Текст книги "Библиотека мировой литературы для детей, т. 39"
Автор книги: Роберт Стивенсон
Соавторы: Томас Майн Рид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 53 страниц)
Глава XCI
Погоня по зарослям
Всадники мчатся через прерию прямо к лесу, протянувшемуся милях в десяти от поселка.
Чем ближе к лесу, тем больше редеют ряды преследователей, превращаясь наконец в вереницу; лошади не выдерживают длительной неистовой скачки, и всадники отстают один за другим.
Лишь немногие доезжают до леса, и только двое успели увидеть, в каком месте зарослей исчез всадник без головы.
Ближе всех к нему всадник на сером мустанге; он неистово гонит своего коня.
Следом за ним, хотя и сильно отстав, скачет на старой кобыле высокий человек в войлочной шляпе и куртке из старого одеяла.
Никто бы не подумал, что его лошадь способна бежать так быстро. Не хлыстом, не шпорами, не понуканием гонит ее всадник. Он прибегает к более жестокому способу: время от времени он вонзает ей в круп лезвие острого ножа.
Эти два всадника – Кассий Колхаун и Зеб Стумп.
Скоро они въезжают в заросли; остальные всадники теряют их из виду.
* * *
По густым зарослям мчатся три всадника – не по прямой, а по звериным тропам, то описывая кривые, то лавируя между деревьями.
Вперед мчатся они через кусты и лесные чащи, не боясь ничего, не замечая колючих шипов кактуса и острых игл акаций.
Ветки трещат и ломаются на их пути; а птицы, испуганные таким грубым вторжением, улетают с громким криком в более безопасное место.
Высоко в небе взвилась стая черных грифов, с криком покинувших сухой сук. Инстинкт подсказывает им, что такая погоня должна кончиться чьей-нибудь смертью. Широко распластав крылья, черные птицы кружат над всадниками.
Преследуемый всадник теперь в более выгодном положении, чем те, что скачут сзади. Он сам выбирает свой путь, а они должны следовать за ним.
Хотя расстояние между всадниками не увеличилось, но среди деревьев преследователи скоро теряют его из виду, так же как и друг друга.
Только грифы видят всех троих сразу.
Находясь вне поля зрения преследующих, преследуемый оказывается в более выгодном положении. Он может мчаться во весь опор, а они теряют время на распознавание следов. Пока они могут ориентироваться по звукам – все еще слышен топот копыт и хруст веток; и, несмотря на это, передний всадник начинает отчаиваться.
Ему кажется, что при каждом повороте он проигрывает расстояние – топота копыт уже не слышно.
– Будь ты проклят! – восклицает Колхаун с отчаянием. – Опять уйдет! Это бы ничего, если бы, кроме меня, никого тут не было! Но теперь я не один. Этот старый черт уже в лесу. Когда я въезжал в чащу, он был всего в трехстах ярдах. Нельзя ли как-нибудь от него ускользнуть? Нет, он слишком хороший следопыт… А ведь, пожалуй, можно!
При этих словах Колхаун натягивает поводья и делает полуоборот, внимательно оглядывая тропу, по которой он только что проехал. Он всматривается взглядом человека, который мысленно начертал план и подыскивает подходящее место для его выполнения. Нервно хватается он за ружье; во всех его движениях чувствуется лихорадочное нетерпение. Но он продолжает колебаться и после некоторого размышления отказывается от своего намерения.
– Нет, так не годится, – бормочет он. – Слишком много народу скачет за мной, кое-кто из них умеет разбираться в следах. Они наверняка найдут труп да и выстрел услышат. Нет! Из этого ничего не выйдет.
Еще некоторое время он остается на месте и прислушивается. И впереди и позади тихо, и только вверху шуршат крылья грифов.
«Да, он, конечно, появится здесь. Чертовски не повезло, что остальные так близко! Если бы не это, ему уж больше не пришлось бы за мной шпионить. И так просто!»
Не так просто, как вы думаете, Кассий Колхаун! И птицы, которые кружат над вами – если бы только они обладали даром речи, – могли бы разуверить вас.
Они видят, что Зеб Стумп приближается; но он делает это так, что шагов его не слышно.
«Хорошо, если бы он сбился со следа! – продолжает размышлять Колхаун, снова поворачивая лошадь. – Во всяком случае, я сам должен идти по следу, пока не собьюсь, иначе кому– нибудь из этих дураков может повезти больше… Ну и болван же я, что потерял столько времени! Если я еще буду медлить, старый хрыч догонит меня, и тогда все будет потеряно. Черт побери, этого никак нельзя допустить!..»
Пришпорив своего мустанга, Колхаун мчится вперед так быстро, как это позволяет извилистая тропа.
Едва успевает он проехать двести шагов, как вдруг останавливается, вскрикнув от удивления и радости.
Перед ним, на расстоянии двадцати шагов, – всадник без головы. Он неподвижно стоит среди низких кустов, которые верхушками касаются его седла.
Голова лошади опущена; по-видимому, животное щиплет стручки акаций.
Так, по крайней мере, кажется Колхауну.
Он быстро вскидывает ружье, но сейчас же его опускает. Лошадь, в которую он было прицелился, уже больше не стоит спокойно и не щиплет акации: она судорожно дергает скрытой в ветвях головой.
Колхаун догадывается, что поводья, переброшенные через седло, зацепились за ствол акации.
«Наконец-то попалась! Слава богу, слава богу!»
Колхаун бросается вперед, сдерживая торжествующий крик, чтобы его не услышали те, что позади. Через секунду капитан уже около всадника без головы – загадочного всадника, которого он так долго и тщетно преследовал!
Глава ХСII
Вынужденное возвращение
Колхаун хватает лошадь под уздцы.
Конь пробует вырваться, но не может – ему мешают зацепившиеся за акацию поводья; он только описывает круги вокруг куста, который его держит.
Его всадник ничего не замечает и не делает никаких попыток, чтобы избежать плена; он неподвижно сидит в седле, не мешая коню вертеться.
После некоторой борьбы гнедой покоряется и позволяет привязать себя.
Колхаун вскрикивает от радости.
Но мелькнувшая мысль заставляет его сразу замолчать: ведь он еще сделал не все, что задумал.
Что же он задумал?
Это известно только ему; и судя по тому, как он озирается вокруг, нетрудно догадаться, что он не хотел бы, чтобы другие проникли в его тайну.
Внимательно осмотрев окружающие заросли и прислушавшись, он приступает к делу.
Человеку непосвященному его поведение показалось бы очень странным. Он достает нож, приподнимает полу серапе над грудью всадника без головы и наклоняется к нему, словно намереваясь вонзить лезвие в его сердце.
Нож уже занесен… Вряд ли что-нибудь может остановить его удар…
И все-таки рука не опускается. Ее останавливает раздающееся из зарослей восклицание, и на поляне появляется человек, Это Зеб Стумп.
– Прекратите эту игру! – кричит охотник, быстро пробираясь на лошади через низкий кустарник. – Прекратите, я говорю!
– Какую игру? – спрашивает отставной капитан в замешательстве, незаметно пряча нож. – О чем вы говорите? Эта скотина запуталась в кустах. Я боялся, что она снова удерет, и хотел перерезать ей глотку, чтобы положить конец ее штучкам.
– Ах, вот оно что! Ну, а я полагаю, что резать ей глотку незачем. Можно обойтись и без этого. А впрочем, вы о какой глотке говорите – о лошадиной?
– Конечно.
– Понятно. Ведь над человеком эту операцию кто-то уже проделал – если это, конечно, человек. А как вам кажется, мистер Колхаун?
– Черт его знает! Я ничего не могу понять. У меня еще не было времени как следует взглянуть на него. Я только что его догнал… Силы небесные! – продолжает он с притворным удивлением. – Ведь это же тело человека-мертвеца!
– Последнее, пожалуй, верно. Вряд ли он может быть живым без головы на плечах. Под этой тряпкой как будто ничего не спрятано, а?
– Нет. Мне кажется, там нет ничего.
– Приподнимите ее немножко, и поглядим.
– Мне не хочется прикасаться к нему. У него такой жуткий вид!
– Странно! Минуту назад вы не были так брезгливы. Что это вдруг с вами стало?
– Ну… – запинаясь, произносит Колхаун, – я был возбужден погоней. Был очень зол на эту лошадь и решил положить конец ее фокусам…
– Ладно, – перебивает его Зеб, – тогда я сам этим займусь… Так, так… – продолжает охотник, подъезжая ближе и рассматривая страшную фигуру. – Да, это действительно тело человека. Мертвец, и совершенно одеревенелый… Стойте! – восклицает он, приподнимая полу серапе. – Да ведь это же труп того самого человека, убийство которого сейчас расследуется! Ваш двоюродный брат – молодой Пойндекстер. Это он!
– Кажется, вы правы… О боже, это действительно он!
– Иосафат! – продолжает Зеб, прикидываясь удивленным. – Ну и загадка! Ладно, нам нечего терять здесь время в размышлениях. Лучше всего будет, если мы доставим труп на место так, как он есть, в седле, – он, видно, сидит достаточно крепко. Коня этого я знаю; думаю, что за моей кобылой он пойдет не упрямясь… Ну-ка, старушка, поздоровайся с ним! Ну, не бойся! Разве ты не видишь, что это твой старый приятель? Правда, ему туговато пришлось за последнее время. Нет ничего удивительного, что ты его не узнала, – уж сколько времени его никто не чистил!
Пока охотник говорил, гнедой и старая кобыла коснулись друг друга мордами и дружелюбно фыркнули.
– Я так и думал! – восклицает Зеб, освобождая запутавшиеся в акации поводья. – В обществе моей кобылы гнедой спокойно пойдет за нами. Во всяком случае, нет необходимости резать ему глотку… Ну, а теперь, мистер Колхаун, – говорит охотник, испытующе глядя на него, – не думаете ли вы, что нам пора двинуться в путь? Суд, наверно, продолжается, а если так, то, конечно, мы можем там понадобиться. Мне кажется, что с нами теперь свидетель, который может пролить свет на это дело, и мустангера либо повесят, либо оправдают. Ну как, вы готовы ехать обратно?
– Разумеется! Вы правы, нам нет смысла оставаться здесь.
Зеб трогается первым, ведя за собой покорного пленника.
Колхаун едет сзади медленно и, по-видимому, неохотно.
На крутом повороте, где тропинка огибает лесной островок, он останавливается и, кажется, колеблется – ехать ему вперед или поскакать обратно.
На его лице заметно сильное волнение.
Не слыша за собой топота копыт, Зеб Стумп догадывается, что его спутник остановился.
Охотник натягивает поводья, поворачивает кобылу и вопросительно смотрит на Колхауна. Он видит его взволнованное лицо и сразу догадывается, в чем дело.
Не говоря ни слова, старый охотник снимает ружье с левого плеча и кладет его на руку. Так он сидит, глядя в упор на отставного капитана кавалерии.
Зеб молчит. Слова не нужны, достаточно его жеста. Он яснее слов говорит: «Попробуй-ка вернуться!»
Колхаун, хотя и притворяется, что ничего не заметил, отлично все понял и молча продолжает путь.
Но теперь ему уже не удается ехать позади. У старого охотника возникли подозрения, и он находит предлог, чтобы ехать сзади, на что его спутнику волей-неволей приходится согласиться.
Они медленно продвигаются по лесу.
Приближаются к открытой прерии и наконец выезжают на нее.
Что-то замеченное вдали вызывает у Колхауна новый прилив страха – он опять натягивает поводья и задумывается.
Перед ним страшный выбор: скрыться ли в зарослях от людских глаз или же рискнуть пойти навстречу буре, которая так быстро надвигается на него?
Он отдал бы все, чем владел, все, что он надеется получить в будущем, и даже Луизу Пойндекстер, лишь бы избавиться хоть на десять минут от ненавистного Зеба Стумпа, лишь бы остаться наедине со всадником без головы.
Но это невозможно. Зеб Стумп неумолим, и, хотя Колхаун старается не думать об этом, он чувствует, что старый охотник считает его настоящим пленником и при попытке бежать не задумываясь пошлет ему в спину пулю.
Но что может Зеб Стумп сказать или сделать? Вряд ли он догадывается о…
В конце концов, может быть, все еще обойдется благополучно?
Зеб, правда, что-то подозревает. Но стоит ли опасаться этого? Бояться подозрений должны только те, у кого нет друзей, а у Кассия Колхауна их достаточно. Ему ничто не угрожает, если только не найдут… А много ли на это шансов? Один против десяти. Скорее всего, она не застряла и лежит теперь где– нибудь в чаще.
Ободренный этой надеждой, Колхаун успокаивается и с видом полного безразличия, скорее притворным, чем естественным, выезжает в открытую прерию; за ним следует Зеб Стумп на своей старой кобыле, в сопровождении гнедого с трупом Генри Пойндекстера.
Глава XCIII
Обезглавленный труп
Судебное разбирательство было прервано, потому что две трети зрителей и половина присяжных бросились в погоню за таинственным всадником.
Это не отсрочка суда, а просто перерыв – неизбежный, а потому молчаливо принятый.
Проходит час. Судья за это время выкурил две сигары и выпил изрядное количество коньяку. Он непринужденно болтает с прокурором, с защитниками, с оставшимися присяжными и с теми из зрителей, которые пришли пешком.
Тему для разговоров найти нетрудно. Недавнее происшествие настолько загадочно, что о нем можно говорить не только целый час, но целую вечность.
Все ищут объяснения и с большим нетерпением ждут возвращения участников погони.
Они надеются, что всадника без головы поймают и что благодаря этому будет раскрыта не только его тайна, но в какой-то мере прояснится и тайна убийства.
Среди них есть один человек, который мог бы объяснить первое, хотя второе неизвестно и ему. Это обвиняемый. Как только ему дадут возможность, он продолжит свою исповедь.
А пока, по указанию судьи и по совету своего защитника, он хранит молчание.
Через некоторое время участники погони возвращаются. Не все вместе – группами, по мере того как они отстают.
Все говорят одно и то же: никто из них не подъехал к всаднику без головы достаточно близко, чтобы хоть что-нибудь добавить к тому, что уже известно. Его тайна так и осталась неразгаданной.
Скоро обнаруживается, что двое, те, кто первыми пустились в погоню, еще не вернулись. Это старый охотник и отставной капитан; они ускакали далеко, опередив всех. Продолжают ли они еще погоню? Возможно, что их старания увенчались успехом…
Все вглядываются в прерию. Все надеются увидеть там двух самых упорных участников погони и с ними, может быть, всадника без головы.
Проходит час, а их все нет, – они не только не привели с собой долгожданного пленника, но и сами не показываются.
Следует ли дальше откладывать судебное разбирательство.
Прокурор настаивает на продолжении, защитник не менее горячо требует отсрочки до завтрашнего дня, поскольку еще не допрашивали важного свидетеля – Зеба Стумпа, Раздаются голоса, требующие продолжения разбирательства.
Крикуны добились своего. Решено возобновить заседание суда, поскольку можно пока обойтись без отсутствующего свидетеля. Возможно, что он еще успеет вернуться вовремя. Если же нет, то не поздно будет обсудить вопрос об отсрочке суда и потом.
Так решает судья. Присяжные его поддерживают. Публика – тоже.
Снова вызывают обвиняемого. Он продолжает свои показания, так неожиданно прерванные.
* * *
– Вы собирались рассказать нам, что вы увидели, – говорит защитник, обращаясь к Морису Джеральду. – Продолжайте. Что же вы увидели?
– Я увидел человека, распростертого на траве.
– Спящего?
– Да, вечным сном.
– Мертвого?
– Больше, чем мертвого, если это возможно. Наклонившись над ним, я увидел, что у него отрублена голова.
– Отрублена голова?
– Да. Я этого не заметил, пока не нагнулся к нему. Он лежал ничком, и голова его находилась в самом естественном положении. Даже шляпа все еще была на ней. Я думал, что он спит, хотя и чувствовал, что тут что-то неладно. Руки его были безжизненно вытянуты и ноги тоже. Кроме того, на траве было что-то красное – при слабом утреннем свете я не сразу разглядел что. Когда я наклонился, чтобы посмотреть, то почувствовал странный солоноватый запах – запах человеческой крови. Тут я уже перестал сомневаться, что передо мной труп. Я заметил глубокую рану поперек шеи с запекшейся в ней кровью. Потом я разглядел, что голова отрублена.
Раздаются возгласы ужаса.
– Вы узнали этого человека?
– Увы, да.
– Узнали, даже не посмотрев ему в лицо?
– Мне не нужно было этого делать, Его одежда достаточно ясно все объяснила.
– Какая одежда?
– Полосатое серапе на плечах и сомбреро на голове. Они принадлежали мне. Если бы не наш обмен, я подумал бы, что это лежу я сам. Это был Генри Пойндекстер.
Снова раздается душераздирающий стон – он заглушает взволнованный шепот толпы.
– Продолжайте, сэр, – говорит защитник. – Скажите, что еще вам удалось обнаружить?
– Когда я прикоснулся к телу, то почувствовал, что оно холодное и совершенно закоченело. Я понял, что он лежит так уже несколько часов. Кровь запеклась и почти высохла: она стала совсем черной. Так, по крайней мере, мне показалось при сером утреннем свете – солнце тогда еще не взошло. Я мог легко ошибиться относительно причины смерти и подумать, что его убили, отрубив голову, но, вспомнив услышанный ночью выстрел, я подумал, что на теле должна быть еще одна рана. Так и оказалось. Когда я повернул труп на спину, то заметил в серапе дырочку. Ткань вокруг нее была пропитана кровью. Отбросив полу серапе, я заметил на его груди синевато-багровое пятно. Нетрудно было определить, что сюда попала пуля. Но раны на спине не было. По-видимому, пуля осталась в теле.
– Считаете ли вы, что причиной смерти была пуля, а не последующее отсечение головы?
– Рана, несомненно, была смертельной. Если смерть и не была мгновенной, то, во всяком случае, она должна была наступить через несколько минут или даже секунд.
– Вы сказали, что голова была отрублена. Что же, она была совсем отделена от тела?
– Совершенно, хотя и лежала вплотную к нему – так, словно после удара ни к телу, ни к голове никто не прикасался.
– Каким оружием, предполагаете вы, был нанесен этот удар?
– Мне кажется, топором либо охотничьим ножом.
– Не возникло ли у вас каких-нибудь подозрений, кто и почему мог совершить это гнусное преступление?
– Тогда нет; я был в таком ужасе, что не мог ни о чем думать. Я не верил своим глазам. Когда же я немного успокоился и понял, что Генри Пойндекстер убит, я сначала подумал, что это сделали команчи. Но в то же время скальп не был снят, и даже шляпа осталась на голове.
– Таким образом, вы решили, что индейцы к этому непричастны?
– Да.
– Вы заподозрили еще кого-нибудь?
– В ту минуту – нет. Я никогда не слыхал, чтобы у Генри Пойндекстера были враги, ни здесь, ни вообще где бы то ни было. Но потом у меня возникли подозрения. Они остались у меня и до сих пор.
– Сообщите их суду.
– Я возражаю, – вмешивается прокурор. – Нам вовсе не интересно знакомиться с подозрениями обвиняемого. Мне кажется, хватит того, что мы слушаем его весьма «правдоподобный» рассказ.
– Пусть он продолжает, – распоряжается судья, зажигая новую сигару.
– Расскажите, что вы делали дальше, – говорит защитник.
– Потрясенный всем, что мне пришлось увидеть, я сначала сам не знал, что мне делать. Я был убежден, что юноша убит преднамеренно – убит именно тем выстрелом, который я слышал. Но кто стрелял? Не индейцы – в этом я не сомневался. Я подумал, что это был какой-нибудь грабитель. Но это казалось столь же неправдоподобным. Мое мексиканское серапе стоило не менее ста долларов. Он, конечно, взял бы его. Да и вообще ни одна вещь не была взята, даже золотые часы остались в кармане и на шее поблескивала окровавленная цепочка. Я пришел к заключению, что убийство было совершено из мести. Я стал вспоминать, не приходилось ли мне слышать о том, что молодой Пойндекстер с кем-нибудь поссорился или что у него есть враги. Но мне ничего не припомнилось. Да и, кроме того, зачем убийце понадобилось отрубить голову? Это больше всего потрясло меня. Не найдя объяснения, я стал думать, что же мне делать. Оставаться около тела не имело смысла, похоронить его на месте – мне казалось не хорошо. Я решил было вернуться в форт за помощью, чтобы перевезти тело в Каса-дель-Корво. Но, если бы я оставил его в лесу, койоты могли обнаружить труп и вместе с грифами растерзали бы его, прежде чем я успел бы вернуться. В небе уже кружили грифы. По-видимому, они заметили его. Как ни было изувечено тело юноши, я не мог допустить, чтобы его изуродовали еще больше. Я подумал о любящих глазах, которые в слезах будут смотреть на него…
Глава XCIV
Тайна открывается
Обвиняемый замолчал. Никто не торопит его, не задает вопросов. Все понимают, что рассказ еще не окончен, и не хотят прерывать нить повествования, которое все больше захватывает их.
Судья, присяжные, зрители – все ждут затаив дыхание, не сводя глаз с обвиняемого.
В торжественной тишине опять раздается его голос:
– Потом мне пришла в голову мысль завернуть тело в серапе, которое все еще оставалось на нем, а сверху прикрыть моим плащом. Так я надеялся уберечь его от волков и грифов до тех пор, пока не вернусь с кем-нибудь, чтобы взять его из лесу. Я уже снял с себя плащ, но тут у меня созрел новый план, как мне показалось – более разумный. Вместо того чтобы возвращаться одному в форт, я решил взять с собой и тело покойного. Я подумал, что можно положить его поперек седла и привязать лассо. С этим намерением я привел своего коня и уже собрался было поднять труп, как вдруг заметил неподалеку другую лошадь – лошадь погибшего. Лошадь была совсем близко и спокойно паслась, словно ничего не произошло. Поводья волочились по земле, и мне нетрудно было ее поймать. Труднее было заставить лошадь стоять спокойно, особенно когда я подвел ее к трупу хозяина, распростертого на траве. Держа поводья в зубах, мне удалось поднять тело юноши на лошадь и положить его поперек седла. Но труп все время соскальзывал – он уже одеревенел и не сгибался. К тому же лошадь не стояла на месте, почуяв страшную поклажу, которую она должна была везти. После нескольких неудачных попыток я увидел, что это ни к чему не приведет.
Я уже готов был отказаться от своих намерений, когда мне пришла в голову еще одна более удачная мысль. Я вспомнил то, что мне пришлось когда-то читать о гаучо Южной Америки. Когда кто-нибудь из них умирает или становится жертвой несчастного случая где-нибудь в пампасах, гаучо перевозят погибшего товарища в его дом, усадив верхом на лошадь, как живого, и привязав к седлу. Почему бы и мне не поступить так же с телом Генри Пойндекстера? Я сначала попытался усадить покойника на его собственную лошадь. Но седло оказалось недостаточно глубоким, а конь все еще не мог успокоиться, и у меня опять ничего не вышло. Оставалось только одно: чтобы добраться домой, надо было обменяться лошадьми. Я знал, что мой конь не будет сопротивляться; кроме того, глубокое мексиканское седло должно было прекрасно подойти для этой цели. Вскоре мне удалось усадить покойника в естественной позе. Одеревенелость, которая раньше мешала мне, теперь, наоборот, помогла. Я вставил его ноги в стремена и туго застегнул пряжки на гетрах – теперь устойчивость была обеспечена. После этого я отрезал кусок лассо и, опоясав им труп, прикрепил один конец к передней луке седла, а другой – к задней. Другим куском лассо я связал стремена под брюхом лошади, чтобы ноги не болтались. Оставалось придумать, как поступить с головой, которую тоже необходимо было взять. Я поднял ее с земли и попробовал снять шляпу. Но это было невозможно: голова сильно распухла, и сомбреро туго сидело на ней. Убедившись, что шляпа не может соскочить, я привязал кусок шнура к пряжке, скреплявшей ленту, и подвесил голову к луке седла. На этом кончились мои приготовления для возвращения в форт. Не теряя времени, я вскочил на лошадь убитого и свистнул гнедому, чтобы он следовал за мной: он был к этому приучен. Так мы отправились к поселку… Не прошло и пяти минут, как я был выбит из седла и потерял сознание. Если бы не это обстоятельство, я не стоял бы здесь перед вами – во всяком случае, как обвиняемый.
– Выбиты из седла? – восклицает судья. – Как это произошло?
– Это была простая случайность, или, вернее, все произошло благодаря моей неосторожности. Вскочив на чужую лошадь, я не взял в руки поводья. Я привык управлять моей лошадью только голосом и коленями и пренебрег уздечкой. Я не предвидел того, что вскоре случилось. Не успели мы тронуться, как лошадь, на которой я сидел, повернула голову и вдруг, испугавшись чего-то, бросилась в сторону и помчалась бешеным галопом. Я сказал – «чего-то», но я хорошо знал, чего именно. Повернув голову, она увидела чудовищного всадника, который теперь при свете дня мог испугать не только любую лошадь, но и человека. Я схватился было за поводья; но, прежде чем я дотянулся до них, лошадь уже мчалась во весь опор. Сначала меня это мало встревожило. Я думал, что сейчас поводья будут у меня в руках и я остановлю ее. Но вскоре я обнаружил, что сделать это не так-то просто. Поводья соскользнули вперед, почти к самым ушам лошади, и, чтобы схватить их, мне нужно было лечь на ее шею. Пока я пытался поймать уздечку, я не следил за тем, куда мчала меня лошадь. Только когда меня больно хлестнула по лицу ветка, я заметил, что мы скачем уже не по просеке, а по зарослям. После этого у меня не было возможности ни смотреть по сторонам, ни ловить уздечку. Все мое внимание было поглощено тем, чтобы увертываться от веток акаций, которые, казалось, простирали свои колючие руки, чтобы стащить меня с седла. Я довольно успешно уклонялся от них, хотя и не мог избежать царапин. Но мне не удалось проскочить под суком огромного дерева, который протянулся поперек тропы так низко над землей, что приходился на уровне моей груди. Моя лошадь, видно снова чем-то испуганная, промчалась прямо под ним. Куда она ускакала дальше, я затрудняюсь сказать, – вы, наверно, знаете это лучше меня. Могу только сказать, что я остался лежать под этим деревом, с большой ссадиной на лбу и болезненной опухолью на колене. Однако я заметил это только часа два спустя. Когда ко мне вернулось сознание, я увидел, что солнце уже высоко, а надо мной кружат несколько десятков грифов.
Я видел, как они вытягивали шеи, и мог сказать, кого они считают своей добычей.
Это зрелище, а также мучительная жажда заставили меня подумать о том, чтобы уйти. Но когда я поднялся на ноги, то обнаружил, что не могу сделать ни шагу. Больше того – я едва мог стоять. Оставаться же на месте было равносильно смерти – так, по крайней мере, казалось мне тогда. Подгоняемый этой мыслью, я напряг все силы, чтобы добраться до воды. Мне помнилось, что где-то недалеко должен протекать ручей. То ползком на четвереньках, то опираясь на самодельный костыль, я наконец добрался до ручья. Утолив жажду, я почувствовал облегчение и скоро заснул. Проснувшись, я увидел, что окружен койотами. Их было не меньше двадцати; зная их трусость, я сначала не испугался; однако скоро мне пришлось изменить свое отношение к ним. Они увидели, что я ранен, и накинулись на меня всей стаей. Единственное оружие, которое, по счастью, сохранилось у меня, был охотничий нож. Если бы не он, хищники разорвали бы меня на клочки и сожрали. Некоторое время я отбивался от них ножом и убил с полдюжины. Но, несмотря на это, схватка кончилась для меня плохо. От большой потери крови я сильно ослаб и скоро упал бы в изнеможении, если бы не счастливый случай…
Мустангер на минуту умолк, и зрители перевели дыхание.
– Меня нашла моя верная собака Тара, – продолжал Морис. – Она убежала из дому, вероятно, чтобы искать меня; хотя я и слыхал потом другое объяснение, но не буду сейчас затруднять им вашего внимания. Так или иначе, но собака нашла меня – и как раз вовремя, чтобы спасти. При ее приближении койоты разбежались, и я был спасен от ужасной судьбы. Потом я снова уснул, а может быть, потерял сознание. Когда я очнулся, то мог уже обдумать свое положение. Я знал, что собака должна была прибежать из дому; я знал также, что мое хакале находится на расстоянии нескольких миль и что Фелим, мой слуга, отвел ее туда накануне. Я решил послать ему весточку, использовав собаку в качестве почтальона. Я написал несколько слов на визитной карточке, случайно оказавшейся со мной. Хотя мне было хорошо известно, что мой слуга неграмотен, я не сомневался, однако, что он догадается, от кого записка, увидев мою карточку, и найдет кого-нибудь, кто ее прочтет. Я был тем более уверен в этом, что писал кровью.
Для большей сохранности я завернул карточку в кусочек подкладки от шляпы и привязал пакетик к ошейнику Тары. Мне стоило больших усилий заставить собаку уйти от меня. Но в конце концов она ушла; я надеялся, что она побежит домой. Оказалось, что моя весточка попала по назначению; хотя об этом я узнал только вчера. Вскоре после того, как собака убежала, я еще раз заснул, а когда проснулся, увидел перед собой нового страшного врага. Это был ягуар. Между нами произошла схватка; но чем она кончилась и как долго продолжалась, я не могу сказать. Пусть это объяснит вам мой отважный спаситель – Зеб Стумп, который, надеюсь, скоро вернется и расскажет обо всем, а также о многом другом, о чем я знаю не больше вас. Больше я ничего не помню, кроме тяжелых кошмаров, которые изредка перемежались счастливыми сновидениями, – я очнулся от них только позавчера и обнаружил, что нахожусь в тюрьме и обвиняюсь в убийстве… Я кончил, господа присяжные.
* * *
«Если это неправда, то хорошо придумано» – таково мнение судьи, присяжных и зрителей, когда обвиняемый кончил свой рассказ.
Многие поверили обвиняемому и отбрасывают мысль о вымысле: такой простой и подробный рассказ не мог бы выдумать человек, который только что переболел горячкой. Совершенно невероятно, что он мог придумать такую историю – вот к какому выводу приходит большинство.
Исповедь обвиняемого сделала гораздо больше для его оправдания, чем самые красноречивые выступления защитника.
Но все же это только его слова. Чтобы оправдать его, требуются еще подтверждающие показания свидетелей.
Где же тот свидетель, от которого так многое зависит? Где Зеб Стумп?
Тысяча глаз всматривается в горизонт. Пятьсот человек нетерпеливо ждут старого охотника – с Кассием Колхауном или без него; со всадником без головы или без него – ведь он уже перестал быть загадкой.
Собравшиеся здесь знают, что в его скитаниях нет ничего невозможного. Это обитатели юго-западного Техаса, граничащего с Льяно-Эстакадо, откуда берет начало прозрачная река Леона и где Рио-де-Нуэсес собирает воды сотни кристальных ручейков; эти люди живут в стране, где разложение не является неизменным спутником смерти, где олень, подстреленный на бегу, или же дикий конь, случайно погибший в прерии, если только он не будет растерзан хищниками, через короткий промежуток времени бросит вызов закону разрушения и зубам койотов, где непохороненный и неприкрытый труп человека через сорок восемь часов станет похожим на египетскую мумию.
Мало найдется среди присутствующих людей, не знакомых с этой особенностью климата Техаса, той ее части, которая расположена вблизи горного хребта Сиерра Мадре и особенно среди отрогов Льяно-Эстакадо.
