Текст книги "Янмэйская охота. Том II"

Автор книги: Роман Суржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Стало быть, со дня смерти владыки Телуриана вы не принимали эхиоту?

– Неа, ни разу. Имел только одну задумку – хотите, скажу?

– Если это относится к делу.

– Ну уж не знаю, как относится, но приятно. Хотел однажды в день поминовения поехать в Прощание, спуститься в фамильный склеп, хлебнуть хорошенько эхиоты – и помочиться на братову могилку. Пускай своего зелья попррробует! Жаль, так и не удосужился – каждый год что-то отвлекало…

Возмущенный гул прошелся по Палате. Эрвин улыбнулся шутке Менсона, но подумал: зря он унижает Телуриана, ох зря. В этом суде такое не простится.

Председатель сурово изрек:

– Ваши намерения кощунственны и преступны, лорд Менсон. Впрочем, суд одобряет вашу честность: теперь отпали сомнения в вашей вменяемости, и вы ответите за злодеяния по всей строгости закона.

Пророк обратился скорее к залу, чем к суду:

– Господа, большинство из вас вхожи ко двору уже не один год. Неужели вы не помните, сколь жалок и болен был шут владыки? Неужели отрицаете, что все, как один, звали его безумцем? Можно ли утверждать, что настолько безумный человек полностью вернул рассудок? Мне неведомы случаи подобного исцеления.

Судья Кантор возразил:

– Ни суд, ни тем более лорды Палаты не обязаны доказывать факт исцеления ответчика. Это вы, советник, должны доказать факт его невменяемости, если намерены ссылаться на нее. В данный момент суд не видит ни одного доказательства безумия лорда Менсона. Процесс продолжится без поправки на невменяемость. Считаю данный вопрос закрытым.

Судейская коллегия посовещалась несколько минут, и председатель объявил:

– После перерыва мы приступим к вопросу о моральном облике обвиняемого.

Ворон Короны встревожился:

– Ваша честь, как представитель истца, я прошу начать процесс с обвинения в убийстве. Оно является ключевым для всего дела.

– Суд согласен с вашей оценкой, – кивнул председатель, – однако считает нужным начать с морального облика.

– Ваша честь, всем в этом зале и без того известен моральный облик обвиняемого. Так стоит ли тратить время ее величества и высоких лордов на рассмотрение ясного вопроса?

– Именно потому, что в зале присутствует императрица, мы не имеем права ни на какие вольности. Ответчиком является дворянин. Моральный облик должен быть рассмотрен.

– Ваша честь, обвинитель не готов сегодня представить материалы по данному вопросу.

– Обвинитель и не обязан исследовать моральный облик ответчика. Согласно правилам, суд сам взял на себя труд подготовить материалы, каковые и представит после перерыва.

Едва начался перерыв, Ворон с кислою миной подошел к Эрвину.

– Что еще за моральный облик? – воскликнул герцог. – Откуда он взялся в деле?

– Его там и нет, милорд. Это частая практика в имперских судах: если обвиняется аристократ, то суд имеет право оценить его нравственность и соответствие нормам дворянской чести. Унизительнейшая процедура: на свет вытащат всю грязь, с обвиняемого стянут исподнее, вывернут наизнанку и дадут понюхать всем желающим.

– И дворянство допускает подобное?!

– Сия экзекуция применяется избирательно – к тем несчастным изгоям, кого дворянство не станет защищать, либо к личным врагам Династии. По сути, это не судебное действие, а часть наказания. В данном случае – месть судей за Телуриана.

Минерва, слушавшая беседу, теперь вмешалась:

– Мне думается, Менсон до дна испил чашу унижения. Можно отменить этот ужас?

– Я пытался, ваше величество.

– А если я сама обращусь с просьбой к суду?

– Лорды заподозрят вас в пристрастности. Враги Менсона будут возмущены, а таковых здесь…

Марк обвел красноречивым жестом всю Палату.

– Возможно, хоть советник Менсона сумеет что-то сделать?

Эрвин глянул на скамью обвиняемых. Франциск-Илиан и Менсон беседовали о чем-то, безмятежно глядя в зал. Казалось, никто из них не испытывал и капли тревоги.

– Пропадет, дурачина, – выдохнул Марк.

– Ваше величество, лорд Ориджин, – раздался над ухом басовитый голос. Басовитый и скрипучий – узнаваемое сочетание.

– Я к вашим услугам, лорд Лабелин.

– Я лишь хотел выказать уважение к вашим успехам в деле правосудия. Пойман истинный убийца владыки – прекрасное достижение!

На «истинном» стояло многозначительное ударение.

– Благодарю вас, милорд.

– Надеюсь, протекция сумеет отыскать и истинного отравителя Леди-во-Тьме. Это ведь тоже случилось в поезде. Возможно, виновник – тот же Менсон? Может, таков его преступный почерк – вершить злодеяния в поездах?

Столь явный выпад требовал острого ответа, однако Эрвин растерялся и не нашел слов. Мими пришла на помощь:

– Я дважды навещала Леди-во-Тьме и не услышала от нее ни слова о ядах. Убеждена, что королева Дарквотера – земли колдунов и отравителей – первой сумела бы распознать яд!

– Ваше величество, буду я искренне рад, если покушение на Леди-во-Тьме – всего лишь плод иллюзий. Вот только странно: отчего ни сам лорд-канцлер, ни его доблестные вассалы не допущены в имение Леди-во-Тьме?..

Не дожидаясь ответа, путевец отвесил поклон и удалился.

– Он распустит слух по всей Палате, – проскрипел Эрвин.

– Ни капли сомнений, – кивнула Мими.

– Тьма сожри, Марк, когда вы найдете мне этого чертова отравителя?

Ворон развел руками – мол, я-то здесь, в суде.

– У вас полтысячи подчиненных!

– И всех их не очень-то жалуют в имении болотников. Мы допросили кого смогли и разобрали вагон по винтикам. Вагон – безопасен, как колыбель, в нем даже муха не сдохнет. Свидетели как один твердят: невозможно отравить Леди-во-Тьме. Ее пищу пробуют придворная ведьма и жало криболы, оба – знатоки ядов. На пальце королевы – перстень с грибком-ядоискателем: он, якобы, источает резкий запах, если касается отравленной жидкости. А главное, сама королева восемь лет изучала ремесло криболы – в смысле, разные способы послать человека на Звезду.

– То ж было в молодости. Может, она забыла уроки?

– Вы знаете, милорд, что у Леди-во-Тьме имеется дочь. Они рассорились настолько, что старуха выгнала дочь из Дарквотера и лишила всех наследных прав. А дочь поселилась на Фольте и шесть раз подсылала к матери убийц. Все покушения бесславно провалились.

– Может, седьмое достигло успеха? В том проклятом поезде.

– А может, милорд, Леди-во-Тьме просто заболела? С пожилыми людьми случается.

– Заболела в ту единственную ночь, когда ехала со мною вместе? Найдите парня, который поверит в это. Если ему окажется больше пяти лет, я дам вам эфес!

– Милорд, а вы точно ее не… того?

Мими хихикнула, Эрвин пронзил Ворона взглядом. Тот поднял ладони:

– Шучу, шучу!

* * *

После перерыва началось избиение.

Суд вызывал весьма уважаемых свидетелей – таких, как министр путей, первый церемониймейстер, епископ собора Всемилости, баронет Дориан Эмбер и гвардейский капитан Уитмор. Отвечая на вопросы судей, они вспоминали всевозможные проступки Менсона. Председатель вел опрос умным и губительным порядком. Сперва свидетелям предлагалось вспомнить смешные, почти невинные проделки: как Менсон высмеивал дворян, паясничал на приемах и балах, несуразным поведением вызывал у всех неловкость. Но следующая группа вопросов вытаскивала на свет события давние, унизительные и мерзкие. Менсон слизывал с паркета разлитую эхиоту; Менсон обмочился, испугавшись фанфар; Менсон бегал по дворцу голый с торчащим стержнем – ловил служанку. Поначалу лорды Палаты спокойно посмеивались, теперь стали кривиться в гримасах отвращения. Разумеется, все понимали причину унижений шута, но не выказывали сочувствия. Янмэйский дворянин, бывший первый адмирал Короны снимает штаны и делает кучу под лестницей, не добежав до уборной, а потом носится кругами и орет: «Она дымится, дымится! Вот это я горячий парень!» Какова бы ни была причина, противно слушать такое.

Но дальше стало еще хуже. Суд попросил каждого свидетеля назвать самое острое воспоминание, связанное с Менсоном, и лорды услышали несколько историй.

В день поминальной службы по Телуриану шут пробрался к алтарю, отхаркался и сплюнул на портрет комок зеленых соплей.

В день военного парада Менсон рассовал по карманам фунт конского навоза и стал кидать в знаменосцев, пользуясь их неподвижностью. Прежде, чем его остановили, успел попасть одному точно в рот. Знаменосец не стерпел, бросился на Менсона – и был изгнан из гвардии за несдержанность.

У одной придворной дамы имелся кот, весьма неприятный Менсону. Шут поймал кота и подвесил за яйца. Не метафорически, а в самом прямом смысле. Кот орал, дама орала, Менсон хохотал – дескать, эти двое вопят одинаково. Кончилось трагично: резко дернувшись, кот оторвал себе орган и побежал по дворцу, заливая залы кровью – пока не упал замертво.

Один секретарь решил посмеяться над Менсоном и выхватил у него эхиоту (случилось еще в те дни, когда шут изнемогал без снадобья). Менсон поступил внезапно: вместо того, чтобы клянчить, прыгнул на секретаря и стал кусать. Он отгрыз бедняге нос и изжевал обе щеки.

В праздник Сошествия шута попросили рассказать историю о Праматерях. Пьяный, как сапожник, он начал: «Однажды потаскуха, клуша-наседка и сука-волчица…» Из дальнейшего рассказа стало ясно, что речь идет о Мириам, Софье и Агате.

Здесь даже Эрвин, прежде сочувствовавший Менсону, ощутил желание оторвать ему язык. Об остальной Палате и говорить нечего: вместо недовольного ропота раздавались громкие крики, лорды требовали жестокого приговора. А основное слушание еще даже не началось!

Франциск-Илиан бился изо всех сил. Говорил о безумии Менсона – суд вычеркивал это из протокола, поскольку безумие не доказано. Объяснял его проступки эхиотой – тщетно, многие проделки случились уже в годы без снадобья. Просил сострадания к больному и раздавленному человеку – суд и лорды выказывали лишь омерзение. Наконец, пророк говорил, что нравственность не так важна, и скверный человек все равно способен на добрые поступки. Скажем, король Ольгард, основавший Династию Янмэй, был интриганом и картежником, а лорд Лаймон, открывший Шиммери, – несусветным развратником. Лорды просто отказались слушать – никто не желал развенчания славных имен.

Тогда пророк сделал нечто неожиданное. Задумчиво огладил бороду, слегка кивнул самому себе, будто приняв решение, и изрек:

– Что ж, милорды, я вижу лишь один разумный выход: предлагаю немедленно признать ответчика виновным.

Все шепотки мигом угасли, в зале повисла тишина.

– Ваше величество, – отметил судья Кантор, – слушание еще не состоялось.

– Но главное-то уже ясно. Лорд Менсон – ужасный человек, законченный негодяй. Очевидно, что именно он совершил все преступления. Учитывая его злодейскую природу, он просто не мог воздержаться от убийства. Ваше величество Минерва, господа судьи, прошу вас: сберегите силы и время, признайте лорда Менсона виновным!

Кантор нахмурился:

– Господин советник, боюсь, вы не вполне осознали свою задачу. Вы должны давать советы, которые помогут ответчику.

– Я так и поступаю, – Пророк хлопнул Менсона по плечу. – Друг мой, я советую тебе немедленно сознаться во всем и просить владычицу о помиловании. Нет смысла в пустых спорах. Все уже знают, что ты злодей, так стоит ли упорствовать? Сдайся и получи милость от ее величества.

– Процедура не предполагает… – начал Кантор, но тут же был прерван пророком:

– Какая процедура может помешать человеку сознаться и облегчить душу? Какой суд может запретить императрице проявить милосердие? Поверь, друг Менсон: это единственный выход для тебя!

Прежде, чем шут сказал что-либо, Минерва подняла руку:

– Господа, я прошу слова… Можно сейчас, да?.. Благодарю вас. Мне не по душе происходящее. Возможно, я ошибаюсь, но мне думалось, суд не должен ставить цели ни казнить, ни помиловать ответчика. Главная задача суда – мне кажется – выяснить правду и добиться справедливости. Мы собрались, чтобы узнать, убил ли лорд Менсон владыку, а не затем, чтобы услышать деланное признание и напыщенное помилование. Более того, помиловав Менсона сейчас, пока его вина не доказана, я унижу его – не так ли?.. – Вдохнув поглубже, она посмотрела прямо в глаза пророку: – Ваше величество, при всем уважении к вам, я прошу вас избегать провокаций.

Она села, и Эрвин испытал сильное желание погладить ее по плечу. Пророк поклонился Минерве:

– Я признаю правоту вашего величества. Приношу извинения.

Он также сел, довольный собою. Несмотря на кажущийся провал, он добился своего: показал абсурдность обвинений на основе «морального облика» и положил конец судейскому издевательству. Судье Кантору не оставалось ничего иного, как перейти к слушанию по существу. Однако он припас для Менсона еще один удар.

– Ваше величество абсолютно правы, говоря о необходимости постичь истину и получить ясную картину. Именно потому суд позволит себе занять еще десять минут вопросом морального облика и дополнить картину весьма важным штрихом. С позволения вашего величества, я проведу опрос еще одного свидетеля.

Минерва не нашла причин для отказа, и председатель объявил:

– На место свидетелей вызываются капитан гвардии Шаттэрхенд и бывший лакей Вимас.

Капитан вышел на сцену весьма озадаченный – было ясно, что причина вызова ему неясна. Вимаса вывел на место судебный пристав; Вимас явно знал причину и идти не хотел. Эрвин удивился: лакей?.. Верховный суд порою выказывает недоверие к свидетелям лишь потому, что те – мужицкого сословия. Все прошлые свидетели были отобраны из высшего слоя дворянства, откуда теперь взялся простолюдин?

Суд задал Вимасу несколько обычных вопросов: как зовут, какого сословия, какую службу выполнял. Лакей отвечал очень тихо, робея и краснея пред лицами лордов. Судья Кантор требовал: «Говорите громче». Добившись от свидетеля хоть сколько-то внятной речи, судья задал вопрос:

– Прислуживали ли вы во дворце Пера и Меча в прошлом году, в день летнего бала?

– Да, ваша честь.

– Видели ли вы тем днем Менсона Луизу, придворного шута, ныне обвиняемого?

Судья указал на ответчика, но лакей не посмотрел туда, а покраснел.

– Да, ваша честь.

– При каких обстоятельствах?

– Я в-видел его много раз… – промямлил лакей, пытаясь отвертеться. Тщетно, разумеется.

– Я говорю о том случае, когда вы не только видели его, но и имели близкое касательство. Имел место такой случай?

– Д-да, ваша честь…

– Расскажите о нем суду.

Лакей повертелся, ища спасения. Капитан Шаттэрхенд подбодрил его, хлопнув по плечу. Вимас тихо заговорил:

– Я шел, значит, по коридору, а шут сидел на подоконнике и читал что-то. Сильно щурился – не мог разобрать. Я ему сказал: «Если желаете, принесу свечу». Тогда он схватил меня, значит, за камзол, втащил за портьеру, и поцелв…

– Громче, будьте добры!

– Ну, поцеловал.

– В губы?

– Да, ваша честь.

– Что произошло потом?

– В-ваша честь… я не могу… при владычице и лордах…

– Ее величество и высокие лорды прежде всего заинтересованы в истине! Говорите немедленно, не боясь смущения.

– Ну, шут… он… развязал мне штаны и засунул руку…

– В штаны?

– Да, ваша честь.

– И что же?

– Он схватил меня за… понимаете… за него. И стал…

Лакей покрылся пунцовыми пятнами и умолк. Капитан Шаттэрхенд вмешался:

– Да ничего он не стал, ваша честь, ибо не успел. Тут как раз я проходил мимо, услышал возню за шторой, решил проверить. Заглянул – увидел непотребство и пресек все это. Шут сильно злился и кричал: «Я еще не кончил». Но я его оттащил силою.

– Вы подтверждаете, капитан, что непотребство имело место?

– Боюсь, что да. Чтобы Менсон служанкам за корсеты совался – это бывало. Но чтобы мужчине и прямо в штаны – конфуз, ваша честь.

– Конфуз? Вы намеренно используете столь мягкое слово?

– Ваша честь, я помню, Менсон тогда был нетрезвый. По пьяному делу чего не вытворишь. Был в моей роте один ординарец…

– Речь не об ординарце, а о шуте Менсоне и его неправедном отношении к мужчинам. Скажите, капитан, вы слыхали высказывание, будто Менсон любил владыку Адриана?

– Конечно, ваша честь. Я и сам так говорил.

– Почему вы так говорили, капитан?

– Потому, что это правда. Шут, когда только мог, крутился около владыки и смотрел с обожанием. Он и в том злосчастном поезде мог не оказаться – он ведь шут, а не генерал, в походы ходить не обязан. Но поехал, чтобы вместе с владыкой.

– А допускаете ли вы, капитан, что любовь Менсона к владыке Адриану имела вовсе не целомудренный смысл?

– Я никогда так не думал! Допустить подобную мысль – запятнать честь владыки!

– Суд вовсе не предполагает, что владыка отвечал на чувства Менсона. Напротив, суд высказывает допущение – внесите это в протокол сугубо как гипотезу – что владыка отверг неправедную любовь шута. Что могло стать причиною мести последнего.

Это был первый миг, когда смешливая гримаса слетела с лица Менсона. Перемена – от смеха до боли – случилась так быстро, что никто не успел заметить и удержать шута. Он сорвался с места и бросился к судейскому столу:

– Старый хрыч! Проглоти язык, подонок!

Приставы поймали его всего за шаг от цели, когда кулак шута уже летел к носу Кантора. Шута оттащили в сторону, скрутили, защелкнули в кандалы. Он бился, как бешеный зверь, и орал:

– Мрази! Гнусные твари! Все втопчете в грязь!

Его швырнули на место, пристегнули к стулу и плеснули в лицо водой. Менсон рванулся еще пару раз, и, поняв тщетность попыток, заплакал.

Председатель суда ничем не выразил торжества, кроме одной чуть приподнятой нотки:

– Суд доказал то, что требовалось. Ответчик выказывает резкую неконтролируемую эмоциональную реакцию, связанную с любовью к покойному владыке. Чувство такой силы вполне может толкнуть человека на преступление.

– Вы не смеете говорить о недоказанном факте! – воскликнул Франциск-Илиан, также утративший хладнокровие.

– Ваше величество, суд считает абсолютно доказанным фактом, что ответчик был способен совершить преступление под влиянием чувства. Суд не утверждает, что ответчик совершил его, а отмечает лишь потенциальную возможность и наличие мотива. Является ли лорд Менсон убийцей в действительности – покажет обвинитель после обеденного перерыва.

Ворон вмешался с тревожной поспешностью:

– Ваша честь, обвинитель просит отложить начало процесса на следующее заседание. Сегодня потрачено много времени, а показания главных свидетелей весьма обширны.

– Тем более, имеет смысл поскорее перейти к ним. Суд продолжит слушание сегодня. Разумеется, если владычица утомлена, суд продлит перерыв на достаточное время, чтобы ее величество отдохнула.

* * *

И вот скамью заняли главные свидетели истца – четверка альмерских рыбаков, лично видевших гибель императора.

Заранее обдумывая дело, Эрвин был почти уверен, что эти парни – никакие не мужики, а наемные солдаты или даже рыцари графа Эрроубэка, устроившие обрушение моста. Однако теперь, увидев их воочию, он усомнился в своих выводах. Четверо настолько походили на мужиков, насколько это вообще возможно: бородатые, коренастые, чумазые, с широкими бесхитростными лицами, ясными и глупыми глазами. Войдя в зал и одолев первую робость, они привели себя в порядок согласно собственному разумению: как можно туже затянули пояса, одернули рубахи и пригладили волосы руками, поплевав на ладони. По пути мимо лордов гнули спины на каждом шагу: «Премного здравия вашей светлости!» В присутствии владычицы держались с наивным подобострастием: по любому поводу били поклоны, осеняли себя священными спиралями и не могли отвести взгляда от Минервы. Обращение «ваша честь» давалось им с трудом, судью Кантора они, вопреки процедуре, называли господином судьей, а при любом удобном случае вворачивали «ваше величество», даже если обращались вовсе не к Минерве. Звались они: Джейкоб, Смит, Ларсен и Борода.

– Свидетель, вы не можете использовать прозвище в суде. Сообщите свое настоящее имя.

– Борода как есть, ваше величество. Дело таковское: я был найденыш при церкви, оставил меня бородатый мужичок. Дьякон и прозвал меня Бородой – шутки ради, пока настоящее имя не сыщется. Потом бишь я вырос, а имя так и не придумалось. Бородой и записали.

– Какого вы сословия, свидетели?

– Дык мужики мы, кто ж еще.

– Говорите суду: ваша честь.

– Угу, господин судья. Так и будем.

– Где вы проживаете?

– В графстве Эрроубэк, на восточном берегу Бэка, в деревне Косой Яр.

– Видели ли вы двадцать второго декабря прошлого года крушение поезда, упавшего с моста?

– Да, ваше величество. Всеми глазами видели, вот как вас тута!

– Подтвердите это каждый в отдельности и принесите клятву.

– Клянусь Праотцами, что видел, – один за другим повторили мужики.

– В виду важности данных свидетелей, суд сам проведет их опрос. Истец и ответчик впоследствии смогут задать дополнительные вопросы.

Франциск-Илиан поднял флажок:

– Если слух меня не подводит – а доселе не подводил, – то эти свидетели принадлежат к простому люду. Ответчик же – первородный дворянин.

– Виновный в попытке переворота и опустившийся до шута.

– Однако по-прежнему дворянин рода Янмэй. Может ли слово мужика – даже четверых мужиков – соперничать со словом потомка Праматери?

Многие лорды Палаты одобрительно закивали, признав весомость довода. Судья Кантор обратился к Марку:

– Истец может предоставить свидетелей дворянского сословия?

– Нет, ваша честь. Однако имеется дворянин, готовый поручиться за слова этих мужиков.

Пристав вывел на свидетельское место хорошо одетого дородного альмерца.

– Назовите ваше имя и сословие, сударь.

– Я – Огюст Миранда Клэр рода Катрины, барон Бонеган, вассал его милости графа Эрроубэка. Мое почтение императрице и высоким лордам Палаты.

– Знаете ли вы людей, находящихся на скамье рядом с вами?

– Конечно, ваша честь. Это мужики из Косого Яра – одной из моих деревень.

– Можете назвать их имена?

Барон назвал Джейкоба, Смита и Бороду, а Ларсена не вспомнил.

– Виноват, ваша честь. Лицо помню, а имя вылетело из головы. Но этот тоже мой, точно говорю. Я в Косом Яру часто бываю.

– Вы можете поручиться за слова этих четверых мужиков?

– Да, ваша честь.

Франциск-Илиан вмешался:

– А как вы можете ручаться, еще даже не услышав их показаний? Вы владеете даром провидца?

Барон развел руками:

– Милорд, еще в тот самый день, когда разбился поезд, они мне все подробно рассказали, что и как случилось. По лицам их видно было, что не врут. Потом я, конечно, сам сходил на место и посмотрел – все совпало с их рассказами.

– Но вы не могли проверить главного: убил ли шут Менсон владыку Адриана.

– Милорд, это мои мужики, я их знаю. Наибольшая фантазия, на какую они способны, – пририсовать пойманной щуке лишний фут длины. Они никак не могли измыслить такую картину, что дескать шут убил самого владыку. В том ручаюсь честью дворянина.

Замешательство было исчерпано, и суд взялся за рыбаков. Члены коллегии провели опрос со знанием дела. Вопросы задавали быстро, чтобы свидетель не имел времени задуматься, а говорил то, что сразу пришло на ум. Избегали излишне открытых вопросов, ответы на которые могли затуманить суть. Если свидетель отвечал обобщенно – его одергивали, требовали конкретности; если колебался – строго давили: «Да или нет? Ответ нужен однозначный». Грубая мужицкая речь резала слух и усложняла восприятие, но благодаря точности вопросов картина вырисовалась исчерпывающе ясная.

На рассвете двадцать второго декабря Джейкоб, Ларсен, Смит и Борода отправились на берег Бэка удить рыбу. Если говорить точно, то на рассвете вышли Джейкоб, Смит и Борода, а Ларсен проспал и явился часом позже – однако был на реке к моменту крушения. Недалеко от моста имеется удобный бережок: обрывчик высотою футов десять над стремниной. На нем приятно сидеть, свесив ноги, а стремнина хороша, когда ловишь на «муху». Ваше величество знает, что такое «муха»? Это такой пестрый пучок ветоши или перьев, нитки тоже подойдут. В него вплетаешь крючок и кладешь на воду. «Муха» стоит – удочка-то держит, – а рыбе кажется: «муха» плывет против течения. Вот рыбка и клюет.

Итак, мужики закинули удочки, тяпнули немного косухи, чтоб тепло на душе, и повели подходящие случаю беседы. Основною темой был как раз владыка Адриан: как-то он теперь будет без столицы? Прогонит северянина из Фаунтерры или построит себе где-нибудь новый дворец? А если где-то построит, то не у нас ли в Альмере? А если в Альмере, что поменяется от этого в нашей жизни? Авось, разбогатеем, как столичники. Уж на рыбку цены всяко взлетят – ее, рыбки, ого сколько нужно для придворного стола! Эту тему большею частью развивали Джейкоб и Смит. Ларсен их поддерживал, но вяло: он маялся подарком жене на новый год, никак не мог придумать. А Борода костерил рыбу, которая не клюет, – ибо она и вправду не клевала. Только три карася попались на удочки, но один сорвался, а другой был такой крохотный, что и кота не накормишь.

Как тут Джейкоб крикнул: «Гляди!» – и все поглядели. Шел, значится, поезд – причем не по расписанию. Все обычные поезда рыбаки знали наизусть. Имели такой опыт в наблюдении за мостом, что безо всяких часов распознавали составы: услышат вдали гул, поглядят на солнце и поймут – Блэкморский это, Алериданский, Флисский или Оруэлльский. Так вот, на сей раз поезд обычным не был. Удивленные этим, рыбаки поднялись с мест, чтобы лучше рассмотреть диковинку. И вдруг, когда тягач вышел на мост, раздался ужасный тар-тарарам. Ваше величество, святыми богами – страх, да и только!

Словом, поезд сверзился с моста и образовал идову кучу обломков. Испуганные рыбаки потеряли пару минут, размышляя как поступить: бежать ли им в Косой Яр или в замок графа, или на помощь людям в поезде. Решили послать Ларсена в замок, а Смита в Косой Яр, а Бороде с Джейкобом лезть в вагоны и помогать бедолагам. Но сначала – всем четверым подойти ближе и посмотреть, без этого никак нельзя. Тогда они подошли к месту крушения и увидели невероятное: поезд загорелся. Лежал-то он в воде, однако, видно, вода еще не все затопила, а в вагонах имелись печки, и угли разлетелись повсюду – вот и занялось. Сначала из окон пошел дым, потом полыхнули языки пламени. Рыбаки схватились тушить – но как? Поезд-то лежал не у самого берега, а с зазором. Чтобы добраться, надо войти в воду по шею, а так и застудиться недолго. Но там люди заживо горят – не сидеть же, сложа руки! Но, может, и нету там живых – пока ни один не показался. Едва рыбаки достигли этой точки в своих размышлениях, как из верхнего вагона появился человек. Богатырского роста, широкий в плечах, сияющий гербами на алом мундире, он никак не мог оказаться кем-либо ниже генерала по чину. Рыбаки закричали, осчастливленные тем, что смогут спасти столь важную птицу:

– Прыгайте сюда, ваша светлость! Мы поможем!

Он обернулся на крик. Рыбаки узрели его лицо и ахнули – этот лик они видели на портрете в церкви! А на поясе мужчины висел невероятный трехгранный кинжал, так что сомнений не оставалось – это сам Адриан, владыка подлунного мира!

– Прыгайте, ваше величество, иначе сгорите!

Но владыка замешкался – видно, не был уверен, достаточно ли глубока вода. И тут за его спиною появился шут Менсон с длинным ножом в руке. Прежде, чем рыбаки поняли его злодейский замысел, шут всадил клинок в спину владыке, и тот рухнул, как подкошенный. Раздался при этом сухой звук, вроде щелчка кнута, и позже знающие люди рассказали рыбакам, что с таким звуком разряжаются искровые очи.

Что было дальше? Рыбаки цельную минуту не могли оправиться от потрясения, а вагон тем часом зашатался и упал набок – видно, сгорели те обломки, на которые он опирался. И тело владыки, и его убийца соскользнули в воду Бэка. Больше рыбаки их не видели. Сломя голову они бросились в замок Эрроубэк, чтобы скорее все рассказать графу и избавиться от бремени тяжкого, даже непосильного знания. Узнав обо всем, граф Эрроубэк послал конные отряды на поиски шута-убийцы, но время было потеряно. Пока рыбаки бегали в замок, злодей выбрался на берег и ушел прочь от речки.

Если не брать во внимание корявую речь, а смотреть прямо в суть, то история звучала очень складно. Ни один поступок свидетелей не казался нелогичным, ни одно показание не содержало в себе противоречия. Лишь одна деталь вызывала вопросы: как рыбаки смогли узнать Менсона? Судья Кантор обратил на это внимание и потребовал объяснений.

– Видели ли вы обвиняемого Менсона прежде?

– Еще как, ваша честь! Он же, убивец, на наших глазах упокоил владыку! Вот тогдась и видели.

– А ранее, до того?

– Раньше – не, вроде. Никаковские шуты в нашу деревню не наведывались.

– Каким же образом вы смогли его опознать в день убийства владыки Адриана?

– Дык он же того, околпаченый был!

– То бишь, носил на голове колпак?

– Ага, как есть! Трехвостый с бубенчиками. Вот ентот самый, что на ём сейчас.

– Какие приметы, кроме колпака, вы рассмотрели?

– Ну, наперво, у него бороденка дурная – не борода, а смех. Тонкая да длинная, как у козлища. Потомсь волосы на нем пятнистые – седые с черными вперемешку, и все попутанные, будто год не чесался. Вот глядите, ваше величество: сейчас у него так же. А самое главное: глаза. Так горели, будто разом и пьяный, и безумный. Глаза черные, а огонь в них красный – ни дать, ни взять угли. Мы енто все пересказали его милости графу – его милость сразу и признал: «Так это ж был Менсон – шут владыки!»

Члены коллегии задали еще ряд уточняющих вопросов об одежде шута и об орудии убийства. Из ответов стало ясно, что шут был одет в дневное платье, но измятое так, будто спал, не снимая его. А орудием являлся боевой искровый кинжал, вероятно, снятый Менсоном с трупа одного из погибших гвардейцев.

Судейская коллегия удовлетворилась показаниями рыбаков. Председатель Кантор объявил:

– После двадцатиминутного перерыва советник получит возможность задать свидетелям свои вопросы, если таковые имеются.

Франциск-Илиан поглядел на часы – было шесть тридцать. До окончания работы Палаты оставалось полтора часа.

– Ваша честь, я прошу перенести свой опрос свидетелей на следующее заседание.

– Суд не видит поводов для этого, – отрезал Кантор.

Конечно, то было ложью. И председатель, и Франциск-Илиан отлично понимали ситуацию. В оставшееся время пророк начнет спешный, плохо подготовленный опрос, который будет прерван с окончанием заседания. Советник не успеет поймать свидетелей на лжи, но выдаст свою тактику, и к следующему заседанию свидетели будут готовы. Кроме того, судьи и лорды уйдут спать с уверенностью, что Менсон виновен, а советник беспомощен. В свое время Дед говорил Эрвину: «Если ответчик хочет жить, он должен сеять сомнения, в особенности – вечером. Когда судья засыпает в сомнениях, утром он ищет истину; когда судья засыпает с уверенностью – утром ищет бумагу, чтоб написать приговор».

– Ваша честь, показания свидетелей весьма обширны. Нужно время, чтобы обдумать их и подготовить вопросы. Я не принадлежу к тем людям, кто любит говорить, не подумав.