Текст книги "Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918"

Автор книги: Роджер Петибридж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

«Ваше величество! Позвольте мне сказать, что перед вами открыт только один верный путь – это уничтожить стену, отделяющую вас от вашего народа, и снова приобрести его доверие». Император выпрямился во весь рост и, жестко глядя на меня, спросил: «Так вы думаете, что я должен приобрести доверие своего народа или что он должен приобрести мое доверие?»

«И то и другое, государь, – ответил я, – ибо без такого обоюдного доверия Россия никогда не выиграет этой войны. Ваше величество действовали под влиянием удивительного вдохновения, когда посетили Думу в феврале прошлого года. Не пожелаете ли вы явиться туда снова? Не пожелаете ли вы говорить со своим народом? Не скажете ли вы ему, что ваше величество, будучи отцом своему народу, желаете работать вместе с ним, чтобы выиграть войну? Вам стоит, государь, только пошевелить пальцем, и они снова падут на колени у ваших ног, как это я уже видел в начале войны в Москве».

В дальнейшем разговоре я указал на необходимость иметь сильного человека во главе правительства, и император на этот раз подхватил это замечание, сказав, что положение, несомненно, требует твердости и сильного человека, который ему соответствовал бы. Я сказал его величеству, что совершенно согласен с этим, но что к такой твердости прибегают не для того, чтобы применять репрессивные меры или ставить затруднения самоотверженной работе земств. Отозвавшись с похвалой об услугах, оказанных земствами во время войны, император сказал, что не одобряет позиций и политических речей некоторых из их вождей. Я пытался было защищать их, указывая, что если они ошибаются, то причиной этого является избыток патриотизма, но не имел особого успеха.

Затем я обратил внимание его величества на попытки германцев не только посеять раздор между союзниками, но и вызвать отчуждение между ним и его народом. «Их агенты, – сказал я, – работают повсюду. Они дергают за веревки и пользуются как бессознательным орудием теми, кто обычно дает советы вашему величеству о выборе министров. Они косвенно оказывают влияние на императрицу через окружающих ее лиц, и в результате, вместо того чтобы пользоваться подобающей ей любовью, ее величество окружена недоверием и обвиняется в том, что действует в интересах Германии». Император еще раз выпрямился и сказал: «Я сам выбираю своих министров и никому не разрешаю влиять на мой выбор». – «Как же в таком случае, – осмелился я спросить, – ваше величество выбираете их?» – «Наводя справки, – ответил его величество, – о способности тех, кого я считаю наиболее подходящим для руководства делами различных министерств». – «Справки вашего величества, – снова начал я, – боюсь, не всегда увенчиваются успехом. Так, например, в числе министров находится г-н Протопопов, который – прошу простить ваше величество за мои слова – привел Россию на край гибели. Пока он будет занимать пост министра внутренних дел, не сможет возникнуть то сотрудничество между правительством и Думой, которое является существенным условием победы».

«Я избрал г-на Протопопова, – прервал меня император, – из рядов Думы с целью быть с ней в согласии, и вот какова мне награда!» – «Но, государь, – сказал я, – Дума едва ли может питать доверие к человеку, который изменил своей партии ради официального поста, который имел беседу с германским агентом в Стокгольме и который подозревается в том, что работает в пользу мира с Германией». – «Протопопов, – заявил его величество, – не германофил, и циркулирующие слухи относительно его стокгольмской беседы грубо преувеличены». – «Я незнаком, – возразил я, – с тем, что происходило во время этой беседы. Но, даже допуская, что выдвинутые против него обвинения на этот счет преувеличены, надо сказать, что он высказал заведомую неправду, заявив в печати, что виделся с упомянутым немцем по специальному требованию русского посланника в Стокгольме». Император не пытался отрицать этого.

«Видит ли ваше величество, – спросил я затем, – опасности положения и знает ли, что на революционном языке заговорили не только в Петрограде, но и по всей России?» Император сказал, что ему отлично известно, что люди позволяют себе говорить таким образом, но что я впадаю в ошибку, придавая этому слишком серьезное значение. Я ответил на это, что за неделю до убийства Распутина слышал о предстоящем покушении на его жизнь. Я счел эти слухи пустой сплетней, но тем не менее они оказались верными. Поэтому я и сейчас не могу оставаться глухим к доходящим до меня слухам об убийствах, замышляемых, как говорят, некоторыми экзальтированными личностями. А раз такие убийства начнутся, то нельзя уже сказать, где они кончатся. Несомненно, будут предприняты репрессивные меры, и Дума будет распущена. Если это случится, то я должен буду оставить всякие надежды на Россию.

«Ваше величество, – сказал я в заключение, – должны вспомнить, что народ и армия – одно целое и в случае революции можно рассчитывать лишь на небольшую часть армии для защиты династии. Отлично знаю, что посол не имеет права говорить тем языком, которым я заговорил с вашим величеством, и я должен был собрать всю свою смелость, чтобы заговорить с вами так. Я могу сослаться в свое оправдание лишь на то обстоятельство, что меня побуждают сделать это исключительно мои чувства преданности к вашему величеству и к императрице. Если бы я увидел друга, идущего темной ночью в лесу по дороге, которая, как я знаю, кончается пропастью, разве не было бы, государь, моим долгом предостеречь его от угрожающей опасности? И не такой ли мой долг – предостеречь ваше величество от пропасти, которая находится перед вами? Вы находитесь, государь, на перекрестке двух путей и должны теперь выбрать, по какому пути пойдете. Один приведет вас к победе и славному миру, другой – к революции и разрушению. Позвольте мне умолять ваше величество избрать первый путь. Сделайте это, государь, и вы обеспечите своей стране осуществление ее вековых стремлений, а себе самому – положение наиболее могущественного монарха в Европе. Но кроме всего прочего, ваше величество обеспечите безопасность тех, кто вам столь дорог, и освободитесь от всякого беспокойства за них».

Император был, видимо, тронут теплотой, вложенной мною в этот призыв, и, пожимая мне руку на прощание, он сказал: «Благодарю вас, сэр Джордж».

Княгиня Палей не любила британского посла и, сверх того, была подозрительна по натуре. После секретной встречи сэра Джорджа Бьюкенена с царем она распространяла в придворных кругах слухи, что посла встретил недружелюбный прием и посему он теперь играет ведущую роль в заговоре, имеющем цель свержения Николая. Бьюкенен в своих мемуарах отверг эти абсурдные обвинения:

«Княгиня Палей, не в пример другим моим критикам, оказала мне одну услугу, за которую я ей благодарен. Я часто пытался понять, каков же был тот мотив, который заставил меня начать русскую революцию, и она оказалась настолько любезна, что растолковала мне его. Император, оказывается, не любил меня и во время последней аудиенции заставил стоять, даже не предложив стула. И совершенно естественно, что после такого отношения я должен был попытаться совершить дворцовую революцию с целью возвести на трон великого князя Кирилла, но, сочтя, что это непрактично, оставил великого князя и занялся организацией революции снизу. До сих пор я находился под впечатлением, что, несмотря на мои откровенные высказывания, император скорее испытывал ко мне симпатию – но, как выяснилось, ошибался. Надо думать, княгиня Палей была с ним в таких близких отношениях, что его величество, вне всякого сомнения, признавался ей в симпатиях и антипатиях по отношению к послам, аккредитованным при нем. Но вот чего княгиня не знала – что бы император ни думал обо мне, я лично испытывал к нему привязанность и именно страх последствий возможной дворцовой революции заставил меня предупредить его об опасности».

В последние месяцы своего правления у царя не было недостатка в умных советчиках. Его кузен и зять великий князь Александр Михайлович в это же время дополнил рассказ Бьюкенена и своими словами. Он также остановился на ошибках Протопопова, к которому все испытывали ненависть:

«7 января 1917 года

Дорогой Ники!

4 января ты был настолько любезен, что позволил мне выразить свое мнение по определенному поводу и в то же время я должен коснуться, пусть и бегло, тех вопросов, которые волнуют нас. Я попросил разрешения говорить столь же откровенно, как на исповеди, и ты дал мне его.

Я понимаю его следующим образом: поскольку я уже сказал так много, то вынужден сказать еще больше. Скорее всего, слушая меня, ты думал: «Ему-то легко говорить, а вот каково мне, который вынужден прокладывать свой путь в этом хаосе и принимать решения по самым разным поводам, чего со всех сторон требуют от меня».

Ты должен понять, что я, как и все, кто беспокоится из-за хода событий, часто спрашивал себя, что бы сделал на твоем месте, и поэтому хочу сообщить тебе то, что подсказывает мне сердце, поскольку уверен, что оно право.

Сейчас мы имеем дело с самым опасным моментом в истории России. Вопрос стоит так: останется ли Россия великим государством, свободным, могучим и способным к развитию, или же ей придется подчиниться железному германскому кулаку? Это чувствуют все – одни умом, другие сердцем, а многие – душой, что и заставляет всех, кроме трусов и врагов своей страны, класть на алтарь Отечества и свою жизнь, и все свое имущество.

В это непростое время, когда все мы, как встарь, проходим испытание как люди в высшем смысле слова – как христиане, – некие силы в пределах России ведут тебя и, соответственно, Россию к неизбежному краху. Я хочу особо подчеркнуть – Тебя и Россию, потому что Россия не может существовать без царя, но должно помнить, что царь в одиночку не может править такой страной, как Россия. Это надо осознать раз и навсегда, потому что совершенно необходимо, дабы и министерства, и законодательные инстанции работали совместно. Я говорю о законодателях потому, что, хотя существующие органы далеки от идеала и чувства ответственности, они должны обрести его и нести груз ответственности перед народом. И нынешняя ситуация, когда ответственность вся целиком лежит на тебе одном, просто немыслима.

Чего хотят народ и общество? Очень немного: власти (я не хочу употреблять затасканные бессмысленные слова), крепкой, сильной (потому что у слабой нет авторитета) и мудрой власти, которая знает народные нужды – а также возможности жить свободно и давать свободно жить другим.

Мудрая власть должна состоять из людей, обладающих в первую очередь чистой и безупречной репутацией, либеральных и преданных принципу монархизма – но ни в коем случае не из правых или, что еще хуже, из крайне правых. Для такого типа людей «власть» значит «управление» с помощью полиции, когда общество лишено возможности свободного развития. Председатель Совета министров должен быть лицом, к которому ты испытываешь абсолютное доверие. Он подбирает всех остальных министров, за которых несет ответственность, а они в совокупности представляют единую цель, единый мозг и единую волю и в то же время все они, каждый в своей области, проводят общую политику, а не каждый свою, как сегодня. Никто из министров не обладает правом излагать тебе свое мнение на политику в целом; он должен всего лишь докладывать о положении дел в своей узкой специальной области. Тем не менее, если ты захочешь узнать его мнение по поводу общих проблем, он может выразить его, но только на заседании Кабинета министров, где ты лично будешь председательствовать. Когда министерства будут единым организмом, сомнительно, что ты услышишь противоречивые мнения, но, конечно, могут быть различные оттенки мнений – в соответствии с работами, порученными всем по отдельности, и тебе будет необходимо все их выслушать.

В принципе я против так называемых ответственных министерств, то есть ответственных перед Думой. Этого нельзя позволять. Необходимо помнить, что в нашей стране парламентская жизнь в зачаточном состоянии. Даже при самых лучших намерениях стремление к власти, известности и высокому положению будет играть главную роль, особенно если смысл парламентского режима не понят в полной мере, а зависть и другие человеческие пороки могут куда серьезнее подействовать на министров, хотя сейчас это трудно себе представить.

Председатель Совета министров, так же как и сами министры, должен быть избран из лиц, которые пользуются доверием всей страны и чья деятельность хорошо известна. Конечно, эти требования не исключают и членов Думы. Такие министры будут встречены всеобщим одобрением во всех благосклонно расположенных кругах. От них должна поступить детальная программа мер, необходимых для достижения главной цели, то есть победы над германцами. Она должна включать перечень тех реформ, которые можно предложить в настоящее время без ущерба для основной цели и которых ждет страна.

Такая программа, получив твое одобрение, будет представлена Думе и Государственному совету, которые, без сомнения, одобрят ее и окажут полную поддержку, без которой работа правительства невозможна. Затем, когда ты, получив поддержку законодателей, обретешь твердую почву под ногами и чувство, что за тебя вся страна, все действия левых элементов Думы должны быть пресечены. У меня нет сомнений, что Дума сама справится с этой задачей; а если нет, то она будет распущена и о роспуске Думы будет объявлено по всей стране.

Основной принцип заключается в том, что программа, будучи принята, ни в коем случае не может быть изменена, а правительство должно испытывать уверенность, что никакое внешнее влияние не сможет поколебать тебя и что всю свою безграничную власть ты направишь на поддержку правительства. В настоящее время мы видим совершенно противоположное положение дел. Никто из министров не знает, что может принести завтрашний день. Они все находятся в изоляции. Посторонние люди, которые вообще не пользуются доверием, назначаются на министерские посты, хотя, наверно, сами удивляются, как они на них оказались. Но поскольку, откровенно говоря, честных людей вообще не так много, у них не хватает смелости признаться, что они не годятся для тех мест, на которые назначены, и что их назначения только мешают всеобщей пользе. Их действия граничат с преступностью.

14 января 1917 года

Первую часть письма я написал в поезде, по пути в Киев. И вплоть до сегодняшнего дня был так занят, что минуты свободной не мог найти.

Сделанные тобой в последнее время назначения говорят, что ты окончательно решил вести ту внутреннюю политику, которая абсолютно противоречит желаниям твоих верных подданных. Эта политика играет на руку только левым элементам, которые смотрят на ситуацию с точки зрения «чем хуже, тем лучше». Волнения растут, даже принцип монархизма начинает шататься, и те, кто защищает идею, что Россия не может существовать без царя, теряют почву под ногами, потому что ни для кого не являются секретом факты дезорганизации и беззаконий. Такое положение не может долго существовать. Я повторяю еще раз – невозможно править страной, не обращая внимания на голос народа, не заботясь о его нуждах, не давая ему возможности высказывать свое мнение и не выказывая желания признать, что люди сами понимают, что им нужно…

Ты можешь несколькими словами, росчерком пера успокоить всех и дать стране то, что ей нужно; министерства, которые пользуются доверием, и общественные организации, у которых есть возможность расти и развиваться, пусть и под контролем – для надежности. Если бы ты пошел на это, Дума, как один человек, стеной встала бы за такое правительство; вспыхнул бы всеобщий энтузиазм; все силы нации нацелились бы на помощь фронту, и победа не заставила бы себя ждать. Больно чувствовать, что рядом нет человека, которому ты мог бы доверять, человека, который понимает положение дел, – а только те, кто всеми силами стараются занять положение, в котором они ничего не понимают.

7 февраля 1917 года

Как видишь, прошел месяц, а я так и не отправил свое письмо – я все время питал надежду, что ты пойдешь по пути, который указывают люди, глубоко преданные тебе и всем сердцем любящие Россию. Однако ход событий показывает, что твои советники ведут Россию к неизбежной гибели. И хранить молчание в этих обстоятельствах – преступление против Господа, против тебя, против России.

Общее разочарование распространяется очень быстро, и пропасть между тобой и народом становится все шире. (Когда я говорю «народ», то имею в виду тех, кто осознает потребности и нужды народа, а не простое стадо, готовое идти за тем, кто знает, как управлять толпой.) Народ любит тебя и твердо верит, что полная победа и перестройка внутренних дел возможны без каких-либо переворотов, с помощью правительства, составленного из порядочных людей, которые пользуются доверием всей страны. Без этого нет никакой надежды спасти трон и вместе с ним нашу Родину.

Посмотри, что происходит у наших союзников. Они собрали самых способных людей, не обращая внимания на их убеждения, дабы они помогали править страной. Все понимают, что в данный момент, когда на кону стоит судьба мира и когда само их существование как свободных стран зависит от успешного исхода войны, не время ни для личных чувств, ни для интересов той или иной партии. Надо делать только одно – собрать самых способных людей, дабы заниматься спасением страны, да, именно спасением, потому что стоит вопрос о самом существовании России как великого могучего государства.

По сути дела, никогда еще во всей истории Российского государства у него не было более благоприятных политических условий. На нашей стороне – и наш давний враг Англия, и наш недавний противник Япония, и все прочие государства, которые уважают нашу мощь. В то же время они являются зрителями совершенно необъяснимого зрелища полного хаоса у нас дома, который с каждым днем становится все хуже. Они видят, что руководят Россией не лучшие, а худшие элементы, что все это происходит в тот момент, когда сегодняшняя ошибка может положить конец всей нашей истории, и посему они начинают испытывать сомнения относительно нас. Они видят, что Россия не понимает своих собственных интересов и проблем, то есть не Россия, а те, кто правит ею.

Долго такая ситуация не может существовать. Ты, наверно, прочел адрес, преподнесенный тебе новгородским дворянством. Он был продиктован глубоким убеждением в существовании пропасти, на краю которой мы стоим, и заверяю тебя, что все люди, искренне преданные тебе, чувствуют то же самое.

Они полны непреходящего отчаяния, убеждаясь, что ты не хочешь слушать тех, кто понимает положение дел в России и кто советует тебе предпринять шаги по спасению из того хаоса, в котором мы находимся сегодня.

Ты, наверно, веришь, что меры, которые предпринимает правительство, выведут Россию на светлый путь, на путь к победе и полному возрождению, и считаешь, что все мы, кто придерживается иного мнения, не правы. Но чтобы проверить, просто оглянись и сравни ситуацию в России к началу войны с сегодняшней. И неужели это сравнение не убедит тебя, на чьей стороне истина?

И в заключение я хочу сказать, как бы странно это ни прозвучало, что правительство и является тем органом, который готовит революцию. Народ не хочет ее, но правительство делает все, что в его силах, дабы появлялось как можно больше недовольных, и отлично в этом преуспевает. Мы являемся свидетелями беспрецедентного зрелища революции сверху, а не снизу.

Преданный тебе

Сандро.

17 февраля 1917 года».

Великий князь Александр Михайлович искренне старался помочь царю, но другие члены царской семьи были настроены не столь благожелательно. Ветвь Владимира уже прикидывала, как заменить царя его сыном. Затем последует регентство, и эти обязанности будут возложены или на великого князя Николая, или на брата царя Михаила. В этот период как-то поздней ночью Родзянко позвонила великая княгиня из числа родственников Владимира с просьбой немедленно прийти повидаться с ней. Родзянко отложил встречу до следующего дня, поскольку справедливо предположил, что секретный разговор глубокой ночью с теми членами царской семьи, которые, как было известно, враждебно относились к царю, плохо отразится на его положении.

«Прибыв на следующий день, я встретил великую княгиню[8]8
  Речь идет о великой княгине Марии Павловне, вдове великого князя Владимира Александровича (дядя Николая II).


[Закрыть] в окружении ее сыновей, словно собрался семейный совет. Все они очень сердечно встретили меня, и не было сказано ни единого слова по поводу «спешного дела». Наконец мы прошли в будуар великой княгини, но разговор продолжал вертеться вокруг каких-то банальных тем. Кирилл Владимирович, повернувшись к своей матери, сказал:

– Почему бы тебе не объяснить?

И тут великая княгиня завела разговор об общем положении дел, о некомпетентности правительства, о Протопопове и императрице. Говоря о ней, она все больше и больше возбуждалась, упоминала о ее порочном влиянии, о вмешательстве во все и вся. Она сказала, что императрица ведет страну к краху, что она – причина той опасности, которая угрожает императору и всем остальным членам царской семьи; что такое положение дел терпеть больше нельзя и его необходимо изменить… что-то необходимо предпринять, устранить, убрать…

Желая более точно понять, к чему она клонит, я спросил:

– Что вы имеете в виду, говоря «устранить»?

– Ну, я не знаю… Надо предпринять какую-то попытку… Дума должна что-то сделать… Ее необходимо уничтожить…

– Кого?

– Императрицу.

– Ваше высочество, – сказал я, – разрешите мне считать, что этот разговор никогда не имел места, потому что если вы обращаетесь ко мне как к председателю Думы, то присяга на верность обязывает тут же явиться к его императорскому величеству и сообщить ему, что великая княгиня Мария Павловна объявила мне – императрица должна быть устранена».

Вскоре вялые попытки великих князей сместить царя были решительно сметены порывом толпы. В марте 1917 года Николай был вынужден отречься от престола.