Текст книги "Журнал «Если», 1995 № 07"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Герберт Джордж Уэллс,Мюррей Лейнстер,Грег Бир,Леонид Лесков,Наталия Сафронова,Сергей Казменко,Владимир Губарев,Владимир Шмагин,Павел Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

ПУХ ЧЕРТОПОЛОХА

– Не чаяла снова тебя увидеть, – холодными синими и зелеными пиктами сообщила Рам Кикура.

Ольми многозначительно улыбнулся и вслед за Мирским и Корженовским прошел в конференц-зал для телесных, зарезервированный под «Проект «Содружество» Рам Кикуры. Дизайн подражал земной обстановке, точнее – интерьеру промышленного офиса середины двадцатого века: аскетичные стулья из металла и дерева, длинный деревянный стол, голые стены цвета обглоданной кости, и лишь на одной – панель дисплея.

– Извините за примитивизм.

– Ничего, навевает воспоминания. – Ланье ощутил холодок между Кикурой и Ольми. Похоже, Ольми относился к этому спокойно; впрочем, Ланье ни разу не видел его раздраженным. – В таких кабинетах я провел немало долгих часов.

– Наши земные гости все еще в городской памяти, – сказала Рам Кикура. – Мы силимся отдалить неизбежное фиаско. Карен подойдет минут через пять. Я от нее слышала, что в последние два дня набрало силу несколько нечистоплотных группировок. Нексус решил открыть Путь, да? – Она старалась не смотреть Ольми в глаза.

Корженовский стоял с недоуменным видом, ощупывая стул.

– Да, – ответил он, мгновенно выйдя из задумчивости. – Нексус принял решение и ставит его на голосование перед Гекзамоном. Но участвовать в референдуме будут только объекты и Пух Чертополоха.

– Видно, они затеяли оживить законы Возрождения. Давно надо было вымарать их из сводов. – Горечи и злости в голосе Рам Кикуры звучало больше, чем в день ее первой встречи с Ланье. На ней тоже сказались возраст и Возрождение, хотя за сорок лет ее внешность и стиль почти не изменились.

Ольми, упругой львиной поступью расхаживавший вокруг стола, замер и спросил:

– Ты уже знаешь историю господина Мирского?

Рам Кикура кивнула.

– Постольку, поскольку она затрагивает и меня. Это ужасно!

От удивления у Мирского округлились глаза.

– Ужасно?

– Чудовищная грязь. Чудовищное святотатство. Я родилась и выросла в Пути, и все-таки… – Казалось, она вот-вот начнет плеваться. – Открывать Путь и держать открытым не просто глупо. Это подло!

– Ну не будем впадать в крайности, – ровным тоном предложил Корженовский.

– Простите, господин Корженовский, – вмешался Мирский, – но мне непонятно, почему она назвала мою историю ужасной.

– Если верить вам, то Путь, как удав, душит нашу Вселенную.

– Неточное сравнение. Он осложняет, даже, возможно, сводит на нет проект, разработанный нашими далекими потомками. Но эти существа вовсе не считают Путь ужасным. Изумительным явлением – пожалуй. Чтобы такое крошечное сообщество, как вы, путешествующее среди миров и при этом замкнутое в царстве материи, за столь недолгий срок добилось столь многого… Беспрецедентно. В других вселенных тоже встречаются сооружения наподобие Пути, но никто их не строил на раннем этапе развития общества. Путь для наших потомков – все равно что египетские пирамиды для нас. Или Стоунхендж. Была бы возможность, они бы его сберегли как памятник первобытного гения. Но увы. Его необходимо демонтировать особым образом, и начать можно только отсюда.

В конференц-зале появилась Карен, направилась к мужу, поцеловала, пусть и мимолетно. Словно хотела этим сказать: забудем на время семейные проблемы.

– А что если ярты только и ждут, когда мы сунемся за порог? – спросил Ольми.

Корженовский поморщился.

– Меня уже несколько ночей мучает этот кошмар. Я отправил в городскую память дублей, они наблюдают за всеми заседаниями комиссии. Если мне прикажут, я приму участие в обороне Гекзамона…

– А чем мы будем обороняться? – поинтересовалась Карен.

– Как правило, информация такого рода хранится в строжайшей тайне, – ответил Корженовский. – Но даже строжайшие тайны становятся явью, когда власти предержащие находят это целесообразным. На Пухе Чертополоха складировано оружие невероятной мощи. Использовать его в чисто оборонительных целях слишком невыгодно, поскольку оно бесполезно в крепостях Пути, но ни один стратег не бросит оружие, зная, что однажды оно может пригодиться. Поэтому оно хранится в пещерах астероида. Старое, но исправное и смертоносное.

Прикрыв нос и рот молитвенно сложенными ладонями, Рам Кикура покачала головой и прошептала:

– О Звезда, Рок и Пневма! Я не знала. Народу говорили…

– Все политики лгут, – напомнил Мирский, – когда видят в этом выгоду. Как раз народ-то и вынуждает их к этому.

Ланье побледнел.

– Оружие?

– В залах Пуха Чертополоха хранятся остатки оружия последней Яртской войны, – уклончиво ответил Ольми.

– Все это время? – спросил Ланье. – С первой нашей высадки?

Ольми и Корженовский кивнули. Рам Кикура с мрачной усмешкой следила за реакцией Ланье.

– А если бы мы его…. – Он не договорил фразы.

– Погибель все равно случилась, – отмахнулся Корженовский: он терпеть не мог, когда ему расставляли логические ловушки. – Даже если Путь под яртами, можно, на худой конец, захватить плацдарм.

– Если только они не овладели новыми технологиями, – мрачно заметила Рам Кикура.

– Верно. Как бы то ни было, Нексус обратился ко мне за содействием. Отказать не могу, как ученый я слишком долго пользовался исключительными привилегиями. Наша проблема в другом: как повлиять на общественное мнение Гекзамона…

– В обход Нексуса, – подала идею Рам Кикура. – Напрямик обратиться ко всем гражданам, в том числе к землянам.

– Без Земли за открытие выскажется подавляющее большинство, – задумчиво произнес Ланье. – Мы смоделировали… вернее, господин Ольми смоделировал социологический опрос.

– А почему – без Земли? – спросила Карен. – Она что, слишком дикая?

– Слишком провинциальная, к тому же ей хватает своих забот, – ответил Корженовский. – Все это, конечно, так, но в процедурном отношении они хватили через край и тем самым дали нам козыри. Можно почетче обрисовать угрозу яртского нашествия. Можно использовать сам факт существования оружия, настроив mens publica против Нексуса. Госпожа Рам Кикура подозревает, что по части техники ярты впереди, – вот вам еще один весомый контраргумент. Думаю, еще до выхода обращения мы его блокируем в судебных инстанциях. Довод следующий: ни одна из территорий Гекзамона не может быть лишена избирательных прав.

Мирский опустился на стул, сцепил руки перед грудью и поднял их над головой.

– Тут надо действовать тонко, – сказал он. – Надеюсь, Гарри хорошо это понимает.

Карен посмотрела на мужа. Ланье решил посостязаться с русским в фамильярности.

– Павел утверждает, что Путь необходимо демонтировать.

– А если не получится? – спросила Рам Кикура.

– Получится, – заверил Мирский. – Не мытьем, так катаньем. Правда, я не предвидел таких сложностей. Если я уйду ни с чем, последствия будут весьма трагичными.

– Это угроза? – вскинулась Рам Кикура.

– Нет. Уверенность.

– И насколько трагичными будут последствия?

– Не знаю. Я не учитываю всех вероятностей. Да мне это, наверное, и не по плечу при моих сегодняшних способностях.

– Слишком много неясностей, – грустно произнес Корженовский. – Господин Мирский, скоро ваша история станет достоянием гласности… Как вы думаете, сколько наших сограждан поверят вам, а сколько заподозрит уловку ортодоксальных надеритов, мечтающих навсегда привязать нас к Матери-Земле?

– Я могу быть красноречивее, чем сейчас. – Русский разомкнул руки и потянулся. – Не верите? – Вопросительно подняв густые брови, он окинул собеседников взглядом.

Карен, не присутствовавшая на его допросе в зале Нексуса, промолчала. Корженовский, Ольми и Ланье тотчас сказали, что верят.

Рам Кикура неохотно кивнула.

– Нужен стратегический план, – сказал Ланье.

– Мы можем придумать что-нибудь путное и подговорить несогласных сенаторов и телепредов, чтобы они брались за дело. А Рам Кикура пускай действует через суд. Двойной удар.

– Пожалуй, мне лучше начать на Земле, – возразила Рам Кикура. – Через несколько дней состоится сессия Совета Земного Гекзамона. Нам все равно надо отчитываться о результатах конференции, и, если под этим предлогом мы с Карен улетим на планету, Нексус не всполошится. Насколько все это конфиденциально?

– Абсолютно, – сказал Корженовский. – До выхода обращения мы обязаны молчать.

– Это тоже не совсем законно, – размышляла Рам Кикура. – Фракция неогешелей в Нексусе откровенно наглеет. Удивляюсь, почему Фаррен Сайлиом идет у них на поводу.

– Для него важнее всего сохранить правительство, иначе все достанется оппозиции, – объяснил Ланье.

Рам Кикура изобразила сложный символ – Ланье не смог его прочесть. Тогда она произнесла:

– Я не уверена, что стоит упоминать об оружии. Это против закона об охране государства, а я не очень хорошо в нем разбираюсь.

– Когда я жил в другом теле и обладал гигантским разумом, мне казалось, что все здравомыслящие люди должны со мной согласиться. – Мирский грустно покачал головой. – До чего же я отвык быть человеком!

ПУТЬ

Перед Ритой возник прозрачный грустный Деметриос. Девушка побледнела от ужаса – ничего подобного она не ожидала и только сейчас поняла: никакие боги ей здесь не помогут. Если боги и способны добраться сюда, то лишь недобрые, и помощи от них ждать нечего.

– Мы храним матрицу его разума, – объяснил поводырь. – Тело тоже упаковано. Сейчас он им не пользуется, и процесс мышления идет не в мозгу, а в иной среде. Раньше и ты в ней находилась. – Стоя рядом с Ритой, он изучал ее лицо, ловил реакции. – Ты расстроена?

– Да.

– Желаешь, чтобы я закончил показ?

– Да! Да! – Она попятилась и вдруг истерически зарыдала. Деметриос простер в мольбе руки и исчез, не сумев выговорить ни слова.

В своем беспредельном узилище Рита опустилась на мягкий пол и спрятала лицо в ладонях. В душе истаяли последние крохи самообладания. Сквозь истерику и ужас пришло осознание полнейшей уязвимости: тюремщики способны ввергнуть ее обратно в фантазию, в сон, и она будет счастлива и послушна, и ответит на любые вопросы, лишь бы ее не переселили из места, так похожего на родной дом, в какое-нибудь царство кошмара.

– Не надо бояться, – сказал, наклонясь над ней, поводырь. – У тебя была возможность поговорить с твоим другом, а не с образом, созданным нами. Его мышление не пострадало и не изменилось. Он обитает в уютной иллюзии, как и ты, прежде чем вернуться в собственное тело.

Поводырь стойко ждал, не говоря более ни слова. Гнев улегся, Рита взяла себя в руки. Сколько длилось молчание, она не знала – чувство времени словно атрофировалось.

– Оресиас и остальные тоже мертвы? – выдавила она.

– Смерть у нас – понятие неоднозначное, – ответил поводырь. – Кое-кто активно существует в иллюзиях, другие же пассивны, как в глубоком сне. Никто не умер.

– А я, если захочу, смогу с кем-нибудь из них поговорить?

– Да. Все они доступны. Правда, в некоторых случаях ждать придется дольше.

Надо бы еще раз попытаться, решила она, хоть и сомневалась, что выдержит.

– А нельзя ли сделать так, чтобы Деметриос выглядел реальнее? Он такой жуткий… Точь-в-точь покойник. Или призрак.

Улыбаясь, ее собеседник несколько раз повторил слово «призрак», будто смаковал его звучание.

– Можно сделать его столь же осязаемым, как мы с тобой, но все равно это будет иллюзия. Желаешь?

– Да! Да!

Снова возник Деметриос – более вещественный, но ничуть не менее жалкий. Рита встала, приблизилась к нему и наклонилась вперед, прижимая к бедрам стиснутые кулачки. Ее все еще трясло.

– Ты кто? – проговорила она сквозь зубы.

– Деметриос – механикос и дидаскалос Александрейского Мусейона, – был ответ. – А ты Рита Васкайза? Мы умерли? – Так могла бы говорить тень – тоскливым, дрожащим голосом. У Риты стучали зубы, и она ничего не могла с этим поделать.

– Н-не д-думаю, – ответила она. – Мы в плену у демонов. Нет. – Она зажмурилась, стараясь вообразить, как в такой ситуации действовала бы Патрикия. – Кажется… кажется, они не демоны, но и не люди. У них очень совершенные машины.

Деметриос попытался приблизиться к ней; выглядело это так, будто он ступал по очень скользкому льду.

– Не могу дотянуться, – сказал он. – Мне бы полагалось бояться, но я не боюсь. Может быть, только я один умер?

Рита покачала головой.

– Не знаю. Он утверждает, что ты жив. Что мы – во сне.

– Он? Кто?

– Один из тех, кто взял нас в плен.

– А остальные мертвы?

– Он говорит, живы.

– Что мы можем сделать?

Не отрывая взгляда от Риты, поводырь беспечно произнес:

– Ничего. Побег невозможен. С вами обращаются уважительно и не причиняют никакого вреда.

– Слыхал? – спросила Рита Деметриоса, судорожно ткнув пальцем в поводыря. Хотелось ударить по-настоящему, но она понимала: бесполезно.

– Да, – тонким голоском ответил Деметриос. – Наверное, мы открыли не тот проход.

– По его словам, на Гее прошли годы.

Деметриос посмотрел по сторонам, щурясь, точно вглядывался в дым.

– А кажется, всего лишь несколько часов… А он может нас вернуть на настоящую Гею?

– Можете? – спросила Рита.

– Возможность существует, – не очень уверенно ответил поводырь. – Но почему вы хотите вернуться? Это уже не тот мир, к которому вы привыкли.

Деметриос промолчал. У Риты засосало под ложечкой – бабушкиных рассказов и собственных инстинктов вполне хватило, чтобы вообразить ужасную картину. Это ярты. Ярты – хищники. Об этом Патрикия узнала от народов Пути.

«На моей совести – гибель родного мира». Руки девушки, будто клешни, поднялись и сомкнулись у подбородка.

– Деметриос, мне так страшно! Этот… народ кажется таким равнодушным! Ему нужны только знания.

– Совсем напротив, – возразил поводырь. – Мы весьма чувствительны и очень заинтересованы в вашем благополучии. С того момента как мы взяли под опеку твою планету, потери ее населения были крайне незначительны. Огромное количество твоих соотечественников находится в хранилищах. Мы ничего не выбрасываем. Мы бережем каждую мысль. Для этого у нас есть ученые, и мы спасаем все, что только возможно.

– О чем вы говорите? – вмешался Деметриос.

– Желаешь, чтобы я объяснил твоему спутнику? – спросил поводырь.

Видимо, он следовал какому-то протоколу. Рита озадаченно кивнула.

– Наши долг и цель – изучать и беречь вселенные, добиваясь распространения нашего разума, лучшего и способнейшего из всех, и сбора всевозможных сведений. Мы не жестоки. Само это слово и понятие я заимствовал из вашего языка. Причинять боль и разрушать расточительно. Расточительно также допускать формирование разумов, способных когда-нибудь оказать нам сопротивление. Куда бы мы ни пришли, мы собираем и накапливаем, изучаем и бережем. Но сопротивления не допускаем.

Деметриос воспринял это хладнокровно, хоть и с недоумением на лице. Ему не довелось слушать рассказы Патрикии. Он знал лишь то, что Рита успела сообщить ему в степи перед нападением киргизских конников.

– Я бы, все-таки хотела увидеть родину, – твердо произнесла Рита, – и чтобы со мной были Деметриос и Оресиас. И Джамаль Атта.

– Твою просьбу можно выполнить лишь отчасти. Джамаль Атта успел покончить с собой, прежде чем попал к нам. Боюсь, его психика сохранилась недостаточно полно, чтобы нормально управлять восстановленным телом.

– Я должна увидеть родину. – Рита решила во что бы то ни стало настоять на своем: казалось, если этого не сделать, ее с головой затянет в водоворот ужаса. Стоит лишь заплакать и закрыть лицо руками, и она сломается окончательно, превратится в жалкого червя перед этим чудовищем-яртом и бледным Деметриосом.

– Мы доставим тебя туда. Желаешь наблюдать процесс транспортировки или лучше перенестись мгновенно?

Деметриос не отрывал от нее глаз. Что он ей пытался внушить, Рита не догадывалась. Но оба понимали: чем-то она важна для этих существ.

– Хочу видеть все, – ответила она.

– Возможно, ты найдешь это сложным для восприятия. Желаешь, чтобы я сопровождал и рассказывал, или позволишь снабдить твои психику и память механическим гидом?

– Пожалуйста, – сказала она, понизив голос почти до хриплого шепота, – иди с нами.

Осталась лишь одна надежда: ярты – лжецы. Если же нет, лучше всего наложить на себя руки. Да, она умрет. Во что бы то ни стало. Но в глубине сознания зрела уверенность, что ярты этого не допустят. На их взгляд, это расточительство.

ГОРОД ПУХ ЧЕРТОПОЛОХА

Среди товарищей Ольми становилось легче – обстоятельства не так давили на психику. И все-таки неплохо побыть одному хотя бы несколько часов. Он с грустью вспоминал безлюдный лес в Четвертом Зале.

Он не вернулся в свою квартиру в городе Пух Чертополоха, предпочтя гостиничный номер под куполом Нексуса. Любой, кто затеял бы шпионить за ним, только зря потратил бы время: Ольми был уверен, что содержимое его имплантов вне досягаемости.

По сообщениям дубля, психообмен проходил гладко. Если так будет продолжаться и дальше, то, через несколько часов можно пропустить за барьеры новые сведения.

Ярт не скупился на информацию. Ее было уже не «переварить» – в имплантах почти не осталось места для ускоренной обработки данных. Чтобы накапливать, сортировать и интерпретировать факты, а также обеспечивать связь между яртом и дублем через многочисленные барьеры, имплантам приходилось работать почти на пределе мощности. Процесс обработки данных тормозился все ощутимей, его темп снижался до обычного человеческого. Но это давало и некоторую пользу: имплантам, действующим с высокими скоростями, порой недоставало перекрестных связей более естественного мышления.

Ольми закрыл глаза и окунулся в философию яртов. Ярты были прирожденными завоевателями и по этой части обогнали даже людей. В ситуациях, когда людей вполне устраивала торговля, ярты добивались полного и безоговорочного подчинения. Делить власть с неяртами они соглашались только при отсутствии выбора. Например, они торговали с тальзитцами еще до того, как люди заняли первые несколько миллиардов километров Пути: видимо, ярты усвоили, что завоевать увертливых тальзитцев практически невозможно. Ничего удивительного: раса тальзитцев была гораздо древнее и таинственнее яртов и определенно намного превосходила их в развитии.

Но откуда в этих существах столько жадности – вот вопрос. Чем объяснить стремление подчинить себе все на свете?

Командование выполняет приказ древнего командования собирать и хранить, чтобы командование потомков смогло выполнить свою последнюю задачу. Тогда исполнители и все остальные получат отдых, при этом каждый из нас станет самим собой – свободным от задачи, расслабленным образом напряженных материй, являющимся нашим мышлением и бытием. Почему люди не преследуют этой цели?

Ольми попытался разгадать этот отрывок – он выглядел безусловно ключевым. Налет официальности наводил на мысль, что в него вкраплены цитаты из некоего этического или полурелигиозного философского труда, или литературного сочинения.

Особенно интриговало «командование потомков» – в этом термине звучали обертоны эволюции яртов, их преображения и перехода в иную плоскость существования. Как ни странно, ощущался тут и намек, что ярты и иные существа могли бы сотрудничать на равных и делить между собой ответственность. У Ольми возникла мысль о каком-нибудь грандиозном мероприятии, которое предстоит осуществить «командованию потомков», мероприятии, для которого мало сил и способностей отдельной расы.

«Собирать и хранить». Этот посыл-образ заставил Ольми встрепенуться. Он решил копнуть глубже и стал слой за слоем вскрывать сложную инструкцию. Ярты – коллекционеры. Более того, они преобразуют собранное, чтобы предохранить от саморазрушения захваченные ими вещи, существа, культуры и планеты. Для них природа – процесс разложения и потери. Самый лучший выход – захватить все и вся, остановить разложение и потерю, упаковать, перевязать шелковой ленточкой и отдать «командованию потомков».

У Ольми возникло смешанное чувство приязни и отвращения. В истоке алчности яртов лежал не эгоизм, а некая глубинная общность интересов, казалось бы, немыслимая для столь разнообразной и многоплановой культуры, никак не совпадающая с интересами прогресса и благополучия. Ярты видели себя всего лишь средством для достижения трансцендентности, верили, что смогут отдохнуть только по завершении миссии, когда законсервированные галактики в подарочной упаковке (что за маниакальная идея!) попадут в руки какой-то туманной организации. И тогда агенты-исполнители получат награду: их самих «соберут и сохранят». А вот как обойдется с подарком «командование потомков»?

На эту тему ярт не размышлял. Как бы ни был усовершенствован исполнитель, ему не полагалось обсуждать приказы.

Ольми обнаружил перечень запрещенных командованием действий и «бездействий». В борьбе за свою полную сохранность ярт имел право уничтожить противника (как, например, уничтожались вооруженные силы людей в войне за Путь), но это же действие, не оправданное крайней необходимостью, считалось смертным грехом. Однако в психологии яртов не крылось даже намека на жестокость. Они не ведали ни радости победы, ни чувства хорошо исполненного долга, ни упоения при виде побежденного врага. В идеале ярту полагалось знать лишь стремление к трансцендентной цели, а удовлетворение он испытает после того, как отдаст потомкам свое наследство.

Яртам удалось гармонично совместить войну с философией, соединив противоречия в тугом узле необходимости и отбросив такое излишество, как кровожадность. Люди никогда не решали парадоксы морали с подобной хирургической точностью, не обуздывали свои недостатки столь сурово.

В сведениях от ярта на самом деле присутствовал элемент пропаганды, и довольно существенный. Никаких фактов из истории яртов Ольми не обнаружил, видимо, их и не содержалось в посыле. Ярт попросту раскрыл ему идеалы, не желая проиллюстрировать, насколько строго им следуют.

Ольми отвлекся от философии и наскоро ознакомился с ролью Пути в планах яртов.

Когда ярты впервые проникли в Путь через проложенные наугад пробные Врата, они очень быстро разгадали принципы, на которых базировалось это чудо. Вообразив себя творцами этой бесконечной трубообразной Вселенной (какой логике они тогда следовали, Ольми не понял), они постулировали вывод: Путь – это инструмент, дарованный им командованием потомков, чтобы они, современные ярты, содействовали достижению конечной цели. Ничего лучше, чем Путь, для этого создать было невозможно; через Врата ярты могли попасть в любую точку Вселенной, даже в иные вселенные, буде сыщется способ. По Пути можно добраться до конца времен. Ольми не нашел в памяти ярта сведений о таких походах, как и об экспедициях наподобие гешельской после Разлучения. Вероятно, ярты сочли их прерогативой командования потомков, либо решили с ними повременить до своей первостепенной задачи.

Да, лучшего инструмента, чем Путь, для них не существовало. Он позволял «упаковать и перевязать ленточкой» космос в рекордно короткий срок.

Перед Ольми на миг появился образ: статичная, полностью управляемая Вселенная, все виды энергии под контролем, все тайны разоблачены, законсервированы и поданы на блюде командованию потомков.

Логическое заключение… При всей его мрачности оно подарило Ольми утешительную мысль: его одинокая борьба с яртом не напрасна. Эта раса – гибель в чистом виде. Яртам неведомы радость и печаль, наслаждения и муки, они просто делают свое дело, как вирусы или машины.

Такое упрощение здесь не годилось, и Ольми это сознавал. Но в глубине души зрело отвращение. Перед ним стоял враг, которого он начинал понимать и одновременно ненавидеть.

Пришел сигнал от дубля – новая порция данных ждала размещения в имплантах и обработки.

Ольми разлепил веки. После такой глубокой медитаций не сразу сориентируешься в реальности. Машинально приняв от дубля информационный заряд, он поместил его на хранение и расчистил канал для нового.