Текст книги "Сюзанна и Александр"

Автор книги: Роксана Гедеон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Много людей? Да к черту их! Александр не простит мне, если я оставлю вас без медицинской помощи.

Упоминание имени Александра кольнуло меня в самое сердце. Я едва нашла в себе силы произнести:

– Вы же просто считаетесь с моим желанием. А я хочу обойтись без доктора. С меня хватит и Маргариты, она очень хорошо за мной ухаживает.

– Люк вчера видел вас. Вы едва могли идти. И вы говорите, что это несерьезно?

– Да, уверяю вас. Сделайте так, как хочется мне, а не вам.

Он ушел, поцеловав мне руку и пожелав скорейшего выздоровления. Я не забыла ему напомнить о том, что следует в то время, когда я лежу в постели, хотя бы раз в два дня выезжать на поля. Он обещал заняться этим.

Когда дверь за моим деверем закрылась, я приказала позвать экономку. Элизабет очень тревожила меня. Она знала такое, от чего зависела моя честь, судьба, сама жизнь. Я же знала, что ее нельзя ни запугать, ни подкупить. Она была так же верна дому дю Шатлэ, как мне Маргарита. Поэтому договориться с ней представлялось мне весьма трудным. Но, по крайней мере, тот факт, что она до сих пор ничего не рассказала, настраивал на оптимистичный лад.

Она вошла, стала перед моей постелью – прямая, строгая, аккуратная, с каменным лицом. Я горько подумала, что раньше у нее было совсем другое лицо, когда она говорила со мной.

– Элизабет, – сказала я, подавляя дрожь в голосе, – вы ничего не хотите мне сказать?

– Ничего, мадам, – ответила она сурово.

Наступило молчание. Я лихорадочно подбирала слова, которые могли бы пробудить в ней если не сочувствие, то хотя бы понимание. Она же женщина, в конце концов.

– Элизабет, я знаю, вы умны. Вы, конечно же, поняли, что случилось. Я лишена возможности обмануть вас. Так уж получилось.

– Да, мадам, – сказала она сухо.

– Могу я узнать, что вы намерены теперь делать?

– Я лишь исполняю приказания, мадам.

Ее тон сбивал меня с толку. Я торопливо произнесла:

– Поймите, Элизабет, никто не застрахован от ошибок. Человек слаб и грешен. В ваших руках сейчас все наше благополучие. Если вы… словом, если вы вслух осудите меня, в этом доме все пойдет кувырком. Вы же любите Филиппа – так вот, он в первую очередь пострадает!

Отчаяние заставило меня обратиться к малышу, которого Элизабет действительно любила. Экономка подняла на меня глаза и сухо, но почтительно произнесла:

– Мадам, я никогда не говорю первая. Пока господа меня не спрашивают, я молчу. Я хорошо знаю, что слуги существуют не для того, чтобы решать судьбы хозяев.

– Вы… вы хотите сказать, что…

– Ваше сиятельство, все в руках Бога. Я никому не судья.

Я почувствовала такое облегчение, будто с моих плеч свалился огромный груз. Я поняла, что Элизабет ничего не расскажет – до тех пор, по крайней мере, пока ее не спросят. Но кто спросит? О случившемся знаем только я и Маргарита!

– Элизабет, спасибо вам, – сказала я, робко беря ее за руку.

Она осторожно высвободила свою руку.

– Мадам, если мне будет позволено высказать одну просьбу…

– Я слушаю.

– Я бы очень просила освободить меня от обязанности лично прислуживать вашему сиятельству. У мадам достаточно служанок и без меня, а я становлюсь слишком стара и больше пригожусь госпоже Анне Элоизе.

Это было высказанное в почтительной форме пренебрежение. Она словно ударила меня по лицу. Подобное презрение со стороны служанки задело меня. Надо же, и она меня втайне осуждает! Ей теперь стыдно прислуживать мне лично, менять мое белье и причесывать! Ну и черт с ней! Я тоже буду рада, если освобожусь от этой ледяной статуи! Пожалуй, для Анны Элоизы она будет самой лучшей компанией.

– Что ж, – сказала я холодно. – Поскольку вы имеете теперь надо мной определенную власть, я не в силах противиться любой вашей просьбе.

Элизабет поклонилась и вышла, не сказав ни слова.

– Да это же просто змея, мадам! – вскричала Маргарита, едва мы остались одни. Лицо моей старой горничной пылало от возмущения. – Недаром я ее с первого дня невзлюбила!

– Оставь ее, дорогая. Я рада, что она уходит.

Маргарита принялась вытирать пыль в спальне и долго еще не могла успокоиться.

– Служить она вам не желает! Подумаешь! Если уж на то пошло, то еще поразмыслить надо, достойна ли она была вам служить! А мы и без нее обойдемся. Слава Богу, много лет ее не знали и отлично обходились… А с той сварливой старой дамой они отлично споются. Два сапога пара!

Я мало-помалу погружалась в сон, слушая это ворчание. Честно говоря, поведение Элизабет уже меня не трогало. Меня вообще ничто из прошлого не трогало. Я хотела смотреть только вперед, забыть все плохое и жить дальше. Мне еще многое надо было решить. Надо было набраться мужества, чтобы встретить Александра и жить с ним, как прежде Ради этого стоило собрать все силы.

3

День, когда должен был вернуться Александр, начался с яркого солнца, ворвавшегося в мою спальню, едва Эжени раздвинула ставни. Жмурясь, я села на постели, потом поднялась и подошла к окну. Рассвет был жаркий и светлый, все было пронизано солнечным светом – сияющая вода в фонтанах, шумливая листва дубов рядом с домом, двор, зеленые лужайки, липовые аллеи. «Какое чистое утро, – подумала я невольно. – Погода словно создана для того, чтобы я снова стала счастливой».

В белом домашнем платье я спустилась в вестибюль, чтобы проводить Поля Алэна – он собирался ехать встречать Александра, и, к своему удивлению, увидела рядом с ним Аврору в голубой амазонке и с хлыстом в руке.

– Вот как, ты тоже собираешься ехать? – спросила я. – А не слишком ли длинная дорога для тебя?

– Но ведь ты бы поехала, если бы не была больна.

– Я – другое дело… У меня большой опыт езды верхом. Ты знаешь, что дорога до Сен-Мало и обратно – это более двенадцати лье?

Меня, впрочем, не это больше всего удивляло. С чего бы Авроре так рваться встречать герцога?

– Мама, я просто хочу составить господину виконту компанию.

– Так и быть, – сказала я. – Тебе и вправду нечего сидеть взаперти.

Я повернулась к Полю Алэну.

– Когда вы вернетесь?

– Пожалуй, к вечеру.

– Найдите способ объяснить Александру, почему я не приехала. Я при всем желании не смогла бы сейчас держаться в седле.

– Сюзанна, полагаю, он не станет доискиваться причин. Он даже нас не ожидает увидеть в Сен-Мало.

– Вы не договорились с ним заранее? Но вы же просто можете разминуться.

– Думаю, счастье будет сопутствовать нам и этого не произойдет.

Я провожала их взглядом до тех пор, пока они не скрылись за поворотом длинной подъездной аллеи. Позади меня послышалось постукивание трости. Я обернулась. Анна Элоиза в сером старомодном платье внимательно смотрела на меня.

– Ну, – сказала она наконец. – Что же вы не радуетесь?

– С чего вы взяли? Я радуюсь.

– Вы скорее волнуетесь.

– Вы правы. Но, по-моему, это естественно.

Я оставила старую герцогиню, недовольная тем, что она так легко разгадала мое состояние. Я и вправду волновалась и поэтому искала возможность остаться одной. Час завтрака еще не наступил, и я поднялась к себе. Звать Эжени мне не хотелось, Маргарита была занята туалетом близняшек. Я села перед зеркалом и сама стала приводить себя в порядок. Сегодня мне надо было выглядеть особенно красивой. Сегодня приезжает мой муж после одиннадцати месяцев отсутствия.

Я долго расчесывала искрящиеся в свете солнца золотистые волосы, укладывала их то так, то эдак, выбирая прическу, потом решила оставить их распущенными и лишь украсила легкой кружевной лентой. Румяна, краска для глаз и немного кармина на губы помогли мне справиться со следами, оставшимися после недавнего недомогания. Теперь из зеркала на меня смотрела привлекательная молодая женщина, черноглазая и светловолосая, с прекрасным тонким лицом, по которому разливался легкий румянец. Платье я оставила то же, в каком была: белое, воздушное, полупрозрачное, оно идеально подходило для такого солнечного утра, как нынче. Полностью удовлетворенная своим видом, даже улыбающаяся, я спустилась к завтраку.

Да и почему бы мне было не улыбаться? В Белые Липы возвращался Александр. То плохое, что было, я погребла в своей памяти и была уверена, что навсегда. Сейчас, когда до приезда герцога оставались считанные часы, я поняла, как люблю его. Теперь даже казалось странным, как я смогла почти год жить без него. У меня замирало сердце, когда я пыталась представить себе, каким он стал. Его глаза… а особенно его улыбка, белозубая, светлая, – она просто возвращала меня к жизни. Да, я люблю его… я необыкновенно счастлива уже потому, что Господь Бог подарил мне возможность испытать это чувство. Оно не каждому дается.

Я вошла в белую столовую, залитую солнечным светом, радостно обняла своих милых дочек, которые уже ерзали на стульях, ожидая завтрака. Они, впрочем, не так давно получили право сидеть за одним столом со взрослыми, и все потому, что научились прилично обращаться с ложкой, вилкой и ножом. Изабелле это далось труднее: она долгое время норовила подносить ложку к уху, а не ко рту. Потом они всему научились, но я все равно садилась рядом с ними, чтобы в случае чего помочь.

Вероника сразу пожаловалась:

– Мама, Бель укусила меня за щеку!

Изабелла не дала себя в обиду. Потрясая зажатой в кулачке вилкой, она разгневанно вскричала:

– Ах ты противная ябеда! Мама, она кидала в меня печеньем!

Смеясь, я расцеловала их обеих.

– Похоже, мои дорогие, вы друг друга стоите. И все-таки вам следует дружить и любить друг друга. Вы сестры. Вы близняшки. Вас кто угодно спутает.

На первый взгляд они были милейшими созданиями. У обеих были волосы цвета кипящего золота, серые глаза, чуть вздернутые нахальные носики и изящно вылепленные подбородки. Если бы не эта родинка у Вероники, они были бы точной копией друг друга. Помимо прелестнейшей внешности, они были очень способными девочками: говорили не шепелявя, все схватывали на лету и в свои неполные четыре года уже знали много букв. Но в последнее время я замечала за ними такое, что слегка меня беспокоило.

Между ними не было дружбы. Скорее, постоянное соперничество. Они все время ссорились, дрались, царапали друг друга, и каждая отстаивала свое право на превосходство. Они совершенно не желали носить даже что-нибудь одинаковое. Похвалив Веронику, следовало тотчас похвалить Изабеллу, иначе вспыхнет размолвка. Веронике, более мирной и менее бойкой по характеру, было трудно соперничать с сестрой, но она не сдавалась.

Вот и сейчас: едва им подали молоко, вышла новая ссора, причину которой я проглядела. Главное было в том, что Бель вцепилась сестре в волосы, а сестра изо всех сил отбивалась от нее кулачками.

Я рассердилась не на шутку, особенно потому, что все это происходило перед глазами Анны Элоизы. С силой ударив ладонью по столу, я разгневанно вскричала:

– Ну-ка, прекратить! Предупреждаю, ты будешь наказана, Изабелла!

Бель повиновалась, но, умоляюще поглядывая на меня из-под длинных ресниц, заныла:

– А почему я? Почему всегда я?

– Потому что ты непослушная дерзкая девчонка, и ты всегда начинаешь первая!

К концу завтрака, впрочем, впечатление об этом неприятном происшествии сгладилось, и, когда близняшки в один голос стали просить меня повести их в лес, я не долго сопротивлялась.

– Ну хорошо, хорошо. Только надо позвать Эжени, одна я с вами не справлюсь.

Девочки убежали разыскивать горничную. Пока я допивала кофе, Анна Элоиза сурово произнесла:

– Не могу сказать, что вы правильно их воспитываете. В этих девчонках нет ни капли благонравия. Для того чтобы исправить это, нужна строгость, а вы идете у них на поводу.

– Я просто очень люблю их, мадам. Это единственный просчет, который я допускаю.

– Они вырастут и выйдут замуж. И будет стыдно, если девушки, которые носят имя дю Шатлэ, окажутся невоспитанными, вздорными созданиями!

Не отвечая, я сделала реверанс и со словами «с вашего позволения, мадам» вышла из столовой.

Мы гуляли в лесу до полудня. Изабелла и Вероника за это время успели дважды поссориться и помириться, покататься по земле, выпачкать носы в землянике и изрядно измазать свои светлые платьица. Волосы у них растрепались, чепчики сбились набок, а Вероника к тому же потеряла туфельку где-то в траве. Мы все устали. Я попыталась по возможности привести их в порядок: поправила чепчики, подтянула чулочки. Эжени тем временем расстелила скатерть на траве и стала распаковывать корзину, чтобы устроить сладкий стол. На запахи пирожных, суфле и лимонада сразу слетелись пчелы.

– Я хочу вот то, с розочкой! – заявила Изабелла, указывая на пирожное.

– А я бланманже! – пискнула Вероника. – И шоколадную помадку!

Я отошла, чтобы нарвать ежевики. В этот миг какая-то черная огромная тень мелькнула за кустами, так что я в испуге отшатнулась. Раздался оглушительный лай, и через секунду на опушку выскочил громадный черный дог.

Трудно описать визг, который подняли мои перепуганные дочери. Эжени вскочила, но не успела удержать Веронику, которая бросилась наутек. Изабелла застыла на месте не шевелясь, будто увидела кобру. А мой первоначальный испуг как рукой сняло.

– Слугги… Да это же Слугги! Ну-ка, ко мне!

Я узнала этого дога. Он бросился ко мне и едва не сбил с ног. Я обнимала его, трепала по загривку и за ушами. Потом, резко оставив собаку, оглянулась по сторонам. Раз Слугги здесь, значит… значит, Александр тоже должен быть поблизости!

– Эжени, успокойте детей! – крикнула я машинально.

Позади меня раздался голос:

– Сюзанна!

Я порывисто обернулась. Герцог был совсем рядом, полускрытый ветвями ольхи, стоял и смотрел на меня. Потрясенная, я пошла ему навстречу. Он казался мне выше, чем прежде, и вообще каким-то… не совсем таким, как раньше. Он стал более худощавым. И загорел так, будто вернулся из пустынь Египта. На смуглом лице глаза казались совсем голубыми. Сапоги, кюлоты, сюртук, шляпа – все это было пропылено и заляпано грязью.

– Я удивлен, – произнес он улыбаясь. – Я возвращаюсь домой, а меня, оказывается, никто не ждет. Не слышно фанфар, не видно знамен. Где, я вас спрашиваю, торжественная встреча?

– Александр, – проговорила я, совершенно ошеломленная. – Но это… это так неожиданно…

Он притянул меня к себе, сжал в объятиях, жарким поцелуем разомкнул мне губы. Он прижимал меня к себе так, что я не сомневалась: будь это возможно, он овладел бы мною прямо тут, на траве. Я была изумлена этой страстью, этим невероятно жадным, требовательным поцелуем. Сжав меня в последний раз так, что у меня захватило дух, он спросил, немного отстраняясь:

– Я, кажется, всех тут распугал?

– Да нет… Сейчас Эжени приведет малышек.

Я прижалась лбом к его кожаной портупее, стремясь ощутить знакомый запах: пороха, табака, конской упряжи. Все было так, как прежде. Я прошептала:

– Как это могло случиться? Я ждала вас к вечеру. И ваш брат… Вы с ним встретились?

– Нет, я даже не видел его.

– Но ведь он должен был встретить вас в Сен-Мало!

– Мы ни о чем таком не договаривались.

– Ах, к черту это! – воскликнула я, обрадованная тем, что он так спешил ко мне, что разминулся с братом. – Ведь это намного лучше – то, что вы приехали сейчас, а не вечером!

Он взял мое лицо в ладони, еще раз поцеловал в губы.

– А вы еще красивее стали. Без сомнения, это все чары, которыми вы владеете…

Прежде чем я успела опомниться, он подхватил меня на руки, закружил по поляне, потом остановился, прижимая меня к себе, осыпал поцелуями мои щеки, губы, волосы.

– Ax, Сюзанна! Сю-зан-на! Черт возьми, да я же жить не могу без вас!

«Никогда еще у нас не было такой встречи», – подумала я. Меня просто поразили его радость, его страсть, его счастье. Поразили и передались мне. Гладя его по щеке, я прошептала:

– Надеюсь, прежде чем совершить новое безумство, вы вспомните о том, что сказали только что.

Мы снова стали целоваться, шепча какие-то слова и улыбаясь. Мне и самой очень захотелось близости – большей, чем сейчас, намного большей. Ах, если бы я была здесь, в лесу, одна… Но я была не одна, и мы уже слышали тоненькие голоса близняшек, которые бежали к нам, восклицая:

– Папа! Папа приехал!

Александр оставил меня и, схватив их в охапку, поднял на руки, посадил на плечи – каждую на одно плечо. Они теребили ему шляпу, волосы.

– Ах, папочка! Мы так тебя любим!

Изабелла наклонилась и, рискуя упасть, потянулась рукой вниз. Я только сейчас поняла, что ее привлекло: орден на груди Александра.

– А что это такое, папочка?

– И правда, – подхватила я. – Что это?

Я подошла ближе и пригляделась. Это был золотой мальтийский крест с белой окантовкой и золотыми лилиями в углах.

– Александр, не может быть… Орден святого Людовика?

– Почему не может быть? Я же стрелял в Гоша. За это и награжден.

Это был орден, который более других почитался аристократами. Его вручали за боевые заслуги военным, прослужившим не менее двадцати восьми лет. Его девизом было «Награда воинскому мужеству».

– Александр, но что же вы молчите? Рассказывайте!

– Святого Людовика мне пожаловал король. В этом году исполняется ровно двадцать восемь лет, с тех пор как я вступил в армию.

Я зачарованно смотрела на мужа. Мне было известно, что в армию его зачислили десятилетним мальчиком.

– Я поздравляю вас, милый. И так горжусь… Надо же, мой муж – кавалер ордена святого Людовика!

Помолчав, я нежно упрекнула его:

– И вы молчали! Вы допустили, чтобы я узнала об этом только сейчас.

– Папочка, – вмешалась Вероника, – а кто такой Гош, в которого ты стрелял?

– Это хороший генерал, дорогая. К сожалению, он был синий и очень мешал нам. Теперь он умер.

– Умер? А что такое умер?

Я решила прервать эту беседу:

– Полно, полно! Александр, если вы будете отвечать на все их вопросы, мы до вечера отсюда не уйдем.

Он ссадил девочек на землю, взял их за руки и произнес:

– Пойдемте-ка лучше домой. Мне кажется, вам понравится то, что я привез вам из Англии.

Они не хотели ждать, услышав о таком. Чинно пройдя вместе с Александром несколько шагов, они вырвались и побежали к дому так, что их светлые чепчики быстро исчезли за деревьями. Я отправила Эжени проследить за ними. Потом взглянула на мужа.

– Вы такой хороший отец. Я никогда даже не мечтала, что эти бедные малышки получат такого отца.

– Я вас просил не говорить об этом. Если я взял на себя обязательства, я должен их исполнять. Что может быть естественнее.

– Всякий добрый поступок заслуживает оценки, – прошептала я. – И вы не заставите меня не видеть всех ваших достоинств.

Улыбаясь, он снова поцеловал меня. Я прильнула к нему всем телом, отвечая на поцелуй. Его руки, сжимавшие мою голову, жадно скользнули ниже, на грудь, рванули шнуровку корсажа. Он наклонился, его губы, лаская шею, спускались все ниже, пока не сошлись вокруг напрягшегося соска. Я подчинилась его нетерпению, позволила опрокинуть себя на траву. Им владело такое желание, что он не мог терпеть. Все еще целуя мой рот, он вздернул вверх мои юбки, одним резким движением расправился с нижним бельем, и я с содроганием ощутила у самого входа в мои глубины его плоть – большую, налитую силой и мощью. Он проник внутрь так неистово, что с моих губ сорвался невольный крик, и я на миг задохнулась и даже изогнулась под ним. Видимо, после того, что случилось недавно, я еще не совсем оправилась. Он, вероятно, заметил, что что-то не так, но остановиться не мог. Впрочем, дальше все было как обычно: я уступила его натиску, открылась ему вся, без остатка и, повлажнев, почувствовала даже что-то приятное.

Он выскользнул из меня, устало лег рядом. Я слышала его прерывистое дыхание. У меня по ногам ползали муравьи, и я поспешила подняться, чтобы оправить платье. Он удержал меня за руку.

– Что случилось? Я был слишком груб?

– Нет, все хорошо, – прошептала я улыбаясь.

Александр привлек меня к себе и так внимательно заглянул в глаза, что я невольно смутилась.

– Впрочем, я же знаю, что вы никогда не признаетесь, даже если действительно все было плохо. Не грустите, дорогая. Я просто слишком хотел вас, поэтому был невнимателен. Простите, если я был груб.

Я убрала соломинку из его волос. Потом наклонилась и поцеловала его – долгим, жарким поцелуем, чувствуя ответное тепло, его язык у себя во рту. Сдавленный стон сорвался с его губ.

– Нет уж, давайте лучше уйдем отсюда, Сюзанна. Иначе я превращусь в пепел.

– Я только хотела сказать вам, что люблю.

– Я тоже вас люблю. Но давайте уйдем, пока еще есть возможность.

Он помог мне подняться, даже отряхнул мне платье. Сейчас, по возвращении, он казался мне даже заботливее, нежнее, влюбленнее, чем раньше. Стыд и тоска охватили меня. «Господи, – подумала я невольно, – как было бы хорошо, если бы я могла наслаждаться всем этим без задних мыслей, без воспоминаний о том, что сделала плохого!»

Мы пошли к дому. Александр прижимал меня к себе, обхватив за талию.

– Есть еще кое-что, что я хочу сделать больше всего на свете.

– Что же? – спросила я.

– Мне хочется увидеть сына.

Близняшки и Эжени, вернувшиеся раньше нас, подняли в доме переполох. Когда мы показались на главной аллее, целая армия лакеев и служанок в фартуках встречала нас на крыльце. Явился встречать хозяина управляющий, даже Люк и тот прибежал из конюшен. Я видела, как медленно выходит из дома восьмидесятилетняя Анна Элоиза. Не было только старого герцога, ему не рекомендовали подниматься с постели. Кроме того, его надо было осторожно подготовить к мысли о возвращении сына.

Александр склонился перед старой герцогиней де Сен-Мегрен, поцеловал ее морщинистую руку. Она потрепала его по щеке и долго разглядывала. Я с удивлением заметила в ее бесцветных глазах слезы.

– Что я вижу, Александр? – спросила она наконец. – Орден святого Людовика? Неужели его величество удостоил вас такой чести?

– Да, мадам, удостоил.

– Я рада, рада за вас… Ваш отец не имел подобного отличия, ваш дед – тоже. Только ваш прадед мог похвастать таким орденом! Надеюсь, вы понимаете, к чему это вас обязывает?

– Теперь передо мной новая цель, – произнес герцог смеясь. – Получить орден святого Духа.

– Это хорошая цель, но не главная. Если уж король так высоко оценил ваши заслуги, вы должны и в дальнейшем подтверждать свою преданность его величеству.

Меня это возмутило. Не выдержав, я едко произнесла:

– Похоже, мадам, вы считаете, что Александр слишком много времени проводит в родном доме. Вы готовы снова отправить его под пули. Какой поразительный пример любви к внуку!

Анна Элоиза разгневанно ударила тростью по ступенькам.

– Александр, научится ли ваша жена когда-нибудь понимать, что такое честь дворянина и долг перед королем?

– Сюзанна хорошо понимает это, мадам, – терпеливо произнес герцог. – И вряд ли ее можно упрекать. Ей просто хочется, чтобы я больше уделял ей внимания. Да и какой женщине не хочется личного счастья?

Анна Элоиза презрительно бросила, не глядя на меня:

– Существуют вещи неизмеримо более благородные, чем личные интересы, за них и следует сражаться. Кто не понимает этого, тот достоин только сожаления.

Она повернулась к внуку и что-то спросила о дальнейших планах принцев. Толпа слуг окружала их. Я знаком подозвала к себе Марианну, приказала принести шампанское, а сама быстро поднялась наверх, в детскую, чтобы найти Филиппа Антуана.

Он забавлялся со своими игрушками, а присматривала за ним Элизабет. За последнюю неделю между нами установились крайне натянутые отношения. Я не могла простить ей того, что она отказалась служить мне лично. Вот и сейчас – едва я вошла, Элизабет сразу напряглась и встала. Лицо у нее стало каменным.

– Мне нужен Филипп, – сказала я резко. – Отец хочет видеть его.

– Сию минуту, мадам.

Наблюдая, как она переодевает ребенка, я вдруг подумала, что неплохо было бы найти предлог как-то удалить Элизабет от Филиппа и найти малышу постоянную няньку, а экономку навсегда отправить к старой герцогине; пусть вместе изливают свою злость на меня.

Александр осторожно взял у меня из рук Филиппа, поцеловал, и я поразилась, до чего нежное выражение было на лице у герцога. Да и держал он сына так осторожно и трепетно, словно боялся причинить ему даже малейшую боль. Филипп, не узнавая отца, беспокойно поглядывал на меня. Я подошла ближе, поднесла пухленькую ручку малыша к губам и, чтобы успокоить его, прошептала:

– Это твой папа, милый. Он любит тебя больше всех на свете.

Филипп настороженно хмурил крохотные светлые брови, и внимательным взглядом голубых глаз разглядывал отца. Александр нежно погладил его белокурую кудрявую головку и снова поцеловал. Малыш улыбнулся.

– Браво, он признал вас! – воскликнула я радостно.

– Да у него уже все зубы есть, – заметил Александр. – Знаете, Сюзанна, ни за что не скажешь, что он родился семимесячным. Он такой крепыш сейчас.

Я со смехом вспомнила:

– Когда он родился, повивальная бабка сказала: «Были бы кости, а мясо нарастет». Так и случилось. Наш Филипп вырастет отменным мужчиной. Да что там говорить: у меня все дети вырастают отменными – красивыми и здоровыми. Ни на кого я не могу пожаловаться.

Александр вполголоса произнес:

– Возможно, нам пора задуматься еще об одном наследнике?

Я впервые слышала, чтобы он высказывал такое желание. Раньше об этом говорила только я.

– Это уж как Господу Богу угодно, – сказала я, поднимаясь на цыпочки и снова целуя малыша Филиппа.

В этот миг явилась Марианна, исполнившая мое приказание. Бутылки с отличным шампанским были откупорены, вино запенилось в бокалах, и подобное угощение получил сегодня каждый обитатель Белых Лип.

– За возвращение господина герцога! – заявила я, поднимая свой бокал.

– За орден святого Людовика, – властно произнесла Анна Элоиза.

– За молодого хозяина Филиппа, – раздался голос с акцентом.

Я обернулась и увидела Гариба.

– Да, да, вы правы! – подхватила я. – За Филиппа!

Все выпили шампанское до дна. Я, сделав несколько глотков, поднесла бокал к губам Филиппа. Малыш, привыкший мне доверять, попробовал, скривился и плюнул. Все расхохотались.

– Не переживай, мой маленький, – проговорила я, успокаивая слегка обиженного сынишку. – Мы ведь пили за тебя. И ты тоже к нам присоединился.

Вскорости явились Поль Алэн и Аврора, напрасно потратившие несколько часов в поисках Александра. Встреча братьев была бурной. Впрочем, я была недовольна таким скорым возвращением деверя, ибо случилось так, как я и предвидела: братья заперлись в герцогской зале и беседовали о чем-то тайном часа два, не меньше, пока я, разгневанная и раздосадованная, не постучала изо всех сил в дверь и не заявила:

– Обед уже ждет вас, господа. И во второй раз я повторять не буду!

Наступил тихий августовский вечер. Разливал золотистый свет изящный светильник у изголовья моей кровати. Освежившись после прохладной душистой ванны, я набросила прозрачный розовый пеньюар, распахнула окна и села к туалетному столику.

Я ждала Александра. Он обещал рассказать мне кое-что важное о Жанно и принце де ла Тремуйле. В ожидании время текло медленно. Сквозь распахнутые окна в спальню лились запахи цветущих левкоев, пурпурных амарантов, желтых ноготков. Я расчесывала серебряной щеткой волосы. Крылья носа у меня трепетали от волнения. Да и как могло быть иначе – целый год прошел с тех пор, как Александр переступал порог моей спальни.

Дверь была не заперта, и герцог вошел очень тихо. Я услышала шаги Александра уже тогда, когда он был совсем рядом. Он осторожно забрал у меня щетку, взял за руку, заставил подняться. Потом медленно повел к постели, уложил и нежно, почти зачарованно поцеловал.

– Вы так красивы, – сказал он.

– Спасибо…

– Вы не устали?

– Может быть, слегка.

– Вы устали, я знаю. Да и я устал. Слишком бурным был этот день. Особенно, конечно, вам досталось: этот обед, дети, угощение прислуги.

Я нетерпеливо напомнила:

– Вы хотели мне что-то сказать о Жане. Я уже месяц не получала от него никаких вестей.

– У меня есть две новости, дорогая. Жан довольно хорошо кончил курс в Итоне.

– Довольно хорошо? – переспросила я. – Должно быть, так же, как и курс в коллеже?

– Гораздо лучше. Он сдал все экзамены. Дед взял для него отпуск на целый год.

– Отпуск? Они собираются вернуться во Францию?

– Нет, не собираются. Они поехали в другое место.

Я настороженно смотрела на мужа, чувствуя, что меня начинает пробирать дрожь от беспокойства.

– Сюзанна, – мягко сказал Александр, – вы должны смириться с этим хотя бы потому, что их уже не остановишь.

– Смириться! Что это значит? Да говорите же, вы просто мучаете меня своим молчанием!

Я предчувствовала, что все мои надежды увидеть Жана в этом году вот-вот будут разбиты вдребезги. Да и вообще, положение складывалось невероятное. Мой старший сын уехал год назад. Какая мать спокойно согласится на такую разлуку? Моя тоска усиливалась с каждой неделей. Как часто по утрам, когда еще все спят, я входила в комнату Жана – пустую, осиротевшую, – перебирала книги, прикасалась к его охотничьим трофеям, к камешкам, которые он собрал в лесу… А как горько мне было в июне, когда ему исполнилось одиннадцать лет, а я могла поздравить его только мысленно!

Сдавленным голосом я яростно произнесла:

– Какую ошибку я совершила, когда позволила принцу увезти Жана! Как я была неосторожна!

– Вы поступили совершенно правильно. И прошедший год только доказал это. Жан скучает по вас, но в целом он счастлив.

Я метнула на мужа осуждающий взгляд.

– Ну, Александр? Выкладывайте поскорее все дурные новости, я ко всему приготовилась.

– В июне Жан побывал у графа д’Артуа. И был определен в артиллерию с чином подпоручика.

Я вскинулась на постели. Улыбка поневоле показалась на моих губах.

– Жан – подпоручик? Ах Боже мой! И я не могу его поздравить!

– У вас еще будет такая возможность.

– Почему он выбрал артиллерию?

– Это выбор деда. А то, что выбрал дед, Жан принимает с восторгом. Мальчик пока не делает разницы между войсками.

– Да, хорошо еще, что его не определили во флот.

– Флота у короля нет. Так что такого и быть не могло.

– А какая следующая новость?

– В июле они оба – дед и внук – отплыли в Египет, чтобы защищать от Бонапарта крепость Сен-Жан-д’Акр в Сирии. Там как раз будет работа для артиллерии.

У меня от ужаса кровь отхлынула от лица.

– Жан отправлен… в Египет?

– Да.

– Александр, вы, должно быть, разыгрываете меня!

– Нет, ничуть. Это сущая правда.

– Но надо быть безумцем, чтобы увезти мальчика на войну! Я запрещала это отцу!

– Мальчик сам хотел. Ему одиннадцать лет, он получит первое боевое крещение. Таков порядок вещей, дорогая.

– Крещение! Вы, верно, не в себе! Речь идет о ребенке!

– Дед проследит, чтобы Жану ничто не угрожало. К тому же ваш сын – мужчина.

– О да… Все мужчины сговорились, чтобы причинять мне неприятности – вы, отец, граф д’Артуа, даже Жан! И, подумать только, меня даже не спрашивают, будто я не мать, а неизвестно кто!

– Мы были лишены возможности вас спросить. Нас разделяло море.