Текст книги "Древо Лазаря"

Автор книги: Роберт Ричардсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Глава 2

– Ты слышал когда-нибудь прежде, бывая в Девоне, о Ральфе-Сказочнике? – спросил Стефан, когда они пили чай на кухне, сидя за сосновым обеденным столом. Вероника готовила запеканку в пиве; она почти не участвовала в разговоре с того момента, как они спустились вниз, а Мишель все еще оставалась в саду, пытаясь в условиях английской осени удержать загар, приобретенный на летних каникулах в Греции.

– Никогда не слышал о нем, – ответил Мальтрейверс. – Кто это?

– Он жил давно, – уточнил Стефан. – Этакий деревенский дурачок или гений, – все зависит от точки зрения. Родился в Медмелтоне примерно в тысяча семьсот двадцатом году и никогда не выезжал отсюда. Ты видел трещины на северной стене церкви, когда поднимался наверх?

– Нет, не заметил.

– Они находятся на высоте примерно двадцати футов над землей, и теперь стало известно, что это результат какого-то геологического сдвига в породе. Но, по мнению Ральфа, все это работа Медмелтонского Кота.

– Медмелтонского Кота? – повторил Мальтрейверс.

– Именно. Выгляни из окна своей спальни – в миле или около этого внизу, в долине, увидишь маленькую горку. Пусти в ход свое воображение, и убедишься, что она похожа на кота, свернувшегося во сне. В полночь в сочельник, как следует из сказки Ральфа, кот просыпается, приходит в деревню и царапает когтями церковную стену.

– Ему не оставляли блюдечка с молоком?

– Нет, не оставляли. Но зато он поедал всех девственниц – ты ведь знаешь, во всех таких историях есть фрейдистская основа, – которые находились вне дома.

– У драконов был подобный вкус, – заметил Мальтрейверс. – Думаю, любая сообразительная девушка должна была бы поспешить с изменением своего состояния, чтобы не попасть в меню кота. Должно было распространиться мнение, что такой удел значительно лучше смерти. Что еще придумал Ральф?

– Догадайся сам! Замки из тумана, которые появляются раз в год, бесчисленные привидения, какой-то рыцарь короля Артура, забредающий сюда из Корнуэлла, летающие великаны, двуглавые единороги, сонм ведьм, а вон та группа камней бронзовой эпохи – это семь девушек, мгновенно превращенных в камни за то, что посмели танцевать в воскресенье… Все эти истории были собраны и изданы. У нас где-то есть экземпляр этой книжки. Постараюсь найти для тебя.

– Я буду читать это на ночь, – засмеялся Мальтрейверс. – И, возможно, найду там идеи, которые захочу позаимствовать.

Вероника поставила наконец запеканку в духовку. Это занятие захватило ее целиком, но сейчас она готова была подключиться к разговору.

– Когда приезжает Тэсс? – спросила она.

– Через два-три дня, – ответил Мальтрейверс. – Зависит от того, как долго она будет связана в Бристоле со звукозаписью для отдела естественной истории Би-би-си. Платят ей не очень много, но все же это лучше, чем безделье. Хорошие актрисы не так уж часто встречаются.

– Мы видели ее в телевизионной инсценировке «Сельская жена», – добавила Вероника. – Она была изумительна.

– Когда же наконец ей повезет? – риторически заметил Стефан.

– Не угадаешь, – ответил Мальтрейверс. – Это может случиться, а может, и нет. Но Тэсс это не беспокоит. Ей предлагают достаточно много работы, чтобы она могла выбирать роли, которые ей понравятся. И это делает ее чертовски счастливой в сравнении с остальными. Едва она приехала…

Его прервала женщина, влетевшая в дверь кухни из сада позади дома. Она была маленькая и стройная, с лицом, которое можно назвать хорошеньким, если бы оно не было такого неистово красного цвета; каштановые волосы, казалось, не знали расчески с тех самых пор, как она проснулась утром.

– Вероника! Ужас! – Она была возбуждена, как испуганная птичка. Кризис, похоже, имел масштабы землетрясения. – У тебя найдется немного красного вина?

– Да, Урсула, успокойся. – Когда Вероника открывала дверцу буфета, в ее размеренном голосе еще слышались возбужденные нотки, вызванные, очевидно, привычным появлением женщины. – Сколько тебе нужно?

– Только чтобы сделать петуха в вине. Я могла бы поклясться, что у меня есть немного, но когда посмотрела…

– Вот. – Вероника протянула ей полбутылки. – Теперь у тебя есть все?

– Думаю, да. Я уже наполовину приготовила, когда поняла… Спасибо. Ты опять спасла мне жизнь… – Она заметила Мальтрейверса и смущенно замолчала. – О, простите, я не сообразила, что прерываю вас.

– Я говорила тебе, что у нас гости, – сказала Вероника. – Это Гас, друг Стефана, из Лондона. Гас, это Урсула, моя золовка.

– Здравствуйте. – Мальтрейверс встал и протянул руку. Урсула подала свою, все еще держа в ней бутылку, но потом как-то сразу справилась с волнением.

– Здравствуйте. Приятно познакомиться. Сколько вы… – Она отдернула руку, как от раскаленного железа. – О Господи! Я же все оставила на столе в кухне! Кошка съест! Мне нужно бежать! Спасибо, Вероника!

Она исчезла так же, как и появилась, – похожая на вихрь, стиснув в руке бутылку вина, будто боясь уронить ее. Совершенно не выведенная из своего привычного состояния этим визитом, Вероника принялась свертывать чайное полотенце, будто ничего и не произошло.

– Надеюсь, кошка что-нибудь да оставила, – заметил Харт. – Она наша ближайшая соседка. А кошки-то, возможно, и нет в доме. Урсула живет в постоянном кризисе. Всегда ждет чего-то плохого – обычно так и случается. Мы привыкли к этому. Есть объяснение, почему у нее нет вина. Все алкогольные напитки в ее доме имеют тенденцию исчезать…

– Гаса не интересуют семейные сплетни, – спокойно заметила Вероника.

Мальтрейверс увидел, что она предостерегающе взглянула на мужа, как бы закрывая эту тему. Да, Урсула пила, и Вероника могла бы расценивать это как человеческую слабость. Но люди с такой внутренней силой и усмиренными эмоциями, как у нее, часто бывают не в состоянии понять – или простить – любого рода неспособность управлять своей жизнью. Для нее это была глупость, о которой не стоило и думать. Мальтрейверс понял это и дипломатично сменил тему разговора.

– А не прогуляться ли нам? – сказал он Стефану. – Как насчет экскурсии по деревне за пятьдесят пенсов?

– Конечно. – Стефан допил чай. – Ужин будет около семи.

– Спасибо, – ответил Гас. – Ну, до встречи, – кивнул он Веронике.

Закончив работу на кухне, она вышла из комнаты и поднялась наверх, чтобы приняться за следующее дело, стоящее в списке на этот день, – распорядок ее жизни был организованным. Мальтрейверс и Стефан вышли из дома через парадную дверь. Мишель не обратила на них внимания, не шевельнулась, когда они проходили мимо.

– Не думаю, что ты будешь благодарен мне за свой приезд, – промолвил Стефан, едва они вышли за церковную стену. – Но здесь стало тяжко, и я почувствовал, что мне нужна чья-то помощь.

Разговор начался внезапно, и Мальтрейверс понял, что, какая бы причина ни побудила Стефана пригласить его, она и в самом деле была серьезной, как он заключил из его письма. Когда-то председатель студенческого союза в «кирпичном»[То есть во второразрядном.] университете, член левого крыла лейбористской партии, энергичный учредитель фонда помощи фронту, Стефан Харт являл собой классический пример радикала, бунтарский пыл юности которого впоследствии сгорел дотла. С точки зрения правоверных, он продался, но другие сказали бы, что он просто повзрослел, и не более того. Он утратил свою горячность, стал более уравновешенным: теперь его не могли тревожить вещи, которые на первый взгляд казались Мальтрейверсу чуть ли не озорством.

– Как долго это продолжается? – спросил он.

– Началось в мае, хотя вначале я не обратил внимания. – Стефан мрачно улыбнулся. – Тогда это показалось безобидным. Я не мог рассказать в письме обо всех деталях, так что посвящу тебя во все с самого начала.

Они достигли дороги, идущей через Медмелтон, и Стефан повел его по узкой пешеходной тропинке над речкой, к кладбищу Святого Леонарда.

– Ты ведь знаешь о Древе Лазаря, под которым было найдено тело Патрика Гэбриля, не так ли? – спросил он, когда они оказались на церковном дворе.

– Да, действительно, я даже остановился посмотреть на него, когда ехал сюда.

– Ну так это там и случилось. – Они дошли до сладкого каштана, и Стефан присел, показывая на расщелину, из которой рос ствол. – Бернард Квэкс, наш пастор, нашел здесь дешевую пластиковую куклу. Такую можно купить в любом магазине. Странным в ней оказалось то, что на ее лице были нарисованы усы.

– Может быть, игрушку потерял ребенок? – предположил Мальтрейверс. – Многие дети имеют наборы красок и разрисовывают все подряд.

– Возможно, – согласился Стефан, выпрямившись. – Но кукла оказалась совершенно новой. На ней сохранился даже ярлык с ценой.

– Что сделал твой пастор, когда нашел ее?

– Упомянул об этом в случайных разговорах с людьми и забыл.

– Он сохранил куклу?

– Да, и теперь это часть целой коллекции. Прядь волос, старый флакон из-под духов, в котором находится нечто, напоминающее высохшую кровь, пучок диких цветов – все это регулярно появлялось на том же месте.

– Ты уверен, что в пузырьке была кровь? – спросил Мальтрейверс.

– Нет, не совсем. Хотя я мог бы взять это в школу, чтобы кто-нибудь из учителей проверил.

– Конечно, лучше проверить. Это может оказаться чем угодно… Но даже если это кровь, все-таки это может быть не более чем детская игра, ведь так? Местные дети – любители заниматься тем, что они называют колдовством. Это происходит оттого, что они в нежном возрасте, когда наиболее впечатлительны, начитались Стивена Кинга. Это пройдет.

– Я знаю, что так и будет, – согласился Стефан. – Но это тянется уже четыре месяца. Дети обычно не отличаются подобным постоянством. Они занимаются этой гадостью какое-то время, а потом теряют интерес.

– Есть ли тут какая-то закономерность? Ну, например, это происходит всегда в один и тот же день каждый месяц?

Стефан покачал головой.

– Нет, кажется, это случается ночью, потому что в последний раз Бернард вышел поздно и проходил мимо дерева около полуночи. Он уверен, что тогда там ничего не было, но наутро появились цветы.

– Это могло произойти и не ночью, – подчеркнул Мальтрейверс. – Если иметь в виду каких-то детей, живущих неподалеку, они могли проскользнуть туда ранним утром. – Он внимательно посмотрел на Стефана. – Мне нужно получить от тебя побольше информации. Ты ведь вызвал меня в Медмелтон не для того, чтобы поговорить о глупых играх на церковном дворе. Скажи, что тебя беспокоит больше всего?

Несколько мгновений Стефан смотрел на тайник у подножия дерева.

– Боюсь, что Мишель замешана в этом.

– А что заставляет тебя так думать?

– Я видел ее здесь, на церковном дворе, пару раз по вечерам. Летом. Она ничего особенного не делала, но это ведь не такое место, куда она обычно ходит. Обычно Мишель болтается по округе с другими детьми или заходит к кому-нибудь послушать записи. И уже давно прекратила всякие отношения с церковью.

– Ты пробовал поговорить с ней об этом?

– Пустая трата времени! Она вообще не стала разговаривать со мной.

– А как Вероника? – поинтересовался Мальтрейверс. – Она обеспокоена?

– Нет. Я просил ее поговорить с Мишель, но она сказала, что тут ничего серьезного.

– Возможно, она права.

– А может быть, и нет. Я знаю, ты думаешь, я непоследователен, и я сам надеюсь, что смогу убедиться в этом. Но… не знаю. Медмелтон загадочен. Эта деревня словно сошла с почтовой открытки, но в ней полным-полно тайн. – Стефан обвел рукой могильные памятники, окружавшие их. – Тут покоятся люди, похороненные еще во времена Тюдоров, и те же фамилии сегодня можно отыскать в телефонном справочнике. Здесь не было до тридцатых годов водопровода, и только после второй мировой войны приезжие из Эксетера начали его устанавливать. Это место будто на веки вечные выпало из потока времени.

– О, прекрати, – запротестовал Мальтрейверс. – Таких деревень сотни. Я знаю места в Норфолке, которые едва ли изменились со времен кадастровой книги[Земельная опись Англии, произведенная Вильгельмом Завоевателем, – 1086 год.]. Но они не отказались от двадцатого века. Не пытайся доказать мне, что в Медмелтоне не смотрят «Соседей» и ничего не знают о Мадонне или Газзе. Неужели пребывание в деревне так дурно повлияло на твой ум?

– Вовсе нет, – решительно ответил Стефан. – Но суеверия долгое время тут правили бал, и еще живы люди, которые помнят Медмелтон, каким он был давно. Мы с тобой спорили по поводу древней магии, и ты не отвергал ее существования.

– Нет, не отвергал, – согласился Мальтрейверс. – Но все это выглядит словно детская игра, не более. Детям, которые покупают пластинки с поп-музыкой и модную одежду, наверное, очень скучно жить в косном Медмелтоне, и они сами организуют себе нечто волнующее. Прости, Стефан, но ты нелогичен.

– Однако ты-то все-таки приехал, когда я написал тебе!

– В твоем письме не было деталей, и я подумал, что случилось нечто неординарное.

– А сейчас ты не думаешь, что это так. – В голосе Стефана слышалось разочарование.

– Честно говоря, нет. – Мальтрейверс жестом остановил Стефана, который хотел было продолжить: – Подожди минутку. Я говорю то же, что сказал бы и ты, но в те времена, когда жил в Лондоне. Так что или ты сходишь с ума, или…

– Или «нечто неординарное» – это попросту сумасшествие? – промолвил Стефан.

– Это «нечто» действительно странно. Но объяснимо и без всяких ночных трюков. В любом случае чего ты ждешь от меня-то? Если ты сам не сумел добраться до сути, что бы это ни было, то почему надеешься, что я могу сделать это?

Стефан вздрогнул, словно признал свое поражение.

– Не знаю. Может быть, именно потому, что ты далек от Медмелтона. Невероятно, но после того, как мы приехали сюда, я стал… втягиваться. Милая деревня, и так чудесно было жить за городом. И я с ума сходил по Веронике. Знаешь, в ней самой есть что-то мистическое, очень затаенное, загадочное. Я стремился попробовать уловить, что же это такое, и позволил себе пропитаться атмосферой здешних мест, чтобы лучше понять ее. И стал… – Он помолчал. – Господи, все написано у тебя на лице! Ты считаешь, деревенский идиот заманил тебя на этот церковный двор…

– Я нахожусь на этом церковном дворе с умным человеком, который не болтает глупостей, – прервал его Мальтрейверс. – Ты прав: во всем этом не много смысла, но когда я видел тебя в последний раз в начале этого года, ты был все еще разумен и абсолютно нормален. Сейчас, знаешь, ты просто… вне логики и обеспокоен настолько, что спрашиваешь, смогу ли я тебе помочь. Не уверен, что смогу, но думаю, должен попробовать.

– Спасибо, Гас. – Стефан, казалось, успокоился. – С тех пор как ты согласился приехать, я все пытался разработать план, как бы рассказать тебе об этом так, чтобы ты сразу не вызвал санитаров. Я чувствую себя, как та женшина в «Вечеринке с коктейлями», просившая доктора признать ее сумасшедшей, поскольку в противном случае получается, что весь мир сошел с ума, а она не могла этого вынести.

– Не думаю, что ты сумасшедший, – заверил его Мальтрейверс. – А мир – может быть: любой, кто знаком с историей, знает это. И Медмелтон, возможно, участвует в этом безумии. – Он взглянул на траву под Древом Лазаря. – А как насчет того, что у Патрика Гэбриеля были усы и его тело найдено здесь?

– Именно это и вызывает беспокойство.

Мальтрейверс вытащил сигареты и предложил Стефану, который отрицательно покачал головой. …..

– Прости, забыл, что ты бросил. Избавь меня от своих нотаций. – Он задумчиво закурил. – У кого-нибудь есть хоть какая-то догадка о том, кто убил Гэбриеля? Или почему?

– Нет, – ответил Стефан. – Известно только, что почти наверняка это сделал кто-то из местных. Медмелтон не привлекает гостей даже в разгар лета, и почти невозможно, чтобы приезжий остался незамеченным. Я был одним из тех, кого полиция допрашивала, только по той причине, что несколько раз болтал с ним в баре «Ворон». Насколько я могу судить, там не было и намека на какой-то мотив, а улик очень мало.

– Но теперь, когда на том месте, где было найдено тело, происходят странные вещи… что же об этом теперь думает полиция?

– Ничего не говорят! Бернард настаивал, что в этом нет необходимости. Конечно, он не хотел, чтобы церковь стала центром нового скандала.

– Господи помилуй! – запротестовал Мальтрейверс. – Ты же имеешь дело с нераскрытым убийством. И полиция вряд ли будет довольна, когда обнаружит, что здесь происходило нечто, возможно, связанное с самим пастором, как бы неправдоподобно это ни выглядело, и что это намеренно от полиции скрывали. К черту чувства твоего пастора! Но почему ты сам не пошел к ним?

Стефан будто защищался:

– Потому что я волновался за Мишель, Гас. Я должен узнать, как далеко она зашла, если она впуталась в это дело, прежде, чем что-то предпринимать.

– Это роскошь, которую ты не можешь себе позволить, и ты… – Мальтрейверс взглянул на него с неожиданной догадкой: – Постой! Ты думаешь, что она замешана в убийстве?

– Я стараюсь так не думать, – ровным голосом ответил. Стефан. – Но я подозреваю, что она, возможно, имеет какое-то отношение ко всем этим вещам под деревом и… вот в чем проблема, Гас. Я не знаю, что делать.

– Стефан, если Мишель играет в эти странные игры и если они даже отдаленно не связаны со смертью Гэбриеля, тогда… – Мальтрейверс покачал головой. – Это не может остаться тайной в вашей деревне хотя бы только потому, что тебе эта тайна не нравится.

– Тот, кто убил Гэбриеля, не найден, – подчеркнул Стефан. – Убежден, что у некоторых людей могли возникнуть подозрения, но они не сказали о них полиции. Такое уж это место.

– Но если кто-то знает нечто, что помогло бы раскрыть убийство, они обязаны рассказать полиции. Ты понимаешь… – Мальтрейверс, расстроенный, прервал себя: – Господи спаси, почему я должен объяснять тебе все это?

– Тебе не нужно объяснять мне это, Гас, – ответил Стефан. – Я и сам знаю. Мне только нужно, чтобы ты помог мне.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Нарушил молчание Мальтрейверс:

– Я бы хотел, чтобы ты угостил меня, Стефан. Мне вдруг так захотелось стаканчик! И кажется, нам еще о многом нужно переговорить.

В тот момент, когда они покидали церковный двор, Мишель вылезла из шезлонга, потому что последний луч полуденного солнца отодвинулся от нее. Она лениво выпрямилась, взглянула на церковь Святого Леонарда сквозь проем ворот, прерывающих высокую ограду сада, и увидела, как Мальтрейверс и Стефан проходили через крытый вход на кладбище. Ее медмелтонские глаза, суровые и подозрительные, загорелись, как у ящерицы.

Глава 3

Природа не была доброй к Милдред Томпсон. В младенческом возрасте окружающие отмечали ее живость и веселость, но дипломатично избегали каких-либо высказываний по поводу ее внешности. Она росла среди людей, которые и не знали значения слова «подросток», но даже самые добрые из них вынуждены были признать, что она не похожа на других. Менее милосердные грубо называли ее безобразной. Обеспокоенная своей внешностью, она стала сердиться на других девчонок: любая из них выглядела в ее присутствии хорошенькой. Во время второй мировой войны единственный раз в своей жизни она жила вдали от Медмелтона, работая помощницей маркитанта на плимутской верфи, где сексуально озабоченных моряков было больше, чем доступных и согласных на все женщин. Быстро распространилась молва: если другие терпели неудачу, то всегда это происходило по вине слишком податливой Милдред. Вместе с наступившим миром закончилась и работа, а вместе с ее потерей время удовольствий и удовлетворенности. В 1946 году она вернулась в универсальный магазин родителей и больше не выезжала из Медмелтона дальше чем в Эксетер и время от времени – в Плимут. После смерти родителей Милдред стала такой же неотъемлемой частью Медмелтона, как и мемориальный зал любого музея – некрасивый, но необходимый и считающийся чем-то само собой разумеющимся.

Однако после Плимута в ее жизни появился горький привкус. Если между девятнадцатью и двадцатью четырьмя Милдред Томпсон наслаждалась вниманием мужчин, то едва ли ее ждало что-нибудь подобное снова. Ее сверстницы флиртовали, назначали свидания, за ними «бегали». Милдред же нарезала в это время ветчину. Потом сверстницы выходили замуж, а Милдред бросала конфетти на новобрачных и один раз заснула в слезах, после того как поймала букет невесты. Потом они производили на свет дочерей, а Милдред продавала им сладости. Потом уже дочери выходили замуж, но Милдред уже не приглашали на их свадьбы. Потом у дочерей появлялись свои дочери, и все они были хорошенькие. Воспоминания о мимолетных радостях юности окрасились горечью и незаметно сменились разочарованием и обидой. Неудовлетворенные эмоции обращались внутрь и пожирали, сжигали ее.

Потом она начала замечать неудовлетворенность слоняющихся по деревне подростков, которым наскучило однообразное существование и которые были убеждены, что если бы только они могли сбежать в Бристоль, или Лондон, или куда бы то ни было еще, то жизнь стала бы волнующей и интересной. В Медмелтоне им совершенно нечего было делать до тех пор пока Милдред не предложила им нечто запретное, скрываемое, как увлекательная тайна. Лишь немногим тщательно отобранным позволялось приобщиться к ней. И среди этих немногих на особом положении была Мишель Дин. Она была внучкой женщины, много лет назад с бессознательной детской жестокостью обидевшей Милдред, она была дочерью неизвестного отца, ее медмелтонские глаза, расположенные не как у всех, были дерзкими и бунтарскими, и она умела хранить тайны.

– Какая необычная внешность у этой женщины, – заметил Мальтрейверс, когда они со Стефаном вышли из медмелтонского универмага, куда заходили, чтобы купить сигарет.

– Ты имеешь в виду Милдред?

– Эту женщину в магазине. Не выношу злословия, но никогда прежде не видел ничего подобного. Когда она разговаривает, лицо ее подвижно, а губы остаются без движения.

Стефан рассмеялся:

– Извини, мы привыкли к внешности Милдред, но поначалу она отталкивает. А ведь она хорошая.

– Замужем? – спросил Мальтрейверс, когда они пересекли луг и направились к «Ворону».

– Нет, – ответил Стефан. – Хотя все думают, что у нее изрядное состояние. Она унаследовала магазин родителей, а это золотое дно. Вполне можно представить, что кто-то мог бы и не обратить внимания на ее внешность, чтобы завладеть деньгами.

– Возможно, она сама не хотела этого, – заметил Мальтрейверс. – Но когда природа так несправедлива к человеку, он должен искать какую-то компенсацию. Какую нашла эта женщина?

– Подозреваю, она классический образец сплетницы, – сказал Стефан. – Магазин – это центр деревни, поэтому Милдред знает всех. Иногда она бывает угрюмой, но кто укорит ее за это?

Они подошли к пивной, и Мальтрейверс проследовал за Стефаном в бар, где стояли кресла. В «Вороне» веками ничего не менялось, пока он не пал жертвой объединенной программы по модернизации пивных. Широкие дубовые половицы, которые посыпались некогда опилками, были отчищены и покрыты обычным ковром. Грубая поверхность гранитных стен заштукатурена. Потемневшие от времени балки, возбуждающие воображение, выскоблены и покрашены. Простая деревянная стойка, за которой можно было представить себе героев Гарди, пьющих грубый сидр, заменена на банальный полированный бар с медными приспособлениями и табуретами с подушечками, какие можно встретить в тысячах других пивных. В общем облике помещения появилось нечто кощунственное, порожденное той ментальностью, которая способна была бы поместить пластиковую пальму в доме Анны Хазеуей. Мальтрейверс посмотрел на ярлыки, прикрепленные к выстроившимся в ряд подделкам под ручки насосов. Все они предлагали те сорта пива, от которых в Лондоне он отказался бы, и он заказал стакан вина. Спокойная мелодия, воспроизводимая группой скучающих музыкантов, проникала и в эту безликую комнату.

– О, как новый мир отважен! – простонал Мальтрейверс, когда они уселись. – Нет ли здесь случайно игрального аппарата «космический захватчик»?

– Ничего такого здесь не водится, – ответил ему Стефан. – Они пытались поставить, но большинство здесь все еще играют в домино и в крибидж.

– Значит, все-таки есть надежда… Впрочем, вернемся к Патрику Гэбриелю. Ты всерьез думаешь, что Мишель замешана в его убийстве?

– Думаю, что она может иметь какое-то отношение к чепухе, которая происходит под Древом Лазаря, а это, в свою очередь, может, быть связано с Гэбриелем, – ответил Стефан. – Знаю, что это несколько странно, но не думаю, что я так уж нелогичен.

– Хорошо. – Мальтрейверс вдруг обнаружил, что его вино оказалось лучше, чем он ожидал. – Давай начнем с Гэбриеля. Мишель имела с ним дело, пока он был здесь? Между прочим, где он жил?

– Он снимал коттедж, принадлежащий каким-то его друзьям из Лондона, за церковью, следующий после дома пастора, – объяснил Стефан. – Я не знаю, общалась ли с ним Мишель, но это возможно. Он часто слонялся по деревне и был готов разговаривать с кем угодно.

Безобразная мысль пронеслась в сознании Мальтрейверса. Мишель должно было быть около четырнадцати лет, когда Патрик Гэбриель жил в Медмелтоне… Но он не высказал эту мысль вслух.

– Она интересуется поэзией? – спросил он.

– Определенными поэтами – да, и ей нравится то, что писал Гэбриель.

– В таком случае, они должны были легко сойтись. Гэбриель думал, что все должны пасть ниц перед ним и боготворить его гениальность. – Мальтрейверсу не понравилось, что та же неприятная мысль посетила его снова. – Но даже в этом случае совсем разные вещи – их разговоры и то, что она может что-то знать о его смерти.

– Конечно, это так, – признал Стефан. – Ничего не известно о смерти Гэбриеля, поэтому предположить можно все. Большинство из нас заинтригованы так же, как и полиция. Не было никакой очевидной причины, из-за которой кто-либо мог убить его, и поползли всякие слухи. Это стало своего рода спортом – придумать еще одну версию, более невероятную, чем предыдущая. Если верить слухам, то чуть ли не каждый в Медмелтоне мог сделать это. Самая нелепая, из тех, что я слышал, – то, что в этом замешан пастор.

Мальтрейверс, казалось, развеселился:

– И какие же были для этого основания?

– Сейчас уже не помню. – Стефан подался вперед, к столу. – В любом случае это была чепуха, и большинство других версий не лучше. Но все предполагали, что Патрик Гэбриель убит кем-то из нашей деревни. И пока я не выясню, кто это был и почему сделал это, я не могу знать, кто еще замешан. Включая в данный момент и Мишель. Мне не нравится это, Гас, но я не могу не реагировать.

Несколько мгновений Мальтрейверс хранил молчание, с отсутствующим видом ковыряя край наклейки на бутылке ногтем большого пальца. Стефан явно нуждался в поддержке, но для этого нужно было прежде всего как можно больше информации.

– Посвяти меня во все детали убийства, – сказал он наконец. – Я позабыл большую их часть.

– Все равно их недостаточно, – ответил Стефан. – Ясно, что Гэбриеля убили под Древом Лазаря – не было никаких признаков, что тело притащили откуда-то. Полиция прочесала церковный двор, но не обнаружила никаких следов. Это произошло в разгар засухи, и земля была тверда как камень. Они так и не нашли орудие убийства…

– Подожди минутку, – прервал его Мальтрейверс. – Помнится, я читал, что тело было найдено утром, но когда же в действительности он был убит?

– По словам полиции, между двенадцатью и часом ночи.

– Что же он делал на церковном дворе в такое время?… И кто знал, что он там?

Стефан пожал плечами.

– Присоединяйся к нашей игре в догадки. Он пил здесь как раз до начала двенадцатого, потом наверняка вернулся домой, потому что звонил кому-то в Лондон около одиннадцати тридцати. Все это стало известно из газет позже.

– Важен ли этот телефонный звонок?

– Не очень, насколько мне известно. Думаю, что он звонил своему агенту. Забавное время для звонка.

– Для него это обычно, – сказал Мальтрейверс. – Он жил по своим часам и считал, что все остальные должны к этому приспосабливаться. Обнаружила ли полиция что-нибудь в его коттедже?

– Самое важное – что там не оказалось его стихов. Они нашли несколько разных отпечатков пальцев и захотели узнать, кому они принадлежат: В конце концов собрались снимать отпечатки у всего Медмелтона, это было бы несложно сделать в таком маленьком местечке, но встретили слишком большое сопротивление.

– Ты хочешь сказать – люди отказались?

– Полиция не имеет права насильно брать отпечатки пальцев, – подчеркнул Стефан. – По этому поводу здесь шли бесконечные споры, и многие не захотели иметь дело с полицией: невыносимо было быть под подозрением.

– Но их же не подозревали, – возразил Мальтрейверс. Это просто метод исключения.

– Ты это понимаешь, и я тоже. Но не они.

– И многие не захотели помочь полиции?

Стефан пожал плечами.

– Не знаю точно, но многие. И стали хвастаться, что отделались от полиции.

– Я полагаю, ты сотрудничал?

– Да, а Вероника – нет. Она сказала, что это не имеет к ней никакого отношения. Мишель она тоже запретила. Это было так, как будто… – Стефан колебался, – как будто ей было безразлично, кто убил Гэбриеля, или она считала, что посторонние не должны вмешиваться…

– Расследование убийства вряд ли можно считать вмешательством, – заметил Мальтрейверс.

– Не все думают так в Медмелтоне. – Стефан покончил со своим пивом. – Я, пожалуй, закажу еще полпорции. Повторим? У нас еще есть время.

– Спасибо.

Пивная постепенно заполнялась, и Мальтрейверс наблюдал, как Стефан приветствует вновь прибывших. Здесь между людьми, живущими в маленьком замкнутом мирке, царил дух устойчивого товарищества. Отрывистые реплики были непонятны постороннему. В этом не было ничего особенно примечательного: даже в самых густонаселенных районах Лондона в каждой пивной свой крут завсегдатаев, объединенных принадлежностью к конкретному району. Но в Медмелтоне это было связано с глубокой, ревниво охраняемой, вплоть до презрения к людям со стороны, независимостью. Отказавшись сотрудничать с полицией, потому поступили так, что знали нечто, что, как они считали, не должно выйти за пределы Медмелтона. Обида ли это на чужаков, доведенная до крайности? А потому исполнение просьбы Стефана – попытаться выяснить что-то – может встретить серьезные препятствия… Погруженный в свои мысли, Мальтрейверс не заметил, как кто-то еще вошел в пивную и задержался у их столика.

– Здравствуйте еще раз.

На какое-то мгновение имя выскочило у него из головы, но потом он вспомнил:

– Здравствуйте, Сэлли Бейкер. Ваши разъяснения были точны. Спасибо.

– Найти нетрудно… могу я угостить вас напитком «Добро пожаловать в Медмелтон»?

– Спасибо, но Стефан уже заказал. Хотите присоединиться к нам?