Текст книги "Держиморда (СИ)"

Автор книги: Роман Путилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Какое дерьмо!

– Вы убедились?

– Да, вполне.

– Вам нужна моя помощь с проведением допроса?

– Нет, сделанного вами вполне достаточно. Можете считать, что все договоренности вы выполнили полностью.

– Хорошо, в таком случае прошу произвести со мной расчет и я хотел бы откланяться. Дел много еще, знаете ли!

– Да, конечно! – консул коротко звякнул в колокольчик и дал указание вошедшему в кабинет сотруднику принести мой гонорар.

– Господин консул, я надеюсь, что это будет не ваша национальное норвежское лакомство из тухлой селедки, зачем то закатанной в консервных банках? – я подозрительно пытался понять надписи на банках рыбных консервов.

– Что? – Генриха передернуло: – Тухлая селедка? Никогда не слышал о подобном.

Молчаливый охранник терпеливо ждал, пока я переберу содержимое вещевого мешка с десятком консервных банок, пока я не понял, что судя по надписям на этикетках, что это какая-то макрель. Затем консул старательно пересчитал и подвинул в мою сторону стопку купюр.

– Я с вашего позволения заберу кисточки и штемпельную подушечку, обещал вернуть хозяевам. – я аккуратно закрыл жестяную коробочку и сунул в карман.

– Я надеюсь…

– Ну что вы, полная конспирация. Всего вам хорошего.

– Прощайте, господин Котов. – улыбка консула была чересчур ласково.

Как я и подозревал, за мной пошли. Очевидно, что консул не желал, чтобы кто-то знал маленькие тайны консульства королевства Кристиания.

Я прошел по безлюдной набережной, нырнул в первый попавшийся переулок, по которому, на удалении от меня метров в пятьдесят бодро топал какой-то солдат, с шинели и серой папахи, с неизменным вещевым мешком на спине.

Мне удалось спрятаться за колонну, подпиравшую козырёк какой-то парадной до того как в переулок заскочила фигура в черном пальто и темном кепи.

– Шайзе! – человек в темном вскинул руку, на мгновение замер, совмещаю черную мушку и удаляющуюся вдали фигуру в сером, после чего выстрелил и бросился вперед, к упавшему ничком солдату. Когда убийца пробегал мимо меня, хрипло дыша и оскальзываясь на подтаявшем снеге, я узнал в нем одного из сотрудников консула. Я побежал за хрипящим дипломатом, стараясь бежать с ним в ногу держась в десятке шагов позади. Когда мы добежали, немец склонился над замершим на снегу человеком, сорвал с него вещевой мешок и недоуменно встряхнул его.

– Консервы ищешь? – спросил я вслух.

Немец бросил мешок, скосил на меня глаза через плечо…

Я выстрелил из револьвера, когда он начал поворачиваться, одновременно пытаясь уйти с линии моего прицела.

Немец лежал на спине, на теле убитого им солдата, суча ногами и пытаясь дотянуться рукой до своей раны в районе поясницы. Под его невнятное бормотание, я выдернул из-под брючного ремня «Парабеллум», затем сам ремень, с которого посыпались два кожаных чехольчика с запасными обоймами.

– Доктора, умоляю, доктора! – все не мог угомонится дипломатический работник.

– Хорошо. – я выстрелил в сердце своему несостоявшемуся убийце и пошел обратно, в сторону консульства. Оказалось, что у меня там неоконченное дело образовалось.

Имя: Петр Степанович Котов

Раса: Человек

Национальность: русский

Подданство: подданный Российской Империи

Вероисповедание: православный

Социальный статус: бывший.

Параметры:

Сила: 3

Скорость: 2

Здоровье: 3

Интеллект: 6

Навыки:

Скрытность (3/10)

Ночное зрение (1/10)

Достижения: Начальные навыки ученика эксперта -криминалиста

Активы: три пистолета, носимый запас патронов, одежда, вещмешок, шинель, хромовые сапоги, галоши, солдатская папаха. Кладовая без окон в краткосрочной аренде. Десять банок рыбной консервации.

Пассивы: подлеченный пес породы доберман по кличке Треф, два инвалида войны на содержании.

Фьючерс на устройство судьбы трех десятков инвалидов войны.

Глава 13

Российская Империя. Ориентировочно начало двадцатого века.

По дороге к дому норвежского почетного консула мой взгляд зацепился за афишную тумбу. Приглядевшись, я понял, что в числе нескольких фотографий, смотрящих с большой афиши «Разыскивается», на мир глядит и моя физиономия. Под фотографией было размещено краткое пояснение «Городовой первого разряда Полицейского резерва Флегонтов Петр Степанович. Стрелял в восставший народ с крыши здания дирекции императорских театров.» Все разыскиваемые с афиши были «пулеметчиками», виновными в «расстрелах сотен безоружных жителей».

Разыскивала нас совместно Военная комиссия Временного комитета Государственной Думы, и Военная комиссия Постоянного Исполнительного комитет Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Оглянувшись по сторонам, и убедившись, что в мою сторону никто не смотрит, я ухватился за отошедший с уголка краешек афиши и резким движением, частично, сорвал компромат на меня. Во всяком случае, клок бумаги с моей фотографией остался у меня в руках. Первым желанием было бежать по улицам города и сделать тоже самое со всеми розыскными афишками, но приглядевшись к своему изображению, понял, что это будет излишним. Никто, кроме меня самого, не опознает оригинал по этому снимку, просто себя мы слишком любим, слишком пристально вглядываясь в свое изображение в зеркале, поэтому всегда себя узнаем. К тому же, господин Флегонтов на фотографии щеголял пышными холеными усами, от которых я избавился в первый же день здесь.

Во дворе лже-консула Норвегии я чуть не попался, в самый последний миг не шагнул из-за угла, а осторожно выглянул. У входа на черную лестницу нужного мне подъезда стояли обычные крестьянские дровни, в которые была запряжена чалая кляча. Впереди саней сидел, держась за вожжи мужик в нагольном тулупе, пускающий вверх клубы табачного дыма. А два джентльмена в элегантном пальто, матерясь по-русски, грузили в сани обмотанное мешковиной нечто, напоминающее человеческое тело. Устроив свою ношу, «джентльмены» вошли в черный вход здания, а я со всех ног бросился за ними. Возчик, типичный крестьянин, приехавший в город на заработок, проводил меня равнодушным взглядом, и снова уткнулся в, нечесаный хвост коняги. Ну да, мало ли болтается по городу солдат, подпоясанных брючным ремнем, с немецким пистолетом в открытой кобуре и парой кожаных чехлов с запасными обоймами. Говорят, что из Арсенала восставшие растащили то ли пятьдесят, то ли семьдесят тысяч различных пистолетов и револьверов, которые раздавали даже несовершеннолетним, так что, чему удивляться.

Моя задача была ворваться в квартиру консула на плечах людей в пальто, но я не успел. Эти парни поднялись на третий этаж слишком быстро и успели захлопнуть дверь в квартиру перед моим носом, а я остался как дурак возле запертой двери.

Я сунул лезвие ножа, что достался мне в качестве трофея после братьев Епишевых, рано ушедших из жизни, в щель между дверью и косяком, и попытался зацепится за полотно щеколды, но дверь внезапно распахнулась, передо мной появилась мужская спина, обтянутая черным габардином. Два сотрудника почетного консула вытаскивали из квартиры следующий труп. Первый, не видя меня шагнул спиной вперед и напоролся на лезвие финки, что я держал в вытянутой вперед руке. Однажды, в каком-то американском боевике я видел очень натуралистическую сцену, как мексиканцы в тюрьме убивали заточками своих врагов. Они били узкими лезвиями в темпе швейной машинки «Зингер», нанося за несколько секунд десятки ударов, и ты, как искушенный зритель понимал, что никакая «скорая помощь» жертве уже не поможет, там все порублено в фарш. Что-то подобное сделал и я, успев ударить в спину противника раз пять, после чего потянулся за «парабеллумом». Кобура была стремная, явно перешитая из армейской, путем удаления верхнего клапана. Я пытался засунуть пальцы между жесткой кожей кобуры и деревянными щечками рукоятки пистолета и понимал, что не успеваю. Меня спасло лишь то, что второй немец, что пыхтя, тащил труп со стороны ног, понял, что происходит что-то не то лишь после того, как я зарезал его товарища, после чего он еще пару секунд стоял, выпучив на меня глаза и продолжая удерживать свою ношу. Когда он сообразил бросить ее и, что-то, отчаянно заорав, полез в карман пальто, «парабеллум» уже смотрел на него. Два выстрела прогремели совсем негромко, немец, так и не успев вытащить из кармана пальто то, что он мне приготовил, сделал два шага назад, боком осел на печь, после чего завалился на пол рядом с ней. У меня оставалось пять патронов в магазине «парабеллума», а в квартире, теоретически, должен был оставаться только консул, который, безусловно, был вооружен и опасен. Моего боезапаса было категорически недостаточно, и я, перехватив «парабеллум» в левую руку, держа его стволом в сторону выходя из кухни, вытащил из галифе «браунинг», скинул флажковый предохранитель, и зажав затвор пистолета локтем левой руки, загнал патрон в патронник. Теперь можно было и воевать, имея двенадцать патрон в запасе. Держа два «ствола» перед собой, соприкасаясь большими пальцами, я, скользящими шагами, прижимаясь к стене, двинулся в глубь квартиры. Пока меня не было, тут кто-то порезвился. Подозреваю, что виновник кражи, заподозрив, что отпечатки пальцев с служащих консула я снимал неспроста, не стал дожидаться, когда вернется пятый сотрудник, посланный «зачистить» меня, а решил проявить инициативу и напал на своих коллег первым. Во всяком случае, шелковых обоях на стенах встречались новые дыры, а, кое-где, на полу, валялись свежие гильзы.

Из малого кабинета доносились натужные ругательства на немецком языке. Я толкнул заскрипевшую дверь и осторожно заглянул в комнату.

– Густав, вен дер арзт комт? – или что-то похожее, не поворачивая головы, пролаял лежащий на диванчике Генрих Готлибович. Выглядел почетный консул неважно– из-под расстегнутой рубахи виднелись бинты, с проступившим сквозь них пятном крови, сочащейся из раны на животе.

– Хреново выглядите, господин консул. – я шагнул из коридора, направив один ствол на раненного, а второй – вдоль длинного коридора в сторону еще не обследованной части квартиры. Генрих попытался дотянуться до лежащего у дивана на полу небольшого пистолетика, но делал он это так долго и неловко, что я успел ногой откинуть оружие в середину кабинета, а потом сунуть его в карман. После чего, пятясь как рак, дошел до стола и бесцеремонно полез изучать его ящики.

– Вы, господин Котов, бесчестный грабитель. – консул, обливаясь потом, со стоном откинулся на подушку.

– Кто бы говорил! Шпион, убийца и мародер. – не полез я за ответным словом в долгий ящик.

– Мародер? – удивился немец.

– Конечно. Вот это же вы не привезли из Фатерлянда! – я потряс в воздухе двумя альбомами с монетами, извлеченными из шкафа: – А за три копейки скупили здесь.

– Что с моими сотрудниками? – решил изобразить хорошего командира Генрих.

– Увы. Ваше подразделение понесло невосполнимые потери.

– То есть доктора для меня не будет… – тихонько прошептал немец и закрыл глаза.

– Почему не будет? – удивился я: – Как только найду, кого послать за доктором, так сразу и пошлю. Просто живых, кроме вас, в квартире не нашел.

– Там прислуга должна быть живая.

– Хорошо, пойду поищу. – я задвинул ящик стола, не найдя в нем ничего интересного, кроме запасной обоймы к пистолетику, и прихватив альбомы с монетами, вышел из кабинета.

Горничную я нашел запертую в кладовой, где она сидела на полу, закрыв лицо ладошками и что-то тихонечко бормоча, легонько постукиваясь лбом о пирамиду ящиков, судя по всему, с запасами продовольствия.

– Акулина, ты что тут делаешь? – я заглянул в пару ящиков и один меня обрадовал своим содержимым. Судя по черно-белой этикетке, на которой был изображен жизнерадостный мужик, держащий на вилке наколотую сосиску, в консервных банках были именно они. Оставалось надеяться, что консул был не врагом своему желудку и не закупал эрзац-продукты из вареного гороха.

– Акулина, я тебя спросил – что ты здесь делаешь? – закончив осмотр запасов я стал понуждать горничную к общению, чуть подопнув ее в по пышной попке.

– Они Адольфика убили и меня собираются погубить. – прохныкала девушка, не поднимая головы.

– А зачем ты со своим полюбовником своего хозяина обокрала? – я поднатужился и вытащил два ящика сосисочной консервации из кладовой.

– Я не крала, я только дверь на черную лестницу закрыла и потом его обратно пустила. Он мне жениться обещал. А они его убили…– Акулина протяжно и низко завыла.

– Но сейчас то что сделаешь? Украл твой Адольф хозяйское добро, да еще и первый стрелять, наверное, стал? – я ухватил хныкающую девушку за подмышки и выволок из кладовой.

– А мне тепереча куда податься, коли я в тягости? Только в Неву, утопится?

– горничная подняла на меня красные и опухшие глаза.

– В хозяйский кабинет веди, где он посетителей принимает. – я стал подталкивать девушку в спину.

– Нет-нет, хозяин узнает, меня совсем убьет! – Акулина уперлась всеми копытами.

– Хозяин тебе спасибо скажет, пошли давай! – я ткнул девицу (или уже не девицу) в мягкий бок под ребрами указательным пальцем, Акулина ойкнула и побежала по коридору.

Очевидно, покойный Адольфик был единственной паршивой овцой в местном стаде, так как в ящиках стола официального кабинета господина Пранка лежала приличная сумма денег. Часть купюр я оставил в столе, часть сунул Акулине, а большую часть, в том числе тоненькие стопочки долларов и английских фунтов, взял себе. И если доллары были более –менее похожи на самих себя, то британская валюта откровенно разочаровала – какие-то расписки, изготовленные типографским способом. Ни портрета короля Георга, ни фрегата «Золотая антилопа», ни богини с вилами – сплошной брутальный текст.

– На. – я протянул девушке записку, в которой коротко, левой рукой, изложил, что группой мексиканских революционеров изобличено логово немецкий шпионов под нейтральным флагом, которые выведены из строя в качестве солидарности трудящихся всех стран, но нужен доктор, так как главный шпион ранен: – Беги на улицу, отдай каким-нибудь революционерам посолиднее, желательно в шляпах. Пусть идут суда и прихватят с собой врача. А сама лучше здесь не появляйся. Сама понимаешь, могут деньги и отнять, а так тебе этой суммы надолго хватит.

Выпроводив спешно собравшуюся Акулину через парадное, я заглянул к раненому немцу:

– Вы как тут? Еще живы? Я послал Акулину к новым властям с запиской, что здесь раскрыто гнездо немецкой разведки, а главный шпион ранен и нужен врач. На этом позвольте откланяться, надеюсь, что больше не увидится.

– Вы понимаете, что вас найдут и заставят за все понести ответственность? – заскрипел зубами Генрих, глядя на зажатые у меня под мышкой альбомы с нумизматическими редкостями.

– Дядя, ты дурак? – очень искренне удивился я: – Ты живешь моей милостью, мне проще было изобразить твое самоубийство твоим же пистолетом. Так ты еще и зубы скалишь. Ладно, прощай, надеюсь, мучительная смерть от перитонита заставить тебя задуматься, что не стоит убивать человека, который ничего плохого тебе не сделал.

Не слушая больше крики и проклятия Генриха, я вышел на черную лестницу, сгибаясь под тяжестью трофеев, вдобавок, зажав под мышкой ту самую кочергу, с которой и началось мое расследование здесь.

На площадке пятого этажа я избавился от кочерги, за пять секунд сорвав с угольного ящика висячий замок и с удовлетворением убедившись в своей правоте – среди угольной пыли лежал джутовый мешок, в который были небрежно свалены тринадцать пропавших у консула альбомов с монетами.

Во двор я вывалился пыхтя и отдуваясь. Если бы кто-то хотел меня подловить, он безусловно сделал бы это шутя – в руках я нес по ящику с сосисочными консервами, а на плече, зажав подбородком узел, мешок с монетами. Второе плечо было занято вещевым мешком с рыбными консервами.

Розвальни с лошадью и ее меланхоличным хозяином стояли на том самом месте, что и час назад.

Я аккуратно спихнул с саней труп Адольфика, или его жертвы, мне было все равно, загрузил на сено, устилавшее дно саней ящики и мешок, и уселся рядом с возчиком.

– Что, барин, на кладбище не поедем? – скосив взгляд на лежащий в снегу груз, завернутый в мешковину, не моргнув глазом, спросил возница.

– Нет, из завтра отвезут.

– Ну мне все равно, только четвертак ты мне отдай, как договаривались, и за простой надо бы добавить.

– На тебе три червонца – я протянул мужику три купюры с розовой окантовкой, позаимствованные у вероломного консула: – Правь на набережную, а дальше я покажу, куда ехать.

Платон Иннокентьевич Муравьёв только закончил уборку моей кладовой, когда я завалился к нему в букинистическую лавку еле таща свои трофеи. Пристроив свое имущество, я вручил обрадованному книготорговцу две банки с сосисками в счет обеспечения меня кипятком и чаем, после чего, потратив минут десять на придание достоверности моему революционному прошлому, сразу откланялся – на встречу в Таврический дворец я уже безнадежно опаздывал.

Таврический дворец, как все штабы революции был окружен огромной толпой обывателей и военнослужащих. Тут ж стояли полтора десятка грузовых и легковых автомобилей, частично обвешанных плакатами, два башенных броневика. На крыльце стоял десяток солдат, изображавших часовых революции, но что они проверяли, я так и не понял. Даже хрестоматийных листочков с пропусками, наколотых на штыки, что показывали в фильмах моего детства, я не видел. Смешавшись с группой смолящих самокрутки бойцов, я вошел в здание и двинулся по коридорам, в поисках комнаты двадцать восемь и члена ревкома Степана Пахомовича. Пока я бродил по бестолковым и суетным коридорам, узнал, что Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов признал верховенство власти за, только что объявившим о своем формировании, временным правительством.

В комнате двадцать восемь, представляющую огромный зал было многолюдно и накурено. Какие-то люди, в военной форме и без оной, сидели за столами, строча чернильными перьями по разрозненным листам сероватой бумаги лил по страницам огромных гроссбухов. К их столам ежеминутно подбегали еще какие-то люди, хватали или передавали бумаги, выслушивали или докладывали указания и вновь убегали. Как писал классик, тридцать тысяч одних курьеров.

Я убедился, что моего усатого знакомого с внешностью грамотного рабочего нет в помещении, вышел в коридор, нашел под одной из лестниц забытый кем-то стул и вновь вернулся в двадцать восьмую комнату, волоча за спинку добытый предмет интерьера.

Найдя в зале место у окна, где было посвободнее, я чуть –чуть приоткрыл раму окна, чтобы сквозняк с улицы оттягивал от меня клубы табачного дыма, со всем возможным комфортом устроился на стуле и водрузив на подоконник банку с трофейными сосисками, ловко вскрыл банку ножом.

Сосиски были даже очень, во всяком случае, признаков глутамата натрия, сои или гороха я в них не обнаружил. Выудив из банки следующую единицу колбасных изделий я примерился ополовинить ее, когда увидел, что на меня смотрят две пары голодных глаз.

Молодой парень в гимнастерку, с погонами подпоручика и саблей на ремне портупеи и второй– тоже молодой, в темно-зеленом мундире, с двумя рядами пуговиц и воротником-стойкой с темно синим, закругленным воротником-стойкой, смотрели на меня как голодные щенки, нервно сглатывая слюну.

– Присоединяйтесь, товарищи, – я помахал выловленной из банки сосиской: – а если богаты на хлеб и кипяток, так будет полноценный обед.

Парней два раза приглашать было не надо. Осчастливив ребят долей в три сосиски каждому, я взамен получил кусок серого хлеба и стакан еле подкрашенного кипятку в красивом, тяжелом подстаканнике.

Имя: Петр Степанович Котов

Раса: Человек

Национальность: русский

Подданство: подданный Российской Империи

Вероисповедание: православный

Социальный статус: бывший.

Параметры:

Сила: 4

Скорость: 3

Здоровье: 3

Интеллект: 6

Навыки: криминалист, ветеринар, нумизмат

Скрытность (3/10)

Ночное зрение (1/10)

Достижения:

Активы: четыре пистолета, носимый запас патронов, одежда, вещмешок, шинель, хромовые сапоги, галоши, солдатская папаха. Кладовая без окон в краткосрочной аренде. Запасы продуктов. Коллекция монет неизвестной стоимости.

Пассивы: подлеченный пес породы доберман по кличке Треф, два инвалида войны на содержании.

Фьючерс на устройство судьбы трех десятков инвалидов войны.

Глава 14

Российская Империя. Вероятно, 3 марта 1917 года.

– По ранению списали? – подпоручик умял две сосиски с серой горбушкой и теперь, ласково посматривая на третью, что выглядывала из вскрытой банки на столе перед ним, решил вступить в разговор со своим спонсором.

– Что? – я не расслышал слов офицера, так как отвлёкся на вошедших в комнату новых людей.

– Я говорю, вас товарищ, по ранению списали? Погон на шинели нет.

– Нет, это не моя шинель, моего подчинённого. А сам я не местный, из Латинской Америки приехал, из Мексики.

Мои сотрапезники понимающе покивали головами.

– Как добрались?

– С трудом. Через США, Японию, Владивосток пробираться пришлось.

Опять многозначительные взгляды и кивания головой, хотя вижу, что люди не понимают грандиозности проделанного мной трека, наверное, дальше Нарвской заставы или дачи в Стрельне, не выезжали.

– Я ищу Степана Пахомовича, такой, на рабочего похожий, тип средних лет, с усами. Мы с ним договаривались о встрече.

– А какое у вас дело до товарища Горохова?

– Он меня арестовать пытался давеча на Невском, в аптеке, но я ему пообещал, что с делами своими разберусь и сам его найду.

– Погодите, так это вы самозванец с бомбой?

– Я может быть и с бомбой, но я не самозванец. Что это за эпитеты такие? Вот вы сами, кто такие будете? – не на шутку обиделся я.

– Мы сотрудники Военной комиссии Постоянного Исполнительного комитета Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов.

– А мандаты у вас есть, что вы сотрудники? Или, может быть, вы сюда просто погреться зашли?

– Мандатов у нас пока нет…

– Вот видите, у вас мандатов нет, а у меня есть! – с этими словами я выложил на стол бумажке с печатью.

– Э-э-э Педро С. Котов капитан де ла милисиа популяр революсионария де лос Естадос Юнион де Мексико…– с трудом прочитал студент мое творчество: – Это что?

– Ну там же по-испански всё ясно написано, юноша! – я наставительно потыкал своему сверстнику в печатные буквы моего творчества: – Петр С. Котов, капитан Мексиканской революционной народной милиции. И печать имеется.

В качестве печати прекрасно подошла одна из монет коллекции моего бывшего клиента – почётного консула королевства Норвегии. Мексиканское песо, слегка намазанное штемпельной краской, оставила на мандате чуть смазанный оттиск гордого орла Мексиканских Соединённых Штатов.

– Э-э… господин капитан…– подпоручик встал со стула и попытался принять стойку, среднюю между «смирно» и «вольно», ибо я, конечно, неизвестно что за хрен с бугра, но звание имею на три ступени выше, и, тем более, звание у меня революционное: – Члены Военной комиссии сейчас на совещании, будут часа через три, не раньше. Вы не могли бы попозже к нам зайти, я уверен, что у наших вождей имеются к вам ряд вопросов.

– Тогда до встречи, товарищи. – я помахал своим сотрапезникам рукой, оставив им на подоконнике пустуя банку из-под сосисок, и направился на выход из штаба Революции. У меня ещё были неотложные дела. Путь мой лежал в казармы Егерского лейб-гвардии полка, расположенные на Рузовской улице столицы империи. Идти до нужного адреса предстояло не менее часа, поэтому часть пути, по Лиговской улице и набережной Обводного канала я проехал на подножке сдвоенного красного трамвайного вагона, так как втиснуться в вагон не было никакой возможности. Трамвай подпрыгивал на стыках и стрелках, резко поворачивал на поворотах, так что, казалось, что ноги сорвутся на крутом повороте с обледенелых ступеней. В общем, удовольствие оказалось ниже среднего, в будущем я решил по возможности, воздерживаться от поездок на трамвае, а больше заниматься лечебной ходьбой. Одно хорошо – вопящий об оплате проезда кондуктор до меня так и не добрался, десять копеек за билет я сэкономил.

Казармы Егерского полка представляли собой увеличенную копию муравейника – сотни людей в военной форме бродили по его территории, силясь изобразить осмысленное действо, но получалось весьма плохо. Я задумался, как найти моего знакомого унтера, но меня самого нашли.

– Здорово! – ко мне подошёл самый молодой член «патруля», что пытался задержать меня два дня назад возле дома купца Пыжикова, улыбаясь пухлым ртом, с висящей на нижней губе подсолнечной шелухой: – Кого ищешь?

– Андрея Никифоровича ищу, унтера твоего. Здорово. – я дружески хлопнул солдата по плечу.

– Ну пойдём, отведу. – молодой, ловко лавируя между сотнями себе подобных существ, быстро двинулся в сторону одного из зданий тёмно-красного кирпича, высотой в два с половиной этажа. Мы поднялись на второй этаж и нырнули в помещение, где, в отличие от зала напротив, сплошь заставленного деревянными нарами, сбитыми в три яруса, на которых сидело, спало, смеялось и курило, наверное, три сотни людей, было заставлено двумя десятками, вполне приличных, металлических кроватей.

Парень подошёл к малозаметной двери, как-то суетно одёрнул шинель, и постучался, после чего зашёл в помещения, чтобы через несколько секунд выглянуть и поманить меня рукой.

– Здорово честной компании. – я снял папаху и, кивком головы, поприветствовал десяток усатых мужиков с унтерскими погонами, что приговаривали к высшей мере мутную жижу из чудовищного вида и размера бутылки, которая здесь называлась «четвертью», закусывая это безобразие варёной картошкой, квашеной капустой и солёными огурцами.

– Привет, Андрей Никифорович. – отдельно кивнул я знакомому унтеру:

– Переговорить с тобой хотел.

– Это кто? – красная рожа на очень толстой шее впилась в меня стеклянными глазами.

– Это, кум, мексиканец, помнишь, я тебе о нём говорил. – знакомый унтер, не торопясь, потянулся за тонким ломтиком сала, лежащим на куске газеты.

– Офицер, что ли? – красная рожа пыталась сфокусировать на мне взгляд.

– Революционный офицер. – я придвинул к себе свободный табурет с яркой надписью суриком «6 рот» и сел к столу.

– А чё, бывают такие? – изумился чернявый, похожий на цыгана, обладатель жёлтых лычек.

– Вот шесть лет повоюете с контрреволюцией, тогда и у вас появятся революционные офицеры, потому как последний болван поймёт, что в каждом деле важны специалисты. – я требовательно посмотрел в упор на моего знакомца, после чего он набулькал мне белёсого пойла на два пальца в металлическую кружку с той же надписью «6 ₽».

Технический, пахнущий резиной спирт, по сравнению с выпитой мной гадостью был просто нектаром. Слёзы выступили из глаз, на дно желудка упал раскалённый свинец, но я собрался и невозмутимо занюхал спиртосодержащую жидкость рукавом.

– Благодарствую, примите от меня вашему столу – покопавшись в вещевом мешке, я выставил на стол очередную банку сосисок.

– О, заграничная еда. – народ оживлённо переговариваясь, рассматривал радостного мужика на этикетке жестяной банки.

– Андрей Никифорович… мне бы поговорить.

– Да подожди, мексиканец…– тип без шеи ловко взрезал крышку банки и ухватил двумя пальцами одну сосиску из бульона: – Что, вы за шесть лет с контрой справится не смогли?

– С контрой мы за год справились. А потом вожди революции рассорились между собой и начали власть делить. И уже шесть лет делят. Крестьянскую армию разбили почти полностью, два миллиона народу положили, и теперь власть, постепенно, обратно буржуи забирают взад. Ну я понял, что там ловить нечего, и решил в Россию вернуться.

– Что там с землёйто у вас, в Мексике? – эта тема интересовала всех собравшихся, все уставились на меня.

– Сначала крестьяне вверх брали, и землю всю между собой поделили. А теперь землю опять взад отбирают, в государственную собственность. И государство в любой момент может тебя с твоей земли согнать…

– А я, что говорил! – толстошеий со всей дури ударил огромным кулаком по столешнице, так что посуда подпрыгнула и жалобно зазвенела: – Обманут буржуи и землю взад заберут. Не, мужики, надо домой ехать, на землю садиться.

– Вот у нас также рассуждали. – я постучал по кружке пальцем и мне налили опять: – Только ты, мил друг, я уверен, на фронте не был, так?

– Я полгода в армии, три месяца в учебной команде, кое-чему научился! – погрозил мне пальцем здоровяк.

– Это тебе так кажется. Ты, если сейчас сбежишь, и даже с винтовкой, хапнешь себе клин земли, пару лет спокойно попашешь, да с бабой своей или соседской, на печи поваляешься. А потом к вам придут каратели, которые лет пять воюют, и таких, как ты, дезертиров, что винтовку спёр из армии, но военному делу не обучен и в бою не был, люто ненавидят. Ты даже себе представить не можешь, что с таким, как ты они сделают. И лучше не представляй, а то ночью спать не сможешь.

– И что тогда делать? – влез в разговор чернявый.

– Войну заканчивать победой, чтобы двадцать лет, немцам, каждый год по пятьдесят рублей не платить. Потом власть устанавливать народную, крестьянскую и уже тогда домой идти.

– Ты прям как наши офицеры рассуждаешь! – ехидно поддел меня Андрей Никифорович: – Сначала победим ребята, а потом ужо всё будет.

– В чём я неправду сказал? Если немцам мы войну проиграем, это коснётся всех и каждого. Все будем им из своего кармана контрибуцию платить. – я одним духом заглотил содержимое своей кружки, зажевал всем, понемногу и встал из-за стола: – Ладно, мужики, это пьяный разговор. Захотите человека послушать, который всё это революционное безобразие уже пережил, найдёте меня. Пойдём, Никифорович, поговорим.

С Андреем Никифоровичем вышел и чернявый унтер.

– Это кум мой, Тарас. – ткнул в него пальцем Андрей: – Он тебе, если договоритесь, поможет с оружием.

– Винтовки нужны, желательно весом полегче, числом не менее, чем пятьдесят и пару пулемётов. Ну и патроны к ним. Если есть гранаты, возьму и их.

– Ты никак войну в городе собрался учинять? – нехорошо оскалился из-под чёрных усов смуглый унтер Тарас: – Наверное, офицерик, ты не по адресу пришёл. Иди-ка ты…

– У меня под опекой артель солдат – инвалидов войны, без рук, ног, головы, пораненные все. Побираются, христарадничают, в какой-то яме живут. Я их хочу к делу приставить. Охраной заняться, чтобы купцы за караульную службу у их домов деньги людям платили и пропитание давали. Для того и винтовки полегче прошу. Или пистолеты.

Унтера растерянно переглянулись. Такого поворота они явно не ожидали.

– Побожись. – буркнул чернявый.

– Святой истинный крест. – я перекрестился: – Богом клянусь, что хочу инвалидов войны к делу приставить и порядок в районе навести.

– Дело, конечно, доброе, но ты понимаешь…