Текст книги "Остров Сокровищ (другой перевод)"

Автор книги: Роберт Льюис Стивенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 9
Порох и оружие

«Эспаньола» стояла на якоре невдалеке от берега, и нам пришлось добираться к ней на шлюпке, лавируя между стоящими чуть ли не вплотную судами. Наконец мы причалили к шхуне и поднялись на борт, где нас встретил штурман Эрроу – старый морской волк, косоглазый и загорелый, с серьгами в обоих ушах. Похоже, что между ним и сквайром установились самые дружеские отношения, тогда как с капитаном судна Трелони явно не ладил.

Капитан Смоллетт выглядел человеком суровым и постоянно чем-то недовольным. Причины этого вскоре выяснились. Как только мы спустились в каюту, к нам вошел матрос и объявил:

– Сэр, капитан желает побеседовать с вами.

– Я всегда к его услугам, – ответил сквайр. – Просите его сюда.

Капитан тут же возник на пороге и плотно прикрыл за собой дверь.

– Что скажете, капитан Смоллетт? Надеюсь, на судне все в порядке?

– Сэр, я хочу поговорить с вами откровенно, хотя вам, быть может, не слишком понравится то, что я скажу. Мне совсем не нравится ни эта ваша затея с экспедицией, ни набранная вами команда, ни мой помощник.

– Может быть, сэр, вам не нравится и сама шхуна? – раздраженно поинтересовался сквайр.

– Я ничего не могу сказать о ней, сэр, пока не испытаю ее на ходу, – отвечал капитан. – С виду она неплоха.

– Тогда, может быть, сэр, вам не нравится и хозяин судна? – язвительно заметил сквайр.

Но тут вмешался доктор Ливси.

– Погодите! – сказал он. – Погодите, джентльмены. Не стоит ссориться. Капитан сказал нам или слишком много, или слишком мало, чтобы делать выводы. Поэтому я считаю, что мы вправе попросить более подробных пояснений. Вы сказали, вам не нравится наша экспедиция? Но почему?

– Меня пригласили, сэр, чтобы я вел это судно туда, куда пожелает этот джентльмен. Отлично. Но вскоре я убедился, что даже последний матрос на судне знает о цели плавания больше, чем я. По-моему, это неправильно. А вы как считаете?

– Согласен, – кивнул доктор Ливси.

– Затем я узнаю, – продолжал капитан, – что мы отправляемся на поиски сокровищ; заметьте – от собственных подчиненных. Поиски сокровищ – дело щекотливое, тут нужна особая осторожность. Я не одобрил бы такую экспедицию даже при условии соблюдения глубокой тайны, и тем более не одобряю ее, когда все секреты, как говорится, известны даже попугаю.

– Вы имеете в виду попугая Джона Сильвера? – перебил сквайр.

– Нет, это просто поговорка, которая означает, что секрет уже ни для кого не секрет. Я думаю, никто из вас не представляет себе, на что вы решились. Вы должны быть готовы бороться не на жизнь, а на смерть.

– Вы правы, капитан, – согласился доктор. – Риск действительно велик, но и мы не так уж неопытны, как вы думаете. Вы сказали, вам не нравится команда? Разве она состоит из неопытных моряков?

– Мне она просто не нравится, – повторил капитан Смоллетт. – И я думаю, что набор экипажа следовало бы поручить мне.

– Возможно, вы и правы, – отвечал доктор. – Моему другу Трелони следовало бы советоваться с вами. Но это промах совершенно случайный. Затем вы сказали, что вам не нравится мистер Эрроу. Это действительно так?

– Совершенно верно, сэр. Он неплохой моряк, но распустил команду. Штурман не должен пьянствовать с матросами, он должен держать дистанцию.

– Разве он пьяница? – возмутился сквайр.

– Нет, сэр, – возразил капитан. – Но с командой он держится панибратски.

– Скажите прямо, капитан, чего вы хотите? – спросил доктор.

– Вы окончательно приняли решение отправиться в это путешествие?

– Окончательно и бесповоротно, – отрезал сквайр.

– Отлично, – сказал капитан. – Если уж вы терпеливо выслушали все, что я сказал до того, то выслушайте и остальное. Порох и оружие складывают в носовой части судна, где размещаются матросы. Между тем, есть подходящее трюмное помещение под вашей каютой – почему бы не сложить их туда? Далее: вы берете с собой четырех слуг. Их тоже хотят поселить в носовой части. Почему бы не разместить их рядом с вашей каютой?

– Что еще? – спросил Трелони.

– А еще, – ответил капитан, – на шхуне слишком много болтают.

– Это так, – согласился доктор.

– Сообщу вам только то, что слышал собственными ушами, – продолжал капитан. – Говорят, у вас есть карта какого-то острова и что на ней красными крестиками обозначены места, где зарыты сокровища. И этот остров лежит на…

Капитан точно назвал долготу и широту острова.

– Клянусь, я никому ни слова не говорил об этом, – вскричал сквайр.

– Вся команда знает об этом, сэр, – возразил капитан.

– Может, это вы проговорились, Ливси, – оправдывался сквайр, – или Хокинс?

– Теперь уже не важно, кто разболтал, – буркнул доктор.

Я заметил, что ни он, ни капитан не поверили сквайру, несмотря на все его усилия оправдаться. И я тоже не поверил, потому что Трелони в самом деле был отчаянный болтун. Но теперь-то думаю, что он говорил правду: команда и без нас знала местоположение острова.

– Я продолжаю, джентльмены, – сказал капитан. – Я не знаю, у кого из вас хранится карта, но я требую, чтобы ее держали в тайне и от меня, и от мистера Эрроу. В противном случае я буду просить вас уволить меня.

– Понимаю, – кивнул доктор, – вы хотите скрыть карту и разместить надежных людей в кормовой части судна, рядом со складом оружия и пороха. Вы опасаетесь бунта?

– Сэр, – возразил капитан, – я не обижаюсь, но вам не следовало бы приписывать мне слова, которых я не произносил. Ни один капитан не выйдет в море, если он подозревает возможность бунта на своем судне. Я думаю, что мистер Эрроу вполне порядочный человек, то же самое я могу сказать и о прочих, кого я хотя бы отчасти знаю. Но я отвечаю за безопасность и жизнь каждого человека на корабле. Когда я вижу, что что-то идет не так, я принимаю все возможные меры. Если вас это не устраивает, можете меня уволить. У меня все.

– Капитан Смоллетт, – улыбнулся доктор, – приходилось ли вам слышать басню о горе, которая родила мышь? Простите, но вы мне ее невольно напомнили. Когда вы вошли, то я готов был биться об заклад на мой собственный парик, что вы потребуете большего!

– Вы очень догадливы, доктор, – отвечал капитан. – Действительно, явившись сюда, я хотел требовать расчета и не надеялся, что мистер Трелони пожелает меня выслушать.

– Я бы и не стал слушать, – взвился сквайр, – не будь здесь доктора! Я просто послал бы вас ко всем чертям. Но теперь я поступлю так, как вы предлагаете. Однако мнение мое о вас изменилось к худшему.

– Это как вам будет угодно, сэр, – ответил капитан. – Я только исполнил свой долг.

С этими словами он повернулся и вышел.

– Трелони, – внезапно проговорил доктор. – К своему изумлению я убедился, что у вас в команде всего два надежных человека – это капитан Смоллетт и Джон Сильвер.

– Относительно Сильвера я с вами совершенно согласен; что же касается этого несносного враля, то я считаю его поведение недостойным мужчины, моряка и англичанина.

– Ладно, – усмехнулся доктор, – увидим!

Когда мы вышли на палубу, то увидели, что матросы уже взялись перетаскивать оружие и порох на корму. За ними присматривали штурман Эрроу и капитан.

Мне очень понравилось, как мы разместились по-новому. На корме, ближе к середине, было устроено шесть кают, которые соединялись проходом со стороны левого борта с камбузом[13]13
  Камбуз – судовая кухня.


[Закрыть] и баком[14]14
  Бак – верхняя часть палубы от передней мачты (фок-мачты) до носа судна.


[Закрыть]. Сначала предполагалось, что эти помещения займут капитан, штурман, Хантер, Джойс, доктор и сквайр. Но теперь в двух из них поселили меня и Редрута, а капитан и Эрроу устроились на палубе в тамбуре над трапом, который так расширили, что он мог сойти за каюту. Там оказалось достаточно места, чтобы повесить два гамака. Штурман Эрроу, кажется, остался доволен таким размещением. Возможно, у него тоже были сомнения насчет команды, но это всего лишь предположение, так как он очень недолго пробыл на нашем судне.

Мы все усердно трудились, перетаскивая бочонки с порохом и устраивая наши каюты, когда на судно прибыли в шлюпке последние матросы, а с ними и Долговязый Джон Сильвер.

Он взобрался на палубу с обезьяньей ловкостью и, как только заметил нас, закричал во всю глотку:

– Эй, парни! Что это вы затеяли?

– Мы перемещаем на ют[15]15
  Ют – кормовая часть судна.


[Закрыть] порох и оружие, Джон, – ответил один из матросов.

– Зачем, черт побери?! – занервничал Долговязый Джон. – Ведь этак мы прозеваем утренний отлив!

– Это мой приказ, – сухо отрезал капитан. – Ступайте-ка лучше вниз, Сильвер, и позаботьтесь об ужине.

– Есть, сэр, – ответил Сильвер и, прикоснувшись ладонью к треуголке, резво запрыгал по направлению к камбузу.

– Сильвер – славный человек, капитан, – заметил доктор.

– Вполне возможно, сэр, – ответил капитан Смоллетт. – Осторожней, парни! – крикнул он матросам, которые катили бочонок с порохом. И тут же, заметив, что я стою без дела, накинулся на меня:

– Эй, юнга! – крикнул он. – Прочь с палубы! Ступай к повару, он найдет тебе дело.

Спускаясь на камбуз, я слышал, как он громко сказал, обращаясь к доктору:

– Я не потерплю никаких любимчиков на судне!

Уверяю вас, в ту минуту я совершенно согласился со сквайром и возненавидел капитана от всей души.

Глава 10
Плавание

Суматоха на шхуне продолжалась целую ночь – нужно было все привести в порядок. С берега то и дело прибывали на шлюпках друзья и знакомые сквайра вроде мистера Блендли, чтобы проститься и пожелать ему счастливого плавания и благополучного возвращения. В «Адмирале Бенбоу» мне никогда не приходилось столько работать, и я едва таскал ноги от усталости.

Наконец, на рассвете боцман засвистал отплытие, и команда кинулась поднимать якорь. Если бы я устал и вдвое сильнее, и тогда бы не ушел с палубы – настолько было интересным все вокруг: отрывистые команды капитана, резкий звук боцманской дудки, матросы, суетящиеся в тусклом свете судовых фонарей.

– Эй, Окорок, затяни-ка песню! – крикнул один из матросов.

– Только старую, – поддержал другой.

– Ладно, парни! – отозвался Долговязый Джон, стоявший на палубе с костылем под мышкой. И вдруг затянул ту, что была мне хорошо знакома:

 
Пятнадцать человек на сундук мертвеца…
 

Вся команда тотчас грянула хором:

 
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
 

С последним «хо» якорь был поднят на палубу, а вымбовки выдернуты из кабестана.

В ту минуту я невольно вспомнил нашу старую гостиницу, и мне даже почудился в матросском хоре хриплый голос покойного капитана. Затем якорь был укреплен на носу, ветер наполнил паруса, и берег начал удаляться. Еще до того, как я спустился в каюту, чтобы вздремнуть часок, «Эспаньола» вышла из Бристольского залива в открытое море и взяла курс на Остров Сокровищ.

Я не стану описывать подробности нашего плавания. Все обстояло благополучно. Мореходные качества шхуны были выше всяких похвал, команда оказалась опытной, а капитан хорошо знал свое дело. Но прежде чем мы достигли Острова Сокровищ, произошли некоторые события, о которых я считаю своим долгом рассказать.

Прежде всего, штурман Эрроу оказался даже хуже, чем думал о нем капитан. Он не пользовался никаким авторитетом, матросы ему не подчинялись. А через несколько дней после отплытия он начал появляться на палубе в явно нетрезвом виде: глаза его блуждали, щеки горели, а язык заплетался. Капитану в таких случаях приходилось с позором отправлять его в каюту. Иногда мистер Эрроу падал и расшибался, после чего целый день валялся в каюте. Иногда он протрезвлялся на день-другой и тогда более-менее справлялся со своими обязанностями.

Мы никак не могли понять, где он добывает выпивку. Сколько мы его ни выслеживали, это оставалось тайной. Когда мы в лоб спрашивали его об этом, он, будучи пьяным, только хихикал, а в трезвом виде клятвенно заверял, что не берет в рот ничего крепче воды.

В общем, Эрроу был не только совершенно бесполезен, но и оказывал разлагающее влияние на команду. Долго так продолжаться не могло, и никто особенно не удивился, когда однажды ночью во время сильной качки наш штурман бесследно исчез.

– Ясное дело – свалился за борт! – подвел итог капитан. – Это, джентльмены, избавило нас от необходимости заковать его в кандалы.

Так мы остались без штурмана. Надо было заменить его кем-нибудь из состава команды, и выбор пал на боцмана Джоба Эндерсона. Так он и остался на двух должностях – боцмана и штурмана. Сквайр Трелони, немало путешествовавший и имевший некоторые познания в морском деле, тоже пригодился и, случалось, становился на вахту в хорошую погоду. Наш второй боцман, Израэль Хендс, был опытным старым моряком, и ему можно было доверить любую работу на судне. Он, между прочим, дружил с Долговязым Джоном Сильвером, а раз уж я упомянул это имя, придется рассказать о нем поподробнее.

Нашего кока матросы почему-то называли Окороком. На шхуне он привязывал костыль веревкой к шее, чтобы освободить руки, и очень забавно было следить за тем, как он, упираясь костылем в переборки, приспосабливался к качке и возился со стряпней так же ловко, как на суше. Еще любопытней было видеть, с какой ловкостью и быстротой он пересекал палубу во время шторма, цепляясь за специально протянутые для него канаты, которые матросы называли «серьгами Долговязого Джона». Все, кому доводилось знавать его раньше, очень сожалели, что Сильвер уже не таков, как был в молодости.

– Окорок – не простой человек, – говорил мне боцман, – он учился в школе и может говорить как по книге, когда захочет. А отважен он, как сущий лев! Я однажды видел, как он без оружия расправился с четверыми молодчиками!

Вся команда относилась к Сильверу с почтением и прислушивалась к его словам. Он умел найти подход к каждому и нужное слово. Ко мне он относился дружелюбно и всегда радовался, когда я навещал его на камбузе, который содержался в образцовом порядке. Надраенная до блеска и аккуратно развешанная на переборках посуда сверкала, а в углу стояла клетка со старым попугаем.

– Входи, Хокинс, поболтай со старым Джоном! – зазывал он меня. – Я никому не рад так, как тебе, сынок. Садись и послушай новости. Вот, Капитан Флинт – так я назвал своего попугая в память знаменитого пирата – предсказывает нам удачное плаванье. Верно, Капитан?

Попугай в ответ на его слова начинал с невероятной быстротой выкрикивать: «Пиастры! Пиастры! Пиастры!», и так до тех пор, пока не выбивался из сил или пока Джон не накрывал клетку платком.

– Этой пташке, – говаривал он, – должно быть, лет двести. Ведь попугаи живут дьявольски долго. И только сам дьявол повидал больше зла, чем он. Он плавал еще с Инглендом, с прославленным капитаном Инглендом, прожженным пиратом. Бывал он и на Мадагаскаре, и на Малабарских островах, и в Суринаме, и на острове Провидения, и в Портобелло. Он видел, как вылавливают груз с затонувших испанских галеонов, – там-то он и выучился кричать «Пиастры!». И нечему тут удивляться – ведь тогда было поднято со дна целых триста пятьдесят тысяч пиастров серебром, Хокинс! Он был свидетелем взятия на абордаж флагмана вице-короля Индии близ берегов Гоа… А ведь если посмотреть на него, так эта птица выглядит совсем молодой. Но ты, Капитан Флинт, немало понюхал пороху, верно?

– Пр-риготовиться! – проскрипел в ответ попугай. – Меняем галс!

– О, он у меня превосходный моряк! – похвалил птицу кок, угощая попугая кусочком сахару. Вместо благодарности тот принялся грызть клювом прутья клетки и грязно ругаться.

– Да, сынок, сам видишь: поживешь среди дегтя – поневоле измажешься. Так и эта бедная старая птица выучилась браниться как целое скопище чертей, сама не зная, что произносит. Мой Капитан готов сквернословить даже в присутствии священника!

При этих словах Джон подмигивал мне с такой ужимкой, что казался самым добродушным человеком на свете.

Между тем сквайр Трелони и капитан Смоллетт по-прежнему относились друг к другу холодно. Сквайр отзывался о капитане с презрением. Тот, в свою очередь, никогда не заговаривал со сквайром, а когда приходилось докладывать, излагал дело кратко, отрывисто и сухо. Смоллетту пришлось признать свою ошибку насчет состава команды – большинство моряков оказались людьми толковыми и вели себя сдержанно. Что касается шхуны, то она не раз удостаивалась капитанской похвалы.

– «Эспаньола» слушается руля, как добрая жена своего мужа, сэр, – говорил он. – Но до тех пор, пока мы не вернемся в Бристоль, я буду стоять на том, что это плавание мне не нравится!

Сквайр при этом обычно поворачивался спиной к капитану Смоллетту и принимался расхаживать по палубе, бормоча под нос:

– Еще немного, и этот человек окончательно выведет меня из терпения…

Вскоре нам пришлось пережить бурю, которая только подтвердила достоинства нашей шхуны. Команда выглядела довольной, и в этом не было ничего удивительного: со времен Ноева ковчега нигде так не баловали экипаж, как на нашем судне. Двойная порция грога[16]16
  Грог – ром, разбавленный горячей водой с сахаром, лимоном и корицей. Порция грога во флоте составляла полпинты – примерно 280 г.


[Закрыть] выдавалась по праздничным дням и всякий раз, когда сквайр узнавал о дне рождения кого-нибудь из матросов. На палубе всегда стояла бочка с яблоками, чтобы каждый желающий мог полакомиться, когда вздумается.

– Из этого не выйдет ничего хорошего, – ворчал капитан. – Такие поблажки только развращают команду, уж вы мне поверьте.

Однако бочка с яблоками, как вы вскоре убедитесь, сослужила нам добрую службу. Только благодаря ей мы вовремя узнали о грозящей нам опасности и не погибли от рук предателей и негодяев.

Вот как это случилось.

Благодаря попутному ветру, мы быстро приближались к острову, местоположение которого я пока не вправе вам открыть. Днем и ночью мы всматривались в горизонт, надеясь увидеть землю. Согласно штурманским вычислениям, до цели оставалось менее суток ходу. Этой ночью или, при самом неблагоприятном ветре, завтра до наступления полудня мы должны были увидеть Остров Сокровищ. Ветер держался ровный, море было спокойным, «Эспаньола» стремительно неслась вперед. Экипаж работал слаженно, и все были в отличном расположении духа, радуясь окончанию первой половины плавания.

Вскоре после захода солнца, покончив с повседневными обязанностями, я отправился было к себе, но вдруг мне отчаянно захотелось яблок, и я снова поднялся на палубу. Вахтенные продолжали следить, не покажется ли остров, рулевой, поглядывая на наветренный[17]17
  Наветренная сторона – обращенная туда, откуда дует ветер; подветренная – противоположная наветренной.


[Закрыть] край парусов, негромко насвистывал. Тишину нарушал только шум волн, разбивавшихся о форштевень[18]18
  Форштевень – продолжение киля, образующее носовую водонепроницаемую оконечность корпуса судна.


[Закрыть] судна.

На дне бочки валялось всего одно яблоко, и мне пришлось забраться внутрь, чтобы выудить его оттуда. Усевшись в темноте, убаюкиваемый плеском воды и мерным покачиванием судна, я сгрыз яблоко, а потом чуть было не заснул. Вдруг бочка дрогнула – кто-то навалился на нее широкой спиной и тяжело опустился на палубу. Я хотел уже выбраться наружу, так как узнал голос Джона Сильвера. Но первые же слова, которые он произнес, заставили меня в ужасе скорчиться в соломе на дне бочки. Я тотчас понял, что жизнь всех честных людей на этом судне сейчас находится в моих руках.

Глава 11
Что я услышал, сидя в бочке из-под яблок

– …Нет, капитаном был не я, – произнес Сильвер, – а сам Флинт. Я из-за своей деревяшки занимал должность квартирмейстера[19]19
  Квартирмейстер – заведующий продовольствием на корабле.


[Закрыть]. Ногу свою я, кстати, потерял в той же стычке, в которой старый Пью лишился зрения. Мне отнял ее один ученый хирург из колледжа, знавший наизусть всю латынь. Потом, правда, его повесили как собаку вместе со всеми остальными. Это были люди Робертса, и погибли они из-за того, что взяли моду менять названия своих судов. Сегодня корабль называется «Королевское счастье», а завтра уже как-нибудь иначе. А по-нашему – как окрестили судно, так оно и должно зваться. Так было и с «Кассандрой», которая благополучно доставила нас домой с Малабара после того, как Ингленд захватил вице-короля Индии, и со старым судном Флинта – «Моржом», который весь был пропитан кровью и нагружен золотом так, что едва держался на плаву.

– Эх! – послышался восторженный голос одного из молодых матросов. – Ну и молодчага же был этот Флинт!

– Дэвис, говорят, был не хуже, – продолжал Сильвер. – Но мне не довелось плавать с ним. Сначала я был у Ингленда, а потом у Флинта – вот и вся моя служба. Теперь я отправился в плавание, так сказать, вполне самостоятельно. У Ингленда я заработал девятсот фунтов, а у Флинта две тысячи. Неплохой капитал для простого матроса! И все мои денежки лежат в банке и приносят неплохой процент, будьте уверены!

– А куда подевались люди Ингленда?

– Не знаю.

– А экипаж Флинта?

– Большинство уцелевших – здесь, на шхуне. Они рады, что пристроились, ведь некоторые из них нищенствовали. Старый Пью, потеряв зрение, ухитрился спустить за пяток лет двенадцать тысяч фунтов, точно какой-нибудь лорд.

– А что с ним теперь?

– Ну, теперь-то он помер, бедняга. Но последние два года и голодал, и нищенствовал, и воровал, а при случае и резал глотки. И все равно чуть не подыхал с голоду!

– Видно, деньги не пошли ему впрок, – заметил молодой матрос.

– Дуракам вообще ничто не впрок, ты прав! – воскликнул Сильвер. – Ни деньги, ни что иное. Ты еще молод, правда, но не глуп. Я сразу это смекнул, как увидел тебя в первый раз. Потому-то и хочу поговорить с тобой, как мужчина с мужчиной.

Можете себе представить, что я чувствовал, услышав, как этот висельник охмуряет другого, помоложе, теми же льстивыми словами, какие он говорил и мне. Я готов был выскочить из бочки и уложить его на месте. Не подозревая, что его слышат, Сильвер продолжал:

– Это обычная судьба всех джентльменов удачи! Жизнь их нелегка, и они постоянно рискуют угодить на рею, но зато едят и пьют до отвала, а после удачного плавания медяки в их карманах превращаются в гинеи. Впрочем, как правило, вся добыча пропивается и проигрывается в кости, и им опять приходится выходить в море ни с чем. Я поступаю иначе. Вкладываю все свои деньги частями в разные банки, чтобы не возбуждать подозрений. Ведь мне уже полсотни лет. Вернувшись из этого плаванья, я стану настоящим джентльменом и больше никуда носа не высуну из Бристоля. Хватит с меня, говорю тебе. И все-таки я пожил неплохо и не отказывал себе ни в чем: мягко спал и сладко ел, разумеется, за исключением того времени, что находился в море. А с чего я начинал? Был таким же матросом, как и ты.

– А ведь ваши деньги теперь пропадут, – заметил матрос. – Как вы сможете показаться в Бристоле после этого плавания?

– А где, по-твоему, сейчас мои деньги? – насмешливо спросил Сильвер.

– В Бристоле, лежат себе в разных банках, – ответил его собеседник.

– Лежали, когда мы снимались с якоря. А теперь моя старуха забрала их оттуда. И «Подзорная Труба» продана с потрохами, и старуха выехала и теперь станет ждать меня в условленном месте. Я бы сказал тебе где, потому что доверяю тебе, да, боюсь, остальные обидятся, что я им не говорю.

– А своей старухе вы доверяете?

– Джентльмены удачи редко доверяют друг другу. И они правы, можешь поверить. Но меня провести нелегко. Если б кто-нибудь вздумал облапошить старого Джона Сильвера, недолго бы он прожил на этом свете. Многие боялись Пью, многие – Флинта, а меня побаивался даже сам Флинт. И даже гордился мною. Команда у него была донельзя разнузданная – сам дьявол не решился бы выйти с ней в море. Но могу поклясться, когда я был квартирмейстером, все пираты Флинта слушались меня, как овечки.

– Скажу по совести, – признался молодой матрос. – Поначалу ваша затея мне совсем не нравилась, но теперь, когда я поговорил с вами, я согласен. Вот моя рука!

– Ты славный малый, и очень неглуп! – повторил Сильвер, с такой силой встряхивая руку матроса, что даже бочка покачнулась. – Из тебя выйдет отменный джентльмен удачи!

Мало-помалу до меня начал доходить смысл их беседы. Под «джентльменами удачи» они подразумевали пиратов, а сцена, невольным свидетелем которой я оказался, была не чем иным, как совращением честного малого, может, последнего из всей команды. И вскоре я в этом убедился. Сильвер негромко свистнул, и к ним присоединился еще один матрос.

– Дик согласен, – сообщил ему Сильвер.

– Я так и знал, – донесся до меня голос боцмана Израэля Хендса. – Он ведь не последний дурак, этот Дик.

Хендс сплюнул табачную жвачку и снова заговорил:

– Ты лучше вот что скажи мне, Окорок. Сколько мы еще будем вилять и топтаться на месте? Мне уже осточертел этот капитан Смоллетт. Он стоит у меня поперек глотки, будь он проклят! Я хочу жить в его каюте, пить его вина и есть разносолы, которые ты ему подаешь.

– Израэль, – сказал Сильвер, – у тебя всегда было неважно с мозгами. Но слышать-то ты в состоянии – уши у тебя в порядке. И вот что я тебе скажу: ты будешь спать в кубрике и усердно работать, будешь трезвым и исполнительным до тех пор, пока я не скажу заветное слово. Ты должен слушаться меня, сынок.

– Так разве я отказываюсь, – проворчал боцман. – Я только спрашиваю – когда? Только и всего!

– Когда? Дьявол! – разозлился Сильвер. – Если хочешь знать, я скажу. Это случится, когда все будет готово – и не раньше! Капитан Смоллетт – первоклассный моряк и отлично ведет судно. У кого находится карта, у сквайра или у доктора, и где именно она хранится – я не знаю. Ты ведь тоже не знаешь, верно? Так вот: нам нужно, чтобы сквайр и доктор отыскали сокровища и помогли нам погрузить их на корабль. Вот тогда я и скажу слово. Если б я был уверен в таком проклятом голландском отродье, как ты, я бы предоставил капитану Смоллету вести судно и обратно – по крайней мере, до половины пути, и только тогда начал бы действовать.

– Но разве мы не моряки и не справимся сами с «Эспаньолой»? – запальчиво перебил Дик.

– Моряки? Наверно, ты хотел сказать – матросы, – огрызнулся Сильвер. – Мы умеем стоять у руля, но кто из нас сможет правильно проложить курс? Определить положение судна? Ты первый запутался бы, как младенец. Если б все зависело от меня, то я дал бы капитану Смоллету довести нас хотя бы до зоны пассатов[20]20
  Пассаты – постоянно дующие между тропиками ветры. В Северном полушарии имеют юго-западное направление.


[Закрыть]. Тогда бы мы уже не сбились с пути и не выдавали бы пресную воду по столовой ложке. Но я-то вашего брата знаю! Поэтому с ними придется покончить прямо на острове, как только сокровища окажутся в трюме. И это меня огорчает, так как все вы только и ждете, чтобы дорваться до выпивки! По правде сказать, у меня сердце начинает болеть при мысли, что придется возвращаться обратно с такими людьми!

– Полегче, полегче, Долговязый Джон! – возмутился Израэль. – Разве кто-нибудь спорит с тобой?

– Что, мало я видел кораблей, взятых на абордаж? А сколько молодцов угодило на виселицу? – горячился Сильвер. – И все оттого, что они спешили, спешили, спешили. Послушайте меня, я кое-что повидал в жизни. Если бы вы умели держать верный курс и управляться с парусами, вы бы давно уже разъезжали в каретах. Но куда там! Налакаетесь рому – и на виселицу.

– Всем известно, что ты горазд поговорить, Джон! Но ведь были и такие, кто не хуже тебя умел командовать, – проговорил Израэль. – Да, они любили выпить и держались не так заносчиво, но свое дело знали и другим не препятствовали.

– Да неужто? – ухмыльнулся Сильвер. – А где они теперь, позволь тебя спросить? Пью был из таких – и умер нищим. И Флинт был таким же – и умер от рома в Саванне. Да, они были веселые парни, любители покутить и позабавиться, да только где они теперь?

– Так что же мы сделаем с ними, когда они окажутся в наших руках? – вдруг спросил Дик.

– Молодец! – с одобрением воскликнул Сильвер. – Вот это мне по душе! Ну а как по-вашему? Высадить их на необитаемый остров, как поступал Ингленд, или перерезать, как свиней, – так обычно действовали Флинт и Билли Бонс.

– Да, у Билли была такая привычка, – подтвердил Израэль. – «Мертвые не кусаются», – говаривал он. Только теперь он тоже мертв, и проверил все это на себе. Вот кто умел расправляться быстро и без всякой пощады.

– Верно, – согласился Сильвер. – Быстро и без пощады. Я, заметьте, мягкий человек, почти джентльмен, но тут дело непростое. Долг в первую очередь, парни! И поэтому я двумя руками за смерть. Не хотел бы я, чтобы ко мне, когда я стану членом парламента, ввалился бы, как черт к монаху, один из этих болтунов. Но надо уметь ждать и начинать действовать только тогда, когда плод созреет!

– Молодчина, Джон! – одобрительно хохотнул боцман.

– Ты увидишь меня в деле, Израэль! – продолжал Сильвер. – Я потребую только одного: отдать мне Трелони. С каким наслаждением я сверну его баранью башку! Дик, – обратился он вдруг к молодому матросу, – будь добр, слазай в бочку и добудь мне яблочко – освежить глотку.

Можете представить мой ужас! Я хотел было выскочить из бочки и пуститься наутек, но не смог – так сильно колотилось мое сердце и тряслись ноги. Дик уже поднялся со своего места, но его остановил Израэль Хендс:

– Погоди! Что за охота жевать эту гниль, Джон? Выдай-ка лучше нам по доброму глотку рому!

– Дик, – окликнул Сильвер. – Ты знаешь, я тебе доверяю. На камбузе у меня припрятан бочонок рому. Нацеди кувшин и тащи сюда.

Несмотря на испуг, я невольно вспомнил штурмана Эрроу и наконец-то понял, откуда он добывал погубивший его ром.

Как только Дик ушел, Израэль начал что-то тихо говорить на ухо Сильверу. Я успел уловить только несколько отрывочных слов, но и этого было достаточно: я ясно расслышал фразу: «Никто из остальных не соглашается». Выходит, среди экипажа еще оставались верные нам люди.

Когда Дик вернулся, все трое пустили кувшин вкруговую. Один провозгласил тост: «За удачу», другой: «За старика Флинта», а Сильвер даже пропел вполголоса:

 
За ветер добычи, за ветер удачи!
Чтоб зажили мы веселей и богаче!
 

Неожиданно в бочке посветлело. Взглянув вверх, я увидел, что луна поднялась уже высоко и серебрит верхушку бизань-мачты[21]21
  Бизань-мачта – задняя мачта на парусном судне.


[Закрыть]. И в тот же миг с марсовой площадки раздался крик вахтенного:

– Земля!..