утописты, выгружайся по одному.

В фургоне находилось человек десять. Одни мужчины. И никто не сдвинулся с места.

– Кому особое приглашение требуется, говори, не стесняйся, рассмотрим. Можно и под ручки взять, мы не гордые.

Доходяги в фургоне зашевелились, но никто, очевидно, не хотел спрыгивать на землю первым. Офицер потерял терпение:

– По одному из машины – бегом!!!

Для убедительности он вынул из кобуры наган. Аргумент сработал. Люди стали спрыгивать на землю.

– Молодцы, – успокаивался чекист, – а то, понимаешь, как девки на выданье.

Через пару минут все невольные пассажиры автозака стояли на мерзлой земле, кутаясь в свои рубища. Среди них были двое стариков за семьдесят, трое мужчин помладше вполне интеллигентного вида, а остальные смахивали на простых советских работяг. Таковыми они, собственно, и являлись, и этот факт буквально задел за живое начальника расстрельной бригады.

– Ну, с этими понятно, – кивнул он на интеллигентов, – а вы-то, гегемоны чертовы, как здесь оказались? Диалог явно не клеился. Мужчины молча смотрели в землю, и на их лицах, освещаемых теперь фонарем чекиста, даже слабые отблески надежды уже не прочитывались. Они прошли все семь кругов ада, прежде чем попасть сюда, на заброшенный золотой прииск, и пути обратно не было.

– Руки за спину, – приказал офицер, – повернулись направо. Грищук, командуй дальше.

Под прицелом десятка винтовок и под зычные команды мелкого суетливого лейтенанта колонна обреченных направилась к краю оврага. Кто-то в голос заплакал.

Командир смотрел в спины людей с презрением. Причем презирал он их не за измену Родине, которую должен любить всем сердцем (где-то в подземельях души он такую Родину видел в гробу и в белых тапках с бахромой), а за то, что вынужден мерзнуть ночью здесь, на далекой окраине, и слушать предсмертные стоны этих бедолаг, оказавшихся не в том месте и не в то время.

Сам он никогда не стрелял и наган вынимал из кобуры только для острастки. Он понимал, что кто-нибудь из его подчиненных однажды обратит на это внимание и просигнализирует куда нужно, и тогда в один прекрасный день (скорее, ночь) он сам может встать на краю оврага с руками за спиной. Наверно, так и случится рано или поздно. Но, черт возьми, он не мог поднять пистолет! Стрелять ночью в лесу в затылок безоружному и бог знает в чем обвиненному человеку, который еще вчера, может быть, ходил по одной улице с тобой и плевал на ту же мостовую, – это вам не фашистские эшелоны под откос пускать. Это какая-то абсолютная и необъяснимая глупость, похмельный бред, галлюцинации…

Поэтому единственное, что он мог себе позволить в предложенных обстоятельствах, – это лениво грызть семечки и молоть языком, прикидываясь потомственным истребителем космополитов.

Подбежал лейтенант Грищук.

– Приговор зачитывать? – спросил он, пританцовывая от холода и перетирая замерзшие ладони.

– Ты знаешь их приговор? – Кхм… нет.

– Тогда иди и работай.

Когда непонятливый лейтенантик, все так же подпрыгивая, отошел к остальным, офицер достал папиросу, закурил. Быстрей бы все это закончилось, подумал он, поднимая воротник куртки. Чертов лес, чертова осень, чертова служба! Особенно гадостный привкус во рту вызывал этот тупой белобрысый юноша, словно сдающий экзамен на разряд в слесарной мастерской в присутствии наставников. Сейчас он, чуть не повизгивая от удовольствия, расставляет людей на краю оврага, а минуты через две-три, вальяжно отступив на несколько шагов, оглядит композицию, словно художник-пейзажист, взмахнет рукой и насладится процессом, как бабе своей засадит. Юная большевистская поросль. Гнида.

Мысленно призывая финал, чекист, вероятно, имел в виду не только эту конкретную партию бедолаг – он думал о чем-то большем…

– Стоять!!! – разрезал вдруг тишину ночного леса вопль. Офицер вздрогнул, выронив изо рта папироску. Один из приговоренных интеллигентов совершил отчаянный поступок. Он побежал – рванул вправо от оврага прямо в темноту леса, растолкав товарищей по несчастью, понимая, что у него все равно нет никаких шансов. Свободная птица, предпочитавшая быть подстреленной в полете… или просто идиот, у которого сдали нервы. Офицер автоматически схватился за наган.

– Сто-о-ой!!! – снова прокричал лейтенантик. Он был растерян. С такой наглостью ему сталкиваться еще не приходилось. Он бросил полный отчаяния взгляд на командира.

– Командуй, балбес!

Лейтенант сразу успокоился. Старший товарищ, «слесарь самого высшего разряда», вложил в его руки молоток, зубило и дал добро на выбивание рельефа Венеры Милосской.

– Огонь!!! – взвизгнул салага.

Тут же из десятка вскинутых стволов под оглушительный грохот вырвались смертоносные огни. Сбитый с ног беглец рухнул в кусты.

Несколько секунд стояла звенящая тишина. Никто не двинулся с места. Вопреки ожиданиям командира, остальные жертвы не стали в ужасе разбегаться. Они были парализованы окончательно, и офицеру даже не хотелось всматриваться в их лица.

Они и так снятся ему ночами.

– Грищук, твою мать, заканчивай! – бросил он и зашагал к своему трофейному «виллису».

1

Сентябрь 2013

За месяц до Большого Бума

Абитуриент по имени Василий и с забавной столярно-плотницкой фамилией Дрель звезд с неба не хватал. Он рвался в университет не для того, чтобы откосить от армии, поскольку белый билет у него давно был на руках ввиду отсутствия в числе предков сколько-нибудь психически здоровых особей. Он также не стремился стать высокооплачиваемым специалистом в области юриспруденции или экономики, поскольку и то, и другое вызывало у него нестерпимую зевоту. На вопрос «Зачем тебе университет?» Василий пожимал плечами и неуверенно выдавливал: «Не в ПТУ же идти?»

Выбор пал на исторический факультет педагогического университета.

Практически сразу же выяснилось, что прилично сдать единый государственный экзамен и поступить в вуз на бюджетной основе будет трудновато. Поэтому для начала Вася нанял репетитора, который имел весьма приличную репутацию в университетских кругах. Вернее, наняли родители, пообещав отпрыску за надлежащее рвение помочь деньгами непосредственно при поступлении.

Вот уже второй месяц Татьяна Казьмина, молодая специалистка по истории, обществоведению, юриспруденции, русской литературе и еще бог знает каким дисциплинам, вселившаяся в дом номер тринадцать на Тополиной улице четыре месяца назад, раз в неделю принимала у себя Василия Дреля, живущего в соседнем подъезде, и разжевывала премудрости всех известных ей наук. Таня успела познакомиться с родителями недоросля – вечно занятыми, а потому вполне обеспеченными людьми, готовыми потратить энное количество денег на лишение чада свободного времени. Она также смогла удостовериться в тщетности попыток увлечь парня не только историей, но даже обычным чтением. При этом Татьяне очень мешало то обстоятельство, что она обладала определенными экстрасенсорными способностями, пусть и в зачаточном состоянии (да-да, Таня Казьмина была учеником небезызвестной в городе Елене Мякуш, которая когда-то помогала мне в расследовании некоторых уголовных дел и, кроме того, разглядела в моей шестилетней дочери Тамаре Даниловой экстраординарного ребенка). Таня могла видеть чуть больше, чем все остальные граждане, и чувствовать то, чего не чувствовали другие.

Мне определенно везет на чудаков, да…

Словом, в тот день перед занятием Тане пришлось долго выслушивать стенания Василия на следующую тему: «Почему бездарности в этой жизни пробиваются сами, без всякого мыла пролезая в любые отверстия, а мне приходится тратить деньги на репетиторов при отсутствии всяческих гарантий? Почему такая несправедливость? Где поддержка молодых талантливых ребят?!». Татьяна пропускала его слова мимо ушей, вместо этого в очередной раз перечитывая то, что пряталось в нехитрой Васькиной голове.

– Послушайте, юноша, – сказала она, – не пытайтесь играть роль оскорбленного несправедливостью гения. На самом деле вам не хочется никуда поступать. Правда же?

Вася молчал. Выпад был неожиданным. Не будь репетиторша доброй и милой молодой женщиной, он, пожалуй, вступил бы в перепалку.

– Правда, – с удовлетворением заметила Татьяна. – Понимаете, Василий, очень глупо ничего не хотеть и ни к чему не стремиться. И не только глупо, но и чудовищно трудно, мне кажется.

– Да ладно, скажете тоже! – усмехнулся Василий.

– Именно так! Вот чего вы сейчас по-настоящему хотите?

Вася задумался. Он, разумеется, не знал, что его преподаватель умеет немножко читать чужие мысли, а потому пытался сочинить красивую легенду.

– Не утруждайтесь, – махнула рукой Таня, – все равно ничего не придумаете. Я сама отвечу. Вася подобрался.

– Сейчас вы хотите очень простых радостей жизни, о которых грезит подавляющее большинство молодых людей вашего возраста: перемахнуть из своих беспечных шестнадцати лет в свои еще более беспечные, допустим, тридцать пять, где уже есть большая и роскошная квартира, хорошая машина, красавица жена, банковский счет. Вот примерная картина и примерные цели вашего существования, молодой человек. Без обид?

Вася улыбнулся. Он тоже слыл вполне добродушным малым, и с Татьяной они успели сдружиться достаточно, чтобы не обижаться на подобные речи.

– А вы думаете, все это невозможно?

– Отчего же, вполне возможно. Только главный секрет в том, КАК двигаться к своей мечте. Мечтать можно о чем угодно, но куда интереснее процесс, движение к цели. Если я скажу, что некоторые наши с вами сограждане много работают, что-то создавая своими руками, вы сочтете меня занудой.

– Угу.

– Стало быть, говорить я этого не буду, хотя и подчеркну, что некоторые люди действительно очень много работают. Есть, конечно, и другие способы – получить наследство, выиграть в рулетку и так далее. Тоже варианты.

Вася снова кивнул. Он ждал главного вывода.

– Знаете что, друг Василий, – сказала Татьяна, поднимаясь из-за большого круглого стола, занимавшего центральное место в гостиной-студии, – я хотела бы вам пожелать почаще испытывать чувство реальной победы. Футбольный матч можно выиграть в упорной борьбе, бегая по полю до мозолей на пятках, а можно заплатить судье или сопернику. Результат в обоих случаях вроде бы одинаков, но вот ощущения… Поверьте, многое в жизни зависит от ощущений. Очень многие наши с вами сограждане предпочитают заплатить и судье, и соперникам, и даже зрителям на трибунах, не испытывая никаких угрызений совести, и при этом они искренне считают себя победителями, убеждая в этом всех остальных. Вот что самое паршивое в наше смутное время.

Таня посмотрела на часы. Занятие затягивалось. И хотя она не успела рассказать Ваське, за что Екатерина Великая ненавидела своего мужа Петра, зато сумела посеять в голове какие-то хлипкие зернышки. Она была уверена, что Васька задумался. Впрочем, что там – она это знала.

– А вам тридцать пять уже? – спросил Василий, закрывая тетрадь.

– Ну-у, джентльмен! – рассмеялась Казьмина. – Где ваши манеры!

Парнишка покраснел, но вместо извинений усугубил ситуацию предложением выйти на балкон покурить.

– Вы еще и курите с преподавателем!

– И не в первый раз, между прочим.

– Молчите, юноша!

Они вышли на балкон, который размерами своими вполне мог соперничать с гостиной. В этом новом доме, построенном не больше года назад и еще не заселенном до конца ввиду дороговизны квадратного метра, все было большим – лестничные площадки, кухни, гостиные, балконы, а в туалетах можно было при желании повесить телевизор. Татьяна достала из тумбочки в торце балкона пачку дамских сигарет.

– Хорошо здесь, – протянул Василий, оглядывая окрестности и вынимая из кармана свой «Парламент».

– Пожалуй, – согласилась Татьяна. Их этаж был восьмым. Почти прямо под окнами, метрах в двадцати от стены, тянулся ряд бетонных гаражей, а дальше на огромной площади расстилалось море желто-зеленой растительности – островки березовых рощ, заброшенные вишневые плантации, холмы, пригорки и изрытые колесами грузовиков проселочные дороги. Тополиная улица была самой крайней в этом еще не обжитом районе, и десятиэтажная двухподъездная коробка под номером «13», в которой жили Таня и Василий, одной своей стороной грустно смотрела на затянутый дымом мегаполис, а другой радовалась почти нетронутой природе.

– Вечерами здесь в окно смотреть жутковато, – сказал Василий. – Ни одного огонька с этой стороны нет. Странные ощущения.

– Угу, – кивнула Таня. Она знала про эти ощущения, и дело не только в вечернем пейзаже. Находясь в стенах этого дома, она чувствовала необъяснимую тревогу. Поначалу списывала это на усталость и сезонную хандру, но со временем обнаружила, что вне дома ничего подобного не испытывает. Значит, что-то не в порядке с местным бетоном.

– Ладно, Василий, заканчиваем перекур, – сказала она, открывая дверь в комнату. – У меня через час следующие ученики. Точнее, ученицы, три юные леди, которые учатся читать и писать и, в отличие от вас, отдаются этому делу с большим энтузиазмом. До их прихода мне нужно успеть пообедать, а чтобы пообедать, требуется добежать до супермаркета.

– Хорошо, – покраснел юный Дрель.

– Вам на неделю задание: вместо журналов «Титьки и попки» полистать что-нибудь из тех книг, которые я назначила. Выберите любую понравившуюся тему периода правления Екатерины Второй, например, и в среду пообщаемся. Надеюсь, термин «просвещенный абсолютизм» вы еще не забыли? Послушаю, как умеете дискутировать.

– Ладно, – улыбнулся Васька. – Титьки и попки. Ну вы даете…

Он выбросил недокуренную сигарету на улицу. Татьяна проводила его до прихожей. Пока парнишка надевал туфли, спросила:

– А вы сколько тут живете?

– Месяцев десять почти. Ну, чуть меньше года точно. А что? Таня пожала плечами.

– И как вам здесь? Нравится?

– Нормально. Холодно только. Вроде зимой топили, а не прогревалось. И еще гудит что-то постоянно в стенах.

– Гудит? – улыбнулась Татьяна.

– Ага. Знаете, когда ветер в вентиляции гуляет, звук такой – «у-у-у-у». Хотя вроде и ветра нет, а все равно воет. Вы разве не слышали?

Таня снова пожала плечами. Она не считала себя специалистом по домострою, понятия не имела, как функционирует проточный водонагреватель, и бесконечно уважала женщин, способных играючи приготовить большой жбан плова или борща. Она была еще молодой, незамужней, пытливой и специализировалась на других материях, и сейчас ей хотелось расспросить Василия поподробнее о том, как поживает этот странный дом, но нельзя было превращать парня в источник противоречивых слухов.

– А еще что интересного тут происходит? – якобы между делом спросила она, с сосредоточенным видом изучая содержимое своего бумажника.

– Да как вам сказать, – протянул парень. – Всякое… О! Весной тут девчонку одну в подъезде порезали. Не знаю, застали вы или помните по новостям? Ее на площадке нашли всю в крови.

Таня вскинула брови.

– Нет, не припомню. А что случилось, не рассказывали?

– Версии разные были. Говорили, что у нее с какими-то пацанами тёрки нехорошие случились, хотя родители вроде ничего такого не замечали. Менты говорили, что, может, просто изнасиловать хотели. Короче, так ничего путного и не сказали. Темное дело.

– Вы ее знали?

– Нет. Ей всего четырнадцать было, не наша компания. Так, встречались иногда во дворе. Кажется, она даже не из нашего дома была.

– Понятно. – Таня спрятала бумажник. – Ладно, друг Василий, до встречи в среду в это же время.

Вася вышел на лестничную площадку. Захлопнув за ним дверь, Татьяна быстро впрыгнула в свои кроссовки, поправила перед зеркалом прическу и, дождавшись, когда ученик сядет в прибывший лифт, вышла из квартиры. По заведенной привычке, она отправилась вниз пешком. Она еще месяц назад решила, что в местный лифт не войдет ни за какие репетиторские гонорары, хотя никогда не страдала клаустрофобией. Черт знает что происходило с лифтами в этом доме – от них тянуло едва уловимым, но невероятно гадким запахом. Скорее всего, чувствовала это только Татьяна, иначе местные аборигены давно бы съели Кука из управляющей компании.

Она спускалась медленно, слегка сбавляя скорость на каждой обитаемой площадке. Всюду бурлила жизнь, пестрая и непредсказуемая. «Хорошо иметь свой домик в деревне!» – почему-то вспомнился рекламный слоган. На третьем этаже Татьяна остановилась. Внимание привлекла дверь квартиры с номером «11».

– Во как…

Стандартная и ничем не приметная дверь пряталась в полутемной нише. В нескольких сантиметрах справа от нее проходила толстая вертикальная труба водостока. Ничего странного в этом не было… если не считать скромного букетика гвоздик, торчащего из-за трубы. Свежие красные головки цветов свешивались аккурат над кнопкой дверного звонка.

Впрочем, «букетик» – это громко сказано.

Гвоздик было всего две штуки.

2

Юная леди, которую Татьяна Казьмина ожидала сегодня на занятия – точнее, одна из трех – это моя шестилетняя дочь Тамара, как вы уже наверняка догадались. Ну и я, пожалуй, на всякий случай, отрекомендуюсь, а то мало ли что: Антон Данилов, тридцать восемь лет (зимой стукнет тридцать девять, а там уже и старость, увы), бывший мент и оперуполномоченный уголовного розыска, майор в отставке, основавший собственное детективное агентство и разорвавший почти все связи с прошлой жизнью, исключая те, что следовало сохранить и усовершенствовать. Бывшая жена Марина Гамова, от которой мне осталась замечательная дочка, к числу последних не относилась. Мы второй год живем с Томкой вдвоем, а где обитает наша мамаша, прости Господи, я точно не знаю. Время от времени она звонит, справляется, «как там наша девочка», но я стараюсь побыстрее свернуть разговор, а Томку и вовсе не приглашаю взять трубку. Зачем рисковать?

Да-да, все знаю, сердобольные вы мои! Мужчина не должен в одиночку воспитывать ребенка, тем более девочку, но я вам вот что скажу: в этой жизни много чего должно быть, чего нет и не предвидится, так что не надо лохматить бабушку…

Ладно, не обижайтесь, сам не хочу этих споров. Открою небольшой секрет: есть у меня любимая женщина. Она, правда, об этом еще не знает, потому что я даже после интимной близости с ней, после походов в рестораны, кино и театры так и не смог до сих пор сказать, что… ну, люблю ее, в общем… Да-да, люблю. Но слово это, простое и искреннее, которое я могу произносить миллион раз на дню в адрес моей драгоценной дочурки, почему-то застревает где-то в гортани, стоит мне только посмотреть на Олесю Лыкову, нашу соседку по подъезду, воспитательницу в детском саду Томки и вообще старую-добрую знакомую. Вот не знаю, хоть по башке мне надавайте!

Олеся, конечно, все понимает, чувствует и придерживается очень мудрой и взвешенной позиции: не требует ничего и не произносит это слово сама, потому что я мужчина, и если меня прессовать и нагибать, то я вообще никогда это слово не скажу (и это в лучшем случае, а в худшем дам деру огородами). Поэтому все у нас протекает в будничном режиме. Наверно, можно сказать, что мы встречаемся, и будь у меня аккаунты в каких-нибудь социальных сетях, я бы ставил там именно такие личные статусы, но аккаунты я свои давно не обновлял, зато присутствие рядом со мной женщины, тем более такой хорошей и почти родной, успокаивает и Томку.

Ладно, будет время, как-нибудь остановлюсь на наших странных отношениях подробнее, а пока…

… а пока мы собираемся на занятия к Татьяне Казьминой. Деваться некуда – лето закончилось, пришел сентябрь, все наши преподаватели вернулись из теплых краев в родные Палестины и приглашают погрызть гранит.

Томка валялась на диване, вперив задумчивый взгляд в телевизор. Мои телодвижения никоим образом ее не вдохновляли. Более того, чем энергичнее я собирал ей чистую одежду, тем мрачнее она становилась.

– Ребенок, ускорь движение булками! – Па-ап…

– Что опять?

– Я не хочу-у.

– Я тоже не хочу, чтобы лето кончалось. Хочу, чтобы оно за мной мчалось и чтобы здесь всегда были Гавайи.

– Были – что?

– Где живут Лило и Стич. Но мы с тобой, дорогая, живем в стране, где девять месяцев грязь, холод и слякоть, и поэтому все остальные страны нам завидуют. Собирайся. У тебя, между прочим, последний детсадовский годик остался, следующей осенью в школу, и вот там тебе поблажек делать не будут…

На этих словах я сам застыл. Встал как вкопанный посреди гостиной с чистыми детскими шортиками в руках. «Чтоб мне лопнуть, ведь ей действительно через год за парту!». И мне стало как-то совсем грустно.

– Ты что, пап? – Томка выключила телевизор.

– Вспомнил кое-что. – Что?

– У тебя заканчиваются трусы и колготки по размеру, а зимние сапоги разорвались. И, кстати, осенних туфелек тоже нет. Боже мой, сколько еще всего…

– Круто, пап. В выходные, значит, поедем в магазин. Она нехотя начала переодеваться в чистую одежду.

Мне казалось, что возможность вернуться к любимым преподавателям и друзьям ее обрадует, но папина дочка – папина во всем. Я сам терпеть не могу осень, и возвращение прохладных желтых дней, сопряженных со свинцовым небом и дождями, мы с Томкой воспринимаем как личное оскорбление.

С Татьяной Казьминой мы работали не первый год. Нашу малочисленную группу, состоящую из трех девчонок, она вела чуть ли не с трехлетнего возраста: начинали мы с кубиков, из которых складывали вагончики и целые поезда слов, продолжили предложениями, большими текстами и даже английским языком. Занятия с ней отлично сочетались с теми, что проводила в детском саду Олеся, и у меня не было никаких сомнений, что в школу Тамара пойдет подготовленной и в достаточной степени продвинутой, а я буду вспоминать Татьяну Казьмину с большой любовью и благодарностью. Помимо всего прочего, она ведь была еще и очень занятной молодой девушкой с татуировкой на пояснице в виде кошачьей мордочки, периодически поглядывавшей на меня поверх джинсов.

– Мы идем к Татьяне Валерьевне?

– Да. Сашка и Маринка тебя уже заждались, наверно.

Мы все-таки собрались. Погрузились в машину и поехали. Таня жила всего в нескольких кварталах от нас вниз по улице, уходящей к реке, в новом районе, который еще продолжал застраиваться. За окнами там открывался замечательный вид – густой лес, пригорки, овраги-буераки, почти нетронутая цивилизацией природа, если забыть о дремлющей вечным сном всего в нескольких сотнях метров Черной Сопке…

Все же я оказался достаточно прозорливым отцом: увидев своих подружек во дворе, Томка бросилась к ним в объятия. Девчонки, позабывшие о своих родителях, зашумели на весь двор, принялись делиться новостями и знакомить друг друга с новыми игрушками. Томка по этому случаю прихватила пушистого механического хомяка, повторявшего за хозяином короткие фразы, и теперь несчастную игрушку с дохлыми батарейками тискали сразу шесть рук.

– Доброго здоровьица доброму человеку!

Я обернулся. На скамейке возле песочницы сидел сухонький мужичок в рыбацкой штормовке и черных брюках, помнивших первую мировую войну. Руками он опирался на трость с потертым стеклянным набалдашником. Мужчина улыбался, собрав в кучу все свои морщины.

– Здравия желаю, Петр Аркадьевич. – Я подошел к нему, протянул руку, присел рядом. Пасмурное небо над нашими головами расступилось, пропустив в небольшое окошко пучок солнечных лучей, отчего стало чуть радостнее.

– Новый учебный год? – спросил абориген, кивая на девчонок.

– Ага. Гулять бы еще и гулять, но время несется галопом.

– Поправка, молодой человек: время летит истребителем, поверь моему опыту и возрасту. Твоя скорость еще не та.

Я вздохнул. Дядя Петя был хорошим человеком, но возрастная мудрость его порой наводила на меня смертельную тоску.

– Па-ап! Можно мы сами поднимемся к Татьяне Валерьевне? Я посмотрел на часы.

– Валяйте. Номер квартиры помнишь, чтобы на домофоне набрать? – Ага.

– Когда подниметесь, подойди к окну в кухне и помаши мне рукой, чтобы я знал, что ты нормально дошла. Девчонки, сверкая пестрыми юбками и шортами, помчались к подъезду. Я вынул из кармана сигаретку.

– Не угостите табачком, мил человек?

Я протянул и ему. Мы закурили, пустили струи сизого дыма вверх.

– Как поживаете? – спросил он.

– Хочется верить, что хорошо. Обычная суета.

– Это у вас-то обычная?

Я улыбнулся. Аркадьевича не проведешь.

– Вы правы. С моей работой и семейными нагрузками все очень весело. Расслабиться некогда.

– В отпуске был хоть?

Я покачал головой. Под термином «отпуск» большинство понимает двухнедельную поездку к морю или в какую-нибудь европейскую страну с музеями, фонтанами и безудержным шоппингом, но я нынешним летом мог похвастаться лишь двумя вылазками с дочкой на свое любимое озеро. Мы провели там в общей сложности не больше недели. Чтобы соблюсти условия полного социального пакета для персонала детективного агентства «Данилов», мне приходилось идти на жертвы: в июле-августе я торчал в офисе с утра и до вечера, иногда брал Томку с собой, чтобы она не скучала без отца (да и мне без нее бывает тоскливо, если вы помните), и один выполнял работу, которой в обычные времена занимались пять человек. Поэтому на вопрос Петра Аркадьевича я смог лишь развести руками.

– Ничего страшного, – сказал он. – Лето само по себе маленькая жизнь, пусть хоть и в душном городе.

– Согласен. Вы как поживали без нас?

Дядя Петя ответил не сразу. Молча докурил сигарету, задавил ее своими прохудившимися осенними штиблетами.

– У нас тут все не очень спокойно, мил человек.

– В каком смысле?

Он обернулся на угол дома – туда, где начинался неосвоенный строителями пустырь, упиравшийся в березовую рощу.

– Пока не знаю, но мне это не нравится.