Текст книги "Кн. 6. Рассказы"

Автор книги: Роберт Шекли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Застывший мир

Застывший мир[19]19
  Печатается по изданию: Шекли Р. Застывший мир: Чумной район. – М.: Агентство печати «NB-Пресс», 1991. – Пер. изд.: Sheckley R. Dreamworld: The People Trap. Dell, N.Y., 1968


[Закрыть]
Перевод на русский язык В. Буки

Лэниган снова увидел тот сон и, хрипло застонав, проснулся. Он сел и вперил взгляд в фиолетовую тьму, ощущая вместо лица искаженную ужасом маску. Рядом зашевелилась жена, Эстелл. Лэниган и не взглянул на нее. Будучи еще во власти сна, он жаждал реальных доказательств существования мира.

По комнате медленно проплыл стул и с тихим чмоканьем прилип к стене. Лэниган глубоко вздохнул.

– Вот, выпей.

– Не надо, все уже в порядке.

Он полностью оправился от кошмара. Мир снова стал самим собой.

– Тот же сон? – спросила Эстелл.

– Да... Не хочу говорить об этом.

– Ну хорошо. Который час, милый?

Лэниган посмотрел на часы.

– Четверть седьмого. – Тут стрелка конвульсивно дернулась. – Нет, без пяти семь.

– Ты сможешь уснуть?

– Вряд ли. Пожалуй, мне лучше встать.

– Милый, ты не думаешь, что не мешало бы...

– Я иду к нему в двенадцать десять.

– Прекрасно, – сказала Эстелл и сонно закрыла глаза.

Ее темно-рыжие волосы посинели.

Лэниган выбрался из постели и оделся. Это был обычный человек, крупного сложения и ничем не примечательный, если не считать кошмара, сводившего его с ума.

Следующие пару часов он провел на крыльце, глядя, как вспыхивают на заре звезды, превращаясь в Новые.

Потом Лэниган вышел на прогулку. И, как назло, в двух шагах от дома наткнулся на Джорджа Торстейна. Несколько месяцев назад он по неосторожности рассказал Торстейну о своем сне. Торстейн – чистосердечный, приветливый толстяк – глубоко веровал в собранность, практичность, здравый смысл и прочие скучные добродетели. Его прямой, трезвый подход был тогда необходим Лэнигану. Но сейчас он только раздражал. Люди типа Торстейна являются, несомненно, солью земли и опорой государства; но для Лэнигана он превратился из надежды в ужас.

– А, Том! Как сынишка? – спросил Торстейн.

– Отлично, – ответил Лэниган, – просто отлично.

Он приветливо кивнул и пошел дальше под курящимся зеленым небом. Но от Торстейна не так-то легко отделаться;

– Том, мальчик, я тут поразмыслил над твоей проблемой, – сказал Торстейн. – Я очень беспокоюсь о тебе.

– Как это мило с твоей стороны, – отозвался Лэниган. – Право, не стоит...

– Но мне хочется! – искренне воскликнул Торстейн. – Я проявляю интерес к людям, Том. Всегда, сызмальства. А ведь мы с тобой друзья и соседи.

– Это правда, – вяло пробормотал Лэниган. (Когда вам нужна помощь, самое неприятное – принимать ее.)

– Знаешь, Том, думается мне, что тебе не мешало бы хорошенько отдохнуть.

У Торстейна на все были простые рецепты. Так как он практиковал душеврачевание без лицензии, то остерегался прописывать лекарства, которые можно купить в аптеке.

– Сейчас я не могу позволить себе взять отпуск, – сказал Лэниган. (Небо приобрело красно-розовый оттенок; засохли три сосны; старый дуб превратился в крепенький кактус.)

Торстейн искренне рассмеялся.

– Дружище, ты не можешь себе позволить не взять отпуск сейчас! Ты устал, взвинчен, слишком много работаешь...

– Я всю неделю отдыхаю.

Лэниган посмотрел на часы. Золотой корпус превратился в свинцовый, но время, похоже, они показывали точно. Почти два часа прошло с начала разговора.

– Этого мало, – продолжал Торстейн. – Ты остался здесь, в городе. А тебе надо слиться с природой. Том, когда ты в последний раз ходил в поход?

– В поход? Что-то не припомню, чтобы я вообще ходил в походы.

– Вот видишь?! Старик, тебе необходима прочная связь с реальностью и прежде всего с природой. Не улицы и дома, а горы и реки.

Лэниган снова взглянул на часы и с облегчением убедился, что они опять золотые. Он обрадовался – ведь за них заплачено шестьдесят долларов...

– Деревья и озера, – декламировал Торстейн. – Трава под ногами, высокие черные горы, марширующие по золотому небу...

Лэниган покачал головой.

– Я был в деревне, Джордж. Это ничего не дало.

Торстейн упорствовал.

– Нужно отвлечься от искусственностей.

– Все кажется искусственным, – возразил Лэниган. – Деревья или дома – какая разница?

– Люди строят дома, – благочестиво пропел Торстейн, – но Бог создает деревья.

У Лэнигана имелись сомнения в справедливости обоих положений, но он не собирался делиться ими с Торстейном.

– Возможно, в этом что-то есть. Я подумаю.

– Ты сделай. Кстати, я знаю одно местечко – как раз то, что нужно. В Мэне, у маленького озера...

Торстейн был великим мастером бесконечных описаний. К счастью для Лэнигана, кое-что его отвлекло. Напротив загорелся дом.

– Эй, чей это дом? – спросил Лэниган.

– Макелби. Третий пожар за месяц.

– Надо, наверное, вызвать пожарных.

– Ты прав. Я сам этим займусь. Помни, что я тебе сказал про то местечко в Мэне.

Он повернулся, и тут произошел забавный случай – асфальт под его ногами расплавился. Торстейн шагнул, провалился по колено и упал.

Том кинулся ему на помощь, пока асфальт не затвердел.

– Сильно ударился?

– Проклятье, я, кажется, вывихнул ногу, – пробормотал Торстейн. – Ну ничего, ходить можно.

И он заковылял сообщить о пожаре. Лэниган стоял и смотрел, полагая, что пожар этот – дело случайное и несерьезное. Через минуту, как он и ожидал, пожар так же, сам по себе, погас.

Не следует радоваться чужой беде; но Лэниган не мог не хихикнуть, вспомнив о вывихнутой ноге Торстейна. Даже неожиданное появление потока воды на Мэйн-стрит не испортило ему настроения. Он улыбнулся колесному пароходу, прошедшему по небу.

Затем он вспомнил сон и снова почувствовал панику. Надо спешить к врачу.

На этой неделе кабинет доктора Сэмпсона был маленьким и темным. Старая серая софа исчезла; на ее месте располагались два стула с кривыми спинками и кушетка. Но портрет Андретти висел на своем обычном месте на стене, и большая бесформенная пепельница была, как всегда, пуста.

В приоткрывшейся двери появилась голова доктора Сэмпсона.

– Привет, – сказал он. – Я мигом.

Голова пропала.

Сэмпсон сдержал слово. Все дела заняли у него ровно три секунды по часам Лэнигана. Еще через секунду Лэниган лежал на кожаной кушетке со свежей салфеткой под головой.

– Ну, Том, как ваши дела?

– Все так же. Даже хуже.

– Сон?

Лэниган кивнул.

– Давайте-ка припомним его.

– Лучше не стоит, – произнес Лэниган. – Я еще сильнее боюсь.

Наступил момент терапевтического молчания. Затем доктор Сэмпсон сказал:

– Вы и раньше говорили, что страшитесь этого сна; но никогда не объясняли почему.

– Это звучит глупо...

Лицо Сэмпсона было спокойным, серьезным, сосредоточенным; лицо человека, который ничего не находит глупым, который просто физически не в состоянии увидеть что-нибудь глупое.

– Хорошо, я скажу вам... – резко начал Лэниган и замолчал.

– Продолжайте, – подбодрил доктор Сэмпсон.

– Видите ли, я боюсь, что когда-нибудь, каким-то образом мир моего сна станет реальным. – Он снова замолчал, затем быстро проговорил: – Однажды я встану и окажусь в том мире. И тогда тот мир станет настоящим, а этот – сновидением.

Лэнигану хотелось узнать, какое впечатление произвело на Сэмпсона его безумное откровение. Но по лицу доктора ни о чем нельзя было догадаться. Он спокойно разжигал трубку тлеющим кончиком указательного пальца. Затем он задул палец и произнес:

– Ну, продолжайте.

– Продолжать?! Но это все!

На розовато-лиловом ковре появилось пятно размером с монету. Оно потемнело, сгустилось и превратилось в маленькое фруктовое дерево. Сэмпсон понюхал плод и печально посмотрел на Лэнигана.

– Вы ведь и раньше рассказывали мне о своем сне, Том.

Лэниган кивнул.

– Мы все обсудили, проследили его истоки, проанализировали значение... Мы поняли, верится мне, зачем вы терзаете себя этим кошмаром. И все же вы каждый раз забываете, что ваш ночной ужас – не более чем сон, который вы сами вызвали, чтобы удовлетворить потребности своей психики.

– Но мой ночной кошмар очень реалистичен!

– Вовсе нет,– уверенно заявил доктор Сэмпсон. – Просто это независимая и самоподдерживающаяся иллюзия. Человеческие поступки основаны на определенных представлениях о природе мира. Подтвердите их, и его поведение становится понятным и резонным. Но изменить эти представления, эти фундаментальные аксиомы почти невозможно. Например, как вы докажете человеку, что им не управляют по секретному радио, которое слышит только он?

– Понимаю, – пробормотал Лэниган.– И я?..

– Да, Том. С вами то же самое. Вы хотите, чтобы я доказал, что реален этот мир, а тот ваш ночной – вымысел. Вы откажетесь от своей фантазии, если я вам представлю необходимые доказательства?

– Совершенно верно!

– Но видите ли, я не могу их представить, – закончил Сэмпсон. – Природа мира очевидна, но недоказуема.

Лэниган задумался.

– Послушайте, доктор, я ведь не так болен, как тот парень с секретным радио?

– Нет. Вы более разумны, более рациональны. У вас есть сомнения в реальности мира, но, к счастью, вы также сомневаетесь в состоятельности вашей иллюзии.

– Тогда давайте попробуем, – предложил Лэниган. – Я понимаю сложность вашей задачи, но, клянусь, буду принимать все, что смогу заставить себя принять.

– Честно говоря, это не моя область,– поморщился Сэмпсон. – Здесь нужен метафизик. Не знаю, насколько я...

– Попробуем, – взмолился Лэниган.

– Ну хорошо, начнем... Мы воспринимаем мир через ощущения и, следовательно, при заключительном анализе должны руководствоваться их показаниями.

Лэниган кивнул, и доктор продолжал:

– Итак, мы знаем, что предмет существует, поскольку наши чувства говорят нам о его существовании. Как проверить точность наших наблюдений? Сравнивая их с ощущениями других людей. Известно, что наши чувства не лгут, если чувства и других людей говорят о существовании данного предмета.

– Таким образом, мир – всего лишь то, что думает о нем большинство людей, – после некоторого раздумья заключил Лэниган.

Сэмпсон скривился.

– Я предупреждал, что сила в метафизике. Все-таки мне кажется, что это наглядный пример.

– Да... Но, доктор, а предположим, все наблюдатели ошибаются? Предположим, что существует множество миров и множество реальностей. Предположим, что это всего лишь одно произвольное существование из бесконечного числа возможных. Или предположим, что сама природа реальности способна к изменению и каким-то образом я его воспринимаю.

Сэмпсон вздохнул и машинально пристукнул линейкой маленькую зеленую крысу, копошащуюся у него под полой пиджака.

– Ну, вот, – промолвил он. – Я не могу опровергнуть ни одно из ваших предложений. Мне кажется, Том, что нам лучше обсудить сон целиком.

Лэниган поморщился.

– Я бы не хотел. У меня такое чувство...

– Знаю, знаю, – заверил Сэмпсон, отечески улыбаясь. – Но это прояснит все раз и навсегда, – разве нет?

– Наверное, – согласился Лэниган. Он набрался смелости и выдохнул: – В общем, начинается мой сон...

Его охватил страх. Он почувствовал неуверенность, слабость, ужас. Попытался подняться с кушетки. Склонившееся лицо доктора... блеск металла...

– Расслабьтесь... Успокойтесь... Думайте о чем-нибудь приятном...

Затем Лэниган, или мир, или оба – отключились.

Лэниган и (или) мир пришли в себя. Возможно, время шло, а возможно, и нет. Все, что угодно, могло случиться, а могло и не случиться. Лэниган сел и посмотрел на Сэмпсона.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Сэмпсон.

– Отлично, – сказал Лэниган. – Что произошло?

– Вам стало плохо. Ничего, все пройдет.

Лэниган откинулся на спинку и постарался успокоиться. Доктор сидел за столом и что-то писал. Лэниган зажмурился, сосчитал до двадцати и осторожно открыл глаза. Сэмпсон все еще писал.

Лэниган огляделся, насчитал на стенах пять картин. Внимательно изучил зеленый ковер и снова закрыл глаза. На этот раз он досчитал до пятидесяти.

– Ну, может быть, теперь можете рассказать? – поинтересовался Сэмпсон, откладывая ручку.

– Нет, не сейчас, – ответил Лэниган. (Пять картин, зеленый ковер.)

– Как хотите, – развел руками доктор. – Наше время заканчивается. Но если вы подождете в приемной...

– Нет, спасибо, пойду домой.

Лэниган встал, прошел по зеленому ковру к двери, оглянулся на пять картин и лучезарно улыбающегося доктора. Затем пошел через дверь в приемную, через приемную и наружную дверь в коридор к лестнице и по лестнице.

Он шел и смотрел на деревья с зелеными листьями, колышущимися слабо и непредсказуемо. Было транспортное движение – чинно, в одном направлении по одной стороне, а в другом – по другой. Было небо – неизменно голубое.

Сон? Лэниган ущипнул себя. Щипок во сне? Он не проснулся.

Он закричал. Воображаемый крик? Он не проснулся.

Лэниган находился в мире своего кошмара.

Улица на первый взгляд казалась обычной городской улицей.

Тротуар, мостовая, машины, люди, здания, небо над головой, солнце в небе. Все в норме. Кроме того, что ничего не происходило.

Асфальт ни разу не вскрикнул под ногами. Вот возвышается Первый национальный городской банк. Он был здесь вчера, что само по себе достаточно плохо, но гораздо хуже, что он наверняка будет здесь завтра, и через неделю, и через год Первый национальный городской банк (основан в 1982 году) чудовищно лишен возможности превращений. Он никогда не станет надгробием, самолетом, костями доисторического животного. Он неизбежно будет оставаться строением из бетона и стали, зловеще настаивая на своей неизменности, пока его не снесут люди.

Лэниган шел по застывшему миру под голубым небом, дразняще обещающем что-то, чего никогда не будет. Машины неумолимо соблюдали правостороннее движение, пешеходы переходили дорогу на перекрестках, показания часов в пределах нескольких минут совпадали.

Город где-то кончался. Но Лэниган знал совершенно точно, что трава не растет под ногами; то есть она растет, безусловно, но слишком медленно, незаметно для чувств. И горы возвышаются, черные и угрюмые, но гиганты замерли на полушаге. Они никогда не промаршируют по золотому (или багряному, или зеленому) небу.

«Сущность жизни, – как-то сказал доктор Сэмпсон, – изменение. Сущность смерти – неизменность. Даже у трупа есть признаки жизни, пока личинки пируют на слепом глазе, и мясные мухи сосут соки из кишечника».

Лэниган осмотрел труп мира и убедился, что тот окончательно мертв.

Лэниган закричал. Он кричал, пока вокруг собирались люди и глядели на него (но ничего не делали и ни во что не превращались), а потом, как и полагалось, пришел полицейский (но солнце не изменило его форму), а затем по безнадежно однообразной улице примчалась карета «скорой помощи» (на четырех колесах вместо трех или двадцати пяти), и санитары доставили его в здание, оказавшееся именно там, где они ожидали, и было много разговоров между людьми, которые оставались сами собой, в комнате с постоянно белыми стенами.

И был вечер, и было утро, и был первый день.

Прогулка[20]20
  Печатается по изданию: Шекли Р. Прогулка: Чумной район. – М.: Агентство печати «NB – Пресс», 1991. – Пер. изд.: Sheckley R. Tripout: Can You Feel Anything When I do This? Doubleday, N.Y., 1971


[Закрыть]
Перевод на русский язык В. Баканова

Возник Папазиан, замаскированный под человека. Он быстро проверил, на месте ли голова.

«Нос и носки ботинок должны смотреть в одну сторону», – напомнил он себе.

Все системы работали нормально, в том числе и компактная душа, которая питалась от батареек для карманного фонарика. Папазиан очутился на Земле, в непонятном, сверхъестественном Нью-Йорке, на перекрестке десяти миллионов человеческих судеб. Ему захотелось гроппнуть, но человеческое тело не было для этого приспособлено, и он просто улыбнулся.

Папазиан вышел из телефонной будки – играть с людьми.

Сразу же он столкнулся с тучным мужчиной лет сорока. Мужчина остановил его и спросил:

– Эй, приятель, как быстрее пройти на угол Сорок девятой и Бродвея?

Папазиан ответил без колебания:

– Ощупайте эту стену, а когда найдете неплотность, идите напролом Этот туннель проложили марсиане – когда они еще были марсианами. Выйдете как раз к углу Сорок восьмой улицы и Седьмой авеню.

– Остряк чертов! – пробормотал мужчина и ушел, даже не дотронувшись до стены.

«Какая косность! – сказал про себя Папазиан. – Надо бы включить это в рапорт».

Но нужно ли ему готовить рапорт? Он не имел понятия.

Время ленча. Папазиан вошел в забегаловку на Бродвее близ Двадцать восьмой улицы и обратился к буфетчику:

– Я хотел бы попробовать ваши знаменитые «хот доге».

– Знаменитые? – изумился буфетчик. – Скорей бы настал такой день!

– Уже настал, – возразил Папазиан. – Ваши «хот доге» пользуются хорошей репутацией во всей Галактике. Я знаю кое-кого, кто преодолел тысячи световых лет ради этих булочек с сосисками.

– Чушь! – убежденно сказал буфетчик.

– Да? Возможно, вас заинтересует, что в настоящий момент половина ваших клиентов – пришельцы. В гриме, конечно.

Каждый второй клиент побледнел.

– Вы что, иностранец? – спросил буфетчик.

– Альдебаранец по материнской линии, – объяснил Папазиан.

– Тогда все ясно, – сказал буфетчик.

Папазиан шел по улице. Он ничего не знал о жизни на Земле и наслаждался своим неведением: ему так много еще предстоит узнать. Изумительно – не иметь представления, что делать дальше, кем быть, о чем говорить.

– Эй, приятель! – окликнул его прохожий. – Я доеду по этой линии до Порт-Вашингтона?

– Не знаю, – сказал Папазиан, и это было правдой.

К сожалению, в невежестве есть определенные неудобства. Какая-то женщина поспешила объяснить, как добраться до Порт-Вашингтона. Узнавать новое довольно интересно, но Папазиан считал, что незнание увлекательнее.

На здании висело объявление: «Сдается в аренду». Папазиан вошел и взял в аренду. Он полагал, что поступил правильно, хотя в глубине души надеялся, что ошибся, потому что так было бы занятнее.

Молодая женщина сказала:

– Добрый день. Я мисс Марш. Меня прислало агентство. Вам нужна секретарша?

– Совершенно верно. Ваше имя?

– Лилиан.

– Сойдет. Можете приступать к работе.

– Но у вас ничего нет, даже машинки.

– Купите все, что необходимо. Вот деньги.

– А что от меня требуется?

– Вы меня спрашиваете? – с мягкой укоризной сказал Папазиан. – Я понятия не имею, чем заняться мне самому.

– А что вы собираетесь делать, мистер Папазиан?

– Вот это я и хочу выяснить.

– О... Ну, хорошо. Мне кажется, вам понадобятся стол, стулья, машинка и все остальное.

– Превосходно, Лили! Вам говорили, что вы очень хорошенькая?

– Нет...

– Значит, я ошибся. Если вы этого не знаете, то откуда знать мне?

Папазиан проснулся в отеле «Центральный» и сменил имя на Хол. Он сбросил с себя верхнюю кожу и оставил под кроватью, чтобы не умываться.

Лилиан была уже в конторе и расставляла новенькую мебель.

– Вас дожидается посетитель, мистер Папазиан, – сказала секретарша.

– Отныне меня зовут Хол. Впустите его.

Посетителем оказался коротышка по имени Джасперс.

– Чем могу быть полезен, мистер Джасперс? – спросил Хол.

– Не имею ни малейшего представления, – смутился посетитель. – Я пришел к вам, повинуясь необъяснимому порыву.

Хол напрочь забыл, где он мог оставить свою Машину Необъяснимых Порывов.

– И где же вы его ощутили? – поинтересовался он.

– К северо-востоку отсюда, на углу Пятой авеню и Восемнадцатой улицы.

– Около почтового ящика? Так я и думал! Вы очень помогли мне, мистер Джасперс! Чем могу вам услужить?

– Говорю вам – не знаю! Это был необъяснимый...

– Да. Но чего бы вы хотели?

– Побольше времени, – печально сказал Джасперс. – Разве не все этого хотят?

– Нет, – твердо сказал Хол. – Но, возможно, я помогу. Сколько времени вам нужно?

– Еще бы лет сто, – попросил Джасперс.

– Приходите завтра, – сказал Хол. – Посмотрим, что удастся для вас сделать.

Когда посетитель ушел, Лилиан спросила:

– Вы действительно можете ему помочь?

– Это я выясню завтра, – ответил Хол.

– Почему не сегодня?

– А почему не завтра?

– Потому что вы заставляете ждать, а это нехорошо.

– Согласен, – сказал Хол. – Зато очень жизненно. Путешествуя, я заметил, что жизнь суть ожидание. Значит, следует наслаждаться всем, пребывая в ожидании, потому что только на него вы и способны.

– Это чересчур сложно для меня.

– В таком случае напечатайте какое-нибудь письмо.

На тротуаре стоял человек с американским флагом. Вокруг собралась небольшая толпа. Человек был старый, с красным морщинистым лицом. Он говорил:

– Я хочу вам поведать о мире мертвых, они ходят по земле рядом с нами. Что вы на это скажете, а?

– Лично я, – заметил Хол, – вынужден согласиться, потому что рядом стоит старая седовласая женщина в астральном теле с высохшей рукой.

– Боже мой, это, наверно, Этель! Она умерла в прошлом году, мистер, и с тех пор я пытаюсь с ней связаться. Что она говорит?

– Цитирую: «Герберт, перестань молоть чепуху и иди домой. Ты оставил на плите яйца, вода уже вся выкипела, и через какие-нибудь полчаса твоя жалкая обитель сгорит дотла».

– Точно Этель! – воскликнул Герберт. – Этель, как ты можешь называть чепухой разговоры о мире мертвых, когда ты сама – дух?

– Она отвечает, – доложил Хол, – что мужчина, который и яиц-то толком не сварит, не спалив свою квартиру, не вправе рассуждать о духах.

– Вечно она меня пилит, – посетовал Герберт и заторопился прочь.

– Мадам, не слишком ли вы строги с ним? – спросил Хол.

– Он никогда не слушал меня при жизни и не слушает теперь. Разве можно быть слишком строгой с таким человеком?.. Приятно было поболтать с вами, мистер, но мне пора, – сказала Этель.

– Куда? – поинтересовался Хол.

– В Дом престарелых духов, – куда же еще? – и она незримо исчезла.

Хол в восхищении покачал головой.

«Земля! – подумал он. – Какое прекрасное место!»

На кафедральной аллее толпился народ – в основном, венерианцы, замаскированные под немцев, и обитатели созвездия Стрельца, прикидывающиеся хиппи.

К Холу подошел какой-то толстяк и спросил:

– Простите, вы не Хол Папазиан? Я Артур Вентура, ваш сосед.

– С Альдебарана? – спросил Хол.

– Нет. Я, как и вы, из Бронкса.

– На Альдебаране нет Бронкса, – констатировал Хол.

– Придите в себя, Хол! Вы пропадаете почти неделю. Алина сходит с ума от беспокойства. Она хочет обратиться в полицию.

– Алина?

– Ваша жена.

Хол понял, что происходит. То был Кризис Совпадения Личности. Как правило, внеземные туристы с таким явлением не сталкивались. Кризис сулил Холу потрясающие впечатления. Если бы только они сохранились в памяти!

– Хорошо, – сказал Хол, – благодарю вас за информацию. Жаль, что я причинил столько волнений моей жене, моей дорогой Полине...

– Алине, – поправил Вентура.

– Ну да. Передайте ей, что я приеду, как только выполню задание.

– Какое задание?

– Мое задание заключается в выяснении моего задания.

Хол улыбнулся и попытался удалиться. Но Артур Вентура обнаружил уникальную способность роиться и окружил Папазиана со всех сторон, производя шум и предпринимая попытки силового воздействия. Папазиан подумал о лазерном луче и замыслил убить всех Артуров, но потом решил, что это не в духе происходящего.

Лица, одетые в форму, водворили Папазиана в квартиру, где он пал в объятия рыдающей женщины, которая тут же принялась сообщать ему сведения личного характера.

Хол заключил, что эту женщину звали Алина. Женщина считала, что она его жена. И могла предъявить соответствующие бумаги.

Сперта было даже забавно иметь жену, детей, настоящую работу, счет в банке, автомобиль, несколько смен белья и все остальное, что есть у землян. Хол до самозабвения играл с новыми вещами.

Почти каждый день Алина спрашивала его: «Милый, ты еще ничего не вспомнил?» А он отвечал: «Ничего. Но я уверен, что все будет в порядке».

Алина плакала. Хол привык к этому.

Соседи были очень заботливы, друзья – очень добры. Они изо всех сил скрывали от него, что он не в своем уме – чудик, дурик, псих ненормальный.

Хол Папазиан узнал все, что когда-либо делал Хол Папазиан, и делал то же самое. Простейшие вещи он находил захватывающе интересными. Мог ли альдебаранец рассчитывать на большее? Ведь он жил настоящей земной жизнью, и земляне принимали его за своего!

Конечно, Хол совершал ошибки. Он плохо ладил со временем, но постепенно приучился не стричь газон в полночь, не укладывать детей в пять утра и не уходить на работу в девять вечера. Он не видел причин для таких ограничений, но они делали жизнь интересней.

По просьбе Алины Хол обратился к доктору Кардоману – специалисту по чтению в головах людей. Доктор сообщал, какие мысли хорошие и плодотворные, а какие – плохие и грязные.

Кардоман:

– Давно ли у вас появилось ощущение, что вы – внеземное существо?

Папазиан:

– Вскоре после моего рождения на Альдебаране.

Кардоман:

– Мы сэкономим массу времени, если вы признаете, что вас одолевают странные идеи.

Папазиан:

– Мы сэкономим столько же времени, если вы признаете, что я альдебаранец, попавший в трудное положение.

Кардоман:

– Тихо! Слушай, приятель, такое заявление может завести черт знает куда. Подчинись моим указаниям, и я сделаю из тебя пай-мальчика.

Папазиан:

– Тихо!

Дело шло на поправку. Ночи сменялись днями, недели складывались в месяцы. У Хола бывали моменты прозрения, доктор Кардоман это приветствовал. Алина писала мемуары под названием «Исповедь женщины, чей муж верил, что он с Альдебарана».

Однажды Хол сказал доктору Кардоману:

– Кажется, ко мне возвращается память.

– Хм-м, – ответил доктор Кардоман.

– Я вспоминаю себя в возрасте восьми лет. Я поил какао железного фламинго на лугу, возле маленькой беседки, недалеко от которой катила свои воды река Чесапик.

– Ложная память из фильмов, – прокомментировал доктор Кардоман, сверившись с досье, которое собрала на мужа Алина. – Когда вам было восемь, вы жили в Янгстауне, штат Огайо.

– Черт побери! – в сердцах воскликнул Папазиан.

– Но вы на верном пути, – успокоил его Кардоман. – У каждого есть подобная память, скрывающая страх и наслаждение больной психики. Не расстраивайтесь. Это добрый признак.

Папазиан приходил и с другими воспоминаниями: о юности, которую он провел юнгой на английской канонерке, о тяготах Клондайка...

Это были неоспоримо земные воспоминания, но не их искал доктор Кардоман.

В один погожий день в дом пришел продавец щеток – он хотел поговорить с хозяйкой.

– Она вернется через несколько часов, – извинился Папазиан. – У нее сегодня урок греческого, а потом резьбы по камню.

– Прекрасно, – сказал продавец. – На самом деле я хотел поговорить с вами.

– Мне не нужны щетки, – ответил Папазиан.

– К черту щетки. Я офицер службы связи. Должен напомнить вам, что мы отбываем ровно через четыре часа.

– Отбываем?

– Все приятное когда-нибудь кончается, даже отдых.

– Отдых?

– Бросьте! – отрезал продавец щеток, или офицер связи. – Вы, альдебаранцы, совершенно невыносимы.

– А вы откуда?

– Я с Арктура. Как провели время, играя с аборигенами?

– Кажется, женился на одной местной) – сообщил Папазиан.

– Ее имя Алина. Как большинство землян, она все равно значительную часть времени проводит в расстроенных чувствах. Но я не могу заставлять вас. Если пожелаете остаться, учтите, что следующий туристический корабль будет через 50–60 лет.

– Пошли они все к черту, – сказал Папазиан. – Я с вами.

– По-прежнему ничего не помню, – пожаловался Хол офицеру связи.

– Естественно. Ваша память осталась в сейфе на корабле.

– Зачем?

– Чтобы вы не чувствовали себя в незнакомой обстановке. Я помогу вам разобраться.

Корабль поднялся в полночь. Полет был замечен локационным подразделением ВВС. Изображение, возникшее на экране, объяснили большим скоплением болотного газа, через которое пролетала плотная стая ласточек.

Несмотря на отвратительный холод открытого космоса, Хол оставался на палубе и наблюдал, как в отдалении исчезла Земля. Его ждет скучная однообразная жизнь, ждут жены и дети...

Но он не испытывал сожаления. Земля – чудесное место для отдыха, однако она мало приспособлена для жизни.