Текст книги "Подвиги русских амазонок (СИ)"

Автор книги: Роман Жданович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Жданович Роман Борисович
Подвиги русских амазонок

ПОДВИГИ ПРАВОСЛАВНЫХ АМАЗОНОК

Услыхав впервые, я думал, что всё это фейк. Но нет, сообщает «Новая газета»: планируется в Петербурге воздвигнуть монумент Жанне д`Арк. Смерть англосаксам, одним словом!.. Организаторами художественной акции названы французский политик и бизнесмен Филипп де Вилье и российский миллиардер Константин Малофеев. ...Нет, я чту Марину Ивановну Ле Пен, приятельницу нашего президента, спортсменку, и вообще, председательницу Национального фронта Франции, на чьих знаменах реет лик святой воительницы, роялистки и патриотки века ХV (хотя, полагаю, цели НФФ с филомигрантской и укропобойческой политикой царя россиянии, воплотившего идеи кф «Цирк», совместимы слабо). Но где Российская Федерация, и где Жанна д`Арк? Это ж не Жорик Депардье...

Оказывается, в безбожном Советском переулке, между 3-й и 4-й Красноармейскими улицами, где намечается этот архитектурный перформанс, и где естественней видеть монумент подполковнику КГБ СССР.

Выдвинула идею в 2015 г. французская ассоциация «Друзья Жанны д`Арк», воплотили ее «граждане русского мира»: дети советских эмигрантов III волны («евмигрантов») Леонид Беркович и Борис Лежен. Центральный район города -его уютный край к Обводному каналу между Московским и Измайловским проспектами должна «украсить» поставленная на 3-метровом основании инфантильная девушка в ночной рубашке(sic!), со знаменем роялистской атрибутики и пропорций республиканского флага, осваивающая позу «ласточка» (хатха-йога), и с мечом на боку (хотя знамя в деснице):

Фото Интерпресс

(Настоящая Жанна: бастардесса на крестьянском воспитании, была 180-см роста и атлетического сложения и свободно носила доспехи...) Отвертеться, как и в случае с масонской «Башней мира» (на б.Пл.Мира: после того, как ей вернули законное, историческое имя Сенной) – теперь, по словам «Новой газеты», невозможно: французский бизнесмен содействовал идеологу РФ Малафееву в оборудовании (псевдо-)"исторических парков" в «освобожденном от укропов» Крыму и в Москве. Отдариваться власти РФ – даже не гОрода, а страны – вновь намеренны обликом С-Петербурга.

14-го февраля на Градостроительном совете проект обсуждался. Странный вид памятника, скорей уместный для Свободы Баррикадной, вопросов не вызвал. По слову докладчика – Берковича, статуя есть «мостик дружбы от российской эмиграции во Франции к России в условиях санкций». И хотя тождественный памятник, и тем же Беней Леженом, поставлен в парижском пригороде («предпроект» – по Берковичу), Гл.архитектор Петербурга Владимир Григорьев его поддержал. Возразил рецензент проекта, председатель правления Союза художников Александр Сайков: «Если ты хочешь человеку что-то подарить, ты учитываешь его вкусы. Французская сторона не учла стилистику Петербурга. Я не уверен, что эта вещь укрепит российско-французские отношения...» И пока, Градсовет предпочел уклониться от выражения определенного мнения, предложив авторам подготовить цельную модель с постаментом, и лучше обдумать место установки.

Мода на воительниц, воплощаемых искусством, вообще нова. В прошлом, когда мужчины правящих сословий (создающих культурные запросы) с детства тренировались на гимнастических снарядах, готовясь для рыцарской службы, и имели естественную своему полу физическую форму, такого запроса не возникало. И про эльзасскую девушку – немку, говорившую по-французски с акцентом, после эпохи централизации при Людовиках ХIХIII (разрушавшей региональные предания), банально позабыли. Ватикан о ней вспомнил лишь при Льве ХIII (1878 – 1903)!.. Плебейский и вульгарно-социалистический (в идеях) ХIХ век породил во Франции легенду о крестьянском происхождении «народной героини», подобную советской легенде о «крестьянстве» образованной казачки-староверки Алены Арзамасской (мастерицы стрельбы из тяж.лука: дворянского оружия на Руси). Постмодернистский и извращенный ХХ век – востребовал легенду о сексапильной фехтовальщице, крошащей мазохистов-мужчин в капусту, воплощенную Милой Йовович. Хотя подлинная Жанна, выполняя монархическую «божественную миссию» исполненная полководческого достоинства, вопреки поэме Шиллера, опере Чайковского и фильму бульварного режиссера Л.Бессона, даже оказываясь в гуще боя, оружия подчеркнуто не обнажала...

Сейчас гейропейские мухи из голов «французских патриотов» переместились в головы идеологов нашей «православной» Олигархии. И, за неимением познаний в истории Руси, они телепортируют в Петербург, в 1854-1856 гг. оборонявшийся от французов, персонаж мифологии «союзной» (бизнесу пригожиных и малофеевых) страны. Хотя Россия знала и собственных воительниц – требующих увековечивания, более заслуженно, нежели жертва холокоста Роза Люксембург или первая крымнашистка Роза Залкинд (Землячка). Подвиги их достойны памяти, куда прежде, нежели монстранток февральского (Ст.ст.) петроградского Пурима 1917 года, низвергавших Русское царство!

Деяния русских поляниц (это звание общего корня со словами исполин: древнее звание богатырей, поле: синоним всаднического поединка...), запомнились былинному эпосу. Но, увы, ввиду половой принадлежности они являлись «источником греха» и не вызывали интереса «нашей» византийской церкви, до ХVII в. владевшей престижными жанрами книжности (писавшимися уставными почерками на хорошей бумаге). Если кто не знает: в средневековых священнических Епитимниках тягчайшим сексуальным прегрешением называется не любодейство, не гомосексуализм, и даже не скотоложство. О, нет, страшнейшим православным интимным грехом является соитие с подругой, с предоставлением ей «верхнего» положения... Это не «невзоровский» анекдот [Е.Мороз «Веселая Эрата», 2011 (см. лит-ру)]! Корни православной нравственности объективные: «...Культ Аттиса не случайно просуществовал весьма долго и впоследствии распространился на запад вплоть до Рима. Бытовой его основой явилось наличие тысяч евнухов во всех древневосточных государственных хозяйствах. Они составляли численно немаловажную группу населения, и из них охотно вербовали высших чиновников, писцов, нередко военачальников. Т.обр., мальчик-раб, оскопленный в детстве, имел лучший шанс, чем его сверстники, „выйти в люди“ и занять значительное положение в обществе, обучиться грамоте и книжной мудрости. Эта группа людей нуждалась в идеологическом оправдании своего положения как отнюдь не позорного, а в чем-то даже почетного. Такое оправдание они находили в том, что их состояние дарует освобождение от страстей, влияние которых приписывались бедствия рода человеческого. Тем самым культ Аттиса включался в число тех мистических течений конца эпохи развитой Древности и начала поздней Древности, которые от чисто ритуалистических религий, оправдывавших традиционные порядки и лишенных этического содержания, или к поискам высших нравственных основ человеческого существования» ["История Древнего мира", кн. 2-я (3-е изд.), 1989, с.63]. Наследие его, наравне с иудаизмом, оказалось христианским, прежде всего восточно-христианским. Не случайно, что в русском языке – единственном среди славянских языков, подвергавшемся тысячелетнему византийскому «окультуриванию», мужской эквивалент понятия незамужней женщины указывает не на лишенного жены (неженатого), а на холостого (оскопленного: выхолощенного)...

Общерусские летописи, дошедшие в исполнении лиц духовного звания либо книжников, находившихся под влиянием их этикета, сообщений о подвигах русских воительниц практически не сохранили. Не осталось упоминаний о них и в наиболее тиражных – церковных жанрах. Неподобно «источнику зла» являть мужескую доблесть (сделать и ее осуждаемым деянием греко-христианским церковникам на Руси не удалось)! Исключение сделано было лишь для Ульяны Максимовны Вяземской, изрубленной, в борьбе поразив ножом князя Юрия Смоленского: в пьяном бесчинстве на пиру в Торжке под Рождество 21 декабря 1406 г. зарубившего Семена Вяземского, приказав слугам тащить супругу вассала на ложе. Но и здесь исключение возникло не сразу (новеллы нет в летописях Академической, Рогожской, Тверской, Новгородской 1-й, она вымарана из Никоновской и Владимирской летописей 1520-х уже гг., хотя чудеса от тела княгини явились уже с ледоходом), и лишь ввиду одобряемого действия Ульяны: отказа ее от «не узаконенного» (венчанием) секса. А сам князь Юрий – холуй московских государей, погибший от последствий ранения, нанесенного насиловавшейся дамой, был причислен к лику святых еще прежде неё, с примитивным поводом: дарением от него Москве иконы Богоматери Смоленской. Это прочувственное отношение, именно к Юрию, видно из его церковного некролога, современного событиям, стоящего в Троицкой летописи [ПСРЛ, т. 18, с.282]...

Традиция этикетных умолчаний благополучно дожила до Нов.Времени, когда, для примера, добросовестный ученый Экземплярский, в биографиях князей указывая полное происхождение, специально оговаривая случаи, где о происхождении по женской линии неизвестно ничего, рассказывает о детях кн.Ивана Александровича Ростовского и, тем не менее, о знаменитой матери оных скромно «забывает» [А.В.Экземплярский «Вел. И удел.князья...», т. 2, 1891, с.61]. Характером ученого с семинарской фамилией склонность к данному умолчанию, увы, была вполне предсказуема: видя противоречия летописных новелл и житий, он отдает предпочтение источникам церковным [см. там же, с.365]...

Разумеется, благоверных воительниц не канонизировали (потому не осталось их, хотя бы иконописных, изображений). Но скупые известия о них остаются.

1."Столп православия Александр Ярославич" и княгиня Тверская

В 1250 г. вел.князь Владимирский Андрей вступил в династический брак с Устиньей: дочерью Даниила Галицкого, последнего борца за независимость Руси, оклеветанного советской – евроненавистнической цветной историопропагандой. Вскоре Владимирский государь – Гуюк-ханом, представителем «византийской партии» Каракорумского царства поставленный вел.князем Суздальщины [см. Л.Н.Гумилев «Поиски вымышленного царства», гл. 8-я], и его вассал Ярослав Ярославич Тверской – млад.братья Александра Невского, признавшего вассальную зависимость от татар-несториан (злейших врагов православных) [см.: там же, прим.76], – отвоевали у него столицу рода Ярославичей: Переславль Залесский [Экземплярский, с.с. 448-449]. После смерти Гуюк-хана – Русь, князей, поставленных Каракорумским ханом, ожидала карательная экспедиция его преемника Мунке-хана, ставленника центрально-азиатских несториан. ...Рассказываемое здесь – будет непривычным для читателей, воспитанных в парадигме примитивной дикости («шаманизма») кочевников-монголов и культуры, цивилизации, благородства христиан – европейцев, нелепости идей о христианской религии в Монгольском Улусе. Ложность этой парадигмы многокнижно доказывалась представителями т.наз. «евразийства», правда, старательно умалчивавшими об идейных отцах своих построений об азиопстве России: польском идеологе Духиньском и британском геополитике Маккиндере. Не помогут здесь и труды Л.Н.Гумилева: познававшего в детстве историю по дореволюционным книгам, но, будучи историком Центр.Азии, а не Руси, зависимого от советской историографии: инорасовой и нацелено разжигавшей ненависть к Белому миру (хотя уже в предреволюционной историографии была видна поставленная задача: раздувание германофобии, заказанное англо-французской Антантой). Я тоже далек от сей парадигмы. Но не столько в первой, сколько во второй ее половине. О том, насколько далеки были от благородства и культуры – христиане (европейцы) вообще, а греко-христиане в особенности, в наше время достаточно известно, благодаря трудам к.филол.н.Юлии Латыниной и выпускника филфака ЛГУ Александра Невзорова.

В преддверье карательной экспедиции монголов-несториан – Ярослав Ярославич Тверской, по-видимому, отправился за помощью (видимо, к Даниилу Галицкому). В отвоеванной крепости, стольном граде клана Ярославичей-ортодоксофилов, с воеводой Жидиславом села Ярославова княгиня. Это – обычная европейская практика Средневековья, для Руси она лишь выглядит странной, ввиду многовековой евроненавистнической пропаганды Православной церкви и сформированного ею этикета формулирования летописных известий, а также ее ближневосточных гинофобских предрассудков. Благодаря оным, в частности, православных княгинь, против относимой к язычницам Ольги, обычно не зовут по личным именам, а лишь по отцу либо по мужу. Но на самом деле, в русских княжествах названная практика была столь же обыденной.

О дальнейшем источники расходятся. Рассказ о битве, данной монголам и проигранной Андреем Ярославичем, бежавшим с Руси, повествуют летописи, неизвестные в древних списках. Московский Свод кон. ХV века: «...Того же лета прииде Неврюй, и Котья<г>, и Олабуга Храбрый на Землю Суздальскую со многими вои на вел.кн.Андрея Ярославича. Бысть же в канун Боришу дни, безбожныи татарове под Володимерем перебродишася Клязьму и поидоша ко граду к Переславлю, тающееся. На утрей же на Бориш день срете их князь великий Андрей с своими полки. И сразишася обои полци, и бысть сеча велика. Гневом же божиим за умножение грехов наших, погаными хрестьяне побежени быша, а князь велики Андрей едва убежа. И приеха в Великий Новъгород, новогородци же его не прияша. Он же еха ко Пъскову, и тамо бысть немного, ожидал бо бе свое княгини; и он оттоле со княгинею идее в неметцкий град Коливанъ, и остави ту княгиню, а сам ступи за море во Свейскую землю. Местер же Свейскы срете его и прия его со честью. Он же посла по княгиню в Колыван, и бысть ту неколико время, и со княгинею во Свейской земли. Пребыв же паки ту, и по том, приде во свою отчину. А тогда безбожнии татарове плениша град Переславль и княгиню Ярославлю яша, и дети изымаша, и убиша ту воеводу Жидослава, и княгиню убиша, а дети Ярославли в полон поведоша, и людей много полониша, и, много зла створи, отыдоша» [ПСРЛ, т. 25, с.с. 141-142]. Как будто, новелла прежде уже компилировалась: чужое название Колывань пишется двояко: КоливанъКолыван. А так эта новелла изложена в 1-й (по 1256-й год) части Тверского Сборника, извлеченной его компилятором, а также редактором Львовской летописи, из Свода 1518 г.: «Того же лета прииде Неврюй, <и Евирил. – Львовск.список> и Котьяк, и Олабуга Храбрый на вел.князя Андрея Ярославича и на всю землю Суздальскую, идоша к Переяславлю, таящееся. И срете их князь великий Андрей с полки своими, и победиша их татарове. И беже князь Андрей в Новгород Великий, та же и к Пьскову, ту же дождася княгыни, идее въ Колывань. Оттуду паки идее в Свейскую землю, и тако местер Свейский срете его, и пра его с честию, он же посла по княгыню в Колывань, и тамо за морем князь Андрей в Свейской земле убиен быша. А татарове Неврюевы взяша Переяславль, и яша княгыню Ярославлю и 3 детми, и паки убиша ю, а дети в полон поведоша, и Жидислава воеводу убиша» [там же, т. 152, с.396 (там же, т. 20, с.163)]. Ермолинская летопись 1480-х гг. приводит эту же новеллу, лишь слегка сокращенную (т.е. редактировавшуюся и до 1518 г.) [там же, т. 23, с.83].

Известие о гибели князя за морем, оказавшееся недостоверным, пришло в Новгород, где в летописях и застряло, выправляясь за его пределами. Новгородцы ценили Александра Ярославича – в жизни противника византийцев (что умудрилась «развернуть» на 180 градусов российская историография, а заодно и русофобская историография немецкая). Потому новгородцы заранее порадовались известию о смерти его брата-соперника, ставленника православных. Т.е., эта редакция достаточно ранняя. Однако, Новгородская 1-я летопись Старшего извода (список 1330-х годов), наряду с волынской Ипатьевской летописью, даже не упоминают об этих событиях, не полагая имевшее место (в реальности) значимым!

В суздальской летописи по Лаврентьевскому и Симеоновскому спискам мы видим иное изображение событий. Здесь нет ни слова о битве, будто бы, данной монголам бежавшим c Руси, проиграв ее, вел.кн.Андреем: «В то же лето здума Андрей князь Ярославич с своими бояры бегати, нежели цесарем служити, и побеже на неведому землю, со княгынею своею, и с бояры своими. И погнаша татарове в след его, и постигоша (настигнув) у города Переяславля. Бог же схрани и (его), и молитва его Отца. Татарове же россунушася по земли, и княгыню Ярославлю яша, и дети изымаша. И воеводу Жидослава ту убиша, и княгыню убиша, и дети Ярославли в полон послаша, и люди бес числа поведоша, да конь и скота, и много зла створше» [там же, т. 1, с.470]. Это говорит древнейшая рукопись (Лаврентьевский харатейный список 1377 г., по-видимому, в редакции еп.Дионисия Суздальского). Летописец разделяет обстоятельства пленения княгини (глагол яша применялся к взятым в бою – пойманным на аркан), и ее малолетних детей (изъiмаша). Видимо, так же было и в сожженном в 1812 г. харатейном Троицком списке: в примечаниях Карамзина какие-либо разночтения харатейных списков не отмечены от 1235, и вплоть до 1264 года (где, как раз, речь об Андрее) [там же, т. 18, с.с. 54, 72, прим.].

Статья исключительно интересная и, главное, архаичная по этикету: засвидетельствовавшая свою древность. В ней сохранились следы упоминания летописным первоисточником («выправленным» духовною цензурою) дохристианской молитвы за князя его покойного, но не канонизированного отца: «Бог же схрани и, и молитва его отца» [см. В.Л.Комарович «Культ рода и земли...», ТОДРЛ, т. 16]. Цензор постарался представить дело так, словно речь идет о молитве Бога-Отца, Саваофа, не учтя, что Саваоф это Вседержитель (Ему некому уже адресовать молитвы: выше никого нет!). Церковник-цензор также забыл, что местоимение «его», писанное без титла, подразумевает не Бога-Сына, а князя Ярослава Всеволодовича (+ 1246 г.), отца вел.кн.Андрея. Это означает, что статья древняя: это ПРЕДПОСЛЕДНЕЕ упоминание в летописях о загробных родительских молитвах за здравствующего князя (последнее осталось только под 1293 годом, за Ярослава Тверского, и ТОЛЬКО в Лаврентьевском списке 1377 г. с Тверской летописи 1305 года). Критический тон хрониста, осудившего Андрея за нежелание «служить» несторианской Орде, позволяет думать, что статья писалась прежде поражения несториан в Монгольском Улусе, до 1290 г. [см. Гумилев, гл.9-я].

Но нам здесь важней иное: хронистом ни словом не упомянут бой, данный Андреем монголам – несторианам, пришедшим громить нечестивых греко-христиан. Эта версия находит подтверждение во Владимирском Летописце: «...того же лета князь Андрей Ярославич не хотя итти в Орду, служити им (татарам) и выходу давать. И прииде на него Неврюй с половцы, и согна Андрея с Суздаля. И бежа князь Андрей Ярославич с княгинею своею и с бояры своими. И татары погна по нем, и дошед Переяславля, и княгиню Ярославлю яша, и дети ее. И воеводу Жидислава убиша, и княгиню Ярославлю убиша, а детей в полон взяша, и много зла створиша. А князь Андрей Ярославич идее за море в Свеи, и тамо его у чуди убиша» [ПСРЛ, т. 30, с.с. 91-92]. Новгородские летописи 1-я Младшего извода (1440-е годы) и Карамзинская 2-я, а также Рогожская и Московская Академическая приводят конспект именно этой версии событий. В оппонирующей новелле, как будто, летописец проговорился: сообщив о битве с Андреем, он, тем не менее, добавил, что татары, переправившись через Клязьму под Владимиром, шли к Переславлю тайно: еще не раскрытые.

Как видно, вел.князь Владимирский Андрей, обратившись в бегство, и не думал о сопротивлении нашествию (Никоновская летопись так и говорит, хотя и повторяет новеллу о проигранной битве) [там же, т. 10, с.138]. Отчасти оправдывает его то, что несториане поддерживали его ст.брата Александра, попытка обороны разоренного, вырезанного и опустошенного в 1238 г. Владимира Залесского, ничего не решала, а бегство лишь очищало престол брату: уже вел.князю Киевскому и Новгородскому.

Но воины хана Мункэ не собирались миловать вражеского вассала. Однако на их пути оказалась супруга Ярослава Тверского: возглавившая оборону столицы Ярославичей. Мы не знаем ее подробностей, хотя об этом, об утраченных известиях говорит оставшийся эпитет одного из нойонов, неуместный в отсутствие боев: «Храбрый». Жаркий бой за Переславль засвидетельствовала археология: толстый слой пепла, оставленный полностью сожженным городом. Но даже имя Тверской княгини – этой единственной героини войны Ярославичей в 1252 году против «русского мира»: войны, тогда, как и сейчас, неугодной антирусскому православному духовенству, осталось нам неизвестным.

2."Святой благоверный князь Дмитрий"... Бегство кацапов и подвиги Ростовской княжны

Вся скупая информация о княжне Дарье Андреевне, участнице Куликовской битвы 1380 г., присутствующая в И-нет, черпается с единственной странички современной научно-популярной брошюры: «В 17 верстах от Ростова в селе Пашине, которое существует с Х в. и помнит еще приезжавшую сюда княгиню Ольгу, по Хлебниковскому Летописцу, жил герой Куликовского сражения князь Андрей Федорович, который был известен как участник нескольких совместных походов с Дмитрием Донским еще до 1380 году. Накануне выступления ростовского войска из дома князя пропала его дочь Дарья. Позднее отцу и родным стало известно, что переодетая в мужское платье Дарья убежала из дому вместе со своим возлюбленным, за которого впоследствии вышла замуж – ростовским князем Иваном Александровичем» [С.Н.Кайдаш «Сильнее бедствия земного», 1983, с.38]. М.б. это вымысел, пересказанный романтичной любительницей сказаний А.Я.Артынова, пользователя сгоревшей в 1856 г. Хлебниковской рукописи? В вымыслах – РАН и масонерия охотно винят его и его читателей: «...Ныне только Ю.К.Бегунов в своих представлениях и комментариях к изданным им сочинениям Артынова без каких-либо доказательств склонен видеть в них „источник истории“. Научная оценка такой интерпретации творчества писателя дана в статье В.А.Кошелева: Народный академик на ниве народознания \ Новое Литературное Обозрение. 2002. ╧56, с.с. 351-357» [И.Лобакова «Принципы создания...» ТОДРЛ, т. 58, прим.3]? Но нет, любительница Артынова здесь была грамотная, она знает, например, что летописную повесть о Донском побоище нужно смотреть не по Софийской летописи – как ее издает литературоедство СССРРФ, – а по списку Дубровского [Кайдаш, с.31]. Знает она и про единственное, видимо не слишком достоверное, упоминание об Андрее Федоровиче после 1380 г. (суздальская летопись по Московско-Академическому списку): «Князь Андрей Федорович умер спустя почти двадцать лет после Куликовской битвы» [там же].

Процитировал я академическую ахинею, со ссылкою на издание – редактируемое сестрою олигарха Прохорова-Куршавельского, преимущественно ради самой этой ссылки, говорящей за себя. Но это воззрение стандартно для АН СССРРАН (А.А.Горелов, Г.Н.Моисеева, Ю.В.Стенник, Ф.Я.Прийма, Ю.К.Герасимов, А.М.Панченко, А.В.Архинова, В.Е.Ветловская и мн.др...) [см.: Ю.К.Бегунов «Сказания Ростова Великого, записанные Александром Артыновым», 2000, с.344].

Но вымысла нет, если для проверки посмотреть в генеалогии русских аристократов. Князь Иван Александрович – это внук Константина Васильевича (Борисоглебского-Ростовского) и сын будущего епископа Арсения (кн.Александра Константиновича) Ростовского; он же отец Ив.Ив.ДолгОго, о коем в след.главе. Он и внучка Федора Васильевича (Устретенского) – княжна Дарья Андреевна относились к враждебным ветвям Ростовского княжеского дома. Они владели разными половинами Ростова, жестоко враждовали между собой, и когда князь Андрей участвовал в походах Дмитрия Московского, Константин, изгнанный московскими полками со своего княжения, скрывался в далеком Устюге [см. Экземплярский, с.40 и дал.(также: ПСРЛ, т. 37, сс. 32, 73)].

Сохранившиеся хроники, отражая интересы иных княжеских домов (Московского, Тверского, Суздальско-Нижегородского, Смоленско-Ярославского...), о них не пишут, и вообще этого не детализируют: Иван Александрович принадлежал к семейству врагов князя Сретенской стороны. Потому летописи о нём, известном из родословных перечней, как и его жене, не рассказывали [там же, с.61].

«Разоблачаемые» рассказы связываются с выкупленным и сбереженным А.А.Титовым (отцом заочно приговоренного к расстрелу «контрреволюционного белоэмигранта») рукописным наследием Александра Артынова, попутно обвиненного «советскими учеными» в фальсификации. Но каким лядом ярославский мужик Артынов – любитель беллетристики времен сентиментализма, с специальной лит-рой незнакомый [Н.Воронин «Из истории литературных подделок» «Археографический ежегодник. 1974», с.179], мог выдумать сей шекспировский сюжет? (Шекспир, к слову, недоступен в полноте понимания даже и начитанным русскоязычным любителям, не сведущим в том, что род Монтекки относится к гибеллинам, а Капуллети к гвельфам...). А ненависть к научному наследию А.А.Титова, даже просто упоминаемого – исключительно редко, среди «ученой» братии огромна.

...Княжеские ростовские летописи, способные рассказать нам об этом, после погромов Ростова московскими боярами, к сожалению, тоже не сохранились. Потому вся история Донского побоища стала клерикальным московским мифом. (В Львовской летописи 1560 г. сохранились, внесенные ее редактором, копии тех «исчезнувших» из архивов и из истории ярлыков, что получали русские церковники и «государственники» от татарских ханов...)

Творцы мифа не знали даже крещеного имени любутского боярина Осляби: Родиона, инока Симонова монастыря, умершего позже 1398 г., когда он ездил в Царьград [см. ПСРЛ, т. 18, с.280], чья московская могила была разрушена лишь в 1920-х. Послание, писанное «литовским митрополитом» – как прозвали цареградского назначенца Киприана, адресованное Федору и Сергию, снабженное датой 23.06.1378, ставит игуменов в известность, что Вел.князь Дмитрий Московский со т-щи были, «от мене, Киприана, митрополита всея Руси, прокляты по правилом святых отець» [Г.М.Прохоров «Повесть о Митяе», СПб., 2000, с.409]. И в удельном Троицком монастыре, стоявшем в лесной глуши, как свидетельствуют дневниковые ремарки на полях Стихираря, заведенного в 1380 году уставщиком Епифаном Премудрым (биограф св.Сергия), о НАЧАЛЕ войны с Мамаем и Ягайлой узнали лишь 26 сентября [А.Н.Никитин «Основания русской истории», 2001, с.504]... 21-го числа в монастырь прибыл гонец из столицы, из Симонова монастыря, но племянник Сергия – Федор Симоновский, великокняжеский духовник, от вассалов Русского митрополита известие о выступлении встречь татарскому темнику русских полков скрыл [там же]. Это свидетельства документов!.. Победа 08 сентября в мифе о Куликовской битве оказалась приписана политическим сюзеренам далекого будущего – московским князьям (Дмитрию Ивановичу и его двоюродному брату Владимиру Храброму) [Р.Г.Скрынников «Святители и власти», 1990, с.69]. А ведь Владимир лишь нанес удар по выполнявшему СТАНДАРТНЫЙ маневр захождения (боком, не прикрывавшимся щитом) ударному правому крылу Мамая.

Родиной мифа является Троицкий монастырь Серпуховского уд.княжества, где в 1420-х гг. регентом был боярин Ив.Дм.Всеволожский. «Сказанием о Мамаевом побоище» боярам Всеволожским, нигде не числящимся заметными воеводами, вменено командование передовым полком и княжеский титул. После 1433 г. этот опальный род выпадает из истории [см. там же, с.70]. Когда местная ктиторская легенда воплотилась в литературные памятники? Очень поздно! Знакомый нам текст «Сказания...», в полноте выражающий этот миф, уже в старшей дошедшей – Основной редакции (списки от 1540-х годов) содержит странные сбои датировки, в частности, когда субботнее утро дня Рождества Богородицы 08 сентября 1380 г. числится пятницей. Историки-"монголокацапы" помалкивают об источнике этой ошибки: ассоциациях Повести об Оршанской битве [ПСРЛ, т. 35, с.с. 125-127], состоявшейся в Рождество Богородицы 08-го сентября 1514 года, бывшее пятницей. Эта повесть уцелела в единственном списке Киевской Сокращенной летописи, сведенной в ктиторском монастыре князей Острожских – Супрасльском около 1517 г. Как самиздат она скоро дошла до Великороссии: в ней с поганым татарским темником отождествлен «евразиец» ВасилийIII, сын ИванаIII Московского, а с благоверным Дмитрием Донским – гетман Литвы волынский князь Константин Острожский. Списки ее три века старательно уничтожались, и потому уцелел лишь Супрасльский (ибо монастырем в ХVIII веке владели униаты), но великорусские цитаты из ее повести известны (в Псковской летописи, в «Казанской истории»...).

В ХV в. в Троицкой Лавре – родине московской мифологии представляли себе Куликовскую битву вполне адекватно. Тогда монахами делаются копии двух летописей, современных Донскому побоищу: харатейный список Троицкий летописи 1409 г., сводившейся Епифанием (видимо по нижегородскому первоисточнику, захваченному москвичами в 1390), и бумажный Рогожский список летописи 1412 г. (сводившейся в Лисицком Новгородском монастыре). Кодекс с Рогожским Летописцем продолжал пополняться на протяжении всей середины века: его разделы писаны на бумаге от 1430-х по 1480-е годы. Листы 348 об. – 349 (1392 – 1396 гг.), облитые чернилами, были заклеены чистыми листами и переписаны по списку-протографу, по-прежнему доступному в Лавре, уже в начале ХVI века. Кодексы с новеллой, чуждой прославлений основателя монастыря – Сергия Радонежского и его политического сюзерена – Владимира Храброго, продолжали хранить и цитировать!

Вот самый ранний летописный (редакции 1409 г.) рассказ о Куликовской битве по Рогожскому, а также по Симеоновскому и утраченному Троицкому спискам: «Въ лето 6888. ...О ВОЙНЕ И О ПОБОИЩЕ, ИЖЕ НА ВОЖЕ [киноварь]. Того же лета безбожный нечестивый Ординскый князь Мамай поганый, собравъ рати многы и всю землю Половечьскую и Татарьскую, и рати понаймовавъ: Фрязы и Черкасы и Ясы, – и со всеми сими поиде на великаго князя Дмитриа Ивановича и на всю землю Русскую. И бысть месяца августа, придоша отъ Орды вести къ князю къ великому Дмитрию Ивановичю, аже въздвизаеться рать Татарьскаа на христианы, поганый родъ Измаилтескый, и Мамай нечестивый, лютее гневашеся на великаго князя Дмитриа о своихъ друзехъ и любовницехъ и о князехъ, иже побиени бысть на реце на Воже <1378 г.>, подвижася силою многою, хотя пленити землю Русскую. Се же слышавъ князь великий Дмитрей Ивановичь, собрав воя многы, поиде противу ихъ, хотя боронити своея отчины и за святыя церкви и за правоверную веру христианскую и за всю Русьскую землю. И переехавъ Оку, прииде ему пакы другыя вести, поведаша ему Мамая за Дономъ собравшася, въ поле стояща и ждуща къ собе Ягайла на помощь, рати Литовскые. Князь же великий поиде за Донъ и бысть поле чисто и велико зело, и ту сретошася погани Половци, Татарьстии плъци, бе бо поле чисто на усть Непрядвы. И ту изоплъчишася обои и устремишася на бой, и соступишася обои, и бысть на длъзе часе брань крепка зело и сеча зла. Чресъ весь день сечахуся и падоша мертвыхъ множьство бесчисленно отъ обоихъ. И поможе Богъ князю великому Дмитрию Ивановичю, а Мамаевы плъци погани побегоша, а наши после, биющи, секуще поганыхъ безъ жалости. Богъ бо невидемою силою устраши сыны Агаряны, и побегоша обратиша плещи свои на язвы, и мнози оружиемъ падога, а друзии в реце истопоша. И гнаша ихъ до рекы до Мечи, и тамо множество ихъ избиша, а друзии погрязоша въ воде и потопоша. Иноплеменници же гоними гневомъ Божиимъ и страхомъ одръжими сущее. И убежа Мамай въ мале дружине въ свою землю Татарьскую. Се бысть побоище месяца септября въ 8 день, на Рожество святыя Богородица, въ субботу до обеда. И ту убиении быша на суйме князь Феодоръ Романовичб Белозерскый, сынъ его князь Иванъ Феодоровичь, Семенъ Михайловичь, Микула Василиевичь, Михайло Ивановичь Окинфовичь, Андрей Серкизовъ, Тимофей Волуй, Семенъ Меликъ, Александръ Пересветъ и инии мнози. Князь же великий Дмитрей Ивановичь съ прочими князт Русскыми и съ воеводами и съ бояры и съ велможами и со остаточными плъки Русскыми, ставъ на костехъ, благодари Бога и похвали похвалами дружину свою, иже крепко дишася съ иноплеменникы и твердо за нь брашася, и мужескы храброваша и дръзнуша по Бозе за веру христианьскую. И возвратися отътуду на Москву въ свою отчину съ победою великою, одоле ратнымъ, победивъ врагы своя. И мнози вои его возрадовашася, яко обретающее корысть многу, погна бо собою многа стада коний, вельблуды и волы, ниже несть числа, и доспкхъ, и порты, и товаръ» [ПСРЛ, т. 151, с.с. 139-140]. Рассказ краток, конкретен и лишен всех тех легенд (о благословлении Сергия и т.п.), что разрекламированы в пропагандистских «исторических парках» радонежской Россиянии нашего времени. Нет здесь и культа Владимира Храброго – политического сюзерена Троицкого монастыря, чья роль будет непомерно раздута в позднейшей клерикальной легенде.