Текст книги "Волшебники Маджипура"

Автор книги: Роберт Сильверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

2

Сообщения о критическом состоянии здоровья понтифекса разлетелись по необъятным просторам Маджипура, от города к городу, от берега до берега – от Пятидесяти Городов Замковой горы по всему широко раскинувшемуся Алханроэлю, через Внутреннее море к Острову Сна, откуда возлюбленная Повелительница Снов рассылала повсюду свои умиротворяющие сновидения, дальше на запад, в гигантские города Зимроэля, вниз, в жаркую зону и раскаленные сухие пустыни южного континента – Сувраэля. «Понтифекс умирает! Понтифекс умирает!» И вряд ли среди неисчислимых миллиардов обитателей Маджипура нашелся хоть один, кто вовсе не испытывал беспокойства, думая о последствиях этой кончины. Ведь считанные единицы способны были припомнить то время, когда Пранкипин еще не занимал один из двух тронов Маджипура. И кто знает, в какую сторону изменится жизнь, когда его не станет?

Весь континент замер в ожидании, опасаясь разрушения сложившихся иерархий, крушения порядка, возникновения хаоса. Смена правителей происходила в последний раз так давно, что люди забыли, насколько сильны освященные традицией уложения. Казалось, что, как только старый император покинет этот мир, возможным станет все, что угодно; а потому жители планеты боялись худшего – ужасных перемен, которые охватят и землю, и море, и отдаленные небеса.

Однако повсюду стояли наготове когорты волшебников и магов, чтобы вести за собой людей в этот трудный период. Время понтифекса Пранкипина было на Маджипуре эпохой расцвета и широкого распространения колдовства.

Давным-давно, когда высокий красавец молодой герцог Пранкипин Халанкский стал короналем, никто не мог даже предположить, что именно по его воле мир буквально заполонят волшебники и чародеи.

Оккультные знания всегда представляли собой существенный элемент в жизни Маджипура, особенно в области толкования сновидений. Но до прихода к власти Пранкипина тайные искусства, такие, например, как умение, лежа рядом с человеком, жаждущим узнать скрытый смысл своего сна, погрузиться в его «я» и дать верное истолкование, были принадлежностью только низших слоев общества – бесчисленных масс рыбаков и ткачей, сборщиков хвороста и красильщиков, тележных мастеров и гончаров, кузнецов и колбасников, брадобреев и мясников, акробатов и жонглеров, лодочников и торговцев вяленым мясом морских драконов…

В этой среде издавна процветали любопытные культы – странные верования, зачастую исполненные дикости и насилия и обращенные к силам, которые находились вне пределов понимания простых смертных. Сторонники такого рода культов имели собственных пророков и шаманов, собственные амулеты и талисманы, устраивали собственные празднества, ритуалы и шествия. Те же, кто принадлежал к более высоким сферам общества – торговцы, промышленники и тем более представители аристократии – не усматривали в древних религиях никакого серьезного вреда. Возможно, считали они, бедняки, уверовавшие в эти бредни, способны извлечь из них даже какую-то пользу для себя. С другой стороны, мало кто из представителей высшего общества осмелился бы сознаться в своей хоть какой-либо причастности к «фантазиям и суевериям» низших классов.

Но просвещенная политика короналя лорда Пранкипина позволила Маджипуру вступить в великолепный золотой век экономического процветания, благодаря которому благосостояние всех слоев общества заметно возросло. А вслед за приобретением богатства часто приходит чувство неуверенности, опасение утратить достигнутое. Такие чувства в свою очередь порождают тоску по новой сверхъестественной защите. Ощущение собственного благосостояния вызывает стремление к повышенному самооправданию, ненависть к прозе жизни и жажду новизны.

Но наступившему на Маджипуре процветанию сопутствовала не только доверчивая готовность воспринять новые религии, но также и жадность, непорядочность, лень, жестокость, распущенность, дикая невоздержанность, пристрастие к роскоши и множество подобных человеческих недостатков, большая часть которых была доселе практически не известна обитателям планеты. И эти новообретения также оказали заметное влияние на перемены, произошедшие в обществе Маджипура.

Одним из таких изменений оказалось распространение среди имущих классов оккультных течений, созданных нечеловеческими расами вруунов и су-сухирисов, которые прибыли на Маджипур как раз во время понтифексата лорда Пранкипина. Эти народы давно и активно практиковались в искусствах гадания и предсказания будущего, и благодаря хитрости их волшебников и загадочным устройствам, которые они создавали, люди, стремившиеся познать чудеса, видели не только внешний облик предстоящих событий, но еще и огромное множество иных диковин: горгон и кокатрис, саламандр и крылатых змей, покрытых перьями василисков, которые, шипя, плевались струйками пламени; люди получили возможность заглядывать сквозь полные темного дыма пропасти и двери из белого огня в иные вселенные и владения богов, полубогов и демонов. Возможно, так лишь казалось тем, кто верил своим глазам, поскольку было и немало скептиков, утверждавших, что это просто-напросто мошенничество, ловкость рук и прискорбные заблуждения. Правда, количество ироничных наблюдателей неуклонно сокращалось.

Амулеты и талисманы носили все и повсюду, везде пахло фимиамом, огромным спросом пользовались мази, которыми натирали дверные косяки и пороги для защиты от сил зла. Среди нуворишей стало модным консультироваться с предсказателями по поводу ведения дел и вложения капиталов. А позднее наиболее респектабельные из новых культов и мистических учений получили одобрение и более высокородных и образованных людей. Аристократки, а потом и аристократы начали нанимать личных астрологов и предсказателей, и в конце концов сам лорд Пранкипин дал формальное благословение многим из такого рода экзотических увлечений. Все больше и больше времени проводил он в обществе магов, кудесников, прорицателей и прочих знатоков эзотерических искусств. Мудрость обширного штата волшебников при его дворе находила постоянное применение в государственных делах.

К тому времени, когда Пранкипин унаследовал титул понтифекса и переселился в Лабиринт, а Конфалюм принял от него звание короналя, такое положение вещей укоренилось настолько глубоко, что изменить его было практически невозможно. Ни один из ближайших советников нового правителя не мог сказать, почему лорд Конфалюм на первых порах поддерживал оккультные дисциплины, – следовал ли он своим внутренним убеждениям или же просто желал сохранить статус-кво. Но со временем он стал столь же искренним защитником философий магии, каким прежде был Пранкипин. Ну а поскольку и понтифекс и корональ оказались едины в этом вопросе, колдовство получило на Маджипуре широчайшее распространение.

И потому в это смутное время множество последователей тех темных искусств, которые еще недавно воспринимались лишь как странные и курьезные, предлагали не менее странные и курьезные утешения миллионам и даже миллиардам испуганных обывателей, в чьих душах поселилось глубокое беспокойство по поводу предстоящих перемен.

В Сайсивондэйле, деловом и торговом центре, через который проходили все караваны, направлявшиеся из западной части Алханроэля в процветающие города Замковой горы, происходила Мистерия Зрящих – обряд, призванный обратить вспять злобных демонов, которые – таково было всеобщее убеждение – непременно должны были вырваться на волю в момент кончины понтифекса.

Расположенный посреди обширной равнины Сайсивондэйл посещали не ради архитектурных достопримечательностей и изысканных городских пейзажей. Двигаясь от него в любом направлении, можно было преодолеть тысячу миль и не встретить ничего, кроме сухой, пыльной, безжизненной степи. Совершенно плоский унылый город в самом сердце плоских унылых земель. Единственное достоинство Сайсивондэйла состояло в том, что к нему сходилось более десятка крупнейших дорог континента.

Широкие тракты, во всех направлениях пересекавшие лишенный жизненных красок ландшафт, скрещивались здесь, словно спицы гигантского колеса. Один шел из большого портового города Алаизора на запад, три протянулись с севера, еще три – с юга; не менее пяти трактов связывали Сайсивондэйл с грандиозной Замковой горой, возвышавшейся далеко на востоке. Бульвары и проспекты Сайсивондэйла были проложены в форме концентрических окружностей, что позволяло без труда попасть с каждой из радиальных дорог на любую другую. А все улицы, соединявшие между собой кольца проспектов, представляли собой ряды похожих, как близнецы, девятиэтажных складских помещений с плоскими крышами, в которых хранились товары, предназначенные для доставки в различные провинции континента.

Внешний облик этого непривлекательного, но игравшего важную роль в экономике планеты города полностью соответствовал его функциям. Расположенный в той области Алханроэля, где почти не бывало дождей, – лишь в течение двух зимних месяцев выпадало немного моросящих осадков – Сайсивондэйл был лишен величественных, прекрасных и причудливо оформленных садов, составлявших отличительную черту едва ли не всех городов Маджипура. Однообразие его широких, пустых и пыльных улиц, на которые, не мигая, взирал золотисто-зеленый глаз солнца, лишь кое-где оживляли неприхотливые колючие кустарники да высаженные длинными редкими рядами по обеим сторонам деревья; приземистые пузатые камагандовые пальмы, бессильно свешивающие свои серовато-сиреневые ветви, неприветливые кусты лумма-лумма, похожие на валуны с листьями (они росли чрезвычайно медленно, словно на самом деле были вырезаны из камня), остроконечные гараведы, которые цветут лишь раз в сто лет, устремляя к небу свой единственный зловеще-черный конусообразный цветок, высотой в три человеческих роста.

Словом, Сайсивондэйл не отличался прелестью. Но в нем зародился культ Зрящих, а процессии, которые устраивали Зрящие во время своих мистерий, хотя бы на непродолжительное время приносили на серые улицы города не свойственную им красоту.

Вот и сейчас они с танцами и песнопениями шествовали вдоль бесконечных и однообразных рядов складских построек, обрамлявших Большой Алаизорский бульвар. Во главе процессии бежала многочисленная группа молодых женщин в белоснежных одеждах; они на бегу мели мостовую халатинговыми ветками, усыпанными великолепными темно-алыми и золотыми цветами – их за баснословную цену доставляли с Замковой горы. Следом за ними танцующей походкой выступали юноши в куртках-безрукавках, расшитых сверкающими осколками зеркал; они умащивали улицы бальзамами и благовонными мазями. Потом стройными рядами шли коренастые певцы, тянувшие под аккомпанемент пронзительных звуков труб и флейт одну и ту же фразу: «Дорогу святыням! Дорогу! Дорогу!»

За ними в гордом одиночестве шествовала устрашающе гигантская женщина в алых башмаках с толстенными подошвами. Она держала обеими руками огромный двуглавый посох, то и дело вздымая его над головой. К широким плечам великанши были прикреплены два больших темных крыла – они мерно взлетали и опускались в такт резким ударам барабанов, которые несли двое барабанщиков в масках, выступавшие сзади на почтительном расстоянии. Следом за этой группой по шестеро-семеро в ряд шли посвященные культа, чьи лица скрывались под черной вуалью. Головы как мужчин, так и женщин были тщательно выбриты и покрыты для блеска особой мазью, а потому возвышавшиеся над скрученными вуалями макушки походили на глыбы полированного мрамора.

Посвященные, шедшие в первом ряду, несли семь предметов, которые Зрящие относили к числу своих главных святынь и выставляли на публичное обозрение только в наиболее важных и торжественных случаях. Один держал над головой украшенный чудесной резьбой каменный светильник диковинной формы, из которого с устрашающим рокотом вздымались высокие языки желтого пламени; второй нес пальмовую ветвь, оплетенную изящно сделанными золотыми змейками с широко раскрытыми ртами; рядом плыло в воздухе огромное изваяние раскрытой человеческой длани, средний палец которой был неестественным и угрожающим образом выгнут назад; четвертый посвященный нес серебряный сосуд в форме женских грудей, из которых на мостовую изливалась неиссякаемая струя дымящегося благоуханного млека; пятый держал огромное деревянное опахало и размахивал им с такой энергией, что толпившиеся по сторонам улиц зеваки в испуге отшатывались. Шестой тащил изображение маленького пухлотелого божества с лишенным черт лицом, а седьмой брел, согнувшись под тяжестью мужского полового органа чудовищной величины, вырезанного из цельного куска искривленного пурпурного дерева.

– Воззрите и поклонитесь! – взывали участники шествия.

– Мы зрим! Мы зрим! – отвечали им из толпы зрителей.

Следом двигались новые танцоры, но эти уже пребывали в состоянии безумного горячечного экстаза. Они метались по всей ширине улицы из стороны в сторону, как будто с тротуаров их хлестали жгучие огненные бичи, и испускали короткие нечленораздельные вопли, напоминавшие визг обезумевших животных. Когда они прошли, появилась пара угрюмых величавых скандаров; осторожно ступая, они несли на крепком деревянном шесте Ковчег Мистерий, где, как говорили, хранились наиболее почитаемые и ценные реликвии, которые не должны открываться человеческому взору вплоть до самого конца времен.

И наконец, в великолепной сверкающей колеснице черного дерева, сплошь инкрустированного серебром, явилась устрашающая фигура верховного жреца, Провозвестника Мистерий – обнаженного мужчины феноменального роста, костлявое тело которого было окрашено наполовину в черный, наполовину в золотой цвет. Лицо его скрывалось под маской, а голову венчало резное изваяние ужасной собачьей морды с желтыми глазами, широко раскрытой пастью и стоящими торчком острыми ушами. В одной руке Провозвестник Мистерий держал тонкий жезл, обвитый золотыми змеями с раздутыми шеями и красными сверкающими глазами, а в другой – ременный кнут.

Проезжая вдоль выстроившихся толп, он в знак благословения непрерывно кивал головой направо и налево, а время от времени сплеча хлестал зрителей кнутом. Люди приветствовали его радостными воплями и падали перед ним ниц – сотни, тысячи простых обывателей Сайсивондэйла, здравомыслящих тружеников, сейчас, пребывая в экстазе, всхлипывали, визгливо хохотали, обливались слезами, подпрыгивали, как безумные, воздевали руки к небу и пронизывали взглядами пустынную ширь в ожидании знамения, свидетельствующего о высшем милосердии. Струйки слюны стекали по их подбородкам, глаза закатывались так, что порой были видны одни лишь белки.

– Спасите нас! – кричали они. – Спасите нас!!!

Но от чего они стремились спастись и кто, по их представлениям, должен был принести им спасение, в этой мятущейся толпе, протянувшейся вдоль Большого Алаизорского бульвара, могли сказать лишь немногие, а может быть, и никто не мог.

В тот же самый день в продуваемом всеми ветрами городе Сефараде, что разлегся на вершине большого холма на западном побережье Алханроэля, группка магов, облаченных в шафранного цвета ризы, ярко-пурпурные стихари и желтые башмаки, держала путь к скале, известной в округе под названием Кресло лорда Залимокса, откуда открывался широкий вид на вечно бурлящие воды Внутреннего моря. Это были пятеро мужчин и три женщины человеческой расы, все высокие и представительные; облик и манеры позволяли безошибочно определить их благородное происхождение. Их лица были раскрашены голубой пудрой, а глаза обведены ярко-алыми кругами. В руках все они держали длинные белые жезлы из ребер морского дракона, сплошь покрытые резьбой, изображавшей мистические руны. Считалось, что это была письменность Старших богов.

За магами длинной неровной цепочкой тянулись обитатели Сефарада, бормотавшие молитвы, обращенные к неведомым древним богам. Направляясь к морю, они вновь и вновь делали руками знак морского дракона: шевеление пальцев должно было символизировать взмахи широких кожистых крыльев, а изгибание запястья – движение могучей шеи.

Многие из тех, кто следовал за магами к Креслу лорда Залимокса, относились к расе лиименов. Они составляли самую тихую и незаметную часть населения города; хрупкие человечки с грубой шершавой кожей. С их темных плоских лиц, ширина которых превосходила высоту, смотрели три круглых глаза, сверкавшие, как раскаленные угли. Эти простые рыбаки и крестьяне, дворники и разносчики сосисок уже на протяжении многих веков считали обитавших в морях Маджипура нелетающих драконов с широкими крыльями полубожественными существами. По их верованию, драконы занимали промежуточное положение между населявшими планету смертными созданиями, принадлежавшими к множеству различных гуманоидных и негуманоидных рас, и богами, которые некогда владели гигантской планетой, но давным-давно по неведомым причинам покинули ее, направившись неведомо куда. Они верили, что в один прекрасный день эти боги вернутся, чтобы вновь вступить во владение тем, что принадлежит им по праву. И сейчас кучка – пятьдесят, а может быть, и сто – лиименов из Сефарада торопилась на берег моря, чтобы умолять своих отсутствующих богов поторопиться с возвращением.

Но сегодня они были не одиноки. По городу пронесся слух о том, что стая морских драконов должна нынче подойти чуть ли не вплотную к берегу. Это было потрясающе само по себе, ибо мало кто мог припомнить, когда еще пребывающие в бесконечных странствиях драконы подходили к этому побережью Алханроэля настолько близко, чтобы их можно было рассмотреть с земли. А слухи о том, что эти гигантские существа имеют мистическое происхождение и обладают способностью сообщаться с теми самыми таинственными древними богами, о которых на протяжении долгих лет талдычат лиимены, усиливали всеобщее возбуждение. Эти слухи охватили все расы, населявшие город, с такой же скоростью, с какой огонь в ветреный день охватывает высохший кустарник. В цепочке пилигримов, упрямо карабкавшихся на прибрежные скалы, чтобы попасть на берег, были люди, хьорты, гэйроги и даже несколько вруунов и су-сухирисов.

А далеко в море сегодня можно было различить какие-то тени, контуры, и их вполне можно было принять за очертания драконов.

– Я вижу их! – в изумлении и восторге прокричал соседу один из паломников. – Чудо! Драконы здесь!

Возможно, они действительно приближались? Плывущие в морской дали горбатые серые тени, похожие на большие бочки. Широко распростертые над водой темные крылья. Драконы? Да, может быть. А может быть, обман зрения, порожденный игрой солнечных бликов среди пенистых гребней волн.

– Я вижу их! Вижу! – продолжали на разные голоса вопить паломники. Каждый из них набирался уверенности от соседа и в свою очередь заражал его собственной убежденностью.

На самой вершине скалы, известной под названием Кресло лорда Залимокса, маги в шафранных одеяниях и ярких шелковых стихарях один за другим воздели горе свои жезлы из гладкой белой кости, уставили их в море и исполненными величайшей торжественности голосами принялись выпевать слова никому не ведомого языка:

– Маазмурн… Сейзимур… Шейтун… Сепп!

Из собравшейся близ воды толпы давних приверженцев этой веры, новообращенных и просто любопытных вырвался ответный многоголосый крик:

– Маазмурн… Сейзимур… Шейтун… Сепп!

А с моря, как всегда, доносились ритмичные шелестящие вздохи прибоя, которые каждый из собравшихся богомольцев был волен истолковать как ему заблагорассудится.

В Дюлорне, изумительном, искрящемся алмазным блеском городе, возведенном из полупрозрачного камня на западе Зимроэля гэйрогами – похожими на рептилий существами – были отменены представления, проходившие в Непрерывном цирке. В это тревожное время колоссальное круглое здание служило более высоким, святым целям.

Все здания Дюлорна, кроме этого, представляли собой легкие искрящиеся творения ничем не сдерживаемой фантазии. Гэйроги возвели Дюлорн из беловатого, почти прозрачного минерала – кальцита – с очень высокой степенью преломления. Они с замечательным искусством создали из него изящные башни прихотливых форм, обильно изукрашенные, с многогранными выступами и готовыми взлететь в небо контрфорсами и аркбутанами, стройными шпилями и удивительными диагональными амбразурами – и все это сверкало и переливалось, словно было постоянно залито лучами полуденного солнца.

Одно лишь здание Непрерывного цирка, расположенное в восточной части города, представляло собой очень простой с виду круглый барабан высотой в девяносто футов и такого диаметра, что туда могли легко вместиться несколько сотен тысяч зрителей. Поскольку гэйроги с похожими на змей волосами и раздвоенными языками спали по несколько месяцев кряду, а в оставшееся время жадно стремились наверстать упущенные развлечения, в цирке постоянно проходили разнообразнейшие представления. Выступали жонглеры, акробаты, клоуны, дрессировщики, фокусники, левитаторы, пожиратели огня и живых тварей… Каждый номер неизбежно должен понравиться хоть кому-нибудь, и множество артистов – по двадцать, а то и более – одновременно выступали на гигантской арене; непрерывно, каждый час, каждый день года.

Но сейчас вся эта масса развлечений уступила место цирку иного рода. В городе потрясающей, единственной в своем роде красоты с некоторых пор возникло новое отношение к телесному уродству: его стали воспринимать как воплощение чего-то божественного. И теперь со всех концов Маджипура сюда везли самых разных монстров, чтобы поклоняться им и умолять вступиться за народ перед темными силами, надвигающимися на мир.

По арене цирка, горделивые, словно полубоги, расхаживали карлики и гиганты, горбуны и гномы, полоумные и живые скелеты, туго обтянутые кожей – образчики всевозможных врожденных деформаций, жалкие порождения несчастных родителей. Здесь были представлены все страшилища, когда-либо являвшиеся людям в кошмарах, немыслимые чудовища, создания с настолько фантастическим обликом, что и вообразить невозможно: люди, гэйроги, скандары, хьорты… Монстры не были разделены по расам, все шли вперемешку: два гэйрога, сросшиеся спинами от плеч до ягодиц, причем их тела были вывернуты так, что головы были обращены лицами одна к другой, а ноги смотрели в разные стороны; лишенная костей женщина, руки которой по-змеиному извивались во всех направлениях; мужчина, чью рыжеволосую голову украшал оранжевый птичий клюв, загнутый, как у милуфты, но куда более острый и опасный на вид; и другой мужчина, тело которого в ширину было больше, чем в высоту, а руки походили на недоразвитые ласты; четверка тощих лиименов, связанных друг с другом длинной пуповиной, похожей на черную веревку; человек с одним огромным глазом посреди лба и другой – с одной ногой, подобно пьедесталу начинавшейся от обоих бедер; и еще один – со ступнями на руках и кистями рук, росшими из щиколоток..

Все эти создания по очереди демонстрировались каждому сектору колоссального зрительного зала: арена плавала в огромном бассейне, наполненном ртутью, и, приводимая в движение скрытыми механизмами, медленно вращалась, совершая полный оборот за час с небольшим. Во время регулярных представлений цирка зрители, занимавшие места в бесчисленных ярусах, разбегавшихся концентрическими окружностями от сцены до самого потолка огромного барабана, спокойно сидели на своих местах, а вращающаяся арена постепенно представляла им всех выступавших.

Но сейчас на арене происходило религиозное таинство. И потому зрителям было позволено то, что никогда не допускалось на обычных представлениях: спускаться с трибун на сцену. Отряд стражников-скандаров поддерживал порядок; резкими ударами длинных дубинок они заставляли взволнованных богомольцев, сорвавшихся с мест, выстраиваться в очереди и поторапливали тех, кто уже получил желанное благословение и должен был уступить место следующим. Медленно, терпеливо присутствовавшие пробирались на возвышение, преклоняли колени перед тем или иным уродцем, благоговейно прикасались к его колену, или ступне, или краю одежды и уходили прочь.

И лишь в пяти точках, находившихся на равном расстоянии одна от другой, – на остриях огромной воображаемой звезды – среди этого несчетного множества чудищ и их поклонников можно было найти островки свободного пространства. Там обретались существа, обладавшие наивысшей святостью из всех; гермафродиты – создания, сочетавшие в своем теле признаки и мужской и женской природы и таким образом воплощавшие единство и гармоничность космоса. Сохранение этой гармонии было предметом самых страстных чаяний всех обитателей Маджипура.

Никто не имел представления о происхождении гермафродитов. Кое-кто утверждал, что родиной их является Триггойн, полумифический город, расположенный в северных пределах Алханроэля, где, по легендам, обитали исключительно волшебники. Некоторые где-то слышали, что они пришли из Тиломона, или Нарабаля, или Ни-мойи, или еще какого-то города на Зимроэле. Было мнение, согласно которому они явились из Нату-Горвину, что на отдаленном Сувраэле – правда, тем, кто так говорил, сразу же возражали, что они происходят из одного из великих городов Замковой горы. Так что единого мнения о том, откуда гермафродиты приходят в мир, не было. Однако подавляющее большинство пребывали в убеждении, что все они родились одновременно от ведьмы, которая оплодотворила самое себя без постороннего участия, с помощью одних лишь могущественных заклинаний.

Гермафродиты были хилыми, бледными, маленькими существами, ростом не выше детей, но при этом их тела обладали всеми внешними признаками зрелости. У троих были нежные женские лица, определенно женские, хотя и небольшие, груди и в то же время хорошо развитые мужские гениталии. Оставшиеся двое имели мужские торсы: мускулистые, поросшие курчавыми жесткими волосами, с широкими плечами и плоской грудной клеткой, но тем не менее плавные линии бедер и пухлые округлые ягодицы, а там, где ноги соединялись, не было и намека на мужские органы размножения.

Обнаженные, безразличные, они весь день и всю ночь демонстрировали себя в пяти вершинах невидимой звезды, надежно огражденные от изумленных, жаждущих чудес толп народа линиями холодного алого колдовского пламени, через которые никто не осмеливался переступить, и отрядами вооруженных дубинками невозмутимых и непреклонных скандаров.

Словно пришельцы из какой-то совершенно иной сферы бытия, гермафродиты отстраненно взирали на проходившие неподалеку от них толпы народа. Испуганные неведомым будущим жители Дюлорна день и ночь нескончаемым потоком текли через барабан Непрерывного цирка; тысячи, сотни тысяч поклонялись священным чудовищам, умоляюще протягивали руки к бесстрастным гермафродитам и отрывисто выкрикивали мольбы срывающимися от волнения голосами, настолько визгливыми, что, казалось, способны были проткнуть само небо. Богомольцы беспрестанно повторяли те же слова, что обращали к небесам участники шествия по улицам Сайсивондэйла: «Спасите нас… Спасите нас…»

Далеко к югу от Дюлорна, в сердце огромного Зимроэля, располагался населенный людьми город Нарабаль, где не знали, что такое зима, где буйная растительность чувствовала себя в полной безопасности под защитой густого, влажного, теплого воздуха и где процветал культ флагеллантов. Мужчины в белых одеждах, перекрещенных широкими желтыми полосами, бешеными прыжками носились по улицам, потрясая мечами, булавами и кинжалами. Время от времени они неожиданно останавливались, склоняли головы так, чтобы длинные волосы закрывали их лица, и принимались приплясывать сначала на одной, а потом на другой ноге, неистово мотая головами и безжалостно кусая себя за руки, но при этом, казалось, не чувствуя боли. Исполненные дикого веселья, они полосовали свои тела ножами или же подставляли обнаженные спины женщинам, которые хлестали их плетьми, сделанными из гибких лоз сокки с вплетенными в них тяжелыми бабками блавов. На мостовых блестели лужи крови, которую смывали и уносили прочь струи благодатных нарабальских дождей.

– Ямагай! Ямага! – непрерывно выкрикивали флагелланты. Никто не знал значения этих слов, но окружающие были убеждены, что в них кроется великая мощь и эти люди остаются нечувствительными к боли от ножей и плетей, пока кричат: «Ямагай! Ямага! Ямагай! Ямага!»

Кровь буйволов-бидлаков – вот чем надеялись очиститься жители находившейся в семи тысячах миль к востоку от Дюлорна блистательной Ни-мойи, величайшего из городов западного континента. Сотнями они набивались во вновь выкопанные подземные святилища и, тесно прижимаясь друг к другу плечами, жадно вглядывались сквозь частые решетки вверх, где стояли, распевая, маги в богатых ритуальных облачениях и золотых шлемах, увенчанных трепещущими султанами в виде крестов из красных перьев. А на решетки заводили медлительных толстоногих бидлаков: сверкали длинные ножи, и кровь яркими струями текла вниз, на молящихся, которые, грубо отталкивая друг друга, стремились подставить запрокинутые лица под алый поток, поймать кровь губами, набрать ее в ладони, смочить ею глаза, размазать кровь по одежде… С нечленораздельными криками безумной радости они принимали кровавое причастие; от него кружились головы, воспламенялся дух. А потом они поднимались наверх; одни, приплясывая, уходили в неизвестном направлении, другие, нетвердо держась на ногах, брели куда глаза глядят, а третьи, видя, как на решетку заводят очередного обреченного бидлака, возвращались в подземный полумрак.

В золотом Сиппульгаре, расположившемся на противоположном конце света, на солнечном стойенском побережье Алханроэля, поклонялись Времени. Люди возносили мольбы безжалостной крылатой змее с ликом хищной всепожирающей джаккоболы, извечно летавшей над миром. Стеная, причитая, распевая, они под гром литавр, режущий уши звон цимбал и похожие на лошадиное ржание вопли труб возили по улицам образ божества, установленный на специальной повозке, сделанной из свежевыдубленной кожи вольванта, натянутой на раму из ярко-зеленой древесины габелы. А вслед за избранными, коим выпала честь везти повозку божества, следовали прочие добрые горожане золотого Сиппульгара, раздетые до набедренных повязок и сандалий; на их потных телах пестрели широкие полосы яркой краски, а лица были неотрывно обращены к небу.

В Банглкоде, расположенном на широком уступе неподалеку от вершины Замковой горы, причиной всеобщего страха являлись затмения лун. Особенно ужасным было исчезновение с небес Великой Луны. Чуть ли не каждую ночь кто-нибудь замечал, что свет одной из лун блекнет, и с выпученными от ужаса глазами, завывая, кидался бежать по улицам. Но в Банглкоде имелись могучие волшебники, чьей специальностью как раз и было возвращение лун в небеса. И, когда народ принимался горестно оплакивать исчезновение лун, эти колдуны выходили на улицы и принимались колотить в медные тарелки, дуть в трубы, испускавшие громкие визгливые вопли, звенеть цимбалами и воздевать к небесам священные жезлы. «Пойте!» – требовали они. Люди принимались петь, и постепенно – не спеша, потихоньку – луна послушно вновь обретала свой утраченный было блеск, а толпы все еще стенающих, но тем не менее радующихся очередному избавлению от злой напасти людей возвращались в свои дома. А на следующую ночь все повторялось снова.