Текст книги "Территория войны. Кругосветный репортаж из горячих точек"

Автор книги: Роман Бабаян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Хроника страданий Ирака – от диктатуры к оккупации

Наверное, ни об одной горячей точке планеты не было так много споров на всех уровнях и всевозможных теледискуссий и диспутов, как об Ираке. Множество журналистов участвовали в этом – причём не как обозреватели-колумнисты-аналитики, а как живые свидетели и даже участники трагических событий. Ещё одно обстоятельство – нигде не было таких серьёзных потерь среди представителей нашей беспокойной профессии. Поскольку я бывал там постоянно и оставался в самом эпицентре боёв, то меня тоже часто приглашали к участию в этих беседах, часто приводивших к яростным спорам.

Первый ракетно-бомбовый удар по Ираку весной 2003 года застал нашу съемочную группу – меня, оператора Юрия Опельянца и звукооператора Андрея Юровского – в Багдаде. Мы тогда переезжали из отеля в отель, искали места, где безопаснее. Приходилось ночевать по двенадцать-тринадцать человек в одном номере – всё это были коллеги-журналисты из разных стран. В итоге из Ирака я уехал уже после того, как американцы полностью разбили иракскую армию и вошли в Багдад. Помню, в последний день, уже покидая гостиницу «Палестина», в которой жили все журналисты, работавшие в Ираке, в лифте я встретил Тараса Процюка – оператора из киевского бюро «Рейтер». Мы с ним попрощались, договорились встретиться на какой-нибудь очередной войне. А через два часа после того, как я уехал, американский танк прицельно выстрелил по отелю и Тарас погиб.

Когда мы ехали в сторону сирийской границы, в небе периодически появлялись американские или британские самолёты, которые наносили удары по всему, что двигалось по шоссе. И мы понимали, что наша жизнь в эти моменты ничего не стоила. Меня часто спрашивали – страшно ли работать на войне? Конечно страшно! Надо быть полным отморозком, чтобы не чувствовать страха за свою жизнь под крылатыми ракетами или под бомбами.

Много впечатлений осталось от этой войны, и они теперь уже никогда не изгладятся из памяти. Американцы и англичане объявляли и заявляли, что пришли туда ради мира на Земле, чтобы выбить из рук неуправляемого диктатора оружие массового поражения, представляющее страшную угрозу для человечества. Оружия они так и не нашли, зато сколько горя принесли иракскому народу своей «миротворческой миссией»!

С самого начала военных действий западные СМИ на все лады повторяли сказку об «умных» бомбах и снарядах, которые поражают точечным методом только чисто военные объекты, не трогая мирное население. Явный бред, но с каким размахом и в каких масштабах его распространяли по всему миру!

А я всегда вспоминаю, когда слышу об этом, сцену в разрушенном Багдаде. В один из дней нашей работы там американский ракетный удар пришёлся по самому густонаселённому району города. Мы, конечно, тут же выехали именно туда, чтобы снять очередной репортаж для программы «Время». Приехали и увидели жуткую картину – всё горит, дома разбиты, на улицах в лужах крови валяются разорванные части человеческих тел – руки, ноги, головы… И посреди всего этого ужаса стоит на коленях старая женщина и вопит нечеловеческим голосом, ногтями расцарапывает себе лицо, рвёт седые волосы на голове. Оказалось, ракета попала в дом, где жила её семья, и все родные – все до одного! – погибли в течение секунды. Два сына и дочь с семьями. Бабушка осталась совсем одна на этой планете – и что могли значить перед её горем заявления политиков о необходимости проведения военной операции в Ираке.

Но чаще всего нам, журналистам, работавшим в Багдаде в разное время – и до войны, и во время войны, и после, – задавали такой вопрос: когда иракцы жили лучше – при режиме Саддама Хусейна или после? Правильнее, конечно, было бы спрашивать по-другому – когда им жилось хуже? И надо заметить, что дать ответ было совсем не просто. По крайней мере, у меня однозначного мнения по этому поводу нет.

Я, конечно, сочувствовал людям, которых бомбили и обстреливали во время проведения американско-британской операции. Они стали заложниками совершенно непонятной для них геополитической игры планетарного масштаба и расплачивались за это своей жизнью и жизнью своих близких.

Но с другой стороны, я сочувствовал им ещё по одной причине. Они десятилетиями жили в стране, в которой власть была настолько жестокой, что даже трудно подобрать точное определение, отражающее её сущность. Сказать, что это была диктатура, значит ничего не сказать. Саддам Хусейн правил 24 года – а фактически больше, поскольку ещё до того, как он стал президентом в 1979 году, уже несколько лет являлся лидером страны. Это целая эпоха, которая ознаменовалась небывало жёстким подавлением не то что инакомыслия – о нём и речи идти не могло – а малейшего намёка на свободу в чём-либо. Люди в Ираке не могли позволить себе таких вещей, которые для граждан других государств кажутся абсолютно элементарными – например позвонить по спутниковому телефону, посмотреть спутниковое телевидение и тому подобное. И не потому, что средства не позволяли – звонок по спутниковому телефону карался семимесячным тюремным заключением (в лучшем случае). То же самое и со спутниковым ТВ. Это означало выйти из-под государственного контроля, пусть даже в пределах телефонного разговора или просмотра телепередачи, а это считалось очень серьёзным преступлением.

Разумеется, нельзя было даже предположить, чтобы иракцы как-то высказывали своё отношение к власти в собственной стране. Всё, что они могли делать, – это публично заявлять, как они любят своего президента и всю партию БААС – Партию арабского национального возрождения.

Как нетрудно понять, выполнять задания нашей редакции по объективному освещению ситуации в стране было очень трудно. В Ираке действовала по-настоящему жёсткая цензура – это проявлялось во всём. В общественных местах у нас неоднократно отбирали камеру, мешали разговаривать по спутниковой связи, контролировали наши передвижения. При этом ощущение жуткой противоречивости происходящего не покидало нас и в преддверии войны, и в ходе её развёртывания.

Жизнь за диктатора

Лидер Ирака понимал, что силовое столкновение с западной коалицией неизбежно – поводы для этого находились постоянно. В октябре 2002 года в Ираке прошёл референдум о доверии народа своему президенту. Нам довелось освещать его результаты. Как нетрудно догадаться, весь иракский народ «в едином порыве» высказался за Саддама, и его президентские полномочия продлились ещё на семь лет. Иного результата быть не могло.

На референдуме присутствовали наблюдатели из более чем пятидесяти стран мира, в том числе из России. У некоторых это мероприятие диктаторского режима вызвало подлинный восторг. Вот какие отзывы встречались в российской прессе:

– Удивило и обрадовало то, что организаторы сумели превратить референдум в праздник. Такого праздничного настроения у людей мы не видели очень давно. На каждом из избирательных участков очереди не сокращались, несмотря на высокую организацию. Каждый шел отдать свой голос за будущее Ирака, за мир в Ираке, за свободу и за свою самостоятельность. На каждом участке были организованы концерты, присутствовали журналисты почти из всех стран мира, было все открыто и гласно. В одном из районов, где был расположен избирательный участок, у 11 девочек в этот день был день рождения, им всем исполнялось по четыре года. Их пригласили на избирательный участок, нарядили в платья невесты, испекли 11 тортов, девочки ставили свечи на торт, а родители зажигали, каждый ребенок получил подарок.

16 октября был объявлен выходным днем, и весь иракский народ праздновал победу с портретами Саддама Хусейна в руках, песнями, танцами, и всему миру была продемонстрирована сплоченность и преданность своему руководителю Саддаму Хусейну. И те, кто хочет сегодня насильственно свергнуть законно избранного президента Республики Ирак, должен очень глубоко задуматься: смогут ли они осуществить свой злой замысел при такой народной поддержке?

Даже находясь в тяжелой обстановке 11-летней блокады, руководство Ирака, партия БААС находят возможность уделять людям внимание, чтобы люди чувствовали заботу государства, чтобы знали, что о них помнят. При всем том ужасе, в котором пребывает Республика Ирак, телевидение не демонстрирует ненависть, злость, безнравственность, кровь, насилие. Все программы наполнены высокой нравственностью, моралью, красотой, то есть телевидение несет добро, чтобы не усугублять ситуации. Эта идеологически правильная направленность руководства страны помогает народу в этих тяжелых ситуациях улыбаться, радоваться и верить в будущее, верить своему руководителю Саддаму Хусейну.

А нам запало в память другое. В знак благодарности преданному ему народу за стопроцентное голосование на референдуме Саддам объявил амнистию. Многих иракцев выпустили из тюрем. Мы готовили репортаж об одной из таких семей – где встречали вышедших на свободу.

Приехали в эту семью, предварительно разузнав, что там произошло. История там оказалась очень простой и типичной для Ирака. Дети примерно десяти-одиннадцати лет играли в футбол на пустыре, как они во всём мире играют. А в Ираке было огромное количество портретов Саддама – они висели в том числе и на прилегающих к пустырю домах. И вот один из мальчишек ударил по мячу, мяч полетел и попал в этот портрет. Стекло разбилось – сам портрет не пострадал. Но это было расценено как оскорбление президента страны и лидера народа. Мальчишку по возрасту судить было нельзя. Поэтому за его политически неправильные действия – игру в футбол рядом с изображением диктатора – решили наказать всех взрослых мужчин из его семьи. В итоге посадили в тюрьму его отца, дедушку, а заодно и дядю. Через полтора года дедушку – очень старого человека – всё же выпустили. Ещё через год выпустили и дядю. А отец просидел несколько лет, пока не попал под эту амнистию.

Вот мы приехали к этим людям, спрашиваем – ну как, вы счастливы, что опять все вместе? Они наперебой, чуть ли не хором, торопливо отвечают:

– Да-да-да, мы очень счастливы, спасибо нашей мудрой и справедливой власти! Спасибо нашему Раису (президенту по-арабски).

Я снова спрашиваю:

– А как вы относитесь к Раису?

И тут все эти люди, ни за что ни про что отсидевшие в тюрьме, а также все, кто находится в комнате, включая совсем маленьких детей, начинают громко кричать:

– Да здравствует Саддам, наш отец! Всю свою жизнь, всю свою кровь за тебя отдадим, наш Саддам!

Согласитесь, поверить сложно, чтобы эта семья действительно так относилась к Саддаму Хусейну, так его любила! Но такие и им подобные лозунги мы слышали на каждом шагу. Было известно, что как только президент Ирака неожиданно появлялся в каком-нибудь из районов Багдада, якобы для того, чтобы пообщаться напрямую с народом – он любил такие жесты, подражал Гаруну-аль-Рашиду, – все люди, кто его видел, начинали выкрикивать хвалу Саддаму, при этом приплясывая и аплодируя. Та самая атмосфера праздника, которую заметили российские наблюдатели во время референдума.

При этом, когда Саддаму на одном из межарабских форумов намекнули на создание в его стране культа личности, он со снисходительной улыбкой ответил:

– Не могу же я запрещать своему народу выражать свои чувства так, как ему этого хочется!

И вот на фоне всего этого народ начинают усиленно готовить к войне. Не столько материально, сколько морально – призывают отдать жизнь за родину и президента.

Сам же президент и его приближённые не устают заявлять о своей решимости отразить атаку США и их союзников. Буквально накануне начала военной операции – то есть фактически вторжения в Ирак сил западной коалиции – 18 марта 2003 года Саддам наотрез отказывается принять ультиматум президента США Джорджа Буша и покинуть страну, как ему предлагается.

Государственное телевидение Ирака показывает подробный сюжет о том, как Хусейн проводит совещание кабинета министров страны.

– Ирак не выбирает свой путь по приказам иностранцев и не меняет своего лидера по указке из Вашингтона, Лондона или Тель-Авива, но только по воле и желанию великого иракского народа, – говорится в закадровом тексте.

Ранее на выступление Джорджа Буша откликается сын Саддама, Удай, известный своими крайне агрессивными выпадами в адрес противников своего отца:

– Предложение оставить Ирак было сделано беспомощным человеком. Любая агрессия против Ирака заставит американцев пожалеть о своем трагическом решении. Американские жены и матери будут плакать реками крови, – заявил он.

В западных СМИ мелькнула цифра – сто тысяч добровольцев-ополченцев, вызвавшихся воевать с американцами. Но мы видели и слышали совсем другое и рассказывали об этом в своих репортажах жителям России. По официальным данным, которые озвучивал буквально за день до начала операции Наджи Сабри – министр иностранных дел Ирака, насчитывался миллион только ополченцев-добровольцев плюс пятьдесят тысяч шахидов – потенциальных смертников, которые готовы добровольно расстаться с жизнью, унося с собой в могилу врагов. Получалось пять дивизий одних только смертников, приехавших из всех арабских стран.

Можно было бы счесть это пропагандистским приёмом, если бы мы не видели реально национальную гвардию Саддама, тех же шахидов. Возможно, уровень их военной подготовки, как и многочисленных ополченцев-добровольцев, оставлял желать лучшего.

Но тем не менее мы видели тысячи фанатически настроенных людей, которые истошно кричали:

– За тебя, Саддам, свою жизнь, свою кровь отдадим за тебя!

Поэтому если бы меня спросили, допустим, через десять дней после начала войны – а она началась 20 марта 2003 года, – если американцы войдут в Багдад, будет ли это означать их полную победу и окончание военной операции? – я бы, скорее всего, ответил: нет, всё ещё впереди, за свою столицу иракцы будут яростно драться.

При этом мы все прекрасно понимали, что американцы рано или поздно додавят иракцев – в смысле иракскую армию. Слишком велика была разница между мощью вооружённых сил коалиции и иракскими военными. Чего стоило одно господство американцев и британцев в воздухе – оно было полным, подавляющим. Но всё же то, что произошло дальше, меня озадачило, если не сказать большего – потрясло. Война закончилась поразительно быстро – и мы увидели, как в Багдаде американскую армию встречают цветами и аплодисментами, ту самую армию, которая бомбила и разрушала дома иракцев.

Да, я согласен, может быть, не все были в восторге от режима Саддама Хусейна, это факт, хотя все были вынуждены такой восторг выражать. Но речь шла о тех самых святых для каждого человека понятиях, таких, как родина, своя земля, свой дом, своя семья, и так далее. И при этом встречать людей, которые бомбят вас на протяжении достаточно длительного времени вот так, как встречали американцев, – я этого для себя объяснить не мог.

Перо приравняли к штыку, журналистов – к мишеням

При этом мы, журналисты, не видели ни одного сгоревшего иракского танка, ни одного сбитого иракского самолёта – а ведь они были, пусть устаревшие, но были. Словно и не было никаких боёв. Кстати, многие мои коллеги заметили ещё одну странность – за всё время, что мы наблюдали за этой войной, не было показано ни одного боя, снятого со стороны иракцев, ни одной картинки с той стороны. Хотя там работали телеканалы «Аль-Джазира», «Абу-Даби» и другие. Вот такая странная получилась война – будто иракцы после долгой демонстрации своего боевого духа попросту сдались без боя. Багдад, кстати, действительно был взят почти без сопротивления.

Хотя сразу надо оговориться – журналисты, работавшие со стороны коалиции, говорили о другом. О том, что американцы и британцы испытали самый настоящий шок, когда встретили жуткое, отчаянное сопротивление со стороны иракцев. Они говорили, что арабы дерутся как бешеные псы и тому подобное. Расчёты на то, что, начав войну, они к вечеру же первого дня будут под Багдадом, никак не оправдались. Говорилось ещё многое о том, что главные иракские силы оказались сосредоточены вовсе не вокруг Багдада, а в других местах и американцев с британцами попросту обманули. Словом, картина складывалась более чем удивительная.

Раз уж мы заговорили о журналистах с той стороны – о тех, кто находился в Катаре, где был пресс-центр сил коалиции, то надо добавить: по признанию многих из них, они работали в условиях полной информационной блокады. Как известно, первый брифинг, который дал американский генерал Френкс, состоялся через два дня после начала операции. Это также было в Катаре, и журналистам объявили – вы допущены в «сердце операции». Можете снимать компьютеры, пульты, с помощью которых отправлялись ракеты, и так далее. А информации практически не было. И во время брифинга на большинство вопросов ответ был примерно таким – ничего пояснить не можем, мы по этому поводу некомпетентны.

При этом были другие журналисты – они находились на передовой вместе с солдатами американской армии, вместе с ними ели, спали, так же, как они, опасались газовой атаки со стороны войск Саддама и при первой тревоге надевали противогазы. Их также пугали слухи о возможном применении бактериологического оружия и тому подобное. Они передавали информацию, но надо учитывать, что эти журналисты фактически соединились в один сплав с солдатами коалиции, вместе с ними наступали на Багдад. Отсюда особенность их взгляда на события.

Точно так же и у нас, тех, кто сидел в Багдаде под обстрелами, было своё видение событий, мы поневоле воспринимали американцев как сторону, от которой исходит угроза, в том числе и для нас конкретно. Элементы информационной блокады ощущались и у нас – иракцы запрещали нам снимать свои военные объекты, эти места для прессы были полностью закрыты. Мы общались с шахидами – в сущности, не военными, а скорее полувоенными людьми, они выкрикивали лозунги, которые уже приходилось слышать и в Афганистане, и в Чечне.

И позднее, когда мы уже покинули Багдад, наши коллеги, оставшиеся там, передавали, что оценивать ситуацию в городе им крайне сложно, поскольку они ограничены той информацией, которую могут видеть собственными глазами, – и как раз эта информация оказывалась наиболее достоверной. Просто велась настоящая пропагандистская война, информационная война. Поэтому отличить, где правда, где ложь, было крайне сложно.

Ребята также отмечали парадоксальность такого положения дел, когда два дня назад, когда работало иракское телевидение, по нему транслировали патриотические передачи, передавали патриотические песни, громко заявляли о том, что победа в любом случае останется за иракским народом, и вообще всячески демонстрировали свою решимость умереть, но не сдаться. А уже сегодня все повернулось с ног на голову и американцев встречают цветами.

Я уже упоминал о том, как американский танк выстрелил по отелю «Палестина», где жили журналисты. Это произошло 8 апреля 2003 года, буквально через два часа после того, как наша телегруппа выехала из этой гостиницы.

В «Палестине» погибли сразу три журналиста. Это был чёрный вторник для всего мира прессы. Хотя журналисты погибали и в другие дни. Люди из разных стран, разных компаний, с разными биографиями. Практически все погибшие не были новичками в освещении боевых действий. Но опыт работы в горячих точках не может уберечь от попадания ракеты, бомбы, от подрыва на мине, от шальной пули. Опыт не может уберечь, и когда танк прямой наводкой бьет по гостинице.

В числе убитых был уже упомянутый мной Тарас Процюк, украинский оператор агентства «Рейтер». Его многие знали и любили. Профессионал и человек высокой пробы. Работал почти на всех последних войнах. У Тараса остались жена и восьмилетняя дочь. Друзья вспоминают, что в последнее время Тарас задумывался, не сменить ли работу. Ведь нельзя быть все время в разъездах, да еще в таких. Не сменил, оставшись верным до конца своей профессии. Как и Хосе Кооса, испанский телеоператор. Тоже погиб в результате удара по отелю. Этот обстрел вызвал в мире шок и возмущение. Ведь то, что в Багдаде гостиница «Палестина» – основной дом, офис десятков журналистов, в том числе США и Британии, американцы хорошо знали. Позже командование коалиции заявит, что танк вел ответный огонь. Однако на кадрах телесъёмки видно, что танк стрелял не из-за провокации. Очевидцы говорили, что танк сначала навел орудие на здание отеля. И только спустя 2 минуты выстрелил. В тот же вторник американцы разбомбили багдадский корпункт катарского телеканала «Аль-Джазира», который еще называли арабским CNN, корреспондент Тарик Аюб скончался по дороге в госпиталь. Для журналистов это была действительно очень тяжелая война. И в смысле опасности, и в смысле жесточайшей цензуры. От нее не убереглись даже Фил Донахью и Питер Арнетт, звезды американской тележурналистики. А два португальца, Луис Кастро и Виктор Сильва, которые пробовали работать самостоятельно, и вовсе оказались в камере. Журналистам не давали еды и воды, одного из них избили. Луис Кастро так сказал об американских военных: «Они совершенно ненормальные. Боятся всего, что движется. Сначала стреляют, а потом спрашивают».

Тех, кто погиб в отеле «Палестина», действительно никто не спросил. Просто к штыку приравняли перо. Причем к вражескому штыку. Журналистский мир тогда протестовал. Никто и не ждал, что война окажется легкой прогулкой. Но и того, что по журналистам будут бить из танка прямой наводкой, тоже никто не ожидал.

Нас тогда спрашивали – нужна ли информация, добытая ценой человеческой жизни? Мы отвечали – если мы не будем рассказывать о том, что происходит, никто вообще ничего не узнает. А точка зрения компании CNN, получившей от коалиции эксклюзивные права на освещение хода войны, не могла удовлетворить всех по вполне понятным причинам.

Вот в таких невероятных условиях шла наша работа по освещению войны в Ираке в 2003 году. И мне, конечно же, захотелось осмыслить итоги этой военной операции международной коалиции против одной из крупнейших стран арабского мира. Вернее, не только итоги, но и причины – причём не те, о которых объявляли всему миру, а истинные, глубинные. Ведь это было далеко не первое на иракской земле выяснение политических отношений с помощью оружия. Так и родился мой фильм «Сто дней без Саддама», снятый в середине лета 2003 года, в котором я постарался осмыслить события иракской истории на протяжении примерно четверти века и понять, что же привело эту страну к катастрофе – и может ли эта катастрофа стать точкой отсчёта для нового исторического этапа в жизни Ирака?

Почему я выбрал именно такое название? Потому что, как уже понятно из сказанного мной, по моим наблюдениям жизнь иракцев полностью контролировалась государственной властью, олицетворением которой был Саддам – «Раис», президент, лидер партии и народа, обожествляемый и восхваляемый. И вот его режим пал, а сам он исчез. На тот момент, когда создавался фильм, местонахождение бывшего диктатора было неизвестно – об этом размышляют многие из тех, кто говорит перед нашей камерой. Всё, что происходило в стране, было связано с именем Саддама – и вот его нет (хотя находились ещё люди, которые верили, что он может вернуться). Чем это обернулось для жителей Ирака? На этот вопрос я искал ответ, работая над фильмом.