Текст книги "Миры Роджера Желязны. Том 15"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Томас Терстон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Аминь!

– Прежние друзья отворачивались, завидев меня. Наш Господь тоже видел все это – но отвернул ли Он свое лицо от меня?

– Нет!

– Нет, Он не сделал этого. Он простер Свою руку и коснулся моего сердца. Маленьким и твердым, как камень, было это сердце. И теперь, от прикосновения Господа, оно расширилось и наполнилось золотым светом, и темная кровь вытекла из него. Господь принял меня в Свое лоно. И я больше не пьяница.

– АМИНЬ!

Волна чувств, сфокусированная радость трех сотен изголодавшихся человеческих существ влились в уши Луи Бреве. Эйфория от этого была посильнее, чем от любого вина или виски, которые ему довелось пробовать.

– Сын мой, ты нарисовал замечательную картину с этой историей о пьянице. Пусть они идут, ненавидя и любя тебя. «Известное в этих местах семейство» и «растратил золотые монеты» – они проглотили все это за милую душу.

– Это правда, мистер Лимерик. – Луи после службы все еще держал шляпу в руках. Осознав это, он поискал глазами, куда можно было бы положить ее, и, не найдя ничего подходящего, водрузил на голову. Это вряд ли было вежливо – под тентом он был как бы в помещении, – но Луи не хотел держать шляпу, как нищий.

– Конечно, это правда, и вы рассказали так хорошо.

– Спасибо, сэр.

– Слишком хорошо, чтобы такой хозяин, как я, позволил вам уйти. Как насчет пяти долларов в неделю? Конечно, в пути вы будете питаться с моей семьей. – Лимерик кивнул назад, туда, где его дочь Оливия спокойно выбирала банкноты, попавшие в корзину для пожертвований, и сортировала серебро. Ни на минуту не прерывая своего занятия, она подняла голову и улыбнулась Луи.

– Кроме того, если кто-то опустит что-нибудь в ваш карман или шляпу, это ваше. Ясно?

– Это очень щедро, сэр. А что я должен делать, чтобы нести слово Божие?

– Помогать моему мальчику, Гомеру, натягивать тент. Приходить на собрания. И рассказывать вашу историю, как вы это сделали сегодня.

– Пока вы здесь, я обязательно буду приходить.

– А когда мы двинемся в путь? Вы же хотите нести слово Божие повсюду?

– Конечно.

– Считайте, что дело сделано.

В Оклахоме Просвещение в лице его прежней любовницы Клэр пришло к нему и имело разговор с Духом и Луи Бреве.

– Этот Лимерик использует тебя для того, чтобы наживаться, – сказала Клэр. – Со всей его напыщенностью и черным одеянием ему нет дела до Христа и Евангелия. Он даже втихаря пьет вино. Он делает из тебя дурака – даже большего, чем ты сам из себя делал.

– Какими бы ни были его цели, – ответил Луи, – он приводит людей к Господу. Может быть, он не самый воздержанный, но он много работает.

– А деньги?

– Это все для миссии в Африке, как он объяснил.

– Ты когда-нибудь видел хоть клочок письма из этой миссии или кого-нибудь, кто ее представляет? Видел ли ты когда-нибудь хоть один чек о переводе денег туда?

– Нет, я не посвящен в его финансовые дела. Он дает деньги там, где нужно.

– И, похоже, получает больше, чем дает.

– Поскольку он вершит дело Господа среди людей – и я могу помогать ему, – какое это имеет значение?

– Да он просто ловкий пройдоха. Может ли хороший человек так легко попасть под влияние плохого?

– Ливи не считает его плохим. Она его любит. А я люблю ее и доверяю ее простоте и чистоте. Ливи мудра.

– Впервые ты угадал: Ливи простодушна. Она ничего не знает, кроме игры на органе, на котором, кстати, играет плохо, и пересчитывания монет, что она делает медленно.

– Она делает работу для Господа по-своему, как и все мы.

– Твоя вера непробиваема. Назовем это слепотой и покончим с этим.

– Вере, может быть, нужна слепота.

– Тогда мне нечего сказать.

С этими словами Клэр вышла. Луи никогда больше не видел ее.

Это случилось в Арканзасе жарким вечером, когда мотыльки и мошки вились вокруг ламп. Смуглый незнакомец вошел под тент. Он пришел не для молитвы и службы, не из праздного любопытства, как приходили некоторые.

Он раздвинул полотняные занавески и двинулся по проходу, как человек, идущий к виселице. Его глубоко сидящие глаза не смотрели ни вправо, ни влево. Откинув фалды сюртука, незнакомец сел на последнюю скамью.

Луи, оказавшийся рядом с ним, почувствовал озноб, хотя струйки пота текли из-под его шляпы за воротник, который был когда-то снежно-белым и накрахмаленным, а теперь, спустя месяцы пути, стал мягким и серым.

Холодная угроза исходила от смуглого незнакомца, словно испарения от куска сухого льда.

Глаза мужчины смотрели прямо вперед и, похоже, видели не больше, чем два осколка стекла. Сначала Луи подумал, что человек спит под действием морфия или какого-то другого наркотика, хотя тот и не клевал носом и не качался на своем месте. Заинтересовавшись, Луи уставился на незнакомца, но он даже не заметил этого.

«Интересно, куда он смотрит?» – подумал Луи. Он проследил направление взгляда: поверх пестрой смеси голов, мужских шляп и женских шляпок, поверх широкого пространства перед скамьями, поверх переносного алтаря с открытой Библией и серебряными канделябрами – на Оливию, сидящую за своим походным органом, на котором стояла корзина для пожертвований.

Все время службы Луи наблюдал за мужчиной, следящим за Оливией и корзиной для пожертвований.

Глаза его были неподвижны, только редко мигали, как глаза ящерицы – каждые пять минут или около того. Когда пришло время сбора пожертвований, глаза начали двигаться: вверх, когда Оливия взяла корзину с органа, вниз, когда она переместила ее на уровень талии, слева направо и справа налево, когда она проносила ее по рядам. Когда она подошла к их скамье, корзина была тяжелой от монет и банкнот. Ливи пришлось вытянуть руки, и ситцевое платье натянулось у нее на груди.

Мужчина не заметил этого.

Он смотрел только на корзину. Оливия пронесла ее мимо, но он не открыл своего кошелька. Вместо этого незнакомец поднял глаза вверх, к потолку, и качнул головой из стороны в сторону. Ливи пошла дальше. Луи опустил свое подаяние, улыбнувшись ей. Корзина, рука Ливи, чистый, свежий запах ее тела проплыли мимо него.

И тогда незнакомец двинулся.

Она была уже достаточно далеко, и его рука, независимо от глаз и тела, скользнула за отворот сюртука и вынула пистолет, дуло которого было длиной, по крайней мере, дюймов восемь.

Одним движением, словно танцор, мужчина проскользнул под ее рукой и повернулся в проход, прижав девушку к своей груди. Дуло пистолета упиралось в кружева между ее грудей. Во время этого танца корзина не перевернулась и ее содержимое не высыпалось в толпу – Ливи крепко держала ее, как хороший официант поднос с полными до краев стаканами.

Луи, который вскочил на ноги, заглянул в глаза мужчине. И ничего не увидел.

Мертвые, как камень.

Луи посмотрел на Оливию, пытаясь понять, чего она ожидает от него в этой ситуации. Ее глаза тоже были пустыми: ни страха, ни гнева. Она не сопротивлялась. Она не смотрела на пистолет.

– Ливи? – спросил Луи.

– Отойди, Луи, – ответила она. – Этот человек хочет лишь денег.

Если бы Луи потрудился услышать ее, он бы заметил, что она говорила слишком спокойно, будто со скуки. Но Луи видел только пистолет и смерть в глазах мужчины. Он смог прочесть в этих глазах желание нажать курок и разворотить ей грудь. Луи боялся за девушку и, будучи джентльменом, не мог стоять и смотреть, как незнакомец угрожал ей.

В данной ситуации Луи вряд ли смог бы применить свои навыки бокса. Подняв руки как мелодраматический актер, играющий Привидение в «Гамлете», он попытался дотянуться до Ливи и освободить ее.

Мужчине понадобилось лишь на несколько дюймов передвинуть дуло и дважды выстрелить в грудь Луи.

Ливи вскрикнула. Ее возглас был исполнен не ужаса или негодования, а презрения:

– Луи, вы глупец!

Он унес с собой в могилу запах свежего пороха и старого пота, зрелище мотыльков, порхающих вокруг меркнущей лампы под полотняным потолком, и последнее мнение о нем: «Глупец!»

Сломанный фургон стоял на правой стороне рядом с указателем, – десять километров в одну сторону, двадцать в другую. Грязный красный вымпел был привязан к его антенне. В этом была единственная опасность: антенна была от передатчика, и те, кто сидел в фургоне, могли позвать на помощь в любой момент.

Хасан пожал плечами, когда съезжал на боковую дорожку. Американцы не столь наблюдательны, как востроглазые израильтяне, завоевавшие его родину.

Такое место встречи было бы невозможно в пустыне Негев.

Он проехал указатель и медленно покатился по гравийной дорожке перед сломанным фургоном. Проезжая мимо окна, он увидел в нем темную фигуру. По ее очертаниям он угадал, что под одеждой скрывается оружие.

– У вас затруднения? – приветливо спросил Хасан.

– Ничего такого, что нельзя исправить кусочком проволоки.

Ответ был правильным. Хасан сунул револьвер в карман, толкнул дверь и вышел наружу под блики фар проезжавшего грузовика. Он еще отряхивал пыль с пиджака и волос, когда его пригласили в фургон.

– Извините, господин Хасан. Это наиболее неудобное место для военного совета.

– Да нет же, Махмед. Обочина дороги столь обычна, что остается почти невидимой.

– До тех пор, пока не появилась полиция.

– На этот случай есть правдоподобное объяснение. «Поломка оборудования в руках бестолковых арабов». И один из их богатых соотечественников, который хотел бы помочь, но не знает как.

– К тому же мы заминировали дорожку в пятидесяти метрах отсюда.

– Тогда я покину вас при приближении полиции, – холодно ответил Хасан.

– Как всегда, господин. Чем может помочь вам Братство Ветра?

– Мне нужно пристанище.

– На какое время?

– На неделю, может быть, на две.

– Только для вас?

– Для меня, леди Александры, команды избранных гашишиинов и одного узника. Это должно быть уединенное место, куда можно незаметно добраться за один-два дня.

– У нас ничего подходящего нет.

– Ничего?

– В этой части штата Нью-Джерси мало наших соотечественников, господин. Кубинцы, вьетнамцы и местные черные истощили гостеприимство здешних мест. Потерявшие родину вынуждены искать более дружелюбные районы. И к тому же влажный климат не для нас.

– Раз у вас нет для меня пристанища, я выберу другую цель.

Махмед вытащил записную книжку из внутреннего кармана пиджака. Он хлопнул ею о складной стол и раскрыл.

– Мы оценили термоядерную электростанцию в Мэйс-Лэндинг, стоящую на реке в пятидесяти километрах от побережья. Она снабжает энергией Межприливный сектор Босуошского коридора. Стоимость сооружения составляет девять миллиардов долларов. С учетом стоимости возмещения энергии в два раза больше.

Хасан подергал губу – дурная привычка, но помогает думать.

– А какова тактическая обстановка?

– Доступ несложен. Станция полуавтоматическая, так что операторы не остаются там круглосуточно. Как в американских конторах – днем толчея, вечером все расходятся по домам.

– Ближайшие военные соединения?

– Ничего серьезного в пределах шестидесяти километров – и все дороги грунтовые. Есть пост в Форт-Диксе, к северу отсюда. Прежде там был большой тренировочный лагерь, но теперь в основном это компьютерный и координационный центр. К нему также относится заброшенная база военно-воздушных сил. В двадцати километрах на восток отсюда находится военно-морская база Лейкхарст. Реально в этом районе действует лишь гражданская гвардия Нью-Джерси.

– Люблю гражданских солдат, – улыбнулся Хасан.

– Более того, поскольку атомная станция находится в окружении кустарниковых зарослей, ее легко удерживать после захвата. Мы можем обеспечить прикрытие – на суше, по реке и ее притокам, и с воздуха – двумя группами людей с ракетами и бригадой саперов.

– Хорошо. Вы не разочаровали меня, Махмед.

– Благодарю, господин Хасан.

– Готовьте своих людей.

– И как скоро мы…

– Я сообщу вам день и час. До тех пор ничего не предпринимайте.

– Конечно, господин.

Сура 4
Священная война

Лев и ящер однажды устроили пьянку,

Там напился Джамшид и уснул спозаранку.

Хоть Бахрам и прошел по его голове,

Не проснется Джамшид, чтоб продолжить гулянку.

Омар Хайям

Саладин слегка подвигал коленями, незаметно для людей, стоящих перед ним, – замаскировав это движение тем, что вроде бы потянулся за чашей с шербетом, – и почувствовал, что его ягодицы разместились глубже в подушках. Военный лагерь в пустыне был максимально благоустроен с помощью тентов, опахал и подушек, набитых конским волосом. Но местный грунт оставался твердым и холодным и никак не напоминал гладкие полы в Каире, выложенные белым камнем с берегов вечной реки.

И теперь эти шейхи Сабастии и Рас эль-Айна с их женской болтовней…

Саладин пришел в эту страну со своими египетскими войсками, чтобы изгнать франкских захватчиков во имя Мухаммеда – и чтобы добыть себе славу. Он пришел не для того, чтобы принимать близко к сердцу глупое тщеславие богатых купцов и старейшин племен, которые хотели преломить хлеб с неверными, а потом обиделись на их манеры.

– А что этот норманн сказал потом? – со вздохом спросил Саладин.

– Он сравнил Пророка с распутником!

– Он запятнал святое имя Хадиджи!

– И это нечестивое оскорбление не могло быть придумано вами из-за вашего незнания французского языка?

– Оскорбление было сделано умышленно, господин.

– И что же он сказал?

– Он предложил возглавить поход на Медину и разорить могилу Пророка.

– Он выпил слишком много вина, – предположил Саладин.

– Он был трезв, господин.

– Он смеялся над нами, господин.

– Другие тоже смеялись вместе с ним, господин. Саладин схватил свою бороду двумя пальцами и сделал им знак помолчать. Действительно ли франки имеют достаточно сил, чтобы выполнить эту нелепую затею? Ограбить караван, осадить город – да, для этого у них достаточно людей, если считать и их полукровок. С другой стороны, франки сидят в своих окруженных стенами городах и каменных замках. Они передвигаются между ними в полном вооружении, с авангардом, защищенными флангами и арьергардом, – и все же принимают причастие и молятся Богу, перед тем как покинуть замок. Армия Саладина многого достигла в этой стране.

Рейнальд де Шатильон расхвастался, разогретый вином. Такой поход невозможен. Эти шейхи по своей глупости всерьез восприняли слова Рейнальда. Мудрый человек пропустит это мимо ушей.

С другой стороны, оскорбление было нанесено на публичной церемонии, на коронации их короля в этой стране. Это обстоятельство придает всему дипломатическую основу. Он может даже потребовать, чтобы весь ислам принял в этом участие. Никакой другой защитник веры в этой заброшенной стране, поделенной между аббасидами из Багдада, сельджуками из Турции и айюбитами из Египта, не имел такого положения, как он. Если Саладин примет оскорбление всерьез, весь ислам должен будет ответить.

Со всем исламом за спиной, объединенным в священной войне против христиан, он может достичь той победы, о которой так долго мечтал. И христиане, в лице Рейнальда де Шатильона, дали ему повод. То, что не могли сделать девяносто лет вооруженного конфликта и резни, сделали необдуманные слова пьяного человека.

– Ваша честность убеждает меня, – наконец сказал Саладин. – Это оскорбление Пророка и его благоверной жены зашло слишком далеко. Оно должно быть наказано огнем и мечом.

– Да, господин, – хором ответили они.

– Весной, во время их праздника смерти и воскресения Пророка Иисуса ибн Иосифа, весь ислам поднимется на священную войну против Рейнальда де Шатильона, а значит, и против всех христиан. Мы должны изгнать их из этой страны за то, что они участвовали в оскорблении.

– Благодарим тебя, господин.

Он повернулся к визирю, который ожидал у входа:

– Мустафа, поищи законников. Пусть выслушают объяснения этих двоих и напишут декрет о джихаде против Рейнальда де Шатильона, который сам провозгласил себя принцем Антиохии. Это должен быть приказ всем правоверным об изгнании его из этой страны. Те христиане, которые замешаны в этом, также преследуются, несмотря на прежние обещания и права гостей.

– Да, господин.

– Весь базар гудит новостями, господин.

Томас Амнет удивленно приподнял брови, но ничего не сказал. Его руки были заняты приготовлением смеси.

Одной рукой он растирал пестиком содержимое чаши, другой поворачивал ступку на четверть оборота с каждым оборотом пестика. И при каждом сороковом обороте добавлял по порядку: щепотку селитры, на ногте большого пальца толченой коры хинного дерева и простой перец.

– Говорят, это будет война до смерти. Саладин созывает силы всех правоверных. Не только своих собственных египетских мамелюков, но и королевскую кавалерию Аравии, которая сражается так же, как вы, франки.

– Ты сам наполовину франк, Лео.

– Как мы, франки. И он призывает турок-сельджуков и аббасидов прислать свои войска.

– Да. Это серьезная угроза.

– Он собирается изгнать всех франков – всех нас – из Святой Земли за оскорбления, которое нанес Рейнальд де Шатильон костям Пророка.

– А как насчет ассасинов? Они тоже в этом участвуют?

Лео скорчил презрительную рожу:

– Ну что вы, господин Томас! Они же не воины. Нет. Они просто секта.

– И поэтому не столь благородны, чтобы участвовать в сражениях?

– Вы не сможете с ними сражаться, господин. Вот и все. Они дерутся не по правилам, ножами и удавками.

– Крадучись, в темноте, так?

– Да, господин.

– Они не подходят для прямой кавалерийской атаки. – Амнет снова принялся за свое дело.

Мальчик посмотрел на него с подозрением:

– Вы надо мной смеетесь?

– Даже и не думал об этом, Лео. Что еще говорят на базаре?

– Что всех франков выгонят с этой стороны моря к середине лета.

– Я думаю, чтобы выгнать нас, понадобится больше всадников, чем есть у Саладина. Неважно, кто будет помогать ему.

– Говорят, у него сто тысяч человек. И по крайней мере двенадцать тысяч вооруженных рыцарей. – Широкий конец пестика чиркнул по верхнему краю чаши, и ритм сбился. Амнету понадобилось два раза стукнуть им, чтобы войти в ритм снова.

Он знал, каковы силы Ордена тамплиеров, и он мог предполагать, чем располагает Орден госпитальеров. Христианские бароны по всей стране тоже могут кое-что выставить. Но в общей массе это не составит и одной пятой сил Саладина.

– Ты наслушался страшных сказок на базаре, Лео.

– Я знаю, господин Томас. А что вы смешиваете?

– Зелье для тебя, чтобы излечить твое любопытство. Юноша понюхал смесь:

– Фу!

Король Ги радовался, видя пот Рейнальда де Шатильона.

Тот вбежал в палату для аудиенций, и его башмаки почти выскользнули из-под него на полированном полу, когда он попытался остановиться. Колени его дрожали, туника перекосилась на теле, всегдашняя улыбка исчезла с губ. Рейнальд был в панике.

Как замечательно было видеть, что человек, который считал себя лучше всех – даже лучше короля! – находится в состоянии неуверенности и страха.

– Мой господин Ги! – голос Рейнальда даже дрожал. – Сарацины ополчились против меня.

Ги де Лузиньян выждал подобающую паузу.

– Они борются против всех нас, Рейнальд. Каждый день каждый из них, кто может дышать и держать меч, ищет смертельных столкновений с франками. Почему ты думаешь, что чем-то отличаешься от них?

– Сам Саладин издал декрет, в котором он обвиняет меня в преднамеренном богохульстве. Они жаждут священной войны против меня.

– А ты богохульствовал, Рейнальд? – Ги наслаждался ситуацией.

– Никогда по отношению к нашему Господу и Спасителю.

– Примерный христианин, не так ли?

– Я защищал веру словами так же, как и оружием. Я не мог предположить, что случайные слова Саладин сочтет столь оскорбительными. – Рейнальд пожал плечами – жест, который никак не сочетался с его предыдущей истерикой. – Иногда я насмехался над неверными. Я не могу припомнить всего, – голос его внезапно стал вкрадчивым. – Однако удар, направленный на меня в Антиохии, направлен против всех христиан, находящихся здесь. Даже против короля…

– Я читал этот декрет. – Ги смог продемонстрировать зевок, скрывая растущее ликование. – Там специально говорится, что христиане, которые будут укрывать или поддерживать тебя, становятся такими же, как ты. Если мы отдадим тебя Саладину…

– Мой господин, конечно, понимает, что, если какой-либо король отдаст сарацинам своего лучшего поделанного и защитника, он будет ославлен по всей Франции как негодяй и подлец, попадет под папское отлучение и, возможно, даже восстановит против себя своих подданных.

– Хорошо сказано, принц Рейнальд.

– Но король, принявший вызов, защитивший и поддержавший человека, который связал свою жизнь с жизнью этого короля, – такой король заслуживает звания «Защитника Креста» и будет славен во всем христианском мире, от степей к востоку от Венгрии до морей к западу от Ирландии. Такой король навсегда останется в памяти людей.

Ги некоторое время пребывал в мечтах о всеобщем признании и уважении. Но потом появилась другая мысль.

– Слышал ли ты, какое войско собрал Саладин? Более десяти тысяч рыцарей. И сотня тысяч обученных йоменов.

– Слухи приписывают ему тысячи там, где он, как обычно, имеет десятки, – усмехнулся Рейнальд.

Ги почувствовал себя несколько хуже при таком повороте разговора.

– Он хорошо знает свои силы.

– Сарацинские рыцари? Мы бились с сотней таких. Легкие доспехи и изящные мечи. Кольчуга, что режется, как сеть. Шлемы и нагрудники, которые можно проткнуть кинжалом – тонкая работа, эмаль и золоченые пластинки, – но ничего такого, что не рассек бы добрый норманнский воин или даже лангедокский рыцарь. Большинство из них сражаются в льняных одеждах, с волосами, обернутыми тюрбанами. Погрози им мечом – и они побегут.

– У меня нет достаточного количества войск, чтобы противостоять этой армии.

– Тамплиеры? Госпитальеры? Они под вашей командой. Конечно, мои землевладельцы в Антиохии будут биться за меня. Каждый француз и большинство англичан, которые пришли в эту страну, держали в руках меч или, по крайней мере, знают, как это делается. Мы сами можем выставить несколько десятков тысяч. Этого будет достаточно.

– Только если я сниму со стен Иерусалима всех воинов и сделаю то же самое во всех городах и крепостях от Газы до Алеппо, мы можем собрать двадцать тысяч вооруженных рыцарей и еще тысяч тридцать йоменов.

– Вот видите, государь! Мы имеем преимущество перед ними!

– Но это означает оставить наши крепости незащищенными! Если мы не одержим победы, у нас может не оказаться места, куда мы сможем вернуться и залечить раны.

– Если Саладин соберет такое войско, кто же будет нападать на наши крепости? Мы будем преследовать их, не так ли? Не оставляя времени для остановок и осады высоких башен и толстых стен. Не стоит беспокоиться, мой господин. У нас будет преимущество, как только вы издадите декрет, созывающий Ордены.

– Ты так думаешь?

– Конечно.

– Ты отправишься в Антиохию и соберешь свои силы. Ты возьмешь всех людей со стен, если ты настолько уверен, что страна будет в безопасности.

– Государь…

– Между прочим, это приказ.

Былая жестокая улыбка вернулась к Рейнальду.

– Я должен подчиниться, – он низко поклонился и попятился к двери.

Интересно, сделает ли Рейнальд так, как сказал.

А сможет ли сам Ги собрать всех людей со стен, чтобы защитить Рейнальда… Но «Защитник Креста»… Это звучало заманчиво.

– Еще раз, Томас!

В сороковой раз за последний час Томас Амнет поднял свой меч над головой и принял оборонительное положение. Меч был варварским, на добрых шесть дюймов длиннее и намного тяжелее, чем меч из хорошей стали, которым можно фехтовать без напряжения. Вес и неправильный баланс оружия привели к тому, что все его мускулы протестовали, когда он поднимал острие на уровень глаз. Причина была ясна – Амнет совершал еженедельные тренировочные упражнения.

Не имело значения, какое положение занимал рыцарь-тамплиер – дипломат на службе короля или папы, один из многочисленных участников в банковских схемах Ордена, лекарь или, как Амнет, прорицатель – он принадлежал к воинствующему Ордену и должен был поддерживать воинское искусство на высоте. Сэр Брор, с которым они фехтовали во дворе обители, был человеком недалеким. Он не умел произносить изысканные речи, не обладал утонченным интеллектом, но слыл удачливым воякой, который, если верить его рассказам, однажды обратил в бегство пятьдесят сарацинских всадников. Он снес головы первым трем одним ударом меча и еще трем – при обратном движении, а остальные, завидев такое, бежали.

На этот раз Брор атаковал, делая выпад всем телом вперед. Его легкий стальной меч оказался в дюйме от горла Амнета, прежде чем тот смог поднять свое оружие и парировать удар. Острие меча Амнета продолжило свой путь и зарылось в утрамбованную землю. В тот же самый момент Брор полностью развернулся и нанес новый удар.

У Томаса не хватило сил снова поднять свой меч, и Брор зафиксировал туше с левой стороны груди.

– Уже устал? – скороговоркой спросил Брор.

– Ты же видишь.

Сэр Брор нажал сильнее, уколов кожу под простеганной защитной рубахой.

– Эй! – воскликнул Томас, отмахиваясь.

– Это чтобы ты запомнил меня. И запомнил, куда должно двигаться твое запястье. – Он опустил меч вниз, как Амнет, затем развел руки и легко коснулся острия. – Вот так!

Амнет медленно развел руки и более удобно перехватил меч.

– Спасибо. Так лучше.

– Томас! – Зов донесся с другой стороны двора, от подножия башни. – Томас!

Там стоял Жерар де Ридерфорт с делегацией тамплиеров из разных обителей, разбросанных по всей стране. Амнет заметил, что все они прибыли со сменными лошадьми, одной или двумя. Он отсалютовал сэру Брору своим слишком тяжелым мечом и пошел на зов Великого магистра.

– Томас Амнет может дать нам совет в этом деле, – услышал он, подходя.

– Дать совет в чем, господин? – Он отер пыль и пот с лица рукавом рубахи. Важные тамплиеры, свежие, одетые в лен и шелк, поморщились. Амнет улыбнулся.

– Мы получили призыв, – сказал магистр.

– От короля Ги, – окончил Амнет. – Присоединиться к нему в связи с джихадом, который объявил Саладин.

– Да, а ты откуда знаешь? – возбужденно сказал Жерар. Остальные вокруг него невнятно заговорили и казались возбужденными.

Это был трюк, которому Томас выучился давно: используя свою сообразительность и интуицию, чтобы выделить главное в любом деле, он обычно мог предугадать в общих чертах, а иногда и в подробностях, смысл того сообщения, которое герольд еще не донес до ворот. Сейчас Амнет угадал все, поскольку знал слабости короля Ги и проблемы, которые были у Рейнальда де Шатильона.

– Король приказывает нам собрать семь тысяч рыцарей, – сказал Жерар, – и примерно столько же йоменов и слуг. Мы должны двинуться на север, к…

– К Кераку, – продолжил Амнет. Жерар умолк и улыбнулся:

– Откуда ты это знаешь?

– Керак – это владение Рейнальда де Шатильона. Саладин мог бы атаковать Антиохию, резиденцию принца, которая в действительности более удобна для осады. У Саладина много единоверцев – и тем самым потенциальных союзников – за ее стенами. Вместо этого он направляется прямо к Кераку, который полностью наш. И, следовательно, он что-то замышляет, потому что мы не могли ожидать от него такого шага. Такая смелость решает исход битв.

– Ты знаешь все это из сплетен на базаре?

– Нет.

– Ты слышал это от кого-либо из приближенных Рейнальда?

– Вовсе нет. Почему вы так решили?

– Потому что я только сегодня узнал, из личного сообщения короля, что Рейнальд направился в Керак руководить сбором сил.

– И король Ги ожидает, что мы соберемся под началом Рейнальда в этих высоких и тесных стенах?

– Сейчас он предлагает другое. – Слабая улыбка Жерара сделалась шире от того, что Томас дал неверный ответ. – Мы должны собрать наши войска здесь и перехватить сарацинскую армию.

– А!

– А для тебя у меня есть специальное задание.

– Что же это, господин? – Амнет старался показаться скромным.

– Госпитальеры отвергли призыв короля Ги. Они заявили, что их глава – Его Святейшество, и поэтому они не могут подчиняться никому другому.

– Звучит разумно.

– Да, и… Что ты сказал? – челюсть Жерара отвалилась. Другие тамплиеры, до сих пор не участвовавшие в разговоре, зашумели, обсуждая между собой непочтительный ответ Амнета.

– Я смею заметить, господин, что принц Рейнальд пожинает плоды своих трудов, – Амнет говорил спокойно. – Вы можете спасти всех нас от кровопролития: отдайте его Саладину. Если вы хотите сохранить господство христиан в этой стране, отдайте его Саладину.

Великий магистр побагровел:

– Ты говоришь необдуманно, Томас. – Он замолк, так как новая мысль возникла у него в мозгу. – Ты видел это в свете… – Жерар взглянул на собравшихся вокруг них тамплиеров, – …нашего друга?

– Нет, господин… Источник не представляет этого столь определенно. Я опасаюсь, что утерял это умение. Действительно, я говорю опрометчиво, но такая речь может быть произнесена любым из воинов, собравшихся здесь. Силы Саладина уже превышают наши. Его декрет направлен только против Рейнальда, его домочадцев и тех христиан, которые будут сражаться за него. Таким образом, для нас способ выжить состоит…

– Достаточно, Томас. В области политики нам нужно твое подчинение, а не твое мнение.

– Я к вашим услугам, – Амнет низко поклонился, отведя глаза в сторону.

– Ну так-то лучше, подчинение более приличествует рыцарю. Но образ твоих мыслей создает мне трудности – я хотел отправить тебя послом к Роджеру, Великому магистру госпитальеров. Ты мог бы убедить его отказаться от своего решения и присоединиться к королю Ги.

Но ты разделяешь его мнение, и тебе будет трудно выполнить такое поручение. Я даже не знаю, сможешь ли ты. Может быть, кто-нибудь другой…

– Господин! – запротестовал Амнет. – Вы знаете, что мой ум и мой язык в вашем распоряжении. Если вы пошлете меня к Роджеру, я буду представлять ваше мнение со всем моим старанием и умением.

– Ты так думаешь?

– Как рыцарь креста и христианин, я буду просить Роджера помочь принцу Антиохии.

– И королю, Томас, – поправил Великий магистр.

– Тогда – и всем нам.

– И как вы собираетесь сделать это, господин? Лео, сидя на старой кляче, тщетно старался заставить ее двигаться быстрее, вонзая в ее бока шпоры. Кобыла прижимала уши, на несколько шагов пускалась легким галопом, а затем снова переходила на спокойный шаг. Лео трясся в седле и был обречен плестись позади своего хозяина всю дорогу до Яффы.

– Я приведу доводы, которые подскажет мне мой разум и вдохновение от Господа.

– Но госпитальеры могут отказаться.

– Ну, тогда моя миссия провалится, и я поеду назад в Иерусалим.

– Съездив попусту.

– Нет, съездив по приказу моего сеньора.

– Попусту.

– Нет, не… Ну, пусть будет по-твоему, попусту. Но ты должен выучить, Лео, и чем скорее, тем лучше, что, если ты стремишься к военной жизни – приказ твоего начальника важнее, чем твое собственное мнение или твои склонности. Солдат должен подчиняться без вопросов, именно так можно выиграть войну. Если твой военачальник командует «налево», ты не разглядываешь, что же там находится, и лишь потом решаешь, поворачиваться тебе туда или нет. Ты поворачиваешь свою лошадь и имеешь дело с последствиями. Что будет, если каждый рыцарь станет выбирать для себя собственную битву и драться лишь тогда, когда сочтет нужным? Для тамплиера не выполнить приказ своего магистра – то же самое, что сельскому священнику усомниться в приказах папы Римского.