Текст книги "Миры Роджера Желязны. Том 15"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Томас Терстон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Миры Роджера Желязны Том пятнадцатый

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПОЛЯРИС»

Издание подготовлено АО «Титул»

Издание осуществлено совместно с частным предпринимателем Владимиром Секачевым

Маска Локи

Пролог

Лишь натяни решимость, как струну, —

И выйдет все.

Уильям Шекспир

Сильный жар, идущий из печи, опалил кожу ее лица и шеи. Она скривила губы в гримасе, кожа вокруг них высохла. Губная помада запеклась коркой, как асфальт под солнцем.

Александра Вель на два шага отступила от открытой дверцы печи. Это было ошибкой. Внезапный спад температуры привел к тому, что мелкие капельки пота выступили на лбу, верхней губе, шее. Она почувствовала, как плотный шелк ее белой блузки начинает провисать под мышками и на груди, впитав в себя влагу.

– Мистер Торвальд? – позвала она. – Айвор Торвальд?

Человек поднял лохматую голову и кивнул, продолжая работать мехами. Александра какое-то время смотрела, как двигаются складки его хлопчатобумажной майки. Потом подошла поближе – посмотреть, над чем он работает, и встала так, чтобы мужчина был между ней и желто-белым огнем печи.

Кусок расплавленного стекла величиной со спелый помидор, и такой же красный. Но его цвет был яростной краснотой внутреннего жара, а не холодной краснотой влажной кожицы плода. В центре он светился желтым – в память о печи. Торвальд держал ком стекла на конце стальной трубки, округляя и сглаживая его с помощью обожженной деревянной чаши. Руку и предплечье защищала от жара длинная металлизированная рукавица, а ближайшее к огню бедро – кусок металла, изогнутый словно рыцарские доспехи и подвязанный кожаными тесемками.

После сотни поворотов стекло почти остыло. Торвальд встал, держа стальную трубку на весу, повернулся – чуть не задев дальним ее концом лицо Александры – и поместил стеклянный ком обратно в печь. Стержень он повесил на скобу.

– Что вы хотите? – спросил он, осматривая ее с головы до ног: обвисшая на груди белая блузка, широкий пояс туго схватывает узкую талию, прямая черная юбка, обтягивающая бедра, колени…

– Вы выполняете частные заказы? – спросила она быстро.

– Иногда.

– От чего же это зависит?

– От того, интересно ли мне.

Один из этих, вздохнула про себя Александра, призывно поводя бедрами.

– Интересен ли заказ, – сказал он. – Что вы хотели заказать?

Александра покопалась в сумке, висящей на плече, и вытащила конверт. Затем открыла клапан и вытряхнула содержимое, стараясь не касаться его пальцами, хотя и держала под конвертом руку, на случай, если камни упадут.

Торвальд подвинулся ближе, взглянул на нее, как бы спрашивая разрешения, снял рукавицу. Рука оказалась на удивление белой. Взяв один из обломков указательным и большим пальцами, он повернулся в сторону открытой двери, через которую лился дневной свет.

– Оникс. А точнее, сардоникс – судя по красным слоям.

– Можете ли вы превратить его в стекло?

– Такую-то малость? Сколько в них? От силы пятнадцать – двадцать каратов. Или у вас во дворе стоит грузовик?

– Это все, что я могла… все, что у меня есть.

– Оставьте их себе на память.

– А не могли бы вы смешать их с другими компонентами… из чего вы делаете стекло?

– Конечно, оникс – просто разновидность кварца. Двуокись кремния. Почти то же самое, что стекло. Взять эти ваши два кусочка, добавить в расплав, и – пфф! – дело сделано. Они даже окрасят стекло, но лишь чуть-чуть, хорошего цвета не получится.

– Прекрасно. Чем слабее окраска, тем лучше. Хорошо бы окраски не было вообще, просто чистое стекло.

– Тогда зачем что-то добавлять?

– Так надо. Это все, что я могу сказать. Ну, беретесь за заказ?

– Какой? Точнее!

– Стакан. Стакан для питья с вплавленными в него этими кусочками – сардоникса, так, кажется, вы его назвали?

– Стакан… – Торвальд наморщил нос. – Кубок? Рюмка? Бокал?

– Нет. Высокий стакан для минеральной воды или колы. Прямые стенки, плоское дно.

– Не представляет интереса, – он повернулся к печи, взял стальную трубку.

– Я хорошо заплачу. Сотню, нет, тысячу долларов.

Его руки, приготовившиеся поднять трубку, снова опустились.

– Уйма денег.

– Эта штука должна быть совершенной. Неотличимой от заводских стаканов.

– Своего рода игрушка? Для вечеринки богатеев?

– Точно! – Александра Вель подарила ему широкую улыбку, на этот раз искреннюю. – Это приглашение на вечеринку.

Сура 1
Коронация

Из всех ушедших в бесконечный путь

Сюда вернется разве кто-нибудь?

Так в этом старом караван-сарае

Смотри чего-нибудь не позабудь.

Омар Хайям

Сапоги крестоносца провоняли лошадиной мочой. Подол тяжелого шерстяного плаща был испещрен желтыми крошками помета, которые рассыпались по мрамору с каждым шагом. Деревенщина.

Но Алоис де Медок, тамплиер и магистр Антиохийской общины, приветствовал гостя с раскрытыми объятиями:

– Бертран дю Шамбор! Проделать столь длинный путь! И так спешно, что не иметь возможности остановиться и почистить сапоги!

Он осторожно обнял родственника и слегка похлопал его по плечам. В воздух поднялась пыль. Алоис чихнул.

Освободив Бертрана, он осмотрел его с головы до ног. На грязной загорелой коже – новые шрамы.

Тяжелая проржавевшая кольчуга кое-где подновлена. Белая туника, украшенная прямым красным крестом, как у тамплиеров, – вся в заплатах и штопке. Квадратные латки закрывали изношенные места, прямая штопка – разрезы, нанесенные кинжалом. Белизна шерсти вокруг штопки говорила о том, что кольчуга все же сделала свое дело и сохранила тело владельца.

Сохранила это тело для меня, подумал Алоис. Как и его кузен, тамплиер был одет в белую тунику, но это было холодящее кожу льняное полотно, а не грубая власяница крестоносца. Как и на Бертране, на нем был капюшон из стальных колец, но легкий, сделанный из тончайшей проволоки, что могли выковать только дамасские кузнецы.

Алоис отступил назад и сделал знак сарацинскому мальчику, стоявшему у входа. Тот был одет в штаны и рубаху из льна, что говорило о богатстве хозяина, сапожки из мягкой кожи антилопы и тюрбан из чистого хлопка. Мальчик начал торопливо подметать возле Бертрана.

Алоис пнул его:

– Воды и тряпок! Убери это дерьмо из моих покоев! И зажги сандаловое дерево у окна, чтобы освежить воздух!

– Да, господин! – Мальчик выбежал.

– Ну, Бертран, чем могут помочь тебе тамплиеры Антиохии?

– Мой епископ благословил меня на покаяние в Святой Земле. Но я жажду славы.

– Славы во имя Господа, конечно.

– Конечно, кузен. Но тут есть загвоздка. Так дорого плыть от одной безопасной гавани к другой, да еще эти банды безбожников… Словом, путешествие истощило мои ресурсы.

Алоис улыбнулся самой мягкой из своих улыбок, хлопнул родственника по плечу и подтолкнул его к креслу из ливанского кедра. В конце концов, шерстяной плащ защитит дерево от кольчуги.

– Сколько человек было у тебя вначале?

– Сорок вооруженных рыцарей, дерущихся, как берсерки.

– Обоз?

– Лошади, вооружение и доспехи, пища и вино, телеги для добычи, – Бертран утробно хохотнул. – Пажи и лакеи, повара и поварята, случайно подвернувшиеся девки.

– И что у тебя осталось? Улыбка Бертрана угасла.

– Четверо рыцарей, шесть лошадей, одна телега. Мы продали девок в рабство пиратам в обмен на собственные жизни.

– Итак, родственник. У тебя, похоже, осталось твое оружие и кольчуга. Ты можешь вступить в армию, которую будет набирать Ги де Лузиньян после того, как его возведут на трон Иерусалима. Или, если хочешь, можешь присоединиться к Рейнальду де Шатильону, нашему принцу. Это может принести тебе желанную славу.

– Но я обещал епископу Блуа битву, задуманную и исполненную мною, во славу Иисуса Христа!

– Это трудно выполнить, имея только четырех человек, и то без надлежащего снаряжения.

– Я думал, ты поможешь мне. – Что я могу сделать?

– Одолжи мне воинов.

– Тамплиеров?

– Ты же ими командуешь. Алоис поджал губы:

– Мы в нашем Ордене все братья во Христе. Я лишь руковожу этой общиной, служащей островком безопасности и отдыха. Не более того.

– Ты можешь убедить своих братьев.

– Последовать за тобой?

– Да, во славу Господа.

– Конкретнее?

– Чтобы захватить Гроб Господень!

– Ха-ха. Мы, христиане, уже владеем Иерусалимом, родственник. Голгофа, Гроб Господень и место старого храма Соломона. Что еще хотел бы ты захватить – как акт покаяния?

– Ну, я…

– Послушай! Какими средствами ты располагаешь?

– Ну… ничем, кроме того, что со мной.

– А дома?

– Моя фамильная честь. Герб, который упоминается раньше, чем герб Карла Великого. Пожизненный доход от семидесяти тысяч акров превосходной земли в долине рядом с Орлеаном, пожалованной старым королем Филиппом в год его смерти.

– Ничего твоего собственного?

– Жена…

– Ничего действительно ценного?

– Участок или два…

– Какой площади?

– Три тысячи акров.

– Чистые и без долгов?

– Наследство от моего отца.

– Не хотел бы ты использовать их как коллатераль?

– Коллат… что?

– Залог. Под него Орден может одолжить тебе денег, на которые ты наймешь воинов и купишь лошадей, вооружение, продовольствие. В обмен на это ты обещаешь нам вернуть долги с процентами.

– Грех стяжательства!

– Это неподходящее слово, кузен.

– Какова сумма?

– Я полагаю, Орден мог бы одолжить тебе 36 000 пиастров. Это составит 1200 сирийских динаров.

– Сколько же это в деньгах?

– За убийцу сарацинского короля потребовали выкуп в пятьдесят раз больше. Подумай об откупных, которые мы, тамплиеры и другие монашеские ордены, получили, когда Генрих Английский устранил Бекета, простого монаха. А тут убийство короля!

– Так на эти деньги можно купить людей, оружие и преданность?

– Все, что тебе нужно.

– А как во всем этом будет участвовать моя земля?

– Ты выплатишь долг и проценты из захваченной добычи. Если же не сможешь уплатить, твой земельный надел перейдет к нам.

– Я уплачу вам.

– Конечно же. Так что твоя земля вне опасности, не так ли?

– Я думаю, да… Я должен дать обещание перед Господом как христианин и рыцарь?

– Я с удовольствием ограничился бы твоим обещанием. Но моим начальникам в Иерусалиме нужна бумага. Я могу умереть, но твой долг перед Орденом останется.

– Я понимаю.

– Хорошо. Я подготовлю бумагу. Тебе останется только поставить подпись.

– И тогда я получу деньги?

– Ну, не сразу. Мы должны послать гонца в Иерусалим за благословением Жерара де Ридерфорта, нашего магистра.

– Ясно. Сколько это займет времени?

– Неделю – на дорогу туда и обратно.

– А где в этой гостеприимной стране я буду есть и пить все это время?

– Что за вопрос? Конечно, здесь. Ты будешь гостем Ордена.

– Спасибо, родственник. Теперь ты говоришь, как истинный норманн.

Алоис де Медок улыбнулся:

– Не думай об этом. До обеда у тебя есть время почистить сапоги.

Стол в покоях Жерара де Ридерфорта, Великого магистра Ордена тамплиеров, был семи локтей в длину и трех в ширину. Однако он вряд ли занимал все место, отведенное магистру в Иерусалимской общине.

Сарацинские мастера вырезали на длинных боковинах стола украшение из норманнских лиц – овал за овалом с широко раскрытыми глазами под коническими стальными шлемами; пышные усы над квадратными зубами; уши, как ручки кувшинов, скрепляющие головы друг с другом.

Томас Амнет внимательно смотрел на эту цепочку голов, сразу же угадав, что это карикатуры. Господи, сказал он сам себе, как же эти бедные создания должны ненавидеть нас! Западные варвары, удерживающие их города силой оружия, верой в Бога-Плотника и более старого Бога-Духа.

– Что ты там колдуешь, Томас?

– А? Что вы сказали, Жерар?

– Ты так углубился в изучение края стола, что совсем не слышал меня.

– Я слышал вас достаточно хорошо. Вы хотели знать, достоин ли Ги де Лузиньян короны.

– Выбирает Бог, Томас.

– Или, в некотором смысле, Сибилла. Она мать покойного короля Болдуина, сестра прокаженного короля Болдуина, который был до него, и дочь короля Амальрика, правившего до прокаженного. И теперь она взяла Ги в супруги.

– Это еще не делает его королем, – напомнил Жерар. – Я лишь хочу знать, должен ли Орден тамплиеров поддерживать Ги или встать на сторону принца Антиохии?

– При условии, что сначала принц Рейнальд откажется от намерения силой захватить трон?

– Конечно, конечно. А если он попытается?

– Рейнальд де Шатильон – чудовище, и вы это уже знаете, господин.

Когда патриарх Антиохии проклял Рейнальда за вымогательство денег у императора Мануэля в Константинополе, – продолжал Амнет, – принц приказал своему цирюльнику обрить старику голову и бороду, оставив ожерелье и корону из неглубоких порезов вокруг ушей и горла. Потом Рейнальд смазал эти раны медом и держал патриарха на высокой башне под полуденным солнцем, пока мухи чуть не свели его с ума.

Рейнальд напал и разграбил поселения на Кипре, за три недели сжег их церкви – церкви, Жерар! – и урожай, убивал крестьян, насиловал женщин, резал скот. Этот остров не оправится от Рейнальда де Шатильона за жизнь целого поколения.

Вряд ли он действовал из благих побуждений, когда захватил корабль в Красном море и сжег флот, везущий паломников в Медину. Ходили слухи, что он собирался захватить Мекку и сжечь этот святой город до последней головешки. Он смеялся над криками о помощи тонущих паломников…

– Но, Томас, разве не обязанность христианина убивать неверных?

– С одной стороны, он громит христиан на Кипре. С другой – расправляется с сарацинами в Медине. Король Саладин, защитник ислама, поклялся отомстить этому человеку – так же как и император Константинополя. Рейнальд де Шатильон представляет угрозу для любого в пределах досягаемости меча.

– Так что, ты советуешь мне поддержать Ги?

– Ги – глупец и будет наихудшим королем, который когда-либо здесь правил.

– Ты предлагаешь мне выбор между дураком и бешеным псом. Скажи, Томас, ты виделв своем Камне царствование Ги – от года 1186 после Рождества Христова до года дьявол знает какого?

– В Камне, господин? Неужели нужны божественные силы, чтобы увидеть то, что может разглядеть ребенок своими собственными глазами? Именно Ги устроил в Араде резню мирных бедуинских племен и их стад, просто чтобы позлить христианских вельмож, получающих с них дань.

– Томас, я вновь спрашиваю: разве плохо убивать язычников?

– Плохо? Я не сказал, что это плохо. Всего лишь глупо, господин. Когда нас здесь один на тысячу. Когда каждый француз, чтобы оказаться в этой стране, должен переплыть море и проехать по пыльным дорогам, сражаясь с пиратами, язычниками и разбойниками, грабящими караваны, борясь со страшными болезнями. Когда тысячи неверных вырастают из песка, как трава после весенних дождей, и каждый вооружен острым, как бритва, клинком и воодушевлен верностью своим языческим вождям. Так что будет только мудро отложить наши рассуждения о том, что хорошо и что плохо, оставить спящих бедуинов лежать у своих колодцев и получать с них дань.

– Ты упрекаешь меня, Томас?

– Господин! Я упрекаю такого глупца, как Ги де Лузиньян, и такую скотину, как Рейнальд де Шатильон.

– Но как Хранитель Камня, ты обязан дать мне совет. Скажи мне, достаточно ли силен Ги, чтобы устоять против Рейнальда де Шатильона?

– Это неважно, – ответил Томас. – Мы устоим.

– И мы должны поддерживать Ги?

– О, Ги будет следующим королем Иерусалима. Без сомнения.

– Но я не об этом спрашиваю… – Сильный стук в дверь прервал магистра. – Кто там? – заревел Жерар.

Дверь с треском приоткрылась, и молодой слуга, полукровка от норманнского отца и сарацинской матери, просунул голову. Много подобных молодцов было в услужении у тамплиеров, большей частью их собственные незаконнорожденные дети. Юношеское лицо было потным и покрыто дорожной пылью. Испуганные голубые глаза смотрели устало.

– Я прибыл из Антиохии, господин, с сообщением от сэра Алоиса де Медока.

– Неужели это не может подождать?

– Он сказал, это срочно. Что-то о богатом простаке, которого можно пощипать.

– Хорошо, давай сюда.

Юноша достал кожаный кошель из-под полы куртки и передал его Жерару. Тот взял кинжал с тонким лезвием, разрезал тесемки кошеля, вытащил свиток пергамента и сломал восковую печать. Развернув желтоватый пергамент, он поднес его к глазам. Затем вздохнул и передал Томасу.

– Написано неразборчиво. Как будто Алоис спешил.

Томас Амнет взял документ и начал молча читать. Жерар наблюдал за ним с некоторым раздражением. Воины, умеющие читать, все еще редкость в мире Амнета. Хотя многие тамплиеры и знали грамоту настолько, чтобы разобрать название города или реки на карте, тех, кто читал с легкостью, было немного. Амнет понимал, что у Жерара другие преимущества – положение и власть, – и поэтому он мог не бояться тех, кто знал грамоту. Сейчас, однако, магистра раздражало сознание того, что такой парень, как Амнет, мог что-то вычитать в пергаменте, который для него оставался немым.

– Ну и что же там? – наконец спросил он.

– Сэр Алоис ссудил деньги некоему Бертрану дю Шамбору, своему дальнему родственнику. Под залог земельного угодья в Орлеане. Орден обязуется снабдить этого Бертрана рыцарями, пешими воинами, лошадьми, оружием и повозками на сумму 1200 динаров.

– Размеры угодья?

– Три тысячи акров… Интересно, так ли богата эта земля? Алоис ничего не говорит о ее качестве.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы он имел дело с плохой землей? Продолжай.

– Алоис предполагает, что мы купим расположение Рейнальда, передав эту землю его кузену, который собирается вернуться во Францию в этом году… Но, – возразил Амнет, – земля пока не наша. Как же мы можем распоряжаться ею?

– Земля вскорости будет нашей, – сказал Жерар.

– Откуда вы с Алоисом знаете это? У вас собственный Камень?

Жерар похлопал себя по лбу:

– О нет, мой юный друг. Зачем мне способность к пророчеству, когда у меня есть мозг, который Бог дал ребенку? – Магистр тамплиеров хохотнул, обращая против Амнета его же собственные слова. – Этот Бертран будет искать славу, чтобы возместить убытки своей короткой и греховной жизни. Так мы дадим ему славу.

– И как это будет выглядеть?

– Мы скажем бедному дурню, что наивысшей славы он может достичь, взяв обитель гашишиинов Аламут.

– Они не зря называют эту крепость «Орлиное гнездо». Она неприступна.

– Да, но доблестный Бертран не узнает этого, пока полностью не увязнет в осаде. А потом будет слишком поздно.

– Знатный француз, ищущий славы, против банды на вид безоружных людей из Общины ассасинов [1]1
  Assassin – убийца (англ.). – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]. Мы подложим скорпиона в постель шейха Синана, Горного Старца.

– И это приведет к тому, что три тысячи акров в Орлеане будут нашими.

Томас Амнет некоторое время молча размышлял.

– Карл, – внезапно сказал он.

– А? – Жерар де Ридерфорт отвел взгляд от пергамента. Он взял его обратно и держал за восковую печать.

– Так зовут тоскующего по родине кузена Рейнальда. Карл.

– Может быть. Он помирит нас с Рейнальдом.

– Когда вы кормите чудовище, лучше взять длинное копье.

– Так мы скормим им Бертрана дю Шамбора – и сохраним свои пальцы.

В своей комнате, расположенной в высокой башне, Томас Амнет закрыл жалюзи и задернул занавески, чтобы не впускать холодный ночной воздух. Но не только от воздуха хотел он закрыться. Несмотря на свою словесную дуэль с Жераром де Ридерфортом, он был обеспокоен приближающейся коронацией Ги де Лузиньяна. То, что Ги – плут, было видно любому. Но Томас Амнет был не любым.

Десять лет в качестве Хранителя Камня – пост, который достался ему в юности, и не только из-за его благородного происхождения и умения обращаться с мечом на службе Ордену – сделали его более чутким к течению времени, чем обычный человек.

Обычные люди встречают каждый рассвет как начало нового дня, битву или дальнюю дорогу принимают как новую проблему, которую необходимо решить, болезнь, ранение и, в конце концов, смерть – как неожиданность.

Вместо этого Амнет видел время как единое целое. Каждый день был звеном в цепи лет. Каждая битва была простой пешкой на великой доске войны и политики. Каждая рана была частью общей смерти, которая, в конце концов, приходила к телу. Амнет видел поток времени и себя как белую щепку в нем.

Камень, конечно, позволял рассмотреть этот поток подробнее. Томас Амнет открыл свой тяжелый старый сундук и вытащил ларец, в котором хранился Камень. Ларец был сделан из древесины грецкого ореха, почти черной от времени, и выстлан бархатом. Амнет изолировал его с помощью пентаграммы из двойных точек – чтобы сохранить энергию и скрыть Камень от тех глаз, а возможно, и других чувств, что могли бы его обнаружить.

Он поднял крышку. В свете единственной тонкой свечи Камень слабо поблескивал, будто приветствуя его. Он выглядел как космическое яйцо, гладкий и сверкающий, округлый с одного конца и несколько заостренный с другого.

Амнет протянул руку и коснулся Камня голыми пальцами. Ожидаемая волна боли прошла вверх по руке. Со временем и при долгом опыте боль стала более терпимой, но никогда не уменьшалась. Это было похоже на дрожь, которую можно почувствовать, сидя на лошади, когда стрела попадает ей в шею. Дрожь приближающейся смерти.

Прикосновение к Камню рождало музыку в его мозгу: хор ангелов пел осанну в честь своего Бога. Это была небесная колыбельная, которая повторялась снова и снова, когда Камень бывал в его руках. Цвета радуги кружились в его голове, пока он не положил Камень на крышку стола.

Амнет тяжело дышал. Он почти ожидал, что яйцо прожжет дерево и сотворит для себя обугленное гнездо. Однако энергия, испускаемая им, была другого рода.

Следующая часть ритуала была простой алхимией. В реторте он смешал розовое масло, высушенный базилик, масло жимолости – за большие деньги привезенное из Франции – с чистой водой и драхмой перегнанного вина. Сама по себе смесь не имела никакой силы, она была лишь тем, с чем Камень мог работать.

Он взболтал смесь в колбе, поместил под нее огарок свечи и зажег фитиль. Укорачивая его и удаляя плавящийся воск, он мог управлять жаром под ретортой. Жидкость в ней должна дымиться, но не кипеть. Пары поднимались к горлышку, которое было направлено на острый край Камня.

Методом проб и ошибок Амнет пришел к этому процессу. Камень сам по себе был слишком темным, чтобы можно было рассмотреть что-нибудь внутри. Он представлял собой коричнево-красный агат, полностью непрозрачный, если только не смотреть на его выпуклость по самой короткой хорде, да и то при ярком солнечном свете.

Излучения Камня могли управлять окружающими вещами, но в очень слабой степени. Дым или туман в посуде был слишком тяжел, больше подходили испарения. Розовое масло, смешанное с водой, спиртом и травами, работало лучше.

То, что мог показать Камень, зависело от его настроения, но не от того, что приносил на сеанс Томас.

Однажды он показал ему точное расположение золотых копей Приама, закрытых каменными блоками на глубине в сотню футов под зарослями на месте Илиона. Амнет буквально загорелся идеей снарядить экспедицию и добыть сокровища, но потом его одолели сомнения.

Конечно, Камень никогда не обманывал его, но можно было очень легко обмануться, пытаясь перевести его образы в привычные человеческие представления. Илион, который показывал Камень, мог быть и не историческим Илионом. То, что можно было разглядеть с помощью силы Камня, совсем не обязательно совпадало с миром людей.

Хотя однажды он показал ему истинную правду. Он обнажил перед Томасом истинную структуру Ордена тамплиеров в виде башни из отесанных глыб, где каждая глыба была молитвой, ссудой денег, боевым подвигом. Девять Великих магистров до Жерара, начиная с Хью де Пайенса в 1128 году, строили, сражались и отвоевывали место для норманнов в Святой Земле. Это были те самые светловолосые воины с горячими сердцами, которые пересекли Северное море, сначала для набега, потом для того, чтобы обосноваться на том диком берегу, который Франция противопоставляет белым берегам Альбиона. Те же самые Сыны бури построили и заполнили корабли Вильгельма Завоевателя, когда он высадился на этом острове и начал войну против саксонцев. Сейчас, всего 120 лет спустя, когда старый Генрих Английский воюет с юным Филиппом Французским, норманны находятся посередине, возводя на троны и свергая королей. В то же самое время, далеко за морем, они, как члены Ордена тамплиеров, помогают своими мечами обоим королям утвердиться на Святой Земле.

В картине, полученной с помощью Камня, перед Томасом Амнетом прошла история тамплиеров за прошедшие шестьдесят лет. Одетые в звенящие кольчуги, в плащах из белой шерсти с крестом, вооруженные мечами и копьями, с норманнскими щитами в форме слезы, они ехали по одному: на белых лошадях сидели живые рыцари с полными жизни глазами; на черных лошадях – умершие, чьи глаза вспыхивали знанием суда Одина и воскресения в Валгалле.

Урок был поучительным для Амнета. Первые тамплиеры из его видения – все на черных конях – были стройными и загорелыми людьми с мозолистыми руками, крепкими мускулами, со свежей кровью на мечах. Более поздние, большей частью на белых лошадях, были полными мужчинами с кожей, бледной от длительного сидения в помещении. У них были мягкие руки и слабые мускулы, на пальцах виднелись чернильные пятна от записей долговых обязательств.

В то время как плащи первых тамплиеров пропахли пылью и запекшейся кровью поля битвы, льняные одежды нынешних членов Ордена пахли церковными благовониями и духами из будуаров проституток.

Это было истинное видение – и последнее за несколько месяцев. Сейчас он хотел сделать еще одну попытку. Левой рукой он направил испарения из колбы на край Камня, собрался с мыслями и посмотрел. Он увидел лицо Ги де Лузиньяна, безвольное, пресыщенное страстями, с языком, высунутым, как у собаки. Длинные тонкие пальцы – медного цвета, как у сарацинов, – гладят его лоб, затылок, грудь, его мужское достоинство. Ги застонал и исчез в тумане.

Струйка испарений поднималась и загустевала в неверном свете свечи. Вместе с рябью, как отражение в неподвижной воде колодца, свет превратился в безжалостное полуденное солнце, освещающее утес посреди пустыни, похожий на палец дамы, призывающей подойти поближе. Палец согнулся и исчез в тумане.

Черные усы, подбритые и подрезанные острым кинжалом, появились среди испарений. Над ними сверкали два глаза, красных, как у волка, и узких, как у кошки. Кончики усов поднялись, губы раздвинулись в улыбке, явив превосходные зубы. Глаза искали что-то в тумане, пока не встретились с глазами Амнета. Орлиный нос, делящий это лицо пополам, снова, как женский манящий палец, сделал приглашающий знак Амнету. Прежде чем изображение исчезло, Томас разогнал его ладонью.

Свеча под ретортой догорела, и пары больше не поднимались. Так всегда. Это лицо, эти волчьи глаза появлялись в каждом видении за последние месяцы. Где-то и в какое-то время – в настоящем, прошедшем или будущем – волшебник объявлял или объявит безжалостную войну Хранителю Камня. Такие вызовы не были чем-то необычным, так как и в прошлом, и в будущем существовали маги. Однако этот вызов затронул действие глубинных свойств Камня. Томас Амнет подумал о том, как должным образом ответить на этот вызов.

Он отставил аппарат в сторону и дал ему остыть. Уложил Камень в хранилище и закрыл крышку. Каждое прикосновение к Камню изменяло, укрепляло его, наделяло знаниями. Томас вспомнил день, когда он получил его во владение от Алана, предыдущего Хранителя Камня.

Старый рыцарь вытянулся на смертном ложе, раненный в легкое сарацинской стрелой. Два дня он харкал кровью, и никто не ожидал, что он доживет до рассвета.

– Томас, подойди.

Томас покорно приблизился к постели, сложив руки на груди. Эти руки огрубели от рукояти меча и ручки щита. Ему было семнадцать, и у него совсем не было опыта. Его голова была такой же пустой, как стальной шлем.

– Тамплиеры на совете не смогли найти тебе лучшего применения. Поэтому они передали тебя мне.

– Да, сэр Алан.

– Орден должен иметь Хранителя Камня. Это не слишком важный пост. Не такой, как магистр обители или военачальник.

– Да, сэр Алан.

– Но Хранитель все-таки имеет определенный престиж. – Человек приподнялся на своих подушках, его глаза вспыхнули. Они не вполне сфокусировались на Амнете. – Камень опасен. Это орудие дьявола, вот что я скажу. Ты должен дотрагиваться до него как можно реже и использовать только в случае крайней нужды.

– Что же он такое, этот Камень?

– Он появился из северных стран, вместе с первыми рыцарями, которые основали наш Орден. Он всегда был с нами. Наша тайна. Наша сила.

– Где этот Камень, сэр Алан?

– Всегда держи его поблизости. Всегда используй его на благо Ордена. Пока он с тамплиерами, они не будут знать поражения в битве. Но прикасайся к нему – к его поверхности – как можно меньше. Для твоей… – Лихорадка, которая сжигала грудь сэра Алана, казалось, развернулась, как бешеная собака, и укусила его. У него перехватило дыхание. Его глаза блуждали, в конце концов остановившись на лице Амнета. Последнее сказанное им слово: —…души.

И все кончилось. Амнет знал, что должен что-то сделать.

Он закрыл глаза умершего, придержав их кончиками пальцев, как делают йомены на поле битвы. Он должен сказать кому-нибудь, что сэр Алан умер. Но сначала нужно найти Камень, который стал теперь его собственностью. Где бы он мог быть? Сэр Алан приказал ему держать Камень поближе к себе. Где мог умирающий спрятать свое достояние? Томас обвел глазами полог: знамена, пыль и накрытый ночной горшок. Он вытащил этот сосуд наружу, посмотреть, не спрятан ли Камень там, и встретился с его зловонным содержимым. Медленно поворачивая горшок, он понял, что там не хватило бы места для такой большой вещи, как Камень.

Где еще? Он пошарил под подушкой. Обиженная таким обращением голова покойного перекатилась из стороны в сторону, веки открылись. Амнет наткнулся на что-то твердое. Он сжал это пальцами и медленно вытащил. Ларец из черного грецкого ореха. Он осмотрел крышку и, поняв, что ключа не потребуется, открыл ее. Темный кристалл размером с его ладонь лежал внутри.

В слабом свете было трудно его разглядеть. При поворотах казалось, что Камень окрашен в темно-красный цвет засохшей крови или охристый цвет плодородной французской земли, вспаханной плугом в весенний день.

Амнет не внял последнему предостережению сэра Алана и прикоснулся к Камню пальцами.

Шок, боль, хор, музыка, злобная жажда его жизни – все, что будет волновать его сны и его думы вплоть до самой смерти – все это возникло в его душе вместе с первым прикосновением. Томас Амнет понял, что изменился.

Он нашел Камень, и тот принадлежал ему. Камень нашел его, и он принадлежал Камню.

Амнет мгновенно понял, что сила, заключенная в Камне, могла бы спасти сэра Алана от смерти, могла бы излечить его от ран и яда, и также понял, почему старый рыцарь отказался от этого способа спасения.

Теперь, десять лет спустя, в своей башне, умудренный чтением многочисленных пергаментов – некоторые из них были только в видениях, порожденных Камнем, – закаленный тысячами прикосновений к Камню, Амнет намного больше разбирался в его силе и ее применении.