Текст книги "Янмэйская охота. Том II"

Автор книги: Роман Суржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Не врешь?

– Никак нет, милорд.

– Что Килмер и Хай о нем рассказывали?

– Они мало говорили. Не только про него, а вообще. Мрачные были, не подступись. Только от косухи слегка распускали языки. Говорили, что узник – не человек, а черт. Говорили: от такого, что они с ним проделали, человек бы или помер, или умом повредился. А этот выжил и зажил; а умом он изначально тронутый был. Я им не шибко-то верил, но… таким голосом они говорили, что сложно совсем не послушать. Решил я на всякий случай никогда не глядеть на узника. Ни разу за все годы в окошко не посветил, и слова ему не сказал. А он мне однажды сказал целых два.

– Когда? Какие?

– Хорошо помню: за день до его побега был мой черед кормить. Я подошел к оконцу, сунул туда лепешку, а прям на нее каша насыпана – это чтобы без лишней посуды. Взял с оконца пустой бурдюк. Мы узнику кружек не давали, чтоб он не разбил и осколком стену не ковырял. Воду давали в бурдюке, узник когда выпивал – пустой бурдюк назад выкладывал. Вот я взял, стал из кувшина наливать, и тут слышу голос: «Повезло тебе». С протяжкой, по-змеиному: «Пооовезззло тебее». Это впервые за годы! Я испугался, бросил ему бурдюк и убежал. Что имелось в виду – понял день спустя. Повезло мне, что мое дежурство сегодня, а завтра – Килмера.

– Значит, по очередности в день побега дежурил Килмер?

– Да, милорд.

– А что в темнице делал Хай?

– Не имею понятия.

– Говоришь, ничего твердого вы не давали узнику? Было ему чем процарапать стену?

– Только ногтями. Ну, или зуб себе выбить.

– Чего Килмер и Хай добивались от узника?

– Мне не говорили. Может, и сами не знали. Бывает такое, что парни делают дело, потом отходят в сторонку, а вопросы уже кто-то другой задает.

– Кто – другой?

– Почем знать? Может, кастелян, может, сам граф. Не при мне это было.

– Откуда взялся этот узник – Килмер с Хаем говорили?

– Нет, милорд. Точней, даже говорили, что не знают.

– А как его хоть звали?

– Никто не ведал. Как его парни не охаживали, он не признался.

– Тогда с чего ты решил, что он – наш?

– Появился, когда ваши тут были… Да и кто, кроме северянина, может быть таким крепким?

Ирвинг ухмыльнулся:

– Тут ты прав, тюремщик. Скажи последнее: что было раньше – граф умер или узник сбежал?

В отличие ото всех прочих, Лард не колебался:

– Сначала случился побег, а неделею позже почил граф Винсент. Когда убили Килмера с Хаем, я изрядно струхнул. Хотел просить графа, чтоб уволиться со службы, но все не мог к нему попасть. Из-за побега офицеры свирепели, все вахты были удвоены, ворота заперты, гарнизон стоял в боеготовности. А графу Винсенту нездоровилось, сидел в своих покоях и во двор почти не показывался. Так и не смог я его повидать до самой его смерти.

– А со смертью графа не было никаких причуд?

– Нет, милорд. Конечно, тут вам лучше его сыновей спросить… Но то, что знали со стороны, все было чисто. Граф умер в своем кабинете, изнутри запершись на ключ. Когда его хватились, пришлось дверь ломать. Графа Винсента Ульяна забрала на Звезду – ей-то запертые двери не помеха.

– Ясно, – сказал Ирвинг. – Ну и будет с тебя.

Повернулся, чтобы помочь Ионе сесть на коня. Лард не сразу поверил счастью:

– Значит, я… могу идти?

Иона подала ему пригоршню монет:

– Купите гостинцев детям и простите нашу жесткость.

На обратном пути стало ясно, что в замок до заката не успеть – а потому и спешить уже некуда, к ужину в любом случае опоздали. Иона пустила коня неспешным шагом, чтобы звон подков не мешал говорить. Правда, она не знала, что сказать, в голове все путалось. Зато Ирвинг оказался хорошим помощником в расследовании – наблюдательным, вдумчивым. Сеймур Стил был суров и прямолинеен, склонен рубить, а не размышлять. Иона радовалась, что взяла с собой не его, а Ирвинга.

– Что вы думаете, кайр?

– Со смертью графа Винсента, похоже, действительно все чисто. Записи Сайруса совпадают со словами Ларда: узник сбежал неделею раньше, значит, он тут не при чем. А вот с самим узником – загадка на загадке.

– Перечислите их?

– Конечно, миледи. Вот первая: зачем Килмер и Хай явились в нижний край темницы? Положим, Килмер мог принести узнику пищу – но все равно неясно, как же он попал точно в миг побега. А Хай вовсе не должен был дежурить – так откуда взялся?

– Я не знаю ответа, – сказала Иона.

– Вторая загадка: орудие побега. Узник не мог процарапать ногтями целую каменную стену. Даже с помощью Темного Идо – все равно. Чтобы высадить ее, он использовал орудие. Но какое?

– Быть может, он смог вывернуть один камень, и им выбил остальные? Вы сами так говорили.

– Говорил, но сомневаюсь. Камень – неудобное орудие, им сложно долбить. Поленился бы он ломать всю стену, выколотил несколько булыжников – и полез.

– Полагаю, ваша правда, – признала Иона.

– Третья загадка: орудие убийства. Выглядит так, будто узник действительно уложил стражников голыми руками. Но тогда он владел особенною, нелюдской силой – из простого человека двенадцать лет в каменном мешке выжали бы все соки. И самое странное: он был в себе абсолютно уверен. Видите ли, миледи, узник не запер дверь. Она тогда уже имелась, и времени хватало запереть, пока тюремщики шли на звук рухнувшей стены. Но узник просто стоял и ждал. Даже не взял никакого орудия – не выдернул крюк из стены, не поднял камень. Стоял и ждал Килмера – опытного головореза – чтоб голыми руками свернуть ему шею.

– Он ждал этого еще накануне, – добавила Иона. – Сказал Ларду: «Повезло тебе», стало быть, знал уже тогда, что остальным стражникам не повезло.

– Верно, миледи. Единственный возможный ответ на эту загадку звучит паскудно: Темный Идо действительно дал ему силу.

Иона промолчала. Подобное говорил в столице отец Давид, и она ответила: «Я не верю в то, что Темный Идо лично является в наш мир». Но чем дальше, тем меньше оставалось доводов против.

– И еще одна загадка, миледи: почему его не изловили? Ясно, что он сбежал тайным ходом. Старый граф знал схему хода и был еще жив. Мог послать солдат по горячему следу – нагнали бы, схватили. Однако нет.

– Возможно, солдаты настолько боялись узника, что постарались его не догнать.

– Возможно, миледи, – согласился кайр.

Некоторое время ехали молча по темной улице, взяв огонь на замковой башне за маяк. Иона думала о мертвом графе Винсенте. Виттор очень уважал отца, говорил о нем, как о мудрейшем наставнике, от которого перенял всю жизненную науку. Должно быть, и старый граф гордился сыном – столь успешным своим учеником. Имелся зазор в одну неделю между побегом и смертью графа. Не успел ли граф рассказать сыну, что за пленник сбежал?..

Не доезжая трехсот ярдов до замка им пришлось остановиться: поперек улицы стоял экипаж. Северяне только вывернули из-за угла и уперлись в него, будто в стену. Вокруг темно, сплошняком стоят дома, двери и ставни – наглухо. Засада!

За мгновение кайры окружили Иону, подняли щиты и обнажили мечи. Сама она, повинуясь даже не слову, а взгляду Ирвинга, выпрыгнула из седла, встала между своим конем и кайровым, защищенная от выстрелов с флангов. Ирвинг простер щит над ее головою. Отряд изготовился, ожидая атаки.

Удивительно: на крышах домов, где удобней всего разместиться стрелкам, не виделось и тени движения. Двери тоже не спешили распахнуться и выпустить на улицу вражеских воинов. Единственное шевеление наблюдалось в экипаже, преградившем дорогу: двое седоков спорили с возницей.

– Я говорю вам, сударь: нас ждут!

– А я вам отвечаю, молодой господин: не могут вас там ждать в такое время. Все накрепко закрыто, ворота на засове, стук-грюк. Будем ломиться – по шапке получим. То бишь, я получу, я-то не барин, в отличие от вас.

– Но мы уже почти доехали, отчего ж не попытать счастья?

– Да оттого, молодой господин, что там на мосту не развернешься. Вы постучите, выйдет солдатик, огреет меня древком, скажет: «Разворачивай!» А как я вывернусь, коли тесно? Лучше уж здесь, пока есть ширина.

– Право слово, вы – воплощение упрямства! Но не надейтесь, сударь, переупрямить меня. Я заплатил и требую!

– Сомерсет, прошу тебя! Быть может, он прав? Не лучше ли нам заночевать в гостинице и приехать засветло, как подобает?

– И ты туда же! Святые Праматери, до чего меня утомила эта дорога!

Трое были так увлечены своей перепалкой, что даже не заметили шестерку всадников во главе с Ионой. Поначалу кайры подумали, что спорщики нарочно отвлекают внимание, пока другой отряд заходит с тыла. Сосредоточили взгляды на улице позади себя, но вскоре убедились, что она пуста. В радиусе полета стрелы вокруг имелись только три человека – эти в экипаже.

– Вот скажите мне, любезный мастер коня и телеги, зачем же вы подрядились везти нас в замок, если наотрез не желаете там появляться?

– Молодой лорд, я ж вас при посадке еще предупредил: на Коловоротском спуске может быть затор. Вы сказали: «Ехай!» – я и поехал. На Коловоротском был затор, вот мы и простояли до закрытия ворот, а теперь уже в замок не попадешь.

– Я положительно теряю терпение! Вы предупредили о заторе, но не о том, что не пустите нас в замок!

– Но это ж всякому понятно: затемно в замок не попадешь. Коль зазевался – все, завтра приходи. Надо было через Липовую ехать, там бы может успели. А на Коловоротском завсегда заторы.

– С меня хватит, сударь! Сейчас же правьте к замку, иначе я за себя не ручаюсь!

– Сомерсет, милый, прошу тебя! Это все так пусто и мелочно, не стоит твоих волнений…

– Нет уж! Ручаюсь именем, сегодня мы попадем в замок! Глядите, властелин оглобель: я имею личное приглашение от графа Шейланда!

Молодой человек взмахнул неким конвертом перед носом извозчика, но тот лишь пожал плечами:

– Отрадно иметь приглашение от самого графа, но еще ж нужно, чтобы стражник на воротах захотел прочесть сию бумазею, да не только захотел, а еще и смог.

Убедившись в полном отсутствии опасности, леди Иона подошла к экипажу.

– Господа, я невольно подслушала часть вашей беседы и хочу предложить помощь. Если желаете попасть в замок именно сегодня, я могу посодействовать.

Сомерсет сорвал с головы шляпу и отвесил Ионе галантный поклон.

– Премного благодарен за помощь, добрая леди, однако я не прощу себе, если вам придется потратить время и свернуть с пути из-за упрямства этого неотесанного мужлана.

– Не тревожьтесь, сударь: я и сама направляюсь в замок.

– Стало быть, вы тоже имеете приглашение от графа?

– К сожалению, нет.

– Однако уверены, что вам откроют ворота?

– Абсолютно.

– Позвольте узнать, на чем зиждется ваша уверенность?

– Она подтверждена неоднократным опытом.

Молодой человек издал победный смешок в сторону извозчика:

– Ха-ха! Видите вы, чемпион средь упрямых ослов: леди впускают в замок даже без приглашения! Что уж говорить о нас, званых гостях самого графа!

Затем он вновь поклонился Ионе:

– Миледи, меня зовут Сомерсет Патриция Клеона рода Елены, рожден в Сердце Света, но прибыл из Фаунтерры. Назовите и свое имя, чтобы я вспоминал его с горячей благодарностью!

– Леди Иона София Джессика рода Светлой Агаты.

Сомерсет выронил шляпу. Извозчик (раньше догадавшийся, с кем имеет дело) усмехнулся в усы. А девушка – кроткая спутница Сомерсета – прижала руки к груди жестом самой искренней сердечности.

– Я так много, много слышала о вас! Мое имя Нексия, леди Нексия Флейм.

Стрела – 7

Первое заседание верховного суда Империи Полари

17 мая 1775 г. от Сошествия

Здание Палаты, Фаунтерра

Подобного процесса столица не видела двадцать лет. Айден Альмера избежал суда; Сибил Нортвуд была судима за закрытыми дверями. Оба они обвинялись всего лишь в заговорах, притом неудачных. Другое дело – Менсон, убийца императора! Жители столицы требовали гласности – и получили ее. Дворяне были допущены на зрительские балконы зала заседаний и заполнили их наглухо, яблоку негде упасть. Мещан не подпустили к Палате ближе, чем на сто ярдов, однако глашатаи оповещали их о каждом событии в зале суда. «Голос Короны» принял решение печатать по выпуску каждый день работы Палаты. Станции волны ежечасно отправляли известия в соседние земли – Альмеру, Надежду, Южный Путь. Суд над цареубийцей стал не самым важным событием года, но вне сомнений, самым громким.

Коллегию составляли восемь членов верховного суда Империи. Председательствовал грозный судья Альберт Кантор, прославившийся после Шутовского заговора. Тогда Менсон избежал карающей длани Кантора: владыка Телуриан помиловал брата, чтобы сделать придворным посмешищем. Теперь Менсон все же предстал перед верховным судьей.

Коллегия разместилась на сцене зала Палаты, за императорским столом. Слева от него поставили скамью ответчика; справа – скамью истца. Перед судейским столом, у подножия помоста отвели место для выступления свидетелей. Все участники судебной драмы, как актеры, были прекрасно видны из любого конца зала.

Минерва с секретарями и Ребеккой Литленд перекочевала в партер и расположилась в первом ряду, как раз перед местами Ориджина.

Заседание началось с представления действующих лиц. Были названы имена и титулы восьми членов судейской коллегии, а также секретаря суда, роль которого выполнял в данном случае Дориан Эмбер. Истцом выступала Корона в лице императрицы Минервы и лорда-канцлера Ориджина. Представителем Короны в суде – обвинителем – являлся Марк Фрида Стенли, вновь назначенный глава протекции. Ответчиком выступал, конечно, лорд Менсон Луиза Виолетта, дядя и шут покойного владыки Адриана. Когда затих возмущенный гул, встретивший имя цареубийцы, секретарь задал Менсону вопрос:

– Милорд, сообщите нам имя вашего советника. Присутствует ли он в зале?

Вопрос носил формальный характер: секретарь и лорд-канцлер, и владычица прекрасно знали, что Менсон отказался от услуг законников.

– На кой черт мне советник? Сам знаю, что делать.

– Милорд, – переспросил Эмбер, – вы отказываетесь от права на помощь, данного вам по закону?

– Сам упр-рравлюсь.

Альберт Кантор, председатель суда, недовольно кашлянул.

– В виду важности данного заседания никакие отклонения от процедуры недопустимы. Суд настаивает, чтобы ответчику был предоставлен советник.

Менсон вперил в судью насмешливый взгляд:

– Тебе нужен советник – ты и бери. Может, ты без совета портки надеть не можешь. А мне не требуется.

– Суд предупреждает ответчика о возможном наказании за грубость. Суд настаивает, чтобы советник ответчика присутствовал на заседании.

Эрвин понял причину настойчивости главного судьи. В прошлый раз Менсон выскользнул из-под топора палача, и сейчас судьи твердо решили исправить ошибку. А для этого слушание должно пройти идеально, строго по букве закона, чтобы не дать ни малейшей зацепки для апелляций.

Однако Менсон был тверд в своем отказе:

– Зачем мне советник? Я сам могу сказать, что невиновен! Не нужно изучать законы, чтобы быть невиновным!

Председатель отрезал:

– Заседание не состоится без советника. Если ответчик не выберет сам, то суд назначит ему советника.

В этот момент из зала Палаты раздался кашель – низкий и увесистый, привлекающий внимание. Лорды обернулись на внушительный звук. Король-сновидец Франциск-Илиан поднялся со своего места:

– Господа, я хотел бы стать советником обвиняемого. Если никто не имеет возражений.

Возникло понятное замешательство. Король в качестве советника на суде!.. И не только король, а еще и пророк!

Председатель Кантор осторожно возразил:

– Имеет ли ваше величество должные знания законов? Располагает ли судебным и юридическим опытом?

Франциск-Илиан огладил бородку.

– Что я знаю о законах?.. Бывало, я их придумывал, издавал, переписывал. Бывало, отменял, если выходили слишком неудачными. Не раз присутствовал на заседаниях, временами – в качестве судьи. Лгать не стану: иногда сидел только для виду, но чаще – с толком. Обучал законам своего сына, однажды дал ему подзатыльник Юлианиным кодексом. Не горжусь этим поступком, но имел и такой опыт.

Сновидец умолк, уверенный, что сказал достаточно.

Судья Кантор покосился на Минерву, Ворон Короны – на Эрвина. Оба задали один и тот же безмолвный вопрос: искать ли зацепок, чтобы дать отвод шиммерийцу? Мими пожала плечами, Эрвин развел руками.

– Ваше величество, суд принимает вас в качестве советника обвиняемого, – изрек Кантор.

Франциск-Илиан двинулся к скамье ответчика, но тут раздался возмущенный крик Менсона:

– Эй, куда! Я-то еще не согласился! Скажи, чем ты мне поможешь?

– С божьей помощью скажу что-нибудь умное.

– А я, значит, ничего умного не могу? Коль шут, так уже и дур-ррак?

– Ты скажешь умное, я тоже. Две умных мысли лучше, чем одна.

– Сомневаюсь я в тебе. Больно носишься со своими снами…

– Посмотри на дело вот как, – предложил пророк. – Я много изучал писание, и встретил слова: «Не мешай тому, кто желает помочь». Я желаю помочь тебе. Зачем мешаешь?

Менсон рассмеялся:

– Ага, так это тебе нужно! Перед богами выслуживаешься! А я прогнуться должен?

– Ты мне задолжал. Я тебя всю дорогу поил вином, а ты не расплатился.

– Справедливо… – Менсон нахмурил брови. – Но все ж не убедил. Добавь еще.

– Помнишь, в Нэн-Клере, во дворце королевы я сказал, что ты невиновен? Позже я об этом поспорил с лордом Дарклином, поставил сто эфесов. Если вместе выиграем – отдам половину.

Шут оскалился:

– Дарклин меня ядом напоил, каналья… По рукам!

Пророк занял место рядом с шутом, и Дориан Эмбер, наконец, объявил заседание открытым.

– Обвинитель, зачитайте предъявляемые обвинения.

Ворон Короны поднялся, отвесил низкий поклон в адрес владычицы и заговорил с непривычною для него серьезностью:

– Досточтимые милорды и миледи. От имени Короны, Блистательной Династии и ее величества Минервы я заявляю следующие обвинения. Менсон Луиза Виолетта рода Янмэй Милосердной обвиняется в убийстве Адриана Ингрид Элизабет рода Янмэй Милосердной, императора Полари. Согласно нашим подозрениям, на рассвете двадцать второго декабря минувшего года в окрестностях замка Бэк упомянутый Менсон Луиза нанес владыке Адриану удар искровым кинжалом, в результате коего владыка отошел на Звезду. Кроме того, Менсон Луиза Виолетта обвиняется в вассальной измене. Фактическое содержание данного преступления сводится к упомянутому выше удару кинжалом, нанесенному собственному сеньору. Помимо того, Менсон Луиза Виолетта обвиняется в бегстве от правосудия. Совершив деяния, со всей очевидностью преступные, и будучи объявлен в розыск, обвиняемый не сдался представителям власти, а покинул центральные земли и скрывался в неустановленных местах на протяжении четырех месяцев.

– Прошу слова, ваша честь, – вмешался пророк.

– Слово принадлежит обвинителю, – возразил судья Кантор.

– Я готов выслушать его величество, – согласился Марк.

– Благодарю вас. Сударь Марк, вы сказали: «Совершив деяния, со всей очевидностью преступные». Может, я стал слеповат, но пока не заметил доказательств ни деяний, ни преступлений. И еще одно словечко пролетело мимо уха: вы говорили «милорд» или нет? Наш дорогой ответчик является лордом, в отличие от вас.

– Признаю правоту вашего величества. Я намерен предоставить суду доказательства того, что именно ответчик – простите, лорд ответчик – совершил все названные деяния. Прошу суд начать рассмотрение дела с первого обвинения – убийства.

Ворон Короны поклонился суду и владычице и сел на место. По залу прошел возбужденный шепоток: многие презирали Менсона и жаждали его крови, а подобные обвинения не допускали иного наказания кроме казни. Смертной казни особо назначенным способом, если говорить точно. Бедный шут…

– Суд готов начать рассмотрение первого обвинения, – заявил председатель. – Но прежде, согласно процедуре, ответчику дается право ответить на обвинения. Менсон Луиза Виолетта, желаете ли высказаться?

Менсон поднялся, глуповато почесал затылок (видимо, пришибленный давешним камнем).

– А что говорить-то?

– Что желаете, то и говорите. Суд вас не ограничивает.

– Грудь у меня чешется, – доверительно сообщил Менсон. – И пузо тоже. Дрянь какая-то насыпалась за пазуху и свербит как каналья.

Он расстегнул сюртук, сунул пятерню и смачно поскреб собственное брюхо. В зале послышались смешки.

– Ох, хорошо! – выдохнул Менсон. – И еще в башке звенит. Мне один пес на площади так засветил камнем по черепу, что теперь не мозги, а колокольня.

– Это не относится к делу, – отрезал судья Кантор.

– Еще как относится! Я от звона и дело-то не слышу! Вижу: этот каркает что-то. Ясно, плохое – хорошего от него не дождешься. Но что именно – поди разбери. Слышишь, Ворон, ты хоть в меня клювом нацелься – авось, поймаю пару слов.

Смешки стали громче, к ним примешался ропот возмущения.

– Обвинитель, будьте добры, повторите обвинения для ответчика.

Марк повернулся к Менсону, повторил отчетливо и громко. Шут выразил понимание: при каждом обвинении сделал подходящий жест.

– Убийство, ага… – махнул рукой с невидимым ножом.

– Сбежал, во как… – гулко потопал ногами.

– Измена, угу… – повернулся к суду спиной и повилял ягодицами.

И смешки, и ропот усилились. Франциск-Илиан дернул Менсона за рукав и что-то шепнул. Председатель суда остался невозмутим:

– Теперь, когда вы уразумели суть обвинений, желаете ли ответить на них?

– Уууу, ответить… – шут помедлил, чеша затылок. Франциск-Илиан попытался подсказать ему, Менсон отмахнулся: – Да брось, я и себя-то не слышу, а тебя подавно… Ответить, говорите? Я со слов Ворона выхожу ууух каким злодеем! Пожалуй, отвечу: благодарр-ррю за комплимент! И убил, и предал – ай, молодец! Теперь мятежники в почете, а я так вообще цареубийца – можно мне титул какой-нибудь? Можно, я буду шут-канцлер?

Неожиданно для себя Эрвин рассмеялся.

– Ничего не имею против, милорд! И тем не менее: вы признаете себя виновным?

– Вот прицепились, пиявки!.. – буркнул шут и звякнул бубенцами. – Нет, невиновен я. В чем другом – да, много в чем. Но в том, что Ворон каркал, – нет!

– Стало быть, сударь, вы отвергаете обвинения?

– Нет!

– Не отвергаете?

– Тьфу, заразы, запутали! Да, отвергаю. Я не убивал, я не предавал, я не убегал! Тр-ррижды нет! Во как.

– Желаете ли привести какие-либо аргументы в свою защиту? Возможно, изложить свое алиби?

– К чертям арр-ргументы! – брезгливо каркнул Менсон. – Вам недостаточно моего слова? Клянусь честью шута – я невиновен!

Довольный собою, Менсон ляпнулся на скамью. Пожалуй, ничего хуже он сделать не мог. Отказаться от слова или сослаться на потерю памяти, или признать одно обвинение, отбросив остальные – это давало бы какие-то шансы. Но Менсон отверг все, а Ворон вывалит кипу улик и непременно докажет хоть что-то – тогда Менсон выйдет лжецом и получит все три обвинения.

Король-пророк сразу понял тяжесть ошибки. Быстро поднялся и обратился к председателю:

– Я хочу сказать от имени ответчика.

– Ответчик уже сказал сам за себя.

– Как известно лекарям, умственно больной человек не осознает своей хвори и потому не может говорить о ней.

Судьи посовещались меж собою и вынесли решение:

– Слово дается советнику обвиняемого. Говорите, ваше величество.

Франциск-Илиан развел руками, обведя жестом весь зал:

– Милорды и миледи, все мы знаем: лорд Менсон Луиза не обладает здоровым умом. Унизительная и комичная роль шута, силою навязанная ему, так впечаталась в его душу, что именно она теперь руководит Менсоном, а не трезвое суждение и здравая мысль. Мы слышали речи Менсона – это несуразные и грубые насмешки, каких ждут от паяца, а не ответчика в суде. На голове его – колпак, столь же нелепый в высоком зале Палаты. Лорд Менсон цепляется за свое шутовство, поскольку на протяжении долгих лет подвергался жестокому воспитанию: будь шутом – либо страдай и умри. Мы видим перед собою несчастного сломленного человека, хворого душою и рассудком. Суд над таким обвиняемым противен и законам Праматери Юмин, и самой человечности.

На протяжении монолога Менсон всем своем видом выражал согласие: тряс головой, издавая звон бубенцов, вываливал язык, лизал кончик бороды и бил себя в грудь: «Хотите увидеть безумца? Глядите на меня!» Однако речь пророка не пришлась по душе судьям. Члены коллегии зашептались меж собою, ища законной зацепки, чтобы отказать в медицинском освидетельствовании.

Заговорил председатель Кантор:

– Если человеку хватило ума, чтобы выжить при катастрофе поезда, совершить убийство и скрыться от полиции, то вряд ли можно звать его безумцем… – бросив быстрый взгляд на Мими, он продолжил: – Однако принципы Праматери Юмин святы. Я назначу медицинскую оценку ответчика, в зал суда будут приглашены лекари.

Ворон Короны поднял стопку листов с какими-то рисунками:

– Ваша честь, предвидя вопрос о невменяемости, я подготовил небольшой опыт. Позвольте мне показать эти рисунки ответчику.

– С какой целью?

– Ваша честь, цель станет очевидна в ходе опыта. Ручаюсь, что она имеет прямое отношение к данному вопросу.

– Что изображено на рисунках? Не содержат ли они чего-либо вызывающего и провокационного?

– Ваша честь, это просто портреты людей. Вы их тоже увидите впоследствии.

Судья дал согласие, и Марк поднес Менсону рисунки.

– Скажите, кого вы тут видите?

Менсон фыркнул:

– Ясное дело, это мой отец!

– Кто угодно узнает собственного отца, – отметил пророк.

Марк перевернул страницу:

– Что скажете об этом человеке?

– Надел бы колпак – поумнел бы.

Пророк, тоже видевший рисунок, улыбнулся в бороду. Марк подал Менсону новый лист:

– Милорд, кто на этой странице?

– Змея вползла в постель.

– А здесь?

– Кабан, у которого убавилось сала.

– Благодарю вас, а здесь?

– Умная кицка с короткими лапками.

– А на этой?

Менсон ухмыльнулся:

– Монах заскучал, сбежал из кельи искать приключений.

Пророк старался хранить серьезность, но глаза его смеялись. Марк, весьма довольный собою, отвесил поклон:

– Благодарю вас, лорд Менсон.

И передал листы с рисунками членам коллегии:

– Теперь прошу вас, господа судьи: осмотрите портреты и сопоставьте с ответами обвиняемого.

Под шорох страниц на лицах судей проступили улыбки, из пары уст вырвались смешки.

Ворон задал вопрос:

– Господа судьи, ощущаете ли вы комизм прозвищ, данных Менсоном людям на портретах?

Несколько судей позволили себе усмешки, однако председатель ответил сурово:

– Я не допущу насмешек над высокородными господами. Юмор обвиняемого груб и бескультурен.

– Несомненно, груб, однако смешон ли? Ответьте, ваша честь.

– Воспитанный человек отвергает грубость и не задается вопросом, смешна ли она.

– А если бы тот же самый смысл был выражен более мягкими словами?

– Суд рассматривает лишь факты, а не условные возможности.

В их диалог вмешалась Минерва:

– Господа, позвольте мне взглянуть! Я смогу оценить, смешны прозвища или нет.

– Ваша честь, суд готов доверится мнению владычицы?

Председатель коллегии развел руками и поклонился императрице. Марк поднес ей листы. Привстав за ее плечом, Эрвин разглядел рисунки. В колпаке стал бы умнее владыка Телуриан. Змеею вползла в постель императрица Ингрид. Сала убавилось у кабана Мориса Лабелина (здесь Эрвин не сдержал смеха). Коротколапой кицкой оказалась Мими, а монахом в поисках приключений – Франциск-Илиан.

Мими сказала с кисловатой усмешкой:

– Как бы ни хотелось мне иметь лапы подлиннее, но прозвища действительно забавны.

Пророк отметил:

– Вот об этом я и вел речь. Шутовство не оставляет ответчика даже в серьезнейший момент. Его поведение не сообразно реальности.

– Напротив, ваше величество, в высшей степени сообразно! Мы видим улыбки на лицах судей и лорда-канцлера, и самой императрицы! Юмор ответчика ясен столь умным персонам – стало быть, он адекватен. Шутка смешна лишь тогда, когда отражает долю правды. Не подметив подлинных черточек, нельзя смешно пошутить над человеком.

Минерва и судьи, и Эрвин выразили согласие. Однако Франциск-Илиан не собирался сдаваться.

– Ваша честь, давеча я видел у лорда Менсона одну вещицу – он носил ее при себе. Где она может быть теперь?

– Личные вещи ответчика, кроме одежды, изъяты при аресте.

– Если вас не затруднит – прошу, принесите их.

По приказу судьи Кантора пристав внес и поставил перед пророком шкатулку. Франциск-Илиан взял из нее стеклянный пузырек.

– Лорд Менсон, вы подтверждаете, что пили из этого пузырька в течение девятнадцати лет?

– Гм… да.

– Думаю, и многие придворные в зале смогут это подтвердить. А теперь, сударь Марк, я очень прошу вас: выпейте жидкость из пузырька и сообщите нам, как себя чувствуете.

– Гм, – сказал Менсон.

Южный король протянул руку, и Марку ничего не осталось, как взять пузырек. Он выдернул пробочку, понюхал, попробовал каплю языком. Сделал один осторожный глоток.

– Гм-гм, – сказал Менсон.

– Зелье возымеет действие примерно через пять минут, – объявил пророк. – Мы увидим, какие метаморфозы произойдут с уважаемым обвинителем и задумаемся, может ли сохранить ясный рассудок человек, потреблявший это зелье не раз, и не два, а много лет подряд, ежедневно.

– Гм-мммм! – замычал Менсон и яростно щипнул пророка за ягодицу.

Марк допил жидкость, развел руками и с картинным поклоном сообщил:

– Милорды и миледи, кристально чистая вода!

– Что?.. – выронил пророк.

Менсон закатил глаза, будто дивясь его глупости.

– Если я говорю тебе «гм», то это ж не просто так. Будто мне делать нечего, кроме гмыкать. Как прихожу в суд, так и гмыкаю без конца!.. Ну да, там вода. Ты б знал, если б меня спросил.

Зал огласился смехом. Южному королю стоило труда сохранить самообладание.

– Лорд Менсон, вы утверждаете, что не пьете эхиоту?

Судья Кантор строго вмешался:

– Процедура не предусматривает допроса обвиняемого своим же собственным советником. Однако вопрос представляется суду важным, потому суд задаст его от своего имени. Лорд Менсон Луиза, вы утверждаете, что не принимаете эхиоту?

– Неа. Надоела она мне.

– Как давно вы перестали принимать?

– Кто ж его знает… – Менсон потер затылок. – А, нет, вспомнил! Когда Телуриан помер – вот когда! Ульяна забрала этого надутого зануду, и я подумал: надо как-то отметить. Хороший же день, отпраздновать бы! Вылил к чертям всю эхиоту, а вместо нее налил в пузырьки воды. Никто и не заметил – как зануда помер, всем стало плевать.

– После этого вы не испытывали пагубной тяги к эхиоте?

– Испытывал, было дело. Первое время сильно елозило… Но ничего, я себе нашел средство. Как припечет – так вспомню брата-покойника. Если не хватает воспоминания – иду в галерею, смотрю его портрет при коронации: он там чуть не лопается от важности, забавный такой. А потом в другую галерею, гляжу другой портрет – посмеррртный. Лежит мой братик чин по чину, пуговки застегнуты, глазки закрыты… Тут-то меня смех разбирает. Говорю ему: «Видал: ты уже там, и жена-гадюка твоя там же, а я еще тут! Живу себе, здравствую, жру в три горла». Посмеюсь – и эхиоты больше не хочется. Со временем вовсе отвык.