Текст книги "Дети Робинзона Крузо"

Автор книги: Роман Канушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Но мальчики вырастают. Если вы, конечно, не какой-нибудь Питер Пэн. Почтивсе мальчики вырастают. И это важное уточнение.

VII.

И еще кое-что помнит Миха-Лимонад. Как на следующее утро они говорили вдвоем с Буддой, прежде чем рассказать все остальным. Советовались, потому что Будде надо было открыть свою тайну. Стоило признать: в немецком доме для каждого оказалось припасено свое кино. Для каждого их них.

Это касалось гостей Мамы Мии.

Почему Будда решил предварительно посоветоваться только с Михой, так и осталось неясным. Скорее всего, не хотел обижать Икса, – ведь долговязого везунчика в гостевой комнате ждало кино намного более безумное, чем баба, сидящая на мужике, – не хотел оставлять его в одиночестве. И уж наверняка не из-за опасений, что ему не поверят. После того как на пляже, в большую волну, Будда продемонстрировал некоторыесвои способности, ему бы поверили безоговорочно. Никто больше не считал его просто фантазером и уж тем более трусишкой.

Это касалось гостей.

Для начала непривычно тихим, словно выцветшим голосом Будда сообщил Михе, что среди них был кое-кто, кого он знает.

– Ну и что? – Плюша пожал плечами. – Я знаю многих местных.

– Это был неместный.

Плюша усмехнулся – так обычно усмехаются дурным вестям. Он смотрит на Будду – его всегда веселые живые глаза кажутся растерянными.

– В смысле – не местным? – отзывается Плюша.

Будда делает неопределенный знак рукой:

– Понимаешь, это... ты, ну, как бы... – он как будто подбирает нужное слово, но Миха понимает, что происходит нечто другое: от этого пониманиялегкий озноб проходит по телу. Будда подбирает наиболее подходящий момент, чтобы сделать свое непростое сообщение.

– Ты его знаешь, – наконец повторяет Будда и после короткой паузы добавляет, – вернее, знал. – И теперь его голос становится больным.

– Как это? – нехотя произносит Миха.

– Миха, ее гости, – Будда смотрит куда-то в сторону, и на Плюшу накатывает легкое ощущение дежа-вю, будто разговор, которого он не хочет и от которого с удовольствием бы уклонился, уже был в его жизни. Но может, все-таки удастся... уклониться. А Будде надо говорить дальше, и его лицо становится очень бледным, а застывшие глаза кажутся огромными.

– Ее гости... они говорили на очень необычном языке, – Будда пристально смотрит на Плюшу и совсем уж тихим треснувшим голосом замечает, – я узнал их.

– Да?! – шальная усмешка чуть не соскакивает с губ Плюши: не дано уклониться?..

– Да. – Глубоко выдохнув, Будда наконец произносит: – Они говорили на языке мертвых.

– Что?

– Это были мертвые. Миха, вчера вечером в своем доме старуха принимала мертвецов.

12. Deadдрайверы

I.

Весь месяц март и даже первые дни апреля Дмитрий Олегович Бобков, импозантный и красиво стареющий светский лев, известный антиквар и директор, храбро сражался с подступающим сумасшествием. Все это время в жизни Дмитрия Олеговича (позволим себе напомнить, крупнейшего дилера BMW) происходили удивительные вещи, которые он вначале пытался объяснить рационально, затем – прибегнув к помощи кувалды, но в конце концов ему не осталось ничего другого, как поднять руки, признав полную и безоговорочную капитуляцию.

На пути к тому, что Дмитрий Олегович охарактеризовал как «возможно, шизофрения», лежало несколько этапов, в течение которых эти талые вешние воды безжалостно рушили мир Дмитрия Олеговича, – монументальное здание, на фасаде которого огромными буквами было написано «РАЗУМ», – и последней каплей их разрушительной работы явилась, конечно же, кувалда. Именно тогда он прошел точку невозврата, а копившиеся в разуме трещины сделали свое дело, и здание рухнуло. Из-под обломков выползли два Дмитрия: один по-прежнему рациональный скептик, а другой... Другой, спаси и сохрани, Господи, направился в Страну чудес.

Возможно шизофрения

Всю свою жизнь Дмитрий Олегович был реалистом и подлинным атеистом. Потом, когда в пределы Родины вернулся Православный Бог, Дмитрий Олегович начал ходить в церковь не чаще, но и не реже, чем того требовали приличия и положение в обществе. Нет, его душа не пылала религиозным чувством, но после посещения церкви он уверял себя, что и на него нисходит часть предназначенной земным благодати, и ему действительно становилось умиротворенней и радостней.

Дмитрий Олегович был крупный бизнесмен, но те же здравомыслие и аккуратность удерживали его от ослепительных и опасных вершин, куда поперли романтики и игроки. Что ж, некоторые из них достигли более впечатляющих результатов, но кого-то уж нет, а иные – далече. Мир Дмитрия Олеговича Бобкова покоился на трех надежных, как ему казалось, столпах, китах или черепахах (как кому угодно!) – рассудке, основательности и четком знании пределов своих возможностей. Эти три вектора делали его по-своему счастливым человеком, а уютная вилла в Черногории и кое-какая недвижимость и активы в стольном Лондонграде добавляли этого ровного и чуть прохладного довольства собой.

При всем том жизнь директора отнюдь не была пресной. Дмитрий Олегович не гнушался посещать культурные мероприятия, если они становились знаковыми событиями светской жизни; любил женщин, и будучи обходительным кавалером, умел ухаживать; разбирался в хорошей кухне, но прежде всего разбирался в традиции. В той самой, куда входили запах дорогой кожи, изысканное послевкусие Chateau Latour, великие марки часов, умение носить шейные шарфы и не выглядеть при этом архаично, камни старой Европы и великие люди, двигавшие этот мир вперед, на любых участках, и оставляющие после себя, помимо явных результатов, терпкий аромат своих роскошных привычек. Да, одна страсть все же пылала в душе Дмитрия Олеговича – он был подлинным антикваром, ценителем красоты и застывшего времени, удерживающим этот мир от разрушения.

Не вышло. Возможно, шизофрения. Что ж, не всегда и не у всех выходит.

кап-кап-кап

Читать Дмитрий Олегович любил. Он не был библиофилом или книгочеем, но, предпочитая классику и биографии, все же следил за новинками. Мог снизойти до новомодной постмодернистской фантастики или прожевать что-то маргинальное, правда, без каких-либо эмоций. И уж, конечно, литературно-галлюцинаторных трипов в страну кастанед, а также авторов, упаковывающих нечто схожее в обложки психоделико-магических, мистических и романов-хоррор, на его читательском столе было не отыскать.

На рубеже марта-апреля романы-хоррор нашли его сами. На указанном рубеже все три черепахи неколебимого, как камень, мира Дмитрия Олеговича сдохли. Он вышел за все мыслимые собственные пределы. Основательность... Да в сравнении с ним Петр Николаевич Мамонов на пике рок-н-рольной карьеры или, к примеру, Сид Вишес в момент убийства жены выглядят скучными банальными паиньками. Как и удолбанная амфетаминами парочка героев из почему-то недавно просмотренного (без особого удовольствия) фильма про страх и отвращение в Лас-Вегасе. Ну а рассудок?.. Да, ум антиквара и директора дал трещину, расщепился; из-под обломков выползли два Дмитрия, на что мы, впрочем, уже указывали. Однако не обмолвились об ином: эти двое заговорилидруг с другом.

Прежний Дмитрий настойчиво твердил, что всего такого не бывает, потому что не может быть. Ты болен и нуждаешься в эмергентных, как женская грудь для сосунка, услугах доктора, на худой конец – психоаналитика-мозгоправа. И если, к примеру, со всей дури обрушить заостренный конец кувалды на капот автомобиля, в нем должна остаться дыра, огромная вмятина с рваным отверстием по центру. И только. Дыра в железе, – мир намного проще и привычнее, – не какая-нибудь рана в живой плоти, которая затягивается, выделяя до дурноты острый гнилостно-арбузный запах. Затягивается быстро, прямо на глазах. Однако новый, другой Дмитрий (эх, как бы хотелось все же считать его Лже-Дмитрием!) ухмылялся, обнажая не по возрасту крепкие зубы, – мол, погоди, дружок, погоди, умник, еще и не такое увидим.

Но все вышеизложенное происходило на рубеже марта-апреля (к чему мы, конечно, еще вернемся). А с тех пор кое-что изменилось. Наметился кое-какой прогресс. Рациональный Дмитрий оделся в защитную броню еще большей рассудительности и основательности. И темные молнии почти ушли из его глаз. А новый, другой Дмитрий... Он стал героем ночного неба Страны чудес. Заделался (спаси и сохрани мя, Господи!)... кинозвездой.

II.

Слухи стали поступать с начала года. По автобанам Москвы прокатилась волна странных и таинственных происшествий. Их можно даже назвать забавными, хотя от всего этого попахивало криминалом. Их можно назвать и забавными и нелепыми (по крайней мере ни с чем как будто более бессмысленным столичная автоинспекция прежде не сталкивалась), если бы не летальные исходы.

Кто-то похищал разбитые автомобили.

Именно разбитые, так как уворовывались они после серьезных ДТП, да что там, скажем прямо – после автокатастроф. Причем чаще – прямо с мест этих самых катастроф или с ближайших пикетов ГАИ. Это было странно, это было непонятно, бессмысленно. Ну кому, скажите на милость, задавались вопросами люди практичные, смогли понадобиться эти груды металлолома? Ведь в некоторых случаях по предварительным прикидкам остаточная стоимость похищенных транспортных средств – слово «угнанных» здесь было несколько неточным – стремительно приближалась к нулю, и годились они разве что на запчасти? Вернее даже так: кому ради груды металлолома взбрело в голову подставляться под статью, словно он угоняет новенькие авто прямо из салона? Маньяк, идиот, взбесившийся с жиру эксцентрик? Слушая такие мнения, можно было предположить, что людей практичных даже злят те легкость и безнаказанность, с коими действует злоумышленник (или злоумышленники), нарушающий золотое правило: «Любить – так королеву, воровать – так миллион».

Это было бы еще полбеды, как говорится, половинкой яблочка, так как в целом картина представлялась куда более жуткой. Все водители-участники указанных ДТП-катастроф пересаживались из своих шикарных новеньких тачек в кареты «скорой помощи», кто еще во что, и отправлялись поначалу в больницы, затем – увы! – в морг, а далее – прямиком на кладбище. В зависимости от обстоятельств и принадлежности к религиозным конфессиям, некоторые этапы, кроме – опять же, увы! – последнего, варьировались и опускались. Но именно эти оставшиеся без хозяев автомобили становились объектами кощунственных краж.

К марту новость просочилась в прессу и, конечно, попала в Интернет, где послужила поводом для весьма неординарных предположений и даже целой серии здоровых шуток.

Кто-то похищал разбитые автомобили. Зачем? Почему? Как? Кто он, неведомый правонарушитель? Что все это значит? Слухи ползли, случаи множились, росло брожение умов. Нелепо, безумно, смешно, страшно, странно. Действия таинственного похитителя (или похитителей) явно не укладывались в рамки обычного воровства.

Дмитрий Олегович читал прессу, удивлялся, пытался не заблудиться в мировой паутине, выуживая свежую новость, иронизировал, веселился вместе со всеми, заинтригованно следил за событиями. Потом он перестал веселиться.

Кто-то похищал разбитые автомобили.

А март успешно катил к своему финалу. Пытливым умам из мира, стремительно переваливающегося из Web 1.0 в Web 2.0, удалось докопаться до некоторых закономерностей. После чего версии о, мягко говоря, интеллектуальной неадекватности злоумышленников отпали сами собой. Слишком уж чиста и безукоризненна была работа – никаких следов. Кто-то состряпал сайт www.deaddrivers.ru; с его легкой руки таинственных похитителей и иных фигурантов необычного дела стали именовать дед-драйверами. Пытливые умы, а владелец ставшего неожиданно очень популярным сайта был, конечно, из них, недолго полемизировали с версиями правоохранительных органов. Справедливости ради стоит отметить, что эти версии действительно удивляли громоздкостью конструкций, а порой и откровенной нелепостью. Веселящиеся интернет-гуру не без сарказма указывали, что криминальный ум (а анитикриминальный – лишь частный случай) видит в любых явлениях только то, на что он способен. И в этом своем усердии готов дойти до кретинизма. И хоть вины за преступные деяния с экстравагантных похитителей никто не снимал, дело вырисовывалось совсем в другом свете.

Пытливые умы позволили себе высказать некоторые предположения. Они имели на это право, поскольку были корректны, открыты и любознательны. По их мнению, речь могла идти о... мощной художественной акции. Быть может, даже о грандиозном, тотальном художественном проекте, который творится с нашим участием, вне зависимости от нашей воли, и творится прямо сейчас, в эту самую секунду, в режиме реального времени. О поиске новой метафоры в глобальном шоу-обществе. В тело своего незавершенного арт-высказывания неведомые художники с присущим им мрачным юмором уже вовлекли весь город, и куда все это двинет дальше, еще не ясно. Интрига ведется тонко, намекает на возможность множества ветвящихся смыслов, а подобная масштабность и прямо-таки сверхъестественным образом сохраняемое инкогнито – будто действует могущественная тайная организация, подпольщики или (вообще!) супергерой комикса, какойнибудь Бэтмен-эстет – требуют немалых средств. При этом метафорическая подоплека происходящего не становится менее очевидной.

К тому времени Дмитрий Олегович Бобков был уже не склонен думать о метафорах, художественном подполье, Бэтменах-эстетах и глобальных возможностях актуального искусства. Он думал о немецкой кувалде. О такой манящей пластиковой ручке, которая могла бы разом разрешить все его тревожные вопросы и сомнения. Через несколько дней он войдет в темную пустынность притихшего шоу-рума и обрушит эту самую кувалду на капот лучшего выставленного здесь автомобиля. А еще через несколько минут узнает, что первый клок седых волос и обретший наконец голос новый Дмитрий – еще не самые большие его проблемы. Есть на свете вещи и посерьезней. Например, когда выясняется, что за тонким покровом привычной реальности лежит нечто совсем иное. Нечто невообразимое. Страна чудес, где сходятся все существующие в мире темные линии и обретаются все подлинные дэддрайверы и кинозвезды.

III.

– Заткнись! – громко проговорил Дмитрий Олегович, хотя сидел в своем просторном кабинете один и уныло смотрел в окно. Капли весенней воды на стекле... Иногда они срывались и, падая, ловили веселый лучик апрельского солнышка. Только что его – директора – секретарь Юленька сделала заявление, отчего эта ватная сосущая пустота в районе желудка – явный признак открывающейся язвы – только усилилась. Секретарь, подружка и, вполне может статься, единственный верный дружочек. Может статься, что так. Юленька произнесла эту фразу своим тихим голосом и никуда, бедняжка, не смогла спрятать прозвучавших в нем ноток покорности. Да и как их спрячешь? Юленька сказала, что он снова вернулся. А это значит...

Дмитрий Олегович вздохнул, наблюдая за очередной набухающей каплей.

(кап-кап-кап)

Вот-вот, совсем скоро, она сорвется, упадет. Как и его разум – вряд ли теперь хватит надолго.

ОН СНОВА ВЕРНУЛСЯ

Я просто схожу с ума, теряю рассудок. Этого всего не может быть.

Это значит, что длинноногая блондинка, последняя клиентка Дмитрия Олеговича («Законченная идиотка, мать ее, я тебе доложу!» – тут же подал голос новый Дмитрий), как и некоторые другие его клиенты, заделалась дед-драйвером. Такие выходили дела. Вот что это значит на самом деле. И ведает о том лишь Дмитрий Олегович Бобков, антиквар и директор. Не, как вам?!

(я схожу с ума)

Ну, еще, возможно, догадывается Юленька.

– Поосторожней, кацапчик! – рявкнул Лже-Дмитрий. – Еще и я. Про меня че, забыл? А эта твоя стерва с овечьими глазами ваще до хера куда вмешивается. Ты знаешь, что делают с теми, кто вмешивается? Лезет не в свои дела?

Вот тогда Дмитрий Олеговия и выпалил свое: «Заткнись!».

Наступила тишина. Неожиданная и пугающе объемная; она втиснулась в директорские уши, словно пыталась заполнить все крохотные щели пространства, чреватая лишь собственными звуками – кап-кап-кап.

– Заткнись, – прогоняя тишину, повторил директор. – Тебя нет.

– Ну, ты даешь! – изумился Лже-Дмитрий. – Сам с собой вслух разговариваешь!

– Нет тебя. Н-е-е-ту! – ворчливо отмахнулся директор.

– С кем же ты сейчас говоришь?

Директор помолчал. Тишина пугала еще больше, чем этот назойливый голос; тишина и распадающийся разум директора играли на одной волне: кап-кап-кап...

– Тебя нет. Ты просто защитная реакция психики, – пролепетал Дмитрий Олегович, – на ряд труднообъяснимых явлений.

– Ну, говорю ж – даешь! – уважительно похвалил Лже-Дмитрий. – Значит, с защитной реакцией решил поговорить? Перекинуться парой слов?

Дмитрий Олегович тяжело вздохнул – голоса, голоса... «Я болен, – снова мелькнуло в голове, – Боже, как я болен!»

Но директор подозревал, что вовсе не голоса, а это странное, вселяющее вязкую тоску в сердце кап-кап-кап,которого становилось все больше, и есть самое страшное. Словно из какого-то непостижимого, почти небытийного места, нечто приближалось к нему, и в тот момент, когда оно настигнет, все и решится – разум окончательно низвергнется в пропасть.

– Ты прав, кацапчик, – философски заметил Лже-Дмитрий, – и неправ одновременно. В жизни все так устроено.

– О Боже! – простонал директор.

Впервые это случилось в день появления длинноногой блондинки, когда директор вот так же сидел в своем кабинете, изучая весенние капли на окнах.

– Там какая-то шлюшка модельного вида, – заявила Юленька, – с папиком. Подарок явились выбирать.

Дмитрий Олегович поморщился. Юленька злится – их романтическая интрижка увядает, вот и говорит гадости: собственно, он ведь для нее тоже «папик».

– Тебе что-нибудь известно об эвфемизмах? – улыбнулся директор.

Юленька помолчала. Затем кивнула.

– Там какая-то безмозглая юная содержанка с обеспеченным пожилым человеком. Так пойдет?

Дмитрий Олегович улыбнулся еще шире: эх, Юленька, бедная ты моя, нет твоей вины в похолодании наших отношений, совсем нет. Просто не до утех сейчас бедному директору. Твой «папик», по правде говоря, тихо сходит с ума. Захочешь ли ты иметь дело с таким «папиком»?

«На хрен ты ей сдался?! – воспользовался секундным замешательством Лже-Дмитрий. – Пожилой, обеспеченный – это да! А сбрендивший – это чего? Если опустить всякие перверсии, то бешеный старик – не самый сексуальный объект, я тебе замечу».

Дмитрий Олегович заставил его замолчать. В день появления длинноногой блондинки он еще мог это делать. Еще, как ему казалось, контролировал ситуацию. И подумал: Юленька – единственное живое существо на этом свете, которому можно открыться. Тем более что она и сама догадается. А может, как и директор, кое-что знает. Вполне возможно, что дела обстоят именно так.

Дмитрий Олегович на мгновение зажмурился: и снова перед его мысленным взором просвистел молот, обрушивающийся на полированный капот роскошного авто. И его собственный крик, разделивший все на «до» и «после», отчаянный вопль, заметавшийся по пустынному ночному салону: «Кто ты такой?!»

Директор открыл глаза, его взор прояснился, и он кивнул с улыбкой:

– Так пойдет.

Но Юленька смотрела строго, покачала головой:

– Вообще-то у нас проблемы.

Оказалось, что длинноногой блондинке действительно выбирали подарок. Только она уже отвергла чудесный малыш-родстер, мечту всех приличных девушек в наступающем летнем сезоне, и вовсе ее не интересовал обновленный и суперпопулярный джип Х-3, как, впрочем, и никакая другая модель.

– Она собирается загрузить свое тельце-вешалку в президентский лимузин, – объявила Юленька.

Дмитрий Олегович нахмурил брови:

– Да-да, именно это, – Юленька вздохнула. – Черный бумер... Она сейчас сидит за рулем и как маньячка твердит, что это еемашина. Как капризный ребенок...

– Эта машина не продается, – отрезал Дмитрий Олегович и почувствовал, какими сухими стали его губы. – В смысле, продана. У нас запись.

Что он делает? Хватается за соломинку?

«Э-эй, приятель, – запротестовал Лже-Дмитрий, – мы так не договаривались! Ты же знаешь – решать не тебе».

Юленька тем временем продолжала:

– Они согласны ждать. Но прежде всего согласны платить. Папик хочет переговорить с директором и с клиентом, купившим именно эту машину. – Слова «директор» и «эта» Юленька произнесла с нажимом. – Предлагает денег, хотя мы и объяснили, что это невозможно. – Девушка помолчала и тихо добавила. – И ведь... Он ведь не продан? Я... я кое-чего не могу понять...

Директор провел языком по сухим губам. Все звуки на миг отдалились. И опять что-то ватное зашевелилось в желудке, и ватная клетка, из которой нет возможности выбраться, обнаружилась у него в голове.

Дмитрий Олегович посмотрел Юленьке в глаза и только сейчас понял, что его секретарь, любовница и единственный верный дружочек, которому давно стоило бы открыться, смертельно напугана. Вот оно как...

«Заткни этой дуре пасть!» – предложил Лже-Дмитрий.

Директор взял себя в руки. Почти в прямом смысле – ногти до боли впились в ладони. Он послал Лже-Дмитрия к черту и решил сегодня же все рассказать Юленьке. А пока Дмитрий Олегович лишь посмотрел на девушку, выдохнул, прикрыв на мгновение глаза, – ему показалось, что он выдохнул ватное черное облако, присутствие которого ощущал внутри, – и устало изрек:

– Что ж... решать, действительно, не нам.

Юленька встряхнула головой, убрала со лба прядь волос:

– Мы продаем им...

– Да, продаем. Пусть платят, – подвел черту директор. Его ногти прорвали холеную кожу, и на ладонях выступили капельки крови, зато Лже-Дмитрий заткнулся. – Пусть платят, если, конечно, готовы.

О да! Они оказались готовы. И благодарностям не было конца. Они получили свою модель седьмой серии. В президентской комплектации, как и хотели.

«Вещь!» – прокомментировал притихший Лже-Дмитрий. Так о чем-то существующем в единственном экземпляре говаривали печальноликие знатоки антикварного рынка. Рынка, не терпящего копий. Длинноногая блондинка уехала из салона прямо на ней, на своей вещи. Der Bumer увез ее в большой мир. И вины директора тут нет! (Он ведь пытался ее отговорить.) Нет вины директора в том, что длинноногая блондинка даже не представляла, насколько он, этот новый дивный мир, окажется большим.

А вечером впервые прозвучало: «кап-кап-кап».

IV.

В тот момент директор находился дома, в огромном, но довольно уютном, со вкусом обставленном кабинете-библиотеке, подлинном антикварном шедевре, которым Дмитрий Олегович очень гордился. Здесь тоже присутствовали вещи. И многие из них, к примеру, напольные малахитовые часы, уровня Эрмитажа. Или Лувра, как предпочитали говорить новые коллекционеры. Директор поморщился, некоторые из этих «новых» собрали весьма достойные коллекции – и обезьяну можно выучить курить, тем более на нефтяные дивидендики-то. Дмитрий Олегович плеснул себе порцию двенадцатилетнего Jameson’а, уселся в роскошное чиппендейловское кресло, собираясь углубиться в изучение антикварных каталогов. Обычно в такие минуты все волнения внешней жизни отступали на задний план; его страсть вкупе с хорошим виски награждали Дмитрия Олеговича разливающимся по телу умиротворением, ровными сердечными ритмами, почти юношеским блеском глаз и хорошим стулом по утрам. Он искал, двигаясь по застывшему времени; он знал, что они – вещи – живые, со своим характером, норовом, чувством юмора и со своей любовью. О, да, вещи умели любить и ненавидеть, выбирая одних и избегая других, тайная сила наделяла их неведомым могуществом, а страсть была холодной, как лед комет, но она опаляла, сжигала слабых и жадных и укрепляла сильных и верных. Это был тайный голос подлинного мироздания, и человеческие судьбы звучали в нем как короткие вздохи надежд, сладостных, но эфемерных побед и почти всегда разочарований. И было истинное ликование, когда на краткий миг тебе открывался этот голос, когда ты искал и находил, теша себя иллюзией, что тебе-то и выпало это редкое, исключительное «почти».

И сейчас, просматривая новый каталог по живописи, Дмитрий Олегович искал. Уже некоторое время, подчиняясь еле уловимому чутью, искал нечто очень важное. Символ, эмблему своего универсума, знак местоположения в этом, оказалось, что неожиданно меняющемся космосе, которые он обязан будет не просто узнать, а правильно прочесть. Потому что тогда...

Дмитрий Олегович не знал, что «тогда».

Честно говоря, его не интересовали ни маринисты вообще, ни Айвазовский в частности. Хотя крупный русский художник весьма котировался на рынке как прекрасное вложение средств, все эти пенные седые вихры волн или лунные дорожки на притихшей морской глади оставляли директора равнодушным. Его связь с морем

(с водой?)была на уровне курортника, предпочитающего мятный вкус ледяного мохито в тени бассейна зову древнего Океаноса. Его не интересовал Айвазовский, но... Почему-то Дмитрий Олегович искал полотно кисти этого художника; он должен... должен добратьсядо него, прежде чем... Что? Произойдет что?!

Этого директор тоже не знал. Он бережно перевернул очередную страницу и нахмурил брови. Его сердце застучало чаще: штормовые волны неведомого моря бились о скалы неведомого берега. Очень похоже. Дмитрий Олегович всматривался в глянец изображения и вместо привычного запаха свежей типографской краски улавливал что-то совсем иное, но... Нет, не совсем то. Чего-то не хватает. Похоже, но не то, что он ищет. Вот и сердце уже бьется ровно, и ласковая улыбка появилась на губах: Юленька принимает ванну, плещется и чего-то мурлычет себе под нос. Юленька, душа моя, обожает подолгу торчать в ванной комнате, а ведь, бывало, они закатывались туда вдвоем, да с бутылочкой холодного шампанского...

Дмитрий Олегович поднял голову и настороженно прислушался. Только сейчас до директора дошло, что слух его подводит – эти привычные милые звуки просто не могут существовать в реальности, потому что в ванной комнате, где много темно-зеленого мрамора и красного дерева, которую директор, по контрасту с царившей в ней роскошью, прозвал «помывочной», никого не может быть. Все это действительно очень мило, только дело в том, что Юленьки, увы, давно уже нет в его доме. Их роман увядает. И этот плеск, капающая вода и приглушенный, хоть и весьма живенький голосок, могли лишь померещиться по привычке.

Дмитрий Олегович отложил каталог в сторону: в доме было тихо, совсем тихо. Он находится здесь в полном одиночестве. Только странной показалась Дмитрию Олеговичу эта тишина. Слишком уж густая и вязкая, слишком нарочитая, словно нечто вдруг затаилось в ней и теперь прислушивается.

– Кто здесь? – директор вздрогнул, собственный голос показался ему сухим, треснувшим. Холодная волна поднялась по спине, будто кто-то коснулся ее ледяным металлическим валиком.

Он какое-то время послушал тишину. Костяшками пальцев отбил барабанную дробь по столу, усмехнулся. Все это полная ерунда! Не было никакой капающей воды, оживленных голосов и уж тем более нарочито густой тишины. Вот знакомое «тик-так» маятника напольных часов и звуки ночного города за окнами.

Директор извлек из кармана халата платок, промокнул выступившую на лбу испарину. Да, он изрядно переутомился, честно говоря, было от чего.

Дмитрий Олегович придвинул к себе каталог и снова углубился в поиск. Он уже успел пролистать несколько страниц, пытаясь не отвлекаться на посторонние шумы и острое, назойливое ощущение, что он в квартире не один, когда совершенно отчетливо услышал: кап-кап-кап.

V.

В ванной комнате, конечно же, никого не было. Все краны оказались плотно закрытыми. На подогреваемом полу «помывочной», как и следовало ожидать, директор не обнаружил ни капли влаги. Дмитрий Олегович посмотрел на свое отражение в большом, обрамленном матовым стеклом зеркале над умывальником. Двойник выглядел так себе, да и седых волос за это время прибавилось. Лже-Дмитрий куда-то подевался. Как ни странно, директор впервые пожалел об этом, тут же упрекнув себя и напомнив, что никакие «лже» на самом деле не существуют. Он еще постоял, слушая тишину, но тишина была обычной, не казалась пугающей. Директор вздохнул. Свои уютные домашние тапочки он скинул у двери «помывочной» и сейчас босыми ступнями ощущал приятное тепло.

Нет здесь никого.

Огромная угловая ванна была облицована темно-зеленым, а штора душа выполнена из того же матового стекла. Этот итальянский мрамор и красное дерево, переделанные под ванную часть коридора и «темная» комната влетели директору в копеечку. Но дело того стоило. Ничто в жизни Дмитрия Олеговича не давало оснований повторить вслед за древними: «он не смог сделать красиво и сделал богато». Во всем чувствовался безупречный вкус.

И что?

(А то, что наступают моменты, когда все это не поможет. Ни безупречный вкус, ни положение в обществе, ни гордость собой, ни собранные богатства больше не помогут. Ты останешься один на один с...)

Директор тыльной стороной ладони отер лоб – снова испарина. Когда Дмитрий Олегович только вошел в «помывочную», штора ванной была открыта. Собственно говоря, она была открыта и сейчас. Но там, в зеркале...

Теперь уже по лбу скатилась крупная капля холодного пота. Директор не стал ее смахивать. Он лишь почувствовал, какими неподвижными и тяжелыми сделались его руки. Что-то он увидел там,

(в зеркале?)

в ванной. Что, кроме... закрытойшторки? Что могло издавать этот еле уловимый сладковатый запах сырости или... запах гниения?

Вжав голову в плечи, директор начал беспомощно оборачиваться к зеркалу, обрамленному матовым стеклом. Сердце бешено колотилось, отзываясь гулкими ударами в ушах; казалось, еще чуть-чуть, и оно вырвется из груди.

кап-кап-кап

Кто-то был там ( в зеркале?). Кто-то, о ком знает Лже-Дмитрий, деликатно прикрыл шторку ванной, чтобы не беспокоить хозяина своими несколько необычными водными процедурами. Все правильно – вот откуда этот плеск. Но если он вздумает шторку открыть, чтобы, к примеру, отбросив церемонии, познакомиться с вновь прибывшим директором...

Дмитрий Олегович резко развернулся (ледяное лицо ужаса сейчас взглянет на него своими металлическими глазами) и уставился на ванну. И никого не успел там застать. Шторка, конечно же, была открытой, ванна – сухой, в воздухе плыл запах чистоты и модного дезинфицирующего средства.

Господи, какая глупость: он позволил управлять собой каким-то детским страхам! Он в буквальном смысле ощутил вкус кошмара, застрявшего в горле прелым комком.

Нет там никого. Директор постоял немного, слегка покачиваясь из стороны в сторону. К тому же с этого ракурса ванна в зеркале была не видна.

И пусть все так и остается. А ему надо отсюда идти, дел еще полно.

Дмитрий Олегович так и поступил, он направился к двери; сейчас останется лишь повернуть золоченую ручку... Но в тот момент, когда пальцы директора сомкнулись на дверной ручке, снова раздался плеск за спиной. Директор вздрогнул, – вот и он, ледяной металлический валик, – но оборачиваться не стал. Странная усмешка начала растягивать его губы. Дмитрий Олегович вышел из ванной комнаты и аккуратно затворил за собой дверь – пустое это все. Кто-то хотел с ним познакомиться, но теперь, разочарованный бегством директора, вынужден вернуться к своим не вполне традиционным водным процедурам. И пусть все так и остается. Потому что это все пустое. Вздорные мысли.