Текст книги "В диком краю (Дневник мирных приключений на Аляске)"

Автор книги: Рокуэлл Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Рокуэлл мчится за Олсоном, и как раз в тот момент, когда они подходят к дому, дверь распахивается – и перед ними открывается волшебная страна. Сказочно красиво! Внутри избушки светло. Так светло, быть может, еще никогда не было в избушке среди этих диких гор. И вот оба ребенка, потрясенные и восхищенные, входят в дом. Как знать, кто из них очарован сильнее?

Потом мы с Олсоном молча и с глубокой торжественностью выпиваем первый бокал, и старик произносит:

– Я бы отдал все, решительно все, что имею, за то, чтобы здесь была сейчас ваша жена!

Вручаются подарки. Вот эта картина Олсону от Рокуэлла. Ах, он находит ее превосходной! Затем кинжал для Рокуэлла, сюрприз, припасенный мною в Сьюарде. Дальше картина, столовый прибор и складной ножик для Олсона. К этому времени он уже с трудом владеет собой. Оказывается, это первое рождество, которое он празднует в жизни! А Рокуэлл, получивший два старых номера "Джеогрэфикэл мэгэзин", изумленно восклицает:

– А я-то думал, что не будет подарков!

Но он кроме этого получает еще карманный ножик и сломанную вечную ручку и, разложив все это на постели, разглядывает свое имущество, как будто это самые драгоценные подарки в мире.

Затем подается обед. Олсон нацепляет на нос очки и читает составленное по всей форме меню, которое лежит возле его прибора.

И вот начинаются пир и веселье.

Настоящий праздничный обед! Все идет как положено. Мы с Рокуэллом в чистых белых рубашках, а Олсон просто великолепен в новой фланелевой рубахе, в жилетке и воскресных брюках. На нем шелковый галстук с золотой булавкой. Он побрился и подстриг волосы над ушами, так что выглядит отлично. Еда вкусная и в изобилии. Вечер тянется долго, только свечи не долговечны, и спустя некоторое время мы гасим их, чтобы сохранить на другой раз. Наконец, когда мрак за окном густеет, Олсон покидает нас под взаимные выражения радости по поводу нашей дружбы, а мы с Рокуэллом ныряем в постель.

Назавтра и послезавтра также тепло. Погода словно устроила себе передышку в эти мирные праздничные дни. Мы не пилим дров и вообще почти ничего не делаем.

Мы только пишем длинные письма, а на обед едим то, что осталось с рождества. Читаю "Одиссею", величайшее произведение! Только что кончил описание великолепной битвы между женихами, а если бы не кончил, эта запоздавшая запись так бы и не появилась. Прочтешь еще парочку таких "Одиссей" в здешних диких местах и, пожалуй, совсем забудешь современный мир и поведением, и речами, и мыслями вернешься в эпоху древних героев. Стоило бы попробовать! Может быть, мы не настолько пропитались современной культурой, чтобы не быть в состоянии сбросить ее с себя. Дух героев определенно проникает в наши сердца, когда мы читаем о них в старых книгах.

Двадцать восьмое декабря, суббота

Впервые за много дней солнце взошло на ясном небе и осветило горы напротив. Очевидно, похолодало, потому что в бочке с водой перед домом опять образовался лед. Но ветер слабый.

Я пишу письма, тороплюсь к отъезду Олсона. Он тоже готовится. Сварил корм для лисиц на много дней вперед, чистит свой мотор: зимнее путешествие в Сьюард довольно сложное предприятие. Только б до прибытия парохода в Сьюард продержалась тихая и ясная погода. Вот в чем теперь загвоздка. После первого числа этого месяца мы не видели ни одного парохода на пути в Сьюард.

Завтра, вероятно, придется убрать елку. Гирлянды из тсуги засыпали иглами всю избушку, пока я сегодня не выбросил их. Вчера в последний раз зажигали свечи на елке. Мы с Рокуэллом вышли за дверь и смотрели на елку снаружи. Какое чудесное зрелище посреди этой глуши. А что, если бы к нам забрел привлеченный ярким светом какой-нибудь одинокий бродяга!

В темноте мы пели рождественские песни и танцевали на берегу, а потом вошли в дом и, пока догорали свечи, по очереди рассказывали друг другу разные истории. Рассказ Рокуэлла о приключениях в лесу нескольких детей был полон острых моментов и закончился кладбищем. А я сочинил ему сказку о мальчике-индейце, который мечтал о рождественской елке. Вот он пришел ночью в темный лес и закрыл глаза. Не успел он сделать это, как все мечты представились ему наяву. Он увидел праздничную елку, к которой со всех сторон собирались дикие звери. Каждый из них получил по подарку: мама-дикобразиха – коробку маленьких шелковых шариков, чтобы надевать для красоты на свои иголки, а папа-дикобраз – зубную щетку, ведь у него такие большие желтые зубы. Когда кончилась сказка, пришла пора спать. И вот... этот хороший день кончился, а ночью пришли облака и холодная муть, предвещая снег. Но я научился не ждать ничего от погоды, кроме того, что она нам дает.

Двадцать девятое декабря, воскресенье

Праздновался день рождения Скуирли. Скуирли сидит в ящике из-под сгущенного молока. На его спину накинут коричневый свитер. Вокруг разложены подарки, состоящие главным образом из перьев. Стол уставлен ракушками с праздничным угощением. И все это ослепительно освещено елочной свечкой. Да здравствует Скуирли! Пусть он навсегда останется пел и невредим и не будет съеден молью.

Тридцатое декабря, понедельник

Вчера шел небольшой дождик, а сегодня ливень. Сижу при открытых дверях и тлеющей печке, и это в краю, который представляется людям сплошным айсбергом! Впрочем, в Сьюарде и в горах, наверное, снегу хватает. Сегодня я сделал такой хороший рисунок, что никак не могу лечь, словно меня совсем не касается, что время бежит и приближается утро. А ведь уже половина первого.

Канун Нового года! Вторник. Это десятая годовщина, памятная для родителей Рокуэлла, и я старался отметить ее, как мог. Весь день трудился над рисунком для матери Рокуэлла, а вечером мы с ним устроили нечто вроде праздничного концерта. У Рокуэлла в его девять лет есть все основания радоваться в этот день независимо от того, как он почувствует себя в двадцать девять. Он написал своей маме нежное письмецо. Сегодня я ужасно тоскую по дому, но не знаю, как выразить свою тоску на сих гениальных страницах. Это был торжественный день.

Сегодня вечером при Олсоне я перешел от игры на флейте к пению. Он выразил удовольствие, и я продолжал. Какая это, должно быть, странная картина: дикая глушь вокруг, а маленький мальчик со стариком слушают мое громкое торжественное пение без всякого аккомпанемента.

Олсон, по обыкновению, принес нам сегодня горшок козьего молока. Я сделал из него сладкую творожную массу. Получается замечательно вкусно, гораздо вкуснее, чем из коровьего молока. Напоминает крем из чистых сливок.

Почти весь день шел сильный дождь. По временам полоса тумана над заливом наполовину скрывала горы на той стороне. Любопытное зрелище! Вечер теплый, как весной или осенью. Продолжает таять, и даже ледяная корка, покрывавшая землю до того, как выпал снег, почти исчезла. Год кончается, а пароход с рождественской почтой так и не появлялся на горизонте.

Скоро полночь. Я должен принять под Новый год одно секретное решение и, чтобы придать ему подлинную важность, призываю в свидетели звезды на темном небе. Итак, одновременно с годом тысяча девятьсот восемнадцатым заканчивается эта страница.

ГЛАВА IX

НОВЫЙ ГОД

Когда Рокуэлл спрашивал, что случилось под Новый год, почему все ждали чего-то и не ложились, мы напрасно пытались плести о землетрясениях и взрывах. Он ни капельки не поверил нам. И я бы не удивился, если б он сказал: "Как это могло случиться? Ведь, кроме дождя, здесь ничего не бывает".

Пока что Новый год ничем не отличается от конца предыдущего, разве что на душе стало веселее. Эта радость появилась около половины двенадцатого первого января, когда на расстоянии примерно двух миль от нас, сверкая огнями, через залив проплыл ПАРОХОД, похожий на сказочную крепость. Я завопил так, что Рокуэлл проснулся и, сев на кровати, тоже стал смотреть. Олсон, к сожалению, уже улегся, и мы решили его не будить. Я тотчас засел за работу и до двух часов утра писал письма, паковал посылки, составлял список для покупок.

В восемь мы подняли Олсона с постели. Я ходил за ним по пятам, угрожая, понукая, умоляя поторопиться. Старые люди трудно раскачиваются. Он побрился, стоя посреди избушки; дверь была открыта, вокруг прыгали козы. Я едва дал ему проглотить завтрак. Надо было отвязать лодку (лодки привязаны к вбитым в землю кольям), перевернуть ее килем вниз, нагрузить и спустить на воду. Предварительно мы еще полчаса потратили на то, чтобы завести мотор – дьявольская штука! Погода менялась ежеминутно: то казалось, вот-вот пойдет снег, то опять прояснялось. Но в результате ясная погода продержалась достаточно времени, чтобы Олсон отплыл и, к нашей неописуемой радости, пропал из виду. Он только посмеивался над нетерпением, с которым мы выпроваживали его за почтой.

Вчера была очередь Олсона устраивать праздничный прием, и мы много раз выпили в честь Нового года. Но к неудовольствию Олсона, я все-таки работал. Вместе с тем он понимает мою странную одержимость и относится ко мне вполне сочувственно. Как-то я объяснил ему различие между работой для себя и работой по заказу. Сам он не побоялся бы никакой бедности, лишь бы сохранить независимость.

Итак, ждем почту. Я уже горю от нетерпения, поджидая Олсона, а он может вернуться не раньше чем послезавтра. Под вечер мы с Рокуэллом гуляли по берегу, главным образом чтобы поглядеть на Сьюард, откуда прибудет наша почта, но снежная завеса скрыла от нас город. Весь залив был окутан снегом и туманом. Зато, оглянувшись назад, мы увидели во всей красе нашу бухту: белые вершины и темный лес, а вдали, у самого края воды,– наши крошечные домики. Над крышей одного из них подымался густой дым от гаснущей печки.

Пятое января, воскресенье

Олсона все еще нет. Утомительно вот так ждать и надеяться, но надеяться мы не перестаем, даже если бушует ветер и идет снег. А так оно и есть. На другой день после отъезда Олсона была исключительно ясная и тихая погода, но уже на следующий день, когда он должен был вернуться, разыгралась сильная метель. Сегодня снега меньше, но зато более ветрено, хотя и не настолько, чтобы Олсон не мог проехать, но достаточно, чтобы он решил еще остаться. Опять ходили на берег и обшарили залив в подзорную трубу. До самой темноты я не переставал искать в море маленькую лодку, огибающую мыс.

Вот как будто и все новости, но на самом деле эти дни л были наполнены работой и другими занятиями. А какое наслаждение доставляет снег, толстым пушистым слоем покрывающий решительно все вплоть до верхушек деревьев! Мы с Рокуэллом играли сегодня в медведя и охотника и гонялись друг за другом по лесу. Только козы страдают, потому что снег покрыл все молодые побеги, и им остается обгладывать стволы.

Билли сейчас прямо бешеный. Без побоев с ним не обойдешься. Вчера он ворвался в сарай Олсона и как-то ухитрился закрыть дверь изнутри. Решив выяснить источник странных ударов, раздававшихся некоторое время, я и обнаружил эту проделку. Вдобавок Билли еще нагромоздил кучу предметов перед дверью. Хотя существенно он ничего не попортил, но не было такой вещи, которую он не своротил бы с места своими рогами. Ящики, ведра, мешки с зерном, банки, веревки, инструменты – все это вперемешку было навалено на полу. Бить его бесполезно. Он неисправим.

Уже около половины второго. Я писал дольше, чем собирался. Не могу думать ни о чем, кроме долгожданных писем.

Шестое января, понедельник

О чем писать? Ведь Олсона, а следовательно, и писем все еще нет. Идет снег. Настолько тепло, что ходим без пальто, без шапок и варежек. "Кап-кап-кап" – все время слышится с крыши. С деревьев снег осыпался, а на земле лежит глубоким тяжелым слоем. Завтра, может быть, походим на лыжах.

Совершили с Рокуэллом экскурсию по берегу, высматривая Олсона. Когда я стоял, стараясь пробуравить глазами мутное пространство между нами и Сьюардом, совсем рядом из воды высунулась голова. Это был тюлень. Он долго осматривался, потом нырнул, показался снова еще ближе и исчез совсем. Билли опять ворвался в сарай Олсона. В один прекрасный день я стану козлоубийцей!

Восьмое января, среда

Еще два дня прошло, а Олсон как в воду канул. Он меня просто бесит. Вчера он прекрасно добрался бы, а сегодня это уже невозможно. Мы, кажется, ничего не делаем, только ждем. Даже в самый разгар сегодняшнего шторма я поймал себя на том, что все время подходил к маленькому окошку поглядеть, нет ли лодки. Дождь и снег, дождь и снег! Но если бы наконец прибыла наша почта, эти теплые белые дни были бы просто удовольствием. Вчера мы впервые надели лыжи, но только для того, чтобы дотащиться до края бухты, откуда виден Сьюард.

Единственная компенсация за отсутствие Олсона – молоко Нэнни. Я стал заправским дояром и успеваю окончить работу прежде, чем она съест свою миску овсянки. Приходится торопиться, потому что, справившись с едой, Нэнни как бешеная мчится прочь. Творожная масса из козьего молока с апельсиновым джемом – божественно!

Десятое января, пятница

Час назад еще стояла невиданно прекрасная лунная ночь. Скользящие мимо облака, прикрывая луну тончайшей пеленой, отбрасывали на землю бесконечно меняющиеся светлые тени. Верхушки гор, деревья, скалы и вообще все вокруг покрыто свежим снегом. В долинах и низинах, где дождь омыл деревья, преобладает черный цвет. По временам здесь такая красота, что, кажется, трудно вынести. А сейчас, когда я это пишу, дождь льет опять, как будто никогда не переставал и не перестанет. Эх, Олсон, Олсон! Неужели тебе на старости лет доставляет удовольствие так мучить людей? Легко представить себе, что любой вариант плохой погоды может месяцами держать нас здесь в плену и без всякой помощи. Вот уж действительно ни складу, ни ладу, разве что считать это обратным эквивалентом хорошей погоды. Голубое небо здесь неуместно, как дождь в безводной пустыне.

Никаких происшествий. С успехом работаю над рисунком и вырезал две небольшие гравюры на дереве. Билли сегодня опять взялся за дверь Олсонова сарая. Мой запор оказался слишком крепким. Он выдержал, а дверь разлетелась в щепы. Я застиг Билли уже перед концом этого занятия; в такие моменты я теряю разум. Как бешеный гонялся я за этой скотиной по глубокому снегу и всыпал ему достаточно, чтобы почувствовать в конце концов удовлетворение. Теперь он меня боится, что имеет свои преимущества.

Но в общем это скверная история и для Билли, и для меня.

Сейчас уже за полночь, я только что окончил рисунок. Рокуэлл озабочен моим поздним сидением, и, когда я сказал ему, что ночью в одиночестве очень хорошо работается, он всерьез стал убеждать меня, чтобы я отсылал его из дому на весь день и даже на время обеда и мог лучше работать. Я читаю ему про короля Артура и рыцарей Круглого стола, это подходит нам обоим. Рокуэлл смастерил себе копье и меч, так что завтра я думаю совершить обряд посвящения его в рыцари. Между прочим, Рокуэлл сегодня сказал об этой книге:

– По-моему, картинки здесь совсем негодные. Когда ты читаешь историю, я представляю себе замечательную картину, а потом погляжу в книжку – совсем не то.

А ведь иллюстрации к королю Артуру на редкость хорошо выполнены. Это только показывает, что нечего и пытаться подсовывать детям произведения, лишенные фантазии, а тем более всякую халтуру. Самым крупным художникам не было бы стыдно иллюстрировать книги для детей. И в картинках, и в сюжете ребенок прежде всего ищет фантазию и романтику, а эти-то качества встречаются в иллюстрациях реже всего.

МИРОВАЯ СКОРБЬ

Тринадцатое января, понедельник

Два из трех последних дней вполне годились для приезда Олсона. И вчера, и сегодня мы с Рокуэллом частенько спускались к морю в надежде увидеть его лодку. Мучительно состояние, когда все мысли сосредоточены на письмах, которые никак не приходят. Я начинаю думать, что Олсона задерживают какие-то другие причины, а вовсе не погода. Возможно, что пароход, который тогда прошел в Сьюард, был не почтовым, и Олсон, вообще отправившийся в город за пенсией, теперь ждет почты. Не хочется даже писать об этих днях. Чем скорее они проходят, тем лучше.

В субботу вечером Рокуэлл посвящен в рыцари. Три четверти часа он простоял на коленях над своим оружием. Все это время он был неподвижен и молчалив, как камень. Теперь он сэр Ланселот Озерный и весь день сражается с воображаемыми великанами и злыми рыцарями.

Он уже освободил одну королеву для себя, а для меня пока что-то нет.

Мы немного побегали на лыжах, хотя снег повсюду недостаточно глубок, за исключением прибрежной полосы. Держится мягкая погода, температура едва спускается ниже нуля, и все время вперемежку то дождь, то снег, то град. Олсоновы звери все живы. Я не питаю к ним симпатии: от них одно беспокойство. Нет ничего скучнее этих лисиц, маленьких, крайне робких и трусливых зверьков. В субботу пришлось достать из озера мешок с рыбой и снова сварить про запас лисьего корма.

Пятнадцатое января, среда

Вчерашний день начался вьюгой, позже воздух очистился, но было пасмурно. Сегодня с утра голубое небо, ветер с севера и отчаянный холод, в полдень опять пасмурно и тепло. По данным отчета геологической разведки, на Кенайском полуострове средняя январская температура в районе Сьюарда бывает 16° (Для измерения температуры Рокуэлл Кент пользуется принятой в США шкалой Фаренгейта. В переводе на шкалу Цельсия это составляет около девяти градусов ниже нуля.). Чтобы получились эти 16°, средняя температура в оставшиеся дни месяца должна быть где-то около нуля. Здесь теплее, чем в Нью-Йорке. Рокуэлл сегодня мылся в шести футах от открытой двери. Я окончательно уверился, что Олсон задерживается в Сьюарде не из-за погоды, но, впрочем, ни сегодня, ни вчера он бы не проехал. Сегодня опять немного ходили на лыжах. Местные лыжи определенно самые удобные из всех, какие я знаю.

Шестнадцатое января, четверг

После такого дня, как сегодня, не остается уже никаких сомнений в том, что Олсон задержался намеренно, если только он не заболел и не умер. Гипотезу Рокуэлла, что Сьюард сметен дотла ужасным пожаром, после которого не осталось в живых ни одного человека – ни мужчин, ни женщин, ни детей, я уже опроверг. Вечером, спустившись к морю, мы увидели, что огни большого города сверкают ярче, чем когда бы то ни было. Либо вообще не было почтового судна с начала декабря, либо не пришла почта из Джуно, откуда Олсон получает свои, как он выражается, финансы. Сколько ни гадай, все равно не поможет.

Погода сегодня дивная: тепло, ясно, снег повсюду, даже на деревьях. Держится он и на вершинах гор, даже на самых крутых и голых пиках, одевая их безукоризненно чистой, сияющей белизной. Волшебное зрелище! Сегодня мы с Рокуэллом совершили путешествие до конца мыса и опять видели солнце. Вечером при ярком лунном свете я прошелся на лыжах вдоль бухты. На земле никогда не было более прекрасного края! Сейчас, в полночь, луна стоит как раз над головой. В нашей вырубке светло как днем, а тени такие черные. Свет лампы из маленького окошка проникает наружу сквозь бахрому сосулек на карнизе, и они сверкают, как алмазы. В неподвижном воздухе дым из трубы поднимается в синее ночное небо вертикальным столбом.

Восемнадцатое января, суббота

Последние два дня стояла прекрасная погода. А нынче к вечеру поднялся ветер, падает снег, и сильно похолодало.

Дни проходят без всяких событий. Мы много раз спускались к берегу по своей лыжне. Смотреть через залив на Сьюард – наше единственное развлечение во время прогулок. Впрочем, пейзаж хорош. Над Сьюардом, сверкая ослепительной белизной, возвышаются величавые горы, многие из них конусообразной формы.

Вчера Рокуэлл нашел следы выдр, ведущие от моря к озеру, множество следов. Трудно представить себе, что эти нежные существа могли пересечь добрых пять миль водного пространства. Следы их величиной со след рослой собаки. Оказывается, выдры не прочь порезвиться. Видно, что по пути они скатывались с небольшого холмика; там не было ни одного следа, а лишь накатанная дорожка. Как правило, мы совсем не видим диких животных. Только орлов здесь множество. Вблизи это грандиозные птицы, но даже когда они летают на высоте горных вершин, и то кажутся поразительно большими.

Коза перестала доиться – одной домашней обязанностью меньше. Рокуэлл каждый день кормит коз, но лисиц я ему не доверяю: он вполне может оставить дверку открытой. (Позже это случилось и с самим Олсоном. Двадцать девятого мая он пишет мне:

"Васимнацатава у меня при ключилась бида или произшестве. Я поткладвал травы в лисей загон и должнобыт забыл адинзапор я абирнулся дверца настиш и 1 лиса збижала малинкая самка в заюни укозева Дома. Аказваица лиса была на вирху на крыши я акликнул што време ужена штоп ей вирнуца и поуженать и она села и глиделл наминя но фканцеканцов махнула вгоры я взял фтарую лису и поместил ф другой загон и вставил 2 (дыва) загона аткрытыми и палажил корм как невчем небывало Первую ноч я плоха спал. А фтарую она не показвалас но наследущия утро када я пришол кзагону корм исчез а лиса спала наящики как всида и типерь я чюствую палучи патамушта двер запирта" )

Работаю вовсю, днем пишу красками, по вечерам рисую. Уже готовы двадцать пять славных рисунков. В ясные теплые дни Рокуэлл большую часть времени проводит на воздухе. Ему все еще доставляет удовольствие быть сэром Ланселотом, и в окрестностях не осталось ни одного пенька, не изрубленного его копьем и мечом. Эти пни большей частью действительно великаны.

ПОБЕДА

Я читаю сейчас ежегодник министерства Сельского хозяйства, узнаю массу полезного.

Двадцать первое Января, вторник

Северный ветер разгулялся нынче вечером. Холодно, Звезды ярко Светят. Мощные порывы ветра гонят мимо тучи снега, мимо, за исключением того, что врывается внутрь избушки.

Тонкой мокрой пылью оседает снег на моем рабочем столе, и приходится все накрывать холстом и пристраиваться работать где-либо в другом месте. День был бурный, и предстоит не менее бурная ночь. А вчерашний день похож на сегодняшний, как младший брат на старшего.

Эти дни одновременно восхитительны и ужасны. Сейчас, в отсутствие Олсона, особенно жутко при мысли о том, что мы отрезаны от всего человечества, что бушующее море не позволяет нам вернуться к людям, а им добраться до нас.

Чтобы в полной мере почувствовать оторванность от мира, нужно оказаться именно за такой надежной преградой. Романтическое всегда держится на волоске. Бросьте на вершине горы банановую шкурку – и дикость укрощена. В значительной степени очарование Аляски для меня заключается в уверенности, что соседняя бухта, в которую я, может быть, никогда и не загляну, необитаема и что за этими горами, отделенными от нас морем, находится обширная область, куда еще не ступала нога человека,– ледяной хаос, наводящий ужас.

Мы все меньше думаем о возвращении Олсона. Я наладил рабочий режим и легко представляю себе, что такая жизнь может продолжаться из недели в неделю. Так оно и будет, пока северный ветер не сдаст свои позиции. Два дня назад после очень холодной ночи нас разбудили гром и молния и притом шел снег! Часа через два взошло солнце. Днем я разделся и плясал на снегу, но одну минуточку. Потом после горячей бани опять выскочил голышом, прокатился разок по снегу, оделся – и почувствовал себя другим человеком. Рокуэллу здесь все больше и больше нравится. Вид у него совершенно довольный, и он почти весь день проводит на воздухе.

Что за чудо детская фантазия! Рокуэллу доставляет огромное удовольствие в постели играть в "людоеда". Он набрасывается на меня с яростью, и если в этот момент я включаюсь в его воображаемый мир, ему больше ничего не надо.

Пришлось приготовить еще одну порцию этой мерзости – лисьего корма – и погрузить новый мешок соленой рыбы отмачиваться в озеро. К этой обязанности я питаю отвращение. Освоение новых земель доставляет мне удовольствие, а фермерство противно, во всяком случае – разведение лисиц. Эти жалкие создания жмутся по углам и крадутся к пище с таким подлым и несчастным видом.

Двадцать третье января, четверг

Дым иногда поднимается по дымоходу вверх, а иногда идет обратно. Это не слишком способствует топке. Сижу в шести дюймах от печки с замерзшим носом и ледяными ногами. Ветер просачивается сквозь все щели. После того как мох, которым мы конопатили стены, высох, съежился и смерзся, избушка наша вентилируется так, словно в окнах нет стекол. Пожалуй, это самые сильные холода за всю зиму. Несмотря на северный ветер, который обычно приносит ясную погоду, сегодня темно из-за снеговых туч. Вода в заливе скрыта клубящимся туманом. Мы пилим дрова и без конца набиваем ими печку. Сегодня прожорливая герметическая печка проглотила семьдесят из напиленных и наколотых нами поленьев, а завтра опять пилить. Но, несмотря на все заботы, которые доставляют холода, было бы страшным разочарованием, если б зима прошла без них.

Я испытываю удовлетворение оттого, что мои расчеты относительно запасов продовольствия, постельных принадлежностей, отопительного оборудования оказались абсолютно правильными для здешних условий. Сейчас у нас туговато с мучными продуктами и молоком, но ведь по плану мы собирались в этом месяце съездить в Сьюард и пополнить запасы. Отсутствие Олсона не входит ни в какие расчеты. Не могу дать этому никакого разумного объяснения, разве что он заболел.

За последние три недели я делал в среднем не меньше одного рисунка в день и по-настоящему доволен ими. Набрал хороший разгон, а главное, выработал подходящую здесь систему работы, которой и буду следовать. Днем пишу этюды с натуры, стараясь зафиксировать в памяти формы и прежде всего краски окружающей природы.

Когда стемнеет, я на некоторое время погружаюсь в транс, приучив Рокуэлла к абсолютному молчанию. Ложусь или сижу с закрытыми глазами, пока не начинаю "видеть" композицию; тогда я быстро делаю набросок, а иной раз трачу час, пока не усовершенствую расположение элементов в рисунке маленького масштаба. После этого наступает беззаботная жизнь. С полчаса мы с Рокуэллом играем в карты, затем я подаю ужин, и Рокуэлл отправляется спать. Когда он разденется, я еще заставляю его немного попозировать в требующемся мне каком-нибудь фантастическом положении и отмечаю особенности анатомии жестов в предполагаемом рисунке. Нежная фигурка маленького Рокуэлла подчас служит моделью какого-нибудь грубого волосатого гиганта. Получается очень забавно. Обычно мне приходится на ощупь находить кости или сухожилия, чтобы поместить их правильно.

ЗАРАТУСТРА И ЕГО ТОВАРИЩИ

Вчера вечером я рисовал, потешаясь над собой. Темой моей был лев. Я часто завидовал Блейку и некоторым старым мастерам в их полном неведении форм многих вещей. Именно это позволяло им проявлять подчас такую восхитительную и выразительную наивность. Как бы мало вы ни знали какую-нибудь животную форму, это, по-моему, совершенно безразлично, если только в своем изображении вы твердо следуете какой-то определенной идее. Не старайтесь как-нибудь затушевать свое незнание, чтобы скрыть его, будьте именно определенны и точны. Что ж, ей-богу, этот лев представил мне случай проявить наивность. Надо ж было нарисовать такого глупого ухмыляющегося зверя! В конце концов он приобрел некоторую интеллигентность и даже капельку достоинства, но и сейчас он напоминает судью в большом парике. Впрочем, от льва, позволяющего голому юноше спать в своих лапах, можно ожидать не совсем зверского выражения. Сегодня вечером, когда я начал эту запись, все небо было в звездах, а теперь слышно, как что-то сыплется на крышу, не то снег, не то град!

Двадцать пятое января, суббота

Отчаянный мороз. Таких продолжительных холодов я еще не испытывал. И вчера, и сегодня необыкновенно сильный ветер и в воздухе проносятся огромные массы снега. В доме у Олсона обе бочки с водой накрепко замерзли. Одну бочку так расперло, что дно треснуло, а сама она опрокинулась и покатилась по полу.

Двадцать шестое января, воскресенье

Полный работы день. Для разнообразия Рокуэлл лежит больной в постели. Небольшое расстройство желудка, но сейчас все уже в порядке.

Срубил дерево и, воспользовавшись прекрасной погодой, распилил часть ствола длиной в пятнадцать футов. Сегодня было значительно теплее, чем в предыдущие дни, и к вечеру потепление удерживается. Ветра нет, а это всегда очень влияет на температуру в доме. Итак, если тихая и теплая погода простоит еще денек, мы увидим, готов ли Олсон наконец вернуться.

ЗАМЕРЗШИЙ ВОДОПАД

Двадцать восьмое января, вторник

Читаю "Заратустру" (Книга "Так говорил Заратустра" пользовалась в то время значительной популярностью. Из текста видно, что Кента привлекала преимущественно внешняя эмоционально-образная сторона произведения, идеи которого он истолковывает по-своему. Его сверхчеловек рвется ввысь не для того, чтобы попирать себе подобных; у Кента это символ стремления каждого человека достигнуть высшего развития собственных духовных сил . Звучащим иногда индивидуалистическим ноткам можно найти объяснение в других местах дневника: художнику трудно дышать в атмосфере лихорадочной борьбы за наживу, бессмысленной жажды накопления, и "чернь", о которой говорит здесь Кент,– это люди, находящиеся в рабстве у ненавистного ему капиталистического общества.).

"Пиши кровью и узнаешь, что кровь есть дух". Именно так написана эта книга. Прошлой ночью я нарисовал Заратустру. Он ведет за собой в ночной простор уродливейшего из людей, чтобы показать ему полную луну и серебряный водопад. Что за книга для иллюстратора! Переводчик говорит, что Заратустра таков, каким хотел быть сам Ницше, иными словами, его идеал. По-моему, идеал человека – это и есть сам человек. Каждый из нас в действительности таков, каким считает себя в глубине души. Наша самая прекрасная и нежно любимая мечта – это мы сами. Ведь что такое в представлении любого человека правильные, нормальные условия существования, как не те самые, которыми он в идеале хотел бы себя окружить? Человек вовсе не сумма противоречивых стремлений, скорее, напротив, существо идеально подходящее для какого-то определенного места. Олсон твердо убежден в этом.

Что мне не нравится в Заратустре – это его любовь к пропаганде. В конце концов для чего заниматься чернью? Не увел ли Ницше соблазн изобразить своего героя в роли учителя от его подлинного идеала к историческому? Уделом великих себялюбцев всех времен неизбежно становится забвение. Человечеству угодно хранить в памяти только имена своих благодетелей, чистый же идеал – самому стать чем-то, ничуть не стараясь доказать это другим. И если все же окажется, что человечество движется вперед по другому пути, чем ты, о гордая душа,– ну что ж, пусть его идет.