Текст книги "Американская фантастика. Том 14. Антология научно-фантастических рассказов"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Роберт Энсон Хайнлайн,Гордон Руперт Диксон,Теодор Гамильтон Старджон,Роберт Франклин Янг,Джеймс Ганн,Теодор Л. Томас,Уильям Моррисон,Роберт Крэйн,Кит Рид
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

– Но почему же вы раньше ничего не сказали?

– Ну, прежде всего потому, что мне дорога моя шкура. Я мог бы сказать – репутация, но “шкура” будет точнее. Я подписал контракт на работу в качестве личного врача. Ему действительно нужен был обычный земной врач – это тоже своего рода маскировка. Но лечил я его в основном по телефону и, как я теперь понимаю, больше для отвода глаз. Мне звонили от него и сообщали симптомы, я осторожно предлагал диагноз и назначал лечение. Вскоре мне снова звонили и сообщали, что больному стало лучше, и на этом все кончалось. Да что там, мне даже приносили на анализ кровь, мочу и тому подобное, и я их исследовал. Конечно, мне и в голову не приходило, что они не имели никакого отношения к старику, равно как и тот труп, об осмотре которого медицинский эксперт только что подписал протокол.

– Какой еще труп?

Карл пожал плечами:

– Ему все было доступно и дозволено.

– Значит, медицинский эксперт осматривал не его? – Уилер показал рукой на гроб.

– Конечно, нет. У печи есть, как видите, задние дверцы. Фокус здесь простой. Этот гроб был в печи. А двойник – бог его знает откуда он появился, только я тут ни при чем, клянусь вам, – лежал с той стороны в гробу в ожидании медицинского эксперта. Когда мы там нажали кнопку, ток в печи выключился, гроб с двойником вкатился в печь, а этот был вытолкнут из печи да еще полит водой. Я имел личные, строго секретные инструкции, они касались как Эпстайна, так и самого босса. Мне было предписано после осмотра тела экспертом и кремации двойника вернуться сюда одному через час, убедившись, что никто за мной не следит, и нажать вторую кнопку с задней стороны печи, чтобы отправить второй гроб на кремацию. Мне было запрещено задавать вопросы, предпринимать какие-либо исследования и тем более кому-либо сообщать об этом, что, впрочем, типично для многих его распоряжений и также не поддавалось объяснению. – Он неожиданно рассмеялся. – Вы знаете, почему старик и Эпстайн тоже никогда никому не подавали руки? Вы, наверное, этого не замечали?

– Я полагал, что он просто боится заразы.

– Нормальная температура его тела была сорок семь градусов.

Уилер потрогал одну свою руку другой и ничего не сказал.

Когда Карл почувствовал, что молчание уже достаточно сгустилось, он весело спросил:

– Ну, босс, что мы будем делать дальше?

Кливленд Уилер медленно перевел взгляд с гроба на Карла, как бы с трудом отрываясь мыслями от покойника.

– Как вы меня назвали?

– А, это просто фигура речи, – улыбаясь, сказал Карл. – Я ведь, по существу, работаю на компанию, а компания – это вы. Приказы, которые я получил, будут выполнены до конца, когда я нажму эту кнопку. Других распоряжений у меня нет. Так что решать вам.

– Вы имеете в виду его? Что нам делать с ним? – переспросил Уилер, снова переведя взгляд на гроб.

– Да, именно. Либо мы его сейчас сожжем и обо всем забудем, либо вызовем сюда все правление и батальон ученых. Или перепугаем до смерти все население Земли – для этого достаточно просто вызвать сюда репортеров. Вот это и надо вам решить. Меня лично тревожат более широкие проблемы.

– Да?

– Зачем он здесь появился? Что успел сделать? Чего добивался?..

– Продолжайте, пожалуйста, – сказал Уилер, и в его голосе впервые прозвучало нечто похожее на неуверенность. – У вас было хоть немного времени обдумать все это, а я… – И он беспомощно развел руками.

– Я вас вполне понимаю, – мягко сказал Карл. – До этого момента я выступал наподобие платного лектора. Не собираюсь приводить вас в смущение комплиментами, но скажу: вряд ли найдется другой человек на свете, который смог бы проглотить все это так спокойно, как вы… Итак, что же дальше? В математике есть метод построения графиков. Вы ставите в системе координат точку, отмечая этим значение определенной величины. Когда вы получаете другие значения, вы ставите вторую точку, затем третью. Располагая тремя точками и соединив их между собой линией, мы можем построить отрезок кривой. Лучше, конечно, когда точек больше, но трех уже достаточно. Построенная нами кривая обладает определенными характеристиками, и мы вправе продлить ее несколько дальше в предположении, что последующие данные подтвердят правильность нашего прогноза.

– Экстраполяция.

– Совершенно верно. Так вот, по оси иксбудем откладывать рост богатства нашего покойного босса, а по оси игрек —время. Кривая, которую мы получим, характеризует рост его богатства во времени, то есть рост его влияния.

– Она получится весьма крутой.

– Да, ведь прошло больше тридцати лет, – ответил Карл. – А теперь на этот график наложим другую кривую: изменения в состоянии среды обитания человека за те же тридцать лет. – Он поднял руку, как бы предупреждая возражение. – Нет, я не буду читать вам лекцию по экологии. Назовем это просто изменениями. Скажем так: повышение средней температуры в результате накопления углекислого газа в атмосфере и так называемого тепличного эффекта. Вычертим кривую. Содержание тяжелых металлов, ртути и лития в органических тканях. Еще одна кривая. Затем построим кривые по хлористым углеводородам, по разрастанию водорослей под воздействием фосфатов, по частотности сердечно-сосудистых заболеваний… и наложим все эти кривые на тот же график.

– Я вижу, куда вы клоните, но такие статистические упражнения требуют осторожности. Не то, чего доброго, можно обнаружить зависимость роста дорожных происшествий от увеличения потребления алюминиевых банок и детских булавок с пластиковыми головками.

– Сколько угодно. Но я, кажется, избежал этой ловушки. Я просто хочу найти логичные ответы на два вопроса. Мне хочется найти объяснение некой весьма нелогичной ситуации. Первый вопрос такой: если все перемены на нашей планете – результат беспечности, то есть явления более или менее стихийного, почему же тогда беспечность идет обязательно во вред, а не на пользу среде, окружающей нас? Нет, нет, я обещал – никаких лекций по экологии! Спрошу иначе: почему вся эта беспечность помогает не сохранению среды, а именно переменам в ней? Теперь второй вопрос: каково направление этих перемен? Вы, конечно, читали абстрактные мудрствования насчет “планетарной инженерии” – переделки других планет, чтобы приспособить их для жизни людей. А если предположить, что нашу Землю другие существа пытаются приспособить для себя? Скажем, им нужно больше воды и они хотят растопить полярные ледовые массивы с помощью тепличного эффекта? Хотят увеличить содержание окислов серы и уничтожить все формы морской жизни – от планктона до китов? Сократить численность человечества с помощью рака, эмфиземы легких, инфарктов и даже войн?

Оба, не сговариваясь, взглянули на безжизненное лицо лежавшего в гробу.

– Прикиньте только, – тихо сказал Карл, – чем он занимался: уголь, нефть, нефтехимия, пищевая промышленность, рекламное дело – все это либо само изменяет среду, либо помогает тем, кто ее изменяет…

– Я вижу, вы не очень-то и вините его за это.

– Конечно. У него нашлись миллионы добровольных помощников.

– Но вы же не думаете, что он хотел искалечить целую планету только ради того, чтобы ему, ему одному, было удобно жить на ней?

– Нет, не думаю. Тут мы подошли к главному, о чем я хочу сказать. Я не знаю, есть ли на Земле еще такие существа, как он и Эпстайн, но могу предположить: если происходящие сейчас перемены продолжатся и даже ускорятся, то мы можем ждать множество таких гостей.

– Чего же вы хотите? – спросил Уилер. – Мобилизовать человечество на борьбу против захватчиков?

– Ничего подобного. Я бы только медленно и без шумихи дал обратный ход всем переменам. Если наша планета в своем естественном состоянии непригодна для них, я постарался бы и сохранить ее такой. Не думаю, что нам придется изгонять их. Они просто не придут…

– Или попробуют добиться своего другим путем.

– Вряд ли, – сказал Карл. – Если бы они надеялись, что эскадры космических кораблей и всякие там супербомбы помогут им, они бы так и сделали. Нет, у них свой метод, и, если он у нас не привел к успеху, они будут искать другую планету.

Уилер принялся сосредоточенно пощипывать нижнюю губу.

– Для этого ведь не так много нужно: ясное понимание цели, побольше денег и умная голова, чтобы с толком и прибылью пустить их в дело. Если понадобится, они даже могут выстроить жизнь любого человека по определенному сценарию и тем самым сформировать именно такую личность, какая им нужна.

И, не дав Уилеру ответить, Карл поднял кверху скальпель.

– Я попрошу вас сделать для меня одну вещь, – сказал он резко, с совсем иной, повелительной интонацией, типичной скорее для Уилера. – Я хочу, чтобы это сделали вы, потому что мне противно, черт побери, оставаться единственным человеком на свете, на чью долю выпало такое.

Наклонившись над изголовьем, он сделал поперечный разрез по верхней границе лба трупа от виска до виска. Затем, упершись локтями в боковые стенки гроба и сжав скальпель обеими руками, проделал надрез от середины лба по переносице, носу, губам и подбородку до самого горла.

Распрямившись, он приказал:

– Положите руки на его щеки.

Уилер нахмурился на мгновение, помедлил – с ним уже давненько никто так не разговаривал! – и повиновался.

– Теперь прижмите ладони и сдвиньте руки.

Надрез слегка расширился, и вдруг кожа под руками подалась и легко соскользнула вниз. От неожиданности Уилер чуть не упал грудью на гроб, и лицо его оказалось в нескольких дюймах от страшного освежеванного лица трупа.

Подобно легким и почкам, глаза тоже сливались в один глаз, немного суженный посередине. Зрачок был овальный: длинная ось овала шла поперек. Кожа была бледно-лавандового цвета, сосуды на ней желтые, на месте носа – дыра с лохматыми краями. Рот имел округленную форму, зубы неровные, беспорядочно расположенные, подбородок едва выделялся.

Уилер, не шевелясь, зажмурился; прошла секунда, другая, пока он наконец отважился раскрыть глаза. Карл в два прыжка обогнул гроб и одной рукой подхватил Уилера под грудь. Уилер на мгновение тяжело повис на его руке, но тут же распрямился и отбросил руку.

– Вам не надо было заставлять меня это делать.

– Нет, надо было, – сказал Карл. – Вам хотелось бы быть единственным человеком на свете, который испытал все это и не мог бы даже никому рассказать?

И тут Уилер смог даже расхохотаться. А потом, оборвав смех, сказал:

– Нажмите эту кнопку.

– Давайте крышку.

Уилер послушно принес крышку, и они закрыли гроб.

Карл нажал кнопку, и гроб плавно скользнул в полыхающий жаром зев печи…

У Джо Триллинга был необычный способ добывать себе средства к существованию. Зарабатывал он неплохо, хотя, конечно, не то, что в большом городе, там он, надо полагать, греб бы лопатой. Зато он жил в горах, в полумиле от живописной деревушки, на свежем воздухе, вокруг раскинулись рощи – сосна, береза и горный лавр… А главное – он был сам себе хозяин. Конкурентов у него почти не было.

А занимался Джо изготовлением анатомических муляжей различных частей человеческого тела. Главными потребителями были военные, но много заказов поступало и от медицинских учебных заведений, киностудий, а иногда и от частных лиц, причем в последнем случае Джо лишних вопросов не задавал. Он мог изготовить модель любого внутреннего органа, любой части тела. Он мог делать модели, неотличимые от натуры на глаз, на ощупь, по запаху и как угодно еще. Он мог изобразить гангренозную язву, от которой несло трупным запахом. Он мог делать уникальные экземпляры и целые партии. Короче, доктор Триллинг был в своем деле первым человеком в Штатах.

– Настоящим шедевром, – сказал Карл (в более благоприятной обстановке, чем при предыдущей встрече, на сей раз днем, а не ночью и с кружкой пива в руке), – была твоя выдумка с лицом. Первоклассная работа, черт побери.

– Ерунда. Вся сила была в твоей идее – заставить его положить руки на лицо.

– Не понял.

– Я тут как-то вспомнил об этом, – сказал Джо. – Ты, наверное, сам не отдавал себе отчета, какой это был блестящий ход. Устроить человеку такой спектакль само по себе умно, но заставить его прикоснуться к этому собственными руками – вот в чем проблеск гениальности. Как бы тебе объяснить… Ну, пожалуй, такой пример. Шел я однажды из школы – совсем еще маленьким был мальчишкой – и схватился рукой за прут садовой решетки. А на пруте был плевок, обыкновенный плевок. – Он показал ладонь правой руки и брезгливо отряхнул ее. – Сколько лет прошло с того дня, но я до сих пор не забыл этого ощущения. Годы не стерли его, никакое мыло, никакие щетки не смогли его соскоблить. И сидит оно не в мозгу, не в психике, это не просто память о неприятном эпизоде. Мне кажется, существует какой-то запоминающий механизм в самих клетках, особенно в клетках рук. Он-то и работает… Это я все к тому, что Уилер, сколько ему ни суждено прожить, будет до конца дней своих ощущать, как кожа соскользнула с черепа мертвеца под его ладонями, и вспоминать, как он чуть не уткнулся в него носом. Нет, дорогой брат, гений ты, а не я.

– Брось. Ты знал, что делаешь, а я нет.

– Не заливай. – Джо откинулся назад в своем шезлонге так далеко, что сквозь дно пивной кружки смог увидеть солнце.

Лениво следя, как поднимались в пиве пузырьки газа и вопреки законам перспективы увеличивались, удаляясь от него (просто потому, что ближе к поверхности жидкости они расширялись), он пробормотал:

– Карл…

– Да?

– Ты когда-нибудь слышал о “бритве Оккама”? [6]6
  Оккам, Уильям (ок. 1300–1349) – английский философ-схоласт, логик и церковно-политический деятель. Утверждал, что понятия, не сводимые к интуитивному знанию и не поддающиеся проверке опытом, должны быть удалены из науки: “Сущности не следует умножать без необходимости”. Этот принцип был назван “бритвой Оккама”.
  Автор рассказа прибегнул к игре слов, назвав хирургический скальпель Триллинга, раскрывающий перед Уилером якобы инопланетное происхождение его босса, “скальпелем Оккама”.


[Закрыть]

– Гм… Давно. Кажется, философский принцип какой-то. Или из логики? Постой-ка… Одну минуту… Вот так. Если даны следствие и ряд возможных причин, то наиболее вероятной, истинной причиной будет простейшая. Правильно?

– Не совсем точно, но довольно близко, – сказал Джо. – Гм-м… Ну так вот, ты и я знаем, что человеческой жадности и беспечности самих по себе вполне достаточно, чтобы разрушить нашу планету. Но, считали мы, для людей, подобных Кливу Уилеру, располагающих реальными возможностями пресечь этот процесс, подобные причины неубедительны, и сфабриковали для него инопланетянина, дышащего смогом. То есть он ничего не стал бы делать ради спасения мира, пока мы не подсунули ему довод, убедительный лично для него. Выдумали и подсунули.

– Да, но выдумали, оправдав этот довод всеми доступными данными… К чему ты, собственно, клонишь?

– Так… Видишь ли, наша хитроумная афера по сути своей очень проста, потому что сводит все к одной-единственной причине. “Бритва Оккама” этому и учит – сводить явления к простейшим причинам. Я все к тому, что единственные причины, весьма вероятно, и есть истинные.

Карл со стуком поставил свою кружку.

– Черт возьми, я до этого не додумался! Слишком занят был. А ЧТО, ЕСЛИ МЫ ОКАЗАЛИСЬ ПРАВЫ?

Они глядели друг на друга – потрясенные…

Уильям Моррисон
Мешок

Сначала они даже и не подозревали о существовании Мешка. Если они и заметили его, когда опустились на астероид, то, вероятно, подумали, что это просто скалистый выступ на голой кремнистой поверхности эллипсоидальной планетки, наибольший диаметр которой, по определению капитана Ганко, составлял около трех миль, а наименьший – около двух. Никому бы не пришло в голову, что скромный предмет, так неожиданно попавший в их руки, вскоре будет признан самой драгоценной находкой в солнечной системе.

Остановка была случайной. Правительственный патрульный корабль потерпел аварию и был вынужден искать места для ремонта, на который требовалось по крайней мере семьдесят часов. К счастью, они располагали запасом воздуха, и рециркуляционная система на корабле работала безукоризненно. Запасы пиши были ограничены, но это мало беспокоило экипаж, так как все знали, что можно затянуть пояса потуже и несколько дней прожить на урезанном пайке. Гораздо хуже обстояло дело с водой: большая часть ее пропала из-за течи в цистернах. В течение последующих пятидесяти часов вода была главной темой их разговоров.

Наконец капитан Ганко сказал:

– Что там говорить, воды не хватит. И нигде поблизости нет ни одной станции снабжения. Остается только радировать и надеяться, что нам навстречу вышлют спасательный корабль с аварийным запасом.

Шлемофон его помощника отозвался уныло:

– Будет очень скверно, если мы не найдем друг друга в пространстве, капитан.

Капитан Ганко невесело рассмеялся.

– Конечно, скверно. Нам тогда представится случай выяснить, долго ли мы сможем выдержать бел воды.

Некоторое время вес молчали. Затем второй помощник сказал:

– Возможно, вода есть где-нибудь здесь, на астероиде, сэр.

– Здесь? Да как она может удержаться здесь при силе тяжести, которой едва хватает, чтобы не улетели скалы? И где она, черт подери?

– Отвечаю на первый вопрос, – отозвался мягкий жидкий голос, казалось, проникавший сквозь ткань скафандров откуда-то сзади. – Она может сохраниться в кристаллическом состоянии. Отвечаю на второй вопрос. Она находится на глубине шести футов, и добыть ее нетрудно.

При первых же словах все обернулись. Но там, откуда, как им казалось, доносился голос, никого не было. Капитан Ганко нахмурился, глаза его угрожающе сузились.

– Полагаю, среди нас нет неумных шутников, – кротко проговорил он.

– Нет, – ответил голос.

– Кто это говорит?

– Я, Изрл.

Тут один из членов экипажа заметил какое-то движение на поверхности огромной скалы. Когда голос смолк, движение прекратилось, но люди уже не спускали глаз с этого места. Так они узнали об Изрле, или Мешке Мудрости, как его чаще называли.

Если бы экипаж не состоял на государственной службе и если бы корабль не принадлежал правительству, капитан Ганко мог бы объявить Мешок своей собственностью или собственностью своих хозяев и вышел бы в отставку сказочно богатым человеком. Но при данных обстоятельствах Мешок перешел в собственность правительства. Его огромное значение было осознано почти сразу же, и Джейк Зиблинг имел основание гордиться, когда кандидатуры более важных и более влиятельных персон были отклонены, и Стражем Мешка назначили его. Зиблинг был коротеньким, плотным человечком, обладавшим чрезмерной склонностью к самокритике. Он выполнил несколько трудных заданий и позволил другим людям присвоить лавры своих успехов. Должность Стража были не для хвастуна, и те, от кого зависело назначение, знали об этом. На сен раз они игнорировали официальные чины и поверхностную репутацию и выбрали человека, которого несколько недолюбливали, но на которого полностью полагались. И это была величайшая дань из когда-либо приносившихся на алтарь честности и способностей.

Мешок, как выяснил Зиблинг, наблюдая его ежедневно, редко изменял форму, в которой люди увидели его впервые – твердый сероватый ком, напоминающий мешок с картошкой. Таким он оставался всегда, и, пока ему не задавали вопросов, в нем не было заметно никаких признаков жизни. Питался он редко: по его словам – раз в тысячелетие, если оставался в покое, и раз в неделю – в периоды напряженной деятельности. Он ел и двигался, вытягивая ложноножку, после чего ложноножка убиралась обратно, и Мешок вновь становился мешком с картошкой.

Вскоре оказалось, что имя “Мешок” было удачным и с другой точки зрения. Ибо Мешок был набит сведениями и – еще больше. – мудростью. Вначале многие сомневались в этом: кое-кто так и не уверовал до самого конца, точно так же, как некоторые люди уже через столетия после Колумба продолжали считать, что Земля плоская. Но у тех, кто видел и слышал Мешок, не оставалось никаких сомнений. Они даже были склонны полагать, будто Мешок знает все. Это, конечно, было не так.

Официально функция Мешка, узаконенная Сенатской комиссией по Межпланетным сообщениям, состояла в том, что он отвечал на вопросы. Первые вопросы, как мы видели, были заданы случайно капитаном Ганко. Позже вопросы задавались намеренно, но цели их были сами по себе беспорядочны и случайны, и кое-кому из политиков удалось основательно обогатиться, прежде чем правительство положило конец утечке информации и упорядочило процесс задавания вопросов и получения ответов.

Время бесед с Мешком распределили на месяцы вперед и распродали неслыханно дешево, если принять во внимание прибыльность дел. ради которых эти беседы велись – всего по сто тысяч за минуту. Именно эта торговля временем привела к первой крупной склоке в правительстве.

Внезапно Мешок оказался не в состоянии ответить на вопрос, который для мозга его мощности должен был бы казаться весьма простым, и это вызвало второй взрыв такой силы, что его можно было бы назвать кризисом. Сто двадцать вопрошающих, каждый из которых уже уплатил свои сто тысяч, подняли вой, слышный на всех планетах. Началось официальное расследование, на котором Зиблинга подвергли допросу и которое обнажило перед публикой все склоки и противоречия внутри правительства.

Зиблинг оставил Мешок на попечение своего помощника, и теперь на заседании Сенатской комиссии он неловко поеживался перед наведенными на него кинокамерами. Допрос вел сенатор Хорриган – грубый, напыщенный, крикливый политикан.

– Вашей обязанностью является поддержание Мешка в состоянии, позволяющем получать ответы на вопросы, не так ли, мистер Зиблинг? – осведомился сенатор Хорриган.

– Да, сэр.

– Тогда почему Мешок оказался неспособным ответить на вопросы, заданные ему клиентами? Эти джентльмены честно заплатили свои деньги – по сто тысяч каждый. Насколько я понимаю, пришлось возместить им эту сумму. Это означает, что правительство потеряло… э, одну минуту… сто двадцать на сто тысяч… Сто двадцать миллионов! – раскатисто провозгласил он.

– Двенадцать миллионов, сенатор, – торопливо прошептал секретарь. Поправка принята не была, и число сто двадцать миллионов в должное время украсило газетные заголовки.

Зиблинг сказал:

– Как мы установили, сенатор, Мешок оказался неспособным отвечать на вопросы потому, что он не машина, а живое существо. Он выдохся. Ведь ему задавали вопросы двадцать четыре часа в сутки.

– Кто дал разрешение на такой идиотский порядок?! – загремел сенатор Хорриган.

– Вы сами, сенатор, – быстро сказал Зиблинг. – Порядок был установлен законом, внесенным вами и одобренным вашим комитетом.

Поскольку сенатор Хорриган не имел ни малейшего представления об этом законе, хотя и подписался под ним, его нельзя было, конечно, считать ответственным за те или иные положения указанного документа. Но в глазах общественного мнения такая ситуация подрывала его реноме. С этого момента он стал заклятым врагом Зиблинга.

– Следовательно, Мешок не отвечал на вопросы в течение целых двух часов?

– Да, сэр. Он возобновил ответы только после отдыха.

– И отвечал уже без каких-либо затруднений?

– Нет, сэр. Его ответы замедлились. Последующие клиенты жаловались, что у них мошеннически вымогают деньги. Но, поскольку ответы все же давались, мы не считались с этими жалобами, и финансовое управление отказало клиентам в возмещении убытков.

– Считаете ли вы, что обман клиентов, уплативших за свое время, честное дело?

– Это меня не касается, сенатор, – ответил Зиблинг, справившийся к этому моменту со своими нервами. – Я просто слежу за выполнением законов. Вопрос о честности я предоставляю разрешать вам. Полагаю, что в этом отношении вы безукоризненны.

Присутствующие рассмеялись, а сенатор Хорриган вспыхнул. Он был непопулярен настолько, насколько может быть непопулярен политик, пока он еще остается политиком. Его не любили даже члены его партии, и среди смеявшихся были некоторые из его лучших политических друзей. Он решил изменить ход допроса.

– Правда ли, мистер Зиблинг, что вы часто не допускали клиентов, предъявлявших вам расписки в уплате необходимой суммы?

– Это так, сэр. Но…

– Вы признаете это?

– Дело здесь вовсе не в том, признаю я это пли нет, сенатор. Я только хочу сказать…

– Не важно, что вы хотите сказать. Важно то, что вы уже сказали. Вы обманывали людей, уплативших деньги!

– Это неправда, сэр. Им давалось время позже. Причиной моего отказа дать им разрешение на немедленную консультацию с Мешком было то, что это время уже заранее было зарезервировано Управлением вооруженных сил. У них ведутся важные исследования и возникли кое-какие вопросы. Вы же знаете, что относительно порядка очередности в этом случае мнения разделились. Поэтому, когда возникает вопрос о том, кому идти первым, частному клиенту или представителю правительства, я никогда не беру ответственности на себя. Я всегда консультируюсь с правительственным советником.

– Таким образом, вы отказываетесь выносить собственное решение?

– Моя обязанность, сенатор, состоит в том, чтобы следить за самочувствием Мешка. Я не касаюсь политических вопросов. За три дня до того, как я покинул астероид, у нас было немного свободного времени – один из клиентов, уже уплативший деньги, задержался из-за аварии, – и тогда я задал Мешку вопрос…

– И вы, конечно, использовали это время в своих собственных интересах?

– Нет, сэр. Я спросил Мешок о наиболее эффектном режиме его работы. Из осторожности – я знал, что моему слову могут и не поверить, – я произвел звукозапись. Если желаете, сенатор, я могу продемонстрировать здесь эту звукозапись.

Сенатор Хорриган хрюкнул и махнул рукой.

– Продолжайте.

– Мешок ответил, что ему требуется два часа полного отдыха из каждых двадцати плюс добавочный час на то, что он называет развлечением. Под этим он подразумевает беседу с кем-нибудь, кто будет задавать, как он выражается, разумные вопросы и не станет торопить с ответами.

– И вы предлагаете, чтобы правительство тратило три часа из каждых двадцати – сто восемьдесят миллионов наличными?!

– Восемнадцать миллионов… – прошептал секретарь.

– Это время тратится не зря. Если Мешок переутомится, он преждевременно погибнет.

– Это вы так полагаете?

– Нет, сэр, это сказал Мешок.

Тут сенатор Хорриган пустился в разговоры о необходимости разоблачения преступных планов, и Зиблинга освободили от дальнейшего допроса. Были вызваны другие свидетели, но в конце концов Сенатская комиссия так и не смогла прийти к сколько-нибудь определенному решению, и было внесено предложение привлечь к расследованию сам Мешок.

Поскольку, однако, Мешок не мог явиться в Сенат, Сенату пришлось явиться к Мешку. Комитет семи не мог скрыть некоторого беспокойства, когда корабль затормозил и протянул причальные крючья к поверхности астероида. Каждому из членов Комитета уже приходилось путешествовать в пространстве, но раньше пунктами назначения были цивилизованные центры, и сенаторам, по-видимому, не улыбалась перспектива высадки на этой лишенной воздуха и света скалистой глыбе.

Представители телевизионных компаний были тут как тут. Они высадились и установили свои аппараты еще до того, как сенаторы сделали первые робкие шаги из безопасных кабин корабля.

Зиблинг отметил с усмешкой, что в этой несколько пугающей обстановке, вдали от родины, сенаторы были гораздо менее самоуверенны. Ему предстояло играть роль доброжелательного экскурсовода, и он с удовольствием принялся за это дело.

– Видите ли, джентльмены, – сказал он почтительно, – по совету Мешка было решено обезопасить его от возможной угрозы со стороны метеоритов. Именно метеоры уничтожили целиком эту странную расу, и только по счастливой случайности последний ее представитель избег этой участи. Поэтому мы построили непробиваемый купол-укрытие, и теперь Мешок живет под его защитой. Клиенты консультируются с ним. используя телевизионную и телефонную связь, что почти так же удобно, как и личная беседа.

Сенатор Хорриган поспешил вцепиться в самый существенный пункт этого сообщения.

– Вы имеете в виду, что Мешок находится в безопасности, а мы подставлены под удары метеоритов?

– Разумеется, сенатор. Мешок – единственный в своем роде. Людей, даже сенаторов, много. Их всегда можно заменить путем выборов.

Сенатор позеленел от страха.

– Я думаю, это оскорбление – считать, что правительство не заботится о безопасности и здоровье своих служащих.

– Я тоже так думаю. Я живу здесь круглый год. – И Зиблинг добавил мягко: – Не желаете ли вы, джентльмены, взглянуть на Мешок?

Джентльмены уставились на телевизионный экран и увидели Мешок, который покоился на своем сиденье, похожий на дерюжный мешок с картофелем, сунутый на трон и забытый там. Он выглядел до такой степени неживым, что всем казалось странным, почему он остается в вертикальном положении и не валится набок. Тем не менее некоторое время сенаторы не могли сдержать чувства благоговейного ужаса, охватившего их. Даже сенатор Хорриган молчал.

Впрочем, это скоро прошло, и он заявил:

– Сэр, мы официальная следственная комиссия межпланетного Сената, и мы прибыли сюда, чтобы задать вам несколько вопросов.

Мешок не обнаружил никаких признаков желания ответить, и сенатор Хорриган, откашлявшись, продолжал:

– Правда ли, сэр, что вы требуете два часа полного отдыха из каждых двадцати часов и один час на развлечения, или – я, пожалуй, выражусь более точно – на успокоение?

– Это правда.

Хорриган ждал продолжения, но Мешок не в пример сенаторам не стал вдаваться в подробности. Один из членов Комитета спросил:

– Где же вы найдете индивидуума, способного нести разумную беседу со столь мудрым существом, как вы?

– Здесь, – ответил Мешок.

– Необходимо задавать конкретные вопросы, сенатор, – заметил Зиблинг. – Мешок обычно не говорит о том, о чем его не спрашивают специально.

Сенатор Хорриган поспешно сказал:

– Я полагаю, сэр, что когда вы говорите о подыскании интеллекта, достойного беседы с вами, вы имеете в виду одного из членов нашего Комитета, и я уверен, что из всех моих коллег нет ни одного, кто бы не был годен для этой цели. Но все мы не можем растрачивать наше время, необходимое для выполнения множества других обязанностей, и я хотел бы спросить вас, сэр, кто из нас, по вашему мнению, в особенности располагает мудростью, требуемой для этой огромной задачи?

– Никто, – сказал Мешок.

Сенатор Хорриган был смущен. Другой сенатор покраснел и спросил:

– Тогда кто же?

– Зиблинг.

Хорриган забыл о своем благоговении перед Мешком и вскричал:

– Это подстроено заранее!

Второй сенатор осведомился:

– А почему здесь нет других клиентов? Разве время Мешка не продано далеко вперед?

Зиблинг кивнул.

– Мне приказали аннулировать все ранее заказанные консультации, сэр.

– Какой болван это приказал?

– Сенатор Хорриган, сэр.

На том расследование, собственно, и закончилось. Прежде чем комиссия повернулась к выходу, сенатор Хорриган успел задать Мешку отчаянный вопрос:

– Сэр, буду ли я переизбран?

Крики возмущения, вырвавшиеся у его коллег, заглушили ответ Мешка, и только вопрос был услышан отчетливо и разнесен радиостанциями по межпланетному пространству.

Эффект этого происшествия был таков, что сам но себе явился ответом на вопрос сенатора Хорригана. Он не был переизбран. Но еще перед выборами он успел проголосовать против назначения Зиблинга на пост собеседника Мешка. Зиблинг все-таки был назначен четырьмя голосами против трех, и решение комиссии утвердил Сенат. А сенатор Хорриган исчез на время как из жизни Мешка, так и из жизни Зиблинга.