Текст книги "Белый ворон Одина"
Автор книги: Роберт Лоу
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)
12
Где-то ближе к обеду мы неожиданно вышли к балке.Этим словом местные жители называют пересохшие русла рек, нередко встречающиеся в степи. Место само по себе опасное, поскольку отлично подходит для устройства засады. Нам бы остановиться и оглядеться, однако все наше внимание было поглощено дымом на горизонте. А что вы хотите от измученных путников, который уж день бредущих по заснеженной пустыне?.. Темная струйка дыма, бодро тянувшаяся в блекло-голубое небо, означала, что где-то там располагается человеческое жилье. Это был подарок судьбы, на который мы уже не смели и надеяться. Ведь человеческое жилье предполагало относительную безопасность, тепло и возможность наконец-то проглотить еду, которую не надо предварительно полдня отогревать под мышкой.
Абрахам плелся пешком позади, поскольку поутру он обнаружил свою лошадь мертвой и замерзшей до такой степени, что использовать ее не представлялось возможности. Он страшно разозлился и на все лады проклинал несчастное животное. Оно и понятно: сдохни лошадь днем, у всех на глазах, ее бы незамедлительно пустили на еду.
Так оно обычно и происходило: стоило какой-нибудь измученной лошадке пасть, задрав четыре конечности кверху, как к ней со всех сторон бросались не менее измученные путники. Иногда они даже не дожидались, когда бедное животное окончательно испустит дух, и сразу же начинали кромсать его ножами и кинжалами. Оголодавшие люди вырезали куски теплого мяса, пили горячую кровь и торопились поскорее содрать шкуру, покуда та не успела замерзнуть. Незадачливый всадник, лишившийся лошади, – даже если это был вооруженный дружинник – спешил поскорее убраться в сторонку. Ибо когда куча голодных людей (особенно столь решительных, как Торгунна и Тордис) начинает орудовать ножами, лучше им под руку на попадаться – не ровен час в спешке и тебя самого нашинкуют на мелкие кусочки.
В то утро Морута с нами не было: по приказу Добрыни он отправился выслеживать мужененавистниц. Таким образом, мы остались с одним-единственным следопытом, да и тот брел, спотыкаясь, в хвосте обоза. Наверное, поэтому нападение степных воительниц и захватило нас врасплох. Впрочем, даже если бы Абрахам успел заранее предупредить товарищей, и тогда вряд ли бы это что-то изменило. Мы слишком устали и замерзли, чтобы предпринимать какие-то разумные действия. Единственное, о чем мы могли думать – это как бы поскорее добрести до той заветной точки на горизонте, где курился сизый дымок.
Сначала мы услышали дикий крик и улюлюканье. Затем сверху, с гребня балки, на нас, словно стая обезумевших птиц, налетели всадники. Посыпались стрелы. Одна из них угодила Скирле в спину, и та с визгом упала на землю. Дружинники Сигурда совсем растерялись. Они бестолково топтались на месте: кто пытался усмирить перепуганных лошадей, кто возился с зачехленным оружием. Абрахам оказался умнее всех. Вместо того чтобы метаться без толку и подставляться под стрелы, он сразу присел на корточки и укрылся за поднятым щитом. Конный отряд вихрем промчался мимо него и обрушился на наш растянувшийся караван.
Ятра Одина! Это были они – те, кого мы больше всего боялись. И сам факт, что мы подверглись нападению ужасных мужененавистниц, ошеломил людей не меньше, чем неожиданность.
Со странными, напоминающими волчий вой криками всадницы бесстрашно врезались в толпу, на ходу подгоняя своих маленьких костлявых лошадок. Я бессознательно схватился за рукоять меча, отчаянно жалея, что со мной нет щита. Увы, я тоже поддался отупляющей скуке изнурительного перехода, и щит мой давно покоился на дне одной из телег. Вот теперь настало время расплачиваться за свою беспечность. Давно ведь известно: мужчина без меча все равно остается воином, но, лишившись щита, он превращается в живую мишень для стрел.
На моих глазах один из дружинников соскользнул с крупа лошади, которая билась в панике и пыталась встать на дыбы (глупое животное – у нее едва ли хватило бы сил убежать далеко), и тут же стал жертвой стрелка. Оперенная стрела угодила ему точнехонько в переносье и вышла из затылка. Пославшая стрелу валькирия резко осадила коня и снова понеслась – прямо на меня. Я же стоял и, как зачарованный, смотрел на надвигавшуюся фигуру. В память врезались разметавшиеся косы, странно удлиненное лицо с синими татуировками на щеках, а посередине – хищно оскаленные губы. Краем глаза я заметил, что рука ее нащупывает новую стрелу в колчане.
Вот уж кто не промахнется! Я был уверен, что эта амазонка способна с четырехсот шагов попасть в комариный глаз, Да еще на полном скаку. А следовательно, вполне мог считать себя покойником.
Меня спас Гирт. В тот миг он пробегал мимо – его плащ и вадмалевая обвязка трепетали на ветру, подобно оперению огромной диковинной птицы – и мигом оценил положение. Нагнувшись на бегу, он подхватил с земли большой щит одного из погибших дружинников и подставил под летевшую стрелу. Ту самую, что метила мне прямо в грудь. Звук раздался такой, будто где-то поблизости грянул гром.
Дальнейшие действия Гирта удивили даже меня: побратим испустил утробный рев и прыгнул на лошадь. При этом он нанес сокрушительный удар своим тяжелым щитом. Железный кованый умбон угодил ей в левое плечо – бедное животное аж развернуло, – а кромка щита прошлась по оскаленным зубам лошади. Та дико заржала и попятилась, подымаясь на дыбы. Всадница мгновенно скатилась наземь. Несмотря на отчаянное положение, я невольно залюбовался ее движениями – настолько быстро и ловко она это проделала. Оказавшись на ногах, женщина оскалилась и зашипела, словно разъяренная кошка. Затем резко развернулась в сторону Гирта – дикая, отчаянная и очень опасная. Бедняга Гирт оказался не в лучшей позиции: отдача от удара опрокинула его на землю, и сейчас он барахтался, пытаясь спастись от беспорядочно молотящих копыт лошади.
Слава Одину, в этот миг подоспел Финн. Он заслонил нас обоих и принял удар кривой сабли на свой длинный тяжелый меч. Сталь скользнула по стали и высекла сноп искр.
Лошадь по-прежнему гарцевала с пеной у рта и выкаченными от ужаса глазами, но Гирт успел кое-как подняться на ноги. Финн в свою очередь нанес противнице мощный рубящий удар, который она блокировала своей легкой, словно игрушечной сабелькой. Уж не знаю, как, но ей удалось отвести в сторону страшный Финнов замах. Думаю, рука у нее одеревенела до самого локтя. К тому же сила удара вырвала клинок из кисти женщины и отшвырнула в сторону.
Оставшись безоружной, степная воительница взвыла от ярости. Я стоял совсем рядом и могу поклясться, что не заметил на ее лице ни тени страха. Лишь дикая злоба и разочарование звучали в голосе женщины. А в следующий миг из хаоса схватки – сплошной снежной пелены и беспорядочно мечущихся людей – возникла новая ослепительная фигура.
Да-да, она ослепляла, словно внезапно взошедшее солнце. Ибо это был золотой конь! Не рыжий, не желтый, а именно золотой. Шкура его отливала металлическим блеском, и казалось, будто конь изваян из единого куска сияющей меди. Он возник внезапно, словно бы ниоткуда. Только что его не было, и вот уже дыбится между нами и поверженной валькирией. На фоне лохматых и худосочных степных лошадок он выглядел огромным… И невыразимо великолепным.
Я как стоял, так и застыл на месте, вытаращившись на это чудо. Мельком заметил, что татуированная воительница, воспользовавшись всеобщим замешательством, снова вскочила в седло. Однако все как-то отодвинулось в сторону, сделавшись неважным. Я глядел только на могучего золотого жеребца, который гарцевал, выпуская струи пара из алых ноздрей. Не могу сказать, сколько продлилось наваждение; похоже, я потерял счет времени. Но в какой-то миг я перевел взгляд на всадника, который неясным силуэтом маячил где-то вверху, над моей головой. Прежде всего я увидел копну черных волос: они развевались на ветру, напоминая клубок живых змей. Еще одна безумная валькирия! В душе моей шевельнулось давнее воспоминание… и сердце сжалось от нехорошего предчувствия. По правде сказать, оно едва не остановилось от ужаса. Вот всадница подняла руку – в ней блестело нечто, похожее на луч ослепительного света, и луч этот падал прямо на меня. Отчаянный крик Финна вывел меня из забытья.
Я не раздумывая – на одних лишь инстинктах – вскинул над головой свой меч и почувствовал, как тот содрогнулся от обрушившегося удара. Раздался высокий чистый звон – будто колокол прозвенел. Звук этот подстегнул золотого жеребца, заставив отпрянуть в сторону. В мою сторону. Я увидел летевшую на меня махину и вскинул левую руку в тщетной попытке ее остановить. Рука скользнула по могучему торсу жеребца. В следующий миг я упал, перекувыркнувшись через голову. Серое небо и заснеженная степь смешались, затем снова вернулись на свои места. Я лежал, ощущая тепло в руке. Золотой конь был горячим и влажным на ощупь…
Когда я наконец пришел в себя, все исчезло. И волшебный конь, и его жуткая всадница скрылись из вида. Зато я увидел Финна, который со всех ног бежал ко мне.
– Задница Одина! – вопил он. – Ты жив, Орм! А я уж подумал, тебе конец.
Я медленно поднялся на ноги. Финн стоял рядом, изумленно уставившись на мою правую руку.
– Ничего себе удар! – пробормотал он. – Напрочь снес доброе лезвие.
Я тоже перевел недоумевающий взгляд на обломок меча, который по-прежнему сжимал в кулаке. Все казалось чужим – и эта рукоять с огрызком клинка, и даже сама рука.
– Да ты весь в крови! – испуганно воскликнул Гирт, приближаясь ко мне слева.
Я посмотрел и увидел, что рукавица на моей левой руке вся перепачкана в кровянистой жиже. Несколько секунд я соображал, затем выдавил из себя:
– Все в порядке. Это кровь жеребца… Золотого коня…
– Ну и конь! – подбежал ко мне задыхающийся Иона Асанес. – Нет, ты видел этого зверя? Весь блестит, точно золотой динар… Прямо-таки амулет на цепочке!
– Ха, еще бы он его не видел! – нервно хохотнул Гирт. – Да ведь чертова тварь ему чуть зубами в задницу не впилилась!
Ответом был дружный смех. Всем, кто хоть раз принимал участие в сражении, знакомо радостное возбуждение, которое охватывает тебя по окончании драки. Мы сейчас ощущали себя счастливчиками – как же, уцелели, остались живы! Со всех сторон меня окружали веселые, оживленные лица побратимов. Они смеялись, шутили, хлопали друг друга по плечу. Ниточки слюны тянулись у них из уголков рта и, замерзая, превращались в тоненькие сосульки. Мне же было не до смеха. Я никак не мог отделаться от воспоминаний о черноволосой всаднице, чьи волосы шевелились, словно живые. И о смертоносном мече в ее руке, напоминавшем луч света. Мне было по-настоящему страшно, аж внутренности свело от страха. Бороться в одиночку с этой жутью я не мог, а потому спросил у Финна:
– Ты видел ее?
Он кивнул в ответ и тут же вскинул руку в протестующем жесте.
– Ни слова больше, молодой Орм! Ничего не говори. Это просто женщина на великолепном коне… и только. Что касается Хильд, она мертва. Давным-давно! И не стоит снова воскрешать ее. Во всяком случае, не сейчас.
– Значит, говоришь, просто женщина? – повысил я голос (страх породил во мне волну гнева). – С рунным мечом, в точности похожим на мой собственный? Ты же видел, как он разрубил добрую норманнскую сталь! О чем ты говоришь, Финн Лошадиная Голова?
– Да пошел ты, Орм, сам знаешь куда! – Финн яростно тер лицо и бороду одной рукой (что всегда служило у него признаком замешательства и злости). – И ты, и вся твоя родня… Говорю тебе: это не Хильд! Пойми же наконец, Убийца Медведя, Хильд мертва.Она умерла много лет назад. Ты же сам видел, как эта ведьма погибла в гробнице Атли!
Я ничего не ответил. Здравый смысл боролся во мне со страхом. Мысли о Хильд беспрестанно крутились в моей голове – неотвязные, словно морские чайки, которые бесконечно орут и осаждают, пока не бросишь им рыбьей требухи.
– Знатный был конь! – вмешался в разговор подошедший Абрахам. – Не иначе как небесный скакун. Вот уж не думал, что когда-либо доведется его увидеть.
– Как ты его назвал? – заинтересовался Оспак.
За его спиной раздался заунывный плач – это Хекья обнаружила тело Скирлы. Женщины были как сестры: еще в детстве вместе попали в плен и много лет прожили у Торгунны с Тордис, оставаясь неразлучными.
– Небесный скакун, – повторил Абрахам, оттесняя меня от плачущих женщин. – Водятся они в дальних восточных землях, я о них только слышал. Рассказывают, будто шкура у них золотисто-медного цвета, а когда вспотеет, блестит, словно металлическая. Кони эти ценятся буквально на вес золота – за каждого дают столько золота, сколько он сам весит. От язычников-степняков я слыхал, будто иногда у этих скакунов выступает кровавый пот. Что, по их мнению, доказывает небесное происхождение коней.
– Кровавый пот? – недоверчиво переспросил Иона Асанес.
А я снова посмотрел на свою перепачканную левую руку – ту самую, которой я уперся в мощный медный бок коня. На ней до сих пор виднелись кровавые пятна. Финн тем временем отошел к женщинам. Я слышал, как он тихонько ворчит на причитающих Торгунну и Тордис.
– Именно так, – подтвердил Абрахам. Затем повернулся ко мне и объявил: – Добрыня хочет видеть тебя, немедленно. Похоже, сегодня нас ждет еще одна напасть.
Еще одна наша напасть стояла на высоком земляном валу, окружавшем городище, и нахально ухмылялась нам из-под спутанной гривы соломенных волос. Одной рукой парень опирался на промороженные бревна укрепления, а в другой вертел мощный боевой топор на длинной ручке – так, что лезвие сурово поблескивало в скупых лучах заходящего солнца. С кривой, насмешливой улыбкой он нараспев произнес:
Судя по его выговору, он вряд ли был из чистокровных норманнов. Скорее всего, из балтийских славян. Тем более удивительно, что он на память читает «Речи Высокого». Что ж, следовало признать: по части образованности этот белобрысый верзила выгодно отличался от своих недалеких товарищей. Ему бы еще чуточку гостеприимства и благожелательности… Увы, парень явно не собирался проявлять ни одно из этих похвальных качеств (и доказательством тому его издевательские стихи).
В тот миг, когда мы с побратимами приблизились к укреплениям, незнакомец как раз говорил юному князю Владимиру:
– Я тут подумал и решил, что нет, не стоит открывать вам ворота. Вы, конечно, сослужили мне неплохую службу, отогнав прочь ненормальных бабенок. Но это недостаточная плата за теплый ночлег и сытную еду. Тем более что и места здесь впритык – хватает только для меня и моих людей.
– Много ж у тебя народу, как я погляжу, – ровным голосом произнес Добрыня. – Может, назовешь точное число? Тогда б мы могли подсчитать и решить, сколько наших людей можно подселить в крепость. Так, чтобы не стеснить и не объесть вас.
– Напрасно стараешься, дядюшка Добрыня, – хмыкнул незнакомец, решительно растирая покрасневший от холода нос. – Не такой я дурак, чтобы все тебе выложить. Ясно же, что ты пытаешься выведать, насколько мы сильны. Да только это не важно, новгородец. Поскольку мы здесь, а вы там, под стенами. И я в любом случае не собираюсь впускать вас внутрь. Так что можешь считать, что мы достаточно сильны.
– Ты знаешь, кто я такой? – надменно спросил Владимир своим высоким мальчишеским голосом.
Человек на валу снова насмешливо заулыбался.
– Как не знать! – сказал он. – Ты юный князь Владимир. А еще я знаю, что твой отец мертв, а сам ты забрел слишком далеко от своего Господина Великого Новгорода. Следовательно, находишься в гораздо худшем положении, чем я. Тебе отовсюду грозит опасность… и в том числе, со стороны твоих единокровных братьев. И вот что я тебе скажу, малец: напрасно ты не послушался дядьку Добрыню. Ведь он наверняка отговаривал тебя шляться по степи и советовал вернуться домой.
Владимир вспыхнул, как маков цвет, и гневно дернул поводьями. И то сказать, удар пришелся в самую точку. Что называется, не в бровь, а в глаз. Конь, чувствуя гнев хозяина, принялся пятиться. Видя такое дело, Добрыня решил прийти на помощь попавшему впросак племяннику.
– Обсудим позднее, – предложил он, коснувшись плеча Владимира.
Тот стремительно обернулся и выкрикнул срывающимся голосом:
– Не смей ко мне прикасаться! Ты слышишь? Никогда.
Не ожидавший такого поворота Добрыня отпрянул. Несколько мгновений он колебался, затем склонился в почтительном поклоне. Парень, наблюдавший за этой сценой сверху, громко заржал, а мы все почувствовали досаду оттого, что наш князь ведет себя, как избалованный мальчишка. Один лишь Добрыня оставался спокойным, как незамутненная гладь пруда.
– Как скажешь, княже, – негромко промолвил он, – только дозволь все же слово молвить. По мне, нет смысла толковать с этим глупцом. Он минуту назад ясно показал, что смерть на колу предпочитает вежливой беседе с нами. Так пусть получит свое… Не станем его разочаровывать.
Однако Владимир никак не мог успокоиться. Натянув поводья, он усмирил лошадь и снова обернулся к человеку на валу.
– Отлично! – пропел он мелодично. – Ты знаешь, кто я такой, но я-то тебя не знаю. Назови свое имя, чтоб я мог начертать его на колу, который вгоню в твою задницу.
– Зовут меня Фарольвом, – уже серьезно, без улыбки ответил дерзкий незнакомец, – и вот что я тебе скажу, юный князь. Я знаю не только тебя, но и того человека, что стоит рядом с тобой. Полагаю, это Орм Убийца Медведя?
Я вздрогнул, услышав свое имя, да еще в сочетании со старым прозвищем. В устах незнакомца это обращение прозвучало насмешкой. Тем более что сопровождалось издевательским поклоном.
– Ламбиссон много рассказывал о тебе, – сказал Фарольв. – Но еще больше я узнал от того полоумного коротышки, у которого все лицо обезображено шрамами.
– Ну, тогда ты знаешь достаточно, – ответил я. – Может, тебе также известно, где сейчас Ламбиссон?
– Ушел, – весело ответил верзила. – Смылся и увел с собой твоего пустоголового друга. Думаю, сейчас они оба мертвы – эти бешеные оскопительницы мужчин поскакали следом за ними. Оставили небольшой отряд под стенами крепости – на тот случай, если нам хватит дурости высунуться наружу и попросить их о медленной и мучительной смерти.
– Мужененавистницы ушли, – сказал я, тщательно подбирая слова, – зато мы здесь. С твоей стороны было бы разумно преклонить колено перед князем и отпереть ворота. Мы не степные воительницы и не станем ждать, когда ты выйдешь наружу.
– Не обижайся, ярл Орм, но я вряд ли воспользуюсь твоим советом, – серьезно ответил Фарольв. – Хотя скажу честно: я обдумывал такую возможность. Насколько я понимаю, вы с князем охотитесь за той же самой добычей, что и Ламбиссон. Спору нет, ты могуч, Орм, хоть и выглядишь сейчас несколько… приниженным. Однако готов спорить, что при всей твоей мощи тебе не пройти через закрытые ворота.
– Так, значит, вы с Ламбиссоном расстались, – сделал я очевидный вывод.
Он кивнул с беззаботной улыбкой, и мне стало как-то не по себе. Уж слишком самодовольным выглядел этот парень. Весь прямо лоснился – словно хорошо отделанная рукоять меча. Все остальные внимательно прислушивались к нашему разговору. Я видел, как они дружно переводят взгляд с меня на него и обратно – будто присутствовали при захватывающем поединке– хольмганге.
– И кто же кого предал: ты его или он тебя? – я спрашивал, а сам тем временем пытался увязать воедино обрывки мыслей, крутившихся у меня в голове. – Впрочем, не важно… Главное, что теперь ты сам себе хозяин. И, тем не менее присоединиться к нам не желаешь. А это означает, что у тебя имеются собственные планы. Коли ты ищешь серебро, значит, намереваешься сам двинуться в сторону гробницы Аттилы…
И тут наконец в голове у меня что-то щелкнуло, и все встало на свои места. Я так и замер с открытым ртом. Ну конечно, как же я сразу не догадался! Этот чертов Фарольв знал, куда надо идти… или думал, что знает. И уверенность эту он мог обрести одним-единственным способом – если выбил из кого-то нужные сведения. Из кого-то… А поскольку я знал, что Коротышка Элдгрим находится в руках у Ламбиссона, то остается…
Наверное, все эти мысли отразились на моем лице, потому что Фарольв рассмеялся и махнул кому-то рукой. По его знаку несколько лохматых хирдманнов привели Обжору Торстейна. Вернее сказать, не привели, а притащили, поскольку тот болтался в их руках бескостным мешком. Они поставили Обжору на краю вала и задрали голову, чтоб я мог полюбоваться. У меня едва не вырвался стон. То, что когда-то было лицом моего побратима, теперь представляло собой дикое месиво. Сплошной кровоподтек, на котором поблескивали знакомые глаза Торстейна.
– Хейя, Орм, – невнятно произнес он сквозь разбитые и опухшие губы. – Что привело тебя сюда?
Но прежде чем я успел что-либо ответить, Фарольв мотнул головой, и его подручные уволокли Торстейна обратно. Особо они не чинились: я слышал глухие удары – безвольное тело побратима пересчитывало ступеньки укрепления.
– А теперь убирайтесь восвояси! – распорядился Фарольв. – Иначе я прикажу перерезать ему глотку и вывесить тело на валу.
Краем глаза я видел застывшее, побелевшее лицо Владимира и ощущал напряжение, исходившее от юного князя. Рядом с ним, конечно же, Добрыня, Сигурд и остальные. Их я не видел, но знал: все стоят и ждут, что я скажу или сделаю. А потому я не стал ничего говорить. Мне требовалось время, чтобы подумать. Фарольв, несомненно, считает, что очень ловко все обставил: обеспокоенные судьбой своего побратима, мы не посмеем перечить. Что скажет, то и сделаем. Так оно, пожалуй, и случилось бы, если б под стенами крепости стояло одно лишь Обетное Братство. Но беда в том, что мы были не одни. Кроме нас, здесь находилась целая куча людей, которым не было решительно никакого дела до Обжоры Торстейна. Пусть ему хоть трижды перережут глотку, они и пальцем не пошевельнут. Взять того же Владимира… Мальчишка вне себя от гнева и ни о чем, кроме мести и окровавленных кольев, думать не может. Уверен: если б он сейчас не сидел верхом, то в ярости топал бы ногами и визжал, как недорезанный поросенок. Нет, на милосердие юного князя рассчитывать не приходилось. Этот даже запахом своего дерьма не поделится ради спасения нашего побратима.
Что касается Фарольва, тот явно блефовал. Хотел убедить нас, что при помощи меча и каленого железа сумел развязать язык Торстейну. Якобы уже выведал все, что хотел, и теперь легко может пожертвовать пленником. Но я-то знал: Обжоре, по сути, нечего рассказывать – он не знает дороги к могильнику Атли. Конечно, под пыткой человек может наговорить чего угодно. Но стоит ли придавать значение таким признаниям?
Все эти мысли вихрем пронеслись в моей голове. После чего я молча развернулся и пошел прочь. Нам было не о чем разговаривать с Фарольвом – все и так уже сказано. Вернее, это я так думал. Однако Финн придерживался иного мнения. В тот самый миг, когда Фарольв тоже повернулся, чтобы уйти, мой побратим громко произнес:
Муж неразумный
все знает на свете,
в углу своем сидя;
но не найдет он
достойных ответов
в дельной беседе.
Это была еще одна строфа из того же произведения, что ранее читал Фарольв. Причем прозвучала она как нельзя более к месту. Воистину, лучшего ответа наглецу и не придумаешь. Ай да Финн! Кто бы мог подумать, что он способен на такое? Я даже застыл на месте от удивления. И не я один – мы все сначала недоуменно хлопали глазами. Таково уж свойство «Речей Высокого». Далеко не сразу проникают они в ум простого человека. Подобно тому, как добрая горячая похлебка не мгновенно согревает озябшего путника – надо подождать, пока она просочится в кишки, – так и мудрость Одина требует некоторого времени для осмысления. Зато уж когда до нас дошла суть сказанного, мы страшно развеселились: раздались громкие приветственные крики и звон мечей о щиты.
Другое дело, что Фарольв так и не понял причины нашего ликования. Он лишь озадаченно нахмурился и пожал плечами. Как справедливо заметил Сигурд, надо быть членом Обетного Братства, чтобы думать и чувствовать, как мы.
Так или иначе, мы собрались на совет вокруг жалкого костерка, которому так и не удалось растопить лед на наших усах. Обсуждение открыл воевода новгородской дружины.
– Мои парни привыкли сражаться верхом, – заявил Сигурд. – Я, конечно, могу послать их на штурм пешими, но боюсь, толку будет немного. Да и кольчуги их тяжеловаты для такого.
– Но у них же есть луки, – напомнил Добрыня. – Дружинники могли бы стрелять из укрытия, пока остальные лезут через стены. Хотя Сигурд прав: они все же в первую очередь конные воины.
Да к тому же не слишком хорошие, мрачно подумал я про себя. Достаточно вспомнить, как бесславно повели себя дружинники во время нападения степных амазонок. Таким образом, вся надежда на моих побратимов. Задача, надо сказать, не из легких. Городище основательно защищено от набегов хазар и печенегов. Укрепление включало в себя мощный земляной вал, увенчанный высоким палисадом из грубо оструганных бревен. Высота всего сооружения превышала два человеческих роста. То есть, чтобы взобраться наверх, требовались лестницы, а древесина для их постройки у нас отсутствовала. Единственные деревья, до которых можно было добрести пешком, – хилые, корявые березки, возле которых мы ночевали прошлой ночью.
– Можно разломать пару повозок, – задумчиво произнес Сигурд.
Однако Владимир, укрывшийся под кучей меховых накидок (один лишь красный нос выглядывает), решительно отверг его предложение:
– Ни в коем случае! На чем, интересно, мы повезем наши сокровища, если сейчас разломаем все повозки?
Ну что тут скажешь? Мальчишка, одно слово… Тягостное молчание нарушил Добрыня. Он основательно откашлялся, а затем подвел итог:
– Итак, перебраться через стены мы не можем. Ворота снести тоже не выйдет. Для этого потребуется хороший таран, а древесины у нас нет. Что же делать?
Я и сам мучился тем же вопросом. Все было бы просто, когда бы не Обжора Торстейн. Мы бы развернулись и ушли восвояси. Но поступить так со своим побратимом я не мог. Клянемся на кости, крови и железе…Вот мы и сидели молча вокруг костра. Маленький Олав, за последние дни превратившийся в неизменную тень Владимира, задумчиво ворошил поленья, высекая сноп искр в ночной тьме. По крепостному валу ходили дозорные, громко перекликаясь и топая ногами, чтобы согреться.
– Мы подожжем ворота, – наконец сказал юный князь. – Против огня им не устоять.
– И как мы это сделаем? – поинтересовался я. – Дерево настолько промерзло, что без масла не загорится. У нас есть масло?
Масла тоже не было.
– Ну, тогда предложи что-нибудь получше, – сердито проговорил Владимир. – Тебе нечего сказать, поскольку ты не хочешь брать крепость. А не хочешь, потому что…
Договаривать он не стал. Видать, понял, как прозвучали бы его слова, и поспешил прикусить язык. Князь нахохлился, спрятав недовольное лицо в меха.
Ну, да, я боялся идти на штурм крепости, поскольку понимал: это означает верную смерть для Обжоры Торстейна. Как только Фарольв поймет, что все для него кончено, он, скорее всего, убьет заложника. С другой стороны, если мы будем действовать быстро…
Я почувствовал, что мороз пронял меня до самых печенок, и поднялся с места. Смахнул сосульки с бороды и пошел прочь, ощущая взгляды на своей спине. Уже в двух шагах от огня холод становился нестерпимым, поэтому я поспешил туда, где светился костер, разведенный побратимами. Устроились они под небольшим вадмалевымнавесом, натянутым возле одной из повозок. Хоть какое-то укрытие от пронизывающего ветра. За спиной я слышал приглушенный бас Добрыни: наверняка тот увещевал племянника, объясняя, как они нуждаются в Обетном Братстве и лично в ярле Орме.
– Да пошли все! – в сердцах бросил я вслух.
На душе у меня было скверно. Я искал и не находил выхода из сложившейся закавыки. И снова – далеко уже не в первый раз – гадал: что же за игру затеял хитроумный Один?
– Итак? – вскинул на меня глаза Финн. – Что их княжеское величие надумало?
Я пересказал свою беседу с новгородцами, и Квасир невнятно заворчал. Торгунна, женщина решительная и здравомыслящая, высказала то, о чем я даже боялся думать. Она прямо заявила, что надо уносить отсюда свои задницы. Я ожидал, что Финн будет резко возражать, но он почему-то промолчал. Просто сидел и глядел на языки пламени.
– А мы можем так поступить? – заинтересовался Оспак. – Наверняка эти здоровенные поганцы из Сигурдовой дружины нас догонят. Они же едут верхами. Куда нам от них уйти…
– Пусть догонят, их встретит добрая секира, – запальчиво произнес Гирт, который носил с собой именно такое оружие.
– Точно! – поддержал Рыжий Ньяль. – Орошенный кровью меч легко находит свою цель, как говаривала моя бабка.
– Ага… А, как известно, человек с отрубленной ногой далеко не убежит, – вмешался Хленни Бримили.
Рыжий Ньяль нахмурился, обдумывая услышанное.
– Даже хромой побежит, коли приспичит, – наконец изрек он.
Мнения на сей счет разделились, и возле костра завязался горячий спор. Торвир положил конец трепу, сердито сплюнув в огонь.
– Я пришел сюда за серебром, – прорычал он. – Плохо уже то, что нам придется делиться со всеми. Так неужто мы вообще уйдем с пустыми руками – после всего, что пришлось вынести? Именно так сказала бы моястарая бабка… окажись она тут.
Со всех сторон раздался одобрительный гул голосов.
– Мы что, собираемся раздавать наши сокровища? – выступила из темноты Торгунна.
Говорила она негромко, но взгляд темных глаз был требовательным и непримиримым.
– Тогда за каким чертом мы сюда притащились? – возмутился Оспак.
– Чтобы спасти кое-чьи задницы от заостренного кола, – проворчал Хаук Торопыга. – А именно, свои собственные.
– Да, но… – начал возражать Оспак, но тут в разговор вмешался обычно молчаливый Гизур.
– Никаких «но», – резко оборвал он Оспака. – Сокровище теперь принадлежит Владимиру. Такова цена, которую нам пришлось заплатить за меткий удар топором маленького паршивца по имени Олав Воронья Кость.
– Черта с два оно принадлежит Владимиру! – запальчиво крикнул Гирт. – Это нашесокровище!
– Нашесокровище… – неожиданно передразнил Финн. – О каком нашемсокровище ты толкуешь, Гирт Стейнбродир? Ты слишком поздно явился к этому пиршественному столу.
– Ну да… может быть, – нехотя признал Гирт, но тут же возмущенно добавил: – Как бы то ни было, а я такой же член Обетного Братства, как и ты, Финн Лошадиная Голова! И в этой проклятой степи моя задница мерзнет не меньше твоей.
– Да? А как насчет того, чтобы поджаривать задницу в Серкланде? – ехидно прищурился Хаук. – Где ты был шесть лет назад, когда нам пришлось сражаться под стенами Саркела? А ведь мы с тех самых пор охотимся за сокровищами Атли!
