Текст книги "Ярость Антея"

Автор книги: Роман Глушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 3

Если смотреть на объект «Кальдера» с того места, где когда-то находился бердский парк «Зеленый остров», кажется, будто ты перенесся с берега Обского моря в высокогорный Тибет. В километре за береговой линией исчезнувшего водохранилища его пересохшее дно обрывается отвесной стеной, уходящей вниз на четыреста с лишним метров. Определить это на глаз невозможно. Примерно на стометровой глубине, начиная от склона и до горизонта, раскинулось море беспросветной белесой мглы – примерно такое, какое можно наблюдать в иллюминатор самолета, летящего над густым облачным покровом. Обрыв тянется относительно ровным фронтом с юго-запада на северо-восток покуда хватает глаз. Стоя у его кромки, я и впрямь ощущаю себя альпинистом, взобравшимся на горную вершину и взирающим с нее на заоблачные просторы каких-нибудь Гималаев или Памира.

Правда, стоит лишь оглянуться назад, и эта иллюзия мигом пропадает. Позади виднеется все тот же Бердск, чьи жители были эвакуированы еще в октябре, а в оставленном ими городе теперь квартирует антикризисная бригада Округа. Ныне Бердск стоит не на восточном берегу Новосибирского водохранилища, а на южной границе объекта «Кальдера» – заполненного туманом гигантского углубления с отвесными склонами. По форме оно напоминает вулканический или метеоритный кратер диаметром свыше сорока километров. Согласно показанным мне спутниковым фотоснимкам, северная точка этой циклопической окружности располагается в Пашинском районе, который, если б не Кризисы и сопутствующий им спад темпов строительства, давно утратил бы статус пригорода. Западная и восточная точки «Кальдеры» находятся соответственно в районе аэропорта Толмачево и павильонного городка русско-индийской киностудии «Бомбей-Кольцово».

Южная координатная отметка объекта значится на тех снимках точно в русле Оби, что похудела относительно исчезнувшего водохранилища примерно в четыре раза. Но не исчезновение Обского моря повергает меня в трепет. Это само по себе грандиозное явление меркнет на фоне другого катаклизма, который также запечатлен на спутниковых фотографиях.

Дело в том, что севернее «Кальдеры» могучая полноводная Обь фактически исчезает. Та река, что вновь возникает где-то возле Томска из слияния мелких речушек и подземных источников, становится полноводной лишь перед ее впадением в Иртыш. А на участке между Томском и «Кальдерой» русло Оби походит на пересохший Бердский залив: заснеженная котловина, на дне которой течет замерзшая речушка, а на склонах громоздится всякий хлам – от коряг и остовов затонувших лодок до огромных барж, катеров и прочих судов, оказавшихся на мели из-за резкого и катастрофического падения уровня воды. Возвышающиеся над обмелевшим руслом огромные мосты выглядят из космоса вкупе с речушкой словно стальные медицинские скрепки, наложенные поверх безобидной царапины, которую большинство из нас даже йодом поленится замазать.

Зато как помпезно «верхняя» Обь оканчивает свой путь, низвергаясь с обрыва в «Кальдеру»! Вы небось подумали сейчас о знаменитой Ниагаре, но сравнивать ее водопад и новорожденный Обский все равно, что сопоставлять огневую мощь обычной штурмовой винтовки и скорострельного крупнокалиберного пулемета. Согласитесь, километр ширины и полста метров высоты Ниагарского водопада против, соответственно, трех с лишним километров и четырехсот метров Обского смотрятся уже не так внушительно. В пользу старичка-американца говорит лишь то, что ревущая стена воды юного крепыша-сибиряка, пролетая вертикальную стометровку, исчезает в непроницаемом тумане и остальные две трети пути скрыта от наших глаз. Этот непростой туман еще и здорово приглушает грохот ежесекундно сталкивающихся с землей десятков тысяч тонн воды. Стоя у края обрыва, я слышу отнюдь не тот шум, который обязан сейчас слышать. В Бердске же он и вовсе кажется далеким шумом поезда.

Бесконечный поезд, идущий из ниоткуда в никуда…

Даже от кратковременного созерцания Обского водопада и безбрежной белой пелены под ним мне становится дурно. При взгляде с обрыва «Кальдера» кажется воистину бездонной. Рядом с ней я ощущаю себя букашкой, ползущей по ободу огромного котла с пенистым варевом. Куда девается вливающаяся в этот котел вода, если за три месяца она так и не наполнила его до краев? Утекает в земные недра, исчезая в еще более ужасающих глубинах?..

– Крепитесь, капитан, – заметив мою бледность, говорит Верниковский и ободряюще хлопает меня по плечу. – Первый раз, когда я здесь очутился, мне тоже стало не по себе. Пусть, в отличие от вас, я не уроженец Новосибирска, но вполне понимаю, что вы сейчас чувствуете. Академик Ефремов уверял, что этот дьявольский жребий мог с одинаковой вероятностью пасть на любой другой крупный город, в каком бы уголке планеты он ни находился. К несчастью, проклятая Mantus sapiens выбрала именно Новосибирск.

– Но почему? – с нескрываемой обидой интересуюсь я, хотя прекрасно осознаю, что комбригу неведом ответ на мой вопрос. – Почему ефремовская разумная мантия не вырвалась в Нью-Йорке, Москве или Токио? Ведь, по теории этого мурманского умника, там ей было бы и вовсе раздолье.

– Вы сами только что ответили на свой вопрос, капитан, – горестно вздыхает Александр Игнатьевич. – Теория академика Ефремова основана на его логических умозаключениях, которые, по сути, есть мысли обыкновенного человека, пусть и высокообразованного. А разумная мантия – да и разумная ли она вообще? – подчиняется своей логике. Которую нам с вами, боюсь, никогда не постичь, как и логику божьего промысла. Сам Ефремов постоянно подчеркивал, что на современном этапе развития науки его теория недоказуема. Что ж тогда требовать от нас, узколобых солдафонов?..

Именно Mantus sapiens, она же разумная мантия и Душа Антея, как еще любил называть ее не чуждый поэзии академик Лев Карлович Ефремов, и раскинулась сейчас пред нами до самого горизонта. С этой же субстанцией я сталкивался в клинике, когда она покинула растерзанные пулями тела психопатов-спецназовцев и ненадолго заинтересовалась мной. С какими намерениями она это делала, я теперь знаю абсолютно точно. Утратив прежних носителей, разумная мантия незамедлительно бросилась искать себе новых. И если бы верниковцы оперативно не заманили ее в специальную акустическую ловушку, именуемую флейтой Ефремова-Клейна, через минуту Душа Антея вселилась бы в других людей, попавшихся ей первыми: военных или пациентов «зоопарка». И стены не удержали бы ее. Как заверял академик, даже экранированные многослойными силовыми полями бронебетонные плиты не являются для Mantus sapiens преградой.

За время, что разумная мантия провела на свободе до включения флейты, она могла не раз проникнуть мне в тело и обосноваться там, как обосновалась до этого в телах бойцов «Громового Кулака». Однако этого не произошло. Способная проникать сквозь все и вся Душа Антея будто наткнулась на непроницаемый для нее барьер и остановилась. На памяти комбрига, под чьим присмотром мурманский академик вел здесь свои исследования, такого еще не случалось.

Сегодня, когда экспедиция Ефремова на дно «Кальдеры» потерпела фиаско, а сам он сгинул там без вести, Верниковскому приходится самостоятельно искать объяснения новым загадкам Mantus sapiens. Поэтому генерал и решил связать мою странную невосприимчивость к ней с диагнозом, выписанным мне врачами клиники. Прежде чем бесследно кануть в аномальной зоне, академик успел выяснить, что разумная мантия всегда перво-наперво просачивается в мозг человека либо животного. А уже оттуда она начинает планомерную перестройку всего организма на клеточном уровне, наделяя своего носителя невероятными физическими качествами, но лишая самого главного – человеческого сознания. Или души, как выразился генерал Верниковский, – не по-научному, но тем не менее весьма точно.

Ей на смену приходит Душа Антея, названная так Ефремовым в честь некогда непобедимого сына богини Геи. Мифический исполин черпал свое могущество, соприкасаясь с матерью-землей, и погиб, будучи задушенным не менее легендарным Гераклом, который поднял его в воздух, оторвав тем самым от источника его чудесной силы. Субстанция по имени Душа Антея также исходит из земных недр и превращает свои жертвы в практически неуязвимых воинов, уничтожить коих можно лишь расчленив их на куски или отстрелив головы. Какими бы могучими и нечувствительными к боли ни становились эти люди, их тела остаются уязвимыми для пуль. Только это обстоятельство, а также флейта Ефремова-Клейна позволяют бойцам Верниковского обезвреживать агрессивных кальдерцев – так солдаты прозвали тех, кого им доводится порой вытаскивать из «Кальдеры» на поверхность…

Впрочем, пока я сам проделываю этот головокружительный путь – только не вверх, а вниз, – нелишне рассказать вам предысторию моего нисхождения в зев Дьявола. Хотя бы столько, сколько успею до того, как погружусь в туман, потому что дальше будет уже не до разговоров. Финальная стадия этого спуска выдастся слишком уж разухабистой. Намного разухабистее моих давешних похождений в клинике…

Итак, что же творилось в Новосибирске и окрестностях, когда Тихон Рокотов маялся в палате для буйных психов и гадал, что произойдет раньше: его возвращение в общий стационар или конец Третьего Кризиса?

История гибели крупнейшего сибирского города началась за неделю до того, как меня упекли в клинику. Не будь я тогда всецело поглощен своими проблемами, наверное, обратил бы внимание на промелькнувший в теленовостях любопытный сюжетец. В нем рассказывалось о том, что на северо-западной окраине Новосибирска, в районе Кудряшовский, всего за одну ночь полностью исчезли два небольших озера: Глухое и Кривое. Виновата в этом была глубокая и длинная трещина, что образовалась в земле параллельно Колыванскому шоссе. Разлом будто сабельным ударом разрубил вышеупомянутые озера, расположенные неподалеку друг от друга. После чего оба они попросту исчезли, оставив вместо себя лишь грязные илистые лужи.

Дело было ночью, но сопровождавший катаклизм сейсмический толчок разбудил и взволновал окрестных жителей. Поэтому утром на месте происшествия уже находились представители властей, геологи и бригады спасательных служб. По счастливой случайности разлом возник на пустыре, вдали от жилых построек, и поначалу не вызвал сильного ажиотажа. Однако размеры трещины – десять метров ширины и километр длины – не позволяли отнести ее к обычным стихийным бедствиям, вроде просадки грунта. А когда в ходе расследования геологам открылись новые подробности инцидента, причина возникновения разлома не только не выяснилась, а стала еще туманнее.

Под воздействием силы неизвестной природы слой грунта у краев трещины затвердел настолько, что его не брал ни отбойный молоток, ни лазерный резак. Изучение окаменелой почвы на месте мало что дало. Единственное, в чем убедились геологи: грунт не подвергся высокотемпературному воздействию при выбросе газа, как показалось им сначала. Во-первых, анализ воздуха не выявил наличия в атмосфере посторонних примесей, а во-вторых, несмотря на сильное отвердевание склонов разлома, структура их грунта осталась неизменной. С той лишь разницей, что теперь он превратился в монолит, а все населяющие его насекомые, растения и микроорганизмы окаменели вместе с ним. Невероятно, но затвердевшие клетки тканей травы и насекомых остались ничуть не поврежденными, в то время как любая попытка оторвать такого жука от почвы или срезать стебель даже тоненькой травинки заканчивалась неудачей.

Укрепившая склоны подобно опалубке аномалия проникла в них на пять метров. Она же нагребла по обе стороны трещины земляные валы – вроде как раскрывшиеся створки ракушки раздвигают возле себя песок. Стены провала сходились под острым углом приблизительно на пятидесятиметровой глубине. Но сходились не до конца, а образовывали на дне узкую щель, в которую и канули бесследно два озера. Спущенный в провал исследовательский кибермодуль определил, что каменные пласты под грунтом тоже подверглись странному затвердеванию, а глубина щели не поддается зондированию. Ни акустическому, ни осуществленному посредством лазерного дальномера.

Последнее обстоятельство вогнало ученых в очередное замешательство. Согласно высокоточным измерительным приборам, провал являлся бездонным. Разве только сигналы сканеров искажались той глубинной аномалией, которая оставила свой отпечаток на склонах трещины. Эта невероятная теория, как ни странно, больше походила на правду, пусть и не имела в настоящий момент научного подтверждения.

Пока исследователи подготавливали к отправке в щель другой киберразведчик, способный проникать в более узкие разломы, пришло известие, что в Кудряшовском и прилегающих к нему районах резко понизился уровень грунтовых вод. Это явление уже вписывалось в рамки сегодняшнего катаклизма, хотя его причина продолжала оставаться загадкой. Сейсмические датчики не регистрировали новых подземных колебаний, но власти все равно распорядились от греха подальше эвакуировать жителей ближайших к трещине кварталов. Что и было сделано к вечеру этого же дня – фактической даты начала гибели Новосибирска, тогда еще не подозревающего, что ждет его уже через месяц.

Не прошло и минуты, как связь с отправленным в провал электронным разведчиком оборвалась безо всякой очевидной причины. Вдобавок автопилот «умного» кибермодуля не доставил его обратно, а снабдить на всякий случай автономную технику страховочным тросом никто не догадался. Стесненные из-за Кризиса в средствах ученые сибирского института Геологии и Геофизики взялись спорить, нужно ли рисковать еще одним кибермодулем, если потерю этого им компенсируют в лучшем случае только в будущем году. Спор разрешился в пользу тех, кто настаивал на продолжении исследований. Но, увы, правы в итоге оказались пессимисты. Судьба второго разведчика в точности повторила судьбу первого, несмотря на то, что теперь он был оснащен дополнительной страховкой. Как назло, при подъеме отказавшего оборудования оно зацепилось за стену разлома и трос попросту лопнул.

Единственным достигнутым ценою этих жертв результатом стали две короткие видеозаписи, которые кибермодули успели передать на операторский пульт. На них было зафиксировано, как на глубине около ста метров разведчики погружаются в облако густого тумана, после чего с каждым из них и пропала связь. Без сомнений, эта летучая субстанция и вызвала поломку оборудования. А, стало быть, имелись все основания считать ее агрессивной.

Дабы не жертвовать больше дорогостоящей техникой, ученые решили произвести забор непонятного газа по старинке: при помощи обычной помпы. Но и это не помогло. Опущенный в разлом длинный шланг качал вполне обычный для той среды воздух, без каких-либо вредоносных примесей, до тех пор, пока руководителю научной группы это не надоело и он не приказал выключить насос. В прикрепленном к шлангу для страховки воздухозаборном контейнере также не оказалось ничего интересного. А вот прицепленная к нему высокопрочная и упакованная в герметичный чехол миникамера подбросила исследователям новую пищу для ума.

Запечатлев погружение шланга в туман, камера моментально вышла из строя, чем уже никого не удивила. Однако, будучи поднятой на поверхность, оказалась ничуть не поврежденной, с полностью заряженными аккумуляторами. Разве что поначалу наотрез отказывалась работать, но примерно через полчаса как ни в чем не бывало включилась и больше не артачилась. Потерпев фиаско с образцами (никто из группы так и не дал внятного объяснения этому факту), ученые вознамерились повторить любопытный эксперимент с видеокамерой. Но тут обследующие края разлома геологи наткнулись на такое, что прочие их коллеги сразу отложили работу и примчались на место очередного открытия.

От нацеленного на соседний Марусинский район южного конца трещины со скоростью около двадцати метров в час двигалась по земле удивительная аномалия. Она представляла собой ежесекундно удлиняющуюся полосу шириной в десяток шагов. Все, что оказывалось в ее пределах – грунт, мелкий мусор и пожухлая трава, – каменело так же, как до этого окаменели берега провала. Причем если тот или иной объект выступал за границы этой полосы или был выше полуметра, он «черствел» лишь частично. Эта закономерность четко прослеживалась на деревьях, чьи стволы превратились в монолит лишь у корней.

На противоположной оконечности разлома, что характерно, ничего подобного не наблюдалось.

Окаменелая тропа являлась лишь верхушкой вертикальной монолитной жилы, уходящей в землю, очевидно, на глубину разверзнутого провала. Вдобавок ко всему аномалия еще и увеличивалась в размерах! Да так быстро, что, продолжай она расти с такой же скоростью, уже через трое суток эта полоса отвердевания грозила достичь Марусинского района!

И ладно, если этим все ограничится, что само по себе уже было чревато катастрофой. Ученые уповали на лучшее, но, как люди трезвомыслящие, почти не сомневались, что наблюдают образование нового разлома. Или, точнее, прогрессирование существующего. Гигантский замок-молния – вот что напоминала трещина и двигающаяся от нее аномальная полоса. Первая, соответственно, олицетворяла собой расстегнутые половины этого замка, а вторая – ту его часть, которой еще только предстояло расстегнуться.

Но что за неведомая сила формировала в земле монолитную жилу, которая раскалывалась вдоль и становилась крепчайшей опалубкой для стен колоссальной траншеи? Все происходящее на границе Кудряшовского и Марусинского районов больше напоминало не стихийный тектонический катаклизм, а систематизированный процесс, управляемый неким высшим разумом. Вот только цели его продолжали оставаться неясными.

Худшие прогнозы ученых полностью оправдались. Через неделю Тропа Горгоны (такое неофициальное название получила растущая аномалия) протянулась на юг почти на четыре километра, углубившись на территорию Марусинского района – на тот момент полностью эвакуированного. Все это время геологи работали в три смены, пытаясь если не остановить катаклизм, то хотя бы понять его природу. Много шуму наделал эксперимент, в ходе коего поставленная на пути Тропы клетка затвердела вместе с посаженными в нее крысами. Даже привыкшим к подобному жертвоприношению во имя науки ученым было жутко глядеть на то, как испуганно верещащие грызуны на глазах превращаются в натуральные окаменелости. Благо, смертельную угрозу представлял только постоянно движущийся край аномалии. Уже в сантиметре позади него начиналась вполне безопасная зона. Иных же причин для утешения в ближайшие дни у исследователей явно не намечалось.

Теперь образование разлома протекало на порядок сокрушительнее. Четырехкилометровая трещина с грохотом распахнула свой зев средь бела дня, изуродовав лик города чудовищным шрамом, сросшимся воедино с тем, что возник неделю назад севернее. Деревья, здания и опоры ЛЭП, через которые прошла Тропа, оказались уничтоженными, когда та раскололась. Соседствующие с ней объекты либо также разрушились, либо устояли, но были засыпаны земляным валом, вновь вздыбившимся по обе стороны трещины. Несмотря на то, что ее появления ждали, без жертв не обошлось. Группа чересчур самоуверенных геологов оказалась вблизи от аномалии при ее расколе и в полном составе упала в провал. Туда же отправился армейский бронетранспортер, экипаж которого патрулировал Тропу. Солдаты решили сфотографироваться на фоне плаката, запрещающего приближаться к ней, за что и поплатились, когда начертанное позади них предупреждение сбылось именно в эту минуту.

Однако не успел новый переполох сойти на нет, а Тропа Горгоны уже двигалась дальше, взяв курс на аэропорт Толмачево.

Ширина трещины оставалась неизменной, однако ее неуемный рост вызвал шумиху не только в Новосибирске и соседних регионах, но и за рубежом. В европейских и американских научных кругах также обсуждались приходящие из Сибири сводки. А скорость движения Тропы возрастала день ото дня. И когда она перечеркнула взлетно-посадочные полосы городского аэропорта и разверзлась в третий раз, о ней, наконец, заговорил весь мир. Двенадцатикилометровый новосибирский разлом стал одной из главных тем телевизионных новостей, подлив масла в огонь всеобщей неразберихи Третьего Кризиса.

К исходу второй недели по берегам провала раскинулись мобильные лагеря геологических институтов со всей России. Вот только проку от массированного научного десанта было чуть. Еще дюжина разведывательных модулей сгинула бесследно во мраке бездны. Опыты с выходящими из строя и вновь начинающими работать электроприборами заводили в тупик всех без исключения экспериментаторов. Мощнейшие помпы выкачивали из пропасти кубометры воздуха, но вопреки законам физики газообразная субстанция упрямо не желала подниматься на поверхность. Чтобы сдвинуть исследования с мертвой точки, требовался доброволец, готовый изучить странный туман в его естественной среде. Но поскольку не подверженные кризисному настроению геологи отнюдь не стремились к самоубийству, желающих соваться в разлом не было.

Дружное нежелание рискнуть жизнью ради науки подогревалось результатами опытов над животными. Их спускали вниз и окунали в туман как в обычных клетках, так и в герметичных контейнерах. Все без исключения подопытные – от крыс до шимпанзе, – поначалу впадали в панику, но прекращали беситься, едва достигали газообразной субстанции. В таком же спокойном состоянии мохнатые первопроходцы возвращались обратно независимо от того, сколько времени они проводили под землей: часы или считаные секунды. Однако что таилось за этим молчаливым спокойствием, выяснилось на примере первого же помещенного в карантин подопытного.

Забившаяся в угол контейнера, на вид совсем не агрессивная крыса увидела тянущуюся к ней руку лаборанта и, не издав ни звука, яростно набросилась на нее, словно вступив в бой с хищником. Несмотря на прочную защитную перчатку, незадачливый исследователь лишился трех пальцев, пока не сумел стряхнуть наземь озверелого лабораторного грызуна. И, вероятно, получил бы еще множество укусов, если бы сразу не растоптал крысу каблуком.

С остальными подопытными дела обстояли похожим образом. Не проявляя поначалу признаков агрессии, они хладнокровно выжидали момент, чтобы напасть на человека. И если им это удавалось, утихомирить взбесившееся животное можно было лишь нашпиговав его пулями. Электрошок и снотворное не помогали, потому что элементарно не действовали. Помимо молчаливой, но дикой ярости, «первопроходцы» демонстрировали также полную невосприимчивость к боли и поразительную живучесть. А умирая, испускали из себя, судя по всему, облачко той самой субстанции, за образцами которой геологи безуспешно охотились вот уже две недели.

Казалось бы, теперь, когда выяснилось, как извлечь искомое из земных недр, ученые должны были наконец-то заполучить необходимые материалы. Ан нет – покинув мертвые тела зараженных животных, туман тут же уходил в землю и растворялся в ней без остатка (в те дни Душа Антея еще не переселялась из погибшего носителя в живого, предпочитая возвращаться в свою колыбель; такие переселения стали нормой лишь после образования «Кальдеры»). Задержать утекающие буквально сквозь пальцы образцы не удавалось – они проникали даже сквозь стенки абсолютно герметичных контейнеров.

Исследователей отделял всего лишь шаг от значительного научного прорыва. Но как пройти это мизерное расстояние, не представляли даже лучшие ученые умы, собравшиеся возле новосибирского разлома.

А Тропа Горгоны между тем парализовала работу аэропорта, разрубила Омский тракт, западную железнодорожную магистраль и продолжала расти по полтора, а вскоре по два километра в сутки, постепенно отклоняясь к юго-востоку – в сторону Обского моря. Планомерная эвакуация населения с прилегающих к аномалии территорий не прекращалась. Через три недели более ста тысяч горожан лишились своих жилищ. Нанесенный городу материальный ущерб исчислялся колоссальными суммами, не говоря о моральной стороне этой неординарной проблемы.

Скрыть зловещую правду не удавалось при всем желании. Чем огромнее становился разлом, тем сильнее разрасталась вокруг него шумиха. Впервые со дня своего основания Новосибирск переживал столь масштабные геологические потрясения. И ладно бы они были давно изученной и поддающейся прогнозам сейсмической катастрофой! Слухи о том, что в каждодневно расширяющейся зоне оцепления происходит нечто сверхъестественное, расползались по Новосибирску один другого немыслимее. Мало кто верил официальным заявлениям антикризисного Комитета, что он держит ситуацию под контролем. Один лишь факт, что гигантский ненасытный червь продолжает вгрызаться в город, доказывал: ни у военных, ни у ученых нет оружия против такого чудовища…

Группа академика Ефремова прибыла в Новосибирск прямиком из Мурманской области, где Лев Карлович вот уже который год вел исследования на легендарной Кольской Сверхглубокой – буровой скважине, чей возраст исчисляется полутора столетиями. Правда, более века из них бурение там не велось. Но в две тысячи сто втором году Ефремов выкупил всеми забытую геологоразведочную станцию, очистил, выровнял и укрепил главный ствол скважины и возобновил буровые работы. Запатентовав в молодости несколько прогрессивных и коммерчески востребованных изобретений, к пятидесяти годам знаменитый ученый-геолог стал мультимиллионером. После чего и решил посвятить остаток жизни изучению глубинных недр нашей планеты – занятие во времена Кризисов, мягко говоря, непопулярное.

Сегодня, когда подобный энергоемкий труд целиком возложен на механические плечи кибермодулей, Льву Карловичу приходилось значительно проще, нежели его предшественникам, работавшим на станции в конце двадцатого века. Громоздкую многокилометровую колонну труб со вращающейся на конце буровой коронкой заменила слаженная команда роботов-проходчиков, способных проложить скважину идеально прямой конфигурации независимо от того, какой твердости порода попадется на пути. Однако если сто пятьдесят лет назад об успехах Кольской Сверхглубокой был наслышан весь мир (пробурить двенадцатикилометровую скважину для техники того времени являлось ошеломляющим достижением), то свои результаты Ефремов предпочитал держать в тайне. По крайней мере, широкого доступа к его научным трудам не было ни в Интернете, ни в других публичных информационных источниках.

Приезд в Новосибирск знаменитого мурманского геолога совпал с появлением седьмого по счету разлома, дугообразная цепь которых протянулась теперь на двадцать пять километров. Тропа Горгоны неумолимо приближалась к Обскому морю и, судя по всему, через неделю обещала достичь берега. Траектория ее движения была рассчитана, разумеется, лишь приблизительно. Согласно прогнозу, аномалия пересекалась с водохранилищем выше плотины, но где гарантии, что в ближайшие дни Тропа не свернет прямиком к ГЭС? Этот вопрос уже обсуждался городским антикризисным Комитетом, обязанным срочно подготовить план эвакуации тех районов Новосибирска, что примыкали к набережной. А затем – отдать приказ об открытии водосбросов и экстренном спуске воды, в ходе которого вышеупомянутые районы непременно будут затоплены. Но в любом случае заблаговременное понижение уровня Обского моря было предпочтительнее, чем прорыв дамбы и неконтролируемое затопление гораздо больших территорий.

В связи с закрытием новосибирского аэропорта Ефремову и его исследовательской группе пришлось долететь до Омска и оставшуюся часть пути проделать на автобусе. Однако в дороге с ними случилась неприятность: тягач, везший мобильную полевую лабораторию академика, угодил в аварию. К счастью, не слишком серьезную – водитель остался жив, а груз уцелел. Но из-за этой накладки ефремовское оборудование было доставлено в Новосибирск только через неделю. Что, впрочем, не помешало Льву Карловичу воспользоваться любезной помощью местных коллег и начать работу у разлома сразу, как только мурманцы прибыли на место.

Ефремов провел там всего полдня и узнал все, что ему было необходимо. После чего прибыл на заседание Комитета и предложил рассмотреть вопрос не о частичной, а о полномасштабной эвакуации города. Именно тогда впервые за время изучения Тропы и прозвучали зловещие слова Mantus sapiens. В отличие от остальных съехавшихся сюда ученых, самые авторитетные из которых были включены в Комитет на правах научных консультантов, Лев Карлович ничуть не сомневался, что причиной разлома служат происки именно Души Антея.

Присутствовавшие на заседании геологи отнеслись к версии Ефремова скептически, заявив в ответ, что ведь он сам и является автором недоказанной гипотезы о существовании так называемой разумной мантии. Гипотезы, в которую здравомыслящее большинство геологов попросту отказывалось верить, равно как и многим другим недоказанным теориям мурманского буровика-отшельника. А, стало быть, выдвинутая им версия не может служить здравым объяснением происходящему в Новосибирске катаклизму. И уж тем паче – доводом за массовую эвакуацию новосибирцев.

Но городской антикризисный Комитет, членом коего также числился генерал-майор Верниковский, не стал с ходу отвергать предложение академика, предложив ему обосновать свою точку зрения. Он, безусловно, был готов к такому повороту и выложил на стол видеоотчет о своих мурманских изысканиях. Времени у комитетчиков было в обрез, и они выделили Льву Карловичу на выступление всего двадцать минут. Поэтому ему нужно было постараться, чтобы за столь короткий срок убедить присутствующих в своей правоте.

По завершении ефремовского доклада научные консультанты остались при своем мнении, но некоторые члены Комитета, включая Верниковского, поддержали предложение академика. Возражения большинства не сделавших это комитетчиков сводились к одному: материалы Льва Карловича, конечно, заслуживают доверия, но, предрекая катастрофу, он все же сильно перегибает палку. Такой исход возможен лишь в том случае – и то гипотетически, – если теория Ефремова действительно является правдой. Однако как раз этого он и не сумел убедительно доказать. Так что если в существование Mantus sapiens присутствующие еще готовы с некоторыми оговорками поверить, то в масштаб прогнозируемой академиком катастрофы, к сожалению, нет. В общем, план сброса водохранилища и эвакуации горожан из зоны затопления остался приоритетным.

В качестве дополнительного аргумента своей правоты академик пообещал показать Комитету действующую модель флейты Ефремова-Клейна, которая, как назло, находилась в том самом застрявшем в дороге лабораторном трейлере. Все, что требовалось Льву Карловичу для демонстрации, это полдесятка образцов Души Антея, добывать которые (но, к сожалению, не сохранять) исследователи Тропы научились лишь одним-единственным способом – при помощи подопытных животных. Однако предложенный мурманским ученым эксперимент мог состояться в лучшем случае послезавтра – уступка, на какую Комитет, при всем уважении к знаменитому академику, пойти не рискнул.