Текст книги "Сын человеческий (сборник)"
Автор книги: Роберт Сильверберг
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 41 страниц)
Из глубин открытой Земли он вызывает новую жизнь и вкладывает ее в сфероид, который наполняется ей, вспоминает былую округлость, становится снова гладким и твердым, меняет цвета: лиловый, красный, розовый. Он снова живет. Он бессловесно посылает выражение своей благодарности.
– Мы, люди, должны держаться вместе, – говорит он сфероиду. – Я – Клей. Моя эпоха немного раньше твоей, еще до того как раса изменила свой облик. Хотя ты видишь, что более поздние эпохи вернулись к первоначальной форме. Вот эти спящие – наши хозяева…
Хенмер, Брил, Серифис, Ангелон, Ти и Нинамин покрываются волнами и становятся туманными, меняются от мужчины к женщине и от женщине к мужчине, шевелятся, меняются в размерах. Они все еще погружены в церемонию Открытия Земли. Следует ли ему оставаться с ними? Он решает, что если бы он остался, он не испытал бы ни удовольствия прогуляться по воздуху, ни радости оживить сфероид. День чудес. Он никогда прежде не испытывал такой радости.
Даже когда в поле зрения возникают козлолюди, ощущение полного счастья не покидает Клея. Он кланяется им.
– Я – Клей, – объясняет он. – Из всех пойманных в ловушку времени, я, кажется, древнейший. Сфероид – представитель ближайшей ко мне эпохи. Вот эти – господствующий сейчас вариант людей. А вы трое пришли из какого-то промежуточного времени, когда…
Невнятно бормоча, козлолюди приближаются к нему.
Они говорят друг с другом на монотонном унылом языке и угловато, медленно передвигаются. Они наполняют воздух запахом гниения. Клей отгоняет прочь неприязнь, говоря себе, что нельзя судить о них по внешнему виду: они же тоже сыны человеческие и в свое время являли собой вершину развития. Я буду простодушным. Я буду милосердным. Я буду любящим. Они уже совсем близко, суют морды к нему, он чувствует их скверное дыхание, они брызжут клейкой слюной. Он задыхается и кашляет. Они складывают короткие толстые руки на безволосой груди, тупые обрубки пальцев не имеют ногтей. Они ритмично раскачиваются на огромных бедрах. Клей видит, как в их глазах вспыхивает неистребимая злоба. Ноги их рассеивают семена, из которых стремительно растет жесткая трава.
– Давайте поговорим, – предлагает он. – Это ночь Открытия Земли. Давайте любить друг друга. Давайте все принимать. Как мне помочь вам?
Создания вплотную приближаются к нему. От них исходят волны угроз. Волнуясь, он пытается оторваться от земли, но их руки стискивают его и удерживают внизу. Они начинают толкать его туда-сюда от одного к другому и тоненько смеяться дребезжащим смехом. Игра! Заяц, окруженный гончими!
– Вы ошибаетесь, – кричит Клей. – Я – человек, ранняя форма, но все-таки… заслуживающая уважения…
Толчки становятся жестче. Они сгрудились над ним, его голова едва доходит до их груди. Они яростно топают ногами, сотрясая землю. Зубы сверкают.
Хенмер, Нинамин, Ти, Серифис, Брил и Ангелон сидят и наблюдают. Они не делают и попытки вмешаться.
Только сфероид выражает свое негодование, когда козлолюди футболят Клея. Он сердито что-то говорит. Но козлолюди понимают язык сфероида не лучше, чем Клея и продолжают пихать его. Там, где они касаются его кожи, появляются ссадины. Они все время что-то настойчиво бормочут. Что они говорят? Он представляет, что они говорят ему: «Ты станешь таким, как мы, ты станешь таким, как мы. Ты станешь таким, как мы». Неужели этот резкий звук их смех? Что за зловещая цепь событий произвела из человеческих генов этих тварей? Они скелеты в уборной завтра. Они шутка, которую будущее сыграет со всеми мечтателями-утопистами. Они колотят его, и Клей опускается к земле. Его окутывают ростки быстро всходящих семян и он борется за то, чтобы дышать. Они бьют и терзают его. Его рвет. И все же он продолжает помнить, что эти звери лишь транзитная фаза истории. Человечество пройдет сквозь них к богоподобному виду Хенмера. Это успокаивает, хотя богоподобный Хенмер сейчас не делает ничего, чтобы помочь ему. Оживившись, Клей проползает между расставленными ногами и карабкается по амфитеатру к Хенмеру и его друзьям.
– Ты! Хенмер! – зовет он. – Отзови их от меня! Ты можешь управлять собственными предками?
Хенмер смеется:
– Сейчас они служат Неправедному, мой любимый. И они вне моего контроля.
Козлолюди увидели, что Клею удалось выбраться от них. Они обращаются к сфероиду, но, как только они дотрагиваются до клетки, их поражает защитный удар и они бросают сфероид и снова преследуют Клея.
Как спастись? Он может примириться с синяками, но не с вонью и болезненным уродством. Спотыкаясь, скользя, он убегает в сгущающуюся тьму, огибает валуны и углубляется в туманный лес позади них. За спиной слышится сопенье козлов: ххрухор, ххрухор, ххрухор. Убегая, он натыкается на какой-то водоем. Неожиданное препятствие появляется слишком внезапно, и он падает лицом вперед. Всплеск. Что-то ударяется в его тело снизу. Он идет ко дну.
5
Дышать водой не так уж сложно, как он представлял себе. Он наполняет легкие жидкостью, пока не выходят последние пузырьки воздуха, затем высасывает из нее энергию. Испуг мгновенно проходит. Он приспосабливается. Он находится в черном пруду, чья глубина в пять раз больше, чем ширина. Вода холодная. Он медленно передвигается к центру, осторожно передвигая ноги, пока не избавляется от последних капель воздуха. Другой обитатель пруда терпеливо ждет, давая ему время привыкнуть.
– Я – Квой, – говорит он спустя какое-то время, посылая информацию с потоком синих, зеленых и красных пузырьков, которые усыпают дно пруда, словно капельки фосфора. – Я – враг Неправедного. Здесь ты в безопасности.
– Я – Клей.
– Я укрою тебя, Клей.
С нарастающей ясностью он различает все вокруг. Воды пруда четко разделены на девять зон, в каждой определенная температура, соленость, плотность и господствующая молекулярная формула. Пограничная линия, отделяющая зону от зоны, отмечена дрожащим пространством безошибочно и недвусмысленно. Над чугунным поясом напряжения поверхности пруда кружатся три пятна дрожащего красного тумана с ржаво-желтыми вкраплениями – три козла вглядываются в воду. Сам Клей занимает четвертую сверху зону. Три зоны под ним – Квой, проявляющийся трубчатым изумрудным свечением. Клей настраивает восприятие и обнаруживает, что Квой – массивное существо вроде спрута, вытянутое туловище которого с одной стороны венчают пять тонких щупалец, а с другой – расплющенный небрежный хвост. Простой, но в нем виден мощный интеллект; эманации его чувствительности, словно тюрбан, опоясывают его черную, блестящую кожу, и мысли Квоя поднимаются из глубин, словно разноцветные снежинки, и вьются, кружатся, сталкиваются. Клей приближается к нему.
– Я пойман ловушкой времени, – говорит он. – Ты оказался здесь так же?
– Нет. Я – местный.
– Значит, здесь не один разумный вид?
– Их великое множество, – говорит Квой. – Мы – Дыхатели, для начала, а потом еще Скиммеры [1]1
от to skim – скользить (англ.)
[Закрыть], Едоки, Ожидатели, Заступники, Разрушители…
– Слишком быстро, слишком быстро! Покажи мне Скиммера!
Квой показывает ему Хенмера, проворного, стройного, двусмысленного, утонченного, поверхностного.
– А Ожидателя?
Влажный образ, нечто глубоко ушедшее в почву, словно гигантская живая морковь, но более интересное.
– А Едока?
Громадный клыкастый рот. Зубы ряд за рядом заполняют его пространство. Глаза словно блюдца. Внутри трепещет блеклая, горькая душа. Размеры. Когти.
– И все они считаются людьми?
– Эти да. И другие.
Он озадачен. Логика снова отсутствует.
– Зачем одновременно развивается столько форм?
– Не одновременно. Успешно. Просто старые формы не исчезают. Мы преуспели в выживании.
– Скиммеры – это новейшая форма?
– Да, – отвечает Квой.
– И господствующая? Высшая?
– Новейшая.
– Но они обладают силой, которой нет у старых форм, – настаивает Клей.
– А не только разница во внешнем облике. Да?
Квой признает, что это так.
– А остальные?
– Выжившие.
– Твоя форма развивается близко к моему времени?
– Нет.
Клей указывает на козлолюдей:
– А эти?
– Ближе, чем я.
– А!
Он пытается собрать и проанализировать новые данные. Скиммеры, Едоки, Ожидатели, Дыхатели, Разрушители, Заступники: по крайней мере, шесть видов живущих сейчас представляют шесть успешных эпох в росте человечества. Да. Скиммеры – текущая стадия, остальные возникли в прошлом и сохранились до сих пор. Да, А козлолюди? А сфероид? Вымершие виды, принесенные сюда ловушкой времени? Да. И он сам? То же самое. Его вид вымер, поступки его времени забыты, только гены продолжают жить, рассыпая семена по тысячелетиям, – неискоренимые, неугасимые. Интересно, сколько форм лежит между ними и старейшим из ныне живущих? Он представляет себе цепь человечества, протянувшуюся сквозь века. Мы – дерзкая форма жизни. Мы меняемся, но не погибаем. Нас забывают, но мы остаемся. Как можем мы бояться гнева Господня, если переживаем его?
Клей триумфально скользит от уровня к уровню в пруду Квоя. Он наслаждается сознанием различия окружения. Здесь вода холоднее и более скользкая, чем там. Здесь чувствуется медная соль, там сверкающая известь. Здесь его сжимает. Здесь он увеличивается. Здесь нужно стать тонким, как нож, чтобы протиснуться сквозь стену молекулы. Он наблюдает за своим перевоплощением: он – нечто скользкое и блестящее, словно тюлень с заостренной мордой и мощными плавниками. Плыви! Ныряй! Пари! Он поднимается на поверхность. Козлолюди еще здесь, бродят вокруг пруда. Козлам:
– Прыгайте сюда!
Нет. Они остаются. И он остается. Погружаясь, он пьет мудрость Квоя.
– Что ты делаешь? – спрашивает Клей.
– Я изучаю.
– Все?
– Когда-то давно я пользовался природой связи. Я изучаю взаимоизменения любви и путешествую по ее каналам. В твое время была любовь?
– Мы так думали.
– У вас были течения, удвоения, обмены и слияния?
– Мне незнакомы эти определения, – отвечает Клей. – Но я чувствую.
– Мы поговорим об этом.
– С удовольствием.
Но когда Клей соглашается, Квой погружается в молчание и Клей долго не находит его в воде. Затем он видит, как Дышатель медленно движется у самого дна, копаясь в земле. Поднимаются черные пузырьки. Квой потерял к нему интерес? Квой шлет ему уверение:
– Я покажу тебе наш способ любить.
Квой передает изображение.
Вот другой водоем черный, холодный и глубокий. Вот другой Квой медленно плывет в нижних слоях. Между Квоем и Квоем разгорается яркая блестящая полоса гармонии. Вот третий Квой в третьем водоеме. Квой соединен с Квоем и Квоем. Вот четвертый. Вот пятый. Вот шестой. Водоемы заключены в холодную тьму, словно капсулы в коже планеты, и в каждой капсуле – Квой. Связанный. Через Квоя, Клей видит еще семьдесят девять Квоев по всей Земле. Целая популяция их рода, хотя раньше их было больше – в те времена Квой правили планетой. Сейчас Квой не рождаются и не умирают. Неуклюжие чудовища запечатанные в своих водных ямах занимаются стабильным выживанием. И среди них и между ними есть любовь. Теперь смотри! Раскаленные добела нити связей тянутся от водоема к водоему! Тяжелые тела струятся, щупальца свиваются и развиваются, хвосты молотят воду. Хотя это и не физический экстаз. Это в большей степени хмурое единение, бесполое, металлическое. Квой спариваются душа с душой. Квой обмениваются накопленным жизненным опытом. Квой сливаются, чтобы стать Квоем. Клей, невольно участвуя в этом, ощущает такую острую тоску, что его плавники опускаются и он погружается сразу на три уровня. Как получилось, что человечество скатилось до этого, до погребенных спрутов, распространяющих ужасную скуку? Что могло случиться с Квоем в его бассейне? Здесь лежим мы, семьдесят девять силачей, рассказывая друг другу вещи, которые знаем тысячелетиями. Клей плачет. Хотя когда он глубже входит в союз Квоев, он осознает его богатство, множество измерений, гибкие параллельные оси такого множества соединений. Квой – давно женатый народ, они извлекают удовольствия из простого накопления одиночества. Такими мы были и так мы делали и так пришли. Этот вид ворвался в мир в тот и другой, и появилась ловушка и принесла нам Клея, и мы любим, мы любим, мы любим и мы – Квой. И Клей – Квой. Клей теряет себя в водяном сне. Его границы растворяются. Он проникается сущностью Квоя. Он никогда не был в большей безопасности. Он лежит на дне пруда под давлением пять атмосфер. Мимо проходят столетия. Он осторожно дышит, позволяя ярким потокам воды проскальзывать в его тело, выдыхая облачко истощенных отходов. Он сознает, что в отдельных ячейках сонно ворочаются множество Квоев. Как глубока их любовь! Как безупречна! Контакт нарушается, и он остается один, разбитый, и неуправляемо всплывает к поверхности. Он слышит резкий смех поджидающих его козлов, он видит их красные и желтые эманации. Они его схватят. Но Квой первым берет его, спокойно, доброжелательно обнимает его, и Клей вновь обретает контроль.
– Ты в порядке? – спрашивает Квой.
– Все хорошо.
– Теперь ты понял наш образ жизни?
– Я понимаю.
– Можем ли мы тебя изучить?
И Клей говорит:
– Да, можете.
6
Он видит себя ползущим на четвереньках к берегу пруда. Наступило утро. Козлолюди исчезли. Тело его избавилось от воды. Он наполняет легкие воздухом и подставляет себя яркому солнечному свету. Здесь на деревьях золотые листья. Он делает несколько робких шагов. Через минуту он уже вспоминает, как нужно ходить. Теперь он осматривает свое тело. Снова выросли жесткие волосы. На животе шрам от аппендицита. На бедре синяк. Он вернулся к первоначальному облику. Они его дразнят? Он был слишком примитивен и, обретя усовершенствованный вид, получил удовольствие. От гладкой юношеской безволосой груди, бедер и паха. Теперь же, увидев розовый кончик петушка, выглядывающий из густых черных кудрей, он чувствует глубокое смущение от своей наготы. Он прикрывается раскрытыми ладонями. Но можно ли спрятать и волосатые ягодицы? Шерстистую грудь? Он прикладывает ладони к телу то тут, то там. Он трется щекой о плечо: на лице выросла щетина. Прости меня, я – животное. Прости меня, мое тело предает меня.
На его бедрах возникают узкие белые трусы. Он облегченно вздыхает, услышав далекие аплодисменты этому укрытию. Он добавляет крахмальную сорочку. Носки. Брюки. Галстук. Пиджак. Носовой платок в нагрудном кармане. Черные туфли из искусственной кожи. На левом бедре выпирает бумажник. В правой руке атташе-кейс. На гладких щеках аромат лосьона после бритья. Он находит автомобиль и садится в него. Кладет кейс рядом с собой. Ключ в зажигание. Врууум! Правая нога давит на акселератор. Правая рука сжимает руль. Двигатель заводится, машина легко выскальзывает на улицу. Гудят сигналы. Он весело сигналит в ответ. День пасмурный, но солнце пробьется. Он дотрагивается до кнопки: окна закрываются и включается кондиционер; впереди едет автобус, выбрасывая клубы выхлопных газов. Наконец он сворачивает, подъезжает к пандусу, тормозит у ворот, чтобы взять билет уплаты пошлины. Зеркала заднего обзора показывают ему городские башни, окутанные смогом, но скоро он убежит от всего этого. Он въезжает на пандус, мягко увеличивая скорость, и вливается в дорожный поток со скоростью пятьдесят миль в час. Вскоре он уже делает шестьдесят пять, затем семьдесят и держит так. Поворотом пальца он включает радио. Из задних колонок льется Моцарт. Хаффнер? Линц? Ему следовало бы различать их. Он перестраивается в дальний ряд, скоростной, и несется вперед. Зеленый знак советует ему повернуть здесь, чтобы проехать в центр, он только смеется. Через несколько минут он уже за пределами города. Да, тучи исчезли, светит солнце, небо нежно-голубое, каждые одну-две минуты из аэропорта справа от дороги мелькают блестящие крылья реактивного самолета. По бокам дороги тянутся зеленые поля. Посадки тополей и кленов убегают назад. Он открывает окно и в него врывается сладкий летний воздух. Сейчас он почти один на дороге. Но что это там впереди, стоит у обочины? Ждет попутку? Да. Девушка? Да. Обнаженная девушка? Да. Его старая фантазия. Очевидно, ей было трудно остановить машину; она разделась, и он видит аккуратно сложенную стопку вещей, лежащую на чемодане рядом с ней: штаны, блузка, трусики, лифчик. Его нога скользит к педали тормоза. Но он не может остановиться рядом с ней и проезжает еще по крайней мере триста футов. Он начинает давать задний ход, но она уже бежит к нему с чемоданом в руке, снятая одежда развевается, груди приятно подпрыгивают. Она очень молода: не больше двадцати, угадывает он. Золотистые прямые шелковистые волосы длиной почти до плеч. Розовая кожа пышет здоровьем и юностью, голубые глаза сверкают. У нее круглые, тугие, полные груди, поставленные высоко и близко друг к другу, тонкая талия и чуточку полноватые бедра. Чудесная золотая шерстка покрывает ее лоно, тоненькая прядка взбирается, словно стрела, к животу. Задохнувшись, она подлетает к машине.
– Эй, привет! – кричит она. – Я уж думала меня сегодня никто не подберет!
– Да, должно быть, это непросто, – соглашается он. – Садись. Дай-ка мне это.
Он берет ее чемодан и кладет его на заднее сиденье. Она все еще держит одежду в руке. Он берет и одежду и тоже бросает назад. Она устраивается рядом с ним. В машине дорогая обивка и она извивается от удовольствия, прикоснувшись голыми ягодицами к сиденью. Протянув руку через ее грудь, он запирает машину. Она легко улыбается ему.
– Куда ты направляешься? – спрашивает она.
– Просто прокатиться. У меня навалом времени.
– Великолепно, – говорит она.
Машина катит вперед. Скоро он снова набирает семьдесят и перестраивается в скоростной ряд. Он ведет машину и поглядывает на пассажирку. У нее на груди крошечные розовые соски и бледно-голубые линии вен. В лучшем случае девятнадцать, решает он.
– Я – Клей, – представляется он.
– Я – Квой, – говорит она.
– У тебя были когда-нибудь действительно значительные эмоциональные отношения с мужчиной? – спрашивает он.
– Я не уверена. Были один или два…
– Которые подошли близко?
– Да.
– Но в конце все защитные стены пропали и вы находили себя в объятиях друг друга?
– Да, именно так! – говорит она.
– Со мной тоже было так, Квой. Слегка подразнишь, краткий миг соучастия, умная беседа, заменяющая истинную близость душ…
– Да.
– Но всегда есть надежда…
– Что в следующий раз…
– Что в этот раз…
– Действительно единственный.
– Да.
– Да.
– Действительно единственный.
– Если бы мы и вправду доверяли…
– Открыть себя…
– Не только физически.
– Но и физическая часть важна.
– Как аспект более глубоких вещей, любви, открытия души.
– Да.
– Да.
– Мы прекрасно понимаем друг друга.
– Я подумала то же самое.
– Такое не часто случается.
– Так быстро.
– Так определенно.
– Нет. Это редкость.
– Это прекрасно.
– Это то, о чем я думала.
– Такое полное понимание. Такой… настроенный ответ…
– Течение. Слияние.
– Обмен. Единение.
– Точно.
– Кто мы, чтобы противиться судьбе? – говорит он и сворачивает с автострады в ближайший выход. Пока автомобиль съезжает с дороги, его правая рука скользит по твердой прохладной округлости ее бедер. Она держит ноги плотно сжатыми, но улыбается ему. Он ласкает нежную кривую живота и достает из кармана доллар. Парень в будке, сборщик пошлины, подмигивает.
– Здесь есть поблизости мотель? – спрашивает Клей.
Тот отвечает:
– Поверните влево по 71-й дороге, четверть мили.
Он благодарно кивает и направляется к мотелю. Вскоре перед ними приземистое строение из пластика, словно буква U у дороги. Девушка ждет в машине, Клей идет в офис.
– Двухместный номер? – Клерк достает регистрационный бланк. – На ночь?
– спрашивает он.
– Нет, на пару часов.
Клерк заглядывает через плечо Клея в машину, словно оценивая грудь девушки и произносит:
– Кредитная карточка?
Клей дает ему карточку Америкэн Экспресс. Клерк выписывает счет; Клей расписывается, он берет ключи от комнаты, возвращается в машину и паркует ее позади комнаты. Окна комнаты выходят во двор, в центре которого голубеет маленький бассейн в форме сердечка. В бассейне плещутся дети; их матери дремлют на солнышке. Выходя из машины, девушка смотрит на бассейн и вздохнув, говорит:
– Я очень люблю малышей, а ты? Я хочу иметь их десятки.
Она приветливо машет рукой детишкам в бассейне. Клей похлопывает ее по заднице и говорит:
– Давай войдем.
В комнате темно и холодно. Он включает свет и кондиционер. Девушка растягивается на постели, лежа на покрывале оливкового цвета. Клей идет в ванную и возвращается голый.
– Не выключай свет, – просит девушка. – Мне так хочется. Я ненавижу таинственность.
Он любезно пожимает плечами и присоединяется к ней в постели.
– Расскажи мне о себе, – бормочет он. – Где ты росла? Что хочешь делать в жизни? Какие книги читаешь? Любимые фильмы. Где путешествовала. Что любишь есть? Нравится ли тебе Сезанн? Барток? Туманные дни? футбол? Кататься на лыжах? Грибы? Кристофер Марлоу? Делает ли тебя счастливой травка? Белое вино? Сколько тебе было лет, когда начала расти грудь? Больно ли тебе во время месячных? Хотела ли ты когда-нибудь спать с другой девушкой? Где твои чувствительные места? Что ты думаешь о политике? У тебя есть возражения против орально-генитальных контактов? Ты любишь животных? Какой твой любимый цвет? Ты умеешь готовить? Шить? Ты экономная хозяйка? Ты была когда-нибудь сразу с двумя мужчинами? Тебя интересует биржа? Ты верующая? Ты умеешь говорить по-французски? Хорошо ладишь с родителями? Когда у тебя был первый серьезный сексуальный опыт? Ты любишь летать? Когда ты знакомишься с кем-то, ты автоматически решаешь, что он порядочный, пока не получишь доказательство противного? У тебя есть братья или сестры? Ты когда-нибудь была беременна? Ты хорошо плаваешь? Ты много времени проводишь одна? Что тебе больше нравится: бриллианты или сапфиры? Тебе нравится долгая предварительная игра или ты предпочитаешь, чтобы мужчина сразу вошел? Ты ездишь верхом? Ты умеешь водить машину? Ты была когда-нибудь в Мехико? Умеешь стрелять?
Он провел рукой по ее груди и поймал губами твердеющий сосок. Его пальцы пробежали вдоль ее бедер. Он вдохнул аромат ее щек.
– Я люблю тебя, – шепчет она. – Я так полно чувствую тебя. – Веки ее порхают. – Я должна тебе сказать: у меня такого раньше ни с кем не было. То есть, так полно. Так совершенно.
Она раздвигает ноги. Он закрывает ее своим телом.
– Акт физической близости, – произносит он, – в основном довольно прост.
Он совершает знакомые движения, а девушка реагирует. Его глаза закрыты, лицо прижато к ее шее. До его слуха едва доносятся комментарии тех, кто наблюдает из глубин водоемов: сравнения, контрасты, критика, пояснения. Он вдруг ощущает сквозь теплоту мягкой девичьей кожи холод воды. Его семя истекает. Ее приглушенные стоны восторга возбужденно взмывают, становятся острыми, прерывистыми и медленно угасают. Мигает блестящий темный глаз потолка. Сквозь тающие стены дует ветер. Мотель вздрагивает и начинает растворяться. Он торопливо борется за то, чтобы все сохранить. Он хватает девушку, целует ее, шепчет слова любив. Они поздравляют друг друга с интенсивностью разделенных эмоций, с правдой и красотой, которые они нашли в душах друг друга. Это – любовь, говорит он своим молчаливым наблюдателям. Глаз снова мигает. Он ускользает. Он продолжает сопротивление. Он удерживает себя в реальности фразами непоколебимого авторитета. Валовой Национальный Продукт, Взаимное Торговое Соглашение, Римско-католическая Иерархия, Федеративная Республика Германии, Почтовые Правила Соединенных Штатов, Организация Юго-Восточной Азии, Американская Федерация Труда. Бесполезно. Центр не удержать. Девушка под ним уменьшается в размерах, ее грудь спускается, внутренние органы вылетают сквозь отверстия в теле, пока в постели не остается ее вдвое уменьшенное изображение, фотография на смятых простынях. Затем исчезает и она. Он цепляется за матрас, не желая увлечь и себя, хотя и сознавая уже, что борьба бесполезна. Здание исчезает. Он смотрит на припаркованную поблизости машину и бежит к ней, но и она пропадает. Мощенный двор теперь не замощен. Телефонные столбы, столы, автоматы для продажи газет исчезают. В груди бушует пламя. Он тонет. Он погружается глубже и глубже. Тело сжимается. Он проскальзывает в нижние слои водоема, где живет огромный, задумчивый, благодарный Квой. Клей не может вспомнить черты лица девушки. Вкус ее губ тает на его губах. Воспоминания удаляются. Опыт окончен.