Текст книги "Белый ворон Одина"

Автор книги: Роберт Лоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

– Вольно ж тебе плести небылицы, – проворчал он. – Все твои рассказы, коротышка, значат не больше, чем твое имя. Одно правда – мы в тот раз крепко вас побили. Возможно, стыд и горечь поражения затуманивают твои детские воспоминания?

Маленький булгарин вспыхнул, однако отвечал не без достоинства:

– Было время, когда киевляне платили вам дань с каждого дома – беличьими шкурками и добрыми мечами. Затем Киев пришел и разрушил ваше государство. На то была воля богини-матери Сенмерв – я в этом ничуть не сомневаюсь. И уж ничто не туманит воспоминания о том дне, когда был сожжен Итиль!

Абрахам в гневе приподнялся с места, однако сидевший рядом Морут его остановил.

– Насколько я помню, булгар тогда тоже пожгли, – сказал он, и Тин вынужден был согласиться.

Действительно, Святослав в тот раз разошелся и, не разбираясь, спалил обе столицы – как хазарскую, так и булгарскую. Абрахам неодобрительно покачал головой и сказал:

– Чего еще ждать от варваров, поклоняющихся женщине? Ясно же, что мужчине, по самой сути, предназначено повелевать землей и небесами. В противном случае сам Творец был бы не мужчиной, а женщиной… Однако ж всем известно, что это не так. Следовательно, женщина должна повиноваться мужчине. Как у них на небесах, так должно быть и у нас, на земле.

Откуда-то с противоположной стороны раздалось раздраженное ворчание. Те, кто признал голос Торгунны, добродушно рассмеялись.

– А как же ойор-пата? – вкрадчиво спросил Тин, и оба хазарина заметно напряглись.

– О них мы не говорим, – отрезал Абрахам.

– Кто такие? – тут же поинтересовался любознательный Иона Асанес. – Это что, имя какой-то иудейской богини?

Абрахам бросил на него уничтожающий взгляд.

– Я бы тебя просветил, когда б верил, что тобою движет искреннее любопытство, – прорычал он. – Однако же я знаю, что вы, северяне, поклоняетесь своим злобным языческим богам, и переубедить вас невозможно.

– Я христианин! – возмутился Иона, но хазарин пренебрежительно отмахнулся.

– Только евреи, богоизбранный народ, способны постигнуть истинную природу Создателя, – надменно заявил он.

– Насколько я понимаю, это не сильно помогло в вашей борьбе против Святослава с его языческими богами, – вполне справедливо заметил Финн.

Хазарин обиженно насупился.

– Мы народ изгнания, – с горечью в голосе произнес он. – Весь мир объединился против нас. Стоит нам, евреям, где-то устроиться – создать свою страну, чтоб никому не платить подати, – как нас выгоняют. Это все зависть людская. Нам не могут простить нашу богоизбранность. Дай волю, и нас обдерут как липку…

– Скорее уж, вас гонят, чтобы самим не оказаться обобранными до нитки, – возразил я. – Римляне, например, всегда готовы помогать народам, которые восстают против вас.

– Конечно, они же христиане, – проворчал Абрахам, бросив взгляд на Иону. – Потому и ненавидят нас.

– Что он имеет в виду? – поинтересовался Финн, и Асанес пожал плечами.

– Евреи убили Христа, – пояснил он. – Это каждому известно.

– В самом деле? – воодушевился Финн. Он с интересом посмотрел на Абрахама: – Вы действительно убили Белого Христа? Выходит, это вы палачи Растерзанного Бога?

– Нет, – оскорбленно поджал губы хазарин. – Это сделали римляне. Но сегодня они сами стали христианами и всю вину сваливают на нас.

– А… – Финнов интерес сразу же угас; он укоризненно покачал головой. – Ну, и ловок же этот ваш Белый Христос. Даже после смерти умудряется посеять семена раздора в пустой комнате.

Иона задохнулся от возмущения. Он уже было открыл рот, чтобы возразить, когда я вмешался.

– О чем тут спорить, – сказал я. – Ведь великий князь русов Святослав, который победил и хазар, и булгар, не был христианином.

Все примолкли, отдавая дань уважения великому мужу.

–  Иду на вы, – процитировал Тин.

Иду на вы,то есть выступаю против вас. Таково было последнее послание киевского князя степным народам, которые он хотел завоевать. Святослав… Ныне он тоже мертв, а степь так и осталась непокоренной. Абрахам угрюмо смотрел в огонь.

– Они что, сейчас передерутся? – тихо спросил Асанес, и я пожал плечами. По правде говоря, нам не было никакого дела до этих враждующих народов. Да пусть они хоть перегрызутся, словно цепные псы, – я и пальцем не пошевелю. Мне своих забот хватает…

Однако Тин не стал лезть в драку. Помолчав, он произнес на своем ужасном норманнском:

– У нас еще все впереди. Если не уйдем из Великой Белой, сможем увидеть, как зеленое вино превращается в сироп.

– Ну, уж нет, – проворчал Гирт, сердитый, будто медведь, разбуженный посреди зимней спячки. – Лучше мы его выпьем до того, как это произойдет.

Финн одобрительно отсалютовал своим рогом. Осушив до дна, кинул рог Тордис, которая тут же снова наполнила его вином.

– Придвигайся поближе, – пригласил Финн. – Погреемся вместе.

– Старая уловка, – отмахнулась Тордис.

– Никакая не уловка, – возразил Финн. – Сейчас всем холодно. Я просто хочу тебя согреть. Прими это – хотя бы в качестве вергельда.

Вот оно! Вира за убитого Тора. Слова эти давно уже висели промеж нас, но лишь сейчас были произнесены вслух. Все же, как ни крути, а муж Тордис погиб, потому что Клерконова банда открыла охоту на наше Обетное Братство. С другой стороны, побратимы рисковали жизнью, чтобы выручить Тордис из рабства. Да уж… Запутанное дело. Ни один седобородый бонд сломал бы себе голову на тинге,пытаясь рассудить по справедливости.

Торгунна легонько подтолкнула сестру, и та двинулась в обход кострища – в направлении Финна, который приглашающе распахнул свой плащ.

– Вот и славно, – провозгласил сияющий Квасир. – Все мы живы-здоровы… и даже сыты. А впереди нас ждут сокровища. Ведь все могло сложиться куда хуже!

– Вот так же и ласточка говорила, – раздался из темноты знакомый певучий голосок.

Олав ступил в круг света, по пятам за ним следовал огромный пес. Все взгляды устремились на мальчика, и лишь одна Торгунна смотрела на него с привычным удовольствием.

– Какая еще ласточка? – тут же вылез неугомонный Иона Асанес.

Воронья Кость – бледный от холода, лишь на скулах алели два пятна – поплотнее закутался в свои меха, уселся у ног Торгунны и завел рассказ.

– Жила-была ласточка, которая однажды решила, что зимы для нее не существует…

Торгунна принялась расчесывать отросшие волосы мальчика. Все остальные зашевелились, придвигаясь поближе к костру. Людям нравились его истории, хотя сам рассказчик необъяснимым образом пугал.

– Назовем эту ласточку Квасиром, – сказал Олав, и все заулыбались в предвкушении веселой истории.

Квасир поднял кружку в приветственном жесте.

– Итак, ласточка по имени Квасир радостно летала и порхала все лето. И даже когда лето окончилось и все ее товарки засобирались на юг, она продолжала веселиться и не желала слушать мудрых советов.

В конце концов родичи и друзья отчаялись уговорить Квасира и улетели без него. А Квасир, как обычно, продолжал носиться над землей, хотя та с каждым днем становилась все холоднее и давала все меньше пищи.

И вот в один из дней Квасир осознал свою ошибку. Стало совсем холодно. «Придется все же улетать, – сказал себе Квасир. – Мне надо как следует постараться, чтобы догнать своих друзей и родичей». И он двинулся вдогонку за родной стаей. Однако было слишком поздно. Снежная буря обрушилась на несчастную ласточку и унесла в сторону. Чем сильнее Квасир махал крыльями, тем больше отклонялся от нужного направления…

– Ну, прямо как наше плавание на «Сохатом», – не удержался Клепп Спаки, который окончательно решил, что ненавидит морские путешествия.

Остальные слушатели зашикали. Вновь установилась тишина, и Олав продолжал:

– Квасир чувствовал, что совсем замерз. Крылья его махали все реже, он опускался все ниже и в конце концов рухнул на землю.

Тут Олав на мгновение умолк – он прекрасно умел держать паузу, и я в очередной раз подумал: «Как бы не так! Не может быть ему всего девять лет…»

– И что дальше? – нетерпеливо спросил Иона.

– Что-что… помер, конечно, – вмешался Финн, посмеиваясь в усы (уж он-то знал все эти трюки опытных рассказчиков).

Но Олав с улыбкой покачал головой.

– Он бы и помер… если б не привалила Квасиру удача: он приземлился в самую середину огромной навозной кучи, которую только что оставила корова. Полежал там Квасир, отогрелся и подумал: «Ах, какой я везунчик! Ведь все могло сложиться куда хуже». И так ему захотелось поделиться со всеми своей удачей, что Квасир высунулся из дерьма и зачирикал во все горло. Тем временем бежала мимо собака, услышала Квасирово пение, да и сцапала его, не глядя. Тут и конец настал бедной ласточке.

Зачарованные слушатели затаили дыхание. В наступившей тишине Олав заключил:

– Если уж ты очутился по уши в дерьме – сидишь в тепле и безопасности, – так и сиди себе тихо. Помни, что все может обернуться к худшему.

Ответом был дружный смех. Смеялись все долго и чистосердечно, ибо это была отличная история с неожиданным концом. Правда, Квасир, отсмеявшись, заметил: не очень-то хорошо, когда твое имя поминают в связи с такой историей. Мол, примета дурная. Олав в ответ лишь улыбнулся – будто ему было известно больше, чем он рассказал. А после того тихо подошел ко мне и пристроился рядом.

– Здесь есть люди, за которыми нужен глаз да глаз, – сказал он без тени улыбки. – Я имею в виду шайку Клеркона. Особенно одного из них по имени Квельдульв…

Я подозревал, что у мальчика имеются особые причины ненавидеть этого Квельдульва. Но даже если и так… К подобному предостережению следовало отнестись с должным вниманием. Я и сам обратил внимание, что бывшие Клерконовы хирдманны держатся особняком. На привалах они разводили собственный костер, и Мартин, как правило, устраивался вместе с ними. Честно говоря, меня это устраивало, поскольку я не имел желания общаться со вчерашними врагами. Но сейчас, после слов Олава, тревога закралась в мою душу.

Я пытался гнать от себя неприятные мысли. Ну, что они могут нам сделать? В этой жуткой заснеженной степи мы все должны держаться друг друга. Тут никто не выживет в одиночку, повторял я, как заклинание. И в конце концов мне удалось убедить себя.

На следующее утро мы обнаружили двух ездовых лошадей замерзшими насмерть. Глаза их превратились в ледышки, а тела были холодными и твердыми как камень. Мы даже не смогли снять с них шкуры, пришлось бросить трупы как есть.

Наш караван потащился дальше. Люди с трудом шли, оскальзываясь на замерзшей траве, проваливаясь в снежные сугробы, покрытые ледяной коркой. К концу второго дня пали еще несколько лошадей. Все они были чистопородными скакунами, не приспособленными к суровым условиям зимней степи. Затем настал черед людей.

Как-то раз к Бьельви Лекарю явились четверо разведчиков – все из бывшей Клерконовой команды – и попросили помощи. Накануне они целый день провели в степи, результатом чего стали почерневшие пальцы на ногах и кончики носов.

Онунд Хнуфа, который раньше уже сталкивался с таким, объяснил, что это последствия обморожения.

– Мороз сжирает живую плоть, – сказал он. – То, что почернело, уже мертвое изнутри. И оно будет распространяться дальше. Вот так люди и помирают… Единственное лечение – как можно скорее отсечь обмороженную плоть.

Меньше всех пострадал тот самый страшный Квельдульв, о котором говорил Олав. Он согласился отрезать почерневшие кончики трех пальцев и благополучно пережил лечение. Двум другим повезло меньше – оба умерли на следующий день после лечения Бьельви. Оно и немудрено: одному пришлось отнять целую ступню, а второму – большую часть пальцев на ногах. Последний успел перед смертью рассказать, что видел в степи дымы от кострищ. Не более дня пути, сказал он. И с горькой усмешкой добавил: «Для человека с двумя здоровыми ногами».

Последний из четверки разведчиков – которому пришлось отрезать мочку уха и почти весь нос – ничего не говорил, а только стонал и жаловался на горькую судьбу. Впрочем, особой жалости он ни у кого не вызывал.

– Сам виноват, – сурово выговорил Онунд. – Надо было меньше денег тратить на новгородских шлюх, а больше – на шерсть и меха. Тебе-то хоть хватило ума приобрести пару шерстяных носков. А твои дружки и вовсе бегали в сапогах на босу ногу. Вот и результат…

– Не слишком-то мудро вы распорядились денежками ярла Орма, – усмехнулся Гирт, притоптывая обутыми в теплые сапоги ногами.

При этих словах отиравшиеся поблизости Клерконовы хирдманны многозначительно переглянулись. Я отметил это, но позже, когда мы наконец-то вышли к маленькой степной деревушке, как-то позабыл. И дорого мне обошлась моя забывчивость.

Русы между собой именовали деревню городищем,и я сначала было подумал, что это ее название. Однако потом выяснилось, что так они называют любое укрепленное поселение в степи. Должно быть, летом это приятное местечко. Домики были разбросаны по берегам неширокой речушки, которая лениво катила свои воды меж пологих, поросших плакучими ивами берегов. Сейчас же от деревьев остались лишь черные остовы, а речка превратилась в серебристую ленту, ослепительно блестевшую на фоне заснеженных просторов.

На дальнем берегу виднелась обширная ровная пустошь, утыканная травянистыми кочками. Очевидно, раньше там располагалось болото. Над землей стелился голубоватый туман.

Деревушка не имела тына. Вместо того она была обсажена деревьями, у подножия которых сейчас скопились изрядные сугробы. Наверное, летом вокруг простирались поля, засеянные подсолнечником, ячменем и коноплей. Вокруг болота наверняка стояли заросли зеленой осоки. Сейчас все превратилось в заснеженные пустыри с торчавшей кое-где пожухлой травой.

Сама деревушка представляла собой скопление домишек, низко утопленных в земле – в попытке обмануть и летнюю жару, и зимние морозы. В промежутках между домами опять же стояли ивы, и мы сначала подумали, что их специально насадили. Однако один из хазар объяснил, что изначально это были изгороди. Просто земля здесь настолько плодородная, что достаточно воткнуть в нее палку, и через пару лет та зазеленеет и пустит побеги.

Посреди деревни торчала обледеневшая колокольня, рядом притулилась пивоварня и еще какие-то хозяйственные постройки. По окраинам располагались многочисленные кузни, ибо местные жители – поляне, как их называют – слывут искусными кузнецами и кормятся изготовлением боевых мечей. Судя по всему, в прошлом местечко немало настрадалось от набегов хазар – мы заметили остатки земляного вала вокруг деревни. Позже, после славной победы Святослава, надобность в защитных укреплениях отпала, и теперь от них мало что сохранилось. Как бы не пришлось заново возводить частокол, подумалось мне. Ведь теперь, со смертью киевского князя, многое изменится. И кто знает, какая новая неведомая угроза придет со стороны Степи.

Уже на подъезде мы услышали колокольный звон, и все городище пришло в движение. До нас доносились громкие мужские крики и женские причитания, которым вторил детский плач.

Воевода Сигурд выступил вперед и воззвал к жителям деревни. Не слишком разумный поступок, на мой взгляд. Ибо Сигурд с его серебряным носом производил устрашающее впечатление. От соприкосновения с металлом кожа у него на лице побагровела, а местами и посинела. В результате сейчас новгородский воевода сильно смахивал на восставшего из могилы мертвеца. Лично я при виде такой образины поспешил бы закрыть двери на все запоры и глаз бы на улицу не казал.

Однако местные поляне хорошо знали Сигурда Меченого и перечить ему не посмели. Вскоре ворота отворились, и мы въехали на главную деревенскую площадь. Навстречу нам вышел старейшина – пожилой человек с непокрытой головой и лицом столь же плоским, как заснеженная степь. Причитания тем временем не смолкали, да и на челе старца лежала ощутимая тень тревоги.

Он был высоким и тощим, этот староста. На бледном лице выделялись длинные седые усы и пара прозрачно-голубых глаз, в которых застыло мученическое выражение побитого пса. Глубокие морщины избороздили его шею и открытые кисти рук. Я обратил внимание на ладони старика – кожа на них потемнела и задубела, как от застарелых ожогов. Да уж, знавал я траллов, которые выглядели куда лучше этого старого полянина.

Старик представился Ковачем, деревня же носила название Малкиев – что-то вроде Малой Крепости (хотя я могу и ошибаться в переводе). Попутно выяснилась и причина паники, охватившей деревню с нашим прибытием. Слишком много людей привел с собой князь, слишком много животных. Такая орава вмиг уничтожит все зимние припасы. Подобное гостевание похуже набега степняков. С теми, по крайней мере, можно сражаться…

Людей разместили практически под каждой крышей, потеснив и хозяев, и их скотину. Даже те, кто оказался в хлеву, все равно радовались долгожданному теплу и сухости. Нам с побратимами достались два амбара – подозрительно пустые для этого времени года. Мы их тут же обжили, завалили своим оружием и снаряжением и даже развели небольшой костерок. Местные жители – неразговорчивые люди с замкнутыми лицами – поделились с нами дровами и водой.

Слегка отогревшись, я направился к дому старосты, в котором разместился юный князь со своею свитой. Нам предстояло выработать план дальнейших действий, и с этой целью мы собрались в одном углу избы – Добрыня, Владимир и мы с Сигурдом.

– Мы в четырех днях пути от Киева, – тихо сказал Добрыня, указывая на расстеленную карту.

Владимир недовольно поморщился. В его понимании, тут и обсуждать нечего: следовало как можно скорее двигаться вперед. Он так и заявил, тыча в пергамент своим кинжалом с костяной ручкой.

– Лучше бы нам остаться здесь, – возразил Сигурд.

Его доводы выглядели разумными: по такой погоде дорога до Киева займет втрое больше времени, чем летом. Впрочем, о том, чтобы идти в столицу, не могло быть и речи. Даже здесь, в четырех днях пути от Киева, мы находились чересчур близко к Ярополку, не в меру шустрому братцу Владимира. А также к двум другим, которых мне меньше всего хотелось встретить – Свенельду и его измордованному сынку.

– Мы заберем весь корм и съестные припасы, какие удастся отыскать, – заявил юный князь своим тонким, певучим голосом, – и двинемся в направлении Дона. Не позднее, чем завтра-послезавтра.

– А что же станется с поселянами? – сказал Добрыня. – Ты об этом подумал, княже?

Мальчик нахмурился. Даже он понимал, что подобным поступком мы обрекаем жителей деревни на голодную смерть.

– Заплати им, – посоветовал Олав.

Владимир согласно кивнул. После этого он перевел взгляд на дядьку и смотрел на него до тех пор, пока Добрыня не отвел глаз. Вопрос был решен. И кому какое дело до несчастных поселян, которые вряд ли смогут прокормиться княжеским серебром…

Старый Ковач тоже это понял. Он предстал перед юным князем с понуренной головой, сжимая в кулаке заношенную меховую шапчонку. Мне пришло сравнение с их любимой ивой: невзрачный полянин точно так же гнулся, но не ломался под ударами судьбы. Невзгоды прошумят над его головой и уйдут стороной, а старик останется сидеть на своей земле, целый и невредимый. Всем было ясно, что еда в деревне имеется – хорошо припрятанная, не видимая чужому глазу. Другой вопрос, сумеем ли мы ее отыскать. Слишком уж много здесь чердаков и подполов – большой простор для устройства тайников. С другой стороны, достаточно было посмотреть на Ковача, чтоб понять: добровольно старик своих припасов не выдаст.

– Ты знаешь, кто это такой? – строго спросил Добрыня, указывая на бледного, нахмуренного Владимира.

Если он хотел напугать Ковача, то просчитался. Старый полянин пережил столько студеных зим и знойных лет, столько кровавых стычек с безжалостными степняками, что подобные штучки на него не действовали. Да что он, строгих мужей и капризных мальцов не видал? Даже грозный Сигурд с его серебряным носом не произвел на старосту особого впечатления. Он лишь пару раз моргнул своими блекло-голубыми глазами.

– Сначала мне показалось, что это князь Ярополк внял нашим мольбам и пришел на помощь, – со вздохом сказал Ковач. – Однако теперь вижу: мальчик слишком молод для Ярополка.

– Не забывайся, старче! – прорычал Сигурд. – Этот мальчик – единокровный брат Ярополка, великий князь Новгородский.

Старик покорно кивнул, морщины на его лице сделались еще глубже.

– Как скажешь, господин хороший, – пробормотал он.

Затем, помолчав, решился:

– Не прогневайтесь, господа хорошие… Но, ежели вы появились не в ответ на мои призывы, тогда дозвольте спросить: а что вы делаете в степи в такое время?

– Не твое дело, старый пес! – рявкнул Добрыня. – С тебя достаточно и того, что мы здесь… и мы задаем вопросы, а ты обязан отвечать.

– Так-то оно так, – прищурился Ковач. – Но только сдается мне, что юный князь Новгородский пытается наложить руку на имущество своего брата. Вот я и интересуюсь: а князь Ярополк про то знает?

Я невольно усмехнулся – уж больно хитрое выражение появилось в глазах у старого лиса. Ковач бросил на меня заинтересованный взгляд, затем снова смиренно потупился. Владимир вспыхнул и упрямо сжал губы.

– Кто ты такой, чтоб интересоваться? – огрызнулся юный князь, однако голос его предательски дрогнул и испортил все впечатление.

Бесполезно, с тоской подумал я. Старый полянин не сдастся! Даже если я подвешу вниз головой его самого, его дочь и всех прочих родственников, а потом пущу в ход свой заветный Нож Истины… Даже тогда мне не удастся добиться от него правды. Я уже сталкивался с подобными людьми и знаю, чем дело кончится. Он будет терпеть, пока не умрет. Остается лишь удивляться той мере терпения, что отведена таким вот ковачам.

Да и, кроме того, старик прав. В настоящую пору мы находились на землях Ярополка. И не могли безобразничать, не рискуя вызвать гнев киевского князя.

Я решил зайти с другой стороны.

– А что за мольбы о помощи? – спросил я, и все головы повернулись в мою сторону.

Ковач одарил меня заинтересованным взглядом. Ого, как изменилось выражение его лица! Каким оно стало мягким и сладким – словно парное молоко. Да уж, этот старый бондмог посрамить любого мастера интриги из столичного Миклагарда!

– Меня зовут Орм, – как можно любезнее представился я.

А что такого? Улыбка и вежливость никогда еще не мешали переговорам. По крайней мере на начальной стадии…

– Нурман, – пробормотал старик, проводя узловатой рукой по бороде. – Я понял это по твоему выговору. Твое имя означает «змей»?

– Скорее, дракон, – поправил я и, склонившись вперед, тихо посоветовал: – Не стоит запираться, старик. Мы голодны, как змеи. А ты знаешь, на что способны голодные змеи.

Ковач помолчал, поморгал своими простодушными голубыми глазами. Затем кивнул с улыбкой, обнаружившей печальное отсутствие зубов, и уточнил:

– Так тебя интересует, кто нас обижает?

Теперь уж настал мой черед кивнуть. Я слышал красноречивое покашливание Добрыни, но мы с Ковачом смотрели друг на друга, не отводя глаз.

–  Водяные, – наконец выдавил из себя старик.

За моей спиной раздалось свистящее шипение – будто воздух из винного бурдюка выдули: это одновременно вздохнули Сигурд и Добрыня. Оглянувшись, я обнаружил, что князь Владимир побледнел, как полотно. Все они выглядели не на шутку напуганными. А я понятия не имел, о чем мы говорим…

– Ятра Одина! Что еще за штука такая?

– Чудовища, которые питаются душами утопленников, – вполголоса пояснил Добрыня.

– Все это детские сказки, – возразил Сигурд без особой уверенности.

– Они живут на возвышенности посреди болота, – сообщил Ковач (он говорил тихо, ровным голосом, но сколько же горечи было в его голосе!). – В нашей деревне сорок восемь домов, и каждый из этих домов пострадал.

– Каким образом пострадал? – требовательно спросил Добрыня.

– Они приходят по ночам… эти водяные…крадут наших женщин и превращают их в русалок, – рассказывал старик. – Это происходит нечасто – раз или два в год, но длится уже много лет. Последний раз они появились этой осенью… и увели мою внучку.

Ковач умолк, и я почувствовал, как по спине у меня пробежал холодок. И холодок этот не имел никакого отношения к зимним сквознякам.

– Вы столько лет терпели и ничего не предпринимали? – спросил Владимир, и старик повел в его сторону седой кустистой бровью.

– Мы пробовали посылать мужчин на болото, – ответил он. – В первый раз погибли шестеро. Мы снова попытались… и потеряли еще четверых. Все эти люди были смелыми мужчинами и добрыми кузнецами. Больше мы никого не посылали. Нам нужны люди, чтобы ковать мечи и обрабатывать землю… и сражаться с другими врагами. Не только с этими. Поэтому мы ограничились тем, что выстроили укрепления вокруг деревни. И каждый год отправляли челобитные в Киев с просьбой о помощи. Но никто так и не пришел.

– Твои укрепления никуда не годятся, старик, – сказал я. – Если они продолжают приходить и красть ваших женщин.

– Против волшбы никакие укрепления не помогут, – вздохнул Ковач (он говорил самым обыденным тоном, но в глазах почему-то появились хитрые искорки). – Они приходят по ночам, когда все боятся выйти из дому. Я видел разок одного такого водяного – он был весь чешуйчатый, словно змея, и двигался совершенно бесшумно. И вот теперь появились вы. Может, Перун нарочно привел к нам воина по имени Дракон? Чтобы раз и навсегда покончить с этими чешуйчатыми, которые наверняка вылупляются из змеиных яиц. Ведь неспроста же бог наслал на нас эти ужасные холода, которые заморозили все топи и сделали болото проходимым. На моей памяти такого прежде не случалось.

Я обвел взглядом лица его домочадцев и понял, что продолжения ждать бесполезно. Старик и так сказал больше, чем позволяли время и место. Тишина затягивалась, и единственным звуком, нарушившим ее, был треск полена в печи. Оно внезапно вспыхнуло и осветило всех зловещим багровым светом.

– Итак… Я правильно тебя понял, старый лис? – прорычал Сигурд. – Если мы пойдем на болото и избавим вас от этой угрозы, то вы поделитесь с нами съестными припасами?

Ковач кивнул в ответ, и это почему-то рассердило воеводу.

– Вот подвешу тебя сейчас за большие пальцы, – пригрозил он, – и ты живо все выложишь.

– А еще можно подвесить кого-нибудь из твоей родни, – вмешался Добрыня. – Ты этого хочешь? Я могу послать за матерью твоей внучки.

Ковач заморгал своими прозрачными глазами, но ничего не сказал. Он сидел, свесив голову на грудь, и горестно молчал. В конце концов, он был маленьким человеком и привык безмолвно встречать все беды и печали. Но на его веку случилось уже столько этих самых бед, что они его закалили и отбили привычку пугаться. Я думаю, этот человек был не менее бесстрашным, чем наш Финн.

Мы с Добрыней обменялись понимающими взглядами. Кроме всего прочего, мы не имели права мучить и угнетать поселян. Это была привилегия Ярополка, поскольку здешние земли и люди принадлежали ему. Если сейчас мы дадим волю гневу, это может сильно не понравиться киевскому князю. А ссориться с Киевом мы не хотели.

В конце концов Добрыня подавил вздох и сказал, обращаясь ко мне:

– Всего-навсего небольшая прогулка по замерзшему болоту…

– Да пусть он подавится! – прорычал Финн, когда я вернулся в амбар и обо всем поведал побратимам. – Что за хрень такая этот самый во-дья-ной…или как там его?

–  Водяной, – поправил Воронья Кость. – Это такой драуг,который живет в воде. По слухам, они крадут молодых девушек и превращают их в русалок – так местные жители называют духов болота, которые несут змеиные яйца. Чаще всего они выглядят, как прекрасные бледнолицые девы с длинными зелеными волосами. Волосы их всегда должны быть мокрыми, иначе русалкаумрет. Поэтому они носят с собой гребешки и постоянно расчесывают свои пряди. Считается, что таким образом они вызывают дождь, который смачивает их волосы. Я слышал, будто они умеют обращаться в водных птиц… а хвосты у них чешуйчатые.

Мальчик умолк, заметив наши пристальные взгляды.

– Что? – спросил он. – Я просто слышал истории.

– Вот и держи их при себе, – раздраженно рыкнул Финн. – У этого старика, верно, от холода в голове помутилось. Неужто кто-нибудь всерьез верит подобным сказкам?

– Он не один такой, – спокойно возразила Торгунна. – Не могут же все быть сумасшедшими. Я видела хозяев этого дома – мужа и жену, – они до сих пор оплакивают свою пропавшую дочь.

Речь шла о дочери старого Ковача. Несчастная женщина стояла, помешивая деревянной ложкой в чане с прошлогодним пивом – подобным образом она пыталась вдохнуть новую жизнь в прокисший напиток. А попутно рассказывала нам, утирая слезы, печальную историю исчезновения своей дочери. По ее словам, однажды ночью она увидела в доме какую-то тень, а затем услышала приглушенные крики. Вот так все и случилось… Я смотрел на ее круглое крестьянское лицо – щеки изрезаны преждевременными морщинами, карие глаза обведены темными кругами. Женщина выглядела такой несчастной, что я не решился еще больше расстраивать ее угрозами Сигурда и Добрыни. Вряд ли известие о том, что ее собираются подвесить за большие пальцы, сильно обрадует женщину. Несчастная и так убита горем и напугана сверх всякой меры.

Я пытался потолковать с ее мужем, но тот оказался на редкость неразговорчивым. Он немногое добавил к рассказу своей жены. Только сообщил, что пытался убить чудовище ручной косой, но не слишком в том преуспел. У мужчины было широкое плоское лицо – настолько испещренное морщинами, что больше смахивало на дубовую кору, нежели на человеческую кожу. Сходство со старым дубом еще больше усиливалось благодаря скулам и носу, которые выступали подобием чернильных орешков на больном дереве. Концы его длинных седых кос были неровными – словно их не подрезали, а обжигали огнем.

Странно… Мужчина этот не походил на труса, да и на слабака тоже. Судя по развитой мускулатуре, он привык к тяжелой работе. И тем не менее он позволил, чтобы у него увели дочь – четырнадцатилетнюю красавицу с пшеничными волосами. Именно так выглядела сгинувшая девушка, если судить по рассказам убитой горем матери и других односельчан.

– Чешуйчатый, словно куриная нога… – бубнил мужчина, но глаза его почему-то бегали.

Это была не единственная история про чудищ с болота, которую нам довелось выслушать. У одних водяные умыкнули дочерей, у других увели скотину со двора. И вроде люди искренне горевали о своих потерях… но меня не покидало впечатление, что в их историях присутствует некая недоговоренность. Нечто странное и непонятное – подобно лютефиску [3]3
  Лютефиск – традиционное скандинавское рыбное блюдо, приготавливаемое обычно из трески; в силу особенностей приготовления имеет весьма специфические вкус и запах.


[Закрыть]на праздничном столе.

А затем наступил вечер. Мы сидели в полутемной горнице, по стенам которой плясали причудливые тени. Со всех сторон доносились негромкие разговоры и довольный смех людей с полными желудками и теплыми ногами. Я вдыхал дымный воздух, насыщенный запахами эля и немытых человеческих тел, и лениво наблюдал за маленькой девочкой с огромным бельмом на глазу, которая играла с пришлыми гостями в игру под названием «лиса и цыплята». Девчушка проявляла немалое умение. Во всяком случае, она раз за разом обыгрывала взрослых мужчин, чем вызывала взрывы восторженного смеха.