Текст книги "Американская фантастика. Том 14. Антология научно-фантастических рассказов"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Роберт Энсон Хайнлайн,Гордон Руперт Диксон,Теодор Гамильтон Старджон,Роберт Франклин Янг,Джеймс Ганн,Теодор Л. Томас,Уильям Моррисон,Роберт Крэйн,Кит Рид
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Но когда на эту тему заговорил робосел, осталась одна только мысль о дешевом балагане, которому требуется что-нибудь броское, зазывное, чтобы привлекать публику.

– В твою задачу вовсе не входит найти Аквина. Ты должен лишь доложить что нашел его. И тогда твой временами непогрешимый друг сможет с относительно чистой совестью канонизировать его объявив о новом чуде после чего многие обратятся в веру, а вера уже обращенных укрепится сильнее прежнего. Кто в эти дни нелегких путешествий отправится в паломничество и обнаружит что святого Аквина нет как нет и Бога.

– Вера не может строиться на лжи, – сказал Фома.

– Да, – произнес робосел. – И я не имею в виду да с точкой Я имею в виду да с вопросительным знаком произнесенное ироническим тоном. Подобные речевые трудности наверняка не беспокоили того единственного совершенного…

Он замолчал на середине предложения, но, прежде чем Фома успел возразить, робосел продолжил:

– Разве имеет значение какие маленькие неправды приводят людей в лоно церкви если поверив они как ты думаешь вступают в общение с великими истинами. Важно твое сообщение а не сама находка. Мне-то все ни по чем а вот ты устал очень устал у тебя все болит от долгого сидения в непривычной позе ведь даже при том что я стараюсь двигаться ровно седока немного трясет а тряска станет еще хуже когда мы начнем подъем и мне придется изменить длину ног соответственно крутизне склона. Остаток пути тебе будет вдвойне неудобнее. И тот факт что ты не пытаешься перебить меня свидетельствует что ты склонен согласиться. Ты знаешь что самое разумное это для начала устроиться спать прямо здесь а утром отправиться в обратный путь или что еще лучше отдохнуть тут дня два чтобы твое отсутствие выглядело более убедительно. А потом ты сделаешь свое сообщение и…

В каком-то дальнем углу засыпающего сознания Фомы пронеслось: “Иисус, Мария, Иосиф!”, и постепенно оттуда просочилось понимание, что этот абсолютно монотонный голос обладает превосходным гипнотическим действием.

– Retro me, Satanas! [9]9
  – Изыди, Сатана! (лат.)


[Закрыть]– воскликнул он громко, потом добавил: – Вперед! В гору! Это приказ, и ты должен ему подчиниться!

– Я подчиняюсь, – сказал робосел. – Но что ты изрек перед приказом.

– Прошу прощения, – ответил Фома. – Наверно, пора уже обучать тебя латыни.

Маленькая горная деревушка, куда они добрались под утро, не подходила под определение настоящей “обитаемой зоны”, достойной охраны и системы пропусков, Но оказалось, что там все-таки есть постоялый двор.

Фома слез с робосла и тут только почувствовал, что у него действительно “все болит”, но решил не показывать виду. Ему очень не хотелось, чтобы обладатель усиленного пси-фактора мог подумать с удовлетворением: “Вот. Говорил же я тебе”.

В таверне прислуживала молодая женщина из марсианско-американских полукровок. Комбинация из развитой грудной клетки, характерной для марсиан, с развитой американской грудью производила впечатление весьма эффектное. На ее губах играла улыбка – пожалуй, даже более дружелюбная, чем вправе рассчитывать незнакомец. От нее прямо-таки веяло готовностью обслужить не только вполне сносной пищей, но и любыми сведениями о жизни маленького горного поселка.

Однако она никак не отреагировала, когда Фома якобы ненароком сложил два ножа крест-накрест.

Прогуливаясь после завтрака, он то и дело вспоминал ее грудь – разумеется, лишь как символ, свидетельство удивительного происхождения этой женщины. Ведь разве не служит проявлением заботы Господа о своих творениях тот замечательный факт, что обе расы, невероятно долго разделенные космической бездной, оказались способны к произведению общего потомства?

Впрочем, оставался и другой факт: потомки смешанных браков – вроде этой девушки в таверне – уже не могли иметь детей ни от той, ни от другой расы, чем с немалой для себя выгодой пользовались гнусные межпланетные предприниматели. Хотя все это тоже, возможно, имеет свое предназначение в великом божественном плане…

Тут он вспомнил, что еще не произнес утреннюю молитву.

К робослу, оставленному у входа на постоялый двор, Фома вернулся только вечером. Он в общем-то и не ожидал узнать что-то значительное в первый же день, но тем не менее отсутствие результатов разочаровало его сверх всякой меры. Чудеса должны свершаться быстрее.

Он неплохо знал эти маленькие отсталые деревушки, где селились либо люди бесполезные для Тех-нархии, либо те, кому она не по душе. Высокоразвитая цивилизация Технархической Империи на всех трех планетах существовала лишь в разбросанных тут и там метропотисах, расположенных неподалеку от крупных космопортов. На прочих территориях – за исключением зон полного разрушения – вели примитивное существование потомки бродяг, недоумков и всякого рода возмутителей спокойствия, некогда осевших в маленьких деревушках, куда, случалось, годами не заглядывали контролеры лояльности Хотя о любом технологическом новшестве в таком вот поселении они каким-то образом (Фома начал подозревать, что здесь дело не обходится без усиленного пси-фактора) узнавали сразу и налетали тучами.

За весь день ему довелось переговорить со многими людьми – и с глупыми, и с ленивыми, и с умными, но озлобленными. Но он так и не встретил ни одного, кто отреагировал бы на его тайные знаки и кому он не побоялся бы задать вопрос об Аквине.

– Удачный день, – произнес робосел. – Вопросительный знак.

– Я не уверен, что тебе стоит разговаривать со мной, где нас могут услышать, – ответил Фома немного раздраженно. – Сомневаюсь, что в этой деревне знают о существовании говорящих роботов.

– Значит пора им узнать. Но если тебя это смущает можешь приказать мне чтобы я умолк.

– Я устал, – сказал Фома. – Устал так, что мне уже не до смущения. И в ответ на твой вопросительный знак могу сказать: “Нет, совсем неудачный. Восклицательный знак”.

– Значит сегодня вечером мы отправимся назад, – произнес робосел.

– Надеюсь, тут имелся в виду вопросительный знак. На что я могу ответить… – Фома немного замялся. – Только “нет”. И в любом случае я думаю, что мы должны переночевать здесь. Люди, собираясь по вечерам в тавернах, любят поболтать, и кто знает, может быть, мне еще повезет…

– Ха-ха, – отозвался робосел.

– Это смех? – спросил Фома.

– Мне хотелось показать что я оценил юмор и двусмысленность в твоей последней реплике.

– Двусмысленность?

– Ну да. Я тоже заметил прислугу в таверне. По человеческим меркам она весьма привлекательна и возможно тебе действительно повезет.

– Послушай-ка. Ты прекрасно понимаешь, что я не имел в виду ничего такого. Ты знаешь, что я… – Фома прикусил язык, не решившись произнести “священник” вслух.

– Вот именно и тебе хорошо известно что вопрос о целибате священнослужителя это скорее дисциплинарное положение нежели требование доктрины. Священники других церквей например византийской и англиканской освобождены от обета безбрачия хотя они и подчиняются твоему папе. Да и в истории римско-католической церкви были периоды когда этот обет не воспринимался всерьез даже священниками самого высокого ранга. Ты устал тебе требуется отдохновение как для тела так и для души тебе нужно тепло уют нужен. Разве не сказано в Притчах Соломоновых: “…груди ее да упоявают тебя во всякое время, любовью ее услаждайся постоянно”.

– Черт бы тебя побрал! – неожиданно для себя воскликнул Фома. – Немедленно прекрати, а то ты еще доберешься до Песни Песней Соломона. А это, как по крайней мере меня учили в семинарии, чистая аллегория любви Христа к своей церкви.

– Видишь как нестоек как по-человечески слаб ты, – сказал робосел. – Я всего лишь робот заставил тебя изречь богохульство.

– Distinguo. [10]10
  Различай (лат.).


[Закрыть]Я сказал “черт”, а это вовсе не значит, что я помянул имя моегоГоспода всуе, – самодовольно парировал Фома и прошел в таверну. Впрочем, удовлетворение от победы в словесной перепалке быстро прошло, уступив место удивлению: сколько же различной информации заложили в это механическое чудо!

Однако то, что произошло позже вечером, Фоме так и не удалось восстановить в памяти с абсолютной ясностью.

Без сомнения, он выпил грубого местного вина лишь потому, что испытывал раздражение. И без сомнения, оно подействовало на него так быстро и таким неожиданным образом, потому что он все еще не оправился от усталости.

Дальше в памяти остались лишь отдельные фрагменты воспоминаний. Например, о том, как он опрокинул бокал с вином на себя, а потом подумал: “Как хорошо, что церковные одеяния запрещены! Никто не узнает о позоре, постигшем священнослужителя”. Или о том, как он сначала вслушивался в довольно фривольный текст “Скафандра на двоих”, а затем, перекрыв пение своим зычным голосом, принялся декламировать отрывки из Песни Песней на латыни.

Один такой фрагмент воспоминаний так и остался для него загадкой. Было ли это в действительности, или ему пригрезилось, но он почему-то помнил аромат мягких губ и волнующую податливость марсианско-американской плоти в его руке. При всем своем желании Фома не мог сказать с уверенностью, помнит ли он реальные события или вызванную Астартой и одурманившую его фантазию.

Точно так же Фома не помнил, какой из его тайных знаков, адресованных посетителям таверны, был выполнен столь открыто и неуклюже, что кто-то вдруг радостно заорал: “Боже, и здесь эти проклятые христианские собаки!” Он еще подумал тогда с удивлением, что даже люди, менее всего склонные верить в Бога, выражают свои резкие чувства, обращаясь ко Всевышнему… А потом началась пытка.

Фома не помнил, касались ли его губ мягкие губы, но насчет кулаков никаких сомнений у него не было. Он не помнил, в самом ли деле его пальцы ласкали женскую грудь, но то, что по ним топтались каблуками, память сохранила отлично. Он хорошо запомнил лицо громко смеющегося человека, который ударил его стулом и сломал ему два ребра. Или другое лицо, залитое вином из занесенной над головой бутылки, а потом отсветы свечей на самой бутылке, когда ее с размаху опустили ему на голову…

После этого Фома помнил только канаву, утро и холод. Холод особенно давал себя знать, потому что с него содрали всю одежду, а кое-где ободрали и кожу. Он не мог даже пошевельнуться – просто лежал и смотрел.

Смотрел и видел, как они проходят мимо. Ге, с кем он разговаривал днем раньше, вполне дружелюбные несколько часов назад жители деревушки. Замечая его взгляд, они тут же отворачивались. Прошла мимо и женщина из таверны – та даже не посмотрела в его сторону: она и так знала, что он в канаве.

Робосел куда-то запропастился. Фома пытался призвать его мысленно, надеясь на пси-фактор, но безрезультатно.

Потом на дороге появился человек, которого Фома прежде не видел. Этот ощупывал пальцами длинный ряд пуговиц на пальто – одна большая и десять маленьких – и беззвучно шевелил губами.

Человек посмотрел в сторону канавы, потом замер, огляделся. В этот момент где-то совсем недалеко раздался взрыв смеха, и христианин торопливо пошел дальше, набожно перебирая четки.

Фома закрыл глаза.

Открыл он их уже в маленькой чистой комнате. Взгляд его скользнул по грубым деревянным стенам, перебрался на укрывающие его грубые, но чистые и теплые одеяла, потом наткнулся на улыбающееся худое темное лицо склонившегося над ним человека.

– Уже лучше? – спросил тот низким голосом. – Я знаю, вы хотите спросить: “Где я?” – и думаете, что вопрос прозвучит глупо. Однако вы на постоялом дворе. Это единственная хорошая комната.

– Я не могу позволить себе такую… – начал было Фома, но вспомнил, что теперь он не может позволить себе вообще ничего: когда его раздели, с одеждой исчезли и те несколько кредитов, что хранились у него на самый крайний случай.

– Не беспокойтесь. Пока плачу я, – произнес человек. – Может быть, вы хотите подкрепиться?

– Если только немного соленой рыбы… – ответил Фома и спустя минуту заснул.

Когда он очнулся в следующий раз, у постели стояла чашка горячего кофе. Настоящего, как он тут же обнаружил. И снова послышался рядом низкий голос:

– Сандвичи. Сегодня в таверне больше ничего нет.

Только уминая второй сандвич, Фома заметил, что это копченый болотный кабанчик, одно из его любимых мясных блюд. Он доел второй сандвич уже не так торопливо и потянулся за третьим, когда незнакомец с темным лицом сказал:

– Может быть, пока хватит. Остальные – позже.

Фома указал рукой на тарелку.

– А вы не присоединитесь?

– Нет, спасибо. Они все с мясом кабанчика.

В голове у Фомы, перегоняя друг друга, понеслись путаные мысли. Венерианский болотный кабанчик – животное, кажется, жвачное… И копыта у него нераздвоенные. Он попытался вспомнить то, что ему было когда-то известно о Моисеевых диетических законах… Кажется, это в Левите…

– Трефное, – произнес человек, словно откликаясь на его мысли.

– Прошу прощения?

– Не кошерное.

Фома сдвинул брови.

– Вы признаете передо мной, что вы правоверный иудей? Откуда вы знаете, что мне можно верить? Вдруг я контролер лояльности?

– О, я доверяю вам. Когда я принес вас сюда, вы были очень больны. Прислугу я отослал, потому что не хотел… Они могли услышать, как вы бредите… святой отец.

– Я… – произнес Фома, борясь с собой, – я не заслуживаю вашей помощи. Я был пьян и опозорил себя и свою церковь. А лежа в канаве, я даже не подумал о том, что нужно молиться. Все свои надежды я возложил – помоги мне Бог – на усиленный пси-фактор робосла.

– Но Бог помог вам, – напомнил иудей. – Вернее, позволил мне оказать помощь.

– А они все прошли мимо… – простонал Фома. – Даже тот, что перебирал четки. Он тоже прошел мимо. А затем появились вы… Добрый самаритянин.

– Поверьте, – сказал иудей, криво улыбаясь, – на самаритянина я похожу меньше всего… Однако теперь вам надо снова поспать. Я постараюсь разыскать вашего робосла… и еще кое-что.

Он вышел из комнаты, прежде чем Фома успел спросить, что тот имеет в виду.

Позже днем старый иудей – как выяснилось, его звали Авраам – сообщил, что робосел спрятан за домом на постоялом дворе и укрыт от непогоды. Очевидно, у того хватило ума не пугать незнакомого человека, вступая с ним в разговор.

И только на следующий день Авраам рассказал ему о “кое-чем еще”.

– Поверьте, святой отец, – сказал он мягко, – после того как я просидел у вашей постели столь долгое время, мне известно практически все и о вас, и о цели вашего путешествия. Здесь есть несколько христиан: я их знаю, и они меня тоже. Мы доверяем друг другу. Может, евреев все еще недолюбливают, но, слава Всевышнему, среди тех, кто поклоняется одному Богу, подобных чувств уже не возникает. Я рассказал им о вас, и один из них, – добавил он с улыбкой, – густо покраснел.

– Господь простил его, – сказал Фома. – Там неподалеку еще оставались люди, те самые, что на меня напали. Вправе ли я был ожидать, что он рискнет своей жизнью ради моей?

– Я, кажется, припоминаю, что именно этого ожидал ваш мессия. Однако чего уж тут говорить? Теперь, когда им известно, кто вы на самом деле, они хотят помочь. Смотрите – они дали мне карту. Тут отмечена тропа, довольно крутая и опасная… Хорошо, что у вас есть робосел. Они просили только об одной услуге: не согласитесь ли вы на обратном пути исповедать их и отслужить мессу? Здесь неподалеку есть пещера, где все вы будете в безопасности.

– Конечно же. Но эти ваши друзья… Они сказали вам про Аквина?

Авраам помолчал некоторое время, потом медленно произнес:

– Да…

– И что же?

– Поверьте, друг мой, я не знаю. Возможно, это действительно чудо. Оно помогает им хранить веру. Моя собственная вера долгое время жила на чудесах трехтысячелетней давности. Если бы мне самому довелось слышать Аквина…

– Вы не возражаете, если я помолюсь за вас? Я имею в виду католическую молитву…

– Молитесь на здоровье, святой отец, – улыбнулся Авраам.

Забираясь в седло, Фома охал от боли – напоминали о себе еще не зажившие ребра. Робосел терпеливо ждал, пока он найдет по карте нужные координаты и введет их в компьютер. И только когда они отъехали от деревни на довольно значительное расстояние, робосел заговорил:

– Ну теперь тебе точно ничего не угрожает.

– Что ты имеешь в виду?

– Как только мы спустимся в долину сразу разыщи контролера и заложи иудея. С этого дня ты будешь зарегистрирован у них как верный слуга Технархии но из приверженцев твоей веры никто не пострадает.

– Что-то ты сегодня не в ударе, сатана, – фыркнул Фома. – Подобное предложение не искушает меня нисколько. Это просто немыслимо.

– Лучше всего у меня получилось с грудями разве нет. Еще твой Господь сказал: “дух бодр, плоть же немощна”.

– А сейчас плоть слаба даже для искушений плоти, – сказал Фома. – Так что ты зря стараешься.

Дальше они двигались вверх по склону молча. Тропа, обозначенная координатами, постоянно сворачивала и петляла – очевидно, специально, чтобы запутать любого контролера, которому случится забрести в эту глушь.

Неожиданно робосел свернул и бросился в густой кустарник. Фома оторвался от четок (на пальто, одолженном христианином, который прошел мимо, когда он лежал в канаве) и испуганно вскрикнул.

– Такие заложены координаты, – коротко сообщил ему робосел.

Некоторое время Фома чувствовал себя словно герой детской считалочки, который свалился в заросли куманики и выколол себе оба глаза, но вскоре кустарник остался позади, и они оказались в узкой расселине с влажными каменными стенами, где даже робосел продвигался осторожно, с трудом подыскивая, куда бы ступить.

А потом расселина привела их в пещеру метров десяти диаметром и метра четыре высотой, где на грубом каменном постаменте лежало нетленное тело человека.

Фома сполз с седла, застонав, когда ребра отозвались острой болью, но сразу же упал на колени и безмолвно возблагодарил Господа. Улыбаясь робослу, он искренне надеялся, что пси-фактор поможет тому уловить в его улыбке и сочувствие, и триумф.

Однако спустя несколько секунд, когда Фома приблизился к телу, на его лице отразились сомнения.

– В прежние времена в разбирательствах при канонизации святых всегда участвовал человек, называвшийся “адвокатом дьявола”, – сказал Фома не то себе, не то робослу, – и в его обязанности входило всячески подвергать сомнениям любые доводы в пользу святого.

– Ты Фома просто создан для этой роли, – откликнулся робосел.

– Если бы мне выпала такая обязанность, – пробормотал Фома, – я бы первым делом задумался о пещере. Некоторые из них обладают странным свойством предохранять тела от разложения, мумифицируя их и…

Робосел подошел вплотную к постаменту.

– Не волнуйся. Это тело не мумифицировано.

– И это тебе тоже подсказал твой пси-фактор? – спросил с улыбкой Фома.

– Нет, – ответил робосел, – но я покажу тебе почему Аквин не мог мумифицироваться.

Подняв суставчатую переднюю ногу, он с силой ударил копытом по руке Аквина. При виде такого святотатства Фома вскричал от ужаса… затем пристально вгляделся в раздавленную плоть.

Он не увидел ни крови, ни бальзамирующей жидкости, ни посиневших мышц – лишь разорванную тонкую кожу, а под ней сложное переплетение пластиковых трубочек и проволочек.

Молчание тянулось долго. Наконец робосел сказал:

– Ты должен был узнать об этом. Но только ты один.

– И все это время, – слабым голосом произнес Фома, – святой, которого я искал, был всего лишь твоей мечтой, единственным непогрешимым роботом в человеческом обличье.

– Его создатель умер и секрет изготовления был утерян, – добавил робосел. – Но мы без сомнения откроем его вновь.

– Все – впустую! – продолжал свое Фома. – Хуже того! Так называемое чудо оказалось творением Технарии!

– Когда Аквин умер, – монотонно говорил робосел, – и умер нужно поставить в кавычки это произошло из-за каких-то механических неполадок. Он не решился на починку из боязни открыть людям свою природу. Но этого не должен знать никто кроме тебя. В своем отчете ты разумеется сообщишь что нашел тело Аквина неповрежденное и нетленное. Это правда и ничего кроме правды, а если это и не вся правда целиком то кому какое дело. Пусть твой непогрешимый друг воспользуется этим сообщением и уверяю тебя он будет благодарен.

– Святой дух, милости прошу и мудрости, – пробормотал Фома.

– Твоя миссия выполнена с успехом и теперь мы вернемся. Церковь вырастет и окрепнет, а твой Бог обретет множество новых верующих чтобы петь святые гимны для его несуществующих ушей.

– Будь ты проклят! – воскликнул Фома. – И обладай ты душой, это было бы самое настоящее проклятье!

– Ты уверен что у меня нет души, – сказал робосел. – Вопросительный знак.

– Я знаю, кто ты на самом деле. Ты – воплощение дьявола, бродящего по земле и жаждущего уничтожения рода человеческого! Ты – нечисть, крадущаяся во тьме! Чисто функциональный робот, созданный и запрограммированный, чтобы искусить меня, и лента с данными, в тебя заложенная, это насквозь лживая лента!

– Не искусить, – ответил робосел. – И не уничтожить. Спасти тебя и направить. Наши лучшие вычислители доказали что ты с вероятностью в 51,5 процента станешь в течение следующих двадцати лет папой. Если я смогу научить тебя мудрости и практичности вероятность этого исхода поднимется до 97,2 процента что очень близко к полной уверенности. Разве ты не хочешь видеть церковь такой какой ее мог бы сделать ты. Сообщив о неудаче, ты потеряешь расположение своего друга, который ты сам признавал, отнюдь не непогрешим в большинстве случаев. Ты лишишься преимуществ контакта с папой и своей позиции которая может со временем принести тебе красную кардинальскую шапочку хотя возможно тебе никогда не доведется носить ее открыто пока существует Технария а после…

– Стоп! – закричал Фома. Его глаза сверкали, а лицо светилось внутренним огнем, чего до сих пор за ним не отмечал даже пси-фактор. – Все наоборот! Разве ты не понимаешь? Это триумф! Блестящее завершение поисков!

Робосел провел суставчатой ногой по искалеченной руке Аквина.

– Это. Вопросительный знак.

– Именно. Это твоя мечта. Твой идеал совершенства. И что же из него вышло? Этот совершенно логичный мозг – универсальный мозг в отличие от твоего, специализированного – знал, что он создан человеком, а его логические построения привели к вере в то, что человек создан Богом. И он осознал свой долг перед его творцом, человеком, и перед творцом человека, Богом. Этот долг – обращать людей в веру к вящей славе Господней. И он обращал – чистой силой своего совершенного разума… Теперь я понимаю, откуда пошло имя Аквин. Мы знали святого Фому Аквинского, безупречного логиста нашей церкви. Его писания утеряны, но они наверняка существуют где-то, и мы еще сможем найти хотя бы один экземпляр. Мы сможем обучить нашу молодежь, чтобы она развила его учения дальше. Слишком долго мы полагались только на веру, но время одной веры прошло. Мы должны призвать на помощь логику, разум, и Аквин показал нам, что совершенный разум может привести только к Богу!

– Тогда тем более необходимо увеличить твои шансы на папство ибо только так ты сумеешь реализовать эту программу. Садись в седло и мы отправимся назад а по дороге я научу тебя кое-каким приемам которые помогут тебе увеличить шансы…

– Нет, – сказал Фома. – Я не святой Павел, я не настолько силен Он мог позволить себе хвалиться своими немощами и ликовать, когда ему был дан ангел сатаны, чтобы удручать его. Но не я. Я лучше помолюсь Спасителю. Не введи в искушение… Я ведь немного себя знаю. Слаб я и полон сомнений, а ты очень хитер. Уходи. Я сам найду дорогу назад.

– Ты не здоров. У тебя сломаны ребра и тебе больно. Ты никогда не доберешься назад сам тебе нужна моя помощь. Если хочешь можешь приказать мне замолчать. Для церкви крайне важно чтобы ты вернулся к папе со своим сообщением ты не можешь ставить себя выше церкви.

– Прочь! – выкрикнул Фома. – Отправляйся назад к своему Никодиму… или Иуде! Это приказ! Повинуйся!

– Неужели ты в самом деле думаешь что я запрограммирован подчиняться твоим приказам. Я подожду в деревне доберись хотя бы туда и ты возликуешь едва только увидев меня.

Ноги робосла зацокали по каменному проходу. Вскоре эти звуки растаяли вдали, и Фома упал на колени перед телом существа, которого в мыслях он уже называл святым Аквином-Роботом.

Сломанные ребра болели невыносимо. Пробираться к деревне в одиночку будет, конечно, ужасно…

Молитвы Фомы возносились к небу, словно облака благовоний, и были они столь же бесформенны. Но сквозь все его мысли пробивался крик отца бесноватого юноши в Филиппах: “Верую, Господи! Помоги моему неверию”.